Небрежный купидон

17

Мейсон провел Сельму Ансон к креслу рядом со своим за столом защиты.

– А где присяжные? – спросила она.

– Их не будет, – сказал Мейсон. – Слушание по делу ведет судья Лиленд Кроудер.

– Разве не лучше, если бы были присяжные?

– Их присутствие, – сказал Мейсон, – не всегда бывает полезно. Если речь идет о деле, исход которого известен заранее, где обвинение диктует условия, присяжные для стороны защиты просто необходимы. Иногда удается сыграть на сочувствии присяжных или привлечь на свою сторону несколько человек из двенадцати и добиться, чтобы состав присяжных не пришел к общему мнению. Однако на этот раз я не хотел, чтобы дело слушалось с присяжными, потому что вас оставили на свободе под залог.

– Разве это что-то меняет?

Мейсон улыбнулся, посмотрел на переполненный зал, потом перевел взгляд на часы.

– Судья Кроудер задерживается. Это не похоже на него, обычно он пунктуален. Кроудер известен тем, что любит сажать присяжных под замок. В делах, где неизбежна газетная шумиха, судья почти обязательно это делает на время всего процесса, чтобы исключить возможность влияния на членов Скамьи Присяжных.

– Почему? – спросила она.

– Подумайте о психологическом эффекте, – сказал Мейсон, – в особенности, если кто-то из присяжных верит материалам обвинения. «Вот женщина, обвиняемая в убийстве мужа, а разгуливает совершенно свободно всюду, где ей захочется, обедает в ночных клубах, ходит в театры, а мы, присяжные, в это время сидим взаперти».

– Да, вряд ли это кому-нибудь понравится, – сказала Сельма Ансон. Теперь я поняла, мистер Мейсон, но меня сейчас больше всего тревожит, что они могут упрятать меня за решетку на время процесса.

– Я постараюсь убедить судью, чтобы он этого не делал, – сказал Мейсон, – не могу поручиться, что мне это непременно удастся, но...

– Мистер Мейсон, если судья признает меня виновной и мне придется отправиться в тюрьму или в камеру предварительного заключения на время процесса, я умру...

– О, это вовсе не так страшно, – улыбнулся Мейсон, – во всяком случае – камера предварительного заключения на короткое время.

– Мистер Мейсон, я говорю совершенно серьезно. Мне этого позора не пережить. Нет, я не пойду в тюрьму!

– Если судья прикажет, вам придется это сделать.

– Нет, я не пойду... Покончу с собой.

– Это серьезно?

– Абсолютно серьезно.

– Я постараюсь сделать для вас все, что в моих силах, – сказал Мейсон. – Обвинение, несомненно, приготовило какой-то сюрприз. Я понятия не имею, что это такое, но они, во всяком случае, считают это достаточным, чтобы выиграть дело.

– Что вы скажете про судью Кроудера, он честный человек?

– Абсолютно честный, – ответил Мейсон, – с широким кругозором и совершенно без предубежденности. Если, к примеру, он допускает, что обвиняемый может быть виновен, но не считает приведенные доказательства бесспорными, он отпускает подсудимого на свободу. В прокуратуре его не любят. Они говорят... А вот и он.

Бейлиф [полицейское лицо при судебных органах] произнес принятую формулу, извещающую о начале судебного заседания.

Судья Кроудер подобрал полы длинной мантии, уселся в кресло с высокой спинкой и кивнул бейлифу.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал бейлиф.

– Слушается дело Народ штата Калифорния против Сельмы Ансон, объявил судья Кроудер. – Обвиняемая в суде и представлена защитником?

– Да, Ваша Честь, – сказал Мейсон, – обвиняемая здесь, ее представляю я.

– Обвинение готово? – спросил судья Кроудер.

Александр Хилтон Дрей, заместитель окружного прокурора, который до этого выступал в нескольких громких процессах и всегда добивался успеха, поднялся со своего места.

– Сторона обвинения готова, – сказал он.

– Отлично, – объявил судья Кроудер. – Начинайте.

Сельма Ансон наклонилась к Мейсону и шепнула:

– У этого судьи очень грозный вид.

– Не обманывайтесь, – прошептал Мейсон в ответ. – У него грозный вид, но доброе сердце. И кроме того, у него есть еще одна немаловажная особенность.

– Какая?

– Он верит в эффективность тестов с помощью полиграфа, если, конечно, они проведены опытным исследователем. И он знаком с Дунканом Монроу и с его работой.

– О, – сказал Сельма, – теперь я понимаю.

– С разрешения Высокого Суда, – сказал Александр Дрей, – поскольку дело слушается без участия присяжных, мы не станем делать вводных заявлений, а просто дадим возможность свидетелям высказаться.

– Прекрасно, – ответил судья Кроудер. – Вызывайте своего первого свидетеля.

– Вызывается доктор Боланд Ц.Даус, – сказал Дрей.

Когда доктор поднялся в свидетельскую ложу и принес присягу, Мейсон сказал:

– Я оговариваю за собой право проверить квалификацию доктора во время перекрестного допроса.

– Хорошо, – согласился Дрей и повернулся к свидетелю: – Доктор Даус, были ли вы знакомы с Вильямом Харпером Ансоном при его жизни?

– Да, был.

– И вы также знакомы с обвиняемой, Сельмой Ансон?

– Да, сэр.

– Что связывало Сельму Ансон с Вильямом Ансоном?

– Они были мужем и женой.

– Вильям Ансон сейчас мертв?

– Да.

– Вы лечили его во время его последнего заболевания?

– Да.

– Где он умер?

– В Мемориальном Госпитале Никсона.

– Что явилось причиной смерти?

– Мышьяковое отравление.

– Когда вы последний раз видели тело Вильяма Ансона?

– Двадцать четыре часа назад во время вскрытия после эксгумации.

– Вы присутствовали во время вскрытия?

– Да, сэр. Я присутствовал при вскрытии трупа коронером [коронер особый судебный следователь, на обязанности которого лежит расследование случаев насильственной или внезапной смерти].

– Есть ли у вас соображения, за сколько времени до наступления смерти введен яд покойному?

– Судя по состоянию тела и по истории болезни, я бы сказал, что яд принят примерно за двадцать часов до кончины.

– Известно ли вам, где Вильям Ансон находился в тот период времени, то есть за двадцать часов до смерти?

– Только из того, что мне сообщил пациент и из истории болезни.

– Можете приступать к перекрестному допросу, – предложил Дрей Мейсону.

– Вы абсолютно уверены, что причиной смерти Вильяма Ансона было мышьяковое отравление? – спросил Мейсон у доктора.

– Да.

– Вы лечили покойного во время его последнего заболевания и подписали свидетельство о смерти?

– Да.

– И в этом свидетельстве вы назвали причиной смерти гастроэнтеритный приступ, иначе говоря, острое несварение желудка?

– Теперь мне известно больше, чем тогда.

– Отвечайте на вопрос, доктор. Вы подписали свидетельство о смерти, определяющее причиной смерти гастроэнтеритные нарушения?

– Да.

– В то время вам не приходили в голову возможность мышьякового отравления?

– Для того, чтобы я мог это заподозрить, не было никаких оснований, сэр.

– Что заставило вас изменить ваше мнение, доктор?

– Анализ, сделанный после эксгумации.

– Вы обнаружили мышьяк?

– Да.

– И поскольку патологоанатом коронера сообщил об этом, вы пошли на попятный и отказались от своих прежних выводов?

– Но мы же обнаружили мышьяк...

– Кто обнаружил мышьяк?

– Мы оба производили вскрытие.

– А кто производил токсикологический анализ?

– Лаборатория коронера.

– Вы безусловно признали их заявление о присутствии мышьяка?

– Да.

– И тут же изменили свое мнение о причине смерти?

– Что ж, можно сформулировать это и таким образом, да. Никто из нас не застрахован от ошибок.

– Уверены ли вы, что сейчас опять не ошибаетесь, доктор?

– Я так не думаю.

– Но ведь когда вы ошиблись, подписывая в первый раз свидетельство о смерти, вы были точно так же уверены в своей правоте, как и сейчас?

– Да, я был уверен.

– Благодарю вас, доктор. Это все.

Дрей вызвал Германа Дж. Болтона в качестве свидетеля обвинения, который показал полис о страховании жизни Вильяма Ансона, назвал дату смерти и подчеркнул тот факт, что обвиняемая, вдова покойного Сельма Ансон, получила сто тысяч долларов страховки.

– Обсуждали ли вы с Сельмой Ансон, – спросил Дрей, – обстоятельства, повлекшие за собой гибель ее мужа?

– Да, сэр.

– Что она вам сказала? Постарайтесь как можно точнее припомнить ее слова.

– Она сказала, что они с мужем были приглашены на ужин в дом Дилейна Арлингтона. Одним из приготовленных там блюд был крабовый салат. Этот салат не убрали в холодильник, а оставили стоять на столе, день был очень жарким, поэтому она убеждена, что крабы испортились.

– Говорила ли она за сколько времени до смерти ее мужа состоялся ужин?

– Примерно, за двадцать часов.

– Приступайте к перекрестному допросу, – предложил заместитель окружного прокурора.

– Вопросов нет, – сказал Мейсон.

– Вызывается миссис Фоулер Арлингтон, – объявил Дрей.

Лолита Арлингтон, выглядевшая слегка удрученной и смущенной, заняла свидетельское место.

– Ваше первое имя Лолита? – спросил Дрей.

– Да, сэр.

– Я хочу установить степень родства, если разрешит Высокий Суд, пояснил Дрей судье Кроудеру и снова повернулся к свидетельнице: – Ваш муж Фоулер Арлингтон?

– Да, сэр.

– Он старший сын Дугласа Арлингтона, который, в свою очередь, был братом Дилейна Арлингтона?

– Да.

– И Дилейн Арлингтон ваш дядюшка по мужу?

– Да.

– Вы со своим мужем живете в доме Дилейна Арлингтона?

– Да, сэр.

– Это большой дом?

– Очень большой.

– При доме имеется специальная пристройка под навесом с грилем, столом, стульями, электрическим оборудованием и прочими приспособлениями?

– Да.

– Я даю вам фотографию и спрашиваю, узнаете ли вы, что на ней снято?

– Да, это фотография нашей беседки.

– А это снимок дома Дилейна Арлингтона?

– Да, – сказала Лолита, взглянув на фотографию.

– А это его другой вид?

– Да.

– И еще один вид под иным ракурсом?

– Да, сэр.

– Ваша Честь, я хотел бы приобщить к делу данные материалы в качестве вещественных доказательств обвинения под соответствующими номерами.

– Возражений нет, – сказал Мейсон.

– Принято, – постановил судья Кроудер.

– Были ли вы знакомы с Вильямом Ансоном при его жизни? – снова задал Дрей вопрос свидетельнице.

– Мы встречались в доме моего мужа... я хотела сказать, в доме дяди Ди... Я имею в виду Дилейна Арлингтона. Дядя Ди пригласил мистера Ансона на семейный ужин.

– Где состоялся ужин?

– В беседке.

– Вы помните время ужина?

– Около восьми вечера.

– Свет горел?

– О, да.

– Вы разговаривали с обвиняемой, Сельмой Ансон, время от времени?

– Да, сэр.

– И старались вызвать ее на откровенность?

– Я не совсем понимаю вас, что вы имеете в виду. Мы с мужем живем в доме Дилейна Арлингтона. Когда у нас бывают гости, я считаюсь там хозяйкой, и в качестве таковой у меня имеются определенные обязанности. Понятно, я старалась развлечь Сельму Ансон, сделать так, чтобы она чувствовала себя как дома. Мы разговаривали о ее жизни, привычках и о ее хобби.

– Что она вам сообщила о своем хобби?

– Она любила коллекционировать чучела птиц. Сперва она просто наблюдала за этими птичками, потом стала ловить их силками и делать из них чучела.

– Вы поняли, что она убивала птиц, чтобы их коллекционировать?

– Да. Если в силки попадалась птичка, которую она хотела иметь в коллекции, она ее не отпускала.

– Это означает, что она убивала птицу?

– Убивала, чтобы сделать чучело. Да.

– Сельма Ансон рассказывала вам об изготовлении чучел птиц?

– Да, сэр.

– Она обрабатывала птиц специальным препаратом, чтобы чучела дольше сохранялись?

– Да.

– Сообщила ли она вам название этого препарата?

– Да, она называла его. Этот порошок называется «фетерферм».

– Сказала ли она вам о его составе?

– Она сказала мне, что помимо всего прочего, в него входит мышьяк, поскольку именно он предохраняет птичьи перья от загнивания, не изменяя их цвета и блеска.

– Вы слышали здесь, на процессе, и в других местах разговоры о крабовом салате?

– Да, сэр.

– Кто его готовил?

– Я. Могу сказать, что дядя Ди очень любит салат из крабов. Он предпочитает, чтобы его готовили по определенному рецепту. Когда в доме устраивают ужин, крабовый салат занимает почетное место на столе, и дядя Ди ест его с огромным удовольствием. В тот раз я приготовила огромную салатницу, чтобы всем досталось вдоволь.

– И вы готовили крабовый салат в тот день?

– Да.

– Это было пятнадцатого сентября?

– Да, сэр.

– Было тепло, чтобы ужинать на открытом воздухе?

– О, да.

– В какое время состоялся ужин?

– Мы сели за стол немногим раньше восьми, когда сгущались сумерки.

– До ужина подавали коктейли?

– О, да. Мы пили вино с картофельными чипсами и сырными палочками.

– А потом на стол подали крабовый салат?

– Да.

– Как его подавали?

– Я была на кухонной половине беседки и раскладывала салат из салатницы по тарелкам, а миссис Ансон и Милдред относили тарелки на стол и расставляли по местам.

– Места за столом были распределены заранее?

– У всех членов семьи есть свои обычные места. Но в беседке у нас не стулья, а длинные скамьи, на них когда-то мы написали наши имена, так что теперь уже не нарушаем заведенного порядка.

– Так вы говорите, что обвиняемая, Сельма Ансон, помогала накрывать на стол? Она разносила тарелки с крабовым салатом?

– Не все, но несколько тарелок она отнесла. Помню, как я ее предупредила, что большая порция предназначена для дяди Ди, потому что он обожает крабов. Сельма заметила, что ее муж тоже большой любитель крабового салата.

– Так вы утверждаете, что именно она подавала тарелки с крабовым салатом?

– Я не знаю, подавала ли она все тарелки. Она просто вызвалась помочь, а мы с Милдред были очень заняты. Как уже объяснила, я раскладывала крабовый салат по тарелкам и нарезала французский хлеб тоненькими ломтиками, чтобы приготовить тосты. Каждый кусочек с одной стороны намазывается сливочным маслом, затем два складываются маслом вместе и заворачиваются в алюминиевую фольгу, после чего помещаются в тостер. Так что у меня было забот выше головы, я не следила за обвиняемой и не могу ручаться, что она отнесла на стол _в_с_е_ тарелки с салатом. Но я точно помню, что несколько тарелок она брала. И, конечно же, мне запомнился эпизод с грязной тарелкой.

– Будьте добры, объясните Суду, что вы имеете в виду, упоминая эпизод с грязной тарелкой? – попросил Дрей.

– Ну, когда ужин закончился и мы убирали со стола, я видела, как Сельма Ансон несла несколько пустых тарелок. Она протянула одну из них Милдред и сказала: «Похоже, мой муж вылизал свою тарелку после салата. Он мне сказал, будто в жизни не пробовал ничего вкуснее. Я бы хотела узнать рецепт его приготовления». И тут она уронила тарелку.

– Куда уронила, на землю?

– Нет, в той части нашей беседки кирпичный пол.

– Что случилось с тарелкой?

– Она разбилась.

– А куда девались осколки?

– Сельма Ансон сказала: «О, извините меня». А я сказала: «Выкиньте осколки в мусорный бачок» и сняла с него крышку. Этот бачок у нас предназначен для сухих отходов.

– У вас имеется и другой бачок?

– Да, у нас два мусорных бачка – для собственно мусора и для пищевых отходов.

– Что произошло после ужина?

– Всех стало тошнить от крабового салата, и я во всем винила себя. Холодильник был забит, мне пришлось вынуть оттуда салатницу, чтобы спрятать ее в другой холодильник, который стоит в доме, но мы с Милдред побежали в парикмахерскую и совсем забыли об этом. Крабовый салат так и остался на столе. Вспомнили уже после возвращения из парикмахерской.

– Что потом?

– Как только пришли домой, мы снова поставили салат в холодильник.

– А теперь расскажите нам подробнее о судьбе вашей беседки. Часто ли вы пользовались ею за последнее время?

– После смерти мистера Ансона дядя Ди был просто в отчаянии. Он заявил, что больше не желает устраивать пикников ни для нас, ни для гостей. В беседке есть калитка из литого чугуна, так дядя ее собственноручно запер на огромный замок.

– Как долго этот замок оставался на месте?

– Он и сейчас там висит.

– У кого хранится ключ?

– Ключи находятся в доме, при желании попасть в беседку можно, но только своим.

– Можете ли вы нам рассказать еще какие-нибудь подробности о разбитой тарелке, на которой находился салат, съеденный Вильямом Ансоном?

– Да, могу. Недели две назад в наш дом явились полицейские и сказали о новом расследовании смерти Вильяма Ансона. Они спросили, что мне об этом известно, и я им все рассказала. Затем лейтенант Трэгг из Управления полиции, стал расспрашивать меня про беседку и о том вечере. Он спросил, убирал ли кто-нибудь отходы после вечера. Я объяснила, что пищевые отходы были сразу же вынесены, их нельзя долго оставлять в жилом помещении, а вот второй бачок, с мусором, обычно убирают только после того, как он полностью заполнится.

– Что было дальше?

– Лейтенант Трэгг попросил проводить его в беседку. Я нашла ключ и отворила калитку. Лейтенант первым делом заглянул в бачок для сухого мусора, там лежало несколько пивных банок и осколки разбитой тарелки.

– Той самой разбитой тарелки? – уточнил Дрей.

– Да, той самой.

– Как ее можно узнать?

– Я хорошо знаю нашу посуду и я запомнила форму кусков, на которые раскололась тарелка.

– Что сделал лейтенант Трэгг с этими осколками?

– Забрал их с собой.

– Вы не знаете, что с ними сделали после этого?

– Нет. Лейтенант велел мне держать беседку на замке и следить за тем, чтобы туда никто не входил.

– Вы в точности выполнили его распоряжение?

– Да.

Дрей повернулся к Мейсону.

– Вы можете проводить перекрестный допрос.

– Вам не показалось странным, миссис Арлингтон, – спросил Мейсон, что такая красивая беседка должна была оставаться на замке только потому, что члены семьи получили в нем пищевое отравление, а один из вас умер?

– Но это не пищевое отравление! – сказала свидетельница. – Это было преднамеренное убийство!

– При таких обстоятельствах вы не посчитали странным, что ваша беседка заперта?

– Нет.

– В таком случае, – сказал Мейсон, – вам должно было быть известно уже более года, что никакого пищевого отравления в действительности не было.

Свидетельница заморгала глазами, заерзала на стуле и сказала:

– Нет, об этом я узнала только недавно...

– А если так, то вам не казалось излишним держать беседку запертой?

– Хорошо, – уступила она. – Я так думала. Но на этом настаивал дядя Ди...

– Благодарю вас, – сказал Мейсон. – У меня все.

Александр Дрей, исполненный сознания собственной важности, сказал:

– Я вызываю в свидетельскую ложу лейтенанта Трэгга.

Лейтенант Трэгг вышел вперед, в руке он держал большой запечатанный конверт. Он четко произнес формулу присяги, уселся в кресло для свидетелей, сообщил о своем официальном положении, адресе и стаже работы в Отделе по раскрытию убийств.

– Знаете ли вы свидетельницу, – спросил Дрей, – которая только что давала показания, миссис Фоулер Арлингтон?

– Да, знаю.

– Где вы с ней познакомились?

– В доме мистера Дилейна Арлингтона... Пожалуй, его правильнее назвать не домом, а особняком.

– Что там произошло?

– В этом доме отравился во время семейного ужина мистер Вильям Ансон, и я явился расследовать обстоятельства его смерти. Меня встретила миссис Фоулер Арлингтон и я попросил ее показать мне беседку, где происходил ужин, во время которого был отравлен Вильям Ансон.

– И она вас туда отвела?

– Да.

– Что вы нашли?

– Нашел запертую на замок калитку, но у миссис Арлингтон имелся ключ от замка. Войдя внутрь, я увидел оборудование для приготовления пищи на открытом воздухе: газовую плиту, на которой можно сварить кофе, агрегат для изготовления кубиков льда, портативный бар и, разумеется, самый современный электро-гриль. Во второй половине помещения размещался стол, скамьи и несколько складных стульев.

– Строение защищено от воздействия непогоды?

– Да, сверку сделан прочный навес из водоотталкивающей ткани.

– Что еще вы там нашли?

– Мы открыли бачок для твердых отбросов и увидели внутри разбитую тарелку.

– Вы знаете историю с этой тарелкой?

– Только то, что мне рассказала миссис Арлингтон.

– Эта тарелка находится у вас?

– У меня.

– Пожалуйста, мы желаем на нее взглянуть.

Лейтенант Трэгг распечатал конверт и извлек из него расколотую на три части тарелку.

– Эти осколки находятся в том же состоянии, в каком вы их нашли?

– Не совсем в том же, – ответил лейтенант Трэгг. – Осколки были обработаны специальным порошком на предмет обнаружения на них отпечатков пальцев.

– Нашли ли вы на них чьи-либо отпечатки?

– Да, сэр. Тарелка была измазана приправой к салату, которая высохла и прекрасно сохранила все следы.

– Отпечатки чьих пальцев вы нашли на осколках данной тарелки?

– Там имеются два ясных отпечатка, которые были увеличены, чтобы сделать точную идентификацию.

– Вы идентифицировали эти отпечатки?

– Один отпечаток принадлежит обвиняемой, Сельме Ансон.

– А второй?

– Убитому, Вильяму Ансону.

– Нашли ли вы что-нибудь еще?

– Осколки были подвергнуты химическому анализу.

– Что обнаружено в результате анализа?

– Я бы предпочел, чтобы об этом доложил токсиколог.

– Кто-нибудь еще осматривал тарелку?

– Да, сэр. Мистер Рэйбурн Хоббс.

– И кто этот Рэйбурн Хоббс, могу я спросить?

– Мистер Хоббс химик, президент химической компании Хоббса.

– Он видел эту тарелку?

– Да, сэр.

– И исследовал ее?

– Да, сэр.

– В вашем присутствии?

– В моем присутствии.

– Можете ли вы поручиться за идентичность тарелки?

– Я могу поручиться, что это осколки той самой тарелки, которую я извлек из мусорного бачка. Она все время находилась у меня, я хранил ее в запечатанном конверте за исключением тех моментов, когда она требовалась для исследований. Потом я запирал конверт с осколками в свой несгораемый шкаф в кабинете.

– Мы просим, – сказал Дрей, – чтобы эта разбитая тарелка, состоящая из трех кусков, была приобщена к делу в качестве вещественных доказательств со стороны обвинения под номерами пять-А, пять-В и пять-С.

– Нет возражений, – сказал Мейсон.

– Принято, – постановил судья Кроудер.

– Можете проводить перекрестный допрос, – бросил Дрей Мейсону.

– Скажите, обычно отпечатки пальцев не сохраняются в течение столь продолжительного времени на подобных поверхностях? – спросил Мейсон свидетеля.

– Обычно не сохраняются, – подтвердил лейтенант Трэгг. – Но здесь случай особый, обусловленный необычными обстоятельствами.

– Какими же?

– Крабовый салат был заправлен жидкой приправой, тарелка до самых краев оказалась вымазана ею, и именно на этих краях державший оставил отпечатки пальцев. Жидкая масса затвердела, и оставленные следы сохранились так, будто они сделаны специально.

– Вы обнаружили следы пальцев двоих людей?

– Да, сэр.

– Которые поддаются идентификации?

– Совершенно верно.

– Чьи следы?

– След правого указательною пальца мистера Вильяма Ансона и правого большого пальца обвиняемой.

– Других следов не обнаружено?

– Таких, которые можно было бы идентифицировать, нет. Вы же понимаете, мистер Мейсон, могли сохраниться только те следы, которые находились в тех местах, где тарелка была покрыта приправой для салата, а на чистых местах они за столько времени исчезли.

– Есть ли у вас соображения, как долго эти следы находились на тарелке?

– Более года, естественно.

– Я спрашиваю вас не об этом. Можете ли вы сказать, сколько времени эти следы находились на целой тарелке?

– Нет, сэр.

– За сколько часов могла высохнуть эта жидкая приправа, за двенадцать часов, за сутки, двое?

– За двое суток приправа полностью затвердевает.

– Таким образом, насколько вам известно, следы могли быть оставлены на тарелке за сорок восемь часов, самое малое, до того момента, как вы забрали тарелку к себе?

– Вы имеете в виду отпечатки пальцев обвиняемой, Сельмы Ансон?

– Да.

– В отношении ее следов ваши рассуждения совершенно правильны, сказал лейтенант Трэгг, – а вот в отношении отпечатков мистера Вильяма Ансона большая определенность. Едва ли они могли появиться на тарелке после его смерти, не так ли? Поэтому я их считаю своеобразными часами, по которым мы могли бы установить возраст всех отпечатков, которые удалось обнаружить и идентифицировать. Таким образом я с уверенностью могу заявить, что следы на тарелке были оставлены во время ужина, поскольку мистера Ансона сразу же после этого отправили в больницу, где он и скончался.

– Благодарю вас, господин лейтенант, – сказал Мейсон, – других вопросов у меня нет.

– Я вызываю Рэйбурна Хоббса, – сказал Дрей, – в качестве своего следующего свидетеля.

Хоббс вышел вперед, сообщил имя и адрес, отрекомендовался химиком, президентом Химической Компании Хоббса, и сообщил, что эту должность он занимает уже пятый год.

– Что собой представляет Химическая Компания Хоббса? Чем она занимается? – спросил Дрей.

– Она изготовляет ряд препаратов, преимущественно химических. Наш основной продукт – химический препарат для любителей чучел животных.

– Пользуются ли этим продуктом вашей фирмы люди, которые увлекаются изготовлением чучел птиц?

– Пользуются, и очень широко. Я сам разработал этот состав для обработки перьевого покрова птицы или меха животного.

– Этот состав имеет специальное название?

– Да, сэр.

– Какое?

– Он называется «фетерферм».

– Какой его основной компонент?

– Мышьяк.

– Мышьяк годится для обработки птичьих перышек или меха животного?

– В комбинации с другими веществами, которую я предложил, он весьма эффективен. Предохраняет чучела от моли и прочих вредителей, перья и мех не выпадают.

– В состав препарата входят и друге вещества?

– Да, конечно.

– А теперь я собираюсь спросить у вас, мистер Хоббс, не был ли у вашей фирмы два года назад неприятностей, которые можно назвать нечестной конкуренцией?

– Были.

– Что в связи с этим предприняла фирма?

– У нас появились обоснованные подозрения, что один из наших препаратов скупают оптовики и перепродают розничным торговцам в качестве конкурирующего продукта, заменив наши этикетки на упаковке.

– Можно ли этим заниматься с выгодой для себя?

– Некоторые оптовики только этим и занимаются.

– Приняли ли вы какие-нибудь меры, чтобы исправить ситуацию?

– Да.

– Что вы сделали?

– Мы стали добавлять совершенно незаметный химический элемент в некоторые товары.

– С какой целью?

– Чтобы иметь возможность установить, наш это продукт или нет. Могу добавить, так делается часто компаниями, которые выпускают препараты с неизвестным составом. Посторонний компонент добавляется в ничтожно малых количествах, потом продукцию можно подвергнуть спектральному анализу, ну, и линии постороннего элемента демонстрируют, что мы имеем дело с нашей продукцией.

– И вы точно так же поступили с «фетерфермом»?

– Да.

– Вернемся к осколкам тарелки, которые лейтенант Трэгг представил в качестве вещественного доказательства обвинения. Произвели ли вы спектральный анализ остатков пищи, присохшей к тарелке?

– Да, мы соскоблили немного твердой массы и произвели обычный и спектральный анализы ее состава. Приправа, приставшая к внутренней стороне тарелки, содержала много «фетерферма».

– Можете приступать к перекрестному допросу, – сказал Дрей.

– Вы все еще продолжаете добавлять этот элемент в состав препарата, который продается под названием «фетерферм»? – спросил Мейсон.

– Нет, сэр.

– Когда вы отказались от этого?

– Месяцев шесть назад, когда инцидент был исчерпан, наши так называемые конкуренты уличены и прекратили противозаконную деятельность. Вы понимаете, этот дополнительный элемент не имеет никакого отношения к свойствам препарата. Он только дает нам возможность, в случае необходимости, быстро произвести анализ.

– Понимаю, – сказал Мейсон. – Это часто практикуется изготовителями, когда им нужно как-то отметить свою продукцию.

– Вы правы, – ответил свидетель. – Это делается очень просто.

– Благодарю вас, у меня больше нет вопросов, – сказал Мейсон.

– Я вызываю Томаса З.Джейспера в качестве следующего свидетеля, сказал Дрей.

Джейспер, сутуловатый человек с добрыми, серыми глазами и веселыми складками в уголках губ, поднялся на место для свидетелей, назвал свое имя, сообщил, что ему пятьдесят семь лет и что он содержит магазина для людей, имеющих хобби.

– Каком рода хобби вы имеете в виду? – спросил Дрей.

– В первую очередь три вида. Это коллекционирование редких монет, почтовых марок и обеспечение всем необходимым любителей изготовления чучел животных.

– Учитывая профиль вашего магазина, скажите, знакомы ли вы с препаратом, называемым «фетерферм»?

– О, да, мы продаем его довольно много, фактически, его можно купить только в нашем магазине.

– Знаете ли вы в лицо обвиняемую, Сельму Ансон?

– Да, разумеется. У миссис Ансон имеется, вернее сказать, имелся счет в нашем магазине.

– Продавали ли вы когда-нибудь ей препарат, называемый «фетерфермом»?

– О, да.

– Сколько раз?

– Я бы сказал, с полдюжины.

– Вам известно, когда умер ее супруг?

– Да. Я не могу сообщить точную дату, но я звонил ей тогда, выражая сочувствие.

– Покупала ли она «фетерферм» _п_о_с_л_е_ смерти мужа?

– Я не помню этого. И в книгах нет соответствующих записей. Если и покупала, то за наличные, но насколько я помню, она перестала посещать мой магазин и я тогда еще решил, что ей наскучило это хобби.

– Благодарю вас, – сказал Дрей. – Приступайте к перекрестному допросу, мистер Мейсон.

– Нет вопросов, – сказал адвокат.

– Я хотел бы попросить разрешение посоветоваться минутку с лейтенантом Трэггом, – сказал заместитель окружного прокурора. – Полагаю, что тогда мы сможем быстрее закончить дело. Пока мы без задержки продвигались с расследованием.

– Я хочу поблагодарить представителей обоих сторон за то, что разбирательство проходит без излишних проволочек, – сказал судья Кроудер. – Суд берет пятнадцатиминутный перерыв. Сколько еще у вас свидетелей, господин заместитель окружного прокурора?

– Двое или трое. Я хочу предъявить страховой полис, затем выслушать показания токсиколога и патологоанатома, производившего вскрытие. Надеюсь, мы сумеем закончить сегодня, если не будет слишком длительного перекрестного допроса. Что касается меня, то я буду краток.

– Это было бы превосходно, – сказал судья Кроудер. – Суд объявляет пятнадцатиминутный перерыв.

Все поднялись с мест и стояли, пока судья Кроудер не ушел в свой кабинет. Кто-то дернул Мейсона за рукав.

– Мистер Мейсон, ох, мистер Мейсон!.. – услышал адвокат голос Дафны Арлингтон. – Мне необходимо с вами немедленно поговорить. Это _у_ж_а_с_н_о важно!

Мейсон повернулся к Сельме Ансон.

– Оставайтесь на месте. Делла, ты подожди вместе с ней. Смотри, чтобы она не вздумала делать никаких заявлений прессе и вообще никому. Дафна, идемте в комнату для свидетелей, там можно спокойно поговорить.

Мейсон провел девушку по длинному коридору в пустую сейчас комнату.

– Случилось страшное, – сказала она. – И мы не в состоянии доказать, что все это подстроено...

– Успокойтесь, – сказал Мейсон, – и расскажите все по порядку. Что произошло?

– Они подсунули улику и подстроили все таким образом, что обнаружил ее дядя Ди.

– Как это было? – спросил Мейсон.

– Джордж Финдли, – сказала она, – спросил у дяди Ди, уверен ли он, что полиция как следует осмотрела беседку, не стоит ли им самим ее хорошенько проверить, а заодно перенести гриль в другое место и сделать перестановку, чтобы избавиться от тяжких воспоминаний. Последнее предложение показалось дяде Ди заманчивым, он пошел в беседку, чтоб все спланировать на месте и найти для каждой вещи наиболее подходящее место. Уж не знаю по чьей инициативе, только он заглянул в шкафчик под раковиной и в самом дальнем углу заметил какой-то предмет. Естественно, дядя вытащил его оттуда. Это была до половины заполненная баночка «фетерферма». Вы сами понимаете, что это означает... У Сельмы не было причин приносить склянку к нам в дом. Конечно, она будет твердить, что приобрела этот препарат для того, чтобы сохранять оперение птиц, из которых делала чучела. Но как ей удастся объяснить, чего ради она захватила с собой баночку «фетерферма» в гости на ужин, и спрятала ее в дальнем темном углу шкафчика под раковиной? Я-то прекрасно понимаю, что это либо Джордж Финдли, либо он вместе с Милдред, раздобыл эту баночку и подбросил ее в нашу беседку, а потом подстроил так чтобы дядя Ди ее там нашел... И хотя я не специалист в подобных делах, но понимаю, что в дополнение ко всем остальным материалам обвинения, эта улика погубит несчастную Сельму, а вместе с ней и дядю. Что прикажете ему делать, как поступить? Он должен либо сам пойти на преступление, скрыв важное доказательство, либо свидетельствовать в суде против Сельмы.

– Скажите мне, – спросил Мейсон, – он действительно любит Сельму?

– О, конечно он любит Сельму, – воскликнула Дафна. – Как мне кажется, вначале он сам не догадывался, какое это сильное чувство, но сейчас просто мечтает о том, чтобы она согласилась стать его женой. Однако, он не хуже меня понимает, что она на это не пойдет, пока над ней висит такое страшное обвинение. Положение безвыходное, мистер Мейсон.

– Успокойтесь, Дафна, – сказал адвокат и внимательно посмотрел на сидящую напротив девушку. – Как вы считаете, ваш дядя Ди пойдет к властям и заявит о своей находке?

– Ему _п_р_и_д_е_т_с_я_. Совесть не позволит поступить иначе. И потом, сокрытие важной улики расценивается как преступление, не так ли?

– Это зависит от обстоятельств, – сказал Мейсон.

– Каких обстоятельств?

– Зависит от личных взаимоотношений, вернее, от степени родства между двумя сторонами. Муж имеет право не выступать в качестве свидетеля против своей жены.

– Но они же не женаты, – ответила Дафна, – у дяди Ди нет жены.

– Верно, сейчас нет, – согласился Мейсон.

На несколько секунд воцарилось молчание.

– Пинки Брайер замечательный пилот, – сказал Мейсон. – У нее в конюшне целый табун первоклассных самолетов, и, в конце концов, Сельма Ансон не в тюрьме... – Мейсон резко поднялся со стула и улыбнулся ошеломленной Дафне: – Так вот, я сочувствую вашему дядюшке, но при сложившихся обстоятельствах едва ли вправе давать ему советы. Пусть решает сам...

– Мистер Мейсон, вы считаете, что дяде Ди следует...

– Вы хорошая девушка, – перебил Мейсон. – Надеюсь, слух у вас неплохой? Вы слышали, что я сказал. Могу повторить, что при сложившихся обстоятельствах, я сомневаюсь, чтобы с моей стороны можно было оказывать на него давление и что-то советовать... Мне надо возвращаться в зал заседаний, Дафна, и позаботиться о своей клиентке. Боюсь, что на нее насели газетные репортеры, жаждущие добиться интервью, пристают с вопросом, помнит ли она про разбитую тарелку, запугивают намеками на показания свидетелей не в ее пользу и заверяют, что поэтому разумнее в данной ситуации завоевать симпатию читателей газет. – Мейсон дошел до двери, обернулся и улыбнулся Дафне, которая сидела с растерянным видом. Если увидите Пинки, передайте мой привет, – сказал он и вышел.