Небо тебе поможет

~~~

Моя подруга Валери не смогла прийти ко мне ночевать. Она даже не смогла прийти на ужин.

Мне доставили то, чего не хватало к ужину.

Оливковое масло само прибыло на кухню. В пять пополудни двое ребят с полными картонными коробками постучали в мою дверь. Привезли специи в стеклянных банках, замороженные овощи, йогурты, фабричный сыр, упаковки минеральной воды и даже хлеб.

Паскаль будет потрясен. Я смеялась в одиночестве, распаковывая эти продукты. Дала пять евро ребятам, они были очень довольны. Они спросили, не я ли играю на пианино, которое они увидели в гостиной.

— Ну… Я не слишком хорошо играю, но пытаюсь, — ответила я гордо.

— А что это за пианино? — поинтересовались они.

— Это кабинетный рояль, — ответила я.

Они никогда в жизни не слышали о таком. Они решили, что я над ними смеюсь.

— Это уменьшенный рояль, — сказала я тогда.

Так было понятнее.

— Мне хотелось бы однажды сыграть прелюдии Баха, — добавила я с блеском в глазах.

— Ну, ничего себе! Я бы так никогда не сделала! — перебила меня Валери в телефонной трубке. — Тебе не страшно было впускать в дом двух незнакомых типов?

— Да нет…

— Из-за трех бутылок воды ты впускаешь двух типов в дом и показываешь им свое пианино? Неужели тебе не страшно?

— … Ну, нет… С чего бы?

Я не знала, что ответить подруге, которая начала меня пугать.

Она мне сказала, что я немного… Немного… ну да ладно.

Она продолжила:

— Все это гораздо опаснее, чем те глупости, которых ты боишься.

Ну вот. Я больше не понимала свою подругу. Она ведь постоянно насмехалась надо мною из-за того, что я всего боюсь. И в тот единственный раз, когда я не испугалась, она сказала, что стоило бы. Она мне объяснила, что разносчики были уличными мальчишками. Доставка товаров — не главное занятие для них. Им может прийти мысль когда-нибудь вернуться, если им понравилось что-то из моих вещей!

— Вот черт! Я об этом и не подумала!

Я не знала, что теперь делать.

— Это называется «прощупывать почву»! — уточнила она.

Она сказала, что сожалеть уже поздно, но это была плохая идея — заказать доставку на дом.

«Ты думаешь, у меня недостаточно поводов для страха, и тебе нужно мне их еще добавить?» — хотелось мне спросить.

— Сегодня, кроме всего прочего, я сплю одна в квартире, — намекнула я подруге, чтобы та перестала меня пугать.

Ужин прошел хорошо. Паскаль нахмурил брови, когда вместо щек налима увидел пару цыплят. Но это не имело значения.

— Цыплята были вкусные, — сказал он.

Взмах губки по столу, и вот от ужина не осталось и следа.

Сейчас мне жаль видеть такой порядок. Я, безусловно, чувствовала бы себя не так одиноко, если бы не прибралась начисто. Кто-нибудь из друзей мог бы и заночевать в гостиной. После наших бесед и смеха квартира кажется вымершей. На душе кошки скребут.

Люблю эту квартиру под крышей Парижа.

В детстве я жила в одной комнате с двумя моими сестрами. А теперь я одна в четырех комнатах с двумя ванными. Моя гостиная так велика, что после новогодних праздников повсюду встречаю людей, которые мне говорят: «Я был у тебя на Новый год». Я их не видела. Там было слишком много народу. Мои друзья пригласили своих друзей, в свою очередь приведших своих кузин. Все танцевали. И я тоже.

Моя квартира — единственная в здании. Она едва ли не единственная на всей улице. Я живу на самом верху офисного здания. Каждое утро сюда приходят служащие. Пиджак-галстук. Юбка-каблуки. Они приходят торопливо. Некоторых я вижу регулярно.

— Здравствуйте, Сильви.

— Здравствуйте.

— Доброго вечера.

— Доброго вечера.

Ночью шум стихает. Последний раз лифт останавливается на верхнем этаже, это я возвращаюсь домой.

Моя квартира — тихая гавань, дающая приют трем душам. Я божественно высыпаюсь, когда мы все в сборе. Но стоит лишь одной душе не прийти, и квартира превращается в ад.

Сегодня лягу спать в бабушкиной комнате. Когда остаюсь одна, сплю в другой комнате. Моя находится в глубине квартиры. В своей комнате я не слышу шумов, пугающих меня. В бабушкиной же слышу намного лучше. Она расположена прямо у входа. Я окрестила ее так после бабушкиных приездов ко мне. Бабуля уже двадцать лет не была в Париже. Любила рассказывать, как она пила кофе в пивной «1900» у Лионского вокзала. Ресторан «Голубой поезд» тоже оставил у нее неувядающие воспоминания.

Она приезжала на выходные. Накануне я всегда волновалась: бабушка приезжает в Париж, она будет ночевать у меня! Не знаю, ночевала ли бабушка за эти двадцать лет где-либо еще, за исключением дома своей сестры в Италии.

Телефонные звонки от всех членов семьи. Великое событие. Все проверяли, готова ли я к визиту бабушки Реституты.

— Хорошо согрей комнату. Ей нужна температура около 22 °C.

— Окей.

— Кровать, в которой она будет спать, не чересчур низкая? После операции на колене ей тяжело вставать.

— Нет. Кровать не слишком низкая.

Я проверила, чтобы спальня была уютной. Ванная комната? Как новая. Чистые белоснежные полотенца, подвешенные на крючки. Все вымыто и разложено по полочкам. Положить коврик перед кроватью? Нет, она может поскользнуться. Никакого коврика перед кроватью. Ночник? Работает. А Тьяго будет спать у Стефана, местного парикмахера.

— Что ты собираешься делать со своим псом? Ты ведь понимаешь, что он может запрыгнуть на нее? — спросила одна из моих тетушек.

Значит, никаких собак на выходные.

Реститута Дифолко приедет на скоростном поезде TGV, чтобы увидеть свою внучку. Меня! Я была невероятно горда. С тех пор, как я живу в Париже, мои дедушка и бабушка еще ни разу не приезжали ко мне. Сердце екнуло. Мой дедушка ведь никогда не видел эту квартиру. Слишком рано покинул нас.

Я заканчивала прокручивать в голове всю последовательность событий, когда зазвонил телефон. Я знала. Моего дедушки больше нет. Мой дедуля умер.

Вспоминаю свое детство рядом с ним. Его хриплый голос. Его итальянский, так и не исчезнувший, акцент. Истории, которые он мне рассказывал. Небылицы. Ни одной реальной истории. Мы часами рисовали. У него не было цветных карандашей. Никаких фломастеров. Он доставал все шариковые ручки, какие у него были: черная, зеленая, красная. Бумагу он брал у себя на заводе.

— Это твой завод? — я столько раз задавала ему этот вопрос! Я была в восхищении. Мой дед был владельцем завода по производству бумаги. Он руководил людьми, работавшими на него.

— Надеюсь, ты хорошо обходишься со своими работниками?

Я его предостерегала: иначе бы не любила его. Злой дед никуда не годится. Но он так никогда и не ответил.

Он так никогда и не сказал, что стол, который я изрисовала ручкой, никогда не заменят. Не сказал, что завод дает недостаточно прибыли, чтобы он смог заменить стулья, которые я царапала каблуками своих ботинок. Он так и не сказал, что его большой палец раздавило в станке, на котором он работал. Он никогда не рассказывал, что его управляющий не смыслит ничего в том, о чем говорит.

Я же знала, что он был героем.

А он никогда не говорил, что иммигранты с акцентом, как у него, в глазах общества совсем не герои.

— А ручки тоже делают на твоем заводе? — спросила я.

Он не ответил, только улыбнулся.

— А твой завод не мог бы выпускать цветные карандаши? Это ужасно — рисовать ручкой!

Меня раздражала бестолковость этого завода.

Дед засыпал, опустив голову на стол. Среди наших рисунков. Голова на руках. Он сильно храпел!

«Это хорошо, — думала я. — Когда ты главный на заводе, есть время отдохнуть».

Я смотрела на его огромные уши. Кончиком ручки щекотала в отверстии, ведущем к барабанной перепонке. Он мигом просыпался, а я заливалась смехом. Он никогда не говорил, что устал, что ему нужно поспать. Я начинала скучать. Мне хотелось рисовать с ним. Он снова засыпал. Он храпел.

У меня руки чесались, хотелось поиграть во что угодно и как угодно, но главное — пошуметь. Постоянный храп не особенно меня развлекал. Я стучала ложками по стаканам, звенела колокольчиком. Дед просыпался, всхрапывая напоследок. Я хохотала. Глаза его были совсем красными! Руками он стряхивал рисунки, прилипшие к лицу.

— Сейчас сниму свой ремень! — грозил он мне, держа руки на пряжке толстого пояса.

Он делал вид, что сейчас будет воспитывать. Это заставляло меня смеяться еще громче. Мой дед и муравья не раздавил бы. Разве он смог бы наказать свою внучку ремнем? Даже если она была настоящим diavolo — «чертенком».

На его похоронах одна из моих кузин подошла, чтобы меня поддержать:

— Для тебя это вдвойне тяжело. Он был тебе как отец, правда?

Мои слезы высохли. Меня возмутили ее слова. Я любила своего деда как деда. Он мне никого не заменял.

Бабушка теперь жила одна в своей лионской квартире. Вот решила меня навестить. Моя мама будет ее сопровождать.

Я составила парижскую программу. Экскурсия по городу на автомобиле. Надо, чтобы она увидела Эйфелеву башню и другие памятники Парижа.

— Все, что она хочет, это рассказать потом аптекарше то, что видела, — сказала мне мама по телефону.

Я не спала в ее комнате. Там был мой парень. Я спокойно спала в своей кровати.

Все было готово.

Скоростной поезд прибыл на вокзал. Стали выходить пассажиры. Количество людей, которых умудряются затолкать в эту длинную колбасу, впечатляет, подумала я, рассматривая толпу, ползущую по перрону Лионского вокзала.

Моя мама и бабушка держались за руки. Они шли не спеша. Бабушка выпустила мамину руку, как только меня увидела. Она вцепилась в мою. Она схватила мою руку и не отпускала до конца уик-энда.

Моя программа удалась. Обед в Лувре ей очень понравился. Но наибольшее удовольствие ей доставили два автографа, которые меня там попросили надписать.

Лувр мы осмотрели бегом. Я недооценила бабушкино колено, она просто замечательно ходила, она ходила быстро! Реституту очень интересовала «Джоконда». В свои восемьдесят она никогда ее не видела. Она прошла мимо «Коронации Наполеона» так, будто на стене ничего не было. Давид… Она не знала, кто это, и совсем не хотела этого знать.

— Бабушка! Посмотри! Вот «Плот из обломков „Медузы“»!

Я попыталась ее остановить, когда она проходила мимо картины Жерико. Ей было наплевать на эту галерею. Где зал итальянских мастеров? Она подгоняла свою дочь, мою мать, которая, по ее мнению, шла недостаточно быстро. Мама остановилась не у той картины, ради которой мы пришли сюда. Бабушка спешила. У нее было свидание с «Джокондой». Она не хотела опоздать.

— Вот здесь картины итальянцев, — еле успела я сказать у входа в новый зал.

Тут моя бабушка уже крутила головой, разглядывая картины на стенах. Она выглядела гордой от того, что все полотна, висевшие вокруг, были итальянскими.

— «Джоконда» находится в конце этого коридора.

Как только я это сказала, бабушка оставила нас с мамой позади, засеменила по длинному коридору и исчезла, повернув направо. Я радовалась такому ее энтузиазму. Мама побежала ее догонять. Когда я их настигла, они стояли в толпе туристов перед портретом загадочной дамы. Бабушка улыбалась, столько было волнений вокруг прекрасной итальянки. Заключенная в стеклянную клетку, Мона Лиза все же улыбалась. Помимо барьера, «Джоконду» защищала витрина.

Пиктограмма с изображением перечеркнутой фотокамеры и надписи на разных языках просили не делать снимков, но «Джоконде» приходилось улыбаться под непрерывными вспышками фотоаппаратов в руках туристов.

— Они настоящие мастера, итальянцы, — сказала удовлетворенная бабушка, укладывая свой фотоаппарат в сумку.

Можно было уходить.

Мы вернулись домой.

Я сопровождала бабушку по коридору каждый раз, когда ей хотелось куда-нибудь пойти. Слишком много дверей… Вместо ванной она попадала в мой кабинет, вместо туалета — на кухню…

— Где же твой пес? — спросила она меня разочарованно.

Спальня ей очень понравилась.

Мы спокойно поужинали в зале. После полуночи бабушка пошла спать. Я устала больше, чем она, но осталась еще на чуть-чуть с мамой на диване.

— Ты доставляешь ей большое удовольствие.

Она гордилась мной. Теперь и мне можно было пойти спать.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Я уже готова была уснуть и спокойно дышала в своей кровати, как вдруг меня словно током ударило.

— Я дала маху! — сказала я своему парню посреди ночи.

— Что?

Он проснулся.

— Я дала маху! — повторила я.

— Что ты сделала?

— Я не убрала ножи!

Теперь он окончательно проснулся.

— Забыла ножи?

Он требовал подтверждения этой необычной новости.

— Да.

Его прорвало:

— Опять твои глупости! Я тебе говорил, что самое опасное — это та чушь, которую ты себе годами придумываешь. Большей опасности, чем ты сама, в этом доме нет. Однажды кто-нибудь поранится из-за твоих идиотских штучек.

Я спрятала один кухонный нож в изголовье бабушкиной кровати. Второй нож был между матрасом и кроватной сеткой. Третий же находился между кроватью и стенкой. Мой парень был прав. Неосведомленный человек мог запросто порезаться.

Когда я сплю в той комнате, предварительно вооружаюсь. Рукоятки ножей выступают ровно настолько, чтобы их можно было быстро схватить в случае нападения.

— Да кто собирается на тебя нападать? — часто горячился мой парень.

— Я не знаю. Мало ли.

Если бабушка запрокинет руку слишком далеко вверх, она рискует наткнуться на нож. Если она захочет поправить свой платок на кроватной сетке, она рискует порезаться лезвием ножа, спрятанного под матрасом! Ну как я могла об этом забыть? — спрашивала я себя.

Так хорошо прошел уик-энд! Ведь все предусмотрела. Я подумала обо всем, кроме этого. Но теперь все могло обернуться очень плохо. Когда я застилала чистые простыни, то совсем не обратила внимания на кухонные ножи! Они, конечно же, соскользнули далеко вниз, и я не могла их увидеть.

— Что делать?

— Ничего. Ничего не надо делать, — сказал мой парень, вновь ложась спать.

И что за нужда была прятать кухонные ножи в той комнате?

Я снова погасила свет. Образ бабушки, спящей среди ножей, мешал мне спать. Нужно было немедленно пойти и забрать ножи. Я не могла допустить, чтобы бабушка поранила палец или ногу из-за плохо лежащего ножа.

Я вновь зажгла свет в комнате. Половина второго ночи. В такой час бабушка должна была крепко спать.

Пойду и осторожно достану ножи, говорила я себе.

Я встала.

— Тебе что, нечего делать? — спросил меня парень, понявший, что я собираюсь к бабушке.

— Пойду заберу ножи, — ответила я.

Я стояла возле двери в бабушкину комнату. Прислушивалась. Казалось, слышала ровное дыхание. Свет не просачивался под дверь. Бабушка спит? Если я открою дверь, а она проснется, я напугаю ее на всю жизнь. Я колебалась.

Что делать?

Я не засну, зная, что бабушка спит среди кухонных ножей. Я не осмеливалась войти в ее комнату. Однако не спать же мне подле ее двери?

Несколько раз я уже бралась за входную ручку. Столько же раз я отдергивала от нее руку. Нет. Я не могла открыть. Я отошла от двери. Будь что будет. Я вернулась в постель.

Лежа в кровати, я в очередной раз поменяла свое мнение.

Мой парень, которому уже осточертели мои метания, сказал:

— Вероятность, что она будет во сне шарить руками по кровати, гораздо меньше той, что ее хватит сердечный приступ, если она увидит кого-то посреди ночи в своей комнате.

Этот довод показался мне разумным, и я осталась в кровати. Но мне так и не удалось заснуть.

Я постирала простыни для бабушки, но не достала из кровати ножи.

Устраиваюсь на своем диване. Уснуть не получается. Тишина моей квартиры полна тревожных звуков. Ночью малейший шорох доводит меня до паники. Малейший скрип пола предвещает самое худшее.

Собака спит у моих ног.

Оглядываюсь на окно:

— Черт побери, а погода хорошая.

Интересно, крышелазы уже вышли на свою прогулку?

Хорошо, что почтальон меня предупредил.

Смотрю на своего пса, распластавшегося на ковре.

— Старик, тебе нужно быть начеку.

Он приподнимает свою большую голову, у него ошарашенный вид. Кажется, что это усилие для него было слишком трудоемким. Он снова кладет свою голову, глубоко вздыхая. Пес снова засыпает.

— Вот как! Мы под надежной охраной…

Я вновь вижу испуганное лицо почтальона. Не знаю, сколько раз в своей жизни он встречался с крышелазами, но это приключение оставило в нем глубокий след.

Пытаюсь забыть тот наш разговор. Сегодня вечером я усну одна со своим милым песиком. Стараюсь убедить себя в том, что никто не разобьет стекла мансарды и никто не свалится на меня с потолка. Но это нисколько не помогает.

Я слышу шум на крыше!

Смотрю на свою собаку. Ей на это наплевать, как на прошлогодний снег. Я сползаю с дивана, приподнимаю голову пса, лежащего у меня в ногах. Этим его не разбудишь. К счастью, я его хорошо знаю, в противном случае можно было бы подумать, что он болен. Я решила бы, что крышелазы уже приступили к своему делу, заранее отравив моего стража. Но нет. Это нормальное состояние Тьяго: играть, лизать или просто ничего не делать — таков его девиз.

Осматриваю соседние крыши. В такую светлую ночь, должно быть, приятно прогуливаться по моей крыше. Никого. Странно… Я всматриваюсь получше. Впрочем, почтальон ведь не говорил, что это случается каждую ночь…

Снова усаживаюсь на диване.

Вот черт! Мне только что пришло в голову, что, возможно, курьеры вернутся… Они спрашивали о моем пианино. Оно им очень понравилось. Они, наверно, сейчас вернутся, чтобы украсть мой кабинетный рояль.

Смотрю в окно. Где же они? Внимательно осматриваюсь. Прищуриваю глаза, чтобы зрение было более острым. Не знаю, как я с ними со всеми справлюсь: и курьеры, и крышелазы.

Позвоню-ка своему парню. Бедняга… Он сходит сума от этих звонков. Что мне делать? На крыше полно разных силуэтов и теней… Вот это что?..

Это трубы каминов… Опасность, нависшая надо мной, слишком велика. Где моя сабля?

Я бегу в коридор. До чего же надоели эти опасности! Так не может больше продолжаться. Я отказываюсь быть беззащитной жертвой. Открываю дверь платяного шкафа. Нахожу свою саблю из вороненой стали, хватаю ее. Нельзя терять ни минуты. Достаю саблю из ножен. Хорошо заточенное лезвие блестит.

Итак?

Где же они? Где вы? Теперь посмотрим, украдут ли они мой рояль! Увидим, решатся ли они сначала ограбить квартиру, а потом заняться мной! Я насажу их на вертел одного за другим!

Яростным движением я вскидываю саблю над головой. Я сильна. Я умею защищаться, когда владею собой. Я держу рукоятку сабли обеими руками. Как хлыстом я со свистом рассекаю клинком воздух.

Фикус, который я принесла неделю назад, молчаливо смотрит на меня. И я решаю обрушиться на него.

Мой пес наблюдает за мной с изумленным видом. Он просто потрясен.

— Что с тобой? Ты, часом, не обделался?

Именно это спрашивал наш дядя, когда мы так же таращились на него. Да. Именно. Мой пес описался. Мне следовало бы запереть его в курятнике, этого пса. Чтобы он научился защищаться. Так же, как мой дядя запирал в своем курятнике меня, десятилетнюю, и двух моих сестер. Наш дядя хотел научить нас защищаться. Мы заранее всего боялись. Мой дядя всегда был удручен тем, что нас мог напугать первый встречный. Я отказывалась признать, что меня можно съесть, даже не приготовив.

Мой дядя бросал мне вызов.

— Мои куры могут сожрать вас всех троих. И у них не будет несварения! Не понадобится особых усилий, чтобы слопать таких хлюпиков!

Он потешался над нами.

— Это я проглочу твоих курочек, а не они меня! — кричала я своему дядюшке, он вывел меня из себя.

Я бы их проглотила, даже если бы мой желудок потом разорвался. Я была в этом уверена. Мои сестренки немного успокоились. Я не уступала. Дядя запер нас в курятнике со своими пятнадцатью наседками. Сестрам было страшно.

— Сильви… Сильви… Сильви…

Старшая сестренка повторяла мое имя множество раз, чтобы я что-нибудь предприняла. Бесстрашные и любопытные курицы приближались. По всей видимости, мы не внушали им никаких опасений, и они не боялись подойти. Некоторые из этих нахалок даже клюнули мою младшую сестру в икры.

Я защищалась. Отбивалась ногами. Перья летели во все стороны. В курятнике раздавалось паническое кудахтанье. Я была непреклонна. Я защищалась! Урок самозащиты, который преподал мне мой дядя, усвоен. Больше ни одна курица не посмела клюнуть ногу моей сестры. Куры не были съедены сырыми, но они больше не бегали по двору.

У моего дяди больше не было кур, но он гордился мной.

Вот что нужно было моему псу. Стажировка у моего дядюшки.

Я махала саблей над головой. Пес мне не мешал. Он не повторял тихонько моего имени, чтобы я расхрабрилась.

Лучше бы я легла спать, думал он. Да, если бы у меня была собака, достойная этого звания, именно так бы я и сделала. Легла бы спать. Если бы у меня была собака, которая охраняла бы дом, мне не нужно было бы делать это самой.

Я проверю клинок-и точность своих движений на фикусе.

Шшшух!

Клинок обрушивается на ветку растения. Срезана под ноль! Какая точность!

Второй удар.

Шшшух!

Вторая ветка!

Ветки фикуса валятся на пол одна за другой. В моей гостиной разгорелась беспощадная битва. Все ветки фикуса рассыпались по полу. Настоящая бойня!

Я поворачиваю голову.

Эй, за окном! Может, есть кандидат? Эх! Никого на горизонте? Сложнее сражаться с сильным противником! Не так ли? Посмотрите, что я сотворила с растением! Порубила в капусту! Чья очередь? Никто не предлагает себя? Ничего страшного. Я терпеливая.

Решаю снова устроиться на диване. Сабля лежит рядом на расстоянии вытянутой руки. Нужно быть тренированной, чтобы предупредить атаку. Я решаю, что время тренировки пришло. Повтор движений. За долю секунды я должна суметь схватить саблю и отразить удар.

Кладу руки на диван. Снова осматриваюсь, будто что-то подозреваю. Представляю картину: отдыхаю у себя дома, спокойная, как вдруг… Тревожный шум. В атаку!

Поворачиваю правое плечо. Моя правая рука хватает рукоять сабли. Я прыжком оказываюсь на ногах! В позиции для фехтования.

Действую быстро. Я горжусь собой. Теперь я смогу спокойно смотреть телевизор и ждать.

Мой пес даже не повел ухом. Наверное, последним усилием воли он добрался до своей велюровой подушки и плюхнулся на нее.

— Не бойся, старик. Я смогу тебя защитить.

Время идет. Телепередачи действуют, как снотворное. Мои веки тяжелеют, но я не могу сейчас заснуть. Это было бы глупо. Я сражаюсь. Мои глаза закрываются, и последнее, что они видят, — это обрубок фикуса. Поле битвы. Ох, застанут они меня врасплох…