Нексус. Краткая история информационных сетей от каменного века до искусственного интеллекта

В течение тысячелетий после сельскохозяйственной революции и особенно после того, как письменность помогла создать крупные бюрократические государства, стало проще централизовать поток информации и сложнее поддерживать демократический разговор. В небольших городах-государствах, таких как древние Месопотамия и Греция, автократы вроде Лугаль-Загеси из Уммы и Писистрата из Афин опирались на бюрократов, архивы и постоянную армию, чтобы монополизировать ключевые экономические активы и информацию о собственности, налогообложении, дипломатии и политике. Одновременно массам граждан стало сложнее поддерживать прямую связь друг с другом. Не было технологий массовой коммуникации, таких как газеты или радио, и было нелегко собрать десятки тысяч горожан на главной городской площади, чтобы провести общее обсуждение.

Демократия все еще оставалась возможной для этих небольших городов-государств, о чем ясно свидетельствует история раннего Шумера и классической Греции. Однако демократия древних городов-государств, как правило, была менее инклюзивной, чем демократия архаичных групп охотников-собирателей. Вероятно, самым известным примером демократии в древних городах-государствах являются Афины в пятом и четвертом веках до нашей эры. Все взрослые граждане мужского пола могли участвовать в афинском собрании, голосовать по вопросам государственной политики и быть избранными на государственные должности. Но женщины, рабы и неграждане города не пользовались этими привилегиями. Полными политическими правами пользовались лишь около 25-30 процентов взрослого населения Афин.

По мере того как размеры полисов увеличивались, а города-государства вытеснялись более крупными царствами и империями, даже частичная демократия афинского типа исчезла. Все известные примеры античных демократий - это города-государства, такие как Афины и Рим. В отличие от них, мы не знаем ни одного крупного царства или империи, которые действовали бы по демократическим принципам.

Например, когда в V веке до н. э. Афины превратились из города-государства в империю, они не предоставляли гражданства и политических прав тем, кого завоевывали. Город Афины оставался ограниченной демократией, но гораздо более крупная Афинская империя управлялась автократически из центра. Все важные решения о налогах, дипломатических союзах и военных походах принимались в Афинах. Подвластные земли, такие как острова Наксос и Тасос, должны были подчиняться приказам афинского народного собрания и выборных должностных лиц, при этом наксосцы и тасийцы не могли голосовать в этом собрании или быть избранными на должности. Кроме того, Наксосу, Тасосу и другим подвластным землям было сложно скоординировать единую оппозицию решениям, принимаемым в афинском центре, а если бы они попытались это сделать, то нарвались бы на беспощадные афинские репрессии. Информация в Афинской империи стекалась в Афины и из Афин.

Когда Римская республика создала свою империю, завоевав сначала Итальянский полуостров, а затем и все Средиземноморье, римляне пошли по несколько иному пути. Рим постепенно распространял гражданство на завоеванные народы. Сначала он предоставил гражданство жителям Лациума, затем жителям других областей Италии и, наконец, жителям даже таких отдаленных провинций, как Галлия и Сирия. Однако по мере того, как гражданство распространялось на все большее число людей, одновременно ограничивались их политические права.

Древние римляне четко понимали, что такое демократия, и изначально были яростно привержены демократическим идеалам. После изгнания последнего римского царя в 509 году до н. э. римляне прониклись глубокой неприязнью к монархии и страхом перед предоставлением неограниченной власти какому-либо одному человеку или учреждению. Поэтому верховная исполнительная власть была разделена между двумя консулами, которые уравновешивали друг друга. Эти консулы выбирались гражданами на свободных выборах, занимали свой пост в течение одного года и дополнительно контролировались полномочиями народного собрания, сената и других выборных должностных лиц, таких как трибуны.

Но когда в Риме гражданство получили латины, италики, а в конце концов галлы и сирийцы, власть народного собрания, трибунов, сената и даже двух консулов постепенно уменьшалась, пока в конце I века до н. э. семья Цезарей не установила свое самодержавное правление. Предвосхищая современных силовиков вроде Путина, Август не короновал себя царем и делал вид, что Рим все еще остается республикой. Сенат и народное собрание продолжали созываться, и каждый год граждане выбирали консулов и трибунов. Но эти институты были лишены реальной власти.

В 212 году н. э. император Каракалла - потомок финикийской семьи из Северной Африки - предпринял, казалось бы, судьбоносный шаг и предоставил автоматическое римское гражданство всем свободным взрослым мужчинам на территории огромной империи. Рим в III веке н. э., соответственно, насчитывал десятки миллионов граждан. Но к тому времени все важные решения принимал один-единственный неизбираемый император. Хотя консулы по-прежнему выбирались каждый год церемониально, Каракалла унаследовал власть от своего отца Септимия Севера, который стал императором, победив в гражданской войне. Чтобы закрепить свое правление, самым важным шагом Каракаллы стало убийство его брата и соперника Геты.

Когда Каракалла приказал убить Гету, решил обесценить римскую валюту или объявил войну Парфянской империи, ему не нужно было спрашивать разрешения у римского народа. Все механизмы самокоррекции Рима были нейтрализованы задолго до этого. Если Каракалла совершал какую-то ошибку во внешней или внутренней политике, ни сенат, ни должностные лица, такие как консулы или трибуны, не могли вмешаться, чтобы исправить ее, разве что подняв восстание или убив его. И когда Каракалла действительно был убит в 217 году, это привело лишь к новому витку гражданских войн, завершившихся приходом к власти новых автократов. Рим III века н. э., как и Россия XVIII века, был, по словам мадам де Сталь, "автократией, усугубленной удушением".

К третьему веку нашей эры не только Римская империя, но и все другие крупные человеческие общества на Земле представляли собой централизованные информационные сети, лишенные мощных механизмов самокоррекции. Так было с Парфянской и Сасанидской империями в Персии, Кушанской и Гуптской империями в Индии, китайской империей Хань и сменившим ее Троецарствием. Тысячи мелких обществ продолжали функционировать демократически в III веке н. э. и далее, но казалось, что распределенные демократические сети просто несовместимы с крупными обществами.

ЦЕЗАРЯ В ПРЕЗИДЕНТЫ!

Были ли масштабные демократии действительно неработоспособны в древнем мире? Или автократы, такие как Август и Каракалла, намеренно саботировали их? Этот вопрос важен не только для нашего понимания древней истории, но и для нашего взгляда на будущее демократии в эпоху ИИ. Как узнать, терпят ли демократии крах из-за того, что их подрывают сильные мира сего, или по гораздо более глубоким структурным и технологическим причинам?

Чтобы ответить на этот вопрос, давайте поближе познакомимся с Римской империей. Римляне были хорошо знакомы с демократическим идеалом, и он продолжал быть важным для них даже после прихода к власти семьи Цезарей. В противном случае Август и его наследники не стали бы поддерживать такие, казалось бы, демократические институты, как сенат или ежегодные выборы в консульство и другие должности. Так почему же власть оказалась в руках неизбираемого императора?

Теоретически, даже после того как римское гражданство было распространено на десятки миллионов человек по всему Средиземноморскому бассейну, разве нельзя было провести выборы императора в масштабах всей империи? Конечно, это потребовало бы очень сложной логистики, и на то, чтобы узнать результаты выборов, ушло бы несколько месяцев. Но так ли уж это важно?

Ключевое заблуждение здесь - приравнивание демократии к выборам. Если бы Римская империя захотела, она технически могла бы проводить выборы императора в масштабах всей империи. Но на самом деле нам следует задать вопрос, могла ли Римская империя вести постоянный политический диалог в масштабах всей империи. В современной Северной Корее демократические разговоры не ведутся, потому что люди не могут свободно говорить, хотя мы вполне можем представить себе ситуацию, когда эта свобода гарантирована - как в Южной Корее. В современных Соединенных Штатах демократический разговор находится под угрозой из-за неспособности людей слушать и уважать своих политических соперников, но, предположительно, это еще можно исправить. В отличие от этого, в Римской империи просто не было возможности вести или поддерживать демократический разговор, потому что не существовало технологических средств для его проведения.

Чтобы вести беседу, недостаточно иметь свободу говорить и умение слушать. Есть еще два технических условия. Во-первых, люди должны находиться на расстоянии слышимости друг от друга. Это означает, что вести политический разговор на территории размером с Соединенные Штаты или Римскую империю можно только с помощью неких информационных технологий, способных быстро передавать слова людей на большие расстояния.

Во-вторых, люди должны хотя бы в общих чертах понимать, о чем они говорят. В противном случае они просто шумят, а не ведут содержательный разговор. Обычно люди хорошо разбираются в политических вопросах, с которыми они непосредственно сталкиваются. Бедные люди имеют множество представлений о бедности, которые ускользают от профессоров экономики, а этнические меньшинства понимают расизм гораздо глубже, чем, например, люди, которые никогда от него не страдали. Однако если бы жизненный опыт был единственным способом понимания важнейших политических вопросов, масштабные политические дискуссии были бы невозможны. Ведь тогда каждая группа людей могла бы осмысленно говорить только о своем собственном опыте. Хуже того, никто другой не смог бы понять, о чем они говорят. Если жизненный опыт является единственным возможным источником знаний, то простое слушание информации, полученной из чужого жизненного опыта, не может передать мне эти знания.

Широкомасштабный политический разговор между различными группами людей возможен только в том случае, если люди могут получить некоторое представление о проблемах, с которыми они никогда не сталкивались лично. В крупном государстве система образования и СМИ играют важнейшую роль в информировании людей о том, с чем они никогда не сталкивались сами. Если нет системы образования или медиаплатформ, выполняющих эту роль, не может быть и полноценных масштабных дискуссий.

В небольшом неолитическом городке с населением в несколько тысяч человек люди могли иногда бояться говорить то, что думают, или отказываться слушать своих соперников, но удовлетворить более фундаментальные технические предпосылки для осмысленного дискурса было относительно легко. Во-первых, люди жили в непосредственной близости друг от друга, поэтому они могли легко встретиться с большинством других членов сообщества и услышать их голоса. Во-вторых, все были хорошо осведомлены об опасностях и возможностях, с которыми сталкивался город. Если приближался вражеский военный отряд, все могли его видеть. Если река затапливала поля, все видели экономические последствия. Когда люди говорили о войне и голоде, они знали, что говорят.

В четвертом веке до нашей эры город-государство Рим был еще достаточно мал, чтобы большая часть его граждан могла собираться на Форуме во время чрезвычайных ситуаций, слушать уважаемых лидеров и высказывать свое личное мнение по тому или иному вопросу. Когда в 390 году до н. э. галльские захватчики напали на Рим, почти каждый потерял родственника в битве при Аллии и лишился имущества, когда победившие галлы затем разграбили Рим. Отчаявшиеся римляне назначили диктатором Марка Камилла. В Риме диктатор был государственным чиновником, назначаемым в чрезвычайных ситуациях и обладавшим неограниченными полномочиями, но только на короткий, заранее определенный период, после чего он нес ответственность за свои действия. После того как Камилл привел римлян к победе, все поняли, что чрезвычайное положение закончилось, и Камилл ушел в отставку.

Напротив, к третьему веку нашей эры население Римской империи составляло от шестидесяти до семидесяти пяти миллионов человек, проживавших на площади в пять миллионов квадратных километров. В Риме не было технологий массовой коммуникации, таких как радио или ежедневные газеты. Только 10-20 процентов взрослых людей умели читать, и не было организованной системы образования, которая могла бы рассказать им о географии, истории и экономике империи. Правда, многие жители империи разделяли некоторые культурные идеи, такие как сильная вера в превосходство римской цивилизации над варварами. Эти общие культурные убеждения сыграли решающую роль в сохранении порядка и сплочении империи. Но их политические последствия были далеко не ясны, а во время кризиса не было возможности провести публичный разговор о том, что следует делать.

Как могли сирийские купцы, британские пастухи и египетские сельские жители говорить о продолжающихся войнах на Ближнем Востоке или об иммиграционном кризисе, разразившемся на Дунае? В отсутствии полноценного общественного разговора не виноваты ни Август, ни Нерон, ни Каракалла, ни другие императоры. Они не саботировали римскую демократию. Учитывая размеры империи и доступные информационные технологии, демократия была просто неработоспособна. Это признавали еще древние философы, такие как Платон и Аристотель, которые утверждали, что демократия может работать только в небольших городах-государствах.

Если бы отсутствие римской демократии было лишь виной отдельных автократов, мы должны были бы, по крайней мере, наблюдать процветание масштабных демократий в других местах, например, в сасанидской Персии, Индии Гуптов или ханьском Китае. Но до развития современных информационных технологий примеров масштабных демократий нет нигде.

Следует подчеркнуть, что во многих крупных автократиях местные дела часто управлялись демократическим путем. У римского императора не было информации, необходимой для микроуправления сотнями городов империи, в то время как местные жители в каждом городе могли продолжать вести содержательный разговор о муниципальной политике. Поэтому еще долго после того, как Римская империя стала автократией, многие ее города продолжали управляться местными собраниями и выборными должностными лицами. В то время как выборы консулов в Риме превратились в церемониальные мероприятия, выборы на муниципальные должности в таких небольших городах, как Помпеи, вызывали жаркие споры.

Помпеи были разрушены в результате извержения Везувия в 79 году н.э., во время правления императора Тита. Археологи обнаружили около пятнадцати сотен граффити, связанных с различными местными избирательными кампаниями. Одной из желанных должностей была должность городского эдила - магистрата, отвечавшего за поддержание городской инфраструктуры и общественных зданий. Сторонники Лукреция Фронто нарисовали граффити: "Если честная жизнь может служить хоть какой-то рекомендацией, то Лукреций Фронто достоин быть избранным". Один из его противников, Гай Юлий Полибий, выступил с лозунгом "Изберите Гая Юлия Полибия на должность эдила. Он дает хороший хлеб".

Кроме того, религиозные группы и профессиональные ассоциации поддерживали его, например, "Поклонники Изиды требуют избрания Гнея Гельвия Сабина" и "Все погонщики мулов просят избрать Гая Юлия Полибия". Была и грязная работа. Кто-то, кто явно не был Марком Церринием Ватией, нарисовал граффити "Все пьяницы просят избрать Марка Церриния Ватию" и "Мелкие воришки просят избрать Ватию". Такая избирательная деятельность указывает на то, что должность эдила имела силу в Помпеях и что эдил выбирался на относительно свободных и честных выборах, а не назначался императорским самодержцем в Риме.

Даже в империях, чьи правители не имели никаких демократических притязаний, демократия могла процветать в местных условиях. В царской империи, например, повседневная жизнь миллионов сельских жителей управлялась сельскими коммунами. Начиная по крайней мере с XI века, в каждой коммуне обычно проживало менее тысячи человек. Они подчинялись помещику и несли множество обязательств перед своим господином и центральным царским государством, но обладали значительной автономией в управлении своими внутренними делами и в принятии решений о том, как выполнять свои внешние обязательства, такие как уплата налогов и отправка новобранцев. Община выступала посредником в местных спорах, оказывала экстренную помощь, следила за соблюдением социальных норм, распределяла землю между отдельными домохозяйствами и регулировала доступ к общим ресурсам, таким как леса и пастбища. Решения по важным вопросам принимались на собраниях общины, на которых главы местных домохозяйств высказывали свое мнение и выбирали старейшину коммуны. Решения, по крайней мере, пытались отразить волю большинства.

В царских деревнях и римских городах была возможна форма демократии, потому что был возможен содержательный общественный разговор. Помпеи в 79 году н. э. были городом с населением около одиннадцати тысяч человек, так что каждый мог предположительно сам судить, был ли Лукреций Фронто честным человеком, а Марк Церриний Ватия - пьяным вором. Но демократия в миллионном масштабе стала возможной только в современную эпоху, когда средства массовой информации изменили природу масштабных информационных сетей.

СМИ ДЕЛАЮТ ВОЗМОЖНОЙ МАССОВУЮ ДЕМОКРАТИЮ

Средства массовой информации можно определить как способность быстро соединять миллионы людей, даже если их разделяют большие расстояния. Печатный станок стал важнейшим шагом в этом направлении. Печать позволила дешево и быстро выпускать большое количество книг и памфлетов, что дало возможность большему числу людей высказывать свое мнение и быть услышанными на большой территории, даже если этот процесс все равно занимал время. Это позволило поддержать некоторые из первых экспериментов в области широкомасштабной демократии, такие как Речь Посполитая, созданная в 1569 году, и Голландская республика, основанная в 1579 году.

Некоторые могут оспорить характеристику этих государств как "демократических", поскольку полными политическими правами обладало лишь меньшинство относительно богатых граждан. В Речи Посполитой политическими правами обладали только взрослые мужчины, принадлежавшие к шляхте - дворянству. Их насчитывалось до 300 000 человек, или около 5 % всего взрослого населения. Одной из прерогатив шляхты было избрание короля, но поскольку для участия в голосовании требовалось преодолевать большие расстояния до национального съезда, немногие воспользовались своим правом. В XVI и XVII веках участие в королевских выборах обычно составляло от 3 000 до 7 000 избирателей, за исключением выборов 1669 года, в которых приняли участие 11 271 человек. Хотя в XXI веке это вряд ли звучит демократично, следует помнить, что все крупные демократии до XX века ограничивали политические права узким кругом относительно богатых людей. Демократия никогда не является вопросом "все или ничего". Она представляет собой континуум, и поляки и литовцы конца XVI века исследовали ранее неизвестные области этого континуума.

Помимо избрания короля, в Польше-Литве существовал выборный парламент (Сейм), который одобрял или блокировал новые законы и имел право накладывать вето на королевские решения по налогообложению и иностранным делам. Кроме того, граждане пользовались целым рядом неприкосновенных прав, таких как свобода собраний и свобода вероисповедания. В конце XVI - начале XVII веков, когда большая часть Европы страдала от ожесточенных религиозных конфликтов и гонений, Польша-Литва была толерантной гаванью, где в относительной гармонии сосуществовали католики, греческие православные, лютеране, кальвинисты, евреи и даже мусульмане. В 1616 году в королевстве действовало более ста мечетей.

Однако в итоге польско-литовский эксперимент по децентрализации оказался непрактичным. Страна была вторым по величине государством в Европе (после России), занимая почти миллион квадратных километров и включая большую часть территории современных Польши, Литвы, Беларуси и Украины. В нем отсутствовали системы информации, коммуникации и образования, необходимые для ведения содержательного политического разговора между польскими аристократами, литовскими шляхтичами, украинскими казаками и еврейскими раввинами, рассеянными от Балтийского до Черного моря. Кроме того, механизмы самокоррекции были слишком дорогостоящими, парализуя власть центрального правительства. В частности, каждый депутат Сейма был наделен правом вето на все парламентские законы, что приводило к политическому тупику. Сочетание большого и разнообразного государства со слабым центром оказалось фатальным. Содружество было разорвано центробежными силами, и его части были разделены между централизованными автократиями России, Австрии и Пруссии.

Голландский эксперимент оказался более удачным. В некоторых отношениях Голландские Соединенные Провинции были даже менее централизованными, чем Речь Посполитая, поскольку в них не было монарха, и они представляли собой союз семи автономных провинций, которые, в свою очередь, состояли из самоуправляющихся городов и поселков. Эта децентрализованная природа отражена в форме множественного числа, в которой страна была известна за рубежом - Netherlands на английском, Les Pays-Bas на французском, Los Países Bajos на испанском и так далее.

Однако в совокупности Объединенные провинции были в двадцать пять раз меньше по площади, чем Польша-Литва, и обладали гораздо более совершенной системой информации, связи и образования, которая тесно связывала их составные части. Объединенные провинции также стали пионерами новой информационной технологии с большим будущим. В июне 1618 года в Амстердаме появился памфлет под названием Courante uyt Italien, Duytslandt &c. Как следовало из названия, в нем содержались новости с Итальянского полуострова, из немецких земель и других мест. В этом конкретном памфлете не было ничего примечательного, кроме того, что в последующие недели выходили новые выпуски. Они выходили регулярно до 1670 года, когда "Курант из Италии, Дуйтсландта и т. д." объединился с другими серийными памфлетами в "Амстердамский курант", который выходил до 1903 года, когда он был объединен в "Де Телеграаф" - крупнейшую газету Нидерландов по сей день.

Газета - это периодическая брошюра, и она отличалась от прежних разовых брошюр тем, что имела гораздо более мощный механизм самокоррекции. В отличие от разовых публикаций, у еженедельной или ежедневной газеты есть шанс исправить свои ошибки и стимул сделать это, чтобы завоевать доверие публики. Вскоре после появления Courante uyt Italien, Duytslandt &c. дебютировала конкурирующая газета под названием Tijdinghen uyt Verscheyde Quartieren ("Вести из разных кварталов"). Газета "Курант" считалась более надежной, поскольку старалась проверять свои материалы перед публикацией, а "Тийдинген" обвиняли в излишнем патриотизме и сообщении только благоприятных для Нидерландов новостей. Тем не менее обе газеты выжили, потому что, как объяснил один читатель, "в одной газете всегда можно найти то, чего нет в другой". В последующие десятилетия в Нидерландах, ставших европейским журналистским центром, выходили десятки других газет.

Газеты, которым удалось завоевать всеобщее доверие, стали архитекторами и рупорами общественного мнения. Они создавали гораздо более информированную и вовлеченную общественность, что меняло характер политики сначала в Нидерландах, а затем и во всем мире. Политическое влияние газет было настолько значительным, что их редакторы часто становились политическими лидерами. Жан-Поль Марат пришел к власти в революционной Франции, основав и редактируя газету L'Ami du People; Эдуард Бернштейн помог создать Социал-демократическую партию Германии, редактируя Der Sozialdemokrat; самым важным постом Владимира Ленина перед тем, как стать советским диктатором, был редактор "Искры"; а Бенито Муссолини прославился сначала как журналист-социалист в Avanti!, а затем как основатель и редактор зажигательной правой газеты Il Popolo d'Italia.

Газеты сыграли решающую роль в формировании демократических государств раннего нового времени, таких как Соединенные провинции в Низких странах, Соединенное Королевство на Британских островах и Соединенные Штаты в Северной Америке. Как видно из самих названий, это были не города-государства, как древние Афины и Рим, а сплав различных регионов, отчасти скрепленный новой информационной технологией. Например, когда 6 декабря 1825 года президент Джон Куинси Адамс выступил с Первым ежегодным посланием к Конгрессу США, текст обращения и краткое изложение основных положений были опубликованы в течение следующих недель газетами от Бостона до Нового Орлеана (в то время в США выходили сотни газет и журналов).

Адамс объявил о намерениях своей администрации инициировать многочисленные федеральные проекты - от строительства дорог до основания астрономической обсерватории, которую он поэтично назвал "светлым домом неба". Его речь вызвала ожесточенную общественную дискуссию, в основном в печати, между теми, кто поддерживал подобные планы "большого правительства" как необходимые для развития Соединенных Штатов, и теми, кто предпочитал подход "малого правительства" и рассматривал планы Адамса как превышение федеральных полномочий и посягательство на права штатов.

Северные сторонники "малого правительства" жаловались на то, что федеральное правительство облагает налогом граждан более богатых штатов, чтобы строить дороги в более бедных штатах, - это неконституционно. Южане опасались, что федеральное правительство, претендующее на право построить небесный маяк на их заднем дворе, в один прекрасный день может претендовать и на право освободить их рабов. Адамса обвиняли в том, что он питает диктаторские амбиции, а эрудицию и утонченность его речи критиковали как элитарную и оторванную от простых американцев. Публичные дебаты по поводу послания Конгрессу 1825 года нанесли серьезный удар по репутации администрации Адамса и помогли проложить путь к последующему поражению Адамса на выборах. На президентских выборах 1828 года Адамс проиграл Эндрю Джексону - богатому рабовладельцу-плантатору из Теннесси, который в многочисленных газетных колонках успешно рекламировался как "человек из народа" и утверждал, что предыдущие выборы были фактически украдены Адамсом и коррумпированной вашингтонской элитой.

Газеты того времени, конечно, были еще медленными и ограниченными по сравнению с современными средствами массовой информации. Газеты распространялись со скоростью лошади или парусника, и относительно небольшое количество людей читали их регулярно. Не было газетных киосков и уличных торговцев, поэтому людям приходилось покупать подписку, которая стоила дорого: в среднем годовая подписка обходилась примерно в недельную зарплату квалифицированного подмастерья. В результате общее число подписчиков всех американских газет в 1830 году оценивается всего в семьдесят восемь тысяч человек. Поскольку некоторые подписчики представляли собой ассоциации или предприятия, а не отдельных людей, и поскольку каждый экземпляр газеты, вероятно, читали несколько человек, разумно предположить, что число читателей регулярных газет исчислялось сотнями тысяч. Но еще миллионы людей редко, если вообще когда-либо, читали газеты.

Неудивительно, что американская демократия в те времена была ограниченным делом и уделом богатых белых мужчин. На выборах 1824 года, которые привели Адамса к власти, теоретически имели право голосовать 1,3 миллиона американцев из 5 миллионов взрослого населения (или около 25 процентов). Только 352 780 человек - 7 процентов всего взрослого населения - фактически воспользовались своим правом. Адамс даже не набрал большинства голосов. В силу особенностей американской избирательной системы он стал президентом благодаря поддержке всего 113 122 избирателей, что составляет не более 2 % взрослого населения и 1 % всего населения. В Великобритании в то же время только около 400 000 человек имели право голосовать в парламент, что составляет около 6 % взрослого населения. Более того, 30 процентов мест в парламенте даже не оспаривались.

Вы можете задаться вопросом, говорим ли мы вообще о демократиях. В то время, когда в Соединенных Штатах было больше рабов, чем избирателей (в начале 1820-х годов в рабстве находилось более 1,5 миллиона американцев), действительно ли Соединенные Штаты были демократией? Это вопрос определений. Как и в случае с Речью Посполитой конца XVI века, так и в случае с Соединенными Штатами начала XIX века "демократия" - понятие относительное. Как отмечалось ранее, демократия и автократия - это не абсолюты, а части континуума. В начале XIX века из всех крупных человеческих обществ Соединенные Штаты, вероятно, были ближе всего к демократическому концу континуума. Сегодня предоставление 25 процентам взрослого населения права голоса не кажется чем-то особенным, но в 1824 году это был гораздо больший процент, чем в царской, османской или китайской империях, где никто не имел права голоса.

Кроме того, как подчеркивается на протяжении всей этой главы, голосование - не единственное, что имеет значение. Еще более важной причиной считать Соединенные Штаты 1824 года демократией является то, что по сравнению с большинством других государств того времени новая страна обладала гораздо более сильными механизмами самокоррекции. Отцы-основатели вдохновлялись Древним Римом - вспомните Сенат и Капитолий в Вашингтоне - и прекрасно понимали, что Римская республика в конце концов превратилась в автократическую империю. Они опасались, что какой-нибудь американский Цезарь сделает нечто подобное с их республикой, и создали множество перекрывающих друг друга самокорректирующихся механизмов, известных как система сдержек и противовесов. Одним из них была свободная пресса. В Древнем Риме механизмы самокоррекции перестали работать по мере того, как республика увеличивала свою территорию и население. В Соединенных Штатах современные информационные технологии в сочетании со свободой прессы помогли самокорректирующимся механизмам выжить, даже когда страна расширилась от Атлантики до Тихого океана.

Именно эти механизмы самокоррекции постепенно позволили Соединенным Штатам расширить избирательные права, отменить рабство и превратиться в более инклюзивную демократию. Как отмечалось в главе 3, отцы-основатели совершили огромные ошибки - например, одобрили рабство и лишили женщин права голоса, - но они также предоставили своим потомкам инструменты для исправления этих ошибок. Это их величайшее наследие.

ДВАДЦАТЫЙ ВЕК: МАССОВАЯ ДЕМОКРАТИЯ, НО И МАССОВЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ

Печатные газеты были лишь первым предвестником эпохи масс-медиа. В течение XIX и XX веков длинный список новых коммуникационных и транспортных технологий, таких как телеграф, телефон, телевидение, радио, поезда, пароходы и самолеты, усилил мощь средств массовой информации.

Когда Демосфен произносил публичную речь в Афинах около 350 года до н. э., она была адресована в первую очередь ограниченной аудитории, присутствовавшей на афинской агоре. Когда Джон Куинси Адамс произнес свое Первое ежегодное послание в 1825 году, его слова распространялись со скоростью лошади. Когда 19 ноября 1863 года Авраам Линкольн произнес свою Геттисбергскую речь, телеграф, локомотивы и пароходы передали его слова гораздо быстрее по всему Союзу и за его пределами. Уже на следующий день газета "Нью-Йорк Таймс" перепечатала его речь полностью, как и множество других газет - от "Портленд Дейли Пресс" в штате Мэн до "Оттумва Курьер" в Айове.

Как и подобает демократии с сильными механизмами самокоррекции, речь президента вызвала скорее оживленную дискуссию, чем всеобщие аплодисменты. Большинство газет приветствовали ее, но некоторые выразили свои сомнения. Чикагская газета "Таймс" 20 ноября писала, что "щеки каждого американца должны подрагивать от стыда, когда он читает глупые, плоские и немытые речи президента Линкольна". Местная газета "Патриот и Юнион" из Гаррисбурга, штат Пенсильвания, также осуждала "глупые высказывания президента" и надеялась, что "завеса забвения будет опущена над ними и что они больше не будут повторяться или вспоминаться". Хотя в стране шла гражданская война, журналисты могли свободно публично критиковать и даже высмеивать президента.

Прошло еще столетие, и события действительно набрали скорость. Впервые в истории новые технологии позволили массам людей, разбросанным по огромным территориям, общаться в режиме реального времени. В 1960 году около семидесяти миллионов американцев (39 % всего населения), рассеянных по всему североамериканскому континенту и за его пределами, смотрели президентские дебаты Никсона и Кеннеди в прямом эфире по телевидению, а еще миллионы слушали их по радио. Единственное, что требовалось от зрителей и слушателей, - это нажать кнопку, сидя у себя дома. Широкомасштабная демократия теперь стала реальностью. Миллионы людей, разделенные тысячами километров, могли вести информированные и содержательные общественные дискуссии по быстро меняющимся вопросам дня. К 1960 году все взрослые американцы теоретически имели право голосовать, и около семидесяти миллионов человек (около 64 % электората) фактически сделали это, хотя миллионы чернокожих и других лишенных избирательных прав групп были лишены возможности голосовать с помощью различных схем подавления избирателей.

Как всегда, мы должны остерегаться технологического детерминизма и выводов о том, что развитие средств массовой информации привело к появлению масштабной демократии. Масс-медиа сделали масштабную демократию возможной, а не неизбежной. Кроме того, они сделали возможными и другие типы режимов. В частности, новые информационные технологии современной эпохи открыли двери для масштабных тоталитарных режимов. Подобно Никсону и Кеннеди, Сталин и Хрущев могли сказать что-то по радио, и их мгновенно услышали бы сотни миллионов людей от Владивостока до Калининграда. Они также могли получать ежедневные сообщения по телефону и телеграфу от миллионов агентов и осведомителей тайной полиции. Если газета во Владивостоке или Калининграде писала, что последняя речь верховного лидера была глупой (как это случилось с Геттисбергской речью Линкольна), то все, кто был причастен к этому, - от главного редактора до наборщиков - скорее всего, получали визит из КГБ.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ТОТАЛИТАРИЗМА

Тоталитарные системы предполагают собственную непогрешимость и стремятся к тотальному контролю над всеми сферами жизни людей. До изобретения телеграфа, радио и других современных информационных технологий масштабные тоталитарные режимы были невозможны. Римские императоры, аббасидские халифы и монгольские ханы часто были безжалостными автократами, считавшими себя непогрешимыми, но у них не было аппарата, необходимого для установления тоталитарного контроля над большими обществами. Чтобы понять это, мы должны сначала прояснить разницу между тоталитарными режимами и менее экстремальными автократическими режимами. В автократической сети нет юридических ограничений на волю правителя, но есть множество технических ограничений. В тоталитарной сети многие из этих технических ограничений отсутствуют.

Например, в автократических режимах, таких как Римская империя, империя Аббасидов и Монгольская империя, правители обычно могли казнить любого неугодного им человека, а если им мешал какой-то закон, они могли его игнорировать или изменить. Император Нерон организовал убийство своей матери Агриппины и жены Октавии и заставил своего наставника Сенеку совершить самоубийство. Нерон также казнил или сослал некоторых из самых уважаемых и влиятельных римских аристократов только за то, что они высказывали свое несогласие или рассказывали о нем анекдоты.

Хотя самодержавные правители вроде Нерона могли казнить любого, кто делал или говорил что-то, что им не нравилось, они не могли знать, что делает или говорит большинство людей в их империи. Теоретически Нерон мог издать приказ о том, что любой человек в Римской империи, критикующий или оскорбляющий императора, должен быть жестоко наказан. Однако технических средств для реализации такого приказа не существовало. Римские историки, такие как Тацит, изображают Нерона как кровожадного тирана, устроившего беспрецедентное царствование террора. Но это был очень ограниченный вид террора. Хотя он казнил или сослал нескольких членов семьи, аристократов и сенаторов, находившихся в его орбите, простые римляне в городских трущобах и провинциалы в отдаленных городах, таких как Иерусалим и Лондиниум, могли высказывать свое мнение гораздо свободнее.

Современные тоталитарные режимы, такие как сталинский СССР, разжигали террор в совершенно иных масштабах. Тоталитаризм - это попытка контролировать то, что делает и говорит каждый человек по всей стране в каждый момент дня, а потенциально даже то, что каждый человек думает и чувствует. Нерон мог мечтать о таких полномочиях, но у него не было средств для их реализации. Учитывая ограниченность налоговой базы аграрной римской экономики, Нерон не мог нанять много людей на службу. Он мог расставлять осведомителей на званых обедах римских сенаторов, но для контроля над остальной империей у него было всего около 10 000 имперских администраторов и 350 000 солдат, а для оперативной связи с ними не хватало технологий.

У Нерона и его коллег-императоров была еще большая проблема с обеспечением лояльности администраторов и солдат, которых они держали на службе. Ни один римский император не был свергнут в результате демократической революции, подобной тем, что свергли Людовика XVI, Николае Чаушеску или Хосни Мубарака. Вместо этого десятки императоров были убиты или свергнуты своими собственными генералами, чиновниками, телохранителями или членами семьи. Сам Нерон был свергнут в результате восстания губернатора Испанской области Гальбы. Через шесть месяцев Гальба был свергнут Отто, правителем Лузитании. Через три месяца Отхо был свергнут Вителлием, командующим Рейнской армией. Вителлий продержался около восьми месяцев, после чего был разбит и убит Веспасианом, командующим армией в Иудее. Быть убитым мятежным подчиненным было самым большим профессиональным риском не только для римских императоров, но и почти для всех современных автократов.

Императорам, халифам, шахам и королям было очень сложно держать в узде своих подчиненных. Поэтому правители сосредоточили свое внимание на контроле над армией и налоговой системой. Римские императоры имели право вмешиваться в местные дела любой провинции или города, и иногда они пользовались этим правом, но обычно это делалось в ответ на конкретное прошение, направленное местной общиной или чиновником, а не в рамках тоталитарного пятилетнего плана всей империи. Если вы были погонщиком мулов в Помпеях или пастухом в римской Британии, Нерон не хотел контролировать ваш распорядок дня или следить за шутками, которые вы рассказывали. Пока вы платили налоги и не сопротивлялись легионам, Нерону этого было достаточно.

СПАРТА И ЦИНЬ

Некоторые ученые утверждают, что, несмотря на технологические трудности, в древности были попытки установить тоталитарные режимы. Чаще всего в качестве примера приводится Спарта. Согласно этой интерпретации, спартанцами управлял тоталитарный режим, который контролировал каждый аспект их жизни - от того, на ком они женились, до того, что они ели. Однако, несмотря на то что спартанский режим, безусловно, был драконовским, он на самом деле включал в себя несколько самокорректирующихся механизмов, которые не позволяли монополизировать власть одному человеку или фракции. Политическая власть была разделена между двумя царями, пятью эфорами (старшими магистратами), двадцатью восемью членами совета герусии и народным собранием. Важные решения - например, о начале войны - часто становились предметом ожесточенных публичных дебатов.

Более того, независимо от того, как мы оцениваем природу режима Спарты, очевидно, что те же технологические ограничения, которые ограничили древнюю афинскую демократию одним городом, ограничили и масштабы спартанского политического эксперимента. После победы в Пелопоннесской войне Спарта установила военные гарнизоны и проспартанские правительства в многочисленных греческих городах, требуя от них следовать ее примеру во внешней политике, а иногда и платить дань. Но в отличие от СССР после Второй мировой войны, Спарта после Пелопоннесской войны не пыталась расширить или экспортировать свою систему. Спарта не могла создать достаточно большую и плотную информационную сеть, чтобы контролировать жизнь простых людей в каждом греческом городе и деревне.

Гораздо более амбициозный тоталитарный проект могла запустить династия Цинь в Древнем Китае (221-206 гг. до н. э.). Победив все остальные Воюющие государства, циньский правитель Цинь Шихуанди управлял огромной империей с десятками миллионов подданных, которые принадлежали к множеству различных этнических групп, говорили на разных языках и были преданы различным местным традициям и элитам. Чтобы укрепить свою власть, победоносный режим Цинь пытался уничтожить все региональные силы, которые могли бы бросить вызов его власти. Он конфисковал земли и богатства местных аристократов и заставил региональную элиту переехать в имперскую столицу Сяньян, тем самым отделив их от своей базы власти и облегчив контроль за ними.

Циньский режим также начал безжалостную кампанию централизации и гомогенизации. Он создал новую упрощенную письменность для использования на всей территории империи и стандартизировал чеканку монет, вес и измерения. Из Сяньтяня была построена сеть дорог со стандартными домами отдыха, перевалочными пунктами и военными контрольно-пропускными пунктами. Чтобы въехать или выехать из столичного региона или пограничных зон, людям требовались письменные разрешения. Даже ширина осей была стандартизирована, чтобы повозки и колесницы могли двигаться по одинаковым колеям.

Каждое действие, от обработки полей до женитьбы, должно было служить каким-то военным нуждам, и тот тип военной дисциплины, который Рим предназначал для легионов, Цинь навязывали всему населению. О том, насколько масштабной была эта система, можно судить по одному циньскому закону, в котором указывалось, какое наказание грозит чиновнику, если он пренебрегает зернохранилищем, находящимся в его ведении. В законе говорится о количестве крысиных нор в зернохранилище, за которые чиновника следовало штрафовать или ругать. "За три и более крысиных норы штраф - [покупка] одного щита [для армии], а за две и менее [ответственный чиновник] подвергается порицанию. Три мышиные норы равны одной крысиной норе".

Чтобы облегчить эту тоталитарную систему, Цинь попытались создать милитаризованный общественный строй. Каждый подданный мужского пола должен был принадлежать к отряду из пяти человек. Эти подразделения объединялись в более крупные образования, от местных хуторов (ли), кантонов (сян) и уездов (сян), вплоть до крупных императорских полководцев (чжун). Людям запрещалось менять место жительства без разрешения, вплоть до того, что гости не могли даже остаться на ночь в доме друга без надлежащего удостоверения личности и разрешения.

Каждый циньский подданный мужского пола также получал звание, как и каждый солдат в армии. Повиновение государству вело к повышению в звании, что давало экономические и юридические привилегии, а неповиновение могло привести к понижению в звании или наказанию. Люди в каждом строю должны были следить друг за другом, и если кто-то из них совершал какой-то проступок, за это могли наказать всех. Любой, кто не донес на преступника, даже собственный родственник, был убит. Тех, кто доносил о преступлениях, награждали более высокими званиями и другими привилегиями.

Весьма сомнительно, насколько режиму удалось реализовать все эти тоталитарные меры. Бюрократы, пишущие документы в правительственных кабинетах, часто придумывают сложные правила и нормы, которые потом оказываются непрактичными. Действительно ли добросовестные чиновники обошли всю империю Цинь, пересчитывая крысиные норы в каждом зернохранилище? Действительно ли крестьяне в каждой отдаленной горной деревушке были организованы в отряды по пять человек? Скорее всего, нет. Тем не менее империя Цинь превосходила другие древние империи в своих тоталитарных амбициях.

Циньский режим даже пытался контролировать мысли и чувства своих подданных. В период Воюющих государств китайские мыслители были относительно свободны в разработке множества идеологий и философий, но Цинь приняли доктрину легализма в качестве официальной государственной идеологии. Легализм утверждал, что люди от природы жадны, жестоки и эгоистичны. Он подчеркивал необходимость строгого контроля, утверждал, что наказания и поощрения являются наиболее эффективными средствами контроля, и настаивал на том, что государственная власть не должна ограничиваться никакими моральными соображениями. Сила была права, а благо государства - высшим благом. Цинь запрещала другие философии, такие как конфуцианство и даосизм, которые считали людей более альтруистичными и подчеркивали важность добродетели, а не насилия. Книги, поддерживающие такие мягкие взгляды, были запрещены, как и книги, противоречащие официальной циньской версии истории.

Когда один из ученых заявил, что Цинь Шихуанди должен подражать основателю древней династии Чжоу и децентрализовать государственную власть, главный министр Цинь Ли Си возразил, что ученые должны перестать критиковать современные институты, идеализируя прошлое. Режим приказал конфисковать все книги, которые романтизировали древность или иным образом критиковали Цинь. Такие проблемные тексты хранились в императорской библиотеке и могли изучаться только официальными учеными.

Империя Цинь была, вероятно, самым амбициозным тоталитарным экспериментом в истории человечества до современной эпохи, а его масштаб и интенсивность оказались его гибелью. Попытка упорядочить десятки миллионов людей по военному образцу и монополизировать все ресурсы для военных целей привела к серьезным экономическим проблемам, расточительности и народному недовольству. Драконовские законы режима, его враждебность к региональным элитам и жадность до налогов и рекрутов еще больше раздули пламя этого недовольства. Между тем, ограниченные ресурсы древнего аграрного общества не могли содержать всех бюрократов и солдат, необходимых Цинь для сдерживания этого недовольства, а низкая эффективность информационных технологий не позволяла контролировать каждый город и деревню из далекого Сянъяна. Неудивительно, что в 209 году до н. э. вспыхнула серия восстаний, возглавляемых региональной элитой, недовольными простолюдинами и даже некоторыми новоиспеченными чиновниками империи.

Согласно одному из рассказов, первое серьезное восстание началось, когда группа призванных крестьян, отправленных на работы в приграничную зону, задержалась из-за дождя и наводнения. Они боялись, что их казнят за такое неисполнение обязанностей, и решили, что терять им нечего. К ним быстро присоединилось множество других повстанцев. Всего через пятнадцать лет после достижения апогея могущества империя Цинь рухнула под тяжестью своих тоталитарных амбиций, распавшись на восемнадцать царств.

После нескольких лет войны новая династия - Хань - объединила империю. Но Хань тогда придерживалась более реалистичных, менее драконовских взглядов. Ханьские императоры были, конечно, самодержавными, но не тоталитарными. Они не признавали никаких ограничений для своей власти, но и не пытались контролировать жизнь каждого. Вместо того чтобы следовать легалистским идеям надзора и контроля, Хань обратилась к конфуцианским идеям, побуждающим людей действовать лояльно и ответственно, исходя из внутренних моральных убеждений. Подобно своим современникам в Римской империи, ханьские императоры стремились контролировать лишь некоторые аспекты жизни общества из центра, оставляя значительную автономию провинциальным аристократам и местным общинам. Во многом из-за ограничений, накладываемых доступными информационными технологиями, досовременные крупномасштабные государства, такие как Римская империя и империя Хань, тяготели к нетоталитарной автократии. О полноценном тоталитаризме могли мечтать и такие, как Цинь, но его реализация должна была дождаться развития современных технологий.

ТОТАЛИТАРНАЯ ТРОИЦА

Так же как современные технологии сделали возможной масштабную демократию, они сделали возможным и масштабный тоталитаризм. Начиная с XIX века, рост индустриальной экономики позволил правительствам нанимать гораздо больше администраторов, а новые информационные технологии, такие как телеграф и радио, сделали возможным быстрое соединение и контроль над всеми этими администраторами. Это способствовало беспрецедентной концентрации информации и власти для тех, кто мечтал о таких вещах.

Когда большевики захватили власть в России после революции 1917 года, ими двигала именно такая мечта. Большевики жаждали неограниченной власти, потому что верили, что на них возложена мессианская миссия. Маркс учил, что на протяжении тысячелетий во всех человеческих обществах господствовала коррумпированная элита, угнетавшая народ. Большевики утверждали, что знают, как покончить с угнетением и создать на земле идеально справедливое общество. Но для этого им нужно было преодолеть множество врагов и препятствий, что, в свою очередь, требовало всей власти, которую они могли получить. Они отказывались признавать любые механизмы самокоррекции, которые могли бы поставить под сомнение их видение или их методы. Подобно католической церкви, большевистская партия была убеждена, что, хотя отдельные ее члены могут ошибаться, сама партия всегда права. Вера в собственную непогрешимость привела большевиков к уничтожению зарождавшихся в России демократических институтов - выборов, независимых судов, свободной прессы и оппозиционных партий - и к созданию однопартийного тоталитарного режима. Большевистский тоталитаризм начался не со Сталина. Он был очевиден с первых дней революции. Он проистекал из доктрины непогрешимости партии, а не из личности Сталина.

В 1930-х и 1940-х годах Сталин совершенствовал унаследованную им тоталитарную систему. Сталинская сеть состояла из трех основных ветвей. Во-первых, это правительственный аппарат, состоящий из государственных министерств, областных администраций и регулярных частей Красной армии, который в 1939 году насчитывал 1,6 миллиона гражданских чиновников и 1,9 миллиона солдат. Во-вторых, аппарат Коммунистической партии Советского Союза и ее вездесущие партийные ячейки, в которых в 1939 году состояло 2,4 миллиона членов партии. В-третьих, тайная полиция: сначала известная как ЧК, во времена Сталина она называлась ОГПУ, НКВД и МГБ, а после смерти Сталина превратилась в КГБ. Его постсоветская организация-преемник с 1995 года известна как ФСБ. В 1937 году в НКВД насчитывалось 270 000 агентов и миллионы информаторов.

Три ветви власти действуют параллельно. Подобно тому как демократия поддерживается за счет наличия дублирующих друг друга самокорректирующихся механизмов, которые держат друг друга в узде, современный тоталитаризм создал дублирующие друг друга механизмы наблюдения, которые держат друг друга в порядке. За губернатором одной из советских областей постоянно следил местный партийный комиссар, и никто из них не знал, кто из их сотрудников является информатором НКВД. Свидетельством эффективности системы является то, что современный тоталитаризм в значительной степени решил извечную проблему досовременных автократий - револьты со стороны провинциальных подчиненных. Хотя в СССР случались судебные перевороты, ни один губернатор провинции или командующий фронтом Красной армии не восставал против центра. Во многом это заслуга тайной полиции, которая внимательно следила за массой граждан, провинциальными администраторами, а еще больше - за партией и Красной армией.

Если в большинстве государств на протяжении всей истории человечества армия обладала огромной политической властью, то в тоталитарных режимах XX века регулярная армия уступила большую часть своего влияния тайной полиции - армии информации. В СССР ЧК, ОГПУ, НКВД и КГБ не обладали огневой мощью Красной армии, но имели большее влияние в Кремле и могли терроризировать и чистить даже армейское начальство. Восточногерманская "Штази" и румынский "Секуритате" были настолько же сильнее регулярных армий этих стран. В нацистской Германии СС была мощнее вермахта, а шеф СС Генрих Гиммлер был выше по рангу, чем Вильгельм Кейтель, глава верховного командования вермахта.

Конечно, ни в одном из этих случаев тайная полиция не могла победить регулярную армию в традиционных боевых действиях; сила тайной полиции заключалась в ее владении информацией. Она обладала информацией, необходимой для предотвращения военного переворота и ареста командиров танковых бригад или истребительных эскадрилий до того, как они поймут, что их поразило. Во время сталинского Большого террора конца 1930-х годов из 144 000 офицеров Красной армии около 10 процентов были расстреляны или заключены в тюрьму НКВД. Среди них было 154 из 186 командиров дивизий (83 %), восемь из девяти адмиралов (89 %), тринадцать из пятнадцати полных генералов (87 %) и три из пяти маршалов (60 %).

Не менее плохо обстояли дела и в партийном руководстве. Из почитаемых старых большевиков - людей, вступивших в партию до революции 1917 года, - около трети не пережили Большого террора. Из тридцати трех человек, входивших в Политбюро с 1919 по 1938 год, четырнадцать были расстреляны (42 %). Из 139 членов и кандидатов в члены Центрального комитета партии в 1934 году 98 человек (70 %) были расстреляны. Только 2 % делегатов, участвовавших в Семнадцатом съезде партии в 1934 году, избежали расстрела, тюремного заключения, исключения или понижения в должности и приняли участие в Восемнадцатом съезде партии в 1939 году.

Тайная полиция, которая проводила все чистки и убийства, сама была разделена на несколько конкурирующих подразделений, которые внимательно следили друг за другом и проводили чистки. Генрих Ягода, глава НКВД, который организовал начало Большого террора и руководил убийством сотен тысяч жертв, был казнен в 1938 году и заменен Николаем Ежовым. Ежов продержался на посту два года, убив и посадив в тюрьмы миллионы людей, после чего был казнен в 1940 году.

Пожалуй, наиболее показательна судьба тридцати девяти человек, которые в 1935 году имели генеральское звание в НКВД (в советской номенклатуре они назывались комиссарами госбезопасности). Тридцать пять из них (90 %) были арестованы и расстреляны к 1941 году, на одного было совершено покушение, а один - начальник Дальневосточного регионального управления НКВД - спасся, перебежав в Японию, но был убит японцами в 1945 году. Из первоначальной когорты в тридцать девять генералов НКВД к концу Второй мировой войны осталось только два человека. Беспощадная логика тоталитаризма в конце концов настигла и их. В ходе борьбы за власть, последовавшей за смертью Сталина в 1953 году, один из них был расстрелян, а другой помещен в психиатрическую больницу, где и умер в 1960 году. Работа генерала НКВД во времена Сталина была одной из самых опасных в мире. В то время как американская демократия совершенствовала свои многочисленные механизмы самокоррекции, советский тоталитаризм оттачивал свой тройной аппарат самонаказания и самотеррора.

ПОЛНЫЙ КОНТРОЛЬ

Тоталитарные режимы основаны на контроле над потоком информации и с подозрением относятся к любым независимым каналам поступления информации. Когда офицеры, государственные чиновники или простые граждане обмениваются информацией, они могут завоевать доверие. Если они доверяют друг другу, то могут организовать сопротивление режиму. Поэтому один из основных постулатов тоталитарных режимов заключается в том, что везде, где люди встречаются и обмениваются информацией, режим тоже должен присутствовать, чтобы следить за ними. В 1930-х годах это был один из принципов, который разделяли Гитлер и Сталин.

31 марта 1933 года, через два месяца после того, как Гитлер стал канцлером, нацисты приняли Закон о координации (Gleichschaltungsgesetz). Согласно ему, к 30 апреля 1933 года все политические, общественные и культурные организации Германии - от муниципалитетов до футбольных клубов и местных хоров - должны были управляться в соответствии с нацистской идеологией, как органы нацистского государства. Это перевернуло жизнь в каждом городе и деревне Германии.

Например, в маленькой альпийской деревушке Оберстдорф демократически избранный муниципальный совет собрался в последний раз 21 апреля 1933 года, а через три дня его сменил неизбираемый нацистский совет, назначивший нацистского мэра. Поскольку только нацисты якобы знали, чего на самом деле хочет народ, кто, кроме нацистов, мог воплотить народную волю в жизнь? В Оберстдорфе также существовало около пятидесяти ассоциаций и клубов, начиная от общества пчеловодов и заканчивая альпинистским клубом. Все они должны были подчиниться Закону о координации: привести свои правления, членство и уставы в соответствие с требованиями нацистов, поднять флаг со свастикой и завершать каждое собрание "Песней Хорста Весселя", гимном нацистской партии. 6 апреля 1933 года Оберстдорфское рыболовное общество запретило евреям входить в свои ряды. Ни один из тридцати двух членов общества не был евреем, но они считали, что должны доказать новому режиму свою арийскую принадлежность.

Если нацисты еще допускали частичную свободу действий церковных организаций и частных предприятий, то советская власть не делала исключений. К 1928 году и началу первой пятилетки в каждом районе и деревне были правительственные чиновники, партийные функционеры и осведомители тайной полиции, которые контролировали все аспекты жизни: все предприятия от электростанций до капустных ферм; все газеты и радиостанции; все университеты, школы и молодежные группы; все больницы и поликлиники; все общественные и религиозные организации; все спортивные и научные объединения; все парки, музеи и кинотеатры.

Если десяток людей собирались вместе, чтобы поиграть в футбол, сходить в поход в лес или заняться благотворительностью, партия и тайная полиция тоже должны были быть там, в лице местной партийной ячейки или агента НКВД. Скорость и эффективность современных информационных технологий означали, что все эти партийные ячейки и агенты НКВД всегда находились всего лишь в одной телеграмме или телефонном звонке из Москвы. Информация о подозрительных лицах и действиях поступала в общенациональную систему картотек с перекрестными ссылками. Известные как картотеки, эти каталоги содержали информацию из трудовых книжек, милицейских досье, карточек с пропиской и других форм социальной регистрации и к 1930-м годам стали основным механизмом наблюдения и контроля за советским населением.

Это позволило Сталину установить контроль над всеми сферами советской жизни. Одним из важнейших примеров стала кампания по коллективизации советского сельского хозяйства. На протяжении веков экономическая, социальная и частная жизнь в тысячах деревень разросшейся царской империи управлялась несколькими традиционными институтами: местной коммуной, приходской церковью, частным хозяйством, местным рынком и, прежде всего, семьей. В середине 1920-х годов Советский Союз все еще оставался в подавляющем большинстве аграрной экономикой. Около 82 процентов всего населения проживало в деревнях, а 83 процента рабочей силы было занято в сельском хозяйстве. Но если каждая крестьянская семья самостоятельно принимала решения о том, что выращивать, что покупать и сколько брать за свою продукцию, это значительно ограничивало возможности московских чиновников самостоятельно планировать и контролировать социально-экономическую деятельность. Что, если чиновники решат провести крупную аграрную реформу, а крестьянские семьи ее отвергнут? Поэтому, когда в 1928 году Советы разработали свой первый пятилетний план развития Советского Союза, самым важным пунктом повестки дня стала коллективизация сельского хозяйства.

Идея заключалась в том, чтобы в каждой деревне все семьи объединились в колхоз - коллективное хозяйство. Они передадут колхозу все свое имущество - землю, дома, лошадей, коров, лопаты, вилы. Они будут вместе работать на колхоз, а колхоз в свою очередь будет обеспечивать все их потребности, от жилья и образования до питания и здравоохранения. Колхоз также должен был решать на основе приказов из Москвы, выращивать ли ему капусту или репу, вкладывать ли деньги в трактор или школу, кто будет работать на молочной ферме, кожевенном заводе и в клинике. В результате, считали московские вдохновители, получится первое в истории человечества идеально справедливое и равноправное общество.

Они также были убеждены в экономических преимуществах предложенной ими системы, считая, что колхоз будет обладать экономией на масштабе. Например, когда каждая крестьянская семья имела лишь небольшой участок земли, не было смысла покупать трактор для его вспашки, да и в любом случае большинство семей не могли позволить себе трактор. Когда вся земля стала общинной, ее можно было обрабатывать гораздо эффективнее с помощью современной техники. Кроме того, колхоз должен был воспользоваться мудростью современной науки. Вместо того чтобы каждый крестьянин принимал решение о методах производства на основе старых традиций и беспочвенных суеверий, государственные эксперты с университетскими дипломами из таких учреждений, как Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени Ленина, должны были принимать важнейшие решения.

Для московских плановиков это звучало замечательно. Они ожидали 50-процентного увеличения сельскохозяйственного производства к 1931 году. И если при этом старые деревенские иерархии и неравенство будут снесены бульдозером, тем лучше. Для большинства крестьян, однако, это звучало ужасно. Они не доверяли ни московским плановикам, ни новой колхозной системе. Они не хотели отказываться от старого образа жизни и частной собственности. Деревенские жители забивали коров и лошадей вместо того, чтобы сдавать их в колхоз. Снизилась мотивация к труду. Люди прилагали меньше усилий для вспашки полей, которые принадлежали всем, чем для вспашки полей, которые принадлежали их собственной семье. Пассивное сопротивление было повсеместным, иногда перерастая в жестокие столкновения. В то время как советские планировщики рассчитывали собрать в 1931 году девяносто восемь миллионов тонн зерна, производство составило лишь шестьдесят девять миллионов, согласно официальным данным, а в действительности могло достигать пятидесяти семи миллионов тонн. Урожай 1932 года был еще хуже.

Государство отреагировало на это с яростью. В период с 1929 по 1936 год конфискация продовольствия, пренебрежение со стороны правительства и искусственный голод (вызванный политикой правительства, а не стихийным бедствием) унесли жизни от 4,5 до 8,5 миллиона человек. Еще миллионы крестьян были объявлены врагами государства и депортированы или заключены в тюрьму. Самые основные институты крестьянской жизни - семья, церковь, местная община - подвергались террору и демонтажу. Во имя справедливости, равенства и воли народа кампания коллективизации уничтожала все, что стояло на ее пути. Только за первые два месяца 1930 года около 60 миллионов крестьян в более чем 100 000 деревень были загнаны в колхозы. В июне 1929 года только 4 процента советских крестьянских хозяйств состояли в колхозах. К марту 1930 года эта цифра выросла до 57 процентов. К апрелю 1937 года 97 % крестьянских хозяйств в сельской местности были объединены в 235 000 советских колхозов. Таким образом, всего за семь лет существовавший веками образ жизни был заменен тоталитарным детищем нескольких московских бюрократов.

КУЛАКИ

Стоит немного углубиться в историю советской коллективизации. Ведь это была трагедия, которая имеет некоторое сходство с более ранними катастрофами в истории человечества, например с европейским безумием охоты на ведьм, и в то же время предвещает некоторые из самых больших опасностей, которые несут в себе технологии XXI века и их вера в якобы научные данные.

Когда их усилия по коллективизации сельского хозяйства натолкнулись на сопротивление и привели к экономической катастрофе, московские бюрократы и мифотворцы взяли страницу из "Молота ведьм" Крамера. Я не хочу сказать, что советские люди действительно читали эту книгу, но они тоже придумали всемирный заговор и создали целую несуществующую категорию врагов. В 1930-е годы советские власти неоднократно возлагали вину за бедствия, обрушившиеся на советскую экономику, на контрреволюционный заговор, главными агентами которого были "кулаки" или "крестьяне-капиталисты". Как в воображении Крамера ведьмы, служащие Сатане, вызывали град, уничтожавший урожай, так и в сталинском воображении кулаки, приверженные глобальному капитализму, саботировали советскую экономику.

В теории кулаки были объективной социально-экономической категорией, определяемой путем анализа эмпирических данных о собственности, доходах, капитале и заработной плате. Советские чиновники якобы могли выявить кулаков путем подсчета вещей. Если у большинства жителей деревни была только одна корова, то кулаками считались те несколько семей, у которых было три коровы. Если большинство жителей деревни не нанимали рабочую силу, а одна семья нанимала двух работников во время сбора урожая, то это была кулацкая семья. Быть кулаком означало не только обладать определенным количеством имущества, но и обладать определенными чертами характера. Согласно якобы непогрешимой марксистской доктрине, материальные условия жизни людей определяли их социальный и духовный характер. Поскольку кулаки якобы занимались капиталистической эксплуатацией, научным фактом (согласно марксистскому мышлению) было то, что они были жадными, эгоистичными и ненадежными, как и их дети. Обнаружение кулачества якобы раскрывало нечто глубокое в его фундаментальной природе.

27 декабря 1929 года Сталин объявил, что советское государство должно стремиться к "ликвидации кулачества как класса", и немедленно мобилизовал партию и тайную полицию на реализацию этой амбициозной и убийственной цели. Ранние современные европейские охотники на ведьм работали в автократических обществах, не имевших современных информационных технологий, поэтому им потребовалось три столетия, чтобы уничтожить пятьдесят тысяч предполагаемых ведьм. В отличие от них, советские охотники на кулаков работали в тоталитарном обществе, в распоряжении которого были такие технологии, как телеграф, поезда, телефоны и радио, а также разросшаяся бюрократия. Они решили, что двух лет будет достаточно, чтобы "ликвидировать" миллионы кулаков.

Советские чиновники начали с оценки того, сколько кулаков должно быть в СССР. Основываясь на существующих данных, таких как налоговые отчеты, трудовые книжки и перепись населения 1926 года, они решили, что кулаки составляли 3-5 процентов сельского населения. 30 января 1930 года, всего через месяц после выступления Сталина, постановление Политбюро воплотило его туманное видение в гораздо более подробный план действий. В постановлении были указаны плановые цифры по ликвидации кулачества в каждом крупном сельскохозяйственном районе. Региональные власти провели собственные оценки количества кулаков в каждом подведомственном им уезде. В конце концов, конкретные квоты были установлены для сельских советов (местных административных единиц, обычно состоящих из нескольких деревень). Часто местные чиновники завышали цифры, чтобы доказать свое рвение. Затем каждый сельский совет должен был выявить указанное количество кулацких хозяйств в подведомственных ему деревнях. Эти люди изгонялись из своих домов и - в зависимости от административной категории, к которой они относились, - переселялись в другие места, заключались в концентрационные лагеря или приговаривались к смерти.

Как именно советские чиновники определяли, кто является кулаком? В некоторых деревнях местные члены партии добросовестно пытались выявить кулаков по объективным признакам, например по количеству принадлежащей им собственности. Часто клеймили и изгоняли самых трудолюбивых и эффективных крестьян. В некоторых деревнях местные коммунисты использовали эту возможность, чтобы избавиться от личных врагов. В некоторых деревнях просто бросали жребий, кто будет считаться кулаком. В других деревнях проводились общие собрания для голосования по этому вопросу, и часто выбирались изолированные крестьяне, вдовы, старики и другие "отходники" (именно те люди, которых в ранней современной Европе чаще всего клеймили ведьмами).

Абсурдность всей операции проявляется в случае с семьей Стрелецких из Курганской области Сибири. Дмитрий Стрелецкий, тогда еще подросток, спустя годы вспоминал, как его семью заклеймили кулаками и отобрали для ликвидации. "Серков, председатель сельсовета, который нас депортировал, объяснил: "Я получил приказ [от райкома партии] найти 17 кулацких семей для депортации. Я создал комитет бедноты, и мы просидели всю ночь, выбирая семьи. В деревне нет ни одного достаточно богатого человека, который мог бы претендовать на эту должность, и мало стариков, поэтому мы просто выбрали 17 семей. Вы были выбраны. Пожалуйста, не принимайте это близко к сердцу. Что еще я мог сделать?" Если кто-то осмеливался возражать против безумия системы, его сразу же объявляли кулаком и контрреволюционером и самих ликвидировали.

В общей сложности к 1933 году около пяти миллионов кулаков были изгнаны из своих домов. До тридцати тысяч глав семей были расстреляны. Более удачливые жертвы были переселены в родные места или стали бродячими рабочими в крупных городах, а около двух миллионов были сосланы в отдаленные негостеприимные районы или заключены в трудовые лагеря в качестве государственных рабов. Многочисленные важные и печально известные государственные проекты, такие как строительство Беломорканала и разработка рудников в арктических районах, были реализованы трудом миллионов заключенных, многие из которых были кулаками. Это была одна из самых быстрых и масштабных кампаний по порабощению в истории человечества. Получив клеймо кулака, человек уже не мог избавиться от этого клейма. Государственные учреждения, партийные органы и секретные полицейские документы фиксировали кулаков в лабиринтной системе каталогов, архивов и внутренних паспортов картотеки.

Кулацкий статус передавался даже следующему поколению, что имело разрушительные последствия. Кулацким детям отказывали в приеме в коммунистические молодежные группы, Красную армию, университеты и престижные сферы занятости. В своих мемуарах 1997 года Антонина Головина вспоминала, как ее семью депортировали из родового села как кулаков и отправили жить в город Пестово. Мальчики в ее новой школе регулярно насмехались над ней. Однажды старший учитель велел одиннадцатилетней Антонине встать перед всеми остальными детьми и начал безжалостно издеваться над ней, крича, что "ее род - враги народа, жалкие кулаки! Вы, конечно, заслужили депортацию, я надеюсь, что вас всех истребят!" Антонина писала, что это был определяющий момент в ее жизни. "Я нутром чувствовала, что мы [кулаки] не такие, как все, что мы преступники". Она так и не смогла с этим смириться.

Как и десятилетняя "ведьма" Гензель Паппенгеймер, одиннадцатилетняя "кулачка" Антонина Головина оказалась вписана в интерсубъективную категорию, придуманную человеческими мифотворцами и навязанную вездесущими бюрократами. Горы информации, собранной советскими бюрократами о кулаках, не были объективной правдой о них, но они навязывали новую интерсубъективную советскую правду. Знание о том, что кто-то был кулаком, было одной из самых важных вещей, которые нужно было знать о советском человеке, даже если этот ярлык был полностью фальшивым.

ОДНА БОЛЬШАЯ СЧАСТЛИВАЯ СОВЕТСКАЯ СЕМЬЯ

Сталинский режим предпринял еще более амбициозную попытку, чем массовая ликвидация частных семейных хозяйств. Он вознамерился разрушить саму семью. В отличие от римских императоров или русских царей, Сталин пытался внедриться даже в самые интимные человеческие отношения, возникающие между родителями и детьми. Семейные узы считались основой коррупции, неравенства и антипартийной деятельности. Поэтому советских детей учили поклоняться Сталину как настоящему отцу и доносить на своих биологических родителей, если те критиковали Сталина или коммунистическую партию.

Начиная с 1932 года советская пропагандистская машина создала настоящий культ вокруг фигуры Павлика Морозова - тринадцатилетнего мальчика из сибирской деревни Герасимовка. Осенью 1931 года Павлик сообщил в тайную полицию, что его отец Трофим - председатель сельского совета - продает фальшивые документы кулацким ссыльным. Во время последующего суда, когда Трофим крикнул Павлику: "Это я, твой отец", мальчик ответил: "Да, он был моим отцом, но я больше не считаю его своим отцом". Трофим был отправлен в трудовой лагерь, а затем расстрелян. В сентябре 1932 года Павлик был найден убитым, а советские власти арестовали и казнили пятерых членов его семьи, которые якобы убили его в отместку за донос. На самом деле все было гораздо сложнее, но для советской прессы это не имело значения. Павлик стал мучеником, и миллионы советских детей учились подражать ему. Многие так и делали.

Например, в 1934 году тринадцатилетний мальчик Проня Колибин рассказал властям, что его голодная мать ворует зерно с колхозных полей. Его мать арестовали и, предположительно, расстреляли. Проня был награжден денежной премией и большим количеством положительных отзывов в прессе. Партийный орган "Правда" опубликовал стихотворение, написанное Проней. Две строки из него гласили: "Ты разрушительница, мать, / Я жить с тобой больше не могу".

Советская попытка контролировать семью нашла отражение в мрачном анекдоте, рассказанном в сталинские времена. Сталин посещает завод под прикрытием и, беседуя с рабочим, спрашивает его: "Кто твой отец?".

"Сталин", - отвечает рабочий.

"Кто твоя мать?"

"Советский Союз", - отвечает мужчина.

"А кем ты хочешь стать?"

"Сирота".

В то время за такой анекдот можно было запросто лишиться свободы или жизни, даже если рассказать его в собственном доме самым близким членам семьи. Самым важным уроком, который советские родители преподавали своим детям, была не верность партии или Сталину. Это было "держи рот на замке". Мало что в Советском Союзе было так опасно, как вести открытый разговор.

ВЕЧЕРИНКА И ЦЕРКОВЬ

Вы можете задаться вопросом, действительно ли современные тоталитарные институты, такие как нацистская партия или советская коммунистическая партия, так уж сильно отличаются от более ранних институтов, таких как христианские церкви. Ведь церкви тоже верили в свою непогрешимость, имели повсюду священников и стремились контролировать повседневную жизнь людей, вплоть до их рациона и сексуальных привычек. Разве мы не должны рассматривать католическую или восточную православную церковь как тоталитарные институты? И не подрывает ли это тезис о том, что тоталитаризм стал возможен только благодаря современным информационным технологиям?

Однако между современным тоталитаризмом и премодернистскими церквями есть несколько серьезных различий. Во-первых, как уже отмечалось, современный тоталитаризм работает, используя несколько пересекающихся механизмов наблюдения, которые поддерживают порядок друг за другом. Партия никогда не бывает одна; она работает вместе с государственными органами, с одной стороны, и тайной полицией - с другой. Напротив, в большинстве средневековых европейских королевств католическая церковь была независимым институтом, который часто вступал в конфликт с государственными институтами, вместо того чтобы укреплять их. Следовательно, церковь была, возможно, самым важным сдерживающим фактором власти европейских автократов.

Например, когда в 1070-х годах в ходе "Спора об инвеституре" император Генрих IV заявил, что ему как императору принадлежит последнее слово в вопросе назначения епископов, аббатов и других важных церковных чиновников, папа Григорий VII оказал сопротивление и в конце концов заставил императора капитулировать. 25 января 1077 года Генрих прибыл в замок Каносса, где остановился папа, чтобы принести свои покорность и извинения. Папа отказался открыть ворота, и Генрих ждал на улице в снегу, босой и голодный. Через три дня папа наконец открыл ворота перед императором, который просил прощения.

Аналогичное столкновение в современной тоталитарной стране немыслимо. Вся идея тоталитаризма заключается в том, чтобы не допустить никакого разделения властей. В Советском Союзе государство и партия усиливали друг друга, и Сталин был фактическим главой обоих. Не могло быть советского "спора об инвеституре", потому что Сталин имел решающее слово при назначении как на партийные, так и на государственные должности. Он решал, кто будет генеральным секретарем Коммунистической партии Грузии, а кто - министром иностранных дел Советского Союза.

Еще одно важное отличие заключается в том, что средневековые церкви, как правило, были традиционалистскими организациями, которые сопротивлялись переменам, в то время как современные тоталитарные партии, как правило, являются революционными организациями, требующими перемен. Досовременная церковь строила свою власть постепенно, развивая свою структуру и традиции на протяжении веков. Поэтому король или папа, желающий быстро произвести революцию в обществе, скорее всего, столкнулся бы с жестким сопротивлением со стороны членов церкви и простых верующих.

Например, в восьмом и девятом веках несколько византийских императоров пытались запретить почитание икон, которые казались им идолопоклонством. Они ссылались на многие места в Библии, в первую очередь на Вторую заповедь, запрещающую делать какие-либо искусственные изображения. Хотя христианские церкви традиционно трактовали Вторую заповедь таким образом, что она разрешала почитание икон, императоры вроде Константина V утверждали, что это ошибка и что такие бедствия, как поражения христиан от армий ислама, вызваны Божьим гневом из-за поклонения иконам. В 754 году более трехсот епископов собрались на Иерийском соборе, чтобы поддержать иконоборческую позицию Константина.

По сравнению со сталинской кампанией коллективизации это была незначительная реформа. От семей и деревень требовалось отказаться от икон, но не от частной собственности или детей. Однако византийское иконоборчество встретило повсеместное сопротивление. В отличие от участников Иерийского собора, многие простые священники, монахи и верующие были глубоко привязаны к своим иконам. Возникшая борьба раздирала византийское общество, пока императоры не признали свое поражение и не изменили курс. Позднее Константин V был очернен византийскими историками как "Константин Дерьмовый" (Koprónimos), и о нем ходила история, что он испражнялся во время крещения.

В отличие от досовременных церквей, которые развивались медленно, на протяжении многих веков, и поэтому были склонны к консерватизму и недоверию к быстрым переменам, современные тоталитарные партии, такие как нацистская партия и советская коммунистическая партия, были организованы в течение жизни одного поколения вокруг обещания быстро революционизировать общество. У них не было вековых традиций и структур, которые нужно было защищать. Когда их лидеры задумывали какой-нибудь амбициозный план по разрушению существующих традиций и структур, члены партии, как правило, подчинялись.

Возможно, самое важное, что церкви эпохи модерна не могли стать инструментом тоталитарного контроля, потому что сами страдали от тех же ограничений, что и все другие организации эпохи модерна. Хотя у них повсюду были местные представители в виде приходских священников, монахов и странствующих проповедников, сложность передачи и обработки информации означала, что церковные лидеры мало что знали о том, что происходит в отдаленных общинах, а местные священники обладали большой степенью автономии. Следовательно, церкви, как правило, были местными делами. Люди в каждой провинции и деревне часто почитали местных святых, соблюдали местные традиции, совершали местные обряды и даже могли иметь местные доктринальные представления, которые отличались от официальной линии. Если папа в Риме хотел что-то сделать с независимо настроенным священником в отдаленном польском приходе, он должен был отправить письмо архиепископу Гнезно, который должен был проинструктировать соответствующего епископа, который должен был послать кого-то для вмешательства в дела прихода. На это могли уйти месяцы, и у архиепископа, епископа и других посредников было достаточно возможностей для того, чтобы переиначить или даже "исказить" распоряжения Папы.

Церкви стали более тоталитарными институтами только в эпоху позднего модерна, когда появились современные информационные технологии. Мы склонны думать о папах как о средневековых реликвиях, но на самом деле они - мастера современных технологий. В XVIII веке папа практически не контролировал всемирную католическую церковь и был низведен до статуса местного итальянского князька, сражающегося с другими итальянскими державами за контроль над Болоньей или Феррарой. С появлением радио папы стали одними из самых могущественных людей на планете. Папа Иоанн Павел II мог сидеть в Ватикане и напрямую обращаться к миллионам католиков от Польши до Филиппин, и ни один архиепископ, епископ или приходской священник не мог исказить или скрыть его слова.

КАК ТЕЧЕТ ИНФОРМАЦИЯ

Таким образом, мы видим, что новые информационные технологии эпохи позднего модерна породили как масштабную демократию, так и масштабный тоталитаризм. Но между тем, как эти две системы использовали информационные технологии, есть принципиальные различия. Как отмечалось ранее, демократия поощряет поток информации по многим независимым каналам, а не только через центр, и позволяет многим независимым узлам самостоятельно обрабатывать информацию и принимать решения. Информация свободно циркулирует между частными предприятиями, частными СМИ, муниципалитетами, спортивными ассоциациями, благотворительными организациями, семьями и отдельными людьми, никогда не проходя через кабинет министра правительства.

Напротив, тоталитаризм хочет, чтобы вся информация проходила через центральный узел и не допускает, чтобы независимые институты принимали решения самостоятельно. Правда, у тоталитаризма есть свой трехсторонний аппарат - правительство, партия и тайная полиция. Но вся суть этого параллельного аппарата заключается в том, чтобы предотвратить появление независимой власти, которая могла бы бросить вызов центру. Когда правительственные чиновники, члены партии и агенты тайной полиции постоянно следят друг за другом, противостоять центру крайне опасно.

Как противоположные типы информационных сетей, демократия и тоталитаризм имеют свои преимущества и недостатки. Самое большое преимущество централизованной тоталитарной сети заключается в том, что она чрезвычайно упорядочена, а значит, может быстро принимать решения и безжалостно их исполнять. Особенно во время чрезвычайных ситуаций, таких как войны и эпидемии, централизованные сети могут продвигаться гораздо быстрее и дальше, чем распределенные сети.

Но гиперцентрализованные информационные сети также страдают от нескольких больших недостатков. Поскольку они не позволяют информации течь куда-либо, кроме как по официальным каналам, если официальные каналы блокируются, информация не может найти альтернативный способ передачи. А официальные каналы часто блокируются.

Одна из распространенных причин блокировки официальных каналов - страх подчиненных скрыть плохие новости от начальства. В сатирическом романе Ярослава Гашека "Хороший солдат Швейк", посвященном Австро-Венгерской империи времен Первой мировой войны, Гашек описывает, как австрийские власти были обеспокоены ослаблением боевого духа среди гражданского населения. Поэтому они завалили местные полицейские участки приказами нанимать информаторов, собирать данные и докладывать в штаб-квартиру о лояльности населения. Чтобы быть максимально научными, в штаб-квартире придумали хитроумную систему оценки лояльности: I.a, I.b, I.c; II.a, II.b, II.c; III.a, III.b, III.c; IV.a, IV.b, IV.c. В местные полицейские участки отправили подробные объяснения каждой оценки и официальную форму, которую нужно было заполнять ежедневно. Сержанты полиции по всей стране послушно заполняли формуляры и отправляли их обратно в штаб-квартиру. Все без исключения они всегда сообщали о моральном состоянии I.a; поступить иначе означало навлечь на себя упреки, понижение в должности или еще что похуже.

Другая распространенная причина, по которой официальные каналы не передают информацию, - сохранение порядка. Поскольку главной целью тоталитарных информационных сетей является установление порядка, а не выявление истины, когда тревожная информация угрожает подорвать общественный порядок, тоталитарные режимы часто подавляют ее. Им относительно легко это сделать, поскольку они контролируют все информационные каналы.

Например, когда 26 апреля 1986 года в Чернобыле взорвался ядерный реактор, советские власти подавляли все новости о катастрофе. Как советские граждане, так и иностранные государства не знали об опасности и не предпринимали никаких мер по защите от радиации. Когда некоторые советские чиновники в Чернобыле и близлежащем городе Припять потребовали немедленно эвакуировать близлежащие населенные пункты, их начальство было озабочено тем, чтобы избежать распространения тревожных новостей, поэтому они не только запретили эвакуацию, но и отключили телефонные линии и предупредили сотрудников ядерного объекта, чтобы они не говорили о катастрофе.

Через два дня после аварии шведские ученые заметили, что уровень радиации в Швеции, расположенной более чем в двенадцатистах километрах от Чернобыля, был аномально высоким. Только после того, как западные правительства и западная пресса сообщили об этом, Советы признали, что что-то не так. Но даже тогда они продолжали скрывать от собственных граждан весь масштаб катастрофы и не решались обратиться за советом и помощью за границу. Миллионы людей в Украине, Беларуси и России поплатились своим здоровьем. Когда советские власти позже расследовали катастрофу, их приоритетом было отвести от себя вину, а не понять причины и предотвратить будущие аварии.

В 2019 году я побывал на экскурсии в Чернобыле. Украинский гид, объяснявший, что привело к аварии на атомной электростанции, сказал нечто такое, что запомнилось мне. "Американцы растут с мыслью, что вопросы приводят к ответам", - сказал он. "А советские граждане росли с мыслью, что вопросы приводят к беде".

Естественно, лидеры демократических стран также не жалуют плохие новости. Но в распределенной демократической сети, когда официальные каналы связи блокируются, информация поступает по альтернативным каналам. Например, если американский чиновник решит не сообщать президенту о разворачивающейся катастрофе, эту новость все равно опубликует The Washington Post, а если The Washington Post тоже намеренно утаит информацию, то об этом расскажут The Wall Street Journal или The New York Times. Бизнес-модель независимых СМИ - постоянная погоня за следующей сенсацией - практически гарантирует публикацию.

Когда 28 марта 1979 года произошла серьезная авария на ядерном реакторе Три-Майл-Айленд в Пенсильвании, новость быстро распространилась, не потребовав международного вмешательства. Авария началась около 4:00 утра и была замечена к 6:30 утра. В 6:56 на объекте была объявлена чрезвычайная ситуация, а в 7:02 об аварии сообщили в Агентство по управлению чрезвычайными ситуациями Пенсильвании. В течение следующего часа были проинформированы губернатор Пенсильвании, вице-губернатор и органы гражданской обороны. Официальная пресс-конференция была назначена на 10:00 утра. Однако репортер местной радиостанции в Харрисбурге взял полицейское уведомление о событиях и передал краткий репортаж в 8:25 утра. В СССР такая инициатива независимой радиостанции была немыслима, но в Соединенных Штатах это было непримечательно. К 9:00 утра Ассошиэйтед Пресс выпустила бюллетень. Хотя на выяснение всех подробностей ушло несколько дней, американские граждане узнали об аварии через два часа после того, как она была впервые замечена. Последующие расследования, проведенные правительственными агентствами, неправительственными организациями, учеными и прессой, раскрыли не только непосредственные причины аварии, но и ее более глубокие структурные причины, что помогло повысить безопасность ядерных технологий во всем мире. Действительно, некоторые уроки Три-Майл-Айленда, которыми открыто поделились даже с Советским Союзом, способствовали смягчению последствий Чернобыльской катастрофы.

НИКТО НЕ СОВЕРШЕНЕН

Тоталитарные и авторитарные сети сталкиваются и с другими проблемами, помимо закупорки артерий. Прежде всего, как мы уже выяснили, их механизмы самокоррекции, как правило, очень слабы. Поскольку они считают себя непогрешимыми, они не видят необходимости в таких механизмах, а поскольку они боятся любых независимых институтов, которые могут бросить им вызов, у них нет свободных судов, средств массовой информации или исследовательских центров. Следовательно, некому разоблачать и исправлять ежедневные злоупотребления властью, характерные для всех правительств. Лидер может время от времени провозглашать антикоррупционную кампанию, но в недемократических системах она часто оказывается не более чем дымовой завесой, с помощью которой одна фракция режима очищает другую.

А что будет, если лидер сам растратит государственные средства или совершит какую-нибудь катастрофическую политическую ошибку? Никто не сможет бросить лидеру вызов, и по собственной инициативе лидер - будучи человеком - вполне может отказаться признать какие-либо ошибки. Вместо этого он, скорее всего, свалит все проблемы на "иностранных врагов", "внутренних предателей" или "коррумпированных подчиненных" и потребует еще больше власти, чтобы расправиться с предполагаемыми злоумышленниками.

Например, в предыдущей главе мы упоминали, что Сталин принял фальшивую теорию лысенкоизма в качестве государственной доктрины эволюции. Результаты оказались катастрофическими. Пренебрежение дарвиновскими моделями и попытки лысенковских агрономов создать суперкультуры отбросили советские генетические исследования на десятилетия назад и подорвали советское сельское хозяйство. Советские эксперты, предлагавшие отказаться от лысенковщины и принять дарвинизм, рисковали попасть в ГУЛАГ или получить пулю в лоб. Наследие лысенкоизма десятилетиями преследовало советскую науку и агрономию и стало одной из причин того, что к началу 1970-х годов СССР перестал быть крупным экспортером зерна и стал чистым импортером, несмотря на свои огромные плодородные земли.

Такая же динамика характерна и для многих других сфер деятельности. Например, в 1930-е годы советская промышленность страдала от многочисленных аварий. Во многом это происходило по вине советских начальников в Москве, которые ставили перед индустриализацией практически невыполнимые задачи и рассматривали любую неудачу в их достижении как предательство. В стремлении достичь амбициозных целей были отменены меры безопасности и контроль качества, а специалисты, советовавшие проявлять благоразумие, часто подвергались выговорам или расстрелам. Результатом стала волна несчастных случаев на производстве, неработающих продуктов и напрасных усилий. Вместо того чтобы взять на себя ответственность, Москва пришла к выводу, что это дело рук всемирного троцкистско-империалистического заговора диверсантов и террористов, стремящихся сорвать советское предприятие. Вместо того чтобы сбавить обороты и принять правила техники безопасности, начальство удвоило террор и расстреляло еще больше людей.

Известный пример - Павел Рычагов. Он был одним из лучших и храбрейших советских летчиков, участвовал в полетах на помощь республиканцам в гражданской войне в Испании и китайцам против японского вторжения. Он быстро поднялся по карьерной лестнице и стал командующим советскими ВВС в августе 1940 года, в возрасте двадцати девяти лет. Но мужество, которое помогло Рычагову сбивать нацистские самолеты в Испании, привело к тому, что в Москве у него начались серьезные проблемы. Советские ВВС страдали от многочисленных аварий, в которых Политбюро обвиняло отсутствие дисциплины и преднамеренный саботаж со стороны антисоветских заговоров. Однако Рычагов не поверил официальной версии. Как фронтовой летчик, он знал правду. Он прямо заявил Сталину, что летчиков заставляют эксплуатировать наспех сконструированные и плохо изготовленные самолеты, которые он сравнивает с полетами "в гробах". Через два дня после вторжения Гитлера в Советский Союз, когда Красная армия разваливалась, а Сталин отчаянно искал козлов отпущения, Рычагов был арестован за то, что "являлся членом антисоветской заговорщической организации и вел вражескую работу, направленную на ослабление мощи Красной армии". Его жена также была арестована, так как якобы знала о его "троцкистских связях с военными заговорщиками". Они были казнены 28 октября 1941 года.

Настоящим диверсантом, разрушившим советские военные усилия, был, конечно, не Рычагов, а сам Сталин. В течение многих лет Сталин опасался смертельной схватки с нацистской Германией и создал самую большую в мире военную машину, чтобы подготовиться к ней. Но он затормозил эту машину как дипломатически, так и психологически.

На дипломатическом уровне в 1939-41 годах Сталин решил, что сможет заставить "капиталистов" воевать и изнурять друг друга, в то время как СССР будет укреплять и даже наращивать свою мощь. Поэтому в 1939 году он заключил пакт с Гитлером и позволил немцам завоевать большую часть Польши и Западной Европы, в то время как СССР напал или отторг почти всех своих соседей. В 1939-40 годах Советский Союз захватил и оккупировал восточную Польшу, аннексировал Эстонию, Латвию и Литву, а также захватил часть Финляндии и Румынии. Финляндия и Румыния, которые могли бы стать нейтральными буферами на флангах СССР, в результате превратились в непримиримых врагов. Даже весной 1941 года Сталин все еще отказывался заключить превентивный союз с Великобританией и не предпринял никаких шагов, чтобы помешать нацистскому завоеванию Югославии и Греции, потеряв тем самым своих последних потенциальных союзников на европейском континенте. Когда 22 июня 1941 года Гитлер нанес удар, СССР оказался в изоляции.

Теоретически военная машина, созданная Сталиным, могла бы справиться с нацистским натиском даже в одиночку. Завоеванные с 1939 года территории обеспечили глубину советской обороны, и советское военное преимущество казалось подавляющим. В первый день вторжения Советский Союз имел на европейском фронте 15 000 танков, 15 000 боевых самолетов и 37 000 артиллерийских орудий против 3 300 немецких танков, 2 250 боевых самолетов и 7 146 орудий. Но в результате одной из величайших военных катастроф в истории Советский Союз в течение месяца потерял 11 700 танков (78 %), 10 000 самолетов (67 %) и 19 000 артиллерийских орудий (51 %). Сталин также потерял все территории, завоеванные им в 1939-40 годах, и большую часть советского сердца. К 16 июля немцы были в Смоленске, в 370 километрах от Москвы.

О причинах катастрофы спорят с 1941 года, но большинство ученых сходятся во мнении, что значительную роль сыграли психологические издержки сталинизма. На протяжении многих лет режим терроризировал свой народ, наказывал инициативу и индивидуальность и поощрял покорность и конформизм. Это подрывало мотивацию солдат. Особенно в первые месяцы войны, пока ужасы нацистского правления еще не были полностью осознаны, красноармейцы сдавались в плен в огромных количествах; к концу 1941 года в плен попало от трех до четырех миллионов человек. Даже упорно сражаясь, части Красной армии страдали от отсутствия инициативы. Офицеры, пережившие чистки, боялись предпринимать самостоятельные действия, а молодые офицеры часто не имели достаточной подготовки. Командиры часто испытывали недостаток информации и становились козлами отпущения за неудачи, им также приходилось иметь дело с политическими комиссарами, которые могли оспаривать их решения. Самым безопасным курсом было ждать приказов сверху и рабски следовать им, даже если они не имели никакого военного смысла.

Несмотря на катастрофы 1941 года и весны и лета 1942 года, советское государство не рухнуло так, как рассчитывал Гитлер. По мере того как Красная армия и советское руководство усваивали уроки, извлеченные из первого года борьбы, политический центр в Москве ослабил свою власть. Власть политических комиссаров была ограничена, а профессиональные офицеры получили стимул брать на себя большую ответственность и проявлять больше инициативы. Сталин также обратил вспять свои геополитические ошибки 1939-41 годов и заключил союз СССР с Великобританией и Соединенными Штатами. Инициатива Красной армии, помощь Запада и осознание того, что нацистское правление будет означать для народа СССР, переломили ход войны.

Однако после победы в 1945 году Сталин начал новые волны террора, очищая от более независимых офицеров и чиновников и вновь поощряя слепое повиновение. По иронии судьбы, смерть самого Сталина восемь лет спустя стала отчасти результатом работы информационной сети, которая отдавала приоритет порядку и игнорировала правду. В 1951-53 годах СССР пережил еще одну охоту на ведьм. Советские мифотворцы сфабриковали теорию заговора, согласно которой еврейские врачи систематически убивали ведущих представителей режима под видом оказания им медицинской помощи. Теория утверждала, что врачи были агентами глобального американо-сионистского заговора, работавшими в сотрудничестве с предателями в тайной полиции. К началу 1953 года сотни врачей и сотрудников тайной полиции, включая самого главу тайной полиции, были арестованы, подвергнуты пыткам и вынуждены были назвать имена сообщников. Теория заговора - советское извращение "Протоколов сионских старейшин" - смешалась со старыми обвинениями в кровной лжи, и стали распространяться слухи, что врачи-евреи не только убивали советских лидеров, но и убивали младенцев в больницах. Поскольку значительная часть советских врачей была евреями, люди стали бояться врачей в целом.

Как раз когда истерия по поводу "заговора врачей" достигла своего апогея, 1 марта 1953 года у Сталина случился инсульт. Он рухнул на даче, обмочился и несколько часов пролежал в испачканной пижаме, не в силах позвать на помощь. Примерно в 22:30 охранник нашел в себе мужество войти во внутреннее святилище мирового коммунизма, где обнаружил вождя на полу. К трем часам ночи 2 марта на дачу прибыли члены Политбюро, которые обсуждали, что делать. Еще несколько часов никто не решался вызвать врача. А если бы Сталин пришел в сознание и, открыв глаза, увидел бы над своей кроватью врача - врача! Он бы наверняка решил, что это заговор с целью его убийства, и приказал бы расстрелять виновных. Личный врач Сталина не присутствовал, так как в это время находился в подвальной камере Лубянской тюрьмы - его пытали за то, что он сказал, что Сталину нужно больше отдыхать. К тому времени, когда члены Политбюро решили пригласить медиков, опасность уже миновала. Сталин так и не проснулся.

Из этого перечня бедствий можно сделать вывод, что сталинская система была абсолютно недееспособной. Безжалостное пренебрежение к правде привело не только к ужасным страданиям сотен миллионов людей, но и к колоссальным дипломатическим, военным и экономическим ошибкам, а также к пожиранию собственных лидеров. Однако такой вывод был бы ошибочным.

При обсуждении ужасающего провала сталинизма на начальном этапе Второй мировой войны два момента усложняют изложение. Во-первых, демократические страны, такие как Франция, Норвегия и Нидерланды, в то время совершали дипломатические ошибки, не уступавшие ошибкам СССР, а их армии действовали еще хуже. Во-вторых, военная машина, разгромившая Красную армию, французскую, голландскую и множество других армий, сама была построена тоталитарным режимом. Поэтому какой бы вывод мы ни сделали из 1939-41 годов, он не может заключаться в том, что тоталитарные сети обязательно функционируют хуже, чем демократические. История сталинизма показывает множество потенциальных недостатков тоталитарных информационных сетей, но это не должно ослеплять нас от их потенциальных преимуществ.

Если рассмотреть более широкую историю Второй мировой войны и ее итоги, становится очевидным, что сталинизм был одной из самых успешных политических систем, когда-либо созданных, - если определять "успех" исключительно с точки зрения порядка и власти, пренебрегая всеми соображениями этики и человеческого благополучия. Несмотря на полное отсутствие сострадания и бездушное отношение к правде, сталинизм был исключительно эффективен в поддержании порядка в гигантских масштабах - или, возможно, благодаря этому. Непрекращающийся шквал фальшивых новостей и теорий заговора помогал держать в узде сотни миллионов людей. Коллективизация советского сельского хозяйства привела к массовому порабощению и голоду, но в то же время заложила основу для быстрой индустриализации страны. Советское пренебрежение контролем качества, возможно, и производило летающие гробы, но оно производило их десятками тысяч, компенсируя количеством то, чего не хватало в качестве. Уничтожение офицеров Красной Армии во время Большого террора стало одной из главных причин ужасных результатов армии в 1941 году, но это также было одной из главных причин того, что, несмотря на ужасные поражения, никто не восстал против Сталина. Советская военная машина, как правило, громила своих солдат вместе с врагом, но в конце концов доводила дело до победы.

В 1940-х и начале 1950-х годов многие люди во всем мире считали, что сталинизм - это волна будущего. Ведь он выиграл Вторую мировую войну, поднял красный флаг над Рейхстагом, управлял империей, простиравшейся от Центральной Европы до Тихого океана, разжигал антиколониальную борьбу по всему миру и вдохновлял многочисленные режимы-подражатели. Он завоевал поклонников даже среди ведущих художников и мыслителей западных демократий, которые верили, что, несмотря на смутные слухи о ГУЛАГах и чистках, сталинизм - это лучший шанс человечества покончить с капиталистической эксплуатацией и создать идеально справедливое общество. Таким образом, сталинизм вплотную подошел к мировому господству. Было бы наивно полагать, что его пренебрежение правдой обрекает его на провал или что его окончательный крах гарантирует, что подобная система никогда больше не сможет возникнуть. Информационные системы могут достичь больших высот, если в них есть немного правды и много порядка. Тот, кто отвергает моральные издержки таких систем, как сталинизм, не может полагаться на их предполагаемую неэффективность, чтобы свести их на нет.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ МАЯТНИК

Если мы научимся рассматривать демократию и тоталитаризм как разные типы информационных сетей, то сможем понять, почему в одни эпохи они процветают, а в другие - отсутствуют. Дело не только в том, что люди обретают или теряют веру в определенные политические идеалы, но и в революции в информационных технологиях. Конечно, как печатный станок не вызвал охоты на ведьм или научной революции, так и радио не вызвало ни сталинского тоталитаризма, ни американской демократии. Технологии лишь создают новые возможности, а какие из них использовать - решать нам.

Тоталитарные режимы предпочитают использовать современные информационные технологии для централизации потока информации и подавления правды в целях поддержания порядка. Как следствие, им приходится бороться с опасностью окостенения. Когда все больше и больше информации поступает только в одно место, приведет ли это к эффективному контролю или к закупорке артерий и, в конце концов, к сердечному приступу? Демократические режимы предпочитают использовать современные информационные технологии, чтобы распределить поток информации между большим количеством институтов и людей и поощрять свободное стремление к истине. Вследствие этого им приходится бороться с опасностью раскола. Подобно солнечной системе, в которой все быстрее и быстрее вращаются планеты, может ли центр устоять, или все рухнет и воцарится анархия?

Архетипический пример различных стратегий можно найти в контрастных историях западных демократий и советского блока в 1960-х годах. Это была эпоха, когда западные демократии ослабили цензуру и различные дискриминационные политики, препятствовавшие свободному распространению информации. Это позволило ранее маргинализированным группам легче организоваться, присоединиться к общественным дискуссиям и выдвинуть политические требования. Возникшая волна активизма дестабилизировала общественный порядок. До сих пор, когда почти все разговоры велись ограниченным числом богатых белых мужчин, было относительно легко достичь договоренностей. Как только бедные люди, женщины, ЛГБТК, этнические меньшинства, инвалиды и представители других исторически угнетенных групп обрели право голоса, они принесли с собой новые идеи, мнения и интересы. Многие из старых джентльменских соглашений стали несостоятельными. Например, режим сегрегации Джима Кроу, поддерживаемый или, по крайней мере, терпимый поколениями как демократических, так и республиканских администраций в США, рухнул. Вещи, которые считались священными, само собой разумеющимися и общепризнанными, например гендерные роли, стали вызывать глубокие споры, и достичь новых соглашений было сложно, поскольку нужно было учитывать гораздо больше групп, точек зрения и интересов. Просто вести упорядоченную беседу стало сложной задачей, поскольку люди не могли договориться даже о правилах ведения дискуссии.

Это вызвало сильное разочарование как среди старой гвардии, так и среди тех, кто только что получил новые возможности, подозревая, что обретенная ими свобода слова была пустой, а их политические требования не были выполнены. Разочаровавшись в словах, некоторые перешли к оружию. Во многих западных демократиях 1960-е годы характеризовались не только беспрецедентными разногласиями, но и всплеском насилия. Участились политические убийства, похищения, беспорядки и террористические акты. Убийства Джона Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, беспорядки после убийства Кинга, волна демонстраций, восстаний и вооруженных столкновений, прокатившаяся по западному миру в 1968 году, - вот лишь некоторые из наиболее известных примеров. Картинки из Чикаго или Парижа в 1968 году могли бы легко создать впечатление, что все рушится. Давление, требующее соответствовать демократическим идеалам и вовлечь в общественный разговор больше людей и групп, казалось, подрывало социальный порядок и делало демократию неработоспособной.

Тем временем режимы за железным занавесом, которые никогда не обещали инклюзивности, продолжали подавлять общественные разговоры и централизовать информацию и власть. И, похоже, это работало. Хотя они и столкнулись с некоторыми периферийными вызовами, в первую очередь с венгерским восстанием 1956 года и Пражской весной 1968 года, коммунисты справились с этими угрозами быстро и решительно. В самом советском сердце все было упорядочено.

Прошло еще двадцать лет, и советская система стала неработоспособной. Склеротические геронтократы на трибуне на Красной площади были идеальной эмблемой неработающей информационной сети, лишенной каких-либо значимых механизмов самокоррекции. Деколонизация, глобализация, технологическое развитие и изменение гендерных ролей привели к стремительным экономическим, социальным и геополитическим изменениям. Но геронтократы не могли справиться со всей информацией, стекавшейся в Москву, а поскольку никто из подчиненных не проявлял особой инициативы, вся система окостенела и рухнула.

Провал был наиболее очевиден в экономической сфере. Чрезмерно централизованная советская экономика медленно реагировала на стремительное развитие технологий и меняющиеся желания потребителей. Подчиняясь командам сверху, советская экономика выпускала межконтинентальные ракеты, истребители и престижные инфраструктурные проекты. Но она не производила того, что большинство людей хотели купить - от эффективных холодильников до поп-музыки, - и отставала в области передовых военных технологий.

Нигде ее недостатки не были столь очевидны, как в секторе полупроводников, где технологии развивались особенно быстрыми темпами. На Западе полупроводники разрабатывались в условиях открытой конкуренции между многочисленными частными компаниями, такими как Intel и Toshiba, основными клиентами которых были другие частные компании, такие как Apple и Sony. Последние использовали микрочипы для производства таких товаров гражданского назначения, как персональный компьютер Macintosh и плеер Walkman. Советы так и не смогли догнать американские и японские компании по производству микрочипов, потому что, как объясняет американский историк экономики Крис Миллер, советский полупроводниковый сектор был "секретным, "сверху вниз", ориентированным на военные системы, выполняющим заказы с небольшим простором для творчества". Советы пытались сократить разрыв, воруя и копируя западные технологии, что лишь гарантировало их отставание на несколько лет. Таким образом, первый советский персональный компьютер появился только в 1984 году, в то время как в США уже было одиннадцать миллионов ПК.