Пит Харлей вскарабкался по металлическим скобам на поверхность. Высунув в отверстие люка голову, он посмотрел на запад. Бьющий в небо паровой гейзер исчез, исчез свист и рев. Повсюду стояли полицейские машины, и он слышал жужжание радиопередатчиков и далекое завывание сирены. Чей-то предостерегающий крик заставил его посмотреть вверх, и как раз вовремя, чтобы заметить вспышку отраженного света, скользящего вниз вдоль торца здания. Падающее стекло! Он быстро спрятал голову, вздрогнув всем телом, когда стекло ударилось о мостовую футах в тридцати от него, осыпав все вокруг дождем осколков, некоторые из них застучали по его каске. Услышав крики, Харлей вновь высунул голову. Два человека лежали на дальней от него стороне 8-й авеню, по всей видимости, попав под стеклянную шрапнель. К нему бежал полицейский, крича на ходу:
— Прорыв пара в здании Залияна! Вы можете перекрыть эту линию?
Харлей кивнул и полез обратно вниз, в темноту колодца. Полицейский крикнул ему вслед:
— А ничего, если я поставлю крышку люка на место? — спросил он. — Для вашей же собственной безопасности… а то ведь с этого здания сыплется всякое дерьмо.
На восьмом этаже дома номер один на площади Полиции, в одном квартале от здания городского управления, в нижнем Манхэттене, сержант Роберт Пинске мрачным кивком встретил явившуюся к нему делегацию. Да никогда оно не упадет, подумал он, быстро пожимая руку низенькому лысому школьному учителю.
— Мистер Левин? Рад вас видеть.
Он должен дать понять, что, хотя и готов показать им главное управление дивизиона связи, но работа есть работа, и он не может позволить им околачиваться тут целый день. Со всем возможным радушием он оглядел дюжину сбившихся в кучку десятилетних школьников, с восхищением глазевших на него, разинув рты. Среди них были представители такого количества рас, что они являли собой как бы ООН в миниатюре.
— Ну вот, мальчики и девочки, — торжественно начал он, — это и есть главный нерв нашего города и самая передовая штука такого рода во всем мире. Взгляните через это стекло, и вы увидите операторов. В данный момент на дежурстве тридцать один человек. Всякий, кто наберет номер 911, соединится с одним из этих операторов. Как вы видите, на каждом из них наушники, у каждого свой микрофон, экран и клавиатура. А вон та коробка, ну, вся в кнопках, позволяет им соединить звонящего с пожарным департаментом или с больницами, кому что надо.
Какой-то нетерпеливый мальчишка-китаец помахал рукой и спросил, не могут ли они увидеть этот гигантский мозг. Мистер Левин нахмурился, посмотрел на него и сказал, чтобы он не мешал сержанту рассказывать. Пинске покачал головой.
— Ты имеешь в виду компьютер? Он этажом ниже. Нет, вы не сможете его увидеть. Он слишком дорогой. Ну, хорошо, дайте мне объяснить вам, что происходит здесь. В обычный день мы получаем двадцать тысяч звонков, что… чертовски много. Например, если кто-то там в Бронксе заметит, что его собака загорелась, и наберет 911, то такой звонок автоматически посылается к оператору, приписанному к Бронксу, вон в том углу, вот прямо там. — Образ пылающей собаки обычно вызывал улыбку у взрослых. Школьники же смотрели на Пинске серьезно. — Возможно, мне следует сказать, что, насколько мне известно, пока еще никто не сообщал о горящей собаке. Хотя, поверьте, мы получаем самые разные звонки, включая тысячу звонков в день о пожарах, но ни в одном из них не упоминаются собаки или какие-нибудь другие симпатичные домашние животные. Просьбы об оказании скорой помощи — большая тема. И потом эти… ЭНЛ… Ну, это значит «эмоционально неуравновешенные лица». — Про себя он пробормотал: «Мы-то их называем чокнутыми», — потом показал на шестерых операторов в центре зала. — А вот этих людей видите? Они принимают избыточные звонки. Когда слишком много звонков идет из одного района, они поступают сюда. Никто не ждет больше чем тридцать секунд.
Один из операторов улыбнулся и помахал рукой. Половина детишек помахала в ответ. Пинске взглянул на учителя.
— Можно ли надеяться, что они будут вести себя смирно, если я их об этом попрошу?
Левин кивнул и повернулся к ребятам.
— Сержант велит вам вести себя смирно, — твердо сказал он, — ведите себя смирно. Свои лапы держите при себе.
Пинске провел их через дверь в стеклянной перегородке и распределил вокруг одного из терминалов. Оператор, занятая разговором с каким-то абонентом, поприветствовала их кивком головы.
— Вот это радиокомната для района Манхэттена, — продолжал Пинске, — а это оператор Смит. Не обращай на нас внимания, Эмми. Эмми одна из четырех дежурных операторов, которые говорят по-испански. Следите за этим экраном. Когда она принимает жалобу, или сообщение, или еще что-нибудь, она печатает это, используя различные кодовые слова и цифры. Номера 10–30, как вы знаете, если смотрели «Блюз на Хилл-стрит», а смотрели его мы все, означают, что совершается кража со взломом. А то, что Эмми только что напечатала на экране, означает, что звонят насчет уличного провала рядом со зданием Залияна, а таких звонков мы получили уйму за последние двадцать минут. Вот как раз перед тем, как вы пришли сюда, нам позвонила секретарша из здания компании «Гальф энд Вестерн», это в округе Колумбия, и сказала, что из ее окна видно, будто одно высотное здание кварталах в десяти к югу от ее офиса наклоняется влево. Она не смогла сказать ничего более определенного, так что единственное, что мы могли сделать, это вежливо поблагодарить ее за информацию и дожидаться подтверждения. Она, вероятно, слышала об уличном провале, понимаете, ну и дала возможность своей богатой фантазии дорисовать остальное. Если бы какой-нибудь небоскреб в самом деле наклонился, то мы бы получили миллионов десять звонков. Ладно, а теперь предположим, что Эмми дали какой-то несуществующий адрес. Компьютер скажет ей об этом. Он и в самом деле вроде гигантского мозга. Он знает все зарегистрированные адреса в городе, а кроме этого еще массу других вещей. Если какой-нибудь старый болван позвонит из Куинза и скажет, что на Джером-авеню горит собака, компьютер узнает, что на самом-то деле он имел в виду 101-ю авеню, как теперь и называется Джером-авеню. Это фантастическая система. Я не знаю, что бы мы делали без нее.
Эмми Смит подняла правую руку и несколько раз согнула пальцы. Такой жест означал, что она-то очень хорошо знала, что бы они делали без этой системы. Утром, всего какой-то час назад, компьютер отключился, заставив операторов записывать телефонные сообщения на бумажных карточках. Им приходилось сильно нажимать на ручку, чтобы написанное прошло через две копирки, так что уже через час руки у операторов так сильно болели, что они закричали от радости, когда компьютер снова заработал.
Пинске похлопал ее по плечу, и группа покинула ее рабочее место.
— Очень смешно, Эмми, — сказал он загадочно.
Он, разумеется, не собирался рассказывать десятилетним ребятишкам, что этот компьютер иногда отказывает. Зачем вдаваться в такие подробности? Чтобы потом их родители написали в «Таймс»? Он провел Левина и его школьников по небольшому проходу.
— Ну, мальчики и девочки, а вот это то, что вы можете назвать главным нервом главного нерва. Познакомьтесь с Филлис. Все звонки проходят через ее автоматический распределитель.
— Насчет нервов — это точно, — сказала женщина, не поднимая головы: ее взгляд был прикован к электронному пульту.
— Каждый из этих маленьких белых огоньков на пульте означает поступивший звонок, — нахмурился Пинске, поскольку горели все пятьдесят огоньков. Он наклонился к Филлис и тихо спросил:
— Затор?
— Да как-то вдруг сразу, — так же тихо ответила она.
— Залиян?
— Почти каждый звонок о нем.
— Сделай объявление.
Она кивнула и объявила через систему общего оповещения, к которой было подключено рабочее место каждого оператора и контролера:
— Пожалуйста, перестаньте тратить время на сообщения о Залияне. Мы уже зарегистрировали сообщение о провале на Пятидесятой улице и о разрыве коллектора. Принимайте только новую информацию и сразу же отсоединяйтесь.
— Обстановка здесь накаляется, работы много, — объяснил Пинске школьникам, подталкивая их обратно по проходу, — так что я только успею быстренько показать вам еще одну вещь. — Он остановился у дверного проема, ведущего в закуток, где перед экраном сидел мужчина, что-то говоривший в микрофон, его пальцы быстро бегали по клавиатуре. Дети столпились вокруг Пинске. — Это вот Эд, он из наших семидесяти двух диспетчеров. Он контролирует Манхэттен, самое, так сказать, горячее местечко. Как только один из операторов по Манхэттену получает сообщение и проверяет, нет ли в нем ошибок, он переключает его вот сюда, на этот монитор. А уж Эд отправляет на место происшествия необходимую помощь и людей. Видите вон ту штуку справа от него? Нажимая на эти кнопки, он может посылать высокочастотные и ультрачастотные радиосигналы в каждый полицейский участок города. Он может связаться с патрульными машинами, с бронемашинами детективов, с полицейскими вертолетами, а если необходимо, то даже и с семью тысячами патрульных полицейских по двусторонней радиосвязи.
Пока он говорил, диспетчер протянул руку и нажал на несколько кнопок. Пинске умолк, как только взглянул через плечо диспетчера на монитор.
— Из здания Залияна выпадают стекла? — спросил он.
— Да, — кивнул диспетчер, — и куски гранита тоже.
— Вызови службу чрезвычайных ситуаций.
— Уже вызвал. Погляди-ка туда…
И он показал на текст, только что появившийся на экране: «ЗАЛИЯН КРЕНИТСЯ НА ВОСТОК. УГРОЗА ОПРОКИДЫВАНИЯ В НАПРАВЛЕНИИ БРОДВЕЯ И 50-Й».
— Боже всемогущий, — сказал Пинске, — это кто же передал?
— Эмми.
Полицейский оглянулся. Сквозь стеклянную перегородку, окружавшую манхэттенских операторов, он видел, что Эмми Смит машет ему рукой. Он протиснулся мимо школьников и затрусил по коридору.
Пальцы Эмми Смит порхали по клавиатуре. У Пинске перехватило дыхание, когда он читал появляющиеся на экране слова: «ПРОРЫВ ПАРА У ЗАЛИЯНА: ЧЕТВЕРО УБИТЫ НА МЕСТЕ. ЗДАНИЕ ОСЕДАЕТ, ОТВАЛИВАЮТСЯ КУСКИ, МОЖЕТ ОПРОКИНУТЬСЯ. ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ЭВАКУАЦИЯ ИЗ ВСЕХ ЗДАНИЙ В ДВУХ ПРИЛЕГАЮЩИХ КВАРТАЛАХ ИСТ-САЙДА. ВОЗМОЖНО, ЕСТЬ ТОЛЬКО 15 МИНУТ».
— Кто передает тебе это, — шепотом спросил Пинске, — какой-нибудь проклятый ЭНЛ?
Она отпечатала ответ на экране: «СООБЩЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ ЛАРРИ ИГЭНА. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ СЕВЕРНЫЙ УЧАСТОК, С МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ». Лицо Пинске побелело. Опрокидывается небоскреб? Даже теоретически он отказывался представить себе последствия. Эвакуировать людей из двух кварталов за 15 минут невозможно, даже чтобы управиться за полтора часа, понадобилось бы мобилизовать всех имеющихся в наличии людей. Он должен немедленно связаться со своим терминалом… Ему понадобится прямая линия, надо срочно на нее перейти, вызвать аварийную ремонтную бригаду… вода, больницы, пожарники… ему придется связаться с мэром…
Он повернулся так стремительно, что сбил с ног одного из школьников, который незаметно подошел сзади.
— Заберите отсюда детей и уходите, — заорал он, пробегая в свой кабинет.
Мальчишка поднялся с пола.
— Ну и ну, мистер Левин, — сказал китайчонок учителю высоким пискливым голосом, — выходит, нам надо уходить? Он ведь так и сказал!
Показав Митчеллу грузовой лифт, Кори Хейл побежала обратно, в почти опустевший вестибюль. Еще одна мраморная плита упала и разлетелась вдребезги, пол был усеян осколками. Последнего раненого, женщину, на которую упало алюминиевое «З», тащили на носилках два студента-медика, на вид ничуть не старше ее сына-подростка. Рядом с носилками шел полицейский, держа в поднятой руке капельницу. Он посмотрел на Кори и резко мотнул головой в направлении выхода.
— Уходите отсюда, — крикнул он, — заберите своего дружка, он вон там сидит.
Джерри Коутс все еще сидел на скамье рядом со столом. Он поднялся на ноги и подал Кори ее сумочку и зонтик.
— Нам лучше уйти, — сказал он. — Они просто уволокли отсюда Мэтта, Слима, Чарли и Тома в таких мешках для трупов. Нет смысла тут оставаться.
Она взяла сумочку, зонтик и бросила их на кресло.
— Нам тут надо сделать еще одну работенку, Джерри, проверить, все ли ушли с нижних этажей.
— А как? Система оповещения, селектор, сирена — все отключилось.
Она подтолкнула его к лестничному пролету.
— Есть старинный способ. Открывай двери на каждом этаже и кричи: «Уносите свои задницы отсюда!»
— О, к дьяволу все. Кори, разве это не работа полиции? Я не понимаю, почему мы должны…
— Потому что нас наняли, чтобы защищать это здание, вот почему! — Она вцепилась в его плечи. — Если тот инженер, который даже не работает у нас, рвется добежать пешком до шестьдесят шестого этажа, то ты у меня добежишь до двадцатого. На нижних этажах раскачивание не так заметно — вот потому-то я и думаю, что там может кое-кто остаться. Бьюсь об заклад, мы найдем нескольких усердных трудяг, все еще сидящих за своими столами и полагающих, что сигнал тревоги к ним не относится.
— Ах, Кори, черт тебя подери!
— Ты в лучшей форме, чем я, поэтому возьмешь этажи с двадцатого по одиннадцатый, а я с десятого и до самого низа. Просто один раз крикнуть на каждом этаже — вот все, что тебе надо сделать. — Она распахнула дверь и подтолкнула его вперед, показывая на лестницу. — Давай наверх.
Коутс посмотрел вверх, по его лицу катился пот.
— Мне надо было уйти домой, когда была такая возможность, — сказал он с таким видом, словно собирался заплакать.
— Ты думаешь, Мэтт колебался бы? Он был гадом ползучим, задницей, свиньей, но вот трусом он не был. Он бы пошел вверх по этим ступенькам, даже не задумавшись. Он не стал бы стоять здесь, писать в штанишки и скулить как ребенок.
Коутс посмотрел вниз, на мокрый кружок, образовавшийся у него между ног, потом стиснул зубы и побежал вверх, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки. Кори Хейл с трудом поднималась за ним, надеясь в душе, что поступает правильно, и борясь со своим собственным желанием заскулить, закричать и сбежать домой.
Первый час после ухода Митчелла Чарльз Кэстльман потратил на изучение деталей основания здания Залияна и просмотр папок с инженерными расчетами. Компьютер подтвердил то, что он уже и сам понял: в проекте конструкции основания были серьезные просчеты, колонны не имели достаточной страховки для противостояния подъемной силе. Второй час он молча просидел в кресле, бессмысленно глядя в пространство и слушая классическую музыку по радио. Он не мог найти в себе силы не только двигаться, но и думать. Когда он попытался сконцентрироваться на том, что ему предстоит сделать в ближайшие полчаса, то был буквально потрясен неожиданным открытием: он вообще не знает, как жить дальше. Несколько раз он ловил себя на том, что просто сидит, не думая абсолютно ни о чем. А по радио берлинский филармонический оркестр усердно исполнял переложение канона «ре», безусловно, самого нудного во всей истории музыки. Сплошные повторы. Отчаянная тоска. Все как в жизни. Эта мысль привела его к принятию первого решения за этот день. Эта музыка прекрасно подошла бы для похорон. Он сделает дополнение к своему завещанию, распорядившись исполнить этот канон. Он взял авторучку, чтобы сделать запись.
— Мы вернемся в «Пачелбел» через минуту, — сказал диктор, прерывая музыку. — Прежде всего передаем сообщение, только что поступившее на наш телетайп. Западные ветры привели к тому, что из здания Залияна на углу 8-й авеню и 50-й улицы вылетело еще несколько окон. Учитывая уличный провал, о котором мы сообщали ранее, этот район представляет крайнюю опасность, мы советуем пешеходам и водителям держаться от него подальше. Полиция также утверждает, что, возможно, существует угроза — неужели тут нет ошибки? — опрокидывания этого здания. Всем, кто в настоящий момент находится в кварталах, ограниченных 49-й и 51-й улицами, 8-й авеню и Бродвеем, настоятельно советуем эвакуироваться. Повторяю: держитесь подальше от района вокруг 50-й улицы и 8-й авеню, а те, кто уже находится там, немедленно покиньте его. Повторяю: из здания Залияна выпадают стекла, есть угроза его опрокидывания. Такое сообщение нам только что передали. Я его проверю для вас, а пока вернемся к музыке.
Кэстльман поднялся на ноги. Почувствовав боль в указательном пальце, он посмотрел на него и увидел, что раздавил авторучку и ее острый конец вонзился в палец. Рука была выпачкана чернилами. Спустя минуту Кэстльман стоял у письменного стола своей секретарши и натягивал плащ.
— Марта, пожалуйста, отправь письмо в отдел строительства городского управления Джорджу Делле. Ты найдешь его адрес и должность в картотеке. Делла, Д-Е-Л-Л-А. Напиши ему, что я просмотрел проектировочные данные по зданию Залияна и нашел серьезные ошибки в привязке колонн основания, в особенности касательно сопротивления напряжению в двух западных ярусах, вероятно, сделанных тем инженером-пакистанцем, который заменил Страута, когда тот ушел. Найди его имя. Я оставил нужные чертежи и расчеты на столе в кабинете. Напиши ему, что, по моему мнению, здание должно подвергнуться принципиальной реконструкции, если его вообще еще можно спасти. А в конце напиши, что я глубоко сожалею об этих ошибках и беру на себя полную ответственность за них, поскольку не сумел осуществить должный контроль. — Заметив, что она перестала стенографировать и удивленно смотрит на него, добавил: — Пожалуйста, запиши это. Напиши еще, что я передаю свои наилучшие пожелания его супруге Ширли. Искренне ваш, ну и так далее. Дай мне на подпись и отправляй.
Когда она закончила работу, он протянул ей белый конверт.
— Марта, я сожалею, что тебе не заплатили в прошлую пятницу. Как ты знаешь, у нас проблема с наличностью.
— Я собиралась сегодня напомнить об этом, — сказала она спокойно, — но я знаю, как трудно идут у вас дела, и могу еще подождать.
— Тебе следовало бы быть понастойчивее. Если у тебя и есть какие-то недостатки, так это то, что ты недостаточно решительно отстаиваешь свои интересы. Сколько ты работаешь в этой фирме? Тридцать лет?
— Сорок.
— Вот видишь! Я даже точно не знал этого! В конверте чек для тебя, выписанный на мой личный счет. Не вижу причин, почему ты должна ждать своего платежного чека до тех пор, пока поправятся дела нашей компании, если это вообще когда-нибудь случится.
— Подождите, мистер Кэстльман, вам совсем не стоит…
— Кроме того, в прошлом году тебе обещали повышение, да так и не дали. Дело не в том, что ты его недостойна, уж поверь мне. Я ценю тебя так же высоко, как и мой отец. Я добавил кое-что к этому чеку, чтобы компенсировать эту задержку.
Он направился к лифту, но вдруг повернулся и добавил:
— Я, может быть, приду завтра, а может, и нет. Если не приду, не забудь получить деньги по этому чеку.
— Здание Залияна, — сказал Кэстльман, забираясь в такси. Шофер повернулся и посмотрел на него.
— Только что слышал, что там здоровенная пробка. Не знаю, насколько близко мы сможем подобраться.
— Подберитесь так близко, как, только сможете, а остаток пути я пройду пешком.
— Что бы вы ни говорили, но если мы окажемся перед заграждением, я не собираюсь дрожать за свою жизнь.
Чек был выписан на десять тысяч долларов, самый крупный личный чек, который когда-либо видела Марта Холлинс.
— Это, должно быть, ошибка, — сказала он, едва дыша. Посмотрев на него с минуту, она решила положить чек в сейф компании и поговорить с мистером Кэстльманом, когда он вернется.