Неизбежность (СИ)

Аддамс стискивает зубы до скрежета.

Девица за стойкой глуповато хихикает, смущенная неожиданным комплиментом, с которым Уэнсдэй категорически не согласна. Как по ней, Сьюзанн неплохо смотрелась бы не в белом халате, а на электрическом стуле в подвале родового поместья Аддамсов.

— Ладно, но только недолго. У вас есть двадцать минут до обхода врача. Пойдемте, я провожу, — медсестра вскакивает со своего места.

С присущей настоящему детективу внимательностью Уэнсдэй замечает, как девица жеманно приглаживает волосы и якобы случайно расстегивает верхнюю пуговицу на халате. Пока они следуют петляющими коридорами вслед за медсестрой, раздраженная Аддамс сверлит её спину пристальным неприязненными взглядом.

— Все в порядке? — шепотом спрашивает Ксавье, склонившись к её уху. — Ты какая-то… недовольная. Ну точнее, более недовольная, чем обычно.

— Настоящие детективы не используют такие унизительные методы, это непрофессионально, — ядовито шипит Уэнсдэй, сверкнув глазами.

— А взятки, значит, используют? — он шутливо копирует её язвительный тон, вызывая еще большее раздражение. — И вообще, какая разница, какой метод? Главное ведь результат, а он налицо.

— Меня едва не стошнило, — она презрительно кривит губы. — Выглядело так, будто ты намерен поиметь эту фривольную девицу прямо на её рабочем месте.

— Господи, Уэнсдэй, что за глупости… — он сокрушенно качает головой, но вдруг замедляет шаг и заглядывает ей в лицо с ироничным любопытством, — Хотя подожди-ка… Ты что, ревнуешь?

— Нет.

— Да. Точно.

— Заткнись или я зарежу тебя во сне.

Медсестра останавливается возле тяжелой металлической двери, выкрашенной в темно-серый и местами покрытой точками ржавчины. Достаёт из кармана халата объемную связку ключей и по очереди вставляет два из них в широкие замочные скважины, после чего одновременно поворачивает. Надрывно скрипят огромные тяжелые петли, и дверь приоткрывается.

— Он под препаратами, сдерживающими трансформацию, — сообщает девушка, поминутно стреляя глазами в сторону Ксавье. — Но не рекомендую переступать черту на полу. Хайды мало изучены и могут быть опасны даже в состоянии ремиссии.

— Спасибо, Сьюзи, мы примем к сведению, — Торп отвечает ей загадочной полуулыбкой, и щеки медсестры слегка розовеют. Уэнсдэй мгновенно одаривает её самым уничижительным взглядом, на который только способна.

Когда дверь с грохотом распахивается, их взгляду предстает крохотная палата, больше напоминающая тюремную камеру — под потолком узкое окно с решеткой из толстых прутьев, приваренная к стене койка с тонким матрасом, из которого местами торчат клочки ваты, маленький столик из нержавеющей стали и пара стульев.

А посреди этого скудного убранства прямо на полу сидит осунувшийся Тайлер, закованный в цепи, закрепленные к стене толстым металлическим кольцом.

В сущности, Уэнсдэй не слишком удивлена увидеть его в заточении. Она слишком отчетливо запомнила вылинявшую темную шерсть второго Хайда — отличие было слишком очевидным, чтобы она всерьез продолжала верить в причастность Галпина к новой серии убийств. Но причастность вполне могла оказаться косвенной. Как знать, вдруг психопатка Лорел Гейтс, ослепленная жаждой мести, сумела отыскать и пробудить сразу двух монстров? Нужно попытаться вытянуть информацию у непосредственного участника событий.

— Оставьте нас, — безапелляционно заявляет Аддамс, скосив глаза на медсестру. Та неуверенно мнется на месте — очевидно, её инструкции запрещают подобные вольности.

— Все в порядке, Сьюзи, — Ксавье одаривает девицу ободряющей улыбкой. — Это не займёт много времени.

— Хорошо… Но не забывайте про черту, — Сьюзан кивком головы указывает на широкую полосу красной краски, разделяющую палату на две равные половины, после чего выходит за дверь.

Они синхронно усаживаются на стулья.

Галпин мрачно следит за происходящим, глядя исподлобья туманным расфокусированным взглядом. Под ввалившимися глазами залегли глубокие тени, засаленные кудрявые волосы беспорядочно взъерошены, а серая пижама, больше напоминающая тюремную робу, измята и местами испачкана. Похоже, он слабо осознает реальность — на посеревшем лице написано абсолютное равнодушие к окружающему миру.

— Здравствуй, Тайлер, — негромко произносит Уэнсдэй ровным тоном, привлекая к себе внимание.

Хайд трясет головой, словно силясь сбросить наркотический дурман, и упирается в нее потухшим взглядом.

Очевидно, лишь спустя несколько минут размышлений до его опьяненного сознания доходит, что это не галлюцинация.

— Черт, ты и вправду тут… — глухо произносит он севшим голосом, и в светлых глазах вспыхивают отголоски былой неприязни.

— У меня есть к тебе дело, — медленно чеканит Аддамс, впившись в Галпина прямым немигающим взором. — В окрестностях Невермора снова происходят убийства. И это делает кто-то из твоих собратьев.

— Какая хорошая новость… — бормочет Тайлер, потирая лоб тыльной стороной ладони. А секундой позже изнеможенные черты вдруг искажает выражение кристально чистой, незамутненной ненависти. — Может, и ты наконец сдохнешь.

— Что тебе об этом известно? — Уэнсдэй прищуривается, внимательно улавливая малейшие изменения в его поведении.

Но Галпин сохраняет непроницаемое молчание, продолжая сверлить её убийственно-яростным взглядом. Жаль, что здесь нет возможности применить к нему пытки.

Аддамс решает зайти с другой стороны.

— Мы можем заключить сделку, — предлагает она. — В обмен на информацию я…

— Тебе нечего мне предложить, — перебивает Тайлер, сардонически усмехнувшись.

— А как насчет твоего отца? — вкрадчиво продолжает Уэнсдэй. — Вряд ли у шерифа хорошее жалование. А содействие моей семьи может обеспечить ему безбедную старость.

— Мне плевать, как он сдохнет. И знаешь что, Аддамс? — он медленно поднимается на ноги, звеня оковами, и выдерживает непродолжительную паузу, после чего презрительно выплевывает. — Да пошла ты нахуй, чокнутая психопатка.

— Придержи язык, Галпин, — сквозь зубы цедит Ксавье, взирая на того с нескрываемой ненавистью.

— О, еще один богатенький псих… — изможденное посеревшее лицо кривится в злобной ухмылке. — Смотрю, по-прежнему бегаешь за ней как щенок? Она хоть раз тебе дала? Вряд ли. Держу пари, она фригидная.

— Заткнись, ублюдок! — Ксавье резко вскакивает на ноги, и стул за его спиной с грохотом опрокидывается.

— Сядь. Он намеренно провоцирует, — вишневые губы Аддамс искажает тень презрительной усмешки. Вероятно, со стороны действительно выглядит так, будто она приказным тоном одернула свирепого пса на поводке, но ей тотально наплевать на мнение серийного убийцы. — Ведь это единственное, на что он способен в нынешнем положении.

— Знаешь, Галпин, я уеду отсюда через десять минут. Или через пять. Или когда захочу. А ты так и подохнешь в этих стенах, — Ксавье решительно направляется к двери. — Идем, Уэнс. Этот урод ничего не скажет.

Новое обращение неприятно режет слух, но Аддамс не намерена доставлять Галпину удовольствия лицезреть их очередную ссору. Поэтому она поднимается со своего места и поворачивается к выходу из палаты. Ксавье открывает перед ней дверь, пропуская вперед, и в самую последнюю секунду демонстративно приобнимает за талию, презрительно сверкнув глазами в сторону Тайлера.

Его мстительность даже немного забавляет — настолько, что она не спешит сбрасывать руку со своей талии.

И отстраняется лишь тогда, когда тяжелая дверь с грохотом захлопывается за спиной.

— Никогда больше не вздумай называть меня Уэнс.

Впрочем, она скорее изображает раздражение, нежели испытывает его на самом деле.

Когда они усаживаются в машину, в кармане пальто оживает телефон. Несколько секунд Уэнсдэй взирает на незнакомый номер, после чего проводит по экрану слева направо, принимая звонок.

— Лаборатория Джерико… — слышит она смутно знакомый голос на том конце трубки. — Простите за задержку. Результаты анализа готовы.

— И? — Аддамс невольно задерживает дыхание.

— Сравнительный анализ показал, что ДНК совпало…

— Это невозможно, — она бросает отрывистый растерянный взгляд в сторону лечебницы.

— …но только на пятьдесят три процента. Такой результат означает близкое кровное родство. Отец или…

— Мать.

Комментарий к Часть 16

Автор учился в медицинской академии, но вообще не умеет в генетику хд

Но по логике вещей, примерно настолько и должно совпадать ДНК между родителями и детьми, хотя хз. Если есть тут у меня знающие люди — поправьте)

========== Часть 17 ==========

Комментарий к Часть 17

Тут чутка songfic, поэтому саундтрек особенно обязателен к прослушиванию:

Alessandro Safina — Luna tu

Приятного чтения!

Уэнсдэй быстро, но аккуратно складывает пижаму и убирает её в рюкзак. Направляется в ванную комнату, чтобы забрать оттуда расчёску и косметичку. Выбрасывает в мусорное ведро опустевший бумажный стаканчик из-под тройного эспрессо. Подобные механические действия, производимые словно на автопилоте, всегда помогают ей сосредоточиться на размышлениях.

И как только она могла быть настолько слепой, чтобы упустить из виду самую очевидную версию? Пока она с удвоенным усердием копала под Мартинес, разгадка лежала буквально на поверхности. Впрочем, совершенно нет смысла тратить время на самобичевание.

Гораздо продуктивнее будет сосредоточиться на решении проблемы.

Аддамс на минуту прикрывает глаза, привычно рисуя в голове подобие математической задачи. Итак, теперь ей известно, кто скрывается под личиной Хайда. Если отбросить побочные вопросы вроде того, где всё это время находилась мать Тайлера и каким образом ей удалось незаметно вернуться в Джерико, остается самый главный — как её остановить?

Соваться в полицейский участок в надежде заручиться поддержкой шерифа по-прежнему бессмысленно. Наверняка, Галпин-старший уже в курсе, что за чередой новых убийств стоит его благоверная. И раз он до сих пор ничего не предпринял, придётся разбираться исключительно своими силами.

Кажется, в ночь встречи с Хайдом Эмили клятвенно заверяла её, что может достать боевые патроны. Пожалуй, стоит начать именно с этого.

Если этот вариант не сработает, придется вновь обратиться к родителям. Конечно, дядя Фестер справился бы с задачей отыскать огнестрельное оружие в разы лучше, но Уэнсдэй не имеет ни малейшего понятия, куда его на этот раз забросила полная авантюр жизнь.

Погрузившись в свои размышления, она практически не замечает Ксавье, который взирает на её размеренные сборы с каким-то поникшим видом. Вспоминает о его присутствии лишь тогда, когда он подходит ближе и осторожно сжимает её плечо.

— Уэнсдэй, мы можем поговорить? — его голос звучит непривычно серьезно и собранно.

— Если ты снова намерен пытаться меня остановить, предупреждаю сразу — не трать время зря, — твердо заявляет Аддамс тоном, не терпящим возражений.

— Нет, я совсем не об этом… — Ксавье выдерживает длительную паузу, очевидно, подбирая наиболее убедительные слова. — Пожалуйста, выслушай меня. У меня есть всего одна… просьба.

Он настойчиво тянет её на диван.

Поколебавшись с минуту, Уэнсдэй присаживается на кожаный подлокотник и, скрестив руки на груди, выжидательно взирает в сторону Ксавье. Тот неуверенно мнется на месте, разглядывая симметричный узор из геральдических лилий на светлом ковролине.

Какого черта он опять задумал? Пусть только попробует снова заикнуться о возможных рисках расследования.

Терпение никогда не было её сильной чертой, и затянувшееся молчание понемногу начинает вызывать раздражение.

— Уже пять часов вечера. Даже если мы отправимся в путь прямо сейчас, очень скоро стемнеет, и придется ехать всю ночь… — он сообщает совершенно очевидную информацию. Сочтя странный монолог недостойным своего внимания, Аддамс тянется к стоящему у ног рюкзаку, намереваясь в последний раз проверить его содержимое. Заметив угасший интерес к собственной персоне, Ксавье вдруг поднимает взгляд и, наконец решившись, на одном дыхании выдает. — В общем, давай останемся еще на одну ночь… И сходим… на нормальное свидание.

Oh merda.

Все-таки ему удалось её удивить.

Уэнсдэй возвращает рюкзак на пол.

— Ты серьезно? — на всякий случай уточняет она.

— Похоже, что я шучу?

— Нет, просто не понимаю, как ты можешь думать о подобных глупостях во время серьезного расследования, — непроницаемое выражение лица чуть меняется, становясь скептичным.

— Уэнсдэй, послушай… — Ксавье усаживается на диван рядом с ней и бросает быстрый взгляд на её сцепленные в замок пальцы, словно намеревается взять за руку, но в последний момент останавливает себя усилием воли. — Я никогда тебя ни о чем не просил. Вернее, я просил не лезть в это дело, но ты не посчитала нужным прислушиваться к моему мнению. И я принял твое решение и готов последовать за тобой. Готов рискнуть жизнью, если потребуется. Но сейчас… я настаиваю.

— Хм, — Уэнсдэй неопределенно пожимает плечами.

— Может, мы все скоро умрем, и такой возможности больше не представится.

Он пытается пошутить в слабых попытках разрядить напряженную атмосферу, но шутка выходит неловкой.

Ведь в ней есть весомая доля истины.

Как и в его монологе в целом.

— Дай мне ключи от машины… — Аддамс протягивает раскрытую ладонь.

— Черт, так и знал, что было глупо предлагать такое… Извини, — с кислым выражением лица он принимается шарить по карманам. Уэнсдэй машинально закатывает глаза.

— Мне понадобится другое платье… для этого твоего «нормального свидания».

Стоя в примерочной торгового центра, она придирчиво осматривает свое отражение в огромном зеркале с подсветкой, все еще до конца не веря, что действительно согласилась на подобную идиотскую авантюру.

Но то, с какой самоотверженностью Ксавье следовал за ней все это время, действительно немного… впечатляло.

Даже суровое рациональное мышление покорно умолкло.

В сущности, что критичного, если они и впрямь проведут один-единственный вечер без напряженных размышлений о нависшей угрозе? Возможно, небольшой перерыв даже пойдет на пользу, позволив разложить по полочкам спутанные мысли. А по возвращении в Невермор она непременно продолжит дело с новыми силами.

Остановив свой выбор на приталенном платье из плотной черной ткани с длинными широкими рукавами и открытыми плечами, она расплачивается наличными и возвращается в машину. Бросив пакет на заднее сиденье, где уже лежит темная коробка с лодочками на непривычно тонких каблуках, Уэнсдэй вставляет ключ в зажигание. Когда она выворачивает руль, выезжая с парковки, в голове вспыхивает непрошеная мысль — она совершенно не ощущает ни дискомфорта, ни угрызений совести, что тратит драгоценное время таким глупейшим образом.

Все происходящее сейчас до тошноты обыденно и кардинально не вяжется с привычным образом жизни, но кажется вполне… естественным. Oh merda. Даже в самых страшных ночных кошмарах Уэнсдэй не могла представить, что однажды действительно будет выбирать наряд для самого обычного человеческого свидания.

Вернувшись в отель, она застает Ксавье, который, сосредоточенно сдвинув брови, безуспешно пытается повязать галстук. Очевидно, он тоже успел прогуляться до магазина, чтобы обзавестись простым, но достаточно элегантным темным костюмом. Уэнсдэй наблюдает за его мучениями пару минут, после чего подходит ближе и решительно отстраняет его руки.

— Есть в мире что-то, чего ты не умеешь? — восхищенно улыбается он, когда её тонкие пальцы ловко завязывают полувиндзорский узел.

— Есть, — Аддамс чуть отступает назад, критически осматривая результат своего творения. — Я не умею ходить на нормальные свидания.

— Это не может быть сложнее, чем сражаться с Хайдом… — Ксавье невесомо обводит большим пальцем контур её губ, слегка задерживаясь на нижней. — Я покажу тебе один потрясающий ресторан. Ты ведь любишь Италию?

Кажется, ему известно абсолютно все.

Черт бы побрал эту поразительную внимательность к мелким деталям.

Не желая демонстрировать собственное замешательство, Аддамс подхватывает пакеты и быстро удаляется в ванную.

Вытряхнув на столешницу раковины содержимое косметички, она отточенным движением проводит тонкой кисточкой подводки по векам, рисуя короткие широкие стрелки. Подкрашивает губы темно-бордовым карандашом. Переплетает тугие косы в более свободные и собирает их наверх, закалывая шпильками. Еще пять минут уходит на то, чтобы сменить одежду.

Сочтя свой внешний облик достаточно приемлемым, Уэнсдэй оставляет одну каплю парфюма в ложбинке между ключицами и, поразмыслив секунду, еще две — за мочками ушей.

Когда она выходит из ванной, на лице Ксавье вспыхивает выражение чистейшего восторга. Аддамс невольно ловит себя на осознании, что именно таким восхищенным взглядом её отец всегда смотрит на мать.

— Ты такая красивая…

— Давай обойдемся без банальностей. Поехали уже, пока я не передумала.

— Подожди… — он снова неуверенно опускает глаза в пол. Второй раз за этот бесконечно странный день.

— Что еще? — она чуть прищуривается, не зная, чего можно от него ожидать.

— Выдержишь еще одну банальность? — отчаянно смущаясь, Ксавье запускает руку в карман и извлекает узкий футляр из черного бархата. — Я знаю, как ты относишься к сюрпризам, но случайно наткнулся на это и подумал о тебе.

— Можно подумать, ты когда-нибудь прекращаешь, — иронично фыркает Уэнсдэй, от чего его щеки становятся совсем пунцовыми.

Тем не менее, она подходит ближе и забирает у него из рук коробочку. На подложке из темной атласной ткани покоится тонкая серебряная цепочка с миниатюрной квадратной подвеской из черного обсидиана. Просто, но со вкусом. Хоть и чудовищно банально.

Похоже, ей нравится. Какой кошмар.

— Позволь мне… — он аккуратно вынимает украшение и выжидательно взирает на Уэнсдэй.

Поразмыслив немного, она поворачивается спиной — Ксавье ловко застегивает цепочку и на мгновение прижимается губами к выступающему позвонку. Даже на такое невинное прикосновение её тело предательски отзывается легким тянущим спазмом в животе. Аддамс тут же делает шаг вперед, возвращая непроницаемое самообладание.

В ресторане они занимают столик в самом дальнем углу, скрытом от посторонних глаз. Пока Уэнсдэй изучает меню, Ксавье берет на себя смелость заказать вино. К счастью, в этом плане его вкус не такой чудовищный, как в музыке. Багряная терпкая жидкость оставляет приятное вяжущее послевкусие.

— Что мне нужно делать? — спрашивает она, отставив на стол изящный бокал.

— Ты и правда не знаешь, что люди делают на свиданиях? — его брови удивленно ползут вверх. — Вы… с Тайлером никуда не ходили?

— В склеп Крэкстоуна. Один раз, — Аддамс категорически претят разговоры о прошлом подобии отношений, но она слабо представляет, что должна говорить.

— Боже, он еще больший идиот, чем я думал.

— Это хотя бы было не так банально, как пафосный ресторан.

Ксавье расстроенно вздыхает.

Черт бы его побрал. Уэнсдэй внезапно для себя начинает жалеть о сказанном.

— Сменим тему, — слишком поспешно произносит она, вдруг ощутив непривычную неловкость. — Расскажи о чем-нибудь.

— Что тебе интересно? — он тут же оживляется, явно вдохновленный её интересом к собственной персоне.

— Хм… — Аддамс задумчиво делает еще один глоток вина. — Как бы ты предпочел умереть, если бы мог выбирать?

— Что? — Ксавье выглядит жутко озадаченным, как будто она спросила о законе радиоактивного распада или вроде того. Но спустя мгновение начинает улыбаться. — Господи, хотя чему я удивляюсь… Ну… Наверное, я предпочел бы смерть от старости в окружении своей семьи. Детей и внуков. Может, и правнуков.

— Отвратительный выбор, — тут же заключает Уэнсдэй. — К моменту появления правнуков ты станешь совершенно немощным и наверняка начнешь ходить под себя.

— Господи, Уэнсдэй! — он сокрушенно качает головой, машинально потирая переносицу. — Мы можем поговорить о более приятных вещах?

— Я нахожу смерть весьма приятной темой для обсуждения.

— Не сомневаюсь. Но давай хотя бы не за едой… — Ксавье кивает в сторону приближающегося официанта. — Можно лучше я спрошу? Кем ты хочешь стать после окончания школы?

— Это очевидно. Ты и так знаешь ответ.

— Если бы знал точно — не спрашивал бы.

Она подавляет желание закатить глаза.

Официант аккуратно раскладывает на столе приборы и расставляет тарелки: фетучини для него и стриплойн прожарки rare{?}[Ну вы все, наверное, знаете, что это с кровью хд] для неё. Когда он уходит, пожелав приятного времяпрепровождения, Уэнсдэй выдерживает задумчивую паузу.

Нарезает стейк на мелкие кусочки, после чего откладывает нож и наконец отвечает.

— Хочу писать романы. А еще открыть детективное агентство в качестве хобби. Буду брать только самые сложные дела. Хочу объездить весь мир, как дядя Фестер.

— Это и вправду очень увлекательно, — Ксавье тепло улыбается и накрывает её руку своей. — Я тоже хочу объездить мир. Слушай… Если повезет, и мы выживем, давай съездим в Италию? Или еще куда-нибудь?

— Посмотрим, — уклончиво отзывается Аддамс, наколов на вилку кусочек нежнейшего мяса. Она считает совершенно нерациональным строить планы, стоя перед лицом смертельной опасности, но перспектива посетить родину Макиавелли{?}[Итальянский мыслитель и политический деятель] невольно интригует.

— Ты не отказала сразу, и это, определенно, большой успех, — его сияющая беззаботная улыбка становится шире. Ксавье мнется с минуту, прежде чем задать следующий вопрос. — А как насчет семейной жизни? Ты когда-нибудь думала об этом?

«Я никогда не полюблю, не заведу семью и не стану домохозяйкой».

Всего полгода назад эти убеждения были абсолютно непреклонны.

Но… так ли это теперь?

Взгляд угольных глаз падает на переплетение их пальцев.

Сделав вид, что тянется за бокалом, Уэнсдэй высвобождает свою руку.

— Я никогда об этом не задумывалась.

Увы, у неё не хватает силы воли ответить более категорично. Еще один кошмар, воплощенный наяву.

В ресторане прибавляется музыка, и это избавляет её от необходимости отвечать на дальнейшие неудобные вопросы.

Ксавье решительно поднимается со стула и останавливается напротив, галантно протягивая руку.

— Давай потанцуем?

— Я не танцую.

— Это неправда.

Она знает, о чем он думает.

Вспоминает Вороний бал и проводит в своей голове очередную нелепую параллель с Тайлером. Не желая лицезреть назревающую сцену необоснованной ревности, Уэнсдэй поднимается со своего места и, игнорируя протянутую ладонь, выходит на танцпол.

Звучит песня на итальянском.

Бархатный баритон оперного певца, нарастающий и замедляющийся ритм, тягучие переливы мелодии. Неплохо.

Аддамс оборачивается к Ксавье и уверенно кладет руку ему на плечо — он обнимает её за талию, притягивая чуть ближе, чем того требуют рамки приличия. Высокие каблуки немного скрадывают разницу в росте.

Катастрофически недопустимая близость его тела в очередной раз творит с ней что-то невообразимое. Сердце машинально пропускает удар, и она позволяет ему вести в танце.

И позволяет себе прикрыть глаза, вслушиваясь в слова песни.

«Гавани для поэтов, которые не записывают своих стихов. И которые часто теряют голову…»

Его теплая рука скользит чуть ниже.

Ее вдруг бросает в жар.

«Только ты можешь слышать мою душу…»

Он склоняет голову.

Губы случайно задевают её висок.

«Она — свет моего сердца. Сердца человека, который не знает, совсем не знает…»

Она открывает глаза и поднимает взгляд.

Угольная чернота против бархатной зелени. Секунда на размышления.

«Что любовь скрывает боль. Огнём, пылающим в душе…»

Уэнсдэй приподнимается на носочки.

Ксавье наклоняется ниже.

«Ангелы из глины, которые не могут летать. С душами из бумаги, которые не горят…»

Она впивается в его губы обжигающим поцелуем. И это непохоже на привычный разряд электричества. Это похоже на сокрушительный ураган последней категории, окончательно сметающий последние преграды.

Под последние аккорды чувственной мелодии Аддамс отстраняется, когда начинает буквально не хватать воздуха. Черные глаза сверкают как пламенеющие угли, пульс давно зашкаливает за сотню, а стремительно разгорающийся пожар внизу живота испепеляет все сомнения.

Кажется, она окончательно сошла с ума.

Но она не может ждать ни секунды.

— Уйдем отсюда.

И не дожидаясь ответа, она решительно тянет Ксавье к выходу из ресторана, по пути бросив на барную стойку несколько смятых купюр.

========== Часть 18 ==========

Комментарий к Часть 18

Саундтрек:

Apocalyptica feat. Brent Smith — Not Strong Enough

Приятного чтения!

Они на заднем сиденье Форда, и ей судорожно не хватает воздуха, когда его горячие губы в очередной раз смыкаются на обнаженной груди. Стекла давно запотели, в машине невыносимо жарко, но нет ни единой возможности отстраниться, чтобы открыть окно. Сокрушительное, всепоглощающее желание быть ближе — хотя ближе уже невозможно — накрывает их обоих с головой, заставляя забыть о слабых доводах разума.

Ксавье сбивчиво шепчет ей в шею какие-то бессвязные слова, которых она не понимает — грубые движения его пальцев внутри буквально парализуют сознание. Её новое черное платье давно стянуто с плеч и скомкано где-то на талии. Аддамс нетерпеливо ерзает на его коленях, её разведенные бедра дрожат все сильнее с каждой секундой. Мышцы внутри сводит тянущим спазмом в преддверии столь желанной разрядки.

Он изгибает кисть, меняя угол проникновения, и вскользь задевает особенно чувствительное место — и Уэнсдэй с громким стоном впивается ногтями в его плечи, сминая плотную ткань пиджака.

— Что же ты делаешь со мной… — голос Ксавье звучит совсем хрипло, а длинные пальцы продолжают толкаться глубже и глубже. — Черт… Ты такая красивая… Невероятная… Моя…

Между бедер все горит адским пламенем и отчаянно пульсирует. Импульсы наслаждения накатывают обжигающими волнами — настолько остро, что Уэнсдэй едва может дышать. И лишь поэтому позволяет ему шептать эти лихорадочные глупости. Плевать. Пусть говорит что угодно. Только бы не останавливался.

Где-то в бардачке надрывается её телефон, но Аддамс не обращает на это никакого внимания. Наверняка, это снова Энид — только за позавчерашний день та написала с полсотни сообщений, оставшихся без ответа. Угомонилась ближе к ночи, и то лишь потому, что вчера было полнолуние.

Уэнсдэй настойчиво принимается расстегивать его ремень, запуская тонкую руку под пояс брюк, и с приоткрытых губ Ксавье срывается глухой стон. И в ту же секунду назойливой трелью оживает уже его телефон. Похоже, неугомонная Синклер обо всем догадалась, и теперь намеревается выяснить подробности, чтобы наутро разнести новую сплетню по всему Невермору.

— Не бери, — приказным тоном чеканит Уэнсдэй, когда его рука тянется к карману.

— Вдруг что-то срочное… Надо ответить.

— Нет.

Её пальцы ложатся на напряженный член, дразняще проводят по головке, и Ксавье сдаётся. Расслабленно откидывается на сиденье и прикрывает глаза, вздрагивая от каждого движения.

Телефон умолкает, чтобы через секунду зазвонить вновь. Уэнсдэй едва не шипит от раздражения и убирает руку, вызвав у него разочарованный вздох.

— Выключи это мерзкое устройство. Немедленно.

Ксавье покорно тянется за телефоном и, взглянув на экран, зачем-то принимает звонок. Раздосадованная Аддамс закатывает глаза.

— Я перезвоню позже, — на удивление твердо произносит он, хотя рука, сжимающая проклятый айфон, заметно дрожит.

— Черт, подожди! — доносится голос Аякса на том конце трубки, и в его интонациях отчетливо угадываются нотки… паники.

Уэнсдэй вдруг напрягается, интуитивно предчувствуя неладное и склонившись ниже, прислушивается к разговору. А от следующей фразы Петрополуса у неё разом вышибает из груди весь воздух.

— Чувак… Энид пропала.

Она ведет машину на предельной скорости, ловко лавируя в потоке других автомобилей и ощущая тяжелую гнетущую досаду. Они выехали из Детройта больше восьми часов назад, но ей отчаянно кажется, что дорога тянется чудовищно медленно. Стрелка спидометра то и дело упирается в максимальное значение, другие водители раздраженно сигналят вслед, но Аддамс абсолютно не реагирует, продолжая остервенело вжимать в пол педаль газа.

— Уэнсдэй, послушай… — в какой-то момент Ксавье предпринимает робкую попытку завязать диалог, но она обрывает его ледяной хлесткой фразой.

— Не лезь.

Из короткого разговора с Аяксом она узнала, что еще прошлой ночью Энид ушла в лес с другими оборотнями. А на рассвете не вернулась к месту общего сбора. Её собратья шли по следу весь день, но он оборвался возле реки в нескольких десятках километров от Джерико.

От напряженной позы начинают болеть руки, спина давно затекла, но у Аддамс ни на секунду не возникает идеи остановиться. Тягостные мысли запускают в мозг ядовитые щупальца, отравляя сознание.

Это целиком и полностью её вина. Пока она спокойно спала в одной постели с Ксавье, Хайд снова вышел на охоту.

Вероятно, на целенаправленную.

Рациональное мышление вновь восстает, набирая силу и подталкивая к закономерному выводу. Нет, это не совсем её вина — ведь она намеревалась проникнуть в лечебницу в первую же ночь пребывания в Детройте, а затем отправиться назад в академию. И тогда трагедии, вероятно, можно было избежать.

Но её остановил Ксавье — один раз, а потом и второй. И она с чудовищной легкостью прислушалась к нему, безрассудно поддавшись проклятым чувствам. Перестала с ними бороться. Преступила запретную черту.

Расплата за собственную слабость настигла незамедлительно.

Теперь Энид, вероятно, уже мертва.

И Уэнсдэй никогда не сможет забыть, что стало тому причиной.

Точнее, кто.

Спустя несколько часов, когда небо на востоке уже окрашивается первыми лучами рассвета, на горизонте наконец появляется указатель поворота на Невермор. Не сбавляя скорости, Аддамс круто выворачивает руль влево, Форд слегка заносит, и она едва успевает ударить по тормозам, чтобы не врезаться в витиеватые ворота академии. Она тут же выскакивает из машины и бегом устремляется к школе.

— Черт, подожди секунду! — Ксавье быстро догоняет её и хватает за локоть, резко разворачивая к себе.

— Это ты виноват, — сквозь зубы шипит Уэнсдэй, ловким движением выворачиваясь из цепкого захвата его пальцев. — Забудь все, что между нами было.

— Нет, пожалуйста… Прошу тебя. Ты не можешь… — его лицо искажается от концентрированной боли, губы дрожат. — Только не сейчас… Ведь я же тебя…

— Если ты еще раз приблизишься ко мне, я сверну тебе шею.

Он отшатывается как от огня, качая головой, словно силясь сбросить морок кошмарного сна. Словно не веря, что все это действительно происходит наяву.

Прячет лицо в ладонях, лихорадочно запускает пальцы в волосы, судорожно хватает ртом воздух. Уэнсдэй на долю секунды вдруг становится неприятно от этого зрелища.

Нет. Не неприятно.

Ей вдруг становится… больно.

На крохотную долю секунды, когда она подается к нему на крохотную долю миллиметра.

Но мгновенно одернув себя, разворачивается и устремляется к академии. Решение принято.

Она больше не повторит этой ошибки.

Никогда. Ни за что.

На негнущихся ногах Аддамс подходит к Офелия-Холлу. Из-за двери их комнаты доносятся приглушенные голоса, и она замирает на мгновение, чтобы вернуть ослабшее было самообладание и придать лицу обыкновенное непроницаемое выражение. А потом решительно нажимает на дверную ручку.

При её появлении в комнате повисает гнетущая тишина, и почти все присутствующие как по команде обращают взгляды в её сторону.

Здесь собралась большая часть друзей Синклер, многих из которых Уэнсдэй не знает. На полу возле кровати Энид сидит Аякс, уткнувшись лбом в нелепое цветастое покрывало — его плечи содрогаются от рыданий. Рядом с ним Йоко — из-под круглых темных очков стекают дорожки слез вперемешку с тушью. Поникшая Дивина обнимает её за плечи, периодически тихо всхлипывая. Вещь сжимает пальцами уголок пушистой розовой подушки.

Еще несколько оборотней, парочка горгон, трое вампиров — их имена Аддамс неизвестны.

— Уэнсдэй… — Аякс поднимает голову, взирая на неё с последней надеждой смертельно больного человека. Вместо обычного глуповатого выражения на его лице отчетливо угадывается отчаянная мольба. По щекам градом текут слезы, но он, кажется, этого даже не замечает. — Пожалуйста, Уэнсдэй… Помоги её найти. Если ты не сможешь, не сможет никто…

— Что сказала полиция? — окончательно взяв себя в руки, Аддамс решительно пересекает комнату и останавливается напротив Петрополуса.

— Н… ничего… — с трудом выдавливает он сквозь глухие рыдания.

— Сказали, что заявление о пропаже могут принять только через семьдесят два часа, — уточняет Йоко.

— Где это произошло? Покажите, — Уэнсдэй оборачивается через плечо в сторону оборотней.

— Там не осталось следов… Мы все проверили, — сообщает один из них, рыжий и худощавый. — Только её вещи и телефон.

— Дайте сюда.

Оборотень с готовностью достаёт из-под кровати помятый крафтовый пакет с ворохом яркой одежды и телефон в розовом чехле.

— Разблокируй, — Аддамс бросает устройство рядом с Вещью и хирургически пристально осматривает остальные улики.

Но одежда выглядит совершенно обычно — на первый взгляд, ничего подозрительного не обнаруживается. Впрочем, одного визуального осмотра недостаточно.

— Все вон отсюда, — безапелляционным тоном командует Уэнсдэй. Изгои не решаются возражать, быстро поднимаясь со своих мест, и мрачная процессия устремляется к дверям.

Привычная холодная собранность наконец возвращается, шестеренки в голове начинают вращаться с удвоенной силой. Она тыкает пальцем в сторону потерянного Аякса, а затем — в рыжеволосого оборотня.

— Вы двое. Останьтесь.

Вещь бурно сигнализирует пальцами, привлекая к себе внимание, и протягивает ей разблокированный телефон. Уэнсдэй тут же открывает длинный список сообщений и внимательно пролистывает один диалог за другим. Нельзя исключать вероятность, что Энид похитила вовсе не мать Тайлера — ведь прежде Хайд расправлялся с жертвами мгновенно. Как знать, вдруг неугомонная Синклер умудрилась нажить себе и других врагов?

Но, увы, в переписках тоже не обнаруживаются ничего, что могло бы подтолкнуть её к разгадке. Несколько сообщений Аяксу с обилием глупых сердечек, еще одно, достаточно сухое — в адрес матери. И великое множество — для самой Уэнсдэй. Они так и остались непрочитанными.

«куда ты слиняла?)) мы тебя ждем в комнате)))»

«я умру от любопытства, если ты сейчас же не ответишь»

«ты с Ксавье? вас обоих нет в школе)))»

«обещай рассказать мне подробности)) вы встречаетесь? у вас уже все было?))»

«учти, я не отстану ни за что на свете)))»

«напиши хотя бы, что ты в порядке… я волнуюсь…»

Иррациональное болезненное ощущение при упоминании его имени вспыхивает с новой силой. Царапает грудную клетку изнутри. Свербит, словно гниющая незаживающая рана.

Уэнсдэй отбрасывает телефон, словно опасное насекомое, и усаживается на пол напротив совершенно потерянного Аякса.

— Постарайся вспомнить… — вкрадчивым тоном начинает Аддамс, сверля пристальным взглядом его заплаканное лицо. — Ей кто-нибудь угрожал в последнее время? Она не рассказывала ничего подозрительного?

— Нет… — очень тихо отвечает он, безуспешно пытаясь утереть слезы тыльной стороной ладони. — Кто ей мог угрожать… Её все любят. Любили… Господи, а вдруг она мертва… Я не переживу этого… Я люблю её, Уэнсдэй, господи… Я так её люблю…

— Прекрати ныть, — она борется с нарастающим желанием дать ему пощечину, чтобы хоть немного привести в чувство. — Этим мы ей не поможем.

Но Петрополус абсолютно не способен взять себя в руки — снова утыкается лбом в покрывало на розовой кровати, дрожа всем телом. Похоже, от него не будет совершенно никакого толку.

Скривив губы в нескрываемом раздражении, она оборачивается к мнущемуся на пороге оборотню. К большому облегчению, тот выглядит куда собраннее и увереннее, чем рыдающий Аякс.

— Покажи место, где она пропала.

— Да… Конечно. Идем.

Потратив минуту, чтобы сменить дурацкие неудобные лодочки на высокие ботинки с привычно тяжелой подошвой, Уэнсдэй решительно направляется к выходу из комнаты. И вдруг напряженную тишину разрывает неуместно веселая мелодия. Звонит телефон Синклер.

Номер на экране не определяется.

Аддамс решительно нажимает на зеленую кнопку.

— Кто это?

— Ну здравствуй, Уэнсдэй Аддамс.

Женский голос, звучащий на том конце трубки, ей совершенно незнаком — низкий и чуть надтреснутый из-за помех связи. Но Уэнсдэй ни на секунду не сомневается, с кем говорит.

— Франсуаза Галпин.

— Какая догадливая девочка… — с саркастичной издевкой усмехается мать Тайлера. — Да, чуть не забыла. У меня в гостях твоя подружка.

— Что тебе нужно? — требовательно спрашивает Уэнсдэй, машинально сжав руку в кулак. Ногти до боли впиваются в ладонь.

— Разве ты ещё не поняла? Мне нужна ты, — голос Франсуазы становится тише. Вкрадчивее. Опаснее. — И сегодня ты придёшь ко мне добровольно, иначе к вечеру твоя очаровательная подружка умрет медленно и мучительно.

Секунда напряженных размышлений.

— Я хочу услышать Энид.

— О, ну конечно… — на заднем фоне слышится какая-то возня, и мгновение спустя раздается истошный визг Синклер.

— Нет, Уэнсдэй, не слушай её! Не ходи сюда! Это ловушка! — надрывно кричит Энид где-то вдалеке, но глухой звук удара заставляет её умолкнуть. Аддамс сжимает челюсть с такой силой, что едва не скрипит зубами.

— Куда мне приехать?

— Так-то лучше. Я сброшу координаты в сообщении. Ты приедешь ровно через час. Обязательно одна. И без глупостей, иначе я сразу же убью девчонку.

Связь прерывается.

В трубке звучат короткие гудки.

Комментарий к Часть 18

Соскучились, наверное, по жести? 😈

========== Часть 19 ==========

Комментарий к Часть 19

Саундтрек:

Thousand Foot Krutch — Courtesy Call

Приятного чтения!

Один маленький кинжал.

Один нож для бумаг.

Один револьвер.

Один холостой патрон.

Уэнсдэй едва заметно хмурит смоляные брови, от чего на лбу появляется несколько крохотных морщинок, и переводит напряженный взгляд на разблокированный телефон в розовом чехле. Ровно семнадцать минут назад на него пришло сообщение с координатами широты и долготы примерно в двадцати километрах на восток от академии.

Ровно семнадцать минут назад она решительно выставила из своей комнаты Аякса и рыжего оборотня, взяв с них клятвенное обещание никому ни о чем не рассказывать ради спасения Энид.

Нет никакой гарантии, что они прислушаются.

А потому нужно поспешить.

Рядом с телефоном лежит карта, на которой черным маркером выведен маленький крестик. Вопреки ожиданиям, это вовсе не пустырь посреди леса — это промышленная зона.

С десяток серых прямоугольников, очевидно, обозначающих склады, один большой квадрат свинцового цвета — путем нехитрых поисков в интернете Аддамс удалось выяснить, что это территория завода лакокрасочных материалов, законсервированного еще в середине восьмидесятых годов. Она вынуждена признать, что это идеальное место для скрывающегося преступника. Будь она на месте матери Тайлера, тоже остановила бы свой выбор именно на этом участке. Вполне вероятно, что Франсуаза Галпин не так безумна, как ей прежде казалось.

И это, несомненно, делает её еще опаснее.

Вещь запрыгивает на стол и активно жестикулирует, привлекая к себе внимание.

— Нет, ты останешься здесь, — безапелляционно заявляет Уэнсдэй в ответ на его просьбу поехать на завод вместе. — Если Энид не вернётся к закату, ты отправишься в полицию и предоставишь им все улики.

— Но я хочу пойти с тобой… — он явно взволнован. — Вдруг понадобится помощь.

— Нет. Я пойду одна. Мы не можем так рисковать жизнью Энид и нарушать условия сделки.

— Нельзя верить словам психопатки, — совершенно резонно возражает Вещь, жестами демонстрируя крайнюю степень несогласия с её решением.

— Я еще не настолько свихнулась, чтобы ей верить, — Уэнсдэй хмурится сильнее, донельзя раздраженная его напористыми попытками протеста. И тут же решает зайти с другой стороны. — В этих стенах я не могу доверять никому, кроме тебя.

К большому облегчению, Вещь всегда был падок на лесть. После коротких раздумий его пальцы со свежим блестящим маникюром складываются в одобрительном жесте.

Что же, по крайней мере, одной проблемой становится меньше.

Кивнув Вещи в знак молчаливого согласия, Аддамс снова переводит взгляд на скудный запас оружия. Несмотря на очевидное сумасшествие, Франсуаза отнюдь не глупа, иначе не смогла бы воплотить в жизнь свой коварный план. И она в жизни не поверит, что Уэнсдэй явилась в логово смертельного врага, не будучи вооруженной. От чего-то придется избавиться для отвода глаз. Поразмыслив с минуту, Уэнсдэй останавливает выбор на коротком широком кинжале — несмотря на очевидное преимущество перед ножом для бумаг, он гораздо больше по размерам. А значит, его сложнее будет скрыть под одеждой.

Пистолет с одним-единственным холостым патроном тоже вряд ли окажется эффективным против Хайда. Впрочем, если выстрелить в глаз… Его стоит приберечь на крайний случай.

Решено.

Окончательно определившись с тактикой действий, она несколько раз чиркает ножом для бумаг по кинжалу, затачивая лезвие. Затем вставляет патрон в магазин револьвера и убирает в карман широкого кардигана. Кинжал отправляется за пояс джинсов, миниатюрный ножик Уэнсдэй прячет в голенище высокого ботинка.

Бросает взгляд на Вещь — очень короткий и равнодушный, чтобы он не догадался, что это возможное прощание. Аддамс не совсем уверена, что ей удастся выбраться с завода живой.

По крайней мере, есть шанс спасти ни в чем не повинную Энид.

И шанс на небанальную яркую смерть.

Подхватив со стола карту и ключи от многострадального Форда, она в последний раз оборачивается на свою комнату и выходит за дверь.

Машину приходится бросить в паре километров от цели. Давно заброшенная проселочная дорога настолько сильно размыта, что низкий автомобиль неизбежно застревает посреди огромной хлюпающей лужи. Пока Аддамс движется по направлению к веренице длинных серых зданий, поросших мхом, острие ножа для бумаг ощутимо впивается в щиколотку. Впрочем, она даже рада этой колющей боли — ведь это означает, что у неё есть козырь в рукаве.

Она ускоряет шаг, практически переходя на бег.

Но оказавшись непосредственно на территории завода, останавливается и напряженно осматривается по сторонам, силясь уловить хоть какие-то следы человеческого присутствия. Но вокруг царит абсолютная непроницаемая тишина — не слышно даже пения птиц.

В сообщении были указаны только координаты, захватывающие достаточно обширную площадь, и Уэнсдэй совершенно не понимает, куда идти дальше. Мысль позвать Франсуазу по имени она отметает сразу, не желая лишать себя преимущества внезапности.

И вдруг до её чуткого слуха доносятся едва уловимые переливы… мелодии?

Аддамс проходит еще несколько десятков метров, двигаясь к источнику звука, и музыка становится громче. Какая-то детская песенка. Настолько веселая, что это кажется поистине сюрреалистичным. Кого-то другого подобное легко могло привести в ужас.

Но только не её.

Безошибочно определив ангар, из которого доносится жизнерадостная мелодия, Уэнсдэй нащупывает в кармане револьвер и бесшумно подходит ближе. Огромные проржавевшие ворота слегка приоткрыты. Возможно, если действовать тихо и быстро, она успеет прицелиться… Сделав глубокий вдох, как перед прыжком в ледяную воду, Аддамс очень осторожно тянет на себя одну створку ворот. И замирает, готовясь услышать предательский надрывный скрип. Но, похоже, петли хорошо смазаны. Шансы на эффект внезапности увеличиваются в разы…

— А я уже заждалась тебя, дорогуша.

Oh merda.

Щёлкает выключатель, и ангар изнутри заливает мягким теплым светом одинокой электрической лампочки.

Франсуаза Галпин в человеческом обличье стоит в глубине помещения.

От некогда красивой женщины, которую Аддамс видела на школьной фотографии вместе со своей матерью, совершенно ничего не осталось. Короткие черные волосы с проблесками седины торчат беспорядочными лохмами, лицо испещрено сеткой глубоких морщин, а на совершенно сером, будто бескровном лице выделяются лишь глаза, кажущиеся угольно-чёрными из-за аномально расширенных зрачков. Горящие лихорадочным блеском безумия. Взирающие на неё с кристально чистой, ничем не замутненной ненавистью.

А у её ног беспомощным комочком сжимается закованная в кандалы Энид.

В уголке её губ запеклась кровь, в огромных небесно-голубых глазах застыло выражение панического ужаса.

— Уэнсдэй… Зачем ты пришла… Боже… — едва различимо шепчет Синклер настолько слабым голосом, что Аддамс вряд ли смогла бы её понять, если бы не умение читать по губам.

— Я пришла спасти тебя. И заодно убить одну психопатку, — твердо заявляет Уэнсдэй, крепче сжимая в кармане заветный револьвер и опуская предохранитель.

— Заткнись, мелкая стерва! — истерически взвизгивает мать Тайлера и, резко схватив Энид за спутанные белокурые локоны, дёргает наверх с неожиданной для своей комплекции силой.

Уэнсдэй машинально вспоминает, что у буйно-помешанных в моменты припадка многократно возрастает физическая сила. Синклер всхлипывает, пытаясь выпрямиться, но ноги отказываются её держать, и она обмякает в руках Франсуазы, словно безвольная тряпичная кукла. А в следующую секунду женщина достаёт из-за спины большой мясницкий нож и прижимает его в горлу Энид. Аддамс замирает на месте.

— Ты меня не проведешь, маленькая дрянь… — её губы кривятся в издевательской усмешке. — Брось оружие на пол или я вскрою девчонку от уха до уха.

Что же, она это предвидела.

Пока все идет по плану.

С абсолютно равнодушным выражением лица Уэнсдэй вынимает из-за пояса кинжал и покорно отбрасывает его в сторону. В звенящей тишине удар лезвия о каменный пол звучит почти громоподобно.

— Я слишком хорошо знаю вашу гребаную семейку, чтобы так легко поверить в твою честность… Сними верхнюю одежду и подними руки так, чтобы я их видела, — с нажимом приказывает Франсуаза.

Oh merda.

Аддамс слегка медлит, не желая так легко расставаться с огнестрельным оружием. Мать Тайлера сильнее натягивает волосы Энид, принуждая ту еще больше запрокинуть голову, и острое широкое лезвие впивается в горло блондинки. На коже отчетливо выступают первые бисеринки крови. Синклер скулит от боли сквозь плотно стиснутые зубы.

— Стой. Ладно.

Уэнсдэй поспешно избавляется от кардигана и, впившись в женщину леденящим взглядом исподлобья, медленно поднимает руки вверх.

— Так-то лучше. А теперь надень кандалы на руки и ноги. И брось ключ мне, — мать Тайлера кивком головы указывает на толстые цепи с наручниками, брошенные у боковой стены. — Да поживее, пока у меня не закончилось терпение.

Аддамс борется с желанием ответить что-нибудь колкое, опасаясь, что её резкость может навредить Синклер. Нужно потерпеть еще пару минут.

А потом настанет черед главного козыря, и она легко сотрет надменную усмешку с лица заклятого врага. Поэтому она с напускной покорностью приближается к стене и, усевшись на пол, надевает на тонкие запястья металлические оковы. Вставляет маленький ключ в замок и притворно-старательно возится с ним несколько секунд.

— Не застегивается, — сообщает она, вызывающе вскинув голову.

— Значит, старайся лучше! — голос Франсуазы мгновенно срывается на режущий по ушам фальцет, и Уэнсдэй делает полезный вывод, что ту очень легко вывести из себя. И тут же решает этим воспользоваться.

— Увы, у меня нет большого опыта по части оков… В отличие от твоего сыночка.

Колкие слова попадают в цель.

Совершенно безумные глаза Франсуазы широко распахиваются.

— Заткнись, сука! — она роняет мясницкий тесак, грубо отшвыривает Энид и, подлетев к Уэнсдэй, наотмашь бьёт по лицу.

Аддамс легко могла бы парировать удар.

Но не сделала этого.

Ведь та секунда, когда мать Тайлера заносила над ней руку, нужна была совершенно для другого.

Для того, чтобы молниеносным движением достать из ботинка последний спрятанный нож.

Уэнсдэй быстро подскакивает на ноги, крепко сжимая рукоять холодного оружия, и тыльной стороной ладони утирает кровь с разбитой губы.

— Стой на месте, — шипит она сквозь зубы, предупреждающе выставляя вперед руку с ножом.

— Уэнсдэй, осторожно! — с надрывом визжит Энид.

А в следующую секунду мать Тайлера бросается на неё и сбивает с ног. Больно ударившись затылком о каменный пол, Уэнсдэй инстинктивно делает выпад правой рукой с ножом, но Франсуаза голыми руками перехватывает острое лезвие. Кровь стекает по запястью женщины, но она словно этого не замечает. Безумные глаза сверкают маниакальным блеском, когда она с неожиданной силой вжимает Аддамс в пол, локтем передавливая горло.

Воздух быстро догорает в легких, пальцы неизбежно ослабевают, и Франсуаза легко выхватывает нож для бумаг и отбрасывает его прочь. На заднем плане истошно визжит насмерть перепуганная Синклер. Как ни странно, её панические вопли придают Уэнсдэй сил. Она вцепляется в короткие лохмы женщины и резко дёргает назад. Хватка на горле чуть ослабевает, позволяя сделать долгожданный рваный вдох. Стиснув зубы, Аддамс рывком переворачивает Франсуазу, отталкивая прочь. Та падает на спину и тут же пытается подняться, но Уэнсдэй оказывается быстрее — одним стремительным движением она набрасывается на мать Тайлера и припечатывает её к полу.

В голове вдруг вспыхивает закономерная мысль — почему она не обращается? Почему сражается в обличье человека?

Но Аддамс некогда выстраивать причинно-следственные связи.

Её тонкие пальцы сжимаются на горле женщины, надавливая все сильнее. Та отчаянно борется, хрипит, бьется всем телом как на электрическом стуле, пытаясь сбросить Уэнсдэй с себя. Но попытки тщетны — с каждой секундой кислородного голодания силы покидают её. Движения становятся все слабее, лихорадочный блеск в глазах постепенно угасает. Но Аддамс твердо намерена идти до конца. Она больше не станет оставлять в живых настолько опасного врага. Адреналиновый всплеск бушует в крови, перед глазами будто стоит красная пелена, затмевающая разум.

А секундой спустя случается катастрофа. Все тело Уэнсдэй пронзает знакомым электрическим импульсом. Голова мгновенно запрокидывается, а в распахнувшихся глазах водоворотом закручиваются образы далекого прошлого.

— Мы будем очень счастливы, правда? — спрашивает молодой мужчина в строгом темном костюме, в котором едва уловимо угадываются черты шерифа Галпина.

— Конечно, милый… — Франсуаза выглядит в точности как на старой школьной фотографии. Красивая, цветущая, в пышном белоснежном платье и с длинной фатой, приколотой к высокой прическе.

— Ты правда не жалеешь, что выбрала меня, а не свою семью? — будущий отец Тайлера обеспокоенно заглядывает в её лицо, но девушка отвечает ему широкой безмятежной улыбкой.

— Мне не нужна семья, которая не принимает мой выбор… Что толку жить в золотой клетке и быть несчастной? Моя семья — это ты. И мы будем очень счастливы…

Молодой Донован Галпин подхватывает невесту на руки и кружит в танце. Летят длинные юбки ослепительно белого платья. Летит изящная фата.

Летят перед глазами образы, и картинка видоизменяется.

Улыбающаяся Франсуаза кладет на стол перед мужем тест с двумя полосками. Но на его лице вместо ожидаемой радости возникает выражение растерянности.

— Ты не рад? — улыбка девушки медленно угасает.

— Нет, что ты… Конечно, я рад, — его голос звучит совсем неуверенно. — Но тебе не кажется, что мы слегка торопимся? Я ведь только стал помощником шерифа… Как мы будем растить ребенка на такую маленькую зарплату?

— Я не сделаю аборт, — решительно заявляет Франсуаза, резко подскакивая на ноги. — Я ни за что не убью своего ребенка.

Картинка вновь меняется.

За незашторенными окнами — глубокая ночь. На заднем фоне раздается надрывный детский плач. Франсуаза Галпин в помятом домашнем халате, с небрежным пучком на голове, поднимается с постели и вяло плетется к детской кроватке. Прижимает кричащего младенца к груди, бережно качает на руках, нежно проводит пальцами по светлым кудряшкам. Ребенок постепенно затихает, и она осторожно возвращает его в кроватку. Где-то вдалеке хлопает дверь, и маленький Тайлер снова разражается оглушительным плачем.

В комнату входит его отец.

— Где ты был? — требовательно спрашивает Франсуаза, принимаясь вновь укачивать сына.

— Зашел к Майку посмотреть матч.

— От тебя пахнет алкоголем.

— Я выпил немного пива. А что, уже нельзя? — в его интонациях вдруг звенит металл.

— Пока я сижу дома с нашим сыном, ты развлекаешься с друзьями! — девушка повышает голос, пытаясь перекричать неуклонно нарастающий детский плач.

— Я много работаю! И мне нужен отдых!

— Тебе нужен отдых от собственной семьи?!

— Черт, с тобой в последнее время невозможно нормально разговаривать!

Какофония из громких криков и надрывного плеча исчезает, сменяясь новым видением.

Франсуаза сидит на полу скромно обставленной кухни, захлебываясь в рыданиях. Настенные часы показывают половину третьего ночи. Пронзительный детский плач режет слух, но она продолжает сидеть на холодном кафеле, судорожно всхлипывая и зажимая уши руками.

Снова водоворот из смазанных образов.

И новая локация.

Франсуаза посреди чащи леса. Сидит на коленях совершенно обнаженная, в длинных растрепанных волосах запутались сухие листья и мелкие ветки, тело бьет мелкой дрожью. Она медленно подносит руки к лицу… И визжит от ужаса. Пальцы испачканы свежей кровью.

И секунду спустя — очередная вспышка.

— Нет, пожалуйста… Я ведь даже ничего не помню… Умоляю… Не забирай его… Позволь мне видеться с ним… Я не смогу без сына…

Франсуаза горько рыдает, уткнувшись в собственные руки, закованные в наручники. Голос шерифа доносится откуда-то издалека.

— Ты убила человека. Я больше никогда не подпущу тебя к Тайлеру. Прощай.

И еще одна вспышка.

Полутемная спальня. На фоне снова негромко хнычет ребенок. Но окружающий интерьер кардинально разнится со скромной обстановкой в доме шерифа. Здесь все говорит о том, что хозяева совсем не испытывают нужды в деньгах. Огромная кровать с мягким черным изголовьем. Мягкий черный ковер на мраморном полу. Большое зеркало в половину стены, в котором отражается женщина с гладкими черными волосами, собранными в высокий хвост.

Аддамс вдруг понимает, что это вовсе не Франсуаза Галпин.

Это… она сама.

Уэнсдэй непонимающе взирает на собственное отражение — такое привычное, и в то же время непохожее. Здесь она выглядит гораздо старше.

Словно прошло не меньше десяти лет.

Плач ребёнка на заднем плане усиливается, и она, совершенно не контролируя происходящее, подходит к детской кроватке из темного дерева.

Оттуда тянется маленькая пухлая ручка.

Уэнсдэй машинально протягивает свою, и вдруг замечает блестящий ободок обручального кольца на безымянном пальце.

Она не успевает отойти от шока увиденного, когда растерянный взгляд падает на плачущего младенца. У него чёрные волосы точно такого же оттенка, как её собственные. Немного притихнув, ребенок вдруг широко распахивает глаза.

Насыщенно-зеленые глаза.

Когда видение заканчивается, Уэнсдэй с трудом осознает происходящее. В висках пульсирует острая боль, разум затуманен, сердце неистово стучит. Она несколько раз моргает, стараясь сфокусировать взгляд. Пытается пошевелиться, но почему-то не может.

Машинально бросает взгляд на собственные руки — тонкие запястья закованы в тяжелые проржавевшие кандалы. Oh merda.

— Ох, Уэнсдэй… — дрожащим голосом едва слышно шепчет Энид.

Аддамс не без труда поворачивает гудящую голову в сторону соседки, ощущая, как по виску стекает горячая липкая кровь. Синклер сидит у противоположной стены, уперевшись подбородком в колени, и тихонько всхлипывает.

Франсуазы Галпин нигде не видно.

— Я же говорила, чтобы ты не приходила… — блондинка тяжело вздыхает, пряча лицо в ладонях. Толстые цепи, покрытые уродливой ржавчиной, позвякивают при каждом движении.

Уэнсдэй не отвечает, стараясь сосредоточиться на разработке нового плана, но перед глазами то и дело встают образы недавнего видения. Проклятого видения, настигшего в самый неподходящий момент.

Почему в самом конце, после калейдоскопа чужого прошлого, она внезапно увидела… свое возможное будущее? Совершенно парадоксальное будущее, кардинально противоречащее её главным принципам. Огромный дом. Обручальное кольцо. Младенец с зелеными глазами, подозрительно напоминающими глаза… Усилием воли она заставляет себя забыть об этом.

Этого еще не случилось.

И никогда не случится.

Видения о будущем туманны, и они показывают лишь возможный вариант, а не окончательный исход.

Но если она сию же секунду ничего не предпримет, у неё не будет будущего — ни того иррационального из видения, ни какого-либо иного.

Уэнсдэй обводит ангар цепким немигающим взглядом. Похоже, все это время мать Тайлера действительно жила здесь.

В самом дальнем углу небрежно брошен грязный продавленный матрас, рядом с ним — хлипкий табурет, на котором стоит помятая металлическая кружка и валяется несколько шприцов и упаковка ампул. Аддамс прищуривается, пытаясь рассмотреть название препаратов, но с такого расстояния это не представляется возможным. Шестеренки в воспаленном мозгу принимаются вращаться, подсказывая возможный ответ на вопрос, почему Франсуаза не обратилась в Хайда в момент сражения.

Вполне вероятно, после долгих лет заточения в психиатрической лечебнице под воздействием препаратов, подавляющих трансформацию, она больше не способна делать это по первому желанию.

У любого яда есть противоядие. И раз существуют лекарства, заглушающие альтер-эго монстра, есть и те, что его пробуждают.

Это вполне может сыграть в её пользу.

Если разбить ампулы, мать Тайлера не сможет обратиться.

Нужно лишь избавиться от оков.

Уэнсдэй дёргает руками, пытаясь высвободиться, но тяжелые кандалы держат крепко. От наручников отходит длинная цепь из толстых звеньев, закрепленная кольцом к полу. Конструкция выглядит не слишком надежной, и это придает уверенности. Стараясь игнорировать саднящую боль в разбитом виске, Аддамс подползает к кольцу и пытается выкрутить его из каменного пола. Руки едва слушаются, перед глазами все плывет — похоже, у неё снова сотрясение. Она прикусывает губу, отчаянно борясь с нарастающей дурнотой.

Краем уха Уэнсдэй слышит, как с тихим шорохом приоткрывается дверь ангара и удваивает усилия. Есть шанс успеть.

Один из тысячи, но есть.

— Аякс! — визжит Энид.

Аддамс резко вскидывает голову.

Петрополус со всех ног бросается в сторону Синклер и заключает её в объятия.

А следом за ним в помещение входит Ксавье. Он замирает на секунду, шокированный увиденным, а потом резко срывается с места и подлетает к Уэнсдэй.

— Какого черта ты творишь, Аддамс?! — он перехватывает её скованные руки, принимаясь бестолково дергать оковы, словно это может чем-то помочь. — Какого хрена ты опять никому ничего не сказала?!

Она машинально отшатывается назад, напоровшись на колючий взгляд его зеленых глаз. И замирает, словно парализованная. В голове вновь проносятся туманные образы из последнего видения.

— Я вызову полицию! — на заднем фоне слышится срывающийся голос Аякса.

И мгновение спустя — громкий щелчок предохранителя.

— Брось телефон.

Франсуаза Галпин стоит на пороге ангара, направив на них дуло револьвера.

========== Часть 20 ==========

Комментарий к Часть 20

Саундтрек:

Muse — Thought Contagion

Приятного чтения!

— Брось телефон. Живо, — по слогам повторяет Франсуаза, низко склонив голову и прицелившись в Аякса.

Тот замирает на месте, переводя растерянный взгляд с зажатого в правой руке телефона на дуло чёрного револьвера, направленного прямо на него. В напряженном молчании проходит несколько секунд, кажущихся вечностью.

Уэнсдэй незаметно опускает глаза на торчащее из каменного пола кольцо. Руки Ксавье всё еще лежат на её скованных наручниками запястьях, но она не решается их сбрасывать, опасаясь привлечь к себе внимание — возможно, если Петрополус догадается потянуть время, ей удастся освободиться.

Она невольно задерживает дыхание, и, очень медленно опустив пальцы на злополучное кольцо, пробует аккуратно провернуть его против часовой стрелки. Ксавье следит за её действиями расширившимися глазами и предостерегающе сжимает запястья. Аддамс тут же одаривает его коротким недовольным взглядом исподлобья.

Вот только попытка оказывается тщетной — похоже, металлический штырь ввинчен гораздо глубже, чем ей прежде казалось.

Шестеренки в гудящей голове вращаются чудовищно медленно — она чувствует, что спасительная разгадка лежит на поверхности, но ей никак не удается уцепиться за подходящую идею. Уэнсдэй машинально зажмуривается, отчаянно силясь привести в порядок мыслительный процесс.

Озарение приходит лишь спустя бесконечно длинную минуту.

Если Франсуаза Галпин не догадалась проверить магазин револьвера, ей совершенно невдомёк, что там всего один холостой патрон. Аддамс распахивает глаза и переводит взгляд на мать Тайлера, с хирургической точностью оценивая дистанцию между ними. Примерно пять метров. С такого расстояния даже охолощенное оружие способно нанести серьёзный урон.

Но не способно убить. Вероятно.

По крайней мере, стоит попытаться.

Ведь это их последний шанс.

— Эй, Франсуаза, — Уэнсдэй дерзко вскидывает голову, впившись в неё презрительным взглядом. — Можешь не стараться. Ты уже проиграла. Полиция будет здесь с минуты на минуту.

Измождённое лицо в морщинах на мгновение удивлённо вытягивается, но Франсуаза удивительно быстро берет себя в руки. На тонких бескровных губах расцветает широкая улыбка, больше напоминающая оскал дикого зверя.

— Ты врешь, мелкая дрянь, — чеканит она, но в темных глазах с аномально расширенными зрачками отчетливо сквозит тень сомнения.

— А ты хочешь проверить? — Уэнсдэй чуть склоняет голову набок и заставляет себя деланно-небрежно усмехнуться. — Тебе же хуже.

— Ты блефуешь.

Разумеется, она блефует.

Но шанс на победу равен нулю только тогда, когда все сдались.

А непоколебимая Уэнсдэй Аддамс сдаваться не привыкла.

— По крайней мере, ты скоро встретишься с обожаемым сыночком… в психушке, — совершенно равнодушным тоном бросает она, пристально следя за реакцией женщины.

И вот оно.

Хрупкое самообладание матери Тайлера неизбежно дает трещину и рассыпается на осколки. Безумные глаза вспыхивают лихорадочным блеском, лицо кривится в свирепой гримасе — словно сущность Хайда на миг проступает сквозь личину человека. Она резко переводит дуло пистолета на Аддамс и спускает курок.

Оглушительно громкий звук выстрела вспарывает звенящую тишину.

Уэнсдэй инстинктивно зажмуривается, готовясь ощутить вспышку острой боли.

Но боль не наступает. Вместо этого она внезапно чувствует, как Ксавье стремительно подается вперед и вжимает её в пол, закрывая своим телом.

Аддамс не успевает среагировать.

Только невольно вздрогнуть, когда по ушам ударяет его короткий резкий вскрик. А потом Ксавье вдруг безвольно обмякает, и вес его тела на её собственном становится значительно ощутимее. Сердце Уэнсдэй пропускает удар на невыносимую долгую секунду, пока она отчаянно пытается прислушаться к его дыханию.

К огромнейшему облегчению, он дышит.

Вот только… на воротнике его синего худи у основания шеи медленно расплывается темно-багряное пятно. Аддамс машинально подносит руку к ране и кончиками пальцев ощущает, как оттуда пульсирующими толчками льется горячая кровь.

Взвизгнув от ярости, Франсуаза спускает курок второй раз. Пистолет даёт осечку.

— Закройте глаза! — кричит Аякс где-то на заднем плане.

Аддамс снова зажмуривается, уткнувшись в плечо Ксавье. Липкая жидкость с отчетливым металлическим запахом стекает ей на лицо, пачкает её бледные ладони и светло-каштановые пряди его волос, заливается за рукав тонкого черного свитера.

Крови слишком много.

Её не должно быть так много.

И Уэнсдэй вдруг становится до дрожи страшно. Она пытается успокоить себя, сосредоточившись на элементарных знаниях анатомии — на шее очень много сосудов, оттуда и кровь. Её расчёты не могут оказаться ошибочными. Просто не могут.

Холостой патрон не способен глубоко пробить кожу. Не способен добраться до сонной артерии или каких-то других жизненно важных сосудов.

Не способен убить.

Пожалуйста, пусть он будет не способен убить.

Но чувство иррационального, почти животного ужаса никак не отпускает. Последний раз Аддамс испытывала нечто подобное, когда, вернувшись в свою комнату после свидания с Тайлером, обнаружила Вещь пригвожденным к стене. И когда сидела на коленях перед столом в улье, пока дядя Фестер раз за разом пропускал электрические импульсы сквозь безжизненную ладонь её верного друга.

Но теперь в стократ хуже.

Ведь теперь надежды на помощь нет.

До её слуха доносится какая-то возня на заднем плане.

Истошный визг Энид.

Шелестящее шипение змей.

Глухой звук удара.

Снова срывающийся визг.

Но все это воспринимается совершенно побочно. Уэнсдэй упорно не может заставить себя сосредоточиться ни на чем другом — только на ощущении обжигающей липкости под её пальцами. Она надавливает сильнее, стараясь зажать рану. Машинально тормошит потяжелевшее тело, пытаясь привести Ксавье в чувство.

Но он абсолютно не реагирует.

И тотальное собственное бессилие оказывается мучительнее любой самой жуткой пытки.

Уэнсдэй вдруг чувствует, как в уголках глаз начинает подозрительно щипать.

Oh merda. Только не это.

Только не сейчас.

Наконец с губ Ксавье срывается рваный судорожный вздох. И следом — отрывистый стон сквозь стиснутые зубы. Напрочь игнорируя все инстинкты самосохранения, она резко распахивает угольные глаза. И упирается взглядом в его искаженное болью бледное лицо.

Явно совершив над собой титаническое усилие, Ксавье морщится и, приподнявшись на локте, тяжелым рывком откатывается в сторону. Очевидно, даже такое незначительное движение причиняет ему чудовищную боль — он инстинктивно хватается за шею, пытается зажать рану рукавом, но синяя ткань чудовищно быстро пропитывается кровью. Уэнсдэй чувствует, как все внутри неё холодеет от бесконтрольного страха. И от гнетущего чувства вины, ведь этот чертов патрон предназначался ей и только ей.

— Не двигайся. Старайся дышать медленнее, — шепотом произносит она, совсем не будучи уверенной, что Ксавье её понимает.

Раздается скрипящий лязг оков.

Аддамс инстинктивно поворачивает голову к источнику звука.

И тут же понимает, что они окончательно проиграли. Целая и невредимая Франсуаза Галпин застегивает наручники на запястьях Аякса, на голову которого наброшен плотный холщовый мешок. Судя по его безвольно висящим рукам, Петрополус без сознания.

Уэнсдэй почти неинтересно, как именно это произошло и каким образом этой безумной женщине удалось оглушить Аякса, несмотря на его способность обращать все в камень. В сущности, план изначально был обречен на провал. Аддамс не слишком верила в успех сомнительного предприятия, когда переступала порог злополучного ангара. Но она совсем не предполагала, что потянет за собой в пучину смерти стольких людей.

Все происходящее кажется кошмарным сном. Парадоксальным бредом воспаленного разума. С той лишь разницей, что проснуться не удастся, как ни старайся.

Мать Тайлера с выражением маниакального триумфа неспешно приближается к Ксавье и, дернув на себя особенно длинную уродливую цепь, поочередно застегивает наручники на его ослабевших руках. Он даже не пытается сопротивляться, балансируя на пугающе тонкой грани между неутешительной реальностью и блаженной потерей сознания. Уэнсдэй растерянно наблюдает, как капли крови одна за одной срываются с капюшона его худи, окрашивая бетонный пол в алый цвет. Шестеренки в голове окончательно перестают вращаться под гнетом нарастающего безнадежного страха. Теперь Аддамс точно знает, что расчеты подвели её — рана оказалась слишком серьезной.

Он умрет. Пусть не сейчас, пусть через пять или даже двадцать пять часов, но непременно умрет. И она не сможет ничего сделать. Сможет только наблюдать, бесконечно долго наблюдать, как его жизнь медленно угасает с каждой новой каплей крови, растекающейся по грязно-серому бетону. И знать, что эта кровь будет на её руках — как в буквальном, так и в переносном смысле.

Когда Франсуаза отступает назад, с мстительным упоением осматривая результат своих действий, в голове Уэнсдэй вдруг всплывает фраза из прочитанного в детстве романа Рэя Брэдбери.

«В положении умирающего есть свои преимущества. Когда нечего терять — не боишься риска».

— Эй, Франсуаза… — непривычно тихо произносит она, не в силах оторвать взгляд от разрастающейся багряной лужи на полу. Решение приходит само собой. Кажется, все это время оно было на поверхности. — Заключим сделку. Отпусти их всех. Убей только меня. А взамен я вытащу Тайлера из психушки.

========== Часть 21 ==========

Комментарий к Часть 21

Саундтрек:

grandson — Blood//Water

Приятного чтения!

Несколько секунд Франсуаза взирает на неё с приоткрытым ртом. В другое время это могло бы вызвать ощущение мстительного триумфа, но прямо сейчас, когда старуха с косой уже занесла над ними ледяные костлявые пальцы, Уэнсдэй абсолютно все равно. В голове по-прежнему пусто. Как бы она ни старалась сосредоточиться на разработке нового плана на случай, если уловка сработает, ничего не выходит. Она совершенно не в состоянии отвести пристальный немигающий взгляд от обилия багряных капель на полу. Даже если мать Тайлера примет условия сделки, Ксавье вряд ли протянет до её возвращения.

Но Энид и Аякс — да.

И попытаться стоит хотя бы ради них.

— Ты врешь. Ты не сможешь это сделать, — скептически заявляет Франсуаза после продолжительной паузы. — Провернуть такое никому не под силу.

— Ты знаешь, что я могу, — Аддамс приподнимается на локтях, принимая сидячее положение, и наконец заставляет себя перевести глаза на женщину. — Я ведь почти убила тебя.

— И что же ты намерена делать? — мать Тайлера неприятно ухмыляется. Но она не отказалась сразу, а значит, Уэнсдэй удалось посеять зерно сомнения в её мыслях. А значит, самая слабая тень надежды еще есть. Последний шанс, один из тысячи, но все-таки есть. Нужно лишь немного надавить.

— Подумай, ты ведь ничего не теряешь, — убедительно возражает Уэнсдэй. — Ты в любом случае сможешь убить меня.

Умение грамотно вести переговоры совсем не входит в список её сильных сторон, ведь она всегда предпочитала решительные действия бессмысленным разговорам… Но теперь обстоятельства вынуждают — и потому она продолжает говорить уверенным тоном змея-искусителя.

— Но если дашь немного времени, есть шанс, что твой сын будет свободен. Я была в той лечебнице, и там далеко не курорт. Неужели ты действительно хочешь обречь Тайлера на пожизненное заключение в тех стенах?

— Не смей даже упоминать его имя, мерзавка! — самообладание вновь подводит Франсуазу, и глухой сиплый голос мгновенно срывается на визг. И сразу же — на низкий шепот, таящий неприкрытую угрозу. — Он оказался там из-за тебя.

— Не только из-за меня, — вкрадчиво сообщает Аддамс, поднимаясь на ноги и медленно приближаясь к женщине настолько, насколько позволяет длина проржавевшей цепи. При каждом шаге тяжелые кандалы впиваются в запястья, причиняя неприятную боль, но она этого практически не замечает, впившись в мать Тайлера ледяным взглядом исподлобья. — Он мог бы сбежать и остаться на свободе… если бы не шериф.

При упоминании шерифа посеревшее лицо Франсуазы искажается гримасой страдания, и на долю секунды она становится ужасно похожей на себя в прошлом. На отчаявшуюся женщину из видения, которая когда-то захлебывалась слезами, умоляя мужа не разлучать её с сыном. Похоже, воспоминания об этом врезались в её память каленым железом, обжигающим затаенной болью даже спустя столько нет. И Аддамс сиюминутно замечает, что ей удалось нащупать рычаг давления.

— Он был плохим отцом. Но у него было так много времени с Тайлером, а у тебя — так мало, — ей больше не нужно взвешивать каждое слово. Каким-то неведомым внутренним чутьем Уэнсдэй понимает, что нужно говорить. — Неужели ты правда не хочешь это исправить?

Франсуаза машинально отшатывается назад и опускает глаза. Несколько раз мотает головой из стороны в сторону, а потом из её груди вдруг вырывается не то вздох, не то всхлип. Хрупкая нервная система, измученная долгими годами в психиатрической лечебнице под дурманом препаратов, явно больше не способна выносить серьезные душевные потрясения. Глядя на её смятение, Уэнсдэй готова благодарить судьбу — или Бога, или Дьявола, или кто там еще есть — за собственную природную холодность.

Поразительно, какими жалкими и слабыми людей делает привязанность друг к другу. Она бросает короткий взгляд в сторону истекающего кровью Ксавье… Очередное наглядное доказательство, что чувства способны убивать не только морально.

— Твоя взяла… — на уровне едва различимого шепота произносит Франсуаза, но через мгновение её голос крепнет, наливаясь металлом. — Но если ты попробуешь сбежать или вызвать копов, я сразу убью их всех. Я даю тебе ровно сутки.

— Это мало. До Детройта тринадцать часов пути только в одну сторону, — тут же возражает Аддамс. — И моя машина застряла в луже в километре отсюда.

— Сутки и не минутой больше. А машина у меня есть, так и быть, — запустив руку в карман местами испачканных штанов, женщина извлекает ключи с видавшим виды брелком. — Но не вздумай держать меня за идиотку и не жди, что я отпущу тебя без подстраховки.

Небрежно швырнув ключи под ноги Аддамс, она отходит в дальний угол ангара и, приподняв тонкий грязный матрас, достаёт оттуда телефон в черном чехле — тот самый, подаренный Ксавье в конце прошлого семестра. Очевидно, пока Уэнсдэй была без сознания, мать Тайлера успела обыскать её вещи.

— Я установлю сюда приложение для определения геолокации. Если ты хоть ненадолго выйдешь из него, чтобы позвонить копам, сигнал пропадет, и я сразу пойму, чем тут дело пахнет. Или если надумаешь хоть на минуту свернуть с дороги на Детройт. Или выкинуть ещё какой-то фокус… Не суть. Знай, что в таком случае я убью кого-то из твоих друзей, — Франсуаза окидывает внимательным взглядом сжавшихся по углам изгоев и презрительно кивает в сторону Ксавье. — Начну, пожалуй, с этого. Он все равно долго не протянет.

Проржавевший фургон, обнаруженный в одном из ближайших ангаров, покрыт толстым слоем пыли. Потирая затекшие запястья, на которых уже начали проступать бледно-фиолетовые синяки, Уэнсдэй вставляет ключ в зажигание — старый мотор жалобно кряхтит, но никак не желает заводиться. Она поворачивает ключ уже в третий раз, но дышащий на ладан автомобиль упорно глохнет спустя несколько секунд.

Oh merda.

Она совершила почти невозможное, буквально заключив сделку с дьяволом во плоти, она сумела выбраться из заточения и сумела обрести призрачный шанс на спасение остальных… А теперь фургон просто-напросто отказывается заводиться. И все титанические усилия могут с чудовищной легкостью пойти прахом. Это настолько банально и глупо, что почти смешно.

Окончательно теряя самообладание, Аддамс с силой ударяет кулаком по рулю. А потом ещё раз, разбивая костяшки бледных пальцев. Её собственная кровь смешивается с остатками засохшей крови Ксавье — перед выходом Франсуаза бросила ей полупустую бутылку с водой, чтобы умыться, но большую часть Уэнсдэй потратила на то, чтобы утолить мучительную жажду. Вода оказалась несвежей — во рту до сих пор стоит отвратительный привкус затхлости, вызывающий неприятные тошнотворные ощущения. Но у неё категорически нет времени отвлекаться на такие несущественные мелочи.

Выждав пару минут, чтобы усилием воли взять себя в руки и унять неистовое сердцебиение, она снова пробует повернуть ключ. Потревоженный двигатель отзывается прерывистым тарахтением, но, к невероятному облегчению, больше не глохнет. Немного воспрянув духом, Аддамс переключает передачу и решительно нажимает на газ — с оглушительным рокотом фургон вылетает из ангара, зацепив боковым зеркалом створку ворот.

Уже через несколько минут она круто выворачивает руль, выезжая на оживленное шоссе. Столь резкий маневр вызывает волну недовольных сигналов позади, но это воспринимается совершенно побочно. Уэнсдэй сильнее вжимает педаль в пол, и стрелка спидометра невыносимо медленно ползет вверх — в отличие от резвого Форда, старый фургон, сошедший с конвейера задолго до её рождения, явно не приспособлен для быстрой езды.

Лавируя в потоке автомобилей, она поминутно переводит напряженный взгляд на лежащий рядом телефон. Шестеренки в голове наконец-то вновь начинают вращаться, взбудораженные выбросом адреналина. Разумеется, она не намерена ехать в Детройт, чтобы действительно пытаться вызволить Галпина. Но прямо сейчас его мать неотрывно следит за движущейся точкой на экране, и любая попытка свернуть не туда может оказаться фатальной для пленённых изгоев. Идею заехать на заправку и вызвать полицию оттуда Аддамс отметает практически сразу — стрелка на датчике уровня топлива уверенно стоит на максимальном значении, и Франсуаза наверняка об этом знает. Нельзя позволять столь неоправданный риск. Но и уезжать от Джерико на значительное расстояние тоже нельзя. Время — слишком ценный ресурс, чтобы тратить его таким нерациональным образом. Нужно предпринять что-то как можно быстрее.

Слепящее солнце стоит в зените, а часы на приборной панели показывают всего лишь сорок минут первого. Хотя по внутренним ощущениям, она провела в ангаре чудовищно много времени, на деле оказалось, что с момента начала заточения прошло не более трех часов.

Вещь не посмеет нарушить прямой приказ и будет дожидаться возвращения Энид до заката, а значит, он отправится в полицейский участок не раньше шести. Добавить к этому не меньше часа на дорогу… Нет. Это слишком долго.

Недопустимо долго.

Скосив глаза в зеркало заднего вида, Уэнсдэй замечает позади огромный красный большегруз, вяло плетущийся в крайней правой полосе. В голове будто загорается лампочка осознания — подобные машины часто ездят на дальние расстояния.

Вот и спасительный выход.

Пропустив вперед несколько автомобилей, она перестраивается аккурат перед фурой и, мысленно досчитав до трех, решительно перемещает ногу на педаль тормоза. Позади слышится скрипящий визг тормозных колодок, и, обернувшись через плечо, Аддамс видит ярко-красный бампер большегруза, едва успевшего остановиться буквально в нескольких сантиметрах от фургона.

Она молниеносно подхватывает телефон с сиденья и быстро выскакивает из машины.

— Ты чего вытворяешь, дура?! — возмущенно вопит водитель, когда Уэнсдэй решительно распахивает дверь фуры с пассажирской стороны и останавливается на верхней ступеньке.

— Куда вы едете? — без предисловий спрашивает она, пристально уставившись на совсем еще молодого паренька с соломенными волосами и легкой щетиной на лице.

— Матерь божья… что это с тобой? — его и без того большие глаза удивленно распахиваются.

Ах да.

Она ведь совсем забыла о собственном внешнем виде. Аддамс машинально бросает отрывистый взгляд в огромное боковое зеркало — обычно аккуратные косички растрепаны, челка беспорядочно слиплась от засохшей крови, а угольные глаза сверкают лихорадочным, почти безумным блеском.

Плевать.

Это не имеет совершенно никакого значения.

— Куда вы едете? — с нажимом повторяет она, переводя тяжелый немигающий взор обратно на водителя.

— В Моберли, — на автомате отзывается тот, продолжая разглядывать её с таким видом, будто воочию узрел восставшего мертвеца.

— Где это? — название кажется неуловимо знакомым, но ей никак не удается вспомнить, где именно она это слышала.

— Это… Эм… В Миссури.

Позади них понемногу образуется пробка, многие перестраиваются в соседнюю полосу и, раздраженно сигналя, проносятся мимо. Однако особенно любопытные зеваки останавливаются и выходят из машин, явно решив, что случилась авария и намереваясь поглазеть. Аддамс категорически претит повышенное внимание к собственной персоне. Вдобавок она знает, что заветная точка на телефоне Франсуазы не движется уже добрых пару минут.

Подобное промедление не может не вызвать подозрений.

И пусть штат Миссури — не совсем то, что нужно, но направление вполне подходящее. Таким образом ей удастся выкроить хотя бы пару-тройку часов.

— Возьмите с собой это, — Уэнсдэй швыряет на сиденье злосчастный телефон.

— Это еще что? — водитель выглядит совершенно растерянным, непонимающе уставившись на черный кожаный чехол. — Ничего я не возьму. Вдруг это бомба или еще что похуже.

И хотя в его предусмотрительной осторожности есть определенная доля логики, Аддамс с трудом подавляет желание закатить глаза. Она отчаянно борется с нарастающим раздражением, отчетливо понимая, что таким путем ничего не добьется.

— Это не бомба. Просто телефон, можете проверить. Заберите его себе, но главное — довезите до Миссури, — Уэнсдэй прилагает поистине титанические усилия, чтобы хоть немного смягчить ледяные интонации.

— Пятьсот долларов, — заявляет паренек после непродолжительных раздумий.

— У меня нет денег, — весь стратегический запас купюр остался в комнате за много километров отсюда.

— Тогда проваливай. И убери свою колымагу с дороги.

Она колеблется с минуту.

Рука машинально ложится на шею, где в ложбинке между ключицами все ещё покоится недавно подаренный кулон. В голове против воли вспыхивает мимолетная странная мысль — если вдруг Ксавье умрет, у неё совсем ничего от него останется… Кроме болезненных воспоминаний о проклятой поездке в Детройт. Когда она в самом деле на несколько минут подумала, что путь ворона необязательно должен быть путем одиночества. Всего на несколько минут, пока его горячие губы касались её собственных, прежде чем все окончательно полетело под откос.

Уэнсдэй решительным рывком дёргает тонкую цепочку, и податливая застежка мгновенно ломается.

— Возьмите это. У меня больше ничего нет.

========== Часть 22 ==========

Комментарий к Часть 22

Саундтрек:

Scorpions — Humanity

Приятного чтения!

В полицейском участке почти никого нет, несмотря на довольно ранний час. Когда Уэнсдэй вихрем проносится мимо пустых кабинетов, она запоздало вспоминает, что сегодня воскресенье.

Она никак не может избавиться от странного осознания, что мир вовсе не рушится. Что люди продолжают жить своей обыденной жизнью в то время, как в нескольких километрах от их безликих домов в богом забытом месте сумасшедшая женщина удерживает пленников. И если они умрут, большинству людей будет совершенно наплевать — они прочитают тревожные новости о новых жертвах в утренней заметке за чашкой кофе. А потом выбросят газету в мусорное ведро и, мгновенно забыв о ней, продолжат жить дальше. Никогда прежде Аддамс не задумывалась о чудовищной несправедливости жизни, воспринимая это как неоспоримую аксиому.

Но теперь… Похоже, мир все-таки рушится. Её маленький личный мир вот-вот разлетится на сотни тысяч осколков по совершенно несправедливым причинам.

Вполне возможно, прямо в это мгновение Франсуаза Галпин расправляется с пленниками с особой жестокостью — нет никакой гарантии, что чертов водитель большегруза не выкинул телефон на первом же красном светофоре. Уэнсдэй не привыкла полагаться на других людей, и оттого липкий леденящий страх сжимает сердце с утроенной силой, пока она толкает очередную дверь в очередной пустой кабинет.

Но она не имеет права поддаваться панике. Ведь это удел слабых.

Все эти тревожные мысли проносятся в голове буквально за несколько секунд, когда она мчится по невыносимо длинному коридору, в конце которого висит заветная светлая табличка «Донован Галпин, городской шериф». Ещё совсем недавно Уэнсдэй намеренно избегала обращения в полицию. Однако крайняя степень отчаяния доводит до того, что она готова продать душу Дьяволу, лишь бы отец Тайлера оказался на рабочем месте.

К счастью, он здесь.

И когда Аддамс рывком распахивает дверь, банка пива в его руке замирает на полпути ко рту. Когда шериф переводит взгляд на неожиданную гостью, его светло-голубые глаза удивленно распахиваются.

Уэнсдэй не дает и секунды, чтобы он мог отойти от первоначального шока, вызванного её жутко потрепанным внешним видом.

— Ваша жена удерживает на территории старого завода моих… — она запинается, но тут же берет себя в руки. — …троих учеников Невермора. Один из них тяжело ранен.

— Моя… жена? Франсуаза? — совершенно непонимающе переспрашивает шериф, и привычно суровое выражение на небритом лице сменяется растерянным.

Словно он и вправду не догадывался.

Уэнсдэй абсолютно в это не верит.

Вернее, сейчас ей абсолютно наплевать.

— У нас нет времени. Сейчас же вызовите подкрепление.

Удивительно, но шериф подчиняется без возражений. Оставив на столе непочатую пивную банку, быстро подходит к стационарному телефону и решительно нажимает несколько кнопок.

— Полицейское управление Джерико всем постам: у нас 10–17. 10–35. 10–14.{?}[Автор не очень умеет в матчасть по этому вопросу, но Гугл говорит, что полиция использует десятичные коды для шифрования сообщений. В данном случае, они означают: 10–17 — срочное сообщение.

10-35 — крупное преступление.

10-14 — взятие в заложники.] Повторяю, 10–14. Территория лакокрасочного завода, — четко и уверенно чеканит он. Волнение выдает лишь его рука, с преувеличенной силой сжимающая черную трубку. Завершив короткий сеанс связи, Галпин откладывает телефон и снимает с вешалки форменную куртку с блестящим значком шерифа. — Аддамс, ты останешься здесь и постараешься никуда больше не влезать.

— Нет, — Уэнсдэй тяжело дышит, сердце отчаянно бьётся в клетке из ребер, но взгляд угольных глаз, направленный на него, по обыкновению полон ледяной решимости. — Только я знаю, какой ангар вам нужен.

Шериф едва не скрипит зубами от раздражения — как и его ненормальная благоверная, он явно подсознательно винит Аддамс за случившееся с сыном. Но профессионализм полицейского перевешивает оскорбленные чувства отца. Крепче затянув кобуру на поясе, Галпин с плохо скрываемой издевкой кивает в сторону двери за её спиной.

— В таком случае окажите содействие полиции, мисс Аддамс.

Когда они усаживаются в машину, и шериф тянется к кнопке включения сирены, Уэнсдэй останавливает его предостерегающим жестом.

— Наше преимущество во внезапности. Ваша жена считает, что я далеко отсюда и не ожидает подвоха, — с нажимом произносит она.

— Вздумала поучить меня моей же работе? — огрызается Галпин и, включив сирену, решительно вжимает в пол педаль газа. Автомобиль резко срывается с места, и их обоих вжимает в сиденья от стремительного набора скорости. — Договоримся на берегу. Ты заткнешься и не будешь высовываться. Не будешь мешаться под ногами и лезть со своими советами.

Уэнсдэй почти благодарна ему за резкий тон — неуклонно нарастающее раздражение заполняет щемящую душевную пустоту.

Злость всегда придавала ей сил.

— Я — единственная, кто довел расследование до конца, — ядовито шипит Аддамс сквозь плотно стиснутые зубы. — А весь штат вашего полицейского участка в это время сидел сложа руки.

— Сомневаюсь, что заложники оказались на заводе просто так, — шериф чуть повышает голос, явно приближаясь к точке кипения. — Держу пари, они там из-за твоей очередной сраной выходки.

— Они там из-за вашего бездействия.

Но чертов Галпин прав.

Неутешительная мысль снова впивается в мозг — горит и жжет, словно ожог концентрированной серной кислотой.

Куда бы Уэнсдэй не пошла, смерть и разрушения неуклонно следуют по пятам. Будто вокруг неё всегда была и будет невидимая радиационная зона. Мертвая темная территория, уничтожающая все живое в радиусе нескольких метров.

Прежде она находила это изрядно увлекательным.

Но прежде никто не рисковал жизнью ради неё с такой поразительной слепой преданностью. Это не должно повториться. Она больше никогда не допустит подобного.

— В день, когда ты закончишь школу и свалишь отсюда нахрен, я открою бутылку лучшего виски, — Галпин неприятно скалится собственной псевдо-остроумной шутке.

По крайней мере, он держит себя в руках.

Или убедительно делает вид.

Она слишком истощена переживаниями, выходящими за узкие рамки ограниченного эмоционального диапазона, чтобы разбираться ещё и с чужими чувствами. Если у шерифа не хватит решимости выстрелить в свою обезумевшую жену, Уэнсдэй сделает это самостоятельно. И пусть она никого не убивала прежде, она точно знает, что в решающий момент рука не дрогнет.

Когда они выезжают на шоссе, за ними выстраивается целый кортеж из полицейских автомобилей и двух карет скорой помощи. Сирены оглушительно ревут, сине-красные проблесковые маячки тревожно мигают, вынуждая всех остальных водителей прижаться к обочине.

Аддамс то и дело бросает отрывистый взгляд на коричневую кобуру, откуда торчит матовая рукоять черного пистолета. Стрелка на спидометре жмется к максимальному значению, но ей все равно кажется, что дорога тянется невыносимо медленно. Она сжимает ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, и сильно прикусывает губу с внутренней стороны. Теплая кровь с привкусом металла заполняет рот, и Уэнсдэй нервно сглатывает.

Включив правый поворотник, шериф сворачивает на едва заметную проселочную дорогу, поросшую пожухлой прошлогодней травой. Он не сбавляет скорости, но все же выключает сирену. Остальные полицейские делают то же самое.

Когда между густыми засохшими кустарниками появляются уныло-серые очертания заброшенных ангаров, Аддамс вновь ощущает волну леденящего липкого страха.

Что, если они не успели?

Что, если Франсуаза уже кого-то убила?

Что, если Ксавье умер, так и не дождавшись помощи?

И ещё множество пугающих «если», заставляющих её сердце… болезненно сжиматься. Уэнсдэй неоднократно использовала эту фразу в своих романах, но никогда даже не могла предположить, что это отнюдь не фигура речи, а вполне реальное физическое ощущение. Её прошибает холодный пот.

Аддамс на секунду прикрывает глаза, пытаясь собрать воедино скудные остатки самообладания.

Шериф ведет машину уверенно, ловко объезжая огромные грязные лужи, в одной из которых всего несколько часов назад намертво застрял её несчастный Форд. Аддамс запоздало вспоминает, что срок аренды заканчивается сегодня вечером. Будет иронично, если она умрет и не сможет вернуть машину — эта мысль внезапно заставляет её слабо усмехнуться.

Похоже, это что-то истерическое.

Она не вполне уверена.

Она уже ни в чем не уверена.

— Показывай ангар, — Галпин не оборачивается к ней, напряженно озираясь по сторонам и переместив ногу на педаль тормоза.

Уэнсдэй обводит цепким немигающим взглядом ряды абсолютно одинаковых кирпичных ангаров. Они заехали совершенно с другой стороны, и теперь она чувствует себя немного дезориентированно. Уходит не меньше трех драгоценных минут, прежде чем она с присущей детективу внимательностью замечает слегка примятую траву у ворот четвертого склада справа. И едва различимый след бордовой краски на одной из ржавых створок — именно здесь был спрятан старый фургон, и именно это место Уэнсдэй случайно зацепила боковым зеркалом всего несколько часов назад.

— Туда, — она решительно указывает пальцем на ангар, расположенный по соседству с импровизированным гаражом.

— 10–17.{?}[Срочное сообщение.] Пятый по правую руку, — диктует шериф в рацию и снова нажимает на газ.

Автомобиль медленно трогается с места и уже спустя минуту останавливается боком напротив высоких ворот, покрытых толстым слоем ржавчины. Кареты скорой тормозят чуть позади.

Аддамс невольно задерживает дыхание и вся обращается в слух, надеясь уловить признаки чужого присутствия. Но вокруг стоит звенящая непроницаемая тишина, нарушаемая лишь тихим рокотом нескольких моторов.

— Она вооружена? — тихо спрашивает шериф, доставая пистолет.

— Я видела только нож, — с готовностью сообщает Уэнсдэй. — Был револьвер, но в нем нет патронов.

— Ясно. Сиди тут и не высовывайся.

Разумеется, она не намерена исполнять приказ. Как только Галпин-старший выходит из машины, придерживая рукой дверь, чтобы она не хлопнула, Аддамс решительно устремляется за ним. Обернувшись через плечо на звук её тихих шагов, он недовольно кривит губы, но на бессмысленные споры сейчас совершенно нет времени. Раздраженно махнув рукой так, словно отгоняет назойливое насекомое, шериф жестами сигнализирует остальным полицейским — они молниеносно рассредотачиваются по периметру. Несколько человек занимают позиции за автомобилями, ещё четверо останавливаются прямо напротив ворот ангара, ещё трое — следуют за ним, с готовностью направив пистолеты на проржавевшую дверь.

Уэнсдэй, не имеющая при себе никакого оружия, замирает по левую сторону от Галпина в паре шагов от цели.

Тот прищуривается и, выждав мгновение, по очереди загибает три пальца на руке, а затем коротким кивком головы подаёт сигнал к началу действий. Аддамс машинально делает глубокий вдох.

А в следующую секунду Галпин ударом ноги выбивает хлипкую ржавую дверь.

— Стоять, полиция! Никому не двигаться!

Тяжелые железные ворота бесшумно распахиваются, и полицейские ровным строем быстро устремляются внутрь. Уэнсдэй, окончательно наплевав на базовые инстинкты самосохранения, заскакивает следом. Свет в ангаре полностью выключен, глаза привыкают к темноте лишь спустя несколько секунд — невыносимо долгих секунд, пока она инстинктивно выискивает взглядом Ксавье.

Он здесь. И он жив.

Полулежит, провалившись спиной к стене и уронив голову на грудь — бледный как смерть от колоссальной потери крови, но все-таки живой. И он даже немного реагирует на появление полиции, пытаясь упереться ослабевшими руками в неровный каменный пол и приподняться.

Успела. У неё вырывается вздох невероятного облегчения, и на пару секунд Уэнсдэй напрочь забывает о Франсуазе Галпин.

Она тоже здесь.

Стоит совсем рядом с тихо всхлипывающей Энид, небрежно прокручивая между пальцами мясницкий нож с широким лезвием. И вопреки ожиданиям, вовсе не выглядит шокированной внезапным штурмом.

— Конечно, ты обманула, — совершенно будничным тоном произносит мать Тайлера. Словно констатирует самый очевиднейший факт. Пристальный взгляд безумных глаз, ярко выделяющихся на изможденном лице, лениво скользит по толпе полицейских и останавливается на Аддамс. — Но я, в отличие от тебя, верна своему слову. А значит, твои друзья умрут вместе со мной.

И с этими словами она резко хватает Энид за волосы и заносит над ней нож.

Уэнсдэй машинально подаётся вперед на один крохотный шаг, но тут же останавливается как вкопанная.

— Франси, стой!

Крик Галпина-старшего звучит с таким надрывом, словно голос принадлежит вовсе не ему.

Острое лезвие замирает в воздухе.

Синклер беззвучно хватает ртом воздух, расширенными глазами глядя на огромный нож, остановившийся в нескольких сантиметрах от её лица.

Мать Тайлера очень медленно — словно в замедленной съемке — переводит взгляд на бывшего мужа. Шериф ещё медленнее опускает руку с зажатым в ней пистолетом. Растерянно переглядываясь, остальные полицейские повторяют за ним. Уэнсдэй едва может дышать, лихорадочно продумывая план дальнейших действий. Шестеренки вращаются в голове с невероятной быстротой — от напряжения виски начинают мучительно пульсировать, словно мозг плавится под воздействием мощного разряда на электрическом стуле.

— Прошу тебя, не делай этого… — почти умоляюще произносит шериф, растерянно уставившись на жену. — Эти дети ведь ни в чем не виноваты.

— Ты меня… просишь? — Франсуаза ядовито выделяет последнее слово. Рот кривится в вымученной полубезумной улыбке. — Ты. Просишь. Я тоже тебя просила, Донован. Я умоляла тебя. Но тебе было наплевать. Тебе всегда было наплевать.

— Месть не спасет Тайлера. И тебя тоже, — Галпин сокрушенно качает головой из стороны в сторону, словно нелепая игрушка собаки на приборной панели автомобиля.

— Потому что его должен был спасти ты! — взвизгивает женщина, опасно дернув рукой с ножом. Энид скулит от ужаса. Рот Аякса открывается в немом крике. Но Франсуаза не обращает на них внимания, впившись в шерифа прямым взглядом, полным чистейшей ненависти. — Но ты не справился даже с этим! Ты просто жалкая тряпка… Жаль, что я не разглядела этого сразу.

— Франси, отпусти детей, и мы сможем поговорить. Договориться. Пожалуйста. Прошу тебя.

— Кто ты такой, чтобы я с тобой договаривалась?!

Ситуация неуклонно выходит из-под контроля. Уэнсдэй бросает очередной короткий взгляд на оружие в руках шерифа.

— Никому не двигаться, иначе девчонке не жить, — шипит мать Тайлера, прижав остро заточенное лезвие к горлу Синклер и прикрываясь её телом, дёргает Энид в сторону. Звенья длинной толстой цепи негромко позвякивают с каждым их шагом.

— Шериф? — робко подаёт голос один из полицейских, стоящих позади.

— Не стреляйте. Не двигайтесь.

Oh merda.

Уэнсдэй понимает её намерение за мгновение до того, как Франсуаза вместе с Энид подходят к хлипкому табурету в углу ангара. Рука женщины тянется к одному из шприцов, уже заполненному прозрачной жидкостью. А в следующую секунду мать Тайлера вонзает острую иглу себе прямо в шею и нажимает на плунжер{?}[Поршень в шприце называется именно так] шприца, вспрыскивая препарат в мышцу.

Раз. Два. Три.

Она грубым толчком отшвыривает Синклер от себя, ведь живой щит ей больше не нужен. Блондинка истошно визжит, срывая голос на фальцет, и беспорядочно сучит ногами, отползая в сторону.

— Шериф?! — с истеричными нотками вопит все тот же полицейский.

Но Донован Галпин ошеломленно молчит, неотрывно взирая на то, как чёрные глаза его жены многократно увеличиваются в размерах. Как трескается по швам потрепанная одежда и удлиняются пальцы, выпуская длинные когти толщиной с хороший клинок. Как на испещренной морщинами коже проступает темная вылинявшая шерсть и как на месте презрительно кривящегося рта быстро появляется смертоносный оскал монстра. Глухое утробное рычание вырывается из груди Хайда, а в следующую секунду чудовище резко подаётся вперед и делает прыжок.

Уэнсдэй молниеносно выхватывает пистолет из пальцев шерифа — он даже не сопротивляется — и снимает с предохранителя.

Вскидывает руку.

И стреляет, не целясь.

Один раз.

Второй.

Третий.

Четвертый и пятый выстрел вырываются уже из других пистолетов. А следом — ещё несколько.

Хайд обмякает в воздухе и, по инерции пролетев ещё с полметра, с гулким звуком падает прямо под ноги остолбеневшему Галпину.

Взвивается столб пыли.

Аддамс медленно опускает пистолет.

Безумный блеск в огромных глазах монстра медленно гаснет.

Все кончено.

Теперь уже навсегда.

Комментарий к Часть 22

Ну что ж, выходим на финишную прямую.

Осталось буквально пару глав.

Даже немного грустно от осознания, что скоро конец, очень привязалась именно к этой работе.

========== Часть 23 ==========

Комментарий к Часть 23

Саундтреки:

K.Flay — High Enough

NЮ — Некуда бежать

Я редко добавляю русские песни к главам, но эта очень уж подходит.

Приятного чтения!

Она уехала из больницы ровно через десять минут после того, как операция закончилась успешно, и Ксавье перевели в реанимационную палату.

И больше не пришла — ни на второй день, ни на четвертый, ни на шестой.

Просто не смогла, несмотря на настойчивые увещевания Энид и Вещи — и в конце концов они неизбежно сдались.

Гнетущее чувство вины оказалось слишком тяжелым. Новое непривычное ощущение каждую секунду давило на плечи невыносимым грузом, и Уэнсдэй твердо знала, что не сможет заглушить его ещё очень долго.

Возможно, совсем никогда.

Но спустя череду одинаковых дней, наполненных изматывающими сомнениями, она все-таки решается.

Когда мусорная корзина возле письменного стола в очередной раз оказывается доверху заполнена смятыми листами — все эти бесконечно долгие дни вдохновение упорно не желало её посещать — Уэнсдэй резко подскакивает на ноги. Так быстро, что стул едва не падает позади.

Так больше не может продолжаться.

Она должна принять решение.

Окончательное и бесповоротное.

И должна сказать… ему.

Аддамс подхватывает с вешалки пальто и, набросив его на плечи, выскальзывает из комнаты. К счастью, Энид и Вещь на маникюрной вечеринке Йоко — объясняться с ними не придется.

Но вся решимость разом улетучивается, когда спустя полчаса пути Уэнсдэй кладет узкую ладонь на дверную ручку больничной палаты. Она медлит, впившись немигающим взглядом угольных глаз в белое полотно двери. Настенные часы с тихим тиканьем отсчитывают секунды, вяло перетекающие в минуты.

В десятки минут.

А она все продолжает стоять, растерянно уставившись на собственные пальцы с чёрным маникюром, явственно осознавая, что ей совершенно нечего ему сказать.

Но если она сейчас отступит и, поддавшись сомнительному порыву, сядет на обратный автобус до академии, гнетущая неопределённость никуда не денется. Будет висеть в воздухе оголенным электрическим проводом под опасным для жизни напряжением.

Уэнсдэй не успевает повернуть ручку и толкнуть дверь вперед.

Спустя долю секунды она распахивается сама. На пороге стоит Эмили.

Ясные небесные глаза в обрамлении умело подкрашенных ресниц слегка расширяются, а затем — подозрительно прищуриваются, от чего взгляд становится по обыкновению неприязненным.

Мартинес украдкой оборачивается через плечо и быстро выходит в коридор, решительно загораживая собой дверь.

Похоже, вывихнутое запястье благополучно стерлось из её памяти.

Уэнсдэй совсем не против преподать новый, более запоминающийся урок.

— Отойди, — ядовито шипит она с неприкрытой угрозой в арктически-холодном тоне.

— Зачем ты здесь? — требовательно спрашивает Эмили, скрестив руки на груди. — Пришла снова поиздеваться над ним? Все тебе мало, да?

— Лучше не лезь, — Уэнсдэй понижает голос до шепота, но угроза в деланно-спокойном голосе становится лишь ощутимее.

Самоуверенное выражение на побледневшем лице блондинки вдруг гаснет — словно разом слетает непроницаемая маска презрения. Эмили поджимает пухлые нелепо-розовые губы и болезненно морщится — так, будто они снова в коридоре Офелия-Холла, и Аддамс снова мучительно медленно выворачивает её хрустально-хрупкое запястье. Мартинес устало опускает голову, разглядывая носки своих бежевых туфель, и выдерживает длительную тягостную паузу.

А когда начинает говорить, её голос звучит непривычно глухо.

— Аддамс, ты не понимаешь, что делаешь. И что самое страшное — не хочешь понять. Ты ведь ему попросту жизнь ломаешь…

— Чужая жизнь — не твоя проблема.

— Вот именно… В этом вся ты, — с вымученным вздохом Эмили медленно поднимает взгляд. — Ты однажды спасла меня, и я этого не забуду. Я прошу не для себя, я прошу ради него. Если он хоть немного тебе важен… Пожалуйста, прекрати причинять ему боль… Прекрати его мучить. Он такого не заслужил, а ты… Ты ведь совершенно не способна что-то чувствовать.

Уэнсдэй хранит непроницаемое молчание на протяжении всей длительной тирады. Но не только потому, что считает ниже своего достоинства вступать в подобные душещипательные диалоги.

А потому что… Эмили никогда не узнает, как сильно ошибается.

Никогда не узнает, какими были те десять минут, что Уэнсдэй провела в его палате после операции, пока Ксавье ещё не пришел в сознание. Она просидела все это время прямо на холодном кафельном полу, уткнувшись лицом в пропахшую лекарствами простынь. Она не плакала с шести лет — и слезы, словно накопившись за долгие годы, беззвучно стекали по бледным щекам нескончаемым потоком.

А потом просто встала и ушла с обычной неестественно-прямой спиной, навсегда вернувшись к перманентному спасительному равнодушию.

Никто никогда об этом не узнает.

И в первую очередь — он сам.

— Не стой у меня на пути.

Коротко и резко. Как всегда.

И Мартинес уступает.

Снова тяжело вздохнув, отходит в сторону, позволяя Аддамс толкнуть от себя белую дверь палаты.

Ксавье сидит в постели, склонившись над крафтовыми листами скетчбука. Крошечная морщинка между бровями, острые скулы, ещё хранящие болезненную бледность, руки с выступающими венами, длинные пальцы, сжимающие огрызок черного карандаша.

Oh merda.

Он поднимает глаза на неё — насыщенно зелёные глаза, такие безумно тёплые, что это катастрофически невыносимо — и его лицо вдруг проясняется.

Словно он увидел самого важного человека в своей жизни.

А совсем не виновницу многочисленных собственных бед.

— Уэнсдэй… Как ты?

Даже сейчас, встретившись со смертью лицом к лицу, едва оправившись от ранения, Ксавье первым делом решает спросить о её самочувствии.

Какая чудовищная глупость.

Какая чудовищная преданность.

Уэнсдэй движется словно на автопилоте, молча подходя ближе.

Прямой взгляд — глаза в глаза.

Бархатная весенняя зелень — против несокрушимой обсидиановой пустоты.

А мгновением позже Уэнсдэй решительно вырывает из пальцев Ксавье мешающий скетчбук и, небрежно отбросив блокнот на прикроватную тумбочку, резко садится сверху, обхватывая его бедра своими.

— Ух ты… Ты прямо сама внезап…

— Заткнись.

Одним стремительным движением она подаётся вперед, впиваясь в его приоткрытые губы глубоким горячечным поцелуем. Поначалу слегка растерявшись от её сокрушительного напора, Ксавье довольно быстро справляется с собой — уже спустя минуту его руки собственнически сжимают тонкую талию, не позволяя Аддамс отстраниться ни на миллиметр.

Но она и не намерена отстраняться.

Близость его тела мгновенно воспламеняет каждое нервное окончание, и с вишневых губ срывается первый негромкий стон, утонувший в продолжительном поцелуе. Её настойчивые пальцы уверенно тянут вверх тонкую хлопковую ткань его синей футболки и отбрасывают мешающую одежду прямо на пол.

Почему у него постоянно исключительно синие футболки?

Наверное, это его любимый цвет.

Она не знает — никогда этим не интересовалась.

Oh merda, она ведь совсем ничего о нем не знает. Какой чудовищный кошмар.

Ксавье крепче сжимает её талию и вдруг рывком переворачивает Уэнсдэй, решительно перехватывая инициативу.

Она позволяет.

Сегодня она позволит ему всё.

Когда его обжигающие губы опускаются на шею, Аддамс покорно запрокидывает голову и прикрывает глаза, полностью отдаваясь во власть сокрушительного наслаждения. Запах его кожи действует совершенно опьяняюще, и она запускает руку в его волосы, сдергивая резинку и пропуская между пальцами мягкие светло-каштановые пряди. Жадные поцелуи скользят ниже, руки сминают и задирают её шерстяной короткий джемпер вместе с надетой под ним белой рубашкой — и Уэнсдэй сама избавляется от одежды с лихорадочной поспешностью.

Даже мимолетное отсутствие тактильного контакта абсолютно невыносимо — Аддамс вцепляется в его плечи и настойчиво тянет на себя. Руки Ксавье ложатся на её грудь, мягко сжимая и пропуская между пальцев затвердевшие соски.

И все тело предательски плавится под его прикосновениями, окончательно становясь безвольным. Закусив губу, чтобы сдержать протяжный стон, Уэнсдэй подаётся ему навстречу.

Тянущее тепло быстро разливается внизу живота, сосредотачивается неуклонно нарастающей пульсацией между бедер.

Она изнывает от невыносимо острого желания ощутить его внутри.

И вместе с тем отчаянно хочет растянуть упоительный момент их близости как можно дольше.

И потому Уэнсдэй с несвойственной нежностью отстраняет его от себя. Мягко, но уверенно надавливает на плечи, принуждая опуститься на постель, насквозь пропахшую лекарствами. Немало заинтригованный Ксавье следит за её действиями потемневшими от возбуждения глазами.

Она ощущает лёгкое волнение, ступая на неизведанную территорию, но настойчиво стягивает с него пижамные штаны, обнажая напряженный член.

Машинально облизывает губы, чуть прикусывая нижнюю. Невесомо проводит заостренными ногтями по его торсу, чуть царапая разгоряченную кожу.

Все ниже и ниже.

Ксавье нервно сглатывает.

Тонкие бледные пальчики едва заметно подрагивают от едва сдерживаемого возбуждения, когда Уэнсдэй решительно обхватывает член у основания. Сжимает чуть сильнее — с его губ срывается приглушенный стон — и медленно проводит снизу вверх, задевая кончиком большого пальца головку.