Нежный наставник

Глава 2

Тяжелый, наполненный испарениями утренний воздух давил на отдающий кислятиной кеб. Элизабет прерывисто вздохнула. На коленях у нее лежала сумочка, в которую она засунула книгу, едва оказавшись за дверями дома лорда Сафира. За заляпанным грязью окошком кеба мелькали тусклые, бесформенные фигуры, едва различимые в опустившемся на город тумане. Разносились крики уличных торговцев, предлагавших свои товары, и голоса прислуги. Все оставалось прежним, будто она и не уговаривала только что самого отъявленного сердцееда Англии обучить ее искусству доставлять мужчине сексуальное удовольствие. Она все еще слышала насмешливый голос Рамиэля, вопрошавшего с преувеличенной любезностью: «Да понимаете ли вы, о чем просите, миссис Петре?»

— Да.

«Лжешь, лжешь, лжешь, лжешь», — скрипели колеса кеба. Женщина ее уровня и понятия не может иметь о цене, которую способен запросить подобный мужчина за такое обучение. Элизабет окончательно вышла из себя. Да как он посмел заявить ей, что мужское наслаждение зависит от умения женщины получать удовлетворение? Что ж, выходит, она сама виновата в том, что ее муж завел себе любовницу?

Элизабет все еще ощущала запах женских духов, как будто Рамиэль в них искупался. От него пахло так, будто их тела часами терлись друг о друга.

Элизабет зажмурилась, отгоняя непрошеные видения. За полуприкрытыми веками плясали ярко-голубые и зеленоватые огоньки. Нет, они не были ни голубыми, ни зелеными. Они были бирюзового цвета, как глаза самого Рамиэля.

У него волосы англичанина, кожа араба, но глаза не принадлежали ни Востоку, ни Западу. Они наводили на мысли о местах, где она никогда не бывала, и наслаждениях, о которых могла только мечтать. Они откровенно оценили ее как женщину и обнажили ее исстрадавшуюся душу.

Заднее колесо кеба попало в выбоину, заставив ее в испуге открыть глаза. Придя в себя, Элизабет вперила взгляд в потертое кресло напротив.

Женщины вроде нее, в возрасте, далекие от совершенства, вряд ли привлекут внимание, мужчин вроде Рамиэля. Но они тоже имеют право на наслаждение, и она не собиралась отступать только потому, что он заставлял ее чувствовать свой возраст и недостатки собственного тела.

В семнадцать лет она была послушной дочерью, повиновавшейся воле родителей. А еще на протяжении шестнадцати лет — прилежной женой, подавлявшей свои желания, чтобы не перечить мужу.

Как заявил лорд Сафир, в книге двадцать одна глава, которую им предстоит проработать. Значит, ей на протяжении трех недель придется выносить насмешливый, все понимающий взгляд его бирюзовых глаз. И она вынесет все, что угодно, лишь бы получить столь необходимые ей познания.

Кеб с резким скрежетом остановился. Спустя несколько секунд Элизабет сообразила, что они приехали, а не стояли в уличной, пробке. Еще несколько секунд понадобилось на то, чтобы отыскать ручку и открыть дверь. Сквозь черную вуаль дома вокруг казались чужими и незнакомыми, словно они изменились за прошедшие два часа.

— Свае шиллинг и два пенса, мэм.

Она посмотрела на извозчика. Это было жалкое подобие человека, изможденное недоеданием и изнурительным трудом по четырнадцать часов в день.

Вокруг его головы образовалось нечто вроде нимба — это солнечные лучи пробились сквозь облака дыма и тумана, окутывающего Лондон в ноябре, декабре и январе, а в этом году захватившего еще и февраль.

Элизабет здорова и богата, у нее состоятельный муж и двое сыновей. Так почему же она не довольствуется тем, что имеет, чего ей недостает в жизни?

Покопавшись в сумочке, она вытащила соверен и протянула его извозчику.

— Сдачу оставьте себе.

Тот проворно схватил его и приподнял шляпу.

— Спасибо, мэм. Вам еще понадобится кеб?

Еще не поздно передумать. Можно заплатить извозчику, отправить с ним книгу назад и никогда больше не встречаться с лордом Сафиром.

Но она уже не была той, что неделю назад. И никогда уже не будет. Ее муж открыто появлялся на людях с любовницей. И пока он развлекался на стороне, она подавляла в себе естественные желания в убежденности, что супружеское благополучие не зависит от плотских утех. А оказалось, что ее супружеская жизнь покоилась на лжи и обмане.

— Сегодня нет, благодарю вас. А вот завтра, пожалуй, понадобится. В четыре утра.

Усмешка тронула лицо возницы.

— Я непременно буду здесь, мэм.

Элизабет проводила глазами кеб, быстро растворившийся в потоке повозок, экипажей и желтых слоях тумана. Она не рассчитывала, что ей придется больше часа дожидаться лорда Сафира после его ночных похождений. А теперь ей надо придумать объяснение, почему она возвращается домой в столь ранний час.

Неожиданно у нее по коже побежали мурашки. Кто-то наблюдал за ней.

Элизабет обернулась, ощутив пустоту в желудке. На тротуаре не было ни души.

— Селедка за полпенни! Свежая селедка! Купите селедку на завтрак! Полпенни штука!

По противоположной стороне улицы мальчишка катил тележку со свежей рыбой, оглашая улицу звонким криком. Неподалеку, прислонившись спиной к кирпичной стене, застыла темная фигура… На мгновение конная упряжка заслонила ее. От лошадей валил пар, они тащили телегу, груженную бочками. Когда упряжка проехала, Элизабет увидела, что продавец рыбы остановился. Над его тележкой склонилась фигура в темном плаще. Женщина, без сомнения служанка, покупала свежую селедку к завтраку.

Страх сменился вздохом облегчения. Никто не должен знать, что она встречалась с лордом Сафиром.

Нервное перенапряжение давало о себе знать. Пройдя оставшиеся три квартала до своего городского дома, Элизабет покрылась липким потом. Она все еще чувствовала запах духов, пропитавший одежду Рамиэля. Она тихонько открыла дверь своим ключом и… лицом к лицу столкнулась с дворецким, сражавшимся со своей ливреей. Сердце Элизабет тревожно забилось.

Страж в доме лорда Сафира не хотел впускать ее, поэтому она сунула ему свою визитную карточку. Фамилия известного политика должна была внушить слуге уважение. Он наверняка передал ее хозяину. Причем, конечно же, загнул на ней уголок, отметив, что Элизабет приходила лично.

Лорд Сафир говорил, что в каждой школе свои требования. Для начала он приказал не носить корсет у него в доме. Она угрозами добилась у него аудиенции. Почему бы ему, в свою очередь, не унизить ее?

— Эй вы, какого черта вы здесь…

Элизабет откинула вуаль с лица как раз в тот момент, когда пара грубых, усыпанных веснушками рук потянулась к ней с очевидным намерением выставить за дверь.

Дворецкий так и застыл с наполовину натянутой ливреей.

— Миссис Петре!

— С добрым утром, Бидлс. — Она еще ни разу не видела дворецкого без перчаток. Вид его веснушчатых рук побудил ее ускорить объяснение. — Такой чудесный день. Я подумала, что ранняя прогулка улучшит мой аппетит. Мистер Петре уже завтракал?

Бидлс поспешно натянул ливрею, недовольное выражение на его лице тут же сменилось почтительным.

— Пока еще нет, мадам. — Осознав, что он без перчаток, дворецкий быстро спрятал руки за спину. — Вам следовало взять с собой лакея. Женщине небезопасно появляться на улице одной в столь ранний час.

Элизабет развеселило то, как быстро он перешел на плавную речь благовоспитанного джентльмена.

— Ничего страшного, Бидлс, я гуляла неподалеку.

Под просторным шерстяным плащом она сжимала в руках свою сумочку, продолжая говорить спокойным тоном, как будто это было самым обычным делом для хозяйки дома — разгуливать по улицам в то время, когда ее прислуга еще сладко спит.

— Позови, пожалуйста, Эмму. Мне надо переодеться… Что? Ко сну? Да нет, к завтраку.

Бидлс никогда бы не позволил себе обсуждать необычное поведение хозяйки. Его лысина сверкнула в лучах утреннего солнца, когда он отправился выполнять поручение.

Элизабет прикусила губу, чтобы сдержать истерический смешок. Все оказалось не так страшно… даже скорее обыденно. Кто заподозрит, что миссис Элизабет Энн Петре, дочь премьер-министра и супруга канцлера казначейства, с помощью шантажа заставит лорда Сафира обучать ее искусству услаждения мужчины?

А может, она сейчас проснется и убедится, что все это ей только приснилось? Муж так и останется человеком, которого политика интересует больше, чем женщины.

А может, она сейчас проснется и обнаружит, что все эти гнусные, отвратительные слухи, что у него есть любовница, — ложь.

И тут ее план обучения у лорда Сафира — план, еще недавно казавшийся отчаянно смелым и лихим, — показался ей дешевой бравадой.

Она обсуждала проблемы своей супружеской жизни с посторонним мужчиной. С мужчиной, который говорил ей такие вещи, которые ни один джентльмен никогда бы не произнес в присутствии леди. Да и сама она рассуждала о таких вещах и использовала такие выражения, которые настоящая леди не могла произнести ни при каких обстоятельствах!

Элизабет заставила себя медленно и спокойно подняться по лестнице. Ей было необходимо немедленно увидеть мужа. Пусть он убедит ее, что она все еще добропорядочная, уважаемая женщина.

Их спальни располагались по соседству. Она только посмотрит, не проснулся ли он. И тогда они наконец поговорят о том, о чем ей прежде недоставало смелости поговорить, что следовало обсудить уже много лет назад. С учащенно бьющимся сердцем Элизабет тихонько приоткрыла дверь спальни Эдварда.

Комната была пуста. Накрахмаленные льняные простыни и бархатное покрывало цвета лесной зелени аккуратно заправлены, совершенно очевидно, что муж не спал в своей постели.

У Элизабет на глазах выступили слезы.

Тихо притворив дверь и боясь расплакаться, она обернулась… и едва не лишилась сознания от страха. Спокойная круглолицая женщина загадочно улыбнулась ей.

— Вы очень рано поднялись сегодня, миссис Петре. Я принесла вам чашку горячего шоколада. Сильные холода уже позади, но на улице еще довольно свежо.

Элизабет сделала глубокий вдох.

— Спасибо, Эмма, ты очень предусмотрительна.

— Опять звонил декан по поводу молодого мастера Филиппа.

Улыбка появилась на губах Элизабет при одном упоминании о ее младшем сыне, который учился сейчас в Итоне, на втором курсе. В свои одиннадцать лет Филипп был подвижным и смышленым мальчиком, и она очень по нему скучала.

Ее не слишком волновало, что он не унаследовал способностей своего отца и деда. Зато у него проявился врожденный дар смешить людей. И это в сочетании с мальчишеской склонностью к проделкам и озорству доставило Элизабет немало хлопот.

Эмма поставила серебряный поднос на ночной столик.

— Декан говорил с секретарем мистера Петре.

Элизабет задумчиво прошлась по темно-синему ковру из грубой шерсти — неосознанно сравнивая его с ярким восточным ковром, застилавшим пол библиотеки лорда Сафира.

— Понятно. И мистер Петре, по-видимому, уже отправился на встречу с деканом. — По комнате поплыл приторно сладкий аромат шоколада.

— Не могу знать, мадам.

Ложь, мрачно думала Элизабет, засовывая сумочку с запретной книгой под крышку секретера.

Конечно же, Эмма отлично знала, что мистер Петре не спал в своей постели. Так же, впрочем, как и остальные слуги. Интересно, как долго они скрывают от нее то, что супруг предпочитает ее другой женщине? Элизабет стянула с себя плащ с капюшоном и швырнула его на кресло перед секретером, за ним последовали черные перчатки.

В полном молчании она приняла из рук Эммы чашечку узорчатого китайского фарфора с таким же блюдцем. Не в силах больше выносить всезнающий взгляд служанки, она отошла в сторону и стала внимательно смотреть в окно. Слабый солнечный свет освещал обнаженный розовый сад. Пересохшее сено устилало голую землю, укрывая от холода уродливые, но надежные корни.

Голос лорда Сафира не переставал звучать у нее в голове: «Вы скоро убедитесь, миссис Петре, что, когда дело доходит до любовных утех, все мужчины одинаковы».

Сколько же раз она считала, что муж очень рано встал, дабы достойно исполнять обязанности члена парламента, а он попросту не возвращался домой?

Элизабет прислонилась лбом к холодному стеклу, запотевшему от горячего пара, клубившегося над чашкой.

Сегодня понедельник. На десять утра намечено посещение больницы, а в двенадцать она должна была быть хозяйкой на благотворительном обеде. Следовало тщательно продумать свой наряд и подготовить небольшую речь. Однако единственное, о чем она была способна думать, — это пустая спальня мужа.

А что, если не только недостаток опыта отвращал от нее Эдварда? А что, если дело… в ней самой? В ее теле, ее личности, в полнейшем отсутствии стремления к политической карьере, которую она не унаследовала ни от отца, ни от матери?

Внезапно Элизабет поняла, чего ей недостает. Она нуждалась в простой, безыскусной детской любви.

А может, ей нужно было также убедиться, что ее тайное свидание с лордом Сафиром никоим образом не отразилось на ее отношениях с сыновьями?

Элизабет повернулась спиной к безжизненному розовому саду.

— Скажи секретарю мистера Петре, пусть отправит записку в Благотворительное общество милосердных женщин, что обстоятельства не позволяют мне посетить больницу и присутствовать на благотворительном обеде.

— Конечно, мадам.

Жизнь снова обрела смысл. Пусть она отвергнута своим мужем, зато осталась хорошей матерью. Элизабет улыбнулась Эмме.

— Вели повару приготовить еды для пары оголодавших парней, а потом закажи экипаж. Я проведу день с сыновьями. — Тонкий, едва уловимый аромат все еще раздражал ее. Эти духи! — Но прежде всего приготовь мне, пожалуйста, ванну.

— Не желаете ли чего-нибудь прохладительного, миссис Петре?

Декан выразительно посмотрел на свои карманные часы, украшенные витиеватым золотым орнаментом. Аккуратно постриженные, посеребренные временем бакенбарды выдавали его возраст. Всем своим видом он демонстрировал раздражение и скуку.

Он не любил иметь дело с женщинами, даже если это мать двух его студентов, к тому же госпожа Петре заявилась без предупреждения.

Элизабет улыбнулась, давая понять, что ее не удастся запугать. После встречи с лордом Сафиром вряд ли кто-нибудь еще сможет привести ее в замешательство.

— Нет, благодарю вас, декан Уитекер. Что натворил мой сын в этот раз?

— Мастер Филипп напал на другого студента за завтраком. — Декан сунул свои часы в карман, устремив на нее суровый взгляд из-под кустистых бровей. — Пришлось подвергнуть его принудительному лишению свободы.

— А что сделал другой студент? — резко спросила Элизабет, повинуясь материнскому инстинкту.

— Мастер Филипп обозвал мастера Бернарда вигом, а это серьезное оскорбление для юноши его социального класса.

Элизабет с трудом подавила смех. С одной стороны, Филипп никогда не проявлял интереса к политике. С другой стороны, он никогда не ввязывался в драки. И то, что он позволил себе, вызывало у нее тревогу.

— И что же такое сказал мастер Бернард?

— Он ничего мне не говорит. Жестокая выходка вашего сына совершенно выбила его из колеи.

Элизабет довольно долго наблюдала за возмущенным деканом, затем наконец спросила:

— А в каком, кстати, классе учится этот мастер Бернард?

— Он… учится в пятом классе.

Декан с явной неохотой давал объяснения. И на то были свои причины.

Филиппу исполнилось одиннадцать лет, и он учился в первом классе. Бернард — в пятом, до окончания колледжа ему оставался всего год.

Однако он так сильно разозлил ее сына, что тот основательно напугал старшего сотоварища.

— Вы намереваетесь исключить Филиппа, декан Уитекер? С некоторых пор я подумывала перевести его в другой колледж. И конечно, если я переведу Филиппа, то заберу от вас и Ричарда. Я знаю, что ему осталось всего полгода до выпускных экзаменов, и тем не менее…

— Не делайте поспешных выводов, миссис Петре… Декан не хотел терять не только деньги, но и престиж. И отец, и дед мальчиков были чрезвычайно влиятельными людьми, причем оба в свое время закончили Итон.

— Я уверен, что при соответствующем материальном возмещении ущерба.. в общем-то ущерб не столь велик, а мальчишки всегда остаются мальчишками…

Элизабет встала.

— Пожалуйста, свяжитесь с мистером Киндером, секретарем моего мужа. Он уладит все вопросы, связанные с возмещением ущерба. А сейчас я хочу видеть своих сыновей.

— Мастер Филипп под арестом, а мастер Ричард на уроке. Возможно, в другой раз…

— А я думаю, нет, декан Уитекер! — резко бросила она. — Знаете, идея с переводом в другой колледж кажется мне все более привлекательной.

— Ну ладно, миссис Петре.

Декан взял маленький медный колокольчик и позвонил. В комнате тут же появился клерк, сутулый мужчина средних лет, столь же обходительный, сколь агрессивным казался его начальник.

— Приведите Петре-старшего и Петре-младшего в салон для посетителей, мистер Хейден. Миссис Петре, будьте любезны следовать за мной.

Шаги гулким эхом отдавались под деревянными сводами коридора. Итон показался Элизабет довольно унылым местом с чисто вылизанными, без единого пятнышка, деревянными стенами, несмотря на то что сотни мальчишек заполняли его просторные аудитории.

Декан открыл дверь и отступил в сторону, пропуская ее перед собой.

— Пожалуйста, располагайтесь поудобнее, миссис Петре. Мастер Филипп и мастер Ричард скоро придут.

Салон для посетителей не отличался особым комфортом. Там стояли два кожаных кресла и жесткий диван орехового дерева на восьми ножках, с украшенной тремя медалями спинкой. Позади дивана в небольшом камине, отделанном черным гранитом, теплился огонь.

Бросив плащ, шляпку и перчатки на край дивана, Элизабет невидящим взглядом уставилась в пространство. Ей хотелось удержать обоих сыновей при себе дома, обогреть и оградить от невзгод. Ей хотелось быть просто матерью. Ей хотелось…

— Привет, мама.

Элизабет, вздрогнув, обернулась.

Филипп стоял в дверях, его темно-рыжая шевелюра была безжалостно прилизана. Он нервно переступал с ноги на ногу. Левый глаз скрывала опухоль, а правый блестел от слез. Элизабет вдруг захотелось броситься к нему и задушить в своих объятиях. Затем увезти подальше от Итона со всеми его неприятностями, чтобы он вновь обрел достоинство, за которое так храбро сражался.

— Здравствуй, Филипп.

— Ты уже говорила с деканом? — Элизабет не стала отрицать очевидного.

— Меня выгонят?

— А ты этого хочешь?

— Нет.

— Тогда скажи мне, почему ты подрался с этим парнем из пятого класса?

Филипп сжал кулаки.

— Бернард виг…

— Не повторяй чужих глупостей. И вообще, мы больше не называем противников вигами — теперь они либералы.

Мальчик понуро потупился.

— Я уже не маленький, мама.

Она усмехнулась:

— Я вижу, Филипп, синяк под глазом — хорошее тому подтверждение.

— Пожалуйста, не спрашивай, почему я начал драку. Я не хочу обманывать тебя.

— Я должна задать этот вопрос. И поскольку ты никогда раньше не лгал мне, я полагаю, ты и сейчас этого не сделаешь.

Филипп старательно разглядывал носки своих ботинок. Затем наконец невнятно пробормотал:

— Он говорил всякие гадости…

— О тебе?

— Нет.

— О Ричарде?

Филипп вздернул подбородок и стал смотреть поверх ее головы.

— Я не хочу обсуждать это, мама.

Элизабет охватило дурное предчувствие.

Дети независимо от возраста повторяют те же сплетни, что и их родители. И если ей довелось услышать пересуды о внебрачных связях Эдварда, то вполне возможно, что и ее дети услышали их тоже.

— Мастер Бернард непочтительно отзывался о твоем отце?

Филипп чуть заметно моргнул, по-прежнему устремив взгляд поверх ее головы. Очевидно, это означало «да»

Почему она была столь снисходительна? Возможно, ничего подобного не произошло бы ни с мужем, ни с ней самой, ни с ее детьми, будь она понапористее.

— Филипп…

Сын смотрел на нее с немым обожанием. Острая жалость охватила Элизабет. Филипп очень походил на своего отца — те же темно-карие глаза, тот же аристократический нос… а вот внутренне он не имел с Эдвардом ничего общего. Элизабет никак не могла представить себе Эдварда с синяком под глазом, даже в возрасте Филиппа.

Она шлепнула рукой по дивану.

— Я тут кое-что привезла для вас.

Карие глаза посмотрели на нее с опаской.

— А что?

— Коробку конфет.

Филипп стремглав рванулся к корзинке, стоявшей у его ног.

— Не следовало бы так вознаграждать дурное поведение, мама.

Неодобрительный голос принадлежал подростку, появившемуся в дверях.

Элизабет с нескрываемой радостью повернулась к старшему сыну.

— А ты не должен был позволять младшему брату связываться с парнем вдвое… — Не договорив, она испуганно вскрикнула:

— Ричард!

Сын выглядел бледным и изможденным, в нем с трудом можно было узнать мальчика, который на прошлых каникулах ежедневно приставал к ней с просьбой купить ему новый велосипед с тормозами. Даже его иссиня-черные, как у отца, волосы выглядели тусклыми и безжизненными.

Элизабет вскочила и потрогала его лоб.

— Ричард, ты не болен?

— Сейчас все в порядке.

— Почему декан ничего не сообщил мне?

— Да ничего особенного и не случилось, мама. Обычная простуда.

— Ты хорошо ешь?

— Ну, мама…

— Может, поедешь домой отдохнуть?

Он отстранился от ее руки.

— Нет.

— А как ты отнесешься к коробке ирисок? — спросила она с ехидцей.

Ричард лукаво улыбнулся:

— Вот тут никаких возражений не будет.

— Тогда давай присоединяйся к нам, будем пировать.

Филипп уже накинулся на корзинку, вытаскивая таившиеся в ней сокровища. Коробку с ирисками он торжественно вручил Ричарду. Все выглядело так, словно мальчики заключили тайный договор.

Между порядочными глотками яблочного сидра и кусками нарезанного ломтиками ростбифа, сочного стилтонского сыра, домашними соленьями и сдобными булочками, обильно начиненными клубничным джемом, Ричард хвастал своими успехами в учебе, а Филипп расписывал трюки и уловки, к которым он прибегал, чтобы отлынивать от занятий. За всем этим отпущенное им время пролетело слишком быстро. Элизабет упаковала в корзинку пустые тарелки и приборы — остатки еды она завернула в две салфетки.

— Ричард, ешь лучше. А ты, Филипп, больше ни с кем не дерись. А сейчас, не важно, на чье достоинство я посягаю, но я требую поцелуя от каждого из вас.

Филипп, словно только того и ждал, бросился к матери и спрятал лицо у нее на груди.

— Я люблю тебя, матушка.

Ричард уже перерос Элизабет на добрых пять дюймов, однако тоже обхватил мать руками и приник к ее шее, как когда-то, когда был еще совсем маленьким. Теплое, влажное дыхание обдало ее.

— Я тоже люблю тебя, мама.

Элизабет глубоко вдохнула запах его кожи. От него пахло туалетным мылом и потом, и еще каким-то единственным, свойственным только ему запахом. Ричард взрослел и отдалялся от нее, но пока еще от него пахло, как от маленького мальчика.

Она с трудом сдерживала выступившие на глазах горячие слезы.

— Ваш отец и я, мы тоже любим вас.

После этих слов наступило неловкое молчание. А затем, словно сговорившись, Ричард и Филипп оторвались от нее. В тот момент Элизабет поклялась себе, что сделает все возможное, чтобы сохранить семью.

Возвращение в Лондон было ужасающе долгим и нудным. Монотонное покачивание вагона, казалось, должно было убаюкать ее, однако заснуть так и не удалось.

Элизабет думала об Эдварде и его пустой постели. Она размышляла о сыновьях, о том, как они молча отодвинулись от нее при упоминании об отце. Она думала о лорде Сафире, о духах, которыми пропахла его одежда.

И как ни старалась, не могла представить себе, чтобы Эдвард так же пылко развлекался в объятиях своей любовницы, как это, без сомнения, делал лорд Сафир.

Извозчик ожидал ее на вокзале. Муж же опять отсутствовал.

Вежливо, но твердо отвергнув настойчивые предложения дворецкого и служанки поужинать, Элизабет приготовилась ко сну. И как только Эмма закрыла за собой дверь спальни, она вытащила книгу из секретера.

Книга пахла кожей и свежей типографской краской, как будто ее совсем недавно отпечатали. Элизабет осторожно раскрыла обложку и прочитала заглавие, вытисненное крупным жирным шрифтом на ярко-белой веленевой бумаге: «„ БЛАГОУХАННЫЙ САД“ ШЕЙХА НЕФЗАУИ. — Пособие по арабской эротологии (XVI век). — Пересмотренный и исправленный перевод «.

Эротология. Элизабет никогда раньше не встречалось такого слова. Издана в 1886 году… Она нетерпеливо пробежала глазами оглавление и остановилась на предисловии. Ее глаза сами выхватывали первые параграфы.

« Воздадим хвалу Творцу нашему, поместившему наибольшую усладу мужчины в естественные части женского тела и предназначившему естественным частям мужского тела доставлять величайшее наслаждение женщине.

Он не наделил части женского тела способностью получать удовольствие или удовлетворение, пока в них не проникнет мужской инструмент; и подобным же образом половые органы мужчины не будут знать ни отдыха, ни покоя, пока не проникнут в женские органы «.

Острый приступ желания внезапно охватил ее. Но тут же Элизабет вспомнился насмешливый взгляд бирюзовых глаз Рамиэля.

Она больше не сомневалась, что он согласился обучать ее чему бы то ни было только для того, чтобы унизить. Конечно же, мужчина его склада ни за что не простит женщине то, что она проникла в его дом обманом. И такой мужчина никогда не поймет, что женщина, в чьих волосах появились первые серебристые нити и чье тело несет на себе следы рождения двоих детей, жаждет любовных утех не меньше молодой, красивой женщины, не обремененной добродетелью.

С мрачным видом Элизабет подсела к секретеру, и достала перо и бумагу из верхнего ящика. Он не должен узнать, как она тоскует по обычным женским радостям.