Нежданно-негаданно

Глава шестая. Самообслуживание

Ну и нюх у деда, всё равно что у гончей! Только пришёл в огород, сразу носом зашмыгал. И на меня уставился с подозрением. А я сижу, читаю как ни в чём не бывало книгу и даже поглядел на него: «Чего, мол, косишься? Дым могло и от соседей занести».

Дед не стал меня ни о чём спрашивать. Покрутил ещё немного своим длинным носом и пошёл мыться под душ, то есть в тот самый закуток из трёх стенок с бочкой наверху.

Ну и любит же дед плескаться! С полчаса, наверное, там фыркал.

Потом вышел, надел чистую рубашку и стал готовить обед. Я хотел помочь ему дрова принести, но передумал. Ещё решит, что подлизываюсь. Нужно будет, сам попросит.

Но дед ни о чём не попросил меня. Он всё делал молча. Громыхал в чулане чугунками, чистил картошку, резал мелкими кусочками сало, принёс из дома тарелки. И ни слова. Обиделся на меня, что ли? Или гордый уж очень? Приготовил обед, а вместо того, чтобы позвать меня к столу, спросил о книге:

— Интересная, видать?

— Интересная, — говорю. А сам толком и не помню, что читал. Я больше за дедом следил, как он обед варил и печку разжигал. У него эти же самые дрова, с которыми я целый час мучился, в момент без всякой бумаги разгорелись. Сложил он их, что ли, как особенно?

— Я, брат, тоже люблю хорошие книги, — сказал мне дед и сел обедать за врытый возле печки столик.

А меня позвать и не подумал. Что, он не понимает, что я всё-таки гость? Мне же неудобно без приглашения к столу идти. Теперь вот из-за него приходится поступать невежливо. Подсел я к столу с таким видом, будто устал сидеть на бревне, и снова раскрыл книгу. Мой папа часто за обедом что-нибудь читает. Дед налил мне супа и отобрал книгу:

— За двумя зайцами погонишься — ни одного не словишь.

Хотел я ему сказать, что, прежде чем делать замечание, надо самому говорить правильно: не «не словишь», а «не поймаешь». Но не стал. А то ещё разведёт на целый час о том, что до революции им было не до грамотности, а нам всё дано, а мы этим не умеем пользоваться. И всё такое прочее. Он и так мне аппетит отбил. Совсем есть расхотелось. Пообедав, я снова взялся за книгу.

— Ты у себя в городе где обедаешь? — спросил меня дед.

Я удивлённо пожал плечами.

— Как — где обедаю? Дома. — Но тут я вспомнил про парк культуры и добавил: — Один раз я с папой в столовой самообслуживания обедал.

— И как ты обслужил себя? — поинтересовался дед.

— Хорошо.

— Вот и тут обслужи.

— Это как же? Ведь мы уже пообедали.

— Тарелки за собой помой, — сказал дед.

Вот, оказывается, к чему он клонил.

— А в столовой самообслуживания тарелки за собой не моют, там только сами еду берут и на подносе к столу приносят, — возразил я и подумал: «Не знаешь, так не указывай».

— Ну, а у нас наоборот получилось: еду таскать тебе не пришлось, так что помой тарелки, — сказал дед, а сам сел на скамейку и закурил папиросу.

Негостеприимный он всё-таки. А я ведь не только гость. Я ещё приехал к нему поправляться. Зачем же мне утомлять себя? Но я не такой мелочный, как он. Я не стал с ним спорить. Вымыл эти противные тарелки за две минуты. Разговора-то о них больше было. Только хотел снова книгу взять, а дед сказал:

— И стакан уж заодно помой. Он с утра тебя в горнице дожидается.

Надо же, вспомнил! Вымыл я стакан так, что он засверкал, точно хрустальный. И поставил в буфет на самое видное место. Пусть дед посмотрит. А он только на стол посмотрел, прибрал ли я за собой. А как прибрал, не поинтересовался. Может, я немытый стакан в буфет поставил?

Ужас как он меня таким отношением огорчил! Мне даже ужинать расхотелось. И наутро никакого аппетита не было. Дома я по утрам прямо тороплюсь чего-нибудь пожевать, а тут и воздух и природа, а никакого желания есть нет.

Отказываюсь я от еды, а дед опять подумал, что мне его молоко да творог не нравятся. Крякнул, покачал головой укоризненно и ушёл со своими мешками на работу. Не в поле, а в лес. И чего он там делает?

Я вышел на крыльцо и увидел в соседнем палисаднике того белобрысого мальчишку, который спас меня вчера от девчачьих насмешек. Он стоял посередине двора и как-то подозрительно поглядывал в сторону курятника. Я тоже так смотрю, когда что-нибудь замышляю.

— Ты чего делаешь? — крикнул я ему.

Мальчишка подошёл к нашей изгороди, подозвал меня и таинственно сообщил:

— Дожидаюсь, когда мамка в город отчалит.

— А чего её дожидаться? — не понял я.

— Петуха буду пляскам учить.

— Петуха?! — удивился я.

— Ага, его вон. — Мальчишка скосил глаза в сторону красивого рыже-красного петуха, который стоял возле двери в сарай и что-то бубнил себе под клюв.

— Разве его научишь? — засомневался я.

— А как же в цирке? — возразил соседский мальчишка. — Я сам видел.

— Там с ним, может, лет десять бьются.

Сосед так и покатился со смеху.

— Ты что?! Десятилетних петухов сроду не бывает. Не доживают они до такой старости.

— Яша! — крикнула из окна мать мальчишки. — Проводи меня, дитятко, до автобуса. Подсоби донести.

— Я моментом! — крикнул мне Яша и ушёл с матерью, понёс за ней два бидона.

Вернулся он в самом деле очень скоро. Сразу замахал руками и стал гнать петуха на меня:

— Берём плясуна в окружение! Хватай его, рыже-пегого!

Я протянул к петуху руки, но он распушил перья, замахал крыльями и промчался мимо меня.

— Чего ж ты! — рассмеялся Яша.

— Клюнет ещё, — сказал я.

— Да ты что?! Годовалый Сенька его прутом гоняет, а ты оробел. Гони обратно!

Я поднял прут, обошёл петуха сторонкой, а потом как подскочу к нему! Петух шарахнулся в сторону, взмахнул крыльями и взлетел на изгородь, а оттуда на крышу соседнего сарайчика. Там он почувствовал себя в полной безопасности и насмешливо поглядел на нас с края крыши одним глазом.

— Счас я его лаской приманю, — подмигнул мне Яша и, подойдя к сарайчику, затянул нараспев своим нежным голоском: — Петя-петька-петушок, золотистый гребешок, а бородка-то у тебя какая? Шёлковая да цветная, и одёжка расписная.

Петух послушал Яшу, замахал крыльями и закукарекал.

— Видишь, соглашается, — засмеялся Яша и опять смешно затянул: — Ножки у тебя со шпорами длинными, а хвост, как у павлина… Слети к нам, я тебе зёрен дам. Не гнилых, не арбузных, а сладких, кукурузных.

— Так ты до вечера пропоёшь, — засмеялся я и предложил Яше: — Давай зайдём в сарай и постучим чем-нибудь по крыше. Он испугается и слетит.

Мы взяли по полену, вошли в сарай и застучали по доскам. На нас тотчас посыпалась какая-то труха.

— Сильнее стучи, — смахивая с себя сор, попросил меня Яша и прильнул к щели между досками. — Не слетает всё.

Я со всего размаха стукнул по крыше и выбил одну доску.

— О! — всплеснул руками Яша и выбежал наружу.

Петух был уже на земле с другой стороны сарайчика, за частоколом. Он торопливо отряхивался, косясь на доску, которая упала с крыши и застряла между планками частокола. Яша побежал за молотком, чтобы прибить её. Но когда он вернулся, я уже влез на забор у сарайчика и сказал ему:

— Я отбил, мне и прибивать.

Яша протянул молоток. Я положил доску на крышу, ударил по ней, но молоток скользнул мимо гвоздя, доска подскочила и стукнула меня по голове. Не больно, но из-за неё я потерял равновесие и свалился. Вот тут я уже здорово ободрал ногу.

— Эх ты, прибивальщик! — засмеялся Яша. (Наверное, я в самом деле смешно падал.) Он взял молоток, легко влез на забор и очень быстро приколотил доску.

Мне стало неловко. Яша по сравнению со мной маленький, а такой ловкий и умелый. Нужно и мне в чём-то отличиться. А то так я совсем подорву свой авторитет. Я стал думать, что бы такое сделать, но Яша, очевидно, уже забыл о моём позоре. Он спрыгнул с забора и сказал:

— Отнесу инструмент и ворочусь.

Когда он вернулся, я всё же решил перевести разговор на другую тему:

— Слушай, а почему у вас в деревне совсем ребят не видно?

— Они все в Пояркове, — ответил Яша.

И тут я узнал от него вот что: оказывается, все деревенские ребята уехали на лето в межколхозный пионерский лагерь. И Яша уехал бы, если б не нужно было помогать отцу по хозяйству. Ведь они ещё не всё перевезли из Старой деревни. Даже свой участок не до конца обнесли частоколом. А в деревне сейчас жили ребята, которые приехали к своим родственникам из самых разных мест. К тёте Клаве, что живёт через улицу, напротив нашего дома, приехали две сестрёнки-племянницы. Это они помогли мне вчера кастрюлю отчистить. К учительнице Зинаиде Гавриловне брат полковник привёз жену с маленьким сыном. В крайней к лесу избе поселился племянник агронома, жуткий драчун и задира Женька. Яше уже досталось от него. Он задрал рубашку и показал мне синяк под лопаткой.

— Я одно дело надумал. Хотел Женьку в помощники позвать, да ну его, кулачника! — Яша махнул рукой и добавил: — Сегодня ночью один попытаюсь.

— Ночью? — удивился я.

— Ага. Надо мне кобеля тётки Клавы к себе приручить. Днём она к нему никого не допускает. Даже кормит сама. Так я его в ночь обхожу.

— В сад к ним залезть хочешь? — догадался я.

Яша сложил губы трубочкой. Должно быть, обиделся.

— Что я — вор? Я на этом псе буду свои способности дрессировщика развивать.

— Это как же?

— Сначала к себе приручу, после слушаться заставлю, а уж тогда на чучело натаскаю. Получится у меня всё это, значит, смогу я настоящих хищников дрессировать.

«Надо же, такой колипок, а о чём мечтает», — удивился я про себя и спросил Яшу:

— А вдруг хозяйка тебя с этим псом застанет?

— Откручусь, — уверенно заявил он. — Скажу, будто приручаю пса для общей пользы — лесных браконьеров ловить. Есть у нас такие. Пазы на соснах вырезают и через них сок-живицу гонят. Клей из него варят. А дерево через эти пазы сохнет.

— Слушай, — схватился я, — может, нам в самом деле браконьеров поймать? Приручим пса и поймаем. Это же геройство.

Я рассказал Яше про ребят из книги «Подвиг», которую уже почти прочитал. Вот это герои были! Они во время войны жили в деревне, занятой врагом, и тайно ходили в лес к партизанам. Нужные сведения им приносили. И ещё раненых солдат прятали.

— Выслеживать браконьеров тоже опасно, — сказал Яша, — бывает, что они стреляют в разоблачителей.

Ничего приятнее я не мог услышать. Вот будет здорово, если нас ранят! Тогда дед поймёт, какой я человек, и, может, постыдится, что не вымыл за меня тарелку со стаканом.

Я стал мечтать, как мы с Яшей, оба раненные, будем рассказывать спасшему нас врачу о поимке браконьера, но Яша прервал меня:

— Ты с этим делом лучше к Женьке подкатись… Он страх как воевать любит! А я вас научу пса на чучело натаскивать, тогда он браконьера враз с ног свалит. Тот, может, и выстрелить не успеет. — Яша шмыгнул носом, подтянул трусы и объявил: — Проголодался я. Пойду домой, подкормлюсь.

Я тоже сразу почувствовал себя голодным. Обед у меня был. Вчерашний, дедушкин. Только разогрей и ешь. Но растапливать печку я не стал. Пожалуй, опять весь прокопчусь. Решил подогреть суп и картошку на керосинке.