Негасимый огонь: Роман о побежденном дьяволе

1

Два бессмертных существа, окруженных величественными аурами, одно — в изобилии белого сияния, другое — в поразительном разнообразии цветов, беседовали в обстановке, ошеломляющей своей колоссальностью. Их окружал интерьер дворца, отмеченный космическими чертами. Помещение это не имело определенного местоположения; оно было вознесенным и одновременно всеохватывающим по отношению к материальному миру.

Представим, что футурист, обладающий солидными познаниями в области современной физики и химии, а также запутанных духовнобогословских теорий, переписал эскиз, созданный прерафаэлитом. Гигантские колонны утопали в бездонной темноте, а запутанные кривые и завитки украшений, казалось, были прочерчены полетом элементарных частиц. Планеты и солнца вращались и проскальзывали из авантюриновых глубин пола в кристаллиновый эфир зала. Здесь также присутствовали гигантские крылатые фигуры в радужных облачениях, держащие шары, звезды, свитки законов, пламенные мечи и тому подобные символы. Слышны были голоса херувимов и серафимов, беспрерывно возносящие хвалу: «Свят, свят, свят».

Ныне, как и в древнем Писании, свершался прием сыновей Божьих.

Хозяин этого высокого собрания мог бы с полным основанием испытывать чувство сдержанной скуки, зная заранее и с неизбежностью все, что может произойти, но, напротив, проявлял живой интерес к своему собеседнику. Этим собеседником был, конечно, Сатана — гость по сути своей неожиданный.

Контраст между двумя этими бессмертными существами был разителен; в то время как Божество, окутанное и почти полностью укрытое светом, с волосами, подобными руну, и глазами, своей голубизной напоминающими бездонную глубину Небес, производило впечатление отдаленного, неколебимого, горнего величия, Сатана являл собой средоточие проворства; будучи конкретным, как дорожный саквояж, он нес в себе дух инициативы и как бы подгонял и будоражил происходящую сцену, которая, несмотря на это, была полна безмятежного совершенства. Даже его аура выглядела несколько поношенной в странствиях. Он изрядно побродил по лику Земли, опускался в бездны и возносился ввысь; следы этих путешествий, как ярлыки, все еще были запечатлены на нем. Его статус на небесах оставался таким же неопределенным, каким был во времена Иова, и пребывал таковым по сей день, потому что неизвестно было, рассматривать его как одного из сыновей Божьих или как непонятного и назойливого пришельца. (Ответ на этот вопрос вам лучше посмотреть в соответствующей статье Библейской Энциклопедии.) Одно было очевидно: в Божественном присутствии его уверенность в собственной важности и значимости только возрастала. Его свобода могла быть прирожденной или санкционированной, но сам он, без сомнения, пребывал в уверенности относительно своей независимости. Он твердо верил, что является необходимым приложением к Богу и что обязательный контраст с молчаливым согласием архангелов — его неотъемлемое качество. Если Бог проявляет свою вездесущность как спокойную необходимость, Сатана присутствует повсюду из-за своей бесконечной активности. И теперь, как всегда, они были заняты своими вечными метафизическими расхождениями, которым Сатана умел придать оттенок дружеского подтрунивания. Они привычно разыгрывали бесконечную шахматную партию.

Но шахматы, в которые они каждый раз играют, встречаясь, — не та маленькая хитроумная игра, которая была изобретена в Индии; это нечто выдержанное совсем в ином масштабе. Повелитель Вселенной создает доску, фигуры и правила; он же делает все ходы; он может сделать столько ходов, сколько пожелает, и там, где пожелает; в то же время его антагонисту дозволено вносить в каждый ход легкие, необъяснимые отклонения, которые в дальнейшем требуют новых ходов для их коррекции. Творец определяет и скрывает цель игры, и со стороны всегда остается неясным, желает его соперник помешать или помочь ему в этом непостижимом проекте. Противник явно не может выиграть, но также не может и проиграть до тех пор, пока он в состоянии продолжать игру. Однако он заинтересован, как может показаться, в том, чтобы предотвратить развитие игры в любом рациональном направлении.

2

Божественная ирония одновременно слишком высока и широка, чтобы с легкостью восприниматься в диапазоне земных понятий и категорий. Сатанический элемент неожиданности способен целиком заполнить смехом всю сферу Бытия; дрожь, порожденная громовыми реверберациями, сотрясает наши бедные умы в самые удивительные моменты. Сатана считает примером хорошего юмора ткнуть Властителя носом в его же собственный титул Уникума и оспаривать у него авторство жизни. (Вызывая такими выходками возмущение у ангелов.)

— Я один лишь творю.

— Но я — я вызываю брожение.

— Я создал материю и все вещи.

— Да, недвижимые сонные вершины, но я сделал так, чтобы они заколебались.

— Но ты всего лишь внес малую разницу, создающую индивидуальность. Ты — ничтожная уникальность во всех и в каждом, уникальность, нарушающая закон, сноска на полях, придающая характерные черты.

— Ты же, сир, Уникум, примета уникальности всеобщего.

Небеса усмехнулись, и на планетах наступили безмятежные дни.

— Я усредню тебя в конце концов, и ты исчезнешь.

— И все исчезнет.

— Все станет совершенным.

— Без меня!

— Ты портишь симметрию моей Вселенной.

— Я дарю ей жизнь.

— Жизнь исходит от меня.

— Нет, сир, жизнь исходит от меня.

Одна из гигантских фигур, стоявших рядом, обозначилась ликом архангела Михаила, держащего наготове свой меч.

— Он богохульствует, Господи. Позволь, я выкину его вон?

— Но ты как-то уже делал это, — беспечно бросил через плечо Сатана, даже не взглянув на архангела. — И никак не хочешь забыть свою привычку. А я по-прежнему здесь.

— Он каждый раз возвращается, — примирительно сказал Господь. — Впрочем, это я хочу, чтобы он возвращался. Что бы мы делали без него?

— Без меня время и пространство застыли бы в кристаллическом совершенстве, — произнес Сатана, и от его улыбки кривая роста преступности на мириадах планет резко пошла вверх. — Ведь я тот, кто мутит воду. Именно я возмущаю порядок вещей. Я дух жизни.

— Но душа… — возразил Бог.

Развалившийся на троне Сатана в ответ лишь поднял брови. Дискуссию о душе он считал слабостью Божества. Он знать ничего не хотел о душе.

— Я создал человека по своему образу и подобию, — сказал Бог.

— А я сделал из него мирянина. Если бы не я, он так и остался бы никчемным садовником, притворяющимся, что возделывает сад, лишенный сорняков и растущий правильно, потому что в этом бесконечном благословенном лете он не может расти по-другому. Подумай об этом, о Всесильный и Всемогущий! Безупречные цветы! Безукоризненные плоды. Ни осеннего холодка! Ни единого желтого листочка! Золотые леопарды, благородные львы, несостоявшиеся плотоядные, мурлыкающие от его ласки рядом с бесцельно резвящимися ягнятами, которые никогда не станут взрослыми овцами! Господи Боже! Как ему, наверное, там было скучно! Как тоскливо! А я? Разве я не отправил его в чудеснейшую, полную приключений жизнь? Именно я дал ему историю. Открыл ему дорогу вверх вплоть до самых пределов его возможностей. До самых пределов… А ты?! Ты послал своих ангелов с пламенными мечами, осудив мое деяние!

Бог ничего не ответил на его слова.

— И это напоминает тебе обо мне, — без всякого смущения добавил Сатана.

3

Крылатые фигуры обратились в слух — Сатана считался удивительным рассказчиком. Он умел творить истории.

— Был человек в земле Уц, имя его Иов.

— Мы помним его.

— У нас было заключено пари, — сказал Сатана. — Некоторое время назад.

— Но это пари так никогда не было решено — и зачем ты теперь напоминаешь мне о нем, когда нигде нет записи о том, что ты уплатил по счету?

— А я проиграл или выиграл? Этот вопрос был сильно затемнен во время обсуждения. Как эти люди умеют все запутать! Вмешался ты. А решение так и не было вынесено.

— Ты проиграл, Сатана, — произнесла одна из гигантских фигур, сотканная из света и держащая в руке книгу. — Пари состояло в том, утратит ли Иов веру в Господа и возведет ли хулу на него. И он был поражен со всех сторон всячески, а особенно разговорами со своими друзьями. Но неугасимый пламень веры сохранился в этом человеке.

Сатана опустил темное лицо на руки и посмотрел меж своих колен сквозь прозрачный пол вниз на тот маленький вихрь эфира, в котором вращается наш мир.

— Иов, — сказал он, — жив до сих пор. — И, помолчав, добавил: — Весь земной мир теперь — это Иов.

Сатана всегда получал удовольствие как от статистики, так и от цитирования Писания. Он откинулся на своем кресле с выражением спокойного довольства.

— Иов, — начал он непринужденным повествовательным тоном, — дожил до преклонного возраста. После своих неприятных переживаний он жил еще сто сорок лет. У него было семь сыновей и три дочери, и ему довелось увидеть своих потомков в четырех поколениях. Это просто классический пример. Десять детей принесли ему семьдесят внуков, которые в свою очередь процветали и имели многочисленные семьи. Эго было плодовитое племя. Если посчитать по три поколения за век, а в действительности бывает более трех, если принять количество выживших детей примерно три на семью и если мы согласимся с нашим высокочтимым епископом Эшером, считавшим, что Иов жил примерно тридцать пять веков назад, это даст нам… Сколько? Три в сто пятой степени?.. В любом случае это количество с избытком превосходит нынешнее население Земли… У вас тут глобусы и свитки, мечи и звезды, а есть ли у кого-нибудь логарифмическая линейка?

Однако Господь проигнорировал эти подсчеты:

— В моих глазах прошедшее тысячелетие — все равно что вчерашний день. Я вполне могу допустить то, что ты пытаешься доказать, — Иов превратился в Человечество.

4

Темный взгляд Сатаны ударил вниз сквозь трепещущее мироздание, опередив едва поспевавшие за ним световые волны.

— Посмотри туда, — произнес он, сделав указующий жест. — Мой лучший друг — Адам — Иов — Человек — пристроен на этой маленькой планетке, как жаркое на вертеле. По-моему, нам пора заключать новое пари.

Бог соизволил взглянуть вместе с Сатаной на человечество, кружащееся между днем и ночью.

— О том, проклянет он меня или благословит?

— О том, вспомнит ли он вообще о Боге. — На склоненном лице мелькнула легкая улыбка. — Эти вопросы меняются от века к веку, — сказал Сатана.

— Целое остается неизменным.

— История развивается одновременно во всех направлениях, — сказал Сатана, словно размышляя вслух. — Прошлое и будущее разворачиваются вместе… Когда столкнулись первые атомы, я был тут как туг, и возник первый конфликт, а значит — прогресс. Дни древней истории простираются теперь на миллионы лет, и я присутствую там по-прежнему. Акулы и ползающие чудища древних морей, существа, впервые выбравшиеся из воды в джунгли хвощей и папоротников, первые рептилии, прыгающие и летающие драконы великой эры жизни, мощные чудовища с копытами и рогами, пришедшие им на смену, — все они боялись и страдали. В конце концов из лесов явился этот твой человек, волосатый, густобровый, запятнанный кровью и не имеющий особой надежды на пресловутые райские кущи. Такого сада никогда не было. Человек успел совершить грехопадение прежде, чем сумел подняться с четверенек, а сорняки и тернии оказались настолько же древними, как и цветы. Так что первородный грех переместился теперь глубже в прошлое; он случился раньше появления человека, раньше сотворения мира, раньше всего вообразимого. Сами звезды были рождены во грехе… Если мы можем по-прежнему называть это грехом, — задумчиво пробормотал Сатана. — И на маленькой планетке возникло это существо, этот красный глиняный прах, этот Адам, этот Иов. Он строит города, обрабатывает землю, ловит молнии и обращает их в рабство, видоизменяет породы скота и растения. Большие дела совершает он, но и мелкие тоже. Можно сказать, что в какой-то степени он поднялся до этого… Он весьма глуп и слишком слаб. Его достижения только подчеркивают его ограниченность. Взгляни на его маленький мозг, заключенный в костяную коробку черепа, не дающую ему расти! Посмотри на мешок его тела, полный обрезков и рудиментов, начиненный болезнями. Его жизнь — это распад… Растет ли он? Я этого не вижу. Сделал ли он хоть какой-то заметный шаг вперед за последние десять тысяч лет? Он бесконечно и бесцельно спорит сам с собой… Скоро его планета остынет и покроется льдом.

— В конце концов он будет властвовать над звездами, — сказал голос, вознесенный над Сатаной, — ибо на нем есть дух мой.

Сатана прикрыл рукой лицо от блеска, разлившегося рядом с ним. Некоторое время он молчал, но продолжал наблюдать за человечеством, как мальчик на берегу ручья за мелкой рыбешкой, резвящейся на мелководье.

— Нет, — сказал он наконец. — Это невероятно. Это просто невозможно. Я достаточно долго препятствовал ему и лишал покоя. Я довел его до такого жалкого состояния, до какого только мог. Но сегодня я склоняюсь к жалости. Давай закончим этот диспут. Это было интересно, но теперь… Может быть, хватит? Игра становится жестокой. Он уже дошел до крайней черты. Давай дадим ему немножко покоя, Господи, короткое время солнечного света и изобилия, а потом какая-нибудь безболезненная космическая эпидемия — и пусть он умрет.

— Он бессмертен, и его жизнь только начинается.

— Он смертен, и его жизнь близится к концу. Время от времени он напускает на себя важный вид, который вроде бы обещает достижение понимания или обладание окружающим миром, но это только иллюзия. Дай мне только власть хоть немного придавить и сокрушить его, и тогда, провизжав несколько фраз о вере и надежде, он начнет скулить и падет духом, как любое другое животное. Он будет вести себя, как любое родственное ему существо с меньшим мозгом и более массивной челюстью; он так же, как и животное, обречен на бесцельное страдание, на инстинктивную борьбу всего лишь ради выживания, для того, чтобы выдержать какое-то время, а потом уйти… Дай мне лишь власть, и ты увидишь, как его мужество лопнет, словно гнилой шнурок.

— Ты можешь делать с ним все, что захочешь, только не должен умерщвлять его. Ибо на нем есть дух мой.

— Который он отбросит по собственному желанию — когда я разрушу его надежды, высмею его жертвы, сделаю черными его небеса и пыткою наполню жилы его… Но это слишком легко сделать. Позволь мне убить его тогда и закончить его историю. Тогда мы начнем что-нибудь другое, более забавное. Давай, к примеру, наделим мозгом — и этой твоей Душой — муравьев, пчел или бобров! Или будем опекать осьминога, и так уже весьма тактичное и интеллигентное существо!

— Нет. Делай, как я сказал, Сатана. Потому что ты всегда остаешься только моим инструментом. Испытай человека до высшего предела. Проверь, действительно ли он не более чем ничтожный всплеск среди слизи, колебание ила, не означающее ровным счетом ничего…

5

Сатана, спрятав свое лицо в тени, казалось, не слушал его, но продолжал внимательно и упорно всматриваться в мир людей.

И пока эта коричневая фигура, окруженная аурой, похожей на изношенный хвост огненного павлина, раздумывала, витая высоко над сферой бытия, с одним человеком, живущим на Земле, случилось то, что случилось.