Нектар любви

Глава 3

Я проснулась оттого, что солнце танцевало по одеялу моей кровати. Яркий поток света ворвался прямо в комнату, путь ему преграждала только лишь гигантских размеров пальма, листья которой трепетали от легкого бриза. Я сразу же совершенно проснулась и вскочила с кровати, с любопытством ожидая, какой вид из моей комнаты откроется мне при дневном свете.

Мне повезло, так как в моей комнате было два окна, одно из которых выходило на Шарлот-стрит, именно к нему я и подбежала вначале. Из него я могла видеть острые пики гор, покрытых темно-зеленой тропической растительностью. Их немножко загораживали высокие пальмовые деревья, а рядом росли королевские пальмы, они были пониже, со свисающими листьями, действительно немного напоминающими корону. Эти великолепные деревья завораживали, напоминая о широких песчаных пляжах и солнце круглый год. Из другого окна я могла взглянуть на внутренний дворик, где уже вовсю трудилась Пейшнс, выметая пыль назад на улицу. Это была бесполезная борьба, так как пыль поднималась вверх и вновь оседала почти на то же самое место.

— Вы просыпаться, мисс Милла? Я приносить завтрак прямо сейчас! — Широкая ухмылка этой темнокожей добродушной толстухи была такой подкупающей. Я немного понаблюдала, как ее сильные, похожие на мужские руки ловко орудовали метелкой. Она была такой успокаивающе надежной и дружелюбной и так соответствовала этому солнечному, но такому странному месту…

Когда она вновь зашла в дом, я успела забраться обратно в постель, предвкушая непривычную для меня роскошь — позавтракать в постели. Это было так приятно — лежать в ожидании завтрака и лениво раздумывать, что бы мне надеть сегодня и чем заняться в этот восхитительный день. Может, мне стоит осмотреть уединенные пляжи? А может, прогуляться по Порт-оф-Спейну, чтобы понять, что представляет собой эта маленькая столица?

Пейшнс постучалась в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла в комнату, держа поднос на вытянутых руках; выражение ее лица было мрачным.

— Они сказать принести тебе это! — с каменным видом провозгласила она, водрузила поднос мне на колени и указала на пачку бумаг, из-под которой почти не видны были тосты.

— Что это? — невинно спросила я.

— Это есть счета! — ядовито ответила она. — Мне унести их назад, мисс Милла?

— Н-нет, — неуверенно промямлила я. — Не надо этого делать. Мне хотелось бы взглянуть на них.

— Они такие же, как всегда! — мрачно заметила Пейшнс.

Она глубоко вздохнула, и я поняла, что за этим последует. Счета уже были для меня достаточным шоком, так что, пожалуй, еще одно рассуждение на тему красоты и очарования покойной мисс Айронсайд я уже не выдержу.

— Да, я знаю, Пейшнс, — сказала я так мягко, как могла. — Но мне хотелось бы подумать, что я буду со всем этим делать.

Широкая улыбка осветила ее лицо.

— Вы правда думать, мисс Милла? Вы правда думать?

Я посмотрела ей прямо в глаза.

— Да, я подумаю, — подтвердила я.

Но как только она ушла, большая часть моей уверенности испарилась вместе с ней. Что еще я могла сделать с этой кучей счетов, как только оплатить их? Я предполагала, что именно за этим их принесли мне, и я не могла не восхититься дерзостью моего дяди, хотя меня и привели в негодование его методы. Так я лежала, возмущенно поглядывая на бумаги, пытаясь решить, просмотреть ли мне их после еды или до. В конце концов я решила сначала насладиться моим завтраком и решительно выкинула их из головы, наслаждаясь восхитительным темным шоколадом, приготовленным Пейшнс, и салатом из тропических фруктов, который, по ее мнению, как нельзя более подходил для начала дня. И она была права! Небольшое количество маракуйи придавало особую терпкость остальным фруктам, которые были просто великолепны. Когда я покончила с ними, я отставила поднос и с бьющимся сердцем снова взяла в руки пачку счетов.

В основном это были счета по хозяйству. Там были налоги за дом, счета из бакалейной лавки, несколько счетов от местного портного, который только что сшил костюмы для всего семейства. Единственное, что меня позабавило во всем этом, — это странные экзотические имена, упоминаемые в счетах. Бакалейщик был явно индейцем, решила я, но кем бы мог быть портной, я просто не представляла. У него было длинное непроизносимое имя, которое могло быть греческим, или турецким, или любым другим, если на то пошло. Суммы, о которых шла речь, складывались в довольно значительное число.

Я аккуратно сложила счета на туалетный столик и попыталась забыть о них, пока я одевалась. Было уже довольно жарко, и хотя я и предполагала, что так и будет, но все равно это меня удивило. Как это отличалось от слякоти и скудного зимнего солнца, которое осталось далеко, в Англии.

Когда я спустилась вниз, дом выглядел пустынным. Я отнесла мой поднос в кухню и вымыла несколько тарелок в старинной раковине, которую я обнаружила в углу большой и неудобной комнаты. Если приложить немного фантазии и денег, то весь дом легко можно было преобразить в нечто восхитительное, но, судя по счетам, которые я оставила наверху, эти деньги вряд ли будут потрачены моими родственниками. Дом так и останется таким, каким он был и есть сейчас, викторианским, переполненным мебелью и чрезвычайно неуютным.

Когда я вышла их кухни, входная дверь внезапно открылась, так испугав меня, что я застыла в холле, затаив дыхание, пока не рассмотрела, кто это был. Это оказался Даниэль Хендрикс.

— Привет, — сказал он. — Вы одна?

Я кивнула.

— Вы всегда так вваливаетесь? — взяла я с места в карьер, внезапно почувствовав, что мои руки все еще дрожат от страха.

— Да, разумеется. Всегда! — ухмыльнулся он. — Ну как вы поживаете с вашими родственниками на этом горячем солнце?

Я откровенно мрачно посмотрела на него. Слава богу, подумала я, он не знает о счетах в моей комнате. Он бы не преминул сказать что-нибудь в высшей степени неодобрительное по этому поводу, а мне это было совсем не нужно. Мне вовсе не хотелось еще раз выслушивать нарекания в адрес моих родственников!

— Я так поняла, что они и ваши родственники тоже, — ядовито заметила я.

Он выглядел удивленным.

— Ага! Они не теряли времени, сообщив вам все подробности, не так ли? О том, что таких женщин, как моя тетя, — одна на миллион, они это тоже упомянули?

— Пейшнс говорила об этом, — призналась я, с неудовольствием поднимая эту тему. Вероятно, он очень любил свою тетю.

Он ухмыльнулся:

— Ах да! Я было совсем забыл о грозной Пейшнс. Она будет присматривать за вами, если вы ей позволите. Она просто необыкновенная, эта Пейшнс.

— Она очень добрая, — осторожно согласилась я.

Он нетерпеливо взглянул на меня, но при этом, казалось, не упустил ничего в моем внешнем виде, так что я сразу вспомнила и о своем нелепом росте, и о своем не совсем новом платье.

— Ну ладно, — махнул рукой он. — Я пришел не за тем, чтобы ссориться. Я хочу предложить вам прогуляться в саванну, чтобы показать вам окрестности. А где все остальные?

Я выпрямилась.

— Работают, я полагаю, — величественно ответила я. — Большинство людей какое-то время проводят, зарабатывая деньги, если вам это неизвестно.

— Но только не ваши кузены, — язвительно возразил он.

— Наши кузены! — сладким голоском поправила я, чтобы подразнить его, так как я сама начала сомневаться в том, что у Губерта и Уилфреда есть постоянные рабочие часы. Ведь, в конце концов, он знал их гораздо лучше, а я почти ничего не знала ни о них самих, ни о том, чем они занимались.

— Если вам угодно, — проворчал он. — Так вы едете?

Какое-то мгновение мне хотелось дать ему от ворот поворот, швырнуть ему в лицо его приглашение, так как я сама могла найти себе занятие и мне не хотелось зависеть от него, и чтобы он показывал мне все местные достопримечательности. Я бы все отдала, чтобы в этот момент появился один из моих кузенов, но никто не потревожил тишину в доме; и, если уж на то пошло, я не хотела лишать себя удовольствия осмотреть город, несмотря на покровительственные замашки мужчины, который собирался знакомить меня с окрестностями.

— Мне… мне понадобится пальто? — спросила я.

Он засмеялся. У меня появилось неприятное чувство, что он догадывается, о чем я думаю, и его позабавила моя оборонительная позиция.

— Вам ничего не понадобится, — ответил он. — Все, что вам нужно захватить, — это саму себя!

Я поспешно облизала губы, с радостью отметив, что хотя бы макияж я позаботилась нанести аккуратно.

— В таком случае — я готова, — гордо сообщила я.

Он открыл дверь, и мы вышли на улицу.

— Взбодритесь, может, вам это понравится! — поддразнивал он меня. — Только подумайте, вам больше не придется никуда ездить со мной, если вам не понравится наша прогулка.

Я виновато улыбнулась, понимая, что вела себя неблагодарно, но я ничего не могла поделать с собой. Он оказывал на меня в высшей степени будоражащее воздействие, а я вовсе не желала быть постоянно начеку! Единственный приятный момент во всем этом заключался в том, что мне не приходилось смотреть на него сверху вниз. Он был на добрых три дюйма выше меня, а для меня было так непривычно и приятно смотреть на кого-нибудь снизу вверх.

В центре Порт-оф-Спейна было чрезвычайно жарко. К тому времени, когда мы прошли всю улицу, я, по крайней мере, была вся мокрая и липкая. Даниэль Хендрикс был, несомненно, более акклиматизирован, но даже он, казалось, слегка пал духом.

— Может, поедем на машине? — наконец предложил он.

— А это далеко? — спросила я.

— Довольно далеко. — Его, казалось, позабавило то, что он забыл, что я понятия не имею, куда мы направляемся. Он сказал, что мы едем в саванну — звучало довольно фантастично и романтично, но что это такое на самом деле, я понятия не имела.

Это оказалось Королевским парком саванны, прохладный ветерок снижал жару до приемлемых размеров, так что я смогла перевести дыхание и принять к сведению, что январь в тропиках ничем не отличается от любого другого времени года. Даниэль рассказал мне, что когда-то на месте парка находилась сахарная плантация, называемая «Парадиз», но после опустошительного пожара 1808 года тогдашний губернатор вырезал весь сахарный тростник и переделал это место в пастбище, на котором беднейшие граждане могли пасти свой скот.

По моему мнению, это самый очаровательный парк в мире. Он оказался также и практичен, так как в нем располагалось много спортивных сооружений, площадок для крикета и даже конюшен, где маленькие мальчики учились ездить верхом. Вокруг парка возвышались зеленые холмы, пересеченные редкими дорогами, обнажавшими однотонную красную почву, которая, должно быть, богата железом и другими веществами, необходимым для выращивания сахарного тростника.

Но больше всего меня привлекли своей красотой деревья. Я никогда раньше не видела таких гигантов, которые были бы покрыты такими фантастическими соцветиями. Там я впервые увидела африканское тюльпанное дерево и кое-какие другие экзотические растения, которые, как сказал Даниэль, назывались «лесным пламенем», по вполне понятным причинам, — их цветы напоминали по цвету горящие поленья, так что все дерево было словно объято пламенем, особенно когда солнце, двигаясь по небу, освещало то или иное растение.

— Ну как? — поинтересовался Даниэль.

— Да уж! — с чувством ответила я. — Я и понятия не имела, что Тринидад так прекрасен!

— Неужели? — засмеялся он. — А подумайте только обо всех этих людях, которых вы отправили через свое туристическое агентство.

Я улыбнулась, с нежностью вспомнив о своем офисе.

— Это было почти так же интересно, как путешествовать самой, — робко призналась я. — Никогда нельзя было представить, в какое необычное путешествие вздумается поехать тому или иному эксцентричному типу. Мне даже нравилось разрабатывать для них схемы перелетов и все такое. Я часто задавала себе вопрос: а что происходит с ними во время этих путешествий?

— По крайней мере, вы знаете, что случилось со мной, — несколько резко напомнил он.

— Но это редкий случай. Кроме того, — добавила я, — это случилось с вами по вашей вине. Вы настояли на том, что успеете сделать пересадку за полчаса. Я же говорила вам, что этого времени может оказаться недостаточно.

— Разве? — он явно потерял интерес к беседе и растянулся на траве.

Солнце отражалось в его глазах, когда он взглянул на меня, и мне он показался довольно опасным, поэтому я прикусила язык и быстро присела рядом с ним, исполненная решимости проявлять интерес только к саванне, а не к воспоминаниям о прошедшем. Как только я присела на траву, она словно съежилась подо мной, и я с удивлением обнаружила, что достаточно легкого прикосновения, чтобы она свернула свои листочки в тонкие иголочки. Даниэль ткнул в былинку длинным, загорелым пальцем:

Через несколько минут трава снова расправила свои листочки — это походило на оживление мертвых.

— Как странно, — пробормотала я.

— Разве вы никогда раньше не видели наше застенчивое растение? — лениво поинтересовался Даниэль. — Оно напоминает мне вас. Это одна из причин, по которой я привел вас сюда.

Я была сбита с толку. Не то что я считала, что он привел меня сюда из-за моего приятного общества, но мне казалось, что им движет нечто большее, чем чувство долга перед иностранцем, впервые оказавшимся на его острове. Я была оскорблена, так как в его глазах я была такой же колючей и неблагодарной к его вниманию, как и эта трава, притворяющаяся мертвой и бесчувственной от самого легкого прикосновения.

— А каковы были другие причины? — поинтересовалась я, еще более выходя из себя, так как я чувствовала, что мой голос выдает мои чувства.

— Я хотел услышать, как вы поладили с нашими кузенами, — сухо не то спросил, не то ответил он.

— Я не понимаю, как это вас касается! — тут же огрызнулась я.

— Ну вот, вы снова, — лениво констатировал он.

— Но это не ваше дело! — настаивала я.

— А если я считаю, что это мое дело?

— О, не будьте глупым! — раздраженно бросила я, так как не знала, что еще сказать. — Я приехала сюда по собственной воле, как вы знаете. Я хотела приехать — и приехала. Со стороны дяди Филиппа было очень мило принять меня. Об этом вы не думали?

Он надвинул шляпу на глаза, так что я не могла больше видеть их выражения.

— Думал, и очень много, — протянул он.

— Ну так что же? — с триумфом воскликнула я.

— Я думаю, где же тут ловушка, — тихо сказал он. — Тут точно скрывается ловушка. Вы забываете, что я знаком с дядей Филиппом больше чем двадцать лет.

— Здесь нет никакой ловушки! — храбро заявила я.

Он молча ждал, когда я передумаю, и я уже с испугом подумала, что могу неосторожно обмолвиться о счетах, поэтому я легла рядом с ним и стала смотреть, как трава свертывается от моего прикосновения, решив, что будет более безопасно ничего не говорить вообще. Если ему не придется говорить, то и мне тоже. Я не принадлежала к тем женщинам, которые готовы не закрывать рот весь день, если рядом есть хоть кто-нибудь, готовый их слушать.

— Почему здесь должна быть ловушка? — наконец не выдержала я.

Он засмеялся:

— Потому что здесь замешаны Айронсайды. На конце их крючка есть специальные зазубрины, чтобы ловить неосторожных и невинных, а так как вы, кажется, уже заглотнули наживку целиком, я жду, чем все это закончится и кто соберет улов.

Я вспыхнула.

— Я думаю, что вы просто ужасны! — сказала я, собрав все свое достоинство. — Я не хочу больше слушать вас ни единого момента!

Я поспешно вскочила на ноги и пошла прочь, не замечая, в каком направлении иду, озабоченная только одним — не видеть больше его снисходительного лица. Неосторожная невинность, как бы не так! Может, он забыл, что я сама из Айронсайдов? А Айронсайдам не надо занимать силы воли и хитрости. Я прекрасно справлюсь сама без его помощи, и никому не стану рассказывать об этих счетах!

Я почувствовала необыкновенно сильный сладкий запах и тут же остановилась, чтобы понять, откуда он доносится. Это было самое странное дерево, которое я когда-либо видела, и я смотрела на него со все возрастающим удивлением. В моей памяти всплыло то, что я где-то читала. Разумеется, это было дерево кэннонболл — «пушечные ядра». Тут не могло быть сомнений. Ствол выглядел как майский шест с переплетенными побегами, на конце каждого находилась гроздь коричнево-красных цветов, липких на ощупь и около четырех дюймов в диаметре, их тычинки были сложены особым образом, словно паучьи лапки. Сами пушечные ядра, которые и дали дереву это название, свисали с него словно на длинных веревках. Самые большие были около восьми дюймов в диаметре, а те, которые уже упали и лежали кучками у подножия дерева, выглядели совершенно как старинные пушечные ядра, которые украшают боевые террасы древних замков по всей Европе. От приторного запаха у меня запершило в горле, но я могла представить, что кому-то он мог нравиться.

— Куда это вы собрались бежать? — услышала я голос Даниэля. Он все еще выглядел совершенно расслабленным, хотя ему пришлось идти довольно быстро, чтобы настигнуть меня.

— Мне все равно! — забушевала я. — Мне все равно, куда я иду! Я просто не хочу больше выслушивать ужасные оскорбления в адрес моей семьи!

Он вздохнул.

— Что вы хотите, чтобы я делал? — спросил он.

— Просто оставьте мою семью в покое! — безнадежно попросила я.

Он колебался.

— Хорошо, — наконец согласился он. — Если вы действительно этого хотите. — Он улыбнулся, и его глаза вновь заискрились. — Означает ли это также, что я должен оставить в покое и мисс Камиллу Айронсайд? — осведомился он довольно смиренно.

Я не знала, что отвечать. Если я скажу, что нет, то он может подумать бог знает что, а я не была уверена, что действительно хочу этого, но мне также не хотелось, чтобы он совершенно забыл о моем существовании, как будто меня и не было вовсе.

— Это зависит от… — залепетала было я.

Он громко засмеялся, и я поняла, что он видит меня насквозь. Я покраснела, но все-таки молча протянула ему свою руку. Он взял ее, и мы обменялись рукопожатием так серьезно, как два мальчика после первой ссоры.

— О боже, а вы такая обидчивая девушка! — удивился он. Он перешел на тринидадский говор и добавил: — Говорить вам, мисс Милла, что я знать все лучше, мисс Милла!

После этого мы совершенно по-дружески пошли вместе под палящим солнцем. В парке уже было много народу: школьники, которые практиковались в беге, молодые негры-конюхи в ярких шелковых рубашках, занимавшиеся выездкой лошадей, соревнуясь со своими подопечными в экзотической яркой красоте. Даниэль купил мне мороженое у ближайшего лотка и сказал, что по вечерам палатки сотнями приезжают сюда и здесь можно купить абсолютно все, начиная от цыплят и чипсов до устриц, которыми вчера угощал меня Уилфред на Шарлот-стрит.

К своему удивлению, когда мы вернулись к машине, я поняла, что уже почти обеденный час. У Даниэля был совершенно новый «мустанг», и его четкие линии сверкали полированным великолепием у обочины дороги. Сиденья были раскаленными, и мне пришлось натянуть мою короткую юбку как можно ниже, чтобы избежать соприкосновения с ними.

— М-м-м, — пробормотал Даниэль, усаживаясь на соседнее сиденье. — Вы уже не выглядите такой обескураженной, как сегодня утром. Это хорошо.

— Я не выглядела обескураженной, — запротестовала я.

— Вы испытали шок — вот каким был мой диагноз, — сообщил он ровным тоном.

— Ну, это вы испугали меня, когда вошли так неожиданно без стука и без разрешения!

Он не поверил мне, но оставил эту тему в покое. Машина заурчала, и мы помчались вниз по дороге назад в Порт-оф-Спейн. Было так приятно чувствовать, как лицо обдувается ветром, и вдыхать запах карри, доносящийся из домов индусов, сладкий аромат кустарников, усыпанных цветами и бабочками, стремящимися вкусить их сладость.

— Чем вы собираетесь заняться, пока вы здесь? — спросил он, когда мы въехали на Шарлот-стрит.

— Я не знаю, — лениво ответила я. — Так здорово ничего не делать, хотя бы какое-то время. — Я нахально ухмыльнулась. — А может, я решу ничего не делать до конца моей жизни!

Он пожал плечами:

— Может вы так и чувствуете себя в настоящий момент, но если вы перемените свое решение, то дайте мне знать.

Мои брови удивленно поднялись.

— И что тогда будет? — с любопытством спросила я.

— Дам вам работу, — серьезно ответил он. — Почему бы и нет? Я знаю, что у вас есть способности, а у меня есть чем заняться. И это совсем не будет протекционизмом, так как вам придется трудиться довольно усердно.

— Никакого протекционизма не будет вовсе, — безразлично отмахнулась я. — Я совершено не хочу иметь с вами ничего общего!

Его это, казалось, позабавило.

— Вы забываете, что мы кузены, довольно отдаленные и некровные, но все-таки кузены. — Улыбка осветила его лицо. — Поцелуемся, кузина? — нагло предложил он.

— Ни за что! — как ужаленная подскочила я, распахнула дверь машины, которая еще не успела остановиться, и с шумом захлопнула ее за собой.

Он засмеялся, отпустил сцепление, и машина проехала вперед на несколько дюймов.

— Подумайте над моим предложением, — настоятельно потребовал он. — Вам это должно понравиться!

— Ни за что! — величественно ответила я; я приехала на Тринидад не для того, чтобы работать, особенно на него!

Он жизнерадостно помахал мне рукой и ловко вписал свой «мустанг» в поток машин. Он вел машину с той же уверенностью и опытностью, с которыми делал и все остальное. Он был слишком хорош, чтобы это было правдой, и я была даже рада, что мне он не очень нравился. Жизнь была намного проще, когда он не маячил за моей спиной, в этом я была совершенно уверена. Но я почему-то все еще стояла на краю мостовой и смотрела, как он удалялся; и вошла в дом только после того, как он совершенно исчез из виду. В холле меня ожидали мои кузены. Губерт подглядывал через стеклянную дверь, чтобы узнать, кто привез меня домой. Уилфред, явно более равнодушный, сидел у подножия лестницы и читал газету.

— Хорошо провела время? — протянул он вместо приветствия.

Губерт осуждающе покачал головой:

— Ты не должна была уезжать, не предупредив нас, кузина. Наш отец в полной ярости. Он хочет знать, что ты собираешься делать с почтой, которую тебе передали сегодня утром.

— Ничего, — вежливо ответила я.

— Ничего? — повторили они хором.

— Абсолютно ничего, — спокойно согласилась я.

Уилфред надул щеки и шумно выпустил воздух.

— Не могу дождаться, — сказал он, — чтобы посмотреть, как ты будешь это говорить отцу.

Я же могла дожидаться этого момента совершенно спокойно. Я обошла его, чтобы подняться по ступенькам в свою комнату. Даниэль был прав, подумала я, глядя на себя в зеркало, я действительно выгляжу осунувшейся. Частично это ощущение создавала моя бледность, особенно заметная на фоне загорелых аборигенов, а еще во мне чувствовалось напряжение, неспособность расслабиться — вот этого я никогда ранее за собой не замечала. «А все эти проклятые счета!» — подумала я с раздражением, но уже понимала, что дело тут не только в этом. Я не представляла, как буду уживаться с моими родственниками. Я уже так давно не жила в одном доме с кем-нибудь еще, что невольно нервничала. Это было довольно глупо, но от этого нельзя было избавиться, просто запретив себе думать об этом. К тому же я была уверена, что очень скоро привыкну даже к ссорам с кузенами из-за того, кому первым пользоваться ванной, и к тому, что никогда нельзя было понять, дома они или нет; например, почему они сейчас дома, если должны быть на работе?

Тут Пейшнс закричала снизу лестницы, что обед готов. Я снова медленно спустилась вниз и заняла свое место за столом. Пейшнс внесла блюдо с огромными запеченными сладкими картофелинами и, задыхаясь, водрузила его на стол. Сладкий картофель и кукуруза в початках составляли основу почти всех обедов, которые готовили в этом доме. И то, и другое выращивали на острове, и поэтому они были очень дешевы, а это в хозяйстве Айронсайдов имело первостепенное значение.

Я видела, как внимательно наблюдают за мной кузены. Я очистила с одной стороны картофелины красную кожуру, разделила ее пополам, посыпала солью и добавила огромный кусок сливочного масла. Я всего лишь один раз до этого ела сладкий картофель, но мне он понравился, и сейчас он тоже был очень вкусным.

Обед был в самом разгаре, когда появился мой дядя. Он сел на свой стул, на его лице застыло озабоченное выражение, но как только он увидел меня, то улыбнулся.

— Я прошу прощения, что явился за стол в таком грязном виде, — вежливо сказал он. — Вы знаете, что у меня не так много времени остается на обед.

Я была так рада услышать, что хоть кто-то в этом доме работает, поэтому я улыбнулась ему в ответ, чувствуя огромное облегчение. Я беспокоилась из-за ничего, сказала я себе, просто из-за ничего! Конечно, мой дядя работает! И может, даже зарабатывает неплохие деньги!

— Я хотел бы поговорить с тобой как-нибудь на досуге, — жизнерадостно продолжал он. — Но сегодня тебе нужно устраиваться. Тебе ведь не хочется беспокоить свою хорошенькую головку нашими скучными семейными делами…

— Она не собирается ничего делать, отец, — выпалил Губерт, не в силах более хранить молчание.

— Откуда ты знаешь? — ледяным тоном спросил дядя Филипп.

Его глаза были холодными, как сталь, так что Губерт нервно проглотил еду и озабоченно взглянул на брата, ожидая поддержки.

— Ну? — безжалостно давил на него отец.

— Она с-сама сказала, — пробормотал Губерт.

Мой дядя полностью переключил свое внимание на меня:

— Ну-с, Камилла?

Я была раздражена, обнаружив, что занервничала так же, как и Губерт. Я откусила большой кусок картофеля и тщательно разжевала его.

— Кто-то положил на мой поднос с завтраком какие-то счета, — сказала я подозрительно дрогнувшим голосом и решительно прочистила горло. — Я сказала, что ничего не собираюсь делать с ними, — храбро закончила я.

Мой дядя улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

— Конечно нет, — примирительно согласился он. — Никто и не ожидал, чтобы ты оплачивала их. Я просто хотел показать тебе, как обстоят дела. Мы не можем держать здесь никого, кто не в состоянии вносить свою лепту в хозяйство. Ты ведь понимаешь меня, не так ли?

Я понимала, что после этого я должна встать и выйти из-за стола, но я не могла заставить себя сделать это. Мой дядя совсем не был похож на моего отца, но звук его голоса, внезапный блеск в серых глазах странно напомнили мне его.

— Хорошо, — сдалась я. Голос мой прозвучал хрипло и как-то беспомощно, он совсем не был похож на мой. — Я оплачу счета. Я все оплачу. Но больше никаких счетов оплачивать я не буду.

Все трое мужчин с облегчением заулыбались. Мой дядя нагнулся и потрепал меня по руке.

— Ты хорошая девушка, Камилла! — с теплотой сказал он. — Я вижу, что ты насквозь Айронсайд!

Он с новыми силами атаковал свой картофель, совершенно довольный собой.

— Живя с нами, ты будешь просто счастлива, что приехала на Тринидад, ты никогда не захочешь уехать. Разве не так, мальчики?

Уилфред и Губерт обменялись нервными взглядами.

— Так! — в унисон провозгласили они, но при этом они не выглядели такими уверенными, как их отец.