Некрополь

Глава десятая ПОТЕРИ

Судя по звукам, на Вейвейре разворачивалось настоящее побоище. Небо под Щитом вспыхивало отсветами взрывов, по всему улью разносился грохот. Это тянулось с рассвета.

Йонси жалобно хныкала и издавала всхлипывающие, чавкающие звуки. И так всю ночь. Тона не знала, как быть. Далин был угрюмым и тихим, в основном спал в дальнем углу мусорной пещеры.

Тона выползла из своей норы и осмотрела изрытые снарядами склоны. Внизу, в полукилометре от них, раскинулись огражденные забором и колючей проволокой казармы химзаводов Гавунды.

Там поселились эти иномирские солдаты, бледнокожие, темноволосые, с их черными одеждами и синими татуировками. Тона думала, что в ульях, откуда они пришли, синие татуировки тоже были знаками банд или символами ранга.

Она мечтала об их еде. Там, на складах, было заперто настоящее изобилие, достойное Императора. Она уже несколько раз засылала Далина воровать еду, но это становилось небезопасно.

Тона знала, что теперь ее очередь. Младенец был слаб и плакал. Ей нужно было сухое молоко и детское питание.

Около тысячи других беженцев прятались среди мусорных куч на пустырях на месте разбомбленных заводов, но она и не думала просить помощи. В улье Вервун сейчас каждый был сам за себя.

Особенно яростный взрыв сотряс Щит над Вейвейром, и Тона оглянулась посмотреть. Она несколько раз бывала на Вейвейрском вокзале, стояла в стеклянном зале главной станции, теперь давным-давно исчезнувшей, рассматривая заносчивых путешественников из Верхнего хребта, снующих туда-сюда по платформам. Ее двоюродный дядя Рика держал там киоск фастфуда, а еще она пару месяцев ходила там с бандой карманников.

Большой терминал повергал ее в благоговейный трепет, даже когда она работала там. Он казался ей проходом куда угодно. Будь у нее деньги, она бы села в поезд, мчащий в тропические ульи, на архипелаг, может, даже в Вергхастский порт, где, говорят, можно купить билет куда угодно, включая другие миры.

Врата Вейвейра казались ей дорогой прочь от этой скалы. Возможным будущим. Обещанием.

Теперь они разрушены и сожжены, безразличные иномирские солдаты втоптали обломки в грязь.

Младенец снова заскулил. Тона метнулась в свое укрытие и посмотрела на Далина.

— Оставайся с ней. Я скоро вернусь с едой.

Тона соскользнула по каменному склону и направилась к проволочному забору военного поселения.

Тона пересекла развалины заводов, промышленные зоны, которые сровняли с землей в первый же день, когда Щит еще не был включен. Разбитые рокритовые здания торчали по периметру кратеров шириной метров по двадцать, если не больше. Покореженная металлическая обшивка, вывороченные трубы, торчащие из кирпичной пыли. Куски неузнаваемой сожженной техники усеивали все вокруг.

Тела лежали, где падали, и через месяц они походили уже на лузгу из высушенных костей и ободранной одежды. Спасательные команды унесли большую часть раненых в первый же обход, а трущобные своих мертвецов забрали сами. Но часть тел осталась, смятая и полузасыпанная на просторах развалин. Гиены, тощие, больные и шелудивые, наводнили руины, мародерствуя, — как и она, вероятно, хотя до мертвечины она не опускалась. Надо всем витал застойный гнилостный душок, вызывающий тошноту. Тысячи таких, как она, из низов или совсем пропащие из наружных трущоб обрели здесь временное пристанище, когда основные лагеря беженцев оказались переполнены. Тона Крийд избегала государственных приютов, поскольку, предлагая еду и медицинскую помощь, они все равно представляли власть со всеми свойственными ей недостатками. УКВГ держал большинство приютов в ежовых рукавицах.

Она видела остальных, шастающих по руинам. В основном взрослые, реже дети, все тощие и черные от грязи. Некоторые таращились, когда она проходила; другие не обращали внимания. Никто не разговаривал.

Тона миновала блок складов с осколками окон и увидела собственное отражение. Оно шокировало ее. Всклокоченное бледное существо в грязной рванине с запавшими глазами ответило на ее взгляд. Она ожидала увидеть дерзкую трущобную девчонку с яркими глазами, сверкающим пирсингом и насмешливой улыбкой.

Увидев собственную худобу, Тона осознала, насколько была голодна. Она подавляла это чувство все время. Пустой желудок сжался в узел с такой резкой болью, что на мгновение подкосились ноги, и ей пришлось посидеть на перемазанном сажей ящике, пока боль не утихла настолько, чтобы ее можно было терпеть без судорог и головокружения.

Тона взяла флягу, висевшую на поясе, и сделала несколько глотков драгоценного питья. Полупустая фляжка была последней бутылкой изотонического раствора, который она стащила на шахтерском складе Первой Вервунской литейной. Она знала, что только благодаря ему она и дети выжили в последний месяц.

Тона повесила фляжку обратно и взяла нож. Задний забор военного поселения был всего в паре метров. Оно выглядело пустынным. Может, они все были в бою сейчас. Судя по тишине внутри.

Ее брат Нейк подарил ей нож на десятый день рождения, всего за пару недель до того, как его убили во время бандитских разборок в Каналах под Главным хребтом. Нейк Крийд был из вервов, одной из крупнейших банд, и ручка ножа была украшена искусно вырезанной эмблемой вервов: ухмыляющийся череп внутри готической «V». Тона и сама носила несколько знаков банды — гвоздик в ухе, пряжка, маленькая татуировка, змеящаяся по плечу, но она никогда не была полноценным членом какой-либо конкретной банды. Она тусовалась с несколькими бандитскими группами и водила знакомство с парнями из разных банд. Пока она была с ними, каждая группа пыталась завербовать ее, но она отказывалась. Одну вещь Тона Крийд усвоила навсегда, с тех пор как семь лет назад Нейк истек кровью от ножевых ранений в темной канализации Каналов: жизнь бандита была глупой, бессмысленной и короткой. Она предпочла бы проложить свой путь, быть самой себе хозяйкой или вовсе никем не быть.

Нож был удобный, складной: крепкая красивая рукоятка и выдвижное стальное лезвие сантиметров пятнадцати. Прикосновение к потертой кнопке на рукоятке активировало встроенную батарейку, которая заставляла лезвие вибрировать так быстро, что оно выглядело неподвижным. Но как он резал!

Она коснулась кнопки, и лезвие заурчало. Она выключила его и поползла к бронированному забору.

Склад с припасами был не освещен и так же набит едой, как в прошлый раз. Она не могла прочесть большую часть пометок на ящиках, так что их приходилось открывать и осматривать. Первый, в который она сунулась, был забит шнурками.

Во втором лежали металлические тюбики. В надежде, что это съедобная паста, она выдавила капельку черной массы на ладонь и лизнула.

Сплюнула, едва сдержав рвотные позывы. Если этим питались иномирские воины, то они из совсем другого мира. Она двинулась дальше, оставив открытый тюбик камуфляжной краски позади.

Какие-то наушники с проводками и пробками. Батарейки. Свертки, замотанные в бумагу, от которых несло дезинфекцией.

В следующем ящике упаковки гречневой каши. Лучше. Она закинула полдесятка в мешок, потом добавила еще чуток. Если не добудет воды, она и всухомятку съест. Потом она нашла коробки спичек, и стопка отправилась к ней в рюкзак. Дальше — металлические стаканы. Она вытащила из упаковки один, потом второй. Далин захочет себе отдельный.

Следующий ряд — золотая жила: кукурузное печенье в длинных пластиковых трубках, брикеты сои в герметичных пакетах. Она запихнула больше дюжины в мешок, а один открыла и сразу съела, почти не жуя, лишь запивая соком, который стекал по подбородку и капал на пол.

Тона замерла, не успев проглотить кусок, с набитым ртом и желудком, ворчащим от удивления. Шум за спиной, справа, шум, который она едва не пропустила за собственным чавканьем. Она кинулась в укрытие.

Между стеллажами в трех рядах от нее зажегся огонек. Она пожалела, что не может стать невидимой, и сжалась за башней из солдатских котелков, сжимая нож в руке. Лучик света плясал вокруг, и послышался возглас досады. Внезапный скрип и вспышка лазерного огня заставили ее вскочить на ноги. Мимо нее промчалась гиена, визжа и приволакивая обожженную переднюю лапу.

Она слегка расслабилась. Чей-то голос пробормотал что-то, но она не определила акцент. Огонек заколебался, а затем двинулся прочь.

Она прокралась через проход к следующим ящикам. Несколько взмахов ножом, одновременно вслушиваясь в окружающую тьму. Питательные пакеты первой помощи. Жестянки с супом, самостоятельно разогревавшимся, когда срываешь упаковочную ленту. Банки с сушеными овощами в масле. Маленькие плоские баночки консервированной рыбы. Пакеты пастеризованного молока.

Она нагребла всего. Мешок стал тяжелым, это было рискованно. Пора было идти.

Свет вспыхнул прямо в лицо, она закричала, за плечо ее ухватила чья-то рука.

Тона Крийд научилась драться у братьев, бандитов. Инстинктивно она крутнулась навстречу захвату и бросила обладателя руки через плечо. Свет покатился в сторону по рокритовому полу амбара, а за ним и крупная мужская фигура, выкрикивающая ругательства во весь голос.

Но он не выпустил ее, падая, он потащил ее следом, вцепившись тренированными руками, и швырнул боком на стеллаж.

Удар оглушил ее. Она попыталась подняться, слыша, как шевелится соперник. Еще несколько ругательств и резкий вопрос, которого она не поняла.

Она поднялась и наугад лягнула темноту. Это точно укавэгэшник, она была уверена. УКВГ — это лазвыстрелы, болт-пистолет, понимание, что ты ничуть не лучше бродячего пса.

Ее удар нашел цель, и фигура упала на пол, хрустнув костями. Еще больше яростных проклятий.

Тона побежала к щели в стене.

Намного более крупная фигура ухватила ее из темноты поволокла по рокритовому полу. Она бешено вырывалась, брыкаясь изо всех сил.

Противник скрутил ее благодаря превосходящей силе и отличной технике. Он навалился на нее, и огонек снова мигнул, ослепляя отвыкшие глаза.

— Все в порядке, все в порядке, — произнес хриплый голос на низком готике с мелодичным акцентом. — Не надо драться со мной.

Она посмотрела вверх, продолжая брыкаться, и увидела лицо иномирского солдата, молодого, того, который гнался за Далином несколько недель назад.

Клинок заурчал, и она взмахнула им вверх.

Каффран увидел приближающийся вибронож и вильнул в сторону, отпустив пленницу. Эта красивая девочка-бандитка — та самая, которую он видел на пустыре, когда погнался за мальчиком.

Она уже была на ногах, угрожая жужжащим ножом, взятым обратным хватом. «Стойка для ножевого боя, — подумал Каффран, — подошла бы в Призраки».

— Опусти, — сказал он мягко. — Я могу помочь.

Она развернулась и бросилась бежать к расщелине в фиброкартонной задней стене амбара.

Каффран вытащил лазпистолет, перехватил целящую руку и выстрелил три раза, выбив круглые дыры в задней стене ангара вокруг Тоны. Дневной свет полился сквозь отверстия. Девушка стала как вкопанная, оцепенев, словно ожидая, что следующий выстрел пропустит луч света уже сквозь нее.

Каффран поднялся на ноги, не опуская оружия.

— Я могу помочь тебе, — повторил он. — Нельзя, чтобы ты жила вот так. У тебя же дети, мальчик, кажется? Что тебе нужно?

Она медленно повернулась лицом к нему и к свету, в одной руке нож, а второй прикрылась от режущего глаза фонарика. Каффран опустил его так, чтобы он не слепил ее.

— Уловка, — сказала она.

— Что?

— Это уловка. Уж лучше пристрели меня, сволочь.

— Никаких уловок, — он шагнул вперед и убрал пистолет. — Никаких уловок.

Тона набросилась на него, рассекая воздух ножом. Он уклонился и схватил ее за руки, откатываясь назад, чтобы уложить ее на лопатки. Удар вырубил ее на мгновение.

Каффран отпихнул жужжащий нож.

Он поставил ее на ноги. Она откашливалась и тяжело дышала. В его руках она казалась такой тоненькой и хрупкой, но он знал, что она достаточно коварна и жестока, чтобы ранить его.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Она пальцами ткнула ему в глаза, и он заорал, откатившись и прижимая ладонь к лицу.

Когда он смог подняться, девушка уже выбиралась через заднюю стенку на свободу. Каффран заметил, что она не забыла захватить свой нож.

Он побежал следом.

— Фес тебя, стой! Я хочу помочь! Стой!

Тона оглянулась, глаза ее были дикими и безумными, как у животного. Ее раздувшийся мешок застрял в щели, не давая протиснуться в дыру.

— Отвали! Отвали! — завопила она.

Он приблизился, держа пустые руки поднятыми, пытаясь выглядеть безопасным.

— Я не причиню тебе вреда… пожалуйста… меня зовут Каффран. Друзья зовут Кафф. Я такой же потерянный, как ты. Просто Призрак, лишенный дома. Я здесь не по своей воле и уверен, что ты, фес его, тоже. Пожалуйста.

Он был на расстоянии вытянутой руки от нее и видел страх в ее глазах. Девчонка плюнула и взвыла, потом широко взмахнула ножом и отрезала лямку мешка. Он упал наземь, но она была свободна. Оставив добычу, она рванула прочь из сарая и припустила по пустырю.

Каффран выскочил следом, но замешкался, проталкивая свою тушу через щель.

Он успел увидеть, как она, перепуганная, оглядывается, а затем уносится по насыпи мусора и исчезает из виду.

Тона полежала в укрытии пару минут, закопавшись в сажу кратера, в компании вонючих трупов. Сочтя, что солдат не пошел за ней, она выползла, добежала до одинокой стены в паре метров и спряталась за ней.

Потом услышала хруст ботинок по щебенке и замерла.

В двадцати метрах, глядя в другую сторону, солдат в черной униформе шел через руины, и ее мешок болтался у него в руках.

— Эй? — звал он. — Эй? Тебе нужно это. Правда нужно. Эй?

Он долго стоял, минут, наверное, десять, оглядываясь. Тона оставалась в укрытии. Наконец солдат поставил мешок на землю.

— Я оставлю здесь, если хочешь, — сказал он.

Долгая пауза.

Затем он вскарабкался по склону и залез обратно в амбар.

Тона выждала целых пятнадцать минут, прежде чем пошевелиться. Она выскочила из укрытия, подхватила мешок и метнулась обратно в лабиринт развалин.

Солдат не появился вновь, чтобы преследовать ее.

Спрятавшись в окопе, Тона открыла мешок, изучая содержимое. Все, что она украла, оказалось на месте, все — а еще три фляжки очищенной воды, немного одежды, пачка антибиотиков, немного сухих колбасок, замотанных в пленку… и лазпистолет, тот самый пистолет, из которого, как она считала, он собирался ее застрелить. Магазин был почти полон.

Она с минуту сидела, потрясенная, а затем засмеялась. Радостная, она подхватила мешок трофеев и побежала к своему убежищу кружным путем на случай, если за ней следят.

Только потом, после того как они с Далином доели свой первый нормальный обед за последний месяц, а Йонси уснула, наевшаяся молочной каши, она нашла значок на дне мешка: чистое серебро, имперский двуглавый орел и надпись на ленте, зажатой в когтистых лапах: «Танитский Первый, милостью Бога-Императора Терры».

В сумрачной норе, сытая, с сытыми и довольными подопечными, Тона Крийд откинулась на спину у огня, разожженного гвардейскими казенными спичками, и размышляла, куда бы прицепить значок. Если уж значки банд выручали, то этот точно не помешает.

Улицы и площади за Вейвейрскими вратами были завалены мертвецами.

Команды Вервунского Главного, рабочие бригады и сотрудники Муниторума, закрыв лица респираторами или просто кусками ткани, уносили погибших в бою с полусгоревшего вокзала и складывали на пустыре к северу от Вейвейра для опознания и распределения.

Эган Сорик привел своих рабочих из лагеря Коммерции, когда бой утих, и велел помогать выполнять неприятную, но важную работу.

Он хотел сражаться. Черт, как тот храбрый офицер — как там его? — Расин! Тот, который дал им возможность поучаствовать в подготовке обороны. Он дал Сорику ощутить вкус войны. Будь у них оружие, Сорик вместе со своими людьми был бы тут, в бою, еще тем утром. И пусть Феррозойка трепещет перед разъяренными литейщиками Вервунской Первой!

Из того, что он понял по слухам и разговорам в иномирской Гвардии и Севгруппах, было видно, что свирепая схватка завершилась тем, что Зойку вытеснили за ворота, хотя и с большими потерями. Он надеялся вскоре увидеть Расина, хлопнуть парня по плечу и услышать, что труд его людей помог им победить, построив баррикады, которые враг не смог сломить.

Времени было вдоволь. Вместе с литейщиками Ганнифом, Фафенджем и Моджем Сорик начал погружать трупы в тележку. Это была грязная, отвратная работа. Они старались обмотать тела в куски ткани, а еще им велели искать жетоны и вносить данные установленных личностей в инфопланшет. Но некоторые тела находили не целиком. От некоторых остались только части. Некоторые части никак не подходили к соседним.

Некоторые еще были живы.

Это было как в морге. Тележки с телами сновали туда-сюда, медицинские и очистные команды мелькали тут и там, цепочка носилок с ранеными тянулась медленной усталой процессией от самого вокзала, часто демонстрируя ужасающие увечья. То и дело они уступали дорогу грузовику или медицинской «Химере», мчащимся в больницы.

Сорик, примотавший кирку-костыль к бедру, наклонился и подхватил под руки почерневший безногий труп.

Когда он поднял мертвеца, тот застонал.

— Врача! Врача! — закричал он, отшатнувшись от существа, к которому прикоснулся.

Крепко сложенный доктор протолкался к нему сквозь суетящуюся толпу, мужчина лет пятидесяти с серебристой бородой, всем своим видом выдающий иномирца. Под медицинским алым халатом на нем были черная форма и ботинки Гвардии.

— Жив? — спросил медик Сорика.

— Будь я проклят, похоже, да. Пытался его унести.

Медик вытащил гибкую трубку и приложил один конец к почерневшему торсу, а другой к уху.

— Мертв. Наверное, вы вытолкнули воздух из легких, поднимая его.

Сорик кивнул, когда медик выпрямился, сворачивая скоп-трубку обратно в наплечную сумку.

— Вы иномирец, так? — спросил Сорик.

— Что? — переспросил медик, отвлекшись.

— Иномирец?

Врач отрывисто кивнул.

— Танитский Первый. Старший медик.

Сорик протянул руку и стащил бумажные перчатки.

— Спасибо, — сказал он.

Медик остановился, удивленный, затем пожал протянутую руку.

— Дорден, Первый и Единственный Гаунта.

— Сорик, я раньше заправлял вот там, — Сорик махнул через плечо на руины Первой Вервунской литейной к востоку от вокзала.

— Скверное время для всех нас, — сказал Дорден, изучая плечистого, внушительного мужика, опирающегося на костыль, почерневшего от сажи.

Сорик кивнул.

— Ваш глаз… его обработали? — спросил Дорден, шагнув вперед.

Сорик поднял руку.

— Старое дело, друг, устарело недели тому. Полно тех, кому вы нужнее.

Словно в подтверждение его слов солдаты УКВГ прокатили мимо, везя кричащего, залитого кровью солдата Севгрупп.

Мтейн и один из людей Кёрт поспешили к нему.

Дорден оглянулся на Сорика.

— Вы меня поблагодарили. Почему?

Сорик пожал плечами.

— Я во всем этом с самого начала. Нас бросили подыхать. Вы не обязаны, но все же прибыли сюда, и за это я благодарю.

Дорден покачал головой.

— Магистр войны Макарот отправляет нас, куда сочтет нужным. Впрочем, я правда рад, что могу помочь.

— Без вас, иномирцев, улья Вервун уже не было бы. И за это благодарю.

— Я ценю это. Мое дело, как правило, неблагодарное.

— Вы не видели майора Расина? Вервунский Главный? Он славный парень…

Дорден покачал головой и повернулся к санитарам-носильщикам, начавшим заносить раненых танитцев с поля боя. Рядовые Майло и Баффелс несли раненого в пах Маника, воющего от боли, кровь капала с носилок.

Дорден подошел к Манику. Он был уверен, что юный солдат умирает от потери крови.

Он бросил взгляд на Майло и Баффелса, работая.

— Расин? Не знаете, что с ним?

Руки Дордена уже стали скользкими от крови Маника. Паховая артерия разорвана, и ее не получалось зажать. Она втягивалась в полость тела, и Дорден крикнул Леспу принести инструменты.

— Майор Расин? — переспросил Майло, отступая от носилок Маника и поправляя повязку на плече. — Он погиб. Под крабом. Убил гадину, но сам погиб.

Сорик, выслушав иномирского мальчишку, печально покачал головой.

Лесп, спотыкаясь о камни, принес Дордену скальпель. Дорден попытался расширить паховое ранение визжащего Маника достаточно для того, чтобы просунуть руку, вытащить рассеченную артерию и зажать ее. Но было поздно. Маник истек кровью и умер, раньше чем Дорден успел вытащить руку.

— Позвольте я заберу его, — сказал Сорик и вместе со своими людьми бережно переложил тело Маника в тележку. Дорден был почти шокирован их почтительностью.

— Каждая душа за улей, и улей за каждую душу, — через плечо сказал Сорик измазанному кровью Дордену, увозя мертвого Призрака.

Анна Кёрт вела ординарцев через хаос Вейвейрских врат. Мертвецов вокруг было больше, чем живых.

Она проверила все трупы по порядку, записала данные, сняла жетоны и передала сборщикам.

Она немного поколебалась, когда обрабатывала трупы танитцев. Все они были друзьями Дордена. Анна осторожно сняла их жетоны и ввела имена в инфопланшет.

В воротах она остановилась. Пересмотрела последний набор жетонов три раза, чтобы убедиться.

Слезы навернулись на глаза, и она спрятала окровавленные жетоны в карман халата.

Тридцать второй день конфликта близился к концу. Этот день жители улья Вервун будут помнить, наверное, дольше, чем что-либо из случившегося до этого. Несмотря на успешный отпор Первого штурма тремя днями ранее, именно сегодня случилась первая настоящая победа. В считанные часы после битвы оборона Вейвейра приобрела мифический ореол. Как в Хребте, так и в трущобах или приютах вервунцы говорили о ней как о переломном моменте, начале освобождения.

Информационные экраны по всему улью транслировали триумфальные слоганы, «уточненные» данные о погибших и снимки со славного побоища, в основном демонстрирующие Народного Героя, поднимающего флаг в разгромленных вратах в окружении ликующих солдат Вервунского Главного. В Базилике Экклезиархии прошла победоносная месса с десятитысячным хором и литургическими чтениями Кодекса Империалис. Громкоговорители транслировали службу по всем уровням улья.

Кое-где устраивали праздники, и некоторые пирушки — в том числе среди солдат Вервунского Главного, окрыленного боевым крещением, — прерывались укавэгэшниками.

Но невозможно было остановить праздник во всех кварталах улья. Костры зажгли вдоль пристаней и в приютах, барабаны, часто самодельные или импровизированные, гремели в ночи. Было множество докладов о декадентском банкете в Верхнем хребте, где торговцы и ординарные дома отбросили ограничения рациона и предались неудержимому чревоугодию, устроив роскошный пир.

Услышав об этом, Гаунт вздохнул. Это были или признаки невежества, или же слепое отрицание того, что ожидает всех на самом деле.

Но пусть повеселятся, решил он. Возможно, в последний раз.

В мрачном настроении он оставался в Вейвейре до заката, обходя своих людей, записывая, кто пропал, отряжая команды на их поиски. Он повысил рядового Баффелса до сержанта и назначил командиром подразделения Фолса. Крепкого, бородатого солдата захлестнули эмоции, когда Нескон, Домор, Майло и остальные закричали, приветствуя его. Он пожал руку Гаунту и смахнул слезу, скатившуюся по синему когтю татуировки. Был слушок, что Гаунт присудит сержантский значок еще и Майло, но это абсурд. Он только-только стал солдатом, это выглядело бы странно, но зато действия Майло и его руководство на Вейвейре заслужили ему огромное уважение, лишь укрепившее его репутацию тени Гаунта.

Под руководством Корбека соединения танитцев — участники боя при Вейвейре — двинулись на отдых в складские дворы к северу от Террикона, а свежие части под командованием Роуна, сопровождаемые вольпонцами под командой полковника Кордея, заняли позицию во вратах. Каменщики, механики и инженеры из рабочих трущоб были призваны в помощь саперным отрядам, восстанавливающим врата. Используя камни, упавшие с вершины ворот, каменщики воздвигли две крепкие защитные стены прямо за воротами, и яркий свет оксиленовых факелов шипел под ночным дождем, пока металлисты устанавливали павезы и заборы из брони поломанных танков. Куски рельсов — а их были километры, раскиданные по всему вокзалу, — были спаяны в решетки, которые обтянули колючей проволокой. За двенадцать часов ударной работы, продолжавшейся всю ночь, рабочие воздвигли впечатляющие концентрические круги надежных укреплений внутри и снаружи разрушенных врат. Вдоль восточного края были установлены пандусы, чтобы колонны Севгрупп двигались следом за пехотой. Лес гаубиц со стволами, поднятыми так высоко, что напоминали слегка кренящиеся деревья, был установлен на месте главного терминала, оттуда они отлично простреливали пространство за вратами.

Во дворе изможденные танитские и севгруппские солдаты с фронта устраивались на свернутых куртках или прямо на ортштейне, многие сразу засыпали, стоило им лечь или сесть. Армейские грузовики с супом, корзинами хлеба и ящиками легкого пива прибыли поддержать их. Было решено, что они пробудут там до рассвета, когда магистрали наконец-то расчистят достаточно, чтобы транспортеры смогли развезти их по лагерям.

В сумрачном углу севгруппской «Химеры» Корбек и Балвер за выпивкой обсуждали минувший день. Действия Вервунского Главного, а особенно Модайла, вовсю поносили. Пили выдержанную сакру из личных запасов Корбека, сургучную печать на бутылке с которой он сломал не без удовольствия. Балвер повесил силовые когти на подставку и, разминая затекшие в перчатке пальцы, достал из кожаной коробки и поставил на стол две стопки и жестяной портсигар, полный пухлых сигар лучшей марки, производимой в ульях Северных групп.

Балвер никогда раньше не пробовал танитский ликер, но даже не поморщился, чему Корбек не удивился. Балвер был седым суровым солдатом, каких Корбек часто встречал за свою карьеру. Они снова чокнулись.

— «Наковальня», — провозгласил Корбек, выпуская колечки голубого дыма, заклубившегося вокруг его лица.

Балвер кивнул.

— Будем надеяться, он нам больше не понадобится. Но нога саднит, подсказывая мне, что нам еще немало достанется.

— Нога?

Балвер постучал по правому бедру.

— Металлическое бедро. Стаб-заряд во время лунных войн, ноет зверски, когда сыро, — а еще хуже, когда беда идет.

— Погода меняется. Идут дождевые тучи.

— Но ноет не поэтому.

Корбек наполнил стаканы.

— А кроме как во время этих лунных войн, ты когда-нибудь выбирался отсюда?

— Нет, — ответил Балвер. — Хотел податься в Гвардию, но к тому моменту уже был майором, так что дорога была одна. Планетарная Оборона, как мой отец до меня, как его отец до него.

— Достойное призвание. Хотел бы я руководить гарнизоном собственного города.

— А где он, говоришь? Танит?

Корбек поиграл маленьким стаканом в своей лапище. Смочил губы.

— Погиб давным-давно. Мы последние.

— Как?

— Мы были призывниками, первой группой призывников на Таните. Три полка, созванных в поддержку похода военмейстера. Это было сразу после Бальгаута, знаешь. Гаунта направили ввести нас в курс дела. Была допущена… ошибка. Хаоситский флот прорвался сквозь заграждение приближавшегося флота Сегментум Пацификус и атаковал Танит. У Гаунта был выбор: бежать со всеми солдатами, каких сможет спасти, или остаться и погибнуть вместе со всей планетой.

— Он выбрал первое.

— Как любой хороший командир. Мне нравится старина Ибрам Гаунт, но он комиссар по призванию. Жесткий, готовый отдать собственную жизнь за веру в Императора, преданный дисциплине. Он вытащил нас оттуда, около двух тысяч, а Танит сгорел у нас за спиной. Но мы рассчитываемся с врагом с тех самых пор.

Балвер кивнул.

— Я полагаю, поэтому вас прозвали Призраками?

Корбек хохотнул и налил им обоим еще сакры.

Балвер молчал какое-то время.

— Я не могу представить, каково это — потерять родной мир.

Корбек не озвучил ответ, пришедший на ум, но Балвер сам увидел логику своих слов и произнес очевидное:

— Надеюсь, и не узнаю.

Корбек поднял стакан.

— Клянусь духом моего утерянного мира, — сказал он жестко, глядя на сакру. — Мы, Призраки, не позволим возникнуть призракам Вергхаста.

Они осушили стаканы глубоким глотком. Балвер поднялся и начал рыться в сундуке, привинченном к стенке транспортера. Он вытащил карты, снаряды и сноп сигнальных флажков, прежде чем нашел, что искал: пузатую бутылку из коричневого стекла.

— Мы выпили ваше танитское пойло, которое я не могу не одобрить, но справедливости ради выпьем теперь Вергхастского марочного. Джойлик. Десять лет, бочковой.

Корбек улыбнулся.

— Единожды можно пробовать все, — он опрокинул стакан, распробовал и снова улыбнулся.

— Или дважды, — добавил он, протягивая стакан.

У огня, разведенного в металлической бочке, Баффелс сидел с Майло, Венаром, Филэйном и Домором. Филэйн и Венар храпели, опершись друг на друга. Домор устало, почти автоматически, черпал ложкой суп.

— Я хочу, чтобы ты держался рядом, — тихо сказал Баффелс Майло.

— Сержант?

— Ой, вот только не начинай эту фигню! Эти погоны должны были дать тебе.

Майло засмеялся, и Филэйн встрепенулся во сне, а затем снова успокоился и захрапел.

— Я был солдатом секунд десять. И я самый младший в Танитском полку. Гаунт никогда бы не спятил настолько, чтобы назначить меня сержантом. Ты заслужил их, Баффелс. Все знают, что они твои.

Баффелс пожал плечами.

— Ты вел нас сегодня. И это тоже все видели. Тебе верят.

— И тебе тоже, и мы работали в команде. Если они за мной пошли, то только потому, что пошел ты. Они могут считать меня счастливым фесовым талисманом, осененным самим комиссаром, но уважают они тебя.

— Но мы ведь неплохо поработали, а?

Майло кивнул.

— Говори что хочешь, но я хочу, чтобы ты был под рукой, рядом со мной, идет?

— Ты сержант.

— И я принимаю командное решение. Люди уважают тебя, так что если ты рядом, они и за мной пойдут.

Майло смотрел в огонь. Он чувствовал, что Баффелса пугали его новые обязанности. Он был отличным солдатом, но никак не ожидал стать командиром. Он боялся облажаться, но Майло знал, что этого не случится, как знал и Гаунт, когда производил повышение. Но если это придаст Баффелсу уверенности, Майло поступит, как он просил. Несомненно, тем странным, бессознательным способом, который наблюдал Майло в перестрелке утром, солдаты в критических ситуациях выбирают своих лидеров, и выбрали Баффелса и Майло.

— Где Танит, по-твоему?

Майло оглянулся, сперва решив, что Баффелс задал риторический вопрос. Но старший смотрел на небо.

— Танит?

— С какой из тех звезд мы пришли?

Майло уставился в небо. Щит отсвечивал зеленым, шипя под каплями дождя. Но все равно можно было разглядеть свет далеких звездных россыпей, прокалывавших черноту.

Майло ткнул наугад.

— С той.

— Уверен?

— Абсолютно.

Это, похоже, удовлетворило Баффелса, и он долго всматривался в мигающий свет.

— Волынка еще у тебя?

На Танит Майло был музыкантом, прежде чем стать солдатом, и в строю раньше был волынщиком.

— Никуда без нее не хожу.

— Сыграй, а?

— Сейчас?

— Мой первый сержантский приказ.

Майло вытащил плотный сверток трубок и мехов из рюкзака. Он прочистил мундштук и вдохнул в мешок жизнь, заставив его тихо выть и поскуливать. Гул болтовни вокруг всех костров стих с первым же аккордом.

Нажимая на меха рукой, он заставил мешок дышать на высокой, пронзительной ноте.

— Что сыграть? — спросил он с трубками в руках.

— «Любимая ждет меня в наловой роще», — неожиданно сказал Домор у него за спиной.

Майло кивнул. Мелодия была неофициальным гимном Танит, более живая, чем официальный планетарный гимн, но печальная почти до боли для любого танитца.

Он заиграл. Мелодия возносилась над двором, над стайками искр, взлетающих над кострами. Один за другим люди запели.

— Что это? — хрипло спросил Балвер, когда Корбек тихонько запел. По всему двору севгруппские солдаты замолчали, когда горестная завораживающая мелодия разлилась в воздухе.

— Песнь призраков, — сказал Корбек и потянулся к сакре.

Главный хребет звенел хором голосов. В залах Легислатуры и в огромной полковой капелле Штаба домов тысячеголосые победные хоры славили победу и пели гимны во спасение.

Шагая по мраморной колоннаде с капитаном Дауром и еще несколькими офицерами к Штабу домов, Гаунт остановился на балконе и посмотрел вниз, на зал полковой капеллы. Он отправил спутников вперед, а сам постоял немного, наблюдая за мессой. Двенадцать сотен певчих в золотых робах, держа перед собой переплетенные в красное книги гимнов, исполняли гимн «Узрите Терры триумф» так, что воздух дрожал.

Высокая сводчатая крыша зала была украшена баннерами компаний и флагами домов, дымок из кадил клубился в свете свечей. Процессия клириков Министорума, несущая позолоченные знамена и шкатулки с реликвиями, замыкаемая детьми-сервиторами, спускалась с главного нефа к Имперскому алтарю, где ожидали интендант Бейнфейл и мастер-законодатель Анофий. В процессии участвовали трое представителей Администратума в капюшонах и три астропата из гильдии, чьи атласные одеяния раздулись от трубочек, проводов и подсоединений. Астропатов несли в паланкинах взрослые сервиторы, и множество трубочек и проводов, тянущихся из складок их мантий, подсоединялись к микродиодам, впаянным в серебряные пластинки.

— Греет душу, не так ли? — поинтересовался голос за спиной у Гаунта.

Гаунт повернулся. Это был Каул.

— Если согревает души улья Вервун, пускай. Хотя все это преждевременно.

— Неужели? — Каул нахмурился, как бы сомневаясь. — Я направляюсь в Штаб домов. Составите компанию?

Гаунт кивнул, и две зловещие черные фигуры в фуражках двинулись вместе по мраморной колоннаде, освещенной мерцающими фонарями, развешанными вдоль стены.

— Сегодня мы добились победы, вы же, кажется, пали духом.

Гаунт хмыкнул.

— Мы отбросили их. Называйте это победой, если угодно. Но она досталась нам дорогой ценой, дороже, чем могла бы.

— Могу я поинтересоваться, на чем вы основываетесь, полковник-комиссар?

Они шагнули в высокую арку, на которой стяги хлопали на ветру. За ними следовал хор.

— Командные и контролирующие системы улья Вервун непригодны для военных действий такого размаха. Система дала сбой. Координация плохо работала в тылу и отказала на передовой. И в самой командной структуре Вервунского Главного очень многое достойно порицания.

Каул резко остановился.

— Я принял бы эту критику лично. Я, в конце концов, старший дисциплинарный офицер улья.

Гаунт тоже остановился и повернулся лицом к Каулу. На его лицо падало слишком много тени.

— Вы, похоже, превосходно выполняете обязанности, комиссар Каул. Вы лучше всех, кого я встречал, разбираетесь в использовании пропаганды и внушений. Но вы удерживаете под контролем местных чистой силой воли, а не благоразумными тактическими приказами. Командование Вервунского Главного не имеет опыта войн подобного масштаба. Все, что они знают, они прочли в учебных текстах и трактатах. Необходимо заставить их положиться на опыт боевых офицеров.

— Таких, как вы и остальные командиры Гвардии вроде генерала Гризмунда?

— Именно. Я верю, что смогу рассчитывать на вашу поддержку, когда мы встретимся в Штабе домов. Мне нужно, чтобы мы были заодно, Каул. Мы не можем тянуть в разные стороны.

— Разумеется. Я разделяю ваше мнение по этому вопросу, полковник-комиссар.

Они продолжили путь. Гаунт слышал примирительные нотки в тоне Каула — и презирал это. Он прекрасно знал о двух десятках запросов о переводе в боевую Гвардию, направленных Каулом за последние три года. Искусный политикан, Каул явно искал расположения Гаунта, предположив, что он мог бы направить хвалебный рапорт и подстегнуть перевод.

— Я так понял, вы казнили Модайла, — сухо заметил Каул.

— Необходимая мера. Преступная халатность.

— Его подвела, как вы выразились, неопытность. Не слишком ли быстрая казнь — для человека, который еще мог бы научиться?

— Я надеюсь, что вы поступили бы так же, Каул. Бездействие и трусость Модайла стали причиной множества смертей. Это не лечится опытом. Он проигнорировал и предварительные инструкции, и непосредственные приказы свыше.

Каул кивнул.

— В то время как опытный командир Гвардии придерживался бы установленного порядка действий.

— Именно так.

Каул улыбнулся. На его злобном лице это выглядело устрашающе.

— На самом деле я аплодирую вашим действиям. Решительные, сильные, верные духу Комиссариата. Многие опасались, что великий Гаунт размяк, когда сам стал командиром, что комиссарский инстинкт ослабнет. Но вы развеяли эти заблуждения сегодня, с Модайлом.

— Рад слышать.

Они подошли к дверям с золотым барельефом на огромных створках. Элитные войска Вервуна в парадных формах, отороченных парчой, с плюмажами на шлемах, распахнули перед ними двери. За дверями зал Штаба домов полнился голосами и шумом.

Генерал Нэш стоял за кафедрой, пытаясь говорить, но благородные дома его перекрикивали. Младшие офицеры Вервунского Главного топали ногами на своем ярусе и свистели, роанские адъютанты кричали в ответ, поддерживаемые офицерами Севгрупп, нармянами и вольпонцами.

Вице-маршал Анко поднялся на ноги, ударив рукой в белой перчатке по спинке скамьи.

— Со всей благодарностью за оказанную иномирскими братьями помощь, я нахожу это оскорбительным. Генерал Нэш порицает наши военные организации и утверждает, будто мы неспособны справиться с этой битвой. Оскорбление, не больше и не меньше! Разделяет ли его превосходительство генерал Штурм это мнение?

Штурм поднялся.

— Война, благородные господа, — начал он успокаивающим, сладким голосом, — это смятение. Эмоции зашкаливают. Как определить, хороша или плоха система? Система проверяется только пламенем сражения. Вервунский Главный — образцовые солдаты, хорошо вышколенные и исключительно сознательные. Их отвага не вызывает вопросов. То, что командные каналы наложились во время сегодняшнего столкновения, — неудачное стечение обстоятельств. Это не вина вервунских офицеров. Я уже оформил регламент разведения вокс-частот, чтобы в дальнейшем не повторилось наложение. Смерти, наступившие в результате этого злоключения, вызывают у меня глубочайшую скорбь. Такая ситуация не повторится.

— Как насчет дисциплины? — голос Гаунта прорезал огромный зал, и все оглянулись. Гаунт прошел в конец зала и поднялся на кафедру. Каул занял свое место на передней скамье рядом с Анко.

— Полковник-комиссар? — Маршал Кроу поднялся и через весь зал взглянул Гаунту в глаза. — Есть еще какой-то вопрос? Генерал Нэш уже имел нелюбезность отчитать улей Вервун за его слабое командование. Вы разделяете это взгляд?

— Частично, маршал. Проблемы связи, которые упомянул генерал Штурм, были лишь каплей в море катастрофы, с которой мы столкнулись сегодня. Нам посчастливилось пережить Вейвейрскую осаду.

Анко вскочил на ноги.

— И не нашего ли героя, комиссара Каула, нам стоит благодарить за предотвращение катастрофы?

Зал разразился рукоплесканием и криками, в основном от вервунцев.

Каул принял аплодисменты грациозным, скромным кивком. Гаунту хватило ума не указывать на «косметическую» природу Каулового вмешательства.

— Действия комиссара Каула — документально подтвержденный факт. История не забудет ценности его вклада в победу улья Вервун, — Гаунт очень тщательно подбирал слова, формулируя ответ. — Но иерархия руководства во время осады Вейвейра подвела войска фатально. Полевое командование Вервунского Главного, чья отвага не подлежит сомнению, не распространило стратегические распоряжения — или же не смогло — или не удосужилось — перестроить свои силы перед лицом осады.

На Гаунта обрушился свист и улюлюканье.

— Я так понимаю, вы уже произвели дисциплинарные взыскания, полковник-комиссар, — сухо заметил Анко.

— И только начал, — Гаунт повысил голос, перекрикивая рев на заднем плане. — Но это лишь борьба с симптомами. Это не решает проблемы.

— А под проблемой вы понимаете неповиновение непосредственным приказам? — спросил Каул, поднимаясь на ноги под одобрительные крики.

Гаунт кивнул.

— Иерархия командования должна соблюдаться при любых обстоятельствах. Любой, нарушивший ее, должен понимать, что рискует получить высшее наказание. Без субординации и дисциплины любая война будет проиграна. Я не сомневаюсь, что Вервунский Главный отныне будет придерживаться этой философии.

— Значит, всех нарушителей надлежит карать? — спросил Каул.

Должно быть, он очень хочет перевестись. Он поддерживает каждый мой шаг.

— Конечно. Без угрозы соответствующих санкций нарушения субординации продолжатся.

— В таком случае вы поддерживаете наказание генерала Гризмунда? — спросил вице-маршал Анко.

— Что?

— Генерал Гризмунд — который нарушил приказы и начал собственное развертывание нармянских танков? — теперь уже нармяне свистели и кричали.

Гаунт запнулся.

— Я… Я не был поставлен в известность об этом. Это, должно быть, недоразумение. Генерал Гризмунд заслуживает полного доверия, и…

— Значит, одни правила — для местных, другие — для Гвардии? — язвительно поинтересовался Анко.

— Я этого не говорил. Я…

— Генерал Гризмунд воспротивился однозначным распоряжениям Штаба домов и повел свои танки через территорию, принадлежащую благородным домам. Даже не принимая во внимание нанесенный им ущерб, не достойны ли его действия суровейшего порицания? — Тарриан из УКВГ посмотрел на Гаунта. — Ведь эту философию вы отстаивали, не так ли?

Гаунт отвел взгляд от полуприкрытых глаз коменданта УКВГ и нашел глазами в толпе лицо Каула. Каул улыбнулся ему, не мигая, бездушно.

Он знал. Он знал насчет Гризмунда еще раньше, чем они вошли в зал. Он заманил Гаунта в свою ловушку.

В мгновение Гаунт осознал, что недооценил тщеславие Каула. Тот боролся не за перевод из Вергхаста. Он боролся за славу и власть.

— Так что же, полковник-комиссар? Как нам поступить с Гризмундом? — спросил Анко.

Гаунт отступил от кафедры и прошагал через зал к выходу, осыпаемый выкриками и оскорблениями.

За дверями он схватил одного из Вервунских Элитных, стерегущих дверь, за парчовые одежды и прижал к стене.

— Гризмунд! Где он?

— В т-т-тюрьме, сэр! Уровень С-суб-40!

Гаунт выпустил его и умчался прочь.

Воодушевляющие гимны огромных хоров сотрясали воздух вокруг. Но за воодушевлением ощущалась пустота.

До рассвета оставался час.

Цепочка Призраков тянулась от припаркованных в восточных трущобах грузовиков к заводским складам, пристроенным к Террикону.

Тридцать человек, сливки танитских разведкадров. Вервунские солдаты, контролировавшие местность, так называемые терриконовцы, приветствовали их под сводами рудного амбара. Воздух был забит каменной пылью, освещение было приглушенным, всего несколько прибитых к стенам светильников.

— Вот ведь задница, — Ормон, майор, командир терриконовцев, салютовал Маколлу, когда тот привел своих людей. Это был большой, грузный мужчина с налитыми кровью глазами и ожогом от огнемета на горле.

— Я так понял, у вас хорошие снайперы и каратели, — обратился Ормон к Маколлу, провожая его к схемному столу.

Маколл кивнул. Он просмотрел схемы. Террикон, огромная насыпь шлака, был настоящей брешью в обороне улья. Они это тоже понимали, иначе не держали бы здесь специальный отряд, но недавняя битва проредила ряды терриконовцев.

— Генерал Штурм признает талант танитцев в начинаниях этого рода. Мы окажем вам поддержку.

— Вот ведь задница. — Огромная туша Ормона была облачена в синюю шинель и шипастый шлем Вервунского Главного. Он смерил взглядом жилистого иномирца в его выцветших черных одеждах и забавном сером плаще. Он не впечатлился.

Все присутствующие терриконовцы, включая Ормона, носили длинные автоганы со скопами, предназначенными для снайперского обстрела. Их лица были покрыты черной камуфляжной краской. У некоторых были правильно обработанные свежие ранения.

Сержант Маколл подозвал своих людей, чтобы они взглянули на схемы. Призраки столпились вокруг стола, комментируя, рассуждая.

— Почему ты им просто не прикажешь? — презрительно спросил Ормон.

— Потому что я хочу, чтобы они понимали ситуацию и ориентировались на местности. Как иначе они смогут эффективно защищать окрестности? Ты разве так не поступаешь?

Ормон ничего не ответил.

Маколл разбил своих людей на группы и разослал в разных направлениях, предварительно убедившись, что микробусины у всех на одной частоте.

Ормон присоединился к Маколлу, ведшему свою группу — Мак-Веннера, Домора, Ларкина и Рильке — вверх по крошащимся внутренним лестницам на третий этаж, осматривая шлаковый склон. У разбитого окна здесь располагалось девять терриконовцев, наблюдавших в скопы за пологими склонами Террикона.

Призраки заняли позиции рядом с ними.

Ларкин и Рильке, оба вооруженные снайперскими лазганами, устраивались осторожно. Рильке спрятал ствол своего оружия в отрезок трубы, выступавший из стенки. Ларкин маскировал свою винтовку кипой пустых мешков.

Домор взял у Маколла скоп, установил его на треноге в тени окна и приблизил механический глаз к скопу. Он видел дальше и яснее, чем кто-либо в форте.

Ормон собирался задать Маколлу вопрос, но обнаружил, что тот и Призрак по имени Мак-Веннер исчезли.

Маколл и Мак-Веннер незаметно двигались вдоль Террикона, укрывшись плащами. Углеподобный рудный мусор был влажным и скользким. Они были не под защитой Щита, и ночной дождь поливал их с неба, скапливаясь в лужи.

Они настроили скопы. За Терриконом на два километра тянулось открытое плоское пространство, дальше были разбомбленные трущобы. Обложной дождь затопил грунт стоячей водой, по ней бежала рябь, так что ливень делал ее похожей на мятый лист олова. Видимость была скверной, облачность нарастала.

Послышался звук. Мак-Веннер снял лазган с предохранителя, а Маколл пополз вперед.

Это было пение. Хорал. Доносящийся от вражеских расположений, из громкоговорителей и вещателей, мерзостный гимн Хаоса звенел в ответ триумфальным песнопениям в улье.

Он стал громче.

Маколл и Мак-Веннер содрогнулись.

Позади, на складе, Ормон торопился по зову мочевого пузыря.

Ларкин на своей позиции напрягся. Он был изможден нервотрепкой в сегодняшней битве и отправился с людьми Маколла только потому, что был высококлассным снайпером.

Стоило ему закрыть глаза, как ему виделось лицо, лицо зойканца.

А теперь снизу, через склоны Террикона, доносились их хоралы.

Зойканская дрянь пела имя, снова и снова повторяя каноном.

Наследник Асфодель… Наследник Асфодель…