Нежный плен

21.

В погожие рождественские дни обитателей Роузлинда не покидала тревога. Новости, полученные Джеффри от отца, были скверными. Большинство баронов, которых Джон уговорил присоединиться к нему, не только не прибыли, но даже не удосужились прислать свои извинения. В этом и состоял главный вопрос: на чью сторону встанет знать, когда нападет Филипп. Сомневаться в его вторжении не было никаких оснований. Во Франции полным ходом шла подготовка кораблей, людей и провизии. Похоже, Филипп лишь ждал благословения папы, а оно могло последовать в любой момент. Джеффри, руководивший обороной владений Элинор, а также земель Адама в Суссексе, пребывал в сильной тревоге: в случае нападения ему пришлось бы находиться в трех местах одновременно.

Ждать помощи от Иэна не приходилось. Пытаясь преподать хороший урок бунтовщикам, занять делом умы и тела своих воинственных вассалов, он провел несколько атак на укрепления самых ярых противников короля. Иэн по горло увяз в этой войне, вести которую зимой стало еще опаснее и тяжелее.

В конце января Джеффри написал Иэну письмо, спрашивая у того совета. Иэн предложил следующее: Адам должен временно покинуть Лестер и отправиться в Кемп с сэром I в качестве надежного помощника. Адам молод, но граф Лестерский дал ему отличное воспитание. Задача Адама — не ведение войны, а обеспечение гарантии того, что управляющие его замков не сдадутся Филиппу без сопротивления.

Ответ Иэна вызвал первое серьезное разногласие между Джеффри и Джоанной. Отчасти Джеффри сам был виноват, необдуманно высказав эту идею вслух. Он совершенно случайно обронил при Джоанне, что собирается послать за Адамом, чтобы юноша сам защищал свои владения.

— За Адамом?! — воскликнула она, и сердце ее сжалось от страха за брата. — Он еще ребенок! Это настоящее безумие!

— Адам не ребенок! — пылко возразил Джеффри, стараясь поверить в то, что говорит. — Ему почти шестнадцать лет! Через год или два его посвятят в рыцари, и он в любом случае будет защищать свои владения!

— Он сможет управлять ими, только если за его спиной будет стоять Иэн! — со страстью возразила Джоанна. — Его не оставят драться против Филиппа Французского в одиночку!

Тут Джеффри допустил вторую ошибку. Ему следовало бы показать Джоанне письмо Иэна, но из-за преданности отчиму своей жены он не захотел вызывать ее гнев к нему, что было сейчас абсолютно глупо. Ничего бы и не произошло. Джоанна знала, что Иэн безумно любит Адама; сам факт, что он настаивает на его переезде, убедил бы ее: опасность брату не угрожает. Но вместо этого Джеффри попытался урезонить жену.

— Основной груз ляжет не на плечи Адама. С ним поедет сэр Ги… он и будет присматривать за тем, чтобы Адам не натворил глупостей.

К сожалению, как бы Джоанна ни уважала сэра Ги, как бы ни была уверена в его преданности и добрых намерениях, она не питала надежд, что ему удастся справиться с Адамом.

— Сэр Ги! — воскликнула она. — И он сможет, по-твоему, пойти против воли Адама?!

Задетый за живое, Джеффри, понимая, что, случись с Адамом беда, не только Джоанна, но и он сам не простит этого себе, повернулся к жене.

— Как, по-твоему, я должен поступить?! — взорвался он, но тут же заставил себя успокоиться. — Я должен ехать в Мерси, чтобы убедиться в надежности обороны замка. Не забывай, что, если Даммартину не удастся склонить Ферра-на на нашу сторону, жители Нижних Стран, которые отлично справятся с болотами Мерси, примкнут к Филиппу. В этом случае Мерси примет на себя главный удар. То же может случиться и с Роузлиндом, в котором отличная гавань. Из всех наших земель Кемп в последнюю очередь может подвергнуться нападению.

— Понятно, — тихо сказала Джоанна.

— Я поговорю с Адамом, — попытался убедить ее Джеффри. — Объясню ему, что мы все погибнем, если он вступит в сражение с превосходящими силами противника и потерпит неудачу. Адам своенравен, но не глуп. Если с ним случится беда, я всегда приду к нему на помощь, будь я в Мерси или в Роузлинде…

— Понятно, — повторила Джоанна и, больше не сказав ни слова, вышла из комнаты.

Джеффри был раздосадован. Она рассчитывала, что он сам защитит их от беды… а вместо этого тащит ее брата из безопасного места и впутывает в конфликт. Да, его долг — защищать свою жену и ее родственников от любых неприятностей. Но Джоанна, похоже, переживает за остальных гораздо больше, чем за мужа! Он не может быть неприятен своей жене, нет. Она не скрывает своей любви к нему, но он почти не видит разницы между этой любовью и привязанностью к Брайану. И с ним, и с псом она просто играет: Брайану бросает палку, а с ним кувыркается в постели с одинаковой радостью и наслаждением…

Джеффри лишь утвердился в своем мнении, когда ночью Джоанна пришла к нему, гонимая страстью, несмотря на то, что ходила с подавленным видом большую часть дня и вечера и молчала. Очевидно, она смирилась с его доводами, решил Джеффри, а теперь хочет доказать это способом, который ему не может не нравиться. Однако, даже когда, тихо постанывая и извиваясь, Джеффри окунулся в колодец блаженств, открытый для него Джоанной, в нем все еще жила надежда, что она захочет поговорить с ним: сказать, что сожалеет, что любит и боится за него так же, как и за других милых ее сердцу людей, а не платить ему за огорчение лишь любовной усладой. Это слишком похоже на ласку по отношению к домашнему питомцу, которому хотят показать, что им довольны.

Подобные мысли для безумно влюбленного молодого человека были вполне естественными, хотя и абсолютно несправедливыми. Джеффри знал, что Джоанна отличается сдержанностью и редко говорит о своих чувствах вслух. К счастью, сейчас он решил оставить эти мысли при себе.

Молчание Джоанны, ее грусть исходили скорее от ощущения вины, нежели от страха. Стоило Джеффри сказать, что он примчится на помощь к Адаму, как Джоанна тут же поняла: защищая Адама, ее муж подвергнет и себя огромной опасности. Ей тотчас же захотелось закричать, чтобы он предоставил Адама самому себе. Но отвратительная мысль бросить младшего брата на съедение волкам ради спасения мужа настолько ужаснула Джоанну, что она подавила в себе всякое желание говорить на данную тему. Все, что Джоанна смогла сделать, так это страстно прижиматься к Джеффри, пытаясь дважды или трижды за ночь полностью слиться с ним.

Такое необычное поведение Джоанны еще больше встревожило Джеффри. Он со дня на день откладывал свой отъезд в Мерси, а Джоанна охотно искала предлоги, чтобы муж оставался с ней подальше. Но на пятый день марта пришлось действовать, и незамедлительно: король начинал собирать силы для борьбы с Филиппом Французским. Это означало, что Джеффри следовало набирать войско.

Однако, как на грех, в одной из первых же схваток Джеффри был серьезно ранен.

Джоанне немедленно сообщили о прибытии мужа и его состоянии. Когда Джеффри осторожно несли с корабля на берег, слуге приказали галопом мчаться в замок. Пока молодого лорда везли по дороге, для него там все уже подготовили. Из глаз Джоанны брызнули слезы. Но решительно подавляемый ею страх тут же свернулся где-то в самой глубине ее души маленьким холодным клубком — слезами да причитаниями раненому человеку не поможешь. Джоанна невозмутимо приветствовала Джеффри, пообещав ему, что он скоро поправится. Потом обработала его раны и накормила, не переставая улыбаться.

Джеффри не мог найти ни одного изъяна в нежности и заботливости жены. Она ни на минуту не отрывала от него глаз. Более того — предупреждала все его желания, прежде чем он сам осознавал, чего хочет: попить, изменить позу или облегчиться. Джоанна нежно и весело говорила с ним на любую тему, которая, по ее мнению, могла заинтересовать и отвлечь его, всегда готова была почитать ему или затеять какую-нибудь азартную игру, когда он чувствовал себя лучше.

И тем не менее где-то внутри себя Джеффри ощущал пустоту. Он видел до этого лишь любящих жен — леди Элинор и леди Элу. По сути дела, ни одна из них не знала, что такое покой. Обе женщины имели склонность проявлять свою любовь и удовлетворение в вечном недовольстве. Когда Иэн получал ранение в сражении, Элинор то называла его болваном за неосмотрительность, то пылко обнимала и целовала. Когда был ранен граф Солсбери, Эла бранила его за опрометчивость и любовь к риску, которая могла оставить ее вдовой, щедро сдабривая свое ворчание ласками. Джеффри совсем не хотел, чтобы Джоанна вела себя подобным образом. Он часто удивлялся, откуда у Иэна и отца столько терпения по отношению к своим женам. Джеффри не знал, чего хочет. Будь он уверен, что внимание, которым окружила его Джоанна, — лишь выражение ее любви, он считал бы себя счастливейшим человеком на земле. Сомнения мучили его, а внимание Джоанны было так дорого Джеффри, что он боялся потерять его, задав подобный вопрос.

Если не считать естественного страха за физическое состояние Джеффри, Джоанна была необыкновенно счастлива своим браком. Она не сомневалась, что Джеффри любит ее. Он охотно говорил ей о своей любви и признательности всякий раз, когда благодарил Джоанну за заботу о нем. Теперь она любила его так же сильно, а следовательно, гораздо лучше понимала каждый взгляд и жест Джеффри. Когда Дела его пошли на поправку, ей, как ни странно, стало не по себе. Что-то в глазах Джеффри говорило ей, что не все так уж и хорошо, что за всеми его «спасибо» и «любимая» кроется неудовлетворенность. Джоанна ломала голову, пытаясь понять, чем не угодила мужу, но не находила ответа. Сознавая, что больному человеку нельзя надоедать вопросами, она тем не менее постоянно спрашивала его: «Чего ты еще хочешь?»

Джоанне так хотелось угодить Джеффри, что она стала Делить с ним постель задолго до того, как он достаточно окреп, что, по ее мнению, было весьма глупо. Нет, это не причинило ему вреда: Джоанна хорошенько заботилась о том, чтобы Джеффри не двигался и его рана не открылась снова. Ее предупредительность успокаивала его, но только на время. Вскоре в его глазах появлялась прежняя озабоченность, хотя он и улыбался при этом. Единственное, что уяснила себе Джоанна, — неудовлетворенность Джеффри не имеет к ней никакого отношения, он ручается, поскольку не находится с армией. Страх за Джеффри настолько овладел Джоанной, что отравлял даже ее радость его присутствия, делал ее поведение неестественным.

Благодаря молодости и физическому здоровью от природы, а также безграничной нежности и вниманию жены Джеффри поправлялся очень быстро. От него не ускользнуло, что по мере его выздоровления, а он уже занимался верховой ездой и упражнялся с Тостигом в поединках, Джоанна все сильнее отдаляется от него. Разговаривать о войне ей было противно. К сожалению, определить, в каком направлении дуют порывы чувств Джоанны, не представлялось возможным. Все, кого она любила, в какой-то степени оказались втянутыми в войну: Адам охранял Кемп и часть побережья близ него; Иэн находился с королем в лагере у Барем-Даун; Элинор, полагаясь на способности дочери управлять Роузлиндом, осталась в Мерси, пока сэр Джон находился в королевских войсках в Ипсуиче. Джеффри не решался спросить у Джоанны, за кого она боится больше всего. Она сама только усилила его терзания, отказавшись вообще говорить что-либо, когда он стал рассуждать, где лучше встретить Филиппа: на суше или на море. Джоанна не хотела чувствовать себя виноватой, если Иэн, а возможно, и Адам подвергнутся опасности в сражении на земле. Но в глубине души она знала, что любой выбор был бы для нее слишком тяжелым.

Джеффри так и не дождался никакого признания от Джоанны.

В двадцать шестой день мая в Роузлинд вечером приехал граф Солсбери, очевидно, чтобы навестить сына. Он был искренне рад увидеть Джеффри почти полностью поправившимся. Граф привез с собой новости огромной важности. Они полностью поглотили его, иначе граф заметил бы, с каким холодком приветствовала его невестка. У Джеффри отлегло от сердца: значит, Джоанна понимает, что граф Солсбери намерен вернуть Джеффри к его обязанностям, если он вполне здоров, и это злит ее. Джеффри тихо посоветовал Джоанне придержать язык и с искренним вниманием стал слушать, что говорит отец.

Когда граф Солсбери закончил, Джеффри лишь улыбнулся, но глаза его загорелись:

— Когда мы выступаем?

— А ты готов? — с тревогой и гордостью за сына спросил граф.

Джоанна так воткнула в ткань иглу, которой расшивала перчатку, словно это был кинжал, нацеленный в самое сердце графа Солсбери.

— Конечно! — заверил Джеффри отца. — Я все еще немного неловок, но всю последнюю неделю ездил верхом и занимался фехтованием с Тостигом.

Джоанна швырнула пяльцы для вышивания на стол с такой силой, что добрая половина пряжи взлетела в воздух и свалилась на пол. Граф Солсбери отвернулся, а Джеффри улыбнулся жене. Джоанна прикусила губу и молча удалилась из зала в свою комнату.

— Боюсь, Джоанна не придерживается того же мнения, мой мальчик, — с беспокойством сказал граф Солсбери. — Я не отрицаю, что крайне нуждаюсь в тебе. Когда тебя ранили, мне словно правую руку отрубили. Однако лучше все оставить как есть. А то не дай Бог тебя ранят снова или откроется эта рана… Я не уверен, что должен поверить тебе на слово. Наверное, я сам спрошу Джоанну…

— Нет! — перебил его Джеффри. — Клянусь вам, что я не переоцениваю свое состояние! Осмотрите меня сами, и вы увидите, что я абсолютно здоров. Если бы это было не так, Джоанна сразу же сказала бы вам. Когда мы выступаем?

— Подготовку начинаем завтра утром, а отправляемся послезавтра с утренним приливом, — ответил граф, которого все еще не оставляли сомнения.

— Отлично! — воскликнул Джеффри. — Тем меньше будет злиться Джоанна! А теперь, поскольку она ушла, расскажите мне, что нас ждет.

Граф Солсбери описал ситуацию со слов Вильяма Голландского и Ренода Даммартина, которые оба уже находились в Портсмуте и намеревались сопровождать их. Пока он говорил, его тревоги улеглись. Джеффри не будет командовать ни одной битвой, ибо эти обязанности возьмут на себя граф Голландский и Даммартин. Граф Солсбери не отойдет от сына и будет присматривать за его охраной и за тем, чтобы тот не переутомился.

Когда они все обсудили, Джеффри, приняв предложение отца относительно второй роли в сражении, ибо признавал, что Даммартин и Вильям имеют гораздо больше опыта и занимают более высокое положение, проводил его в постель и поднялся наверх к жене.

Джоанна молча стала помогать Джеффри раздеться.

— Я должен ехать, — тихо сказал он, — и ты это знаешь.

— Я знаю, что ты хочешь, страстно желаешь уехать, — холодно ответила Джоанна. — Если бы опасность угрожала нам, я еще согласилась бы с тобой. Но, поскольку мы нападаем сами, мне остается думать, что ты сам рвешься в пекло.

Джеффри задумался на мгновение. В ее словах есть, конечно, большая доля истины…

— Когда друг зовет на помощь, необходимо откликнуться, ибо таким образом ты защищаешь и себя, — сказал он.

— Этот «дражайший друг» еще несколько месяцев назад был нашим врагом! — раздраженно заметила Джоанна.

— Не будь глупой! — огрызнулся Джеффри. — Друг он или нет, но навлек на себя беду, защищая наши интересы. Разве мы не должны откликнуться на его призыв?

Джеффри был прав, но настроение Джоанны от этого нисколько не улучшилось. Она, все еще сердясь, опустилась на колени и стала развязывать его подвязки и шнурки. Поскольку сейчас Джоанна не смотрела на Джеффри, он позволил себе улыбнуться. Когда Джоанна, развязав тесемку, резко потянула за нее, ноги Джеффри вдруг запутались в одежде. Он ухватился за Джоанну, чтобы удержаться, но ее тоже качнуло в сторону. По воле провидения, Джеффри, наткнувшись на кресло, не рухнул всей своей тяжестью на жену. Однако кресло сдвинулось, а Джоанна вскрикнула в испуге. В результате они оба оказались на полу, на ковре перед камином. Пес весом в пятнадцать стоунов тут же взгромоздился на них и принялся лизать то одно лицо, то другое.

— Прочь! — закричали Джеффри и Джоанна одновременно. — Пошел прочь!

— Ты ушибся, Джеффри? — спросила Джоанна, пытаясь понять, хочет она этого или боится: ее муж и не порывается подняться, а ей, оказавшейся наполовину под его телом, не двинуться так, чтобы не свалить его с себя.

— Я задел только свое сердце, — ответил Джеффри, покусывая ее подбородок. — Ты так красива, Джоанна! — бормотал он, целуя теперь ее шею.

Джоанну настолько разозлило рвение, с каким Джеффри встретил предложение своего отца вернуться к активной деятельности, что она уже намеревалась показать мужу при прощании полное свое равнодушие.

Он любит ее гораздо больше других женщин, но, несомненно, не так, как любит убивать врагов!

Однако их искренний, дружеский смех уже не позволил ей натянуть на себя маску уязвленного самолюбия. Кроме того, Джоанна была далеко не равнодушна к ласкам мужа, а мысль соединиться с ним на ковре выглядела заманчивой.

— Джеффри… — прошептала она, пытаясь высвободиться из-под него, — тебе хочется меня покинуть?

— Ты что, с ума сошла? — прошептал он в ответ.

Джеффри уже нашел для своего рта занятие поинтереснее, нежели отвечать на глупые вопросы. Вскоре он привел Джоанну в такой экстаз, что ей стало не до вопросов. Джеффри освободился от одежды сам, не причинив Джоанне беспокойства. Затем, без труда развязав ее пояс и распахнув платье, положил Джоанну на спину. Он почувствовал, что она вся дрожит. Пол пропускал холод даже через ковер. Джеффри притянул Джоанну к своему обнаженному теплому телу и сам лег на спину. Распахнутое платье Джоанны накрыло их, как покрывалом.

— Давай! — прошептал он. — Оседлай меня сверху, как это ты делала, когда я был еще слишком слаб для выполнения мужской роли. Доставь мне это удовольствие…

Если бы Джоанна могла сейчас соображать, то мысль об опасности для Джеффри того, к чему он так стремился сейчас, превратила бы ее в ледышку. Однако этого не случилось. Ее пронзила боль, лишь усилившая сладостные ощущения в пояснице, когда Джеффри страстно принялся целовать ее грудь. Муки страсти вызвали на ее глазах слезы, но ощущение стекающей по щекам влаги лишь придавало таинственность любовной игре.

Джеффри возбуждала сама мысль о таком необычном слиянии. Его жена плачет и покачивается над ним, ощущение холода в спине и жар груди Джоанны у подбородка… Он не кричит и не стонет, боясь снова привлечь внимание Брайана. Вот уже сладострастная волна захлеснула его. Уже дважды Джеффри сжимал бедра Джоанны, чтобы сдержать ее и не подойти к преждевременному концу этого наслаждения. Когда в третий раз он попытался сдержать ее, она забилась над ним в таком оргазме, который тут же стал общим для них обоих.

Позже, когда к Джеффри вернулись силы, он отнес Джоанну на кровать.

— На этот раз можешь не бояться за меня, — успокоил он жену, ложась рядом с ней. — Мой отец дорожит мной гораздо больше, чем ты думаешь. — Джеффри лишь засмеялся и еще крепче прижал Джоанну к себе, когда она попыталась высвободиться из его объятий. — Уверяю тебя: я нужен ему лишь как писарь, чтобы вести счета и заниматься всякими подобными мелочами. У него нет недостатка в военачальниках. С ним Даммартин и граф Голландский.

Джоанна вздохнула и успокоилась. Она отлично знала, что граф Солсбери не станет без надобности подвергать Джеффри опасности. Не было никакого смысла злиться и плакать только из-за того, что мужчины всегда остаются мужчинами.

— Ты действительно будешь осторожен? Обещаешь мне?

— Значит, я дорог тебе? — спросил Джеффри, млея от удовольствия, что на этот раз Джоанна открыто признается ему в любви.

— Лучше знакомый черт, чем неизвестное черт-те что, — ответила Джоанна, подстраиваясь под его тон.

Потрясенный, Джеффри затих.

Похоже, из Джоанны просто невозможно выжать признание в любви! Раньше, когда он говорил, что любит ее, она отвечала поцелуями. Теперь же он задал ей прямой вопрос, а она лишь отшутилась. А может, это вовсе не шутка? Может быть, он и есть для нее «дьявол», милый сердцу «дьявол», надежный и родной? Не добившись ее любви почти за полгода совместной жизни, смеет ли он вообще уповать на эту любовь?

Джеффри открыл было рот, чтобы прямо спросить у Джоанны об этом, но она уже заснула. Опять отсрочка?

— Я глупец, — пробормотал он. — Я знаю, что она любит меня. Знаю! — Однако в его голосе не чувствовалось уверенности. Он так надеялся получить ответ от самой Джоанны, но снова потерпел поражение.