Стас улыбается, увидев меня входящую в палату. Бледный, с повязкой на голове выглядит очень болезненно.
— Я принесла станок и пену, чтобы побриться, а то ты колючий, — прижимаюсь к нему щекой и целую в губы. — Бороды сейчас, конечно, в моде, но ухаживать за ней в больничной палате не подходит. Оставим до дома.
— Спасибо!
— Ещё взяла вещи. Надо будет переодеться. Грязное я заберу домой в стирку. Снимай, я помогу.
Во взгляде Воронина появляется растерянность.
— Ты меня стесняешься?
— Нет… Я сам поменяю одежду.
— Брось, Стас, можно подумать, я у тебя чего-то не видела.
— Могу я побыть немного самостоятельным?
— Можешь. Я тогда пойду, наберу горячей воды, а ты переодевайся, — достаю из пакета вещи и кладу на тумбочку.
Сутки как из реанимации перевели в обычную палату. Он иногда ещё не сразу реагирует на слова и просьбы, есть заторможенность. Но должно пройти со временем.
Набираю в кулере горячую воду. На обратном пути меня перехватывает в коридоре медсестра.
— Доктор сделал назначение препаратов, — отдаёт рецепт. — Надо в аптеке будет забрать.
— Хорошо, — пытаюсь разобрать латинские каракули на бланке.
— Ещё должен зайти физиотерапевт, осмотреть и назначить программу тренировок и систему массажа.
— Это ещё зачем?
С Алиской после комы работал физиотерапевт, восстанавливали атрофированные мышцы. Массажи и уколы делали.
— Вы же хотите, чтобы он снова ходил? — смотрит на меня удивлённо.
— Хочу… Подождите! Я чего-то не понимаю. Он что не ходит?
— Ходить пока рано, он ног не чувствует. Боже! — хватается за голову, увидев моё охреневшее выражение лица. — Вам не сказали?
— Нет.
— Извините… Я думала, врач вам уже всё рассказал.
— Подержите! — всовываю ей в руки баночку с водой и направляюсь в ординаторскую.
— Почему вы не сказали, что у Воронина отказали ноги? — ударяю ладонью по столу, войдя в кабинет.
Коллеги косятся на доктора Кудряшова, оперировавшего Стаса.
— Давайте без экспрессии, — поднимает на меня глаза, оторвавшись от чтения медицинской карты. — Операция прошла успешно. Ничего связанного с моей специализацией у него нет.
— То есть?
— В голове дело. Точнее в психо-соматике. Наймите хорошего психотерапевта, а лучше психиатра. У пациента диссоциативная амнезия. Ему память вернуть надо.
— Не волнуйтесь, с этим мы разберёмся. Только как это связано с параличом?
— Девушка, я вам говорю — в моей области проблем больше нет. Опухоль я удалил. Потерянные на время функции скоро вернутся. Возможно, и способность ходить тоже. Иногда больные после операций похожи на овощи, а через пару недель трудно сказать, что у них вообще что-то было в голове. Терпение. Вам тоже советую магний для успокоения нервов попить.
— Да пью я уже! — вскрикиваю.
— Тогда добавьте дозировку. А лучше к врачу обратитесь. Сейчас будет нелёгкий период и вам нужно спокойствие и самообладание.
— Да идите вы! Со своими советами! — выхожу из кабинета, хлопнув дверью.
Нужно как-то собраться. Дышу глубоко, вдыхая через рот и выдыхая через нос. Ой, права Гасанова, в такой ситуации это нихера не помогает. Выхожу на лестницу и распахиваю окно, чтобы подышать свежим воздухом, в глазах мутнеет. С улицы обдаёт жаром от раскалённого асфальта. Дождя уже две недели не было, жарко невыносимо. Не будь кондиционеров — сдохнуть можно.
— Вам нехорошо? — трогает меня за плечо проходящая мимо по лестнице санитарка лет под шестьдесят.
— Что? Да… Немного… Голова закружилась…
— Присядьте, — показывает на подоконник. — А то упадёте прямо на лестнице в обморок и сломаете чего-нибудь. Не удивительно, что голова кружится — жарища такая стоит. Сама с давлением мучаюсь, — помогает мне сесть. — Может, водички принести?
— Нет… Спасибо… Я посижу, и всё пройдёт.
— У вас здесь лежит кто-то?
— Да. Мужчина. Мой…
— Не женаты, что ли?
— Нет.
— Не любите? Или не зовёт?
— Недавно вместе.
— Ясненько. Ну, что? Полегчало?
— Да.
— Тогда я пойду. А вам удачи! Берегите своего мужчину и себя, — похлопывает меня по руке.
— Обязательно. Спасибо!
Посидев ещё немного, возвращаюсь на этаж, опять набираю горячую воду. Воронин уже переоделся. Ловит мой пылающий злобой взгляд.
— Что случилось?
— Ноги согни, — цежу сквозь зубы.
— Зачем?
— Хочу посмотреть, всё ли у тебя в порядке.
— Рассказали, да?
— Нет, блядь! Птички напели! Стас, я на дуру похожа? Ты думаешь, я бы не заметила, что у тебя ноги отказали? Тебя поэтому в реанимации четыре дня держали?
— Да. Я попросил. Я не знал, как тебе об этом сказать.
— Ртом. Господи, Воронин, я не маленькая девочка, чтобы меня беречь. Я взрослая и сильная, чтобы меня чем-то сломать — надо сильно постараться. Каждая трудность подталкивает к поиску её решения.
— Не хочу быть тебе в тягость. Врач говорит, что способность ходить вернётся. А если нет? Если я никогда не встану? Ты будешь жалеть меня, и терпеть рядом.
— Делать мне больше нехер. Я это буду делать, потому что люблю тебя и хочу быть вместе, помогать. А не то, что ты себе напридумывал в дурной башке! — хватаю с тумбочки полотенце и прижигаю ему по плечу. — Прости… — опускаю руки, увидев его ошалевший взгляд. — Сорвалась. Нервы ни к чёрту…
Снова накатывает дурнота. Буквально падаю возле него на кровать, кладу голову на плечо. Дышу через раз, сердце колотится, словно стометровку за десять секунд пробежала.
— Лиль, ты как себя чувствуешь? Побледнела резко, — гладит с волнением по лицу.
— Голова закружилась…
— Ты по ночам спишь?
— Сплю. Знаешь же.
Да, я до сих пор отрубаюсь, когда он засыпает. Но только тогда, когда сон естественный, а не под наркозом или препаратами. Чем мы ближе, тем узы как-то меньше действуют. Но снов почти не вижу или они настолько невнятные, что разобрать их не получается. Будто помехи от радио в голове.
— Я тут подумал… А может это Прасковея на меня порчу какую-нибудь навела из мести?
— Чего? — приподнимаюсь и смотрю в его наивное лицо. — Сам-то понял, что сказал? Какая порча? Двадцать первый век на дворе, а ты в бабкины сказки веришь.
— Она может. Я видел.
— Серьёзно?! Даже если это так, то она пожалеет, что со мной связалась. Я её к чертям в адской сковородке жариться отправлю.
— С этим не шутят, — посмеивается.
— А я и не шучу. У нас свои силы имеются, посветлее.
— Ты о чём? — непонимающе покачивает головой.
— Не важно. Я поговорю с Алисой, она продолжит терапию с тобой. Ты всё вспомнишь. И на ноги тоже встанешь. Обещаю! У Ника массажист крутой есть, он лежачих поднимает.
— Знаю я его массажистов! — произносит весело. — Они не то массируют.
— Оу, а у тебя прогресс! Вспомнил гасовских баб. Они в прошлом давно. Сейчас у него мужик, мануальный терапевт. У меня спину несколько месяцев назад заклинила, я дышать боялась, не то, что двигаться. Так он мне что-то пощёлкал в позвоночнике, и как новенькая стала. Он и процедуры всякие делает восточные, иглоукалывание. Рефлексотерапия. Без него Гас с такими нагрузками давно бы загнулся. Надо ему написать, у меня номер где-то остался, — достаю телефон.
Открываю нашу переписку.
— Блин… — беззвучно ругаюсь.
Стас прекрасно всё видит на экране. Врач кокетничал со мной, приглашал на свидание, но я слилась.
— Может не стоит? — смотрит Воронин ревниво.
— Не было ничего, — уверенно набираю сообщение. — А хорошие спецы на дороге не валяются.