Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура

Илья Матвеевич Гурович РУКОВОДИТЕЛЬ ПРОЕКТА КОСМОДРОМА

Мое знакомство с Алексеем Алексеевичем Ниточкиным произошло в начале июня 1955 г.

В то время я работал начальником производственно-технического отдела военно-строительного управления, возглавляемого полковником Георгием Максимовичем Шубниковым.

На управление было возложено сооружение космодрома.

В исключительно короткий срок в условиях пустыни, буквально на голом месте планировалось создание комплекса сложных сооружений. Менее чем за два года строители должны были выполнить огромный объем строительно-монтажных работ.

Наибольшую сложность представляло строительство стартового сооружения, для которого требовалось предварительно отрыть котлован объемом 1 млн куб. м.

К началу июня 1955 г. здесь было сосредоточено более десяти тысяч военных строителей, много техники, на полигон ежедневно прибывали сотни вагонов различных грузов.

Строители в это время трудились на постройке промпредприятий, автомобильной и железной дорог, подготовке жилья, столовых и ряда других сооружений бытового назначения.

Однако требовалось срочно разворачивать строительство постоянных зданий и сооружений космодрома, так как времени для задействования космодрома оставалось чрезвычайно маю. Но для этого требовалась проектная документация, а она отсутствовала.

И вот в один из вечеров начала июня главный инженер нашего управления Александр Юльевич Грунтман вызвал меня к себе. Войдя в кабинет, я увидел группу мужчин. Их внешний вид свидетельствовал о том, что они только что приехали.

— Илья Матвеевич, — обратился ко мне Грунтман, — наконец прибыл к нам главный инженер проекта Алексей Алексеевич Ниточкин. Вам с ним нужно детально разобраться, когда и что мы получим из проектной документации и вообще как в дальнейшем поддерживать с ним теснейший контакт.

Александр Юльевич Грунтман — человек корректный, тактичный и, говоря «наконец прибыл», хотел выразить наше стремление как можно быстрее приступить к строительству основных сооружений, вполне естественное ввиду чрезвычайно сжатых сроков, и только.

Тем не менее Ниточкин усмотрел в его словах упрек:

— Александр Юльевич! Поймите наше положение и мое как главного инженера проекта. Только в мае прошлого года был утвержден набор сооружений космодрома. После этого определенное время ушло на рекогносцировки и выбор места расположения космодрома. И только тогда мы смогли приступить к изысканиям.

Вы прекрасно понимаете, что приступить к рабочему проектированию мы смогли, только получив материалы изысканий. Тем не менее я счел возможным выдать вам ряд чертежей на автомобильную и железную дороги, на расширение железнодорожной станции, трассу постоянного водопровода, резервуары насосной станции третьего подъема. И сейчас я приехал не с пустыми руками — привез вам фундаменты монтажно-испытательного корпуса, ряд общежитий, временную котельную жилой площадки, планировку застройки одного из районов сборными домами для жилья строителей и ряд генеральных планов площадок с отведением зон застройки времянками.

— Алексей Алексеевич, а как обстоит дело с чертежами на котлован? — спросил я.

— Чертежи на котлован под стартовое сооружение перерабатываются.

— Почему? — удивился Грунтман.

— Дело в том, что котлован является, как вам известно, одновременно и газоотводящим лотком. Технологи при более глубокой проработке вопроса сочли возможным несколько уменьшить его размеры. Примерно на две тысячи кубометров. Соответственно уменьшается объем земляных работ. Как видите, овчинка выделки стоит.

— Согласен, — сказал Грунтман. — мы вас поняли. А теперь вы поймите нас, в каком тяжелейшем положении мы находимся. Сроки вы знаете, а к строительству основных объектов мы еще не приступали — нет проектов. Нас держите вы, по крайней мере, на сегодня!

— Понимаю, — ответил Ниточкин.

— Вот и хорошо! Высокие договаривающиеся стороны поняли друг друга. Это уже залог успеха. Так что ж будем делать дальше?

— А дальше будем делать вот что: хотя договор у нас не с вами, — уточнил Ниточкин, — а с руководством космодрома, они юридически и фактически заказчики, мы документацию по мере готовности будем передавать прямо строителям. Это первое. Второе. Для сокращения сроков передачи проектов в работу на ряд сооружений документация будет разрабатываться непосредственно здесь, на космодроме. Для этого я привез с собой группу толковых ребят и договорился с заказчиками о выделении необходимого помещения.

Отмечу, что такая группа была создана и работала очень эффективно. В нее вошли: заместитель А. А. Ниточкина Г. А. Сергеев, инженеры В. И. Гришков, Е. Н. Крючников, В. В. Щербаков и другие.

Постепенно группа пополнялась сотрудниками и со временем была преобразована в филиал проектной организации, находившейся в Москве.

Решение Ниточкина о создании и работе этой группы на полигоне способствовало сокращению сроков строительства, хотя для него лично обернулось дополнительными трудностями, работой на «два фронта» — в Москве и на стройке.

Вспоминаю «Группу Ниточкина», как ее называли строители. В нее входили чудесные ребята: молодые, энергичные, эрудированные, скромные, предельно трудолюбивые, неприхотливые в быту, они исключительно оперативно откликались на запросы строителей. Тон всему задавал сам Алексей Алексеевич. Правильно говорят: «Каков поп, таков и приход».

Разнообразны и многотрудны обязанности главного инженера проекта. В строительстве переплелись все отрасли человеческих знаний — и физика, и химия, и медицина, и математика, и геология, и сопротивление материалов, и психология, и многое другое. Кроме того, что главный инженер должен облекать в четкие формы основную идею будущего сооружения, в его обязанности входит направлять и согласовывать деятельность многочисленных проектировщиков различных специальностей, увязывать порой противоречивые требования, быть хорошим организатором и руководителем и в то же время обеспечивать выдачу в установленные сроки высококачественной проектной документации.

Высококачественной — это значит обеспечение надежной и удобной в эксплуатации будущего сооружения, прогрессивной технологии его возведения, максимальной дешевизны строительства без ущерба прочности.

Алексей Алексеевич Ниточкин был именно таким главным инженером проекта. Его любили и уважали подчиненные, он пользовался непререкаемым авторитетом у строителей и у всех, кто с ним соприкасался в процессе деятельности.

Забегая несколько вперед, скажу, что о нем с величайшим уважением отзывался главный маршал артиллерии М. И. Неделин, а Сергей Павлович Королев в знак признания его заслуг в освоении космоса в день пятидесятилетия приехал лично с поздравлением и подарил на память копию вымпела, доставленного на Луну советской ракетой.

Но вернемся к нашей встрече.

Во время диалога Грунтмана с Ниточкиным я внимательно рассматривал последнего. Очень стройный, выше среднего роста, русоволосый офицер, с широкой орденской планкой на груди, со спокойным, уверенным взглядом серых глаз, он мне сразу пришелся по душе. Среди прочих я увидел орденскую ленточку «За оборону Сталинграда». Спросил, где и когда он там был. Оказалось, что мы там были одновременно и почти рядом. Это сразу сблизило нас. Нет ничего крепче, исключая, конечно, семейные отношения, фронтового товарищества!

Как только мы освободились у Грунтмана, я вызвал дежурного по управлению, поручил ему организовать ужин и устроить прибывшую группу на ночлег, что в тогдашних условиях было весьма непростым делом.

Алексея Алексеевича я пригласил к себе.

В это время я занимал комнатку в одном из недостроенных бараков. По летнему времени это было сносно. Причем занимал ее не один, а в компании с несколькими офицерами, на каждого приходилось немного более двух квадратных метров площади. Но главное, что жили дружно. Потеснились, нашлось место и Ниточкину. Нехитрый ужин состоял в основном из консервов.

Когда все уселись за грубо сколоченный из досок, ничем не покрытый стол, Алексей Алексеевич, улыбаясь, открыл портфель и при оживленных возгласах присутствовавших достал бутылку «Столичной».

— Я знал, что у вас здесь «сухой закон».

— Закона как такового у нас нет, просто Военторг не завозит. А в пустыне где взять?

— Как — где? — сказал один из присутствовавших. — Там, где я взял. — С этими словами он потянулся, не вставая с табуретки, к своей постели, сунул руку под подушку и достал оттуда бутылку коньяка. — Я сегодня был рядом со станцией, когда остановился скорый поезд Москва — Ташкент. Там и взял в вагоне-ресторане.

— Он же стоит только две минуты!

— Вот за эти две минуты я и успел!

Выпили за встречу. Потом за тех, кто не пришел с войны. Потом начались фронтовые воспоминания. Курильщики закурили. В маленькой комнатке, обшитой изнутри фанерой, свисающая с потолка на шнуре электрическая лампочка без абажура сквозь клубы табачного дыма тускло освещала лица оживленно беседующих мужчин. Все говорили разом, но как-то ухитрялись понимать друг друга. Никто не пьян, но все были навеселе. Вдруг с потолка на стол упал скорпион, чуть не угодив на лысину одному из сидящих. Тот от неожиданности вздрогнул, остальные захохотали. Скорпиона убили и выбросили.

В минутной наступившей тишине раздался голос Алексея Алексеевича:

— Завидная у нас с вами, братцы, судьба! Такую войну прошли — живы остались, а теперь в этой пустыне построим город! (О том, что будет строиться космодром, знали очень немногие, поэтому Ниточкин и говорил только о городе. — Прим. авт.).

Так в разговорах просидели до глубокой ночи и многое узнали друг о друге.

Родился Алексей Алексеевич Ниточкин в 1914 г., 19 декабря, в Москве. К 19-ти годам окончил строительный техникум и попал в одну из ведущих в то время проектных организаций — «Теплоэлектропроект» на должность техника-конструктора. Через пару лет Алексей Алексеевич, не оставляя работы, поступил на вечернее отделение Московского инженерно-строительного института им. В. В. Куйбышева. К моменту окончания института в 1940 г. он уже руководитель группы института «Теплоэлектропроект».

Началась Великая Отечественная война. Ниточкина призвали в армию и направили на трехмесячные курсы по подготовке лейтенантов при Военно-инженерной академии.

Позже лейтенант Ниточкин был назначен инструктором-подрывником Главного военно-инженерного управления Красной Армии.

Но он рвется на фронт и подает один за другим рапорта о направлении в действующую армию. В августе 1942 г. молодой лейтенант попадает на фронт в качестве полкового инженера. В декабре 1943 г. он уже дивизионный инженер.

До Дня Победы Алексея Алексеевича военная судьба перебрасывала с одного участка фронта на другой: он участвовал в Сталинградской битве, освобождении городов Барвенково, Запорожье, Днепропетровск, Одесса, Люблин и Варшава. Обеспечивал переправы войск через реки Северский Донец, Днепр, Днестр. Висла и Одер. Не минуло его и участие в заключительном аккорде войны — штурме Берлина.

О том, как воевал дивизионный инженер Ниточкин, говорят его боевые награды: ордена Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степени, Красной Звезды и медаль «За отвагу».

В личном деле Алексея Алексеевича сохранился наградной лист о представлении его, дивизионного инженера 79-й гвардейской стрелковой дивизии, к награждению орденом Отечественной войны 1-й степени за обеспечение переправы через Вислу осенью 1944 г. В нем говорится: «Ниточкин своим умением, организованностью вовремя и полностью обеспечил дивизию переправочными средствами, правильно их распределил и, несмотря на сильный артогонь и беспрерывные бомбежки вражеской авиации по району переправы, обеспечил переправу частей дивизии на западный берег Вислы с малыми потерями, демонстрируя при этом личный пример бесстрашия».

Кончилась война. Майор Ниточкин продолжает службу дивизионным инженером в Группе советских войск в Германии, но военная судьба изменчива: в январе 1948 г. Алексей Алексеевич получает новое назначение и направляется для прохождения дальнейшей службы в военную проектную организацию.

Обладая незаурядными способностями, эрудицией, организационным талантом, Алексей Алексеевич получил на проектной работе возможности для своего дальнейшего творческого роста. В 1950 г. Ниточкин был выдвинут на должность главного инженера проекта ЦПИ им. Карбышева.

Коллективу, которым он руководил, поручались самые сложные разработки и проектирование специальных сооружений, не имевших ранее аналогов. Алексей Алексеевич лично возглавлял разработку наиболее сложных проектов, находя при этом оригинальные и рациональные решения.

В одной из служебных аттестаций отмечалось: «При его непосредственном участии спроектированы и построены некоторые уникальные сооружения, которые по их значению, оригинальности и надежности заложенных в них решений можно отнести к выдающимся достижениям отечественной науки и техники».

На другой день Ниточкин передал мне привезенные проекты, которые сразу же пошли в работу.

Потом мы с Алексеем Алексеевичем составили список проектов, которые нам хотелось получить в первую очередь.

Просматривая списки, он сказал:

— Для ускорения дела проекты бани, прачечной, магазина, котельной и некоторых других сооружений я, как только приеду в Москву, вышлю типовые. Зачем нам изобретать велосипед?

— Отлично! — согласился я.

И тут мы совершили ошибку.

Дело в том, что пару лет назад в стране началось широкое внедрение в строительство сборного железобетона. Однако четкой государственной системы еще создано не было и каждая проектная организация применяла в своих проектах сборные железобетонные элементы и конструкции собственной разработки.

Вот что из нашего решения применить готовые проекты получилось.

Вечер. Сидим с Андреем Федоровичем Кульгейко, моим заместителем, и рассматриваем новые, только что прибывшие проекты. Вдруг он вскакивает из-за стола и закуривает.

— Ты что, Андрей Федорович?!

— Ну как же, Илья Матвеевич! Смотри, опять новые виды железобетона! Новые плиты, новые балки, новые колонны! Промкомбинат и так задыхается, делая все новую и новую опалубку! Шутка сказать — у нас сейчас в работе несколько сот типоразмеров! Зачем такая пестрота?!

Немедленно связались по телефону с Москвой. Как я и надеялся, Ниточкин еще был на работе. Информирую его о том, что получилось из нашего совместного решения с ходу применять типовые проекты ряда сооружений.

Реакция была незамедлительной.

— Да-а, Илья Матвеевич, дали мы с тобой ляп! Ну что ж, будем исправлять положение!

В результате совместных размышлений на свет родился протокол, подписанный строителями, заказчиком и проектировщиками, резко ограничивавший номенклатуру изделий из сборного железобетона, применяемых для строительства на космодроме Байконур. Эта мера позволила перейти к изготовлению металлической, многократно оборачиваемой опалубки вместо деревянной, что в конечном счете ускорило и удешевило строительство.

Хочу отметить, что в данном случае, как и всегда, проявилась одна из положительных черт Ниточкина: он никогда не боролся за честь мундира, а шел навстречу строителям, если их предложения способствовали ускорению и удешевлению строительных работ.

Должен отметить, что в коллективе строителей с самого начала была создана атмосфера всяческого содействия рационализаторам, и число рацпредложений измерялось многими сотнями. Я не помню случая, чтобы Алексей Алексеевич, как главный инженер проекта, отказался завизировать предложение и дать ему путевку в жизнь. Более того, если предложение было сырое, недоработанное, он очень деликатно помогал рационализатору довести до ума его идеи.

Всегда уважительно считаясь с чужим мнением, Алексей Алексеевич в случае необходимости упорно отстаивал свои решения, притом не взирая на лица.

Однажды вечером жаркого июльского дня начальнику строительства Георгию Максимовичу Шубникову позвонил начальник космодрома генерал-лейтенант А. И. Нестеренко и сообщил, что через пару дней ожидается приезд на полигон заместителя министра обороны СССР маршала артиллерии Митрофана Ивановича Неделина.

Шубников позвал меня. Когда я вошел к нему в кабинет, там уже сидели начальник политотдела Константин Павлович Баландин и главный инженер Александр Юльевич Грунтман.

— Вот что, Илья, — сказал Георгий Максимович. — Неделин решил лично ознакомиться, как мы тут разворачиваемся со строительством, ну и решить ряд организационных вопросов. Александр Юльевич и Константин Павлович продумают, в каких делах он нам в Москве сможет помочь, а ты помозгуй, как ему показать будущий город. По прежним делам знаю, он всегда вопросами быта интересуется. Посиди, подумай.

Я задумался. В самом деле, как показать город, которого еще нет? Что мы имеем? Схематический генеральный план с границами кварталов и квадратиками зданий, да кусок пустыни, окруженный излучиной реки, на котором расположится город. А показывать кому? Если бы специалисту-строителю, а то кадровому военному высочайшего ранга! Как сделать, чтобы он все понял?

— Ну, так что ты, Илья, надумал? — спросил Шубников через пять минут.

— Надумал, Георгий Максимович, вот что: давайте на местности высокими вешками обозначим границы кварталов, забьем колья по углам наиболее значительных зданий и пригласим Ниточкина как главного инженера проекта давать пояснения.

— Дело! — согласился Шубников. — Александр Юльевич, вызывайте Ниточкина, а ты, Илья, с утра организуй расстановку вешек.

Через два дня на углах кварталов будущего города стояли двухметровые вешки, обозначавшие будущие улицы и проезды. Полуметровыми кольями с набитыми поперек досками были оконтурены здания будущего штаба космодрома, гостиница, школа-десятилетка, госпиталь, Дом офицеров, центральный универмаг, вычислительный центр и другие сооружения.

И вот настал день, когда дежурному по телефону передали из Москвы, что маршал вылетел.

В настоящее время перелет из Москвы на комфортабельном Ту-154 на современный аэродром космодрома занимает немногим более двух часов, а тогда самолеты Ил-14 или Ли-2 летели к ближайшему аэродрому в Джусалы не менее восьми часов с промежуточными посадками в Уральске и Актюбинске. От Джусалы предстояло добираться автомобилем около 70 км по грунтовой дороге, точнее, по бездорожью, на что уходило не менее двух часов.

Исходя из этого решили, что, очевидно, по приезде маршал захочет отдохнуть и привести себя в порядок, так как дорога была невероятно пыльная. А, следовательно, встреча состоится на другой день. Так и получилось.

Утром следующего дня Грунтман, я и прибывший к тому времени Ниточкин были у штаба космодрома, размещавшегося в деревянном бараке. Шубников ранее был приглашен маршалом на завтрак. Все мы ожидали встречи с маршалом с некоторым волнением.

В войну я был в невысоких чинах, начав в звании воентехника 1-го ранга, что соответствовало старшему лейтенанту, а закончил инженер-майором, так что генералов видел редко, а маршалов — никогда.

Точно в назначенное время в открытом газике в сопровождении начальника космодрома и Шубникова подъехал маршал Неделин.

Он вылез из машины, подошел к нам, поздоровался.

— Итак, посмотрим город, его планировку. Кто будет нашим гидом?

— Разрешите мне! — выступил вперед Ниточкин.

— Да, пожалуйста. Садитесь в мою машину. Откуда начнем?

— С центральной площади. А оттуда по вашему усмотрению.

Все расселись по машинам и поехали.

В центре будущей площади остановились, вышли из машин и собрались у автомобиля маршала.

Ниточкин расстелил генплан города на капоте машины и начал рассказывать, одновременно показывая рукой в нужном направлении. Неделин внимательно слушал.

Глядя на маршала, я думал, сумеет ли он сопоставить вешки на фоне пустыни с квадратиками на генплане, сложится ли у него представление о будущем городе. Ведь он не строитель, не инженер, а кадровый военный.

Оказалось, что я ошибся. Маршал во всем великолепно разобрался.

Однако не только у меня промелькнули такие мысли. Выслушав несколько замечаний маршала, Шубников с улыбкой сказал:

— А вы, товарищ маршал, в генплане разбираетесь не хуже строителей.

— Георгий Максимович, топографические карты посложнее ваших генпланов, а я артиллерист, привык работать с картами.

С центральной площади проехали по нескольким будущим улицам и оказались внутри одного из кварталов.

В это время эра микрорайонов еще не наступила и застройка населенных пунктов осуществлялась поквартально. Ниточкин подробно рассказывал, показывая на генплане, что надлежит построить внутри квартала: детсад, мастерскую по ремонту бытовой техники, ряд сооружений энергоснабжения и многое другое.

Маршал внимательно слушал, что-то прикидывая в уме.

В разъездах по планируемому городу прошло немало времени. Солнце уже палило в полную силу, и Неделин, снимая фуражку, часто вытирал платком лоб. Выражение спокойной приветливости, с которым он здоровался с нами утром, сменилось тяжелой, мрачной задумчивостью.

— Ну ладно, — сказал он наконец, — давайте на пару часов расстанемся, а потом встретимся в штабе для дальнейшей работы.

Когда через пару часов маршал появился в штабе, все были в сборе.

— Алексей Алексеевич, — обратился он к Ниточкину, — для начала я попрошу вас ответить на несколько вопросов: почему жилые дома ориентированы фасадами строго на север и юг? Разве это лучший вариант? Почему только одна школа, одна столовая, одна гостиница? Почему так густо напичкана сооружениями внутриквартальная территория? Как будет решаться вопрос внутригородского транспорта? И, наконец, как работающие на площадках люди будут попадать из города на работу?

— Товарищ маршал, вы мне задали «для начала» столько вопросов, что я не все запомнил. Однако постараюсь ответить. Об ориентации домов. Зимой господствующие здесь ветры — северо-восточные, поэтому по фасадам, обращенным на север, они будут бить не в лоб, а под углом, а значит, меньше выдувать тепло. Летом, которое здесь значительно длиннее зимы, наибольшее неудобство приносят палящие лучи солнца. В окна на северном фасаде они вообще не попадут. Что же касается южного, то в окна попадут только лучи утреннего и заходящего солнца, не такие палящие, как в середине дня. А ближе к полудню солнце в этих широтах стоит высоко над головой, лучи попадают на стену под углом, к тому же часть стены затеняет карниз.

— Согласен. Доказал. А остальные вопросы?

— Продолжаю. Школа, гостиница, внутриквартальная застройка запроектированы в соответствии с нормами проектирования населенных пунктов, утвержденных Госстроем СССР. Внутригородской транспорт предусматривается в виде автобусов, а межплощадочный — железнодорожного пассажирского транспорта.

— Алексей Алексеевич, но ведь вы видите, что эти нормы нас не устраивают, у нас же специфика!

— Товарищ маршал, я не имею права от них отступить, у меня не утвердят проект!

— Зато я имею права от этих норм отступить! Смотрите, какая у нас специфика? Тяжелейший климат — это во-первых. Население будет в основном молодое — это во-вторых. А в-третьих, у нас всегда будет много приезжих из КБ, с предприятий, на пуски и так далее. Что из этого следует? Из этого следует, что, раз мы заставляем людей жить и работать в таких тяжелых условиях, мы обязаны создать максимум удобств. Пустыне противопоставить зелень, сплошь озеленить дворы, улицы, спроектировать бульвары, парки, скверы. Дальше. Раз население у нас будет в основном молодое, значит, будет много детей, а раз так, то одной школы и детсада мало! А раз будет много приезжих, нужно несколько гостиниц. Да и столовой одной мало, нужно еще!

Он помолчал и добавил:

— Внутриквартальную застройку убрать! Оставить только крайне необходимое! Не в Москве строим, пустыни у нас хватает. Чем меньше всего будет внутри квартала, тем меньше шума. А человек с дежурства, с работы домой придет, ему надо отдохнуть, нужна тишина.

Ниточкин внимательно слушал и записывал.

Можно только пожалеть, что после трагической гибели Неделина и ранней смерти Ниточкина некоторые указания маршала были забыты. В частности, все-таки была осуществлена плотная внутриквартальная застройка.

Вечером у меня с Ниточкиным состоялся разговор.

— Алексей Алексеевич, мне понравилось, как ты, невзирая на маршальские звезды, уверенно доказывал правильность выбранной тобой ориентировки зданий, но не понятно, почему ты так беспрекословно принял его указания о нарушении норм проектирования. Ведь у него нет на это прав.

— Видишь ли, Илья Матвеевич! Когда разговор шел об ориентации домов, я был уверен в своей правоте, тем более ради справедливости надо сказать, я не один автор этого решения, дебаты были. А насчет учета специфики нашего города я не спорил, потому что маршал прав. Я сам склонялся к тому, чтобы пойти на нарушение норм проектирования. Но! Разница как раз в этих звездах: его маршальских и моих подполковничьих!

Да, при проектировании населенных пунктов, жилых площадок космодрома Ниточкин был связан жесткими нормами, но зато при проектировании специальных сооружений, на которое зачастую не было аналогов в мире, ярко проявлялись его творческая инициатива, безошибочная инженерная интуиция и глубокое знание специфики эксплуатации.

На всю жизнь запомнилась одна беседа.

Мы с Ниточкиным стоим наверху стартового сооружения. Идет бетонирование плиты покрытия. Задаю Ниточкину мучивший меня вопрос:

— Алексей Алексеевич! Зачем ты принял толщину покрытия восемьдесят сантиметров? Я прикидывал по нагрузкам — достаточно и тридцати!

Ниточкин усмехнулся:

— Я с тобой вполне согласен. По нагрузкам в нормальном состоянии достаточно тридцати. А как быть в аварийной ситуации? Когда ты делал свои прикидки, то пользовался нормами проектирования, в которых заложены определенные коэффициенты запаса прочности. Я бы назвал их «коэффициентом незнания». Так вот, для нашего случая «коэффициент незнания» особенно велик. Кто знает, какая сложится аварийная ситуация?! А старт должен работать! В крайнем случае его восстановление не должно занять много сил и времени, ведь благоприятная ситуация для запуска космических объектов может быть не всегда. Нельзя упустить нужный момент. А потом запомни, проекты вылизывают только студенты техникумов.

Жизнь показала, как глубоко был прав Ниточкин. Было все. Наряду с блестящими, великолепными пусками иногда случались «внештатные ситуации», в результате которых требовалось проведение ремонтно-восстановительных работ. И в этих случаях мощное покрытие спасало от разрушения все сооружение с уникальным дорогостоящим оборудованием. Достаточно сказать, что стартовое сооружение до сих пор находится в эксплуатации.

Считал бы правильным оставить это сооружение на долгие, долгие века историческим памятником человечества, памятником запуска первого искусственного спутника Земли и первого Человека в Космос!

Алексей Алексеевич был заботливым воспитателем молодежи. Его школу прошли многие инженеры-проектировщики, выросшие впоследствии в крупных специалистов и руководителей.

Среди них Г. А. Сергеев, В. М. Санин, И. Н. Гамазов, Ю. И. Платонова, Л. В. Шестаков, Г. А. Соловьев, Е. Н. Крючников, И. В. Панников и многие другие.

Несмотря на огромную занятость, Ниточкин вел одновременно несколько крупных и сложных объектов, в его работе не было спешки, поверхностного подхода, стремления «спихнуть» вопрос.

Благодаря своей эрудиции Алексей Алексеевич решал любые вопросы, с которыми к нему обращались. Делал он это спокойно, дружелюбно, располагающе, сначала выслушивал вопросы, чужие мнения и предложения, потом разбирал их по косточкам и постепенно для собеседника вырисовывалась суть решения, как будто он сам ее нашел и сам решил проблему.

Алексей Алексеевич никогда не навязывал свое готовое решение, а подводил к нему умелой постановкой вопросов, сопоставлениями, анализами. С ним было интересно работать. Любой вопрос он начинал рассматривать с общих положений и определения частного в интересах общего.

Его способность находить выход, казалось бы, из безвыходных ситуаций всегда удивляла, и хотелось научиться также ориентироваться, мыслить, находить.

Ниточкин был влюблен в свою работу. Он неоднократно отказывался от перевода на другую, более высокую рангом и более денежную, говорил: «Работа главного инженера проекта — это вечная работа, на ней можно работать всю жизнь. Она самая интересная и результативная, каждый день новая, неповторяющаяся, непохожая».

Алексей Алексеевич Ниточкин был главным инженером проекта, как говорится, от бога. Многие поражались невероятному объему его памяти и пространственному воображению. Особенно четко эти способности проявлялись при работе с технологами и разработчиками отдельных систем. Ведь сооружение — это не просто бетонная или кирпичная коробка, а вместилище различных инженерных систем, обеспечивающее их нормальное функционирование. Кроме отопления, освещения, водопровода и канализации при создании космодрома появились системы автоматики, заправки горючим и окислителем, сжатого воздуха, пожаротушения, единого времени, управления пуском и многие другие системы. И для каждой требовались определенные условия для бесперебойного функционирования.

Естественно, что каждый, кто разрабатывал проекты этих систем, старался захватить для «своей» побольше жизненного пространства, и зачастую получалось, что они налезали друг на друга, вот тут и требовались талант и эрудиция Ниточкина, чтобы согласовать все, порой противоречивые, требования, скомпоновать все системы в единый сложнейший комплекс, обеспечить их гармоничную работу. Это какой-то невероятной сложности кроссворд в трех измерениях. А в довершение всего «на закуску», глядишь, главный конструктор подбросит какую-нибудь дополнительную систему или изменение ранее выданной, обусловливая свое требование повышением надежности или точности работы.

При всех своих инженерных талантах Алексей Алексеевич не был сухарем, замкнувшимся на технике. Он очень любил свою семью, жену Александру Дмитриевну и дочерей Иру и Людмилу. Любил посидеть в хорошей компании за праздничным столом, попеть хорошие песни. Особенно ему нравились песни военных лет в исполнении Марка Бернеса и Клавдии Шульженко. Любил живопись и сам неплохо рисовал. Увлекался коллекционированием — собирал этикетки со спичечных коробков, сигареты, зажигалки. Любил футбол и хоккей. Сам в молодости неплохо играл в волейбол.

Он умер в расцвете творческих сил, в возрасте 57 лет.

Летом 1971 г. мне пришлось по делам службы побывать в Москве. Дела привели меня в ЦПИ-31, проектную организацию, которая обеспечивала строительство на нашем космодроме проектной документацией. Ниточкина я там не застал: он уже несколько месяцев болел.

Главный инженер проекта Михаил Петрович Климов, прекрасный человек и умница, после того как мы с ним завершили деловую часть визита, сказал мне:

— Илья Матвеевич, я и еще несколько сослуживцев собираемся в воскресенье навестить Алексея Алексеевича. Он сейчас на даче. Не хочешь поехать с нами?

— Обязательно поеду. Как его состояние?

— Плохо, его дни сочтены. — Помолчав, добавил: — Рак легких.

В воскресенье мы приехали к Ниточкину. Нас было человек пять-шесть, точно не помню.

Дачный поселок, окруженный сосновым лесом. Собственно, дачами воздвигнутые там строения назвать можно было с большой натяжкой: небольшие, легкие садовые домики. Оформление каждого отражало архитектурные вкусы владельца.

Дача Алексея Алексеевича по виду отличалась от всех своеобразием и планировкой.

Когда мы приехали, Алексей Алексеевич лежал на чем-то вроде кушетки. Несмотря на то что день стоял жаркий, он был в свитере. Серое, измученное лицо без слов говорило о плохом самочувствии.

При виде нас он с трудом встал и пошел навстречу. На веселые восклицания приехавших: «Как ты прекрасно выглядишь! Ну, кажется все в порядке!» — он только грустно усмехался.

Его жена, Александра Дмитриевна, быстро накрыла стол, кое-что мы привезли с собой, и застолье началось.

Алексей Алексеевич почти ничего не ел и не пил, только попросил у кого-то папиросу и закурил.

На осторожный вопрос: «А можно ли вам, Алексей Алексеевич, курить?» — ответил:

— Мне все можно!

Очень его интересовали дела на работе. Он задавал много вопросов, на которые давались самые подробные ответы.

О болезни не было сказано ни слова, ни намека.

Временами Ниточкина одолевали приступы мучительного кашля. Он весь сгибался, насколько это было возможно, сидя за столом, лицо багровело, и казалось, что вот-вот произойдет страшное. Но приступ кончался, и, отдышавшись, он продолжал беседу.

Через некоторое время он встал из-за стола:

— Вы тут продолжайте, а я пойду отдохну. — Пошел и опять лег на кушетку.

Перед отъездом я зашел к нему в комнату, сел рядом. Помолчали.

— Ну что тебе сказать, Алеша?!

— Ничего не надо, Илья! Я все понимаю!

Наше прощание было тяжелым. Поцеловались, и я ушел.

Он умер как настоящий мужчина.

Заслуги военного инженера полковника Алексея Алексеевича Ниточкина, кроме боевых наград, о которых было сказано выше, отмечены также трудовыми: орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.

Его именем названа улица города Ленинск, где живут те, кто трудится на космодроме Байконур, в создание которого он вложил свой труд и талант.