Некрополь

Глава пятнадцатая ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ

К ночи с тридцать четвертого на тридцать пятый день войны улей Вервун стоял на пороге уничтожения. И вот, словно сведенная мышца, Имперские силы сплотились и отступили через внутренние трущобы в элитные районы, сдерживая превосходящего противника. Подавляющее большинство зойканцев остались снаружи, когда Щит вернулся. Забитые улицы, городские кварталы, разбомбленные жилые районы и магистрали теперь помогали защитникам, которые возводили укрепления и сдерживали зойканский напор.

Кордей и Роун оттянули силы от Вейвейра к рабочим трущобам за каких-то полчаса до того, как их окружил бы противник, поднимающийся от Сондарских врат. Батальоны Севгрупп и Вервунского Главного пробивались на запад, чтобы поддержать отступающих Роанских Диггеров, которые все еще сражались за каждую улицу по пути от врат Кроу и Онтаби. Полковник Балвер фактически принял командование на этом участке.

Пять тысяч солдат Вервунского Главного под командованием капитана Карджина все еще удерживали Хасский западный форт, хотя накатывающие волны зойканцев уже прорывали их оборону в районе химзаводов.

Во всех внутренних трущобах к югу от Главного хребта имперские части пытались замедлить вражеское наступление. Сержант Брей направил танитцев на пустыри к северу от химквартала. Вольпонцы, Севгруппы и Вервунский Главный растянулись к востоку, где оставшиеся танитцы Корбека и Роанские Диггеры под началом майора Релфа удерживали обширную территорию заводов.

Сражение там было ожесточенным — как и везде. Сельскохозяйственную гильдию Гитран атаковали с раннего утра. Взводы Корбека израсходовали почти все боеприпасы и остались без пищи. Они отчаянно сражались вот уже шесть часов без передышки. Вражеские огнеметные танки удерживали магистрали с юга на север и не давали танитским подразделениям получить поддержку от лучше обеспеченных Роанских, расположившихся всего в полукилометре на восток. Танитцы были вынуждены устраивать вылазки за патронами, по двое и по трое выбегая из укрытий, чтобы обобрать трупы зойканцев. Вновь активированный Щит избавил их хотя бы от артобстрела, но бронетанковые колонны врага, уже пробравшиеся под купол Щита, не давали спуску.

Баффелс просвистел приказ, и Майло, Нескон и Кокоэр выскочили из-за заброшенной скотобойни и помчались к горящей мельнице. Дреммонд прикрывал их плевками огнемета. Трое танитцев снарядили свои лазганы штык-ножами. У всех закончились боеприпасы, кроме Кокоэра, у которого оставалось заряда еще на несколько выстрелов.

Шестеро мертвых зойканцев лежали у задней стены мельницы. Троица налетела на них, забирая их лазбатареи. У каждого трупа нашлось по шесть-семь штук, еще были кожаные мешки с гранатами.

Майло поднял взгляд. Воздух пульсировал лазерным огнем, а земля, несмотря на то, что Щит блокировал дождь, была скользкой и вязкой. Он втащил Нескона в укрытие. Вражеский огонь прокатился по стене мельницы, выгрызая дыры в облицовке и вздымая облака кирпичной пыли.

Группа зойканских штурмовиков форсировала руины к западу от мельницы. Кокоэр зарядил свой лазган стандартного образца новой батареей и дважды выстрелил, промазав, однако заставив зойканцев броситься в укрытие.

— Нас засекли! — прошипел Майло в микробусину.

— Не высовывайтесь, — проскрипел голос сержанта Баффелса.

Они и не думали. Нескон, правда, высунул голову достаточно высоко, чтобы в нее можно было выстрелить.

— Ну же, Баффелс! — нетерпеливо добавил Майло. Они слышали хруст щебня под ногами зойканцев в каких-то десяти шагах от их укрытия.

— Потерпи, — успокаивал друга Баффелс.

Громкие лазвыстрелы раздались над развалинами, редкие и мощные.

— Чисто! Вперед! — крикнул Баффелс.

Майло повел Нескона и Кокоэра. Краем глаза он видел зойканцев, упавших замертво под меткими выстрелами.

Майло улыбнулся.

Троица скользнула в укрытие заводов, под опеку керамитовых стен. Баффелс и другие танитцы столпились вокруг них и стали распределять батарейки и взрывчатку.

Майло огляделся в открытом дворике завода и увидел Ларкина, окопавшегося возле вентиляционного люка. С Террикона подтянулись танитские снайперы вместе с терриконовцами. Майло не сомневался, что метко убитые зойканцы — их рук дело.

Он улыбнулся Ларкину. Жилистый снайпер подмигнул в ответ.

Майло протянул батареи Баффелсу.

— В следующий раз твоя очередь, — пошутил он.

— Конечно, — отозвался Баффелс. Юмор он оценил лишь много часов спустя.

— Колм?

Корбек поднял взгляд от бойницы, за которой расположился. Его лохматая голова была покрыта сажей и копотью. Он усмехнулся, увидев Маколла.

— Ты как раз вовремя.

— Прибыли, как только смогли. Ублюдкам достался Террикон. Мы оставили его.

Корбек поднялся и хлопнул Маколла по плечу.

— Все выбрались?

— Ага, Домор, Ларкин, Мак-Веннер — все здесь. Они рассредоточились вдоль ваших рядов.

— Хорошая работа. Нам везде нужно снайперское прикрытие. Фес, дрянная работенка.

Они оглянулись, услышав гневные вопли из выжженного зала. Солдаты Вервунского Главного, вооруженные длинными лазганами, готовились присоединиться к обороне.

— Так называемые терриконовцы, — пояснил Маколл полковнику. — Обязанные защищать Террикон. Нелегко было убедить их, что отступление было разумным решением. Они бы вечно эти склоны стерегли. Дело чести.

— Мы понимаем, что такое честь, не так ли? — скорчил гримасу Корбек.

Маколл кивнул. Он указал на предводителя терриконовцев, грузного мужчину с налитыми кровью глазами, больше всех кричавшего и матерившегося.

— Это Вот-Ведь-Задница Ормон. Командир терриконовцев.

Корбек подошел к огромному вергхаститу.

— Корбек, Танитский Первый и Единственный.

— Майор Ормон. Я хочу оформить жалобу, полковник. Ваш человек, Маколл, распорядился о нашем отступлении с Террикона, и…

Корбек оборвал его на полуслове.

— Мы тут сражаемся за наши фесовы жизни, а у тебя жалоба? Заткнись. Привыкай. Маколл верно поступил. Еще полчаса — и вас бы окружили и вырезали. Вам Террикон хочется защищать? Так оглянись! — он указал в разбитое окно на пустошь снаружи. — Начинай уже думать, как солдат, и хватит скулить и материться. На кону побольше, чем гордость вашей части.

Ормон, как рыба, несколько раз закрыл и открыл рот.

— Я рад, что мы поняли друг друга, — заключил Корбек.

В северо-восточном углу улья около ста семидесяти бойцов под командой сержанта Варла и майора Родъина удерживали горящие доки. Половина — танитцы, остальные — роанцы и вервунцы. Зойканские штурмовики атаковали по всей ширине Хасского восточного от автодорожного моста Гиральди, и Имперские силы уже были отброшены к прометиевыем складам. Несколько пузатых цистерн горючего уже полыхали, и брызги пламени разлетались от бочек и труб.

Не прекращая стрелять, Варл пересек депо и бросился в укрытие рядом с майором Родъином, приостановившимся, чтобы поправить треснувшую дужку очков.

— Поддержки не видать. Я пытался воксировать. Мы сами по себе, — заметил вервунский офицер.

Варл кивнул.

— Мы справимся. Чтобы сдержать их здесь, в промышленном районе, хватит и горстки наших.

— Если только к нам не движется бронетанковая колонна.

Варл вздохнул. Эти местные законченные пессимисты.

— Ты видел, зойканские танки были вымазаны маслом и дегтем?

— Да, — ответил Варл, делая еще несколько выстрелов. — И что с того?

— Я думаю, так они и пробрались, так они прорвали оборону. Они прошли по трубопроводу от улья Ванник. — Родъин указал на исполинские нефтяные трубы, на огромных металлических подпорках тянувшиеся в улей из северных равнин. — Трубы проходят прямо под Куртину.

— Какого феса их не перекрыли? — рявкнул Варл.

Родъин пожал плечами.

— Должны были. Мне так сказали, по крайней мере. Директива была спущена несколько недель назад, сразу после уничтожения улья Ванник. Гильдиям, владеющим нефтепроводом, было приказано взорвать трубы на дальнем берегу, а остальные залить рокритом.

— Кто-то не сделал свою работу, — предположил Варл. Информация его огорчила. Было, в общем-то, фесовски поздно гадать, как же именно прорвались танки.

Развернувшееся вокруг сражение отвлекло его от этого вопроса. По ним непрерывно молотили гранаты, вылетавшие из погрузочного дока на краю депо. Варл распорядился, чтобы группа роанцев и Бростин с огнеметом обеспечили прикрытие.

Он расставил оставшихся людей вдоль разбитой дороги, кучи металлического мусора, и обвалившиеся балки иногда служили укрытием, иногда препятствием. В шестидесяти метрах от них взорвалась, брызнув ярким пламенем, труба с топливом.

Логрис, Мерайн и Нен, продвигающиеся вперед с горсткой солдат Вервунского Главного, буквально налетели на зойканцев в пролете под одним из крупнейших помостов. Танитцы бесстрашно вступили в бой со штыками наголо, а вот вервунцы попытались отступить, чтобы получить пространство для стрельбы, и в итоге нескольких зарезали.

Услышав вызовы в микробусине, Варл бросился на помощь вместе с еще несколькими танитцами и заколол первого же встреченного солдата в охряной форме своим серебряным штыком. Еще один набросился на него с осадным топориком в руках, но металлическая рука Варла снесла врагу голову.

Майор Родъин следовал за ним, беспорядочно отстреливаясь из автопистолета. Он был бледен и задыхался. Варл понимал, что Родъин никогда не видел подобной бойни. Скорее всего, он вообще никогда не бывал в бою до сего дня.

Три отчаянных, кровавых минуты ближнего боя полностью уничтожили отряд зойканцев. Логрис и Нен заняли удобные позиции в овраге, откуда хорошо просматривалась дорога в доках.

Родъин снял очки и попытался трясущимися руками поправить наушники. Он выглядел так, словно вот-вот заплачет.

— Вы в порядке, майор? — спросил Варл. Он прекрасно понимал, что нет, но подозревал, что дело было не столько в шоке от опасности, сколько в жуткой картине падения родного города. Варл очень даже искренне ему сочувствовал.

Родъин кивнул, надевая очки.

— Чем больше убиваю, тем лучше себя чувствую.

Рядом рассмеялся капрал Мерайн.

— Майор говорит прямо как сам Гаунт!

Это замечание, кажется, порадовало Родъина.

— Куда теперь? Налево, направо? — спросил Мерайн. Он был одет в тяжелую спецовку рабочего-заправщика вместо сгоревшей танитской формы. Его туго обтянутый кожей череп покрывала корка высохшей крови и свалявшиеся пучки обгорелых волос.

— Фес знает, — отозвался Варл.

— Направо. Попытаемся пробиться вдоль реки к мосту, — уверенно проговорил Родъин.

Варл ничего не сказал. Он предпочел бы оставаться на месте или даже отступить и перестроиться. Худшее, что они могли сделать, так это переоценить свои силы, но Родъин был целеустремленным. Варлу не нравилось подчиняться майору, пусть он и был старшим по званию. Но Уиллард погиб — Варл видел, как падало со Стены его горящее тело, — и теперь у него не было полномочной поддержки.

Поэтому они двинулись на восток, пробиваясь через обстрел в доках и отвоевывая улей Вервун метр за метром.

Генерал Гризмунд спустился по ступенькам к выходу из Главного хребта, поправляя фуражку и силовой меч. Ветер носил по каменной террасе Коммерции клочья сажи, облепляя выстроенные здесь нармянские танки: сто двадцать семь основных боевых танков типа «Леман Русс», двадцать семь «Разрушителей» и сорок два легких танка поддержки. Ревели двигатели, заполняя воздух голубоватым дымом и грохотом.

Бригадир Начин салютовал генералу.

— Рад, что вы снова с нами, сэр, — сказал он.

Гризмунд кивнул. Он и его офицеры, вырванные Гаунтом из лап УКВГ, буквально рвались в бой.

Гризмунд собрал офицеров и активировал гололитический дисплей пластины данных. Трехмерная световая карта Коммерции и близлежащих районов открылась в забитом сажей воздухе. Гризмунд начал объяснять своим командующим их задачи, порядок развертывания, предполагаемые цели.

Вокс- и пикт-дроны транслировали его голос нармянским солдатам. Инструктаж разросся в целую речь, воодушевляющую декларацию мощи и победы. По окончании танкисты, более тысячи человек, долго одобрительно кричали.

Гризмунд прошелся вдоль рядов рычащих танков и ловко вскарабкался на свой флагманский, «Милость Трона», удлиненную вариацию «Русса» с калибром главного орудия в сто десять сантиметров. Как и все нармянские машины, он был выкрашен в горчичный цвет и украшен имперской аквилой и шипастым кулаком — нармянской эмблемой.

Это было словно возвращение домой. Гризмунд спустился в главный люк, уселся в командирское кресло и подсоединил болтающийся провод от наушников к вокс-передатчику.

Он потянул за ручку, захлопнул люк и в нижнем секторе танка увидел ухмылки водителя, стрелка и помощника.

— Устроим им пекло, — сказал Гризмунд команде и одновременно — через вокс — всем своим людям.

Нармянские танковые части загрохотали через Коммерцию навстречу войне.

Штаб домов превратился в оплавленные руины, заполненные обгорелыми обломками и трупами. Взрыв, снесший его, вышиб также перекрытия и три нижних уровня Главного хребта. Гаунт минуты две осматривал разруху, стоя в развороченном дверном проеме.

Обойдя окрестности, Гаунт назначил баптистерий Министорума на уровне Средний-36 новым штабом. Под присмотром Даура рабочие команды расчистили скамьи и столы и занесли кодификаторы и вокс-системы, экспроприированные в разных домах на этом уровне. Гаунт собственноручно водрузил лист бронеобшивки на богато изукрашенную купель в качестве столешницы. На нем он стал раскладывать свои пластины данных и распечатки.

Экклезиарх Непорочный и его братья наблюдали за имперскими солдатами, наводнившими их баптистерий. Это было одно из немногих уцелевших в улье святилищ. Когда заявился Гаунт, они пели панихиду по Базилике.

Иммакулюс подошел к импровизированному столу Гаунта.

— Полагаю, вы сейчас скажете мне, что это святотатство, — сказал Гаунт.

Старик носил длинное пурпурное облачение. Он устало покачал головой.

— Вы сражаетесь за дело Империума, сын мой. Значит, вы поклоняетесь Императору искреннее, чем сотня молящихся. Если наш баптистерий послужит вашим целям — добро пожаловать.

Гаунт почтительно склонил голову и поблагодарил экклезиарха.

— Омойте эту войну кровью, комиссар-полковник, — сказал Непорочный.

Клирик был сама благожелательность, и Гаунт хотел показать, насколько ценит это.

— Я был бы благодарен, если бы вы и ваши братья провели здесь ночную службу, чтобы уберечь это место от осквернения.

Непорочный кивнул и повел своих братьев к алтарю, и вскоре оттуда донеслись песнопения.

Гаунт просматривал пластины данных, оценивая размах разрушений. Он делал пометки на бумажной сводке по улью.

Даур принес ему свежайшие отчеты. Ксанс погиб. И Нэш. Штурм испарился. Пока Гаунт просматривал список погибших, майор Отте из вервунцев, адъютант лорда-маршала, прибыл в баптистерий. Он был ранен и контужен, один из немногих, кому удалось спастись на сокрушенных Сондарских вратах.

Он салютовал Гаунту.

— Маршал Кроу убит, — просто сказал он.

Гаунт вздохнул.

— Как старший по званию офицер Вервунского Главного, я передаю командование вам как старшему по званию Имперскому командиру.

Гаунт поднялся и торжественно салютовал в ответ. То, чего он и ожидал с того самого момента, как возглавил осаду логова Сондара, теперь подтверждалось: он был единственным старшим Имперским офицером, выжившим в улье Вервун, так что абсолютная воинская власть принадлежала теперь ему. Все старшие командиры, как местные, так и иномирские, либо погибли, либо пропали без вести. Только Гризмунд занимал более высокий пост, но бронетанковые силы всегда подчинены командованию пехотных войск.

Отте протянул Гаунту меч Кроу: силовой меч Иеронимо Сондара.

— Я не могу принять…

— Вы должны. Кто бы ни возглавлял улей Вервун на войне, ему должен принадлежать меч Иеронимо. Это традиция, обычай, который мы не можем нарушить.

Гаунт принял меч, позволив Отте торжественно застегнуть перевязь.

Интендант Бейнфейл из Администратума, окруженный процессией сервиторов и клерков, вошел в баптистерий, когда Отте проводил церемонию. Он мрачно кивнул Гаунту и без вопросов принял его руководство.

— Мое министерство в вашем распоряжении, командир. Я мобилизовал трудовые команды, чтобы они тушили пожары и расчищали дороги. Мы… ошеломлены происходящим. Большая часть населения пытается бежать за реку, все военные части запрашивают боеприпасы и продовольствие, главный…

Гаунт поднял руку.

— Я не сомневаюсь, что Администратум предоставит все необходимое, если оно есть. Полагаю, астропаты поддерживали связь с магистром войны?

— Разумеется.

— Я не буду просить Макарота о помощи, но хочу, чтобы он ясно представлял ситуацию здесь. Если он сочтет ее достойной своего внимания, он поможет нам.

Зазвучали трубы, жалкая имитация помпезности, и мастер-законодатель Анофий скользнул в баптистерий в сопровождении свиты: длинная процессия детей-рабов, сервиторов и стражников, некоторые несли знамена. Стяги и мантии были украшены рунами, а кое-где запачканы, у рабов влажно сияли перепуганные глаза. Представители гильдий и благородных домов толпились позади процессии законодателя, крича и препираясь.

Гаунт повернулся к Бейнфейлу.

— Вы можете прямо сейчас помочь мне, если не допустите до меня этих достойных господ. Выслушайте их претензии и запишите их. Я просмотрю позднее, если представится возможность.

— Будет сделано, — сказал Бейнфейл. — Да поможет вам в эти часы Император Человечества.

Когда люди Администратума под руководством Бейнфейла занялись толпой озлобленных вельмож, Гаунт вернулся к просмотру данных с фронта. Первая вокс-линия была только что установлена, и Даур принес ему динамик.

Гаунт выбрал канал.

— Командование улья Вервун — Гризмунду. Сигнал «Дядюшка Дерций».

— «Дядюшка Дерций» принято, — проскрипел приемник.

— Мне нужно, чтобы вы остановили продвижение противника через врата Кроу и Онтаби. Насколько я понял, основное механизированное наступление ведется оттуда.

— Слушаюсь. Но от Сондарских врат также идут танковые дивизионы.

— Принял. Я разберусь с этим. Да направит вас Бог-Император, генерал.

— И да хранит Он вас, комиссар-полковник.

Изменив настройки канала, Гаунт связался с командиром Севгруппских танков, растерянно колесящих к югу от Коммерции. Он направил их к Сондарским вратам. Затем начал поочередно связываться со всеми разрозненными обрывками пехоты и Гвардии.

Он пробился и к Корбеку в Сельскохозяйственную гильдию Гитран.

— Фес, комиссар! Я думал, вы погибли!

— А я думал то же о тебе, Колм. Как ты?

— Херовее некуда. Мы еле держимся, а они все сыплют. Мне б не помешала поддержка бронетанковых.

— Они уже направляются к вам, пока мы говорим. Колм, нужно больше, чем держаться, — их нужно отбросить. Щит будет работать на нас, только если мы сможем выкинуть их из-под него.

— А ты не слишком много требуешь, а?

— В самый раз.

— Ты мне за это персональную планету будешь должен, ты понимаешь?

— Я тебе ее уже должен, Корбек. Мысли шире.

Сервитор принес Гаунту новые данные от перезагруженных кодификаторов, установленных в баптистерии. Гаунт просмотрел их, и доклад Варла приковал его взгляд.

— Даур?

— Сэр!

— Мне нужен список гильдий, контролирующих топливные поставки, и от каждого из этих уродов — заверенное подтверждение того, что они перекрыли трубы.

— Так точно, сэр.

Гаунт провел следующие десять минут, воксируя тактические инструкции десяткам разрозненных отрядов по всему улью. Он не смог связаться с Варлом — да и вообще ни с одной частью к северу от Главного хребта. Пока он работал, сервиторы и работники находили и отмечали на гололитической карте города конкретные пункты его диспозиции, присоединяя к ней все данные, которые получали с полей.

Какое-то время Гаунт возился с настройками вокса, рыская по частотам, чтобы вычислить частоты, захваченные зойканцами. Он все еще надеялся, что им удастся перехватить и контролировать зойканские передачи, чтобы проникнуть в тактические планы их командования. Но тщетно. Зойканские каналы кишели передачами, но все — на неразборчивом щебете, который не поддавался переводу даже лингво-когитаторами, сплошной бессмысленный поток мерзкого механического шума, не содержащего никаких секретов. Или шум, или скандируемые повторения имени Наследника на частотах пропаганды. Гаунт достаточно долго боролся с Хаосом, чтобы не просить ученых или астропатов пытаться расшифровать щебет. Он не мог позволить скверне развратить ни одного сознания в улье Вервун.

Шум в дверях отвлек Гаунта от работы. Отряд солдат Вервунского Главного вел генерала Штурма в баптистерий.

— Мы поймали его, когда он пытался присоединиться к группе беженцев, погружающихся на лодку, сэр, — сообщил командир группы.

Гаунт смерил Штурма взглядом.

— Дезертирство? — мягко спросил он.

Штурм поправил фуражку, ощетинившись.

— Здесь старший по званию — я, Гаунт! Не ты! Улей Вервун потерян! Я подал сигнал к отступлению и эвакуации! Я мог бы всех вас расстрелять за неподчинение!

— Ты… дал сигнал к эвакуации? А почему же тогда все имперские силы и планетарные войска продолжают сражаться? Даже твои собственные вольпонцы? Ты, должно быть, подал сигнал очень тихо.

— Не смей говорить со мной в таком тоне, ты, сраный выскочка! — проквакал Штурм. В комнате повисло гробовое молчание, и все взгляды устремились на них. — Я старший генерал Вольпонского Королевского! Я старший уполномоченный офицер в улье Вервун! Ты подчинишься мне! Ты будешь меня уважать!

— Что тут уважать? — Гаунт обошел Штурма, с любопытством оглянувшись на лица наблюдавших. Никто почему-то и не думал бросаться на защиту генерала. — Ты бежал с Сондарских врат. Ты бежал из Главного хребта к реке. Ты предал весь улей Вервун.

— Я старший офицер!

Грубым рывком Гаунт сорвал погоны с кителя Штурма.

— Уже нет. Ты позорище. Трус и убийца. Ты прекрасно знаешь, что это твои распоряжения погубили пять сотен моих танитцев на Вольтеманде. Ты убил их потому, что они справились с тем, чего не смогли твои Аристократы, — Гаунт смотрел прямо в глаза Штурму, а тот часто мигал. — Не возьму в толк, как ты вообще пробился в генералы.

Штурм, похоже, скис.

— Оружие… — слабо сказал он.

— Что?

Штурм поднял горящий взгляд.

— Дай мне гребаное оружие, комиссар-полковник! Меня не будет отчитывать безродное дерьмо вроде тебя! Или казнить! Дай мне оружие и дай, ради всего святого, упокоить себя собственноручно!

Гаунт пожал плечами. Он вытащил свой болт-пистолет из кобуры и протянул, рукояткой вперед, генералу.

— Последнее желание исполнено. Офицеры готовы засвидетельствовать, что генерал Штурм вызвался самостоятельно привести свой приговор в исполнение. — Он снова посмотрел на Штурма. — Ты никогда не нравился мне, Ночес. Совсем. Дай мне право поминать тебя хорошо. Давай без глупостей.

Штурм взял протянутый пистолет.

— Офицеры также засвидетельствуют, — прошипел Штурм, — что Ибрам Гаунт отказался сигнализировать эвакуацию. Он обрек всех вас на смерть в огне. Буду рад избежать вашей участи.

Он зарядил оружие и поднес ко рту.

Гаунт повернулся спиной.

Пауза.

— Гаунт! — закричал капитан Даур.

Гаунт крутнулся, держа силовой меч наготове, уже светящийся. Он отсек запястье Штурма раньше, чем вольпонский генерал успел выстрелить из болт-пистолета, нацеленного в голову Гаунту.

Штурм повалился набок на плиты баптистерия, вереща, а кровь хлестала из обрубка руки. Отрубленная кисть непроизвольно нажала на спуск, и болт-пистолет выстрелил и вышиб дыру в узорчатых алтарных вратах за спиной Гаунта.

Гаунт с минуту глядел на корчащегося генерала. Затем шагнул, забрав болт-пистолет из отрубленной руки.

— Уберите его с глаз моих, — велел он ожидающим солдатам, небрежно махнув на Штурма. — Не хочу больше видеть этого вероломного ублюдка.

К полудню судьбоносного тридцать пятого дня все возможные действия по координации сопротивления были выполнены. Гаунт из нового командного штаба связался и дал распоряжения по тактическому развертыванию почти двум третям доступных военных в улье. Его работа, целеустремленность и эффективность потрясли и выживших офицеров Администратума, и персонал кабинета стратегического планирования Вервунского Главного. Экстраординарность была еще и в том, что Гаунт руководил работой практически единолично. После инцидента со Штурмом он работал с целеустремленной остервенелостью. Позднее, когда стала очевидна стройность его плана, он смог передать разработку деталей стратегам, но основа плана обороны была разработана лично им.

Бан Даур вышел из баптистерия вскоре после полудня, чтобы проветрить голову и раздобыть воды. С минуту он стоял под почерневшей аркой в конце коридора, в пустые оконные рамы наблюдая сражение, бурлящее на запруженных улицах улья.

Капитан Петро, один из стратегов, вышел из баптистерия и стал рядом с Дауром — старый друг по академии.

— Он пугает… — промолвил Петро.

— Гаунт?

Петро кивнул.

— Его ум, его собранность… он как кодификатор. Сама напористость, сама целеустремленность.

Даур глотнул воды.

— Как Слайдо, — сказал он.

Петро насмешливо приподнял бровь.

— Помнишь, мы изучали карьеру военмейстера? Краеугольным камнем всегда было единство стремлений Слайдо — он смотрел на арену и планировал все в голове, держал в уме всю картину целиком. Это был военный гений. Я думаю, что мы сейчас наблюдаем такой же.

— Он ведь служил у Слайдо, верно?

— Да. Его досье говорит само за себя.

— Но в пехоте, — нахмурился Петро. — Полномочия Гаунта никогда не простирались на полномасштабное командование всей битвой, не в таком размахе.

— Думаю, ему просто до сих пор не представлялось шанса показать себя в этом — комиссар, командующий войсками, всегда выполняет распоряжения старших по званию. У него не было возможности, подобной этой. И потом… ему сейчас есть что доказывать.

— Какого феса ты имеешь в виду, Бан?

— Высшее руководство истреблено… или, как Штурм, опозорено. Судьба и его собственные действия поставили Гаунта во главе — и, я думаю, он захочет сделать все, чтобы доказать, что оказался на своем месте.

На перекрестке фг/567, в самом сердце восточных трущоб, пехота Балвера была близка к поражению. У них не осталось противотанковых гранат, и зойканские танки клином вошли во врата Кроу, превращая гектары жилых кварталов в пустыри.

Балвер и его Севгруппская армия продвигались к югу от перекрестка, разбираясь с зойканскими солдатами в рокритовом лабиринте, который когда-то был жилым кварталом. Танковые снаряды свистели над ними, вышибая куски стен и дороги, вздымая столбы щебня и пыли.

Внутри станции фуникулера, среди резных мраморных колонн и старинных бронзовых скамеек, они вступили в ближний бой с фалангой зойканцев. Все новые и новые солдаты прибывали через турникеты или взбирались через развороченные остатки поезда, сделавшего последнюю остановку на станции. Повсюду лежали погибшие штатские.

Балвер возглавлял атаку, ломая могучим силовым когтем броню и отстреливаясь из автогана. Вокруг него падали замертво бессчетные солдаты. Лаззаряд задел его плечо, и его отбросило.

Когда он поднялся, что-то изменилось. На станцию выдвинулась новая боевая сила и врезалась в зойканцев с фланга. Это не были Севгруппы, Вервунский Главный или даже Гвардия. Это были рабочие, местные, вооруженные подобранным оружием, кирками — всем, что нашли. Балвер узнал в них одну из многочисленных очистных групп, неофициально собранных из добровольцев-рабочих, чтобы поддержать оборону. Он уже неоднократно слышал о рабочих, которые выскакивали из развалин и помогали Гвардейцам, но — так много хорошо организованных людей… Их ярость поражала.

Ожесточенное сражение продлилось около восьми минут. За это время взвод Балвера и рабочие убили на станции всех до единого зойканцев.

Раздались радостные крики и свист, и солдаты Севгрупп обнимали вервунцев, словно новообретенных братьев.

Невысокий плотный рабочий с одним глазом, перемазанный грязью и кровью, прохромал к Балверу и салютовал.

— Кто вы? — спросил Балвер.

— Сорик, командующий Литейной Нерегулярной, сэр!

Балвер не удержался от улыбки. У главаря рабочих к куртке были пришиты генеральские погоны, сделанные из бутылочных крышек.

— Благодарю Императора, что послал вас, генерал Сорик.

Сорик умолк и застенчиво покосился на свои знаки отличия.

— Простите, сэр. Просто шутка, чтобы повеселить своих. Я просто начальник производства…

— Который сражается, как магистр войны. Сколько вас?

— Сотен семь, сэр, — рабочие, трущобные, да кто угодно. Мы пытались помогать улью с самого начала, а когда пал Щит — все, кто не сбежал, сражаются.

— Вы пристыдили нас.

Сорик нахмурился.

— Если уж мы не защитим собственный гребаный улей, сэр, то я даже и не знаю, кто защитит.

Инструкции требовали, чтобы командование всех частей информировало Штаб в Хребте о масштабах и расположении всех встреченных групп, чтобы их можно было снабдить кодом и вписать в структуру обороны. Балвер подозвал воксиста и продиктовал информацию о Сориковой Нерегулярной. Он посмотрел на Сорика.

— Нужно скоординироваться, генерал. Хвала Императору за таких, как вы, но мы сможем победить, только если военные силы и гражданские ополчения будут работать как одно целое. Собирайте своих и передавайте информацию. Ополченцы должны пытаться выйти на связь с Имперскими силами, чтобы брать вас в расчет. И вам тоже придется выполнять приказы.

Сорик кивнул и подозвал своих «офицеров», чтобы ввести в курс дела.

— Боюсь, впрочем, вы не можете быть генералом, — сказал Балвер. Сорик уже и так снимал импровизированные погоны.

— Вы получаете временное внеочередное звание, Сорик. Повышение в обстоятельствах чрезвычайного положения. Вы теперь сержант, подотчетный мне. Назначьте капралов на каждых два десятка и установите иерархию подчинения. Вам их назначать, вы их лучше знаете.

Сорик снова кивнул, не находя слов от гордости.

Взрывы прогремели по всей станции, швырнув некоторых наземь. Один из свободных бойцов Сорика закричал:

— Вражьи танки! Танки!

Балвер и Сорик прокрались к восточному входу, чтобы посмотреть. Могучие штурмовые танки, с длинными корпусами, тяжело вооруженные, катились к станции и окрестным трущобам. Другие, в том числе подвижные легкие танки и приземистые, сверхтяжелые огнеметные самоходки, в обход продвигались к магистралям, ведущим в Коммерцию, к Колонне Щита.

— У нас есть карьерная взрывчатка, сэр, — сообщил Сорик, на всякий случай снова салютуя. — Мы подобрали ее на складах за плавильнями.

— Статичные заряды, без средств метания… против танков?

— Ну, мы так до сих пор и справлялись, сэр: человек берет связку зарядов, бежит с ней, привязывает к корпусу танка…

— Самоубийство!

Сорик нахмурился.

— Долг, сэр. А что прикажете делать?

— И сколько танков вы убрали таким способом?

— Двадцать четыре, кажется.

— Скольких людей это стоило вам?

Сорик пожал плечами.

— Двадцати четырех, разумеется.

Балвер вытер рот тыльной стороной перчатки. Невероятно. Преданность, целеустремленность. Самопожертвование. Рабочие улья Вервун, построившие этот улей собственным потом, теперь выкупали его своей кровью. Это был показательный урок верности и преданности, которыми не зазорно было восхищаться даже лучшим из Имперской Гвардии.

Танки уже приближались, грохоча по станции, выбивая куски стен. По вокзалу заметались вспышки пламени.

— Трон Златой! — выдохнул Сорик, указывая пальцем.

Горчичного цвета танки во весь опор мчались по щебенке с запада, некоторые шли напролом, сваливая стены. Они обстреливали противника исключительно метко, поддерживая такую плотность обстрела, что зойканская бронетехника, разворачивающаяся им навстречу, не могла наладить ответный прицельный огонь.

Ни Балвер, ни Сорик еще никогда не видели танковых войск подобной мощи, ни один из них еще не сталкивался с имперским танковым дивизионом класса нармянского. Они благоговейно разинули рты, отовсюду доносились крики восторга.

Гризмунд назвал это операцией «Дерций». Он отправил разведывательные части и «Часовых» вперед, к вратам Кроу, а сам собрал свой танковый дивизион у Коммерции. «Часовые» не могли задержать продвижение зойканской бронеколонны, но могли оценить их силы и направление движения. Гризмунд сверил данные и повел основную колонну сначала на юг в трущобы, а потом повернул на восток и во весь опор понесся наперерез врагу, подбираясь к нему с фланга. Гризмунд хорошо понимал силу бронированных машин, не только физическую мощь, но и психологическую составляющую. Танк вообще вещь угрожающая, а танк, движущийся быстро и стреляющий метко и непрерывно, — просто кошмар. Танковый удар был его коронным номером, и он принимал в ряды водителей нармянских танков лишь тех, кто был способен управиться с тридцатью с лишним тоннами брони, несущимися на огромной скорости, а в ряды стрелков — лишь тех, кто мог стрелять метко, быстро и результативно.

В командном кресле «Милости Трона» Гризмунд наблюдал, как изображение на ауспексе мигало и вспыхивало, отмечая руны пораженных целей. Внутри танк был небольшой комнатой, залитой красноватым светом, оглашаемой лепетанием вокса и лаконичными переговорами стрелков. Свежие снаряды в латунных гильзах клацали в замасленных ящиках, складированных над задними колесами, а загружающий заряжал их и передавал наводчику, уставившемуся в сияющий зеленым скоп. Каждые несколько секунд заряжающий отскакивал от дула и главное орудие выстреливало с такой отдачей, что сотрясался весь танк, башня тут же заполнялась пороховыми газами, которые, впрочем, быстро затягивались в зарешеченные отдушины.

Водитель Гризмунда Уолш был одним из лучших, так что они палили, не сбавляя ходу. У него был глаз-алмаз, он словно заранее знал, где катить напролом, а где объезжать, что проще раздавить, а что обогнуть. Нармяне шутили, что Уолш чуял мины за километр.

Операция «Дерций» бросила сорок тяжелых, шедших на полном ходу нармянских танков на фг/567, и они буквально вцепились в горло зойканской бронеколонны. Силы Гризмунда уничтожили или обезвредили семьдесят две вражеские машины, прежде чем те успели развернуться, и ушли в сторону, атакуя оставшихся зойканцев с фланга. К тому моменту вражеские танки метались в растерянности.

А теперь пришло время для настоящего шедевра, маневра, который Гризмунд прозвал «ножницами». Пока его танки разворачивались для фланговой атаки, еще пятьдесят под командованием бригадира Начина врезались в противника с другой стороны, оттуда, откуда начал атаку сам Гризмунд. Это было бы элементарной ошибкой в исполнении неопытных командующих, но сейчас силы Гризмунда уже выставили вокс-маячки, чтобы различить своих и врагов, а силы Начина им отвечали. Правило простое: все, что было между их группами и не транслировало верный код, было мишенью. Гризмунд использовал эту тактику девять раз, и еще ни один свой танк не погиб от дружественного огня.

Хорошая традиция не была нарушена и сегодня в улье Вервун. Словно челюсти исполинского зверя, нармянские танковые группы врезались в противника навстречу друг другу, сминая и уничтожая все, что было между ними. Несущиеся танки Гризмунда и Начина промчались друг мимо друга, некоторые машины умудрялись пронестись, разминувшись на какую-то пядь.

И это было только начало. В течение тридцать пятого дня нармянские дивизионы провели еще три ювелирно точных маневра, налетая друг на друга и медленно отсекая голову, шею и плечи огромному зойканскому бронепотоку.

К четырем часам зойканцы потеряли почти две сотни танков и бронированных боевых машин. Нармяне потеряли две.

К сумеркам они отбросили вражескую колонну обратно в трущобы, в десяти километрах от врат Кроу, и отсекли часть клина, продвигавшегося от Онтаби. Теперь, когда дороги за ними оставались расчищенными, попытки добыть продовольствие для имперских наземных сил больше не были самоубийственными. Трудовые армии Администратума, грузовые гильдии и Вервунский Главный выделяли конвои и присылали свежие боеприпасы и пищу окопавшимся пехотинцам. Многие, подобно Балверу, теперь были обеспечены ракетами, минометами, гранатами — и отправились вдогонку нармянскому броску, к огромным восточным воротам, уничтожая каждый зойканский танк, который упустили Гвардейские танки.

Встав со своего места за импровизированным столом в баптистерии, Гаунт взял из рук Петро инфопланшет и слабо улыбнулся, прочтя отчеты о наступлении Гризмунда. Он чувствовал, что… оправдан. Оправдалась его вера в генерала, его борьба за него в тюрьме, оправдались его тактические планы по обороне улья.

Что до Сондарских и Вейвейрских врат — ситуация была не столь утешительной. Севгруппским танкистам недоставало гениального руководства и военного опыта нармян. Майор Клодел, командующий Севгруппскими частями, не придумал ничего лучшего, чем просто ввязаться в бой с зойканской бронеколонной, пробивающейся с юга. Он, конечно, остановил продвижение, удерживая их на окраине южных заводов, и этим заслужил одобрение Гаунта. Но сейчас яростная танковая перестрелка затянулась на южных окраинах, и не было никакой возможности отбросить захватчиков за ворота, чтобы затем запечатать их. К северу от Вейвейра Севгруппы теряли не меньше танков, чем уничтожали. Гаунт жалел, что не было еще одного Гризмунда, который возглавил бы их, но оттягивать нармян от восточной контратаки он не мог себе позволить. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

А то, что было, — это разгромленный улей, отошедший от края, за которым — погибель, только к одиннадцати часам. Он не побеждал, но уже и не проигрывал. На востоке — он выпроваживал неприятеля. На юге и на западе — мертвой хваткой удерживал на месте. Еще оставалась надежда победить и разгромить Наследника Асфоделя и зойканских фанатиков.

Баптистерий деловито жужжал, и Гаунт побрел в боковую капеллу, где стратеги организовали ему гололитическую схему. Даур руководил работой штаба. «Достойный парень, — подумалось Гаунту, — отважно движущийся к тому, чтобы оставить свой след в имперской истории».

«А можно ли так же сказать обо мне?» — подумал он.

Боковая капелла — ризница, удивительно спокойная, мягко освещенная, особенно на фоне апокалипсиса, разворачивающегося за стенами Хребта, — словно бы обрадовалась ему. Он едва держался на ногах от усталости. Он провел целый день за столом с инфопланшетом в одной руке и рожком вокса в другой, однако это было величайшее и самое изматывающее сражение, в каком ему доводилось участвовать за всю его карьеру. Это было командование, настоящее безраздельное командование, развращающее абсолютной полнотой власти. Он вытащил из ножен недавно дарованный энергомеч и прислонил его к краю позолоченного алтаря, чтобы сесть. Сверху на него мрачно взирала огромная статуя Императора. В воздухе тихо звучала непрерывная песнь Экклезиархии.

Он не отдал почестей Императору. Слишком устал. Он уселся на скамью в крошечной капелле, снял фуражку и уткнулся лицом в руки.

Гаунт думал об Октаре, Дерции, Слайдо и отце, людях, которые вылепили его жизнь и привели его сюда, каждый по-своему вооружив его навыками, которые он сейчас использовал. Он тосковал по ним, по их уверенности и силе. Октар учил его, и Гаунт был рядом с ним, когда великий генерал-комиссар погиб, отравленный орочьим ядом на Гилате Дециме, лет двадцать назад. Слайдо, непревзойденный магистр войны — у его смертного ложа Гаунт тоже присутствовал, на Бальгауте, после величайшей из его побед. Отец Гаунта погиб вдали от него, когда Ибрам был еще ребенком. И Дерций — скверный старик Дядюшка Дерций; его Гаунт убил.

Но каждый из них по-своему создал его. Октар научил руководить и поддерживать дисциплину; Дерций — безжалостности и уверенности; Слайдо — доблести и самоотдаче. А отец? То, что вобрал он от отца, было сложнее всего понять. То, что оставляет отец ребенку, — это всегда самые необъяснимые качества.

— Милорд командующий?

Гаунт оторвался от размышлений. Мерити Часс, облаченная в безыскусный черный траурный наряд, стояла перед ним в дверях ризницы. Она держала что-то в руках.

Гаунт поднялся.

— Леди Часс?

— Мне нужно с вами поговорить, — начала она. — О моем отце.