Небоскреб

Глава 25

Лузетти стоял в некотором замешательстве. На шейхе была арабская национальная одежда. Точно так же были одеты и двое из шести его сопровождающих. Остальные четверо — в модных деловых костюмах. Все они были смуглые, бородатые, с живыми карими глазами, и все, кроме шейха, отнеслись к Лузетти с нескрываемой неприязнью. Шейх оказался высоким мужчиной с ястребиным носом. Идя с ним и его окружением по 53-й улице, Лузетти чувствовал себя участником эффектного публичного шоу, устроенного каким-нибудь цирком с Ближнего Востока.

— Хэлло! Как поживаете? Как приятно вас видеть! — говорил шейх всем прохожим, с которыми встречался глазами.

Может быть, где-нибудь на Ист-Сайде, подумал Лузетти, возле здания ООН, на эту группу никто не посмотрел бы второй раз, но на Вест-Сайде люди не очень-то привыкли видеть взрослых мужчин, завернутых в простыни.

— О, попутный ветер всегда придает силы человеку, не так ли, мистер Лузетти? — сказал шейх своим тонким, пронзительным голосом, улыбаясь и помахивая рукой, ни к кому конкретно при этом не обращаясь. Он шел широким шагом, и его одежда раздувалась на ветру, как парус. — Или мне лучше называть вас Джином?

— Джин — это прекрасно. Могу я спросить, какое обращение вы предпочитаете? Шейх? Ваше превосходительство?

— Это уж чересчур официально, мой дорогой! Меня зовут аль-Халил Сауд. Называйте меня Ал! Ха-ха!

Лузетти рискнул быстро взглянуть на Торнтона, многозначительно подняв глаза к небу. Арабы, окружая своего шейха, кучей врезались в толпу двигавшихся навстречу прохожих. На углу 8-й авеню прохожих на тротуаре оказалось слишком много, и шейх отвел свой конвой в сторонку, прямо на проезжую часть. Какому-то грузовику пришлось резко затормозить, чтобы дать им пройти.

— Проклятые клоуны! — закричал водитель.

Шейх ответил ему дружеским взмахом руки.

— Хэлло! Как приятно вас видеть!

— Убирайся к себе домой и играй там в песочек!

— Как поживаете? Превосходный день!

Лузетти повернулся к Торнтону и прошептал:

— Парень совсем рехнулся.

— Зато у него куча денег.

Они пересекли 8-ю авеню и свернули на юг, оказавшись вне пределов досягаемости сильных порывов западного ветра. Трое арабов в национальных костюмах уже не выглядели так, словно собирались взлететь, как воздушные шарики. Аль-Халил Сауд схватил Лузетти за рукав и подтянул поближе к себе.

— Здание, которое вы хотите продать, — спросил он доверительным тоном, — хорошее?

— Замечательное.

— Тогда почему же вы… как это правильно сказать… избавляетесь от него?

— Правильно сказать — «продаете». Необходимы деньги для строительства других объектов.

Лузетти вытянул шею. Большая толпа собралась в конце улицы. Всюду бегущие люди, кто-то кричал. Движение транспорта остановлено, если не считать разворачивающихся автомобилей, пытавшихся выбраться из узкого проезда в южном направлении.

— Вы обратились ко мне, потому что думаете, будто у всех арабов есть деньги?

— Мы слышали, что вы подыскиваете какое-нибудь впечатляющее здание для штаб-квартиры.

Лузетти прищурился, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Нашли бомбу? Снимают кино?

— В Аравии тоже есть бедные люди. В особенности после возникновения переизбытка населения.

Лузетти, идущий впереди, почувствовал себя неловко и замедлил шаг.

— Да, этот переизбыток, — сказал он сдержанно, — мы были огорчены, узнав об этом.

— Ха-ха! Вы были огорчены! Смешнее и не придумаешь!

Прежде чем сойти с мостовой на 52-й улице, Лузетти остановился и поднял руки, останавливая своих спутников. Восемь пар глаз проследили за его пристальным взглядом, направленным вверх.

— Уж не это ли здание вы продаете, — спросил шейх, — которое наклонилось над улицей? Оно что же, выглядит так со всех сторон или только с этой стороны? Если это наклонное здание, то я не думаю, что оно меня заинтересует.

Брови Лузетти полезли вверх. Он открыл и снова закрыл рот, чувствуя, что рука Торнтона впилась в него. В отдалении слышались завывания полицейской сирены. Мимо пробежала какая-то рыдающая женщина. На следующем углу он увидел двух полицейских, отчаянно махавших руками.

— Оно наклоняется, — услышал Лузетти над ухом шепот Торнтона.

На высоте двадцати этажей платформа мойщиков окон висела над Восьмой авеню футах в тридцати от стены здания.

— На фотографиях не заметно, что это наклоняющееся здание, — сказал шейх. — На фотографиях оно вертикальное. Как и все другие здания.

То, что они видели, не было оптическим обманом, здание явно отклонилось градусов на пять или даже десять к востоку. Одиннадцатиэтажное здание между 52-й и 51-й улицами загораживало весь вид, однако восточный край здания Залияна высовывался из-за него высоким узким клином. Вверху можно было разглядеть два ряда гранита и стекла. Пока Лузетти удивленно таращил глаза, вверху показался и третий ряд окон.

— Это движущееся здание, — сердито заговорил шейх, — а не просто наклонившееся. Вам должно быть стыдно, мистер Джин! Вы собирались продать мне наклонившееся и движущееся здание. Я полагаю, что в итоге все же правильно сказать — «избавляетесь».

Лузетти медленно шел вперед. Бегущим навстречу людям приходилось уступать ему дорогу. Он увидел, что какой-то темный предмет отделился от здания и падает вниз, и следил за его полетом, пока предмет не скрылся из виду, а секундой позже услышал глухой удар. Он снова поднял глаза, ускоряя шаг, и перешел на восточную сторону улицы, чтобы получше видеть. На восточном фасаде здания зияли далеко отстоящие друг от друга темные прямоугольники, отмечая места, где отвалились куски облицовки. В вертикальных полосах стекла он видел колеблющиеся силуэты центральных городских небоскребов, словно они отражались в волнующейся воде. Лузетти четко расслышал неумолкаемый отдаленный гул и побежал, слыша за своей спиной визгливый голос шейха:

— Это распадающееся на куски здание. Падающее здание. Это совсем не то, что я имел в виду. Я шокирован и опечален, мистер Джин, тем трюком, который вы пытаетесь сделать! Да, бегите прочь со стыда! Вы, должно быть, думали, что я только вчера с верблюда свалился!

Лузетти пробивался вперед, расталкивая людей и не обращая внимания на крики вокруг. Он не мог оторвать глаз от огромного содрогающегося монолита, возвышающегося над его головой. Сознание его, казалось, было парализовано. Если бы какой-нибудь ледник сползал в море, он мог бы понять, что это результат воздействия непреодолимых сил природы, но это же здание, воздвигнутое людьми… невозможно, чтобы оно наклонялось. Нет сомнений, что его остановят и не позволят упасть совсем! Ведь такая громадина просто не может… Она же должна находиться под каким-то контролем… Но какие же мыслимые причины могли быть, чтобы… Здание наклонялось, здание приближалось к земле, здание двигалось! Этого не могло случиться, но это происходило. Он бежал качая головой, как бы отрицая то, что видел собственными глазами.

Его остановил полицейский: один из десяти, стоящих редкой цепочкой поперек 8-й авеню и пытающихся оттеснить толпу на север, подальше от 50-й улицы. Некоторые люди поворачивались и убегали, другие же, вроде Лузетти, находились в состоянии какого-то транса и не могли оторвать глаз от поразительного зрелища медленного падения шестидесятиэтажного здания. Свершалась невообразимая по масштабам катастрофа, нечто вроде землетрясения, извержения вулкана, и воздух был пропитан пылью, дымом и ужасом.

— Назад! Назад! — орали полицейские, пытаясь перекричать нарастающий гул и периодически оглядываясь назад. — Здание падает! Разбегайтесь!

Люди уже не толпились на перекрестке, он был совершенно пуст и только засыпан обломками. Лузетти видел, что полицейские машины и машины «скорой помощи» на большой скорости отъезжают от тротуаров, стремясь убраться подальше от наклоняющегося с восточной стороны здания. Несколько брошенных легковушек и грузовиков стояло посередине улицы рядом с пожарной машиной, сплюснутой гранитной плитой, словно пустая пивная жестянка. Здание осело так сильно, что дверей вестибюля и окон магазина на первом этаже больше не было видно. Трущиеся друг о друга, ломающиеся и падающие куски стали и бетона громыхали так, будто рядом шумел Ниагарский водопад.

Разорванные концы тросов платформы мойщиков окон болтались над серединой улицы, а сама платформа висела футах в ста над землей, ближе к восточной, чем к западной стороне 8-й авеню. Откинув голову назад, Лузетти видел, что верхушка здания Залияна находилась прямо над ним, но чем дольше он смотрел, тем все большую часть неба заслоняла огромная стена гранита и стекла.

Лузетти привел в чувство какой-то мужчина, который, пробегая мимо, едва не сшиб его с ног. Это был тот самый полицейский, что остановил Лузетти: у него не выдержали нервы, и теперь он занялся спасением своей собственной шкуры. Ведь когда здание упадет, здесь будет куча покойников. Лузетти сделал несколько шагов назад и уже тоже был готов повернуться и бежать, когда увидел нечто, заставившее его остановиться. Крышка люка у перекрестка на углу здания Залияна приподнялась, и показалась голова какого-то человека. Потом появился и сам человек — в каске и рабочем комбинезоне. Он отбросил крышку люка в сторону и вылез наружу, в замешательстве оглядываясь по сторонам. Из оконного проема на верхнем этаже здания летели на улицу столы и стулья. Рабочий заметил Лузетти и полицейского, находящихся к нему ближе всех других людей, и бросился к ним.

— Он не успеет, — услышал Лузетти слова полицейского.

Звук летящего над крышей здания вертолета прервал рыдания Рона Ярагоски. Он вцепился в корпус моечной машины и посмотрел на небо, почти очистившееся от дождевых туч. Пробивающиеся солнечные лучи слепили глаза. Где эта стрекоза? Легкое жужжание, похожее на звук скользящей по озеру моторной лодки, наполнило его таким бурным восторгом, что закружилась голова. Этот вертолет спасет его! Сдернет с карниза, аккуратненько и четко! Вон он, вон там, в нескольких сотнях футов над ним, с западной стороны. Не видят они его, что ли?

— Сюда! — заорал Ярагоски, размахивая руками над головой. — Вот он я!

Вертолет сделал вираж, разворачиваясь для нового захода, но он был все еще слишком высоко. Они меня видят, торжествовал Ярагоски, карабкаясь на моечную машину. Они возвращаются! Я сделаю так, чтобы им было легче забрать меня, я залезу как можно выше!

Со своей новой позиции он мог дотянуться до карниза у нижнего края медной пирамиды. Осторожно, помогая себе коленями, он подтягивался вверх, пока не встал на водосточный желоб, и, переводя дыхание, прислонился к пирамидальной покатой крыше. Держась одной рукой, он размахивал другой, когда вертолет пролетал над ним.

— Сюда! Сюда! — вопил он, рыдая теперь уже от радости, а не от безысходности.

Вероятно, для них слишком рискованно опускаться ниже в такой ветреный день, подумал он. Я уж лучше заберусь на самую верхушку. Упираясь руками, животом и рантами ботинок в крышу, он рывками продвигался вверх, примерно на фут за один рывок. При нормальном положении здания крыша была бы слишком крутой, чтобы лезть на нее подобным образом, в особенности если она трясется, словно «форд» модели «Т», однако здание так сильно наклонилось, что уклон западного фасада сгладился. Рон не отрывал глаз от самой верхушки пирамиды, отмеченной остроконечным медным шпилем высотой в шесть футов. Он полз все выше и выше, и ветер помогал ему в этом. Добравшись до вершины, Рон ухватился обеими руками за шпиль и встал на ноги.

Вертолет кружил над площадью, похоже, летчик оценивал ситуацию. Он был все еще как минимум футах в двухстах от крыши. Ярагоски чувствовал, что здание оседает и смещается. Если бы он посмотрел вниз, то понял бы, что ему придется либо снова подниматься вверх, либо умереть от страха. Он размахивал рукой, но вертолет оставался довольно далеко и высоко от него.

— Давайте же! — кричал Рон. — Бросьте веревку! Давайте! Поближе! Сюда!

Вертолет немного приблизился. Летчик, по всей видимости, пытался зависнуть над крышей, но обнаружил, что при таком ветре это невозможно. У них же есть веревки, подумал Ярагоски. Они могут сбросить мне веревку подлиннее, а сами так и останутся в безопасности.

Вертолет немного опустился вниз, оказавшись примерно на одном уровне с Ярагоски. Машина медленно развернулась, и вот уже одна сторона ее фюзеляжа оказалась прямо напротив Ярагоски. И тогда он увидел большой номер, нарисованный на дверце. Это был вертолет с телецентра. Он маневрировал, делал съемку и выбирал нужный угол для кинокамеры. На нем, вероятно, даже не было необходимого спасательного снаряжения.

Ярагоски видел, как летчик усиленно старается удержать машину на месте, как оператор энергично кивает ему головой, нацеливая объективы. О да, это будет грандиозный кадр. Великолепный кадр. По меньшей мере достойный Пулитцеровской премии.

— Вызовите помощь, вы, сукины дети! — заорал, потрясая кулаком, Ярагоски.

Но даже если они уже вызвали ее, Рон знал, что в этом не было никакого проку. Времени не оставалось. Здание падало. У него свело желудок. Он закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы удержать рвоту: ведь его семья будет смотреть вечерние новости. Рон сжимал шпиль изо всех сил, а мир уходил от него…