Глава 6

Даниэль отвез нас на своем «мустанге» прямо на фабрику. Пейшнс сидела сзади, то и дело всхлипывая от радости, в то время как я в угрюмом молчании сидела рядом с нашим водителем.

— Веселее, Длинные Ноги, — сказал Даниэль немного спустя с хитрой улыбкой. — Я так рад тебя видеть!

— Я бы хотела, чтобы ты перестал называть меня этим нелепым прозвищем! — свирепо потребовала я. — Разве тебя никогда не учили, что это невежливо?

Он рассмеялся от всей души:

— Туше! Но у тебя такие красивые ноги, что мне казалось, ты не будешь возражать против этого прозвища!

— А я возражаю, — заявила я, с трудом сглотнув, — я знаю, что я слишком высокая для большинства мужчин, но это не значит, что мне нравится, когда мне постоянно об этом напоминают.

Он ухитрился принять одновременно и раскаивающийся, и довольный вид и непринужденно заметил:

— Для меня ты не слишком высокая.

На это мне нечего было ответить, поэтому я снова погрузилась в молчание. Но виды и звуки города волновали меня против моей воли, и я быстро забыла о своих печалях, пока мы проезжали по просторным, усаженным деревьями улицам, мимо палаток с жарящимися початками кукурузы и горячими роти, которые готовили индусы с озабоченным выражением на лице, похлопывая тонкое тесто лопаточками, перед тем как опустить его с шипением на решетку над раскаленными углями. От всего это исходил необыкновенный аромат. Наполненный запахами специй воздух наполнял мои ноздри, напоминая мне о том, как я голодна. Я начала надеяться на то, что нас покормят на фабрике, но мне не хотелось спрашивать об этом, так как я не знала, что приготовила для нас Памела.

Рафинадная фабрика стояла немного поодаль от города. Она была окружена маленькими опытными полями, где ученые выращивали разные сорта тростника, создавая им различные условия. Тростник растет быстрее, объяснил мне Даниэль, на слегка кислой почве, при условии, что полив обильный и постоянный. Он растет действительно очень быстро, если создать ему правильные условия. В среднем прирост составляет половину или три четверти дюйма каждый день, но если не поддерживать постоянную влажность почвы в силу плохой ирригационной системы или по каким-нибудь другим причинам, то прирост падает до десятой доли дюйма. Экспериментальные участки каждый день проверяются учеными и тщательно измеряются. Таким образом выясняется, какие сорта тростника подходят для той или иной почвы. Казалось, что на плантациях Хендрикса было под контролем абсолютно все.

— Мы начнем уборку тростника весной на большинстве наших полей, — сказал он, указывая на одно или два бесконечных поля, которые, как мне показалось, были почти готовы к уборке. — Мы сажаем осенью, а убираем спустя четырнадцать или шестнадцать месяцев на большинстве наших полей. На некоторых полях, я считаю, уборку можно производить уже спустя двенадцать месяцев.

Все это показалось мне довольно странным. Я попыталась думать о себе как о владелице плантаций, чей доход будет зависеть от урожая, который окружал меня сейчас, но это было выше моих сил. Камилла Айронсайд совершенно другой тип девушки! Все было так непросто!

Мы прошли мимо гигантской силосной башни, где хранился сырой тростник, и зашли в офисный блок, который был мозговым центром всего производства. В конце коридора я увидела дверь, на которой висела золотая табличка с именем Даниэля, но он не стал заходить туда, а пригласил меня в другую комнату, где нас ждала Памела. Она привычным движением подставила ему свое лицо для поцелуя, а потом поприветствовала нас милой улыбкой, которую я так хорошо запомнила с того момента, когда впервые увидела ее в аэропорту.

— Как я рада, что ты смогла приехать! — воскликнула она. — Это твоя горничная? Она может подождать здесь?

Я взглянула на Пейшнс, которая уже удобно расположилась в кресле с пестрым журналом в руках, который она неизвестно где раздобыла.

— Я ждать, — покладисто согласилась она. — Я ждать здесь.

Памела мило кивнула.

— Даниэль пойдет с нами, — радостно объявила она. — Он гораздо больше знает о всех процессах, чем я. — Она весело хихикнула. — Сказать по правде, я никогда не впадала в восторг от всех этих механизмов.

Даниэль очень серьезно отнесся к своим обязанностям гида. Он настоял на том, чтобы я осмотрела все производство, не важно, понимая при этом, что происходит, или нет.

— Очень важно, чтобы те, кто выращивает тростник, понимали, как потом он будет перерабатываться, — важно заметил он. — Это единственная рафинадная фабрика на острове. Остальной сахар-сырец приходится отправлять на кораблях в разные части мира. Но очевидно, гораздо удобнее, если мы сможем завершить весь процесс здесь, на Тринидаде. Это принесет большую выгоду нашей экономике и покончит с безработицей.

Я пыталась выглядеть заинтересованной, пока мы наблюдали за первым процессом, называемым аффинацией. Сахар поднимался со дна силосной башни на специальных креплениях. К нему добавлялся сырой сироп, произведенный из предыдущей загрузки сахара, получаемая смесь, состоящая из кристаллов и сиропа, называлась магмой. Это я еще могла понять. Я наблюдала, как ее загружают в центрифуги, вращавшиеся со скоростью тысяча двести оборотов в минуту. Центробежная сила проталкивала эту смесь через ячейки во внешнюю часть машины, где сахар скапливался огромной стеной белых кристаллов. Тут же пускалась горячая вода, очищающая сахар, который падал огромными кучами под машину. Добавлялась еще горячая вода и получаемый сироп разделялся на две части: большая часть кипятилась в огромном вакуумном котле, чтобы восстановить нужную концентрацию, а остальная откладывалась для того, чтобы произвести в дальнейшем следующую порцию магмы.

— Становится жарко просто от того, что смотришь на все это, правда? — вздохнула Памела.

Ей было скучно, и она выглядела усталой. У нее не было страсти Даниэля к сложным процессам, в результате которых получались сахарные кубики, которые затем оказывались на ее столе. Она выросла среди сахара, и он уже успел ей осточертеть. Это просто читалось на ее лице.

— Почему ты здесь работаешь? — с любопытством спросила я.

Она слегка покраснела:

— Меня это устраивает. — Она мило пожала плечами. — Но скоро я уже не буду работать. На Тринидаде есть чем заняться, кроме выращивания сахара.

Я посмотрела на вдохновленное лицо Даниэля, и почему-то мне стало ее жаль. Даниэль жил только сахаром, и его жене вряд ли удалось бы игнорировать его энтузиазм. В моей голове звучали слова популярной песенки, которую я услышала много лет назад в Лондоне: «Сахар по утрам, сахар по вечерам, сахар в половине третьего. Сахар, сахар, сахар — сахар, это ты!» Эти слова вполне могли быть девизом Даниэля.

— Следующий этап, — сказал он, словно в подтверждение моих мыслей, — называется карбонизацией. Сироп, который мы только что видели, фильтруется и поступает сюда.

Мы осторожно подошли к тому месту, где начинался этот следующий этап.

— Смотри, — предупредил он меня. — Отсюда все хорошо видно.

Он очень подробно стал объяснять, что происходит после того как в смесь добавляют известь и углекислый газ. После это раствор снова фильтровался, после чего центробежные насосы проталкивали жидкость в огромные цистерны, которые затем пропускаются через многочисленные резервуары, наполненные углем.

— Почему уголь? — спросила я, совершенно сбитая с толку.

Даниэль так и вцепился в меня:

— Выяснилось, что уголь лучше всего абсорбирует все инородные элементы, которые еще присутствуют в сахаре. — Его глаза горели от восторга. — На самом деле все это очень интересно, — сказал он извиняющимся тоном, увидев, что внимание Памелы уже давно не сосредоточено на его излюбленном предмете. — Видишь ли, через несколько дней уголь устает. Это видно по тому, что жидкость, которая появляется из цистерн, становится немного обесцвеченной. После этого нам приходится открывать цистерны, вычищать из них сахар и удалять весь уголь и обжигать его в печах до тех пор, пока он вновь не очистится. Мы используем один и тот же уголь снова и снова в течение почти четырех лет!

Я посмотрела на жидкость, вытекающую из цистерны, надеясь, что смогу заметить в ней что-то особенное, но так ничего и не заметила. Жидкость была бесцветной, как вода.

Следующей стадией была кристаллизация этой жидкости. Кипячение сахара было самым сложным и высокотехничным этапом. Оно производилось в вакуумных чанах, которые были снабжены стеклянными окошечками, чтобы наблюдать за тем, что происходит внутри. Оператор может контролировать размеры кристаллов, и от его умения зависит, чтобы процесс кристаллизации проходил в нужном темпе. После этого маскьют, как теперь называется сахар, проходит через очередную серию центрифуг, которые отбрасывают оставшийся сироп. Сироп после первого и второго отжима снова проходит через угольные фильтры, чтобы сахар не пропадал; но последний отжим полностью обесцвечивает сахар, так что сироп после него идет на изготовление золотистого сиропа и мягкого, влажного цветного сахара.

После этого мало что оставалось: только подсушить сахар в грануляторах, которые оказались огромными вращающимися барабанами, сбрасывающими зернышки сахара через металлические ячейки в вибрирующее решето. Должна признаться, что я получила удовольствие, глядя, как кристаллический сахар формируется в огромные пласты, как они вращаются в центрифугах, сушатся в печи, а больше всего мне понравилось, как он затем режется на кубики специальной гильотинкой, которая с таким аппетитным хрустом взрезала твердый сахар. Даниэль окунул в него руки и выловил для меня кусочек все еще теплого сахара, чтобы я попробовала.

— Сахар на десерт! — сказал он с улыбкой.

Я попробовала и нашла его немного слаще, чем тот сахар, который я пробовала до этого. Я заметила, что Памела решительно сунула свой кусочек в карман и двинулась к двери. Наш визит, так я поняла, подошел к концу. Мы посмотрели все, что было намечено на этот день.

Памела решительно вела нас назад в свой кабинет.

— Ты не хочешь умыться? — спросила она. — Я приготовлю кофе, это нас немного взбодрит.

У нее была своя умывальная, соединенная с ее кабинетом и отделанная в розовых и белых тонах. Я подумала, что цвета она, вероятно, выбирала сама, так как они как нельзя лучше соответствовали ее хорошенькой внешности. Она стояла рядом, пока я мыла руки, и строила мне гримасы.

— Даниэль такой странный, что заставил тебя все это осмотреть! — внезапно сказала она. — Кому это нужно?

— Я думаю, он решил, что я должна узнать хоть что-то об этом, — неуверенно ответила я.

— А я думаю, он сам не смог устоять перед соблазном еще раз обойти всю фабрику, — прокомментировала она. — Может, это и глупо, но там стоит такая жара, что я превратилась в какую-то мочалку.

Я бы никогда не употребила это слово, описывая ее. Она выглядела совершенно свежей, даже ее платье выглядело идеально выглаженным, в отличие от моего, хотя она вовсе и не стремилась произвести впечатление безупречности.

— Кофе, без сомнения, будет очень кстати, — твердо сказала я, втайне надеясь, что мне наконец дадут чего-нибудь поесть.

— Да, я тоже так думаю, — без особого энтузиазма согласилась Памела. — Я бы с радостью отвезла тебя прямо домой, но я не могу уехать отсюда до окончания рабочего дня. Ты ведь не возражаешь?

— Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь? — предложила я, представив, что мне нечем будет заняться весь день.

— Да, думаю, что ты можешь мне помочь, — задумчиво сказала Памела. — А как же твоя горничная?

— Пейшнс? — Я рассердилась на себя за то, что совершенно забыла о ней. — Я даже и не знаю, — призналась я. — Может, у Даниэля есть какие-нибудь предложения…

— Да, наверное, — согласилась Памела, слегка скривив губы. — Но я не думаю, что мы должны взваливать все наши проблемы на него, ведь так?

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

— О, — сказала она, — может, я все неправильно поняла, но разве не он будет управлять твоим имением, когда ты выкупишь его у моих родителей? Попечитель или что-то в этом роде? Разве не так он будет называться?

— У него будет право сказать свое веское слово, — чопорно пояснила я, — но, разумеется, он не будет управлять имением. Этим займется мой дядя с помощью моих кузенов.

Памела невесело рассмеялась.

— Ты же не хочешь, чтобы я этому поверила! — фыркнула она. — О, в самом деле!

— Верь или нет, но так все и будет, — ответила я как можно спокойнее. — Может, все-таки выпьем кофе?

Пейшнс и Даниэль обменивались воспоминаниями, когда мы вернулись назад в офис. Пейшнс как раз вспоминала какой-то случай с Даниэлем и его теткой, и она просто излучала счастье.

— Ты был просто озорник, и это правда! — смеялась она над ним.

— Ну уж не такой я был плохой, не так ли? — подтрунивал он.

— Ты был плохой! — она погрозила ему пальцем. — Но ты не был такой плохой, как другие были!

— Ну, это что-то! — засмеялся он.

Тут он поднял глаза, увидел нас и указал мне на соседний стул.

— Она может сесть здесь, — быстро сказала Памела, выдвигая стул у второго стола в кабинете. — Она предложила мне свою помощь сегодня.

Даниэль поднялся и отряхнул свои элегантные брюки.

— Она не за этим сюда приехала, — довольно любезно возразил он. — Я отвезу ее и Пейшнс в поместье, чтобы они познакомились с твоими родителями. Нам есть что обсудить всем вместе, а вечером я уже смогу позвонить Аарону и сообщить результаты.

Памела надула губки. Это была первое проявление непростого характера, который я разглядела за ее хорошенькой внешностью.

— Это нечестно! — угрюмо сказала она. — Я пригласила Камиллу приехать, а оказывается, я единственная, кто совсем не пообщается с ней.

Даниэль слабо улыбнулся.

— Да, тебе не повезло, — признал он. — Не важно, тебе уже недолго осталось быть работающей девушкой!

Он с удовлетворением наблюдал, как порозовели щеки Памелы, придавая ей, как никогда, сходство с красотками, изображенными на коробках с шоколадом.

— Где же кофе, который нам был обещан?

Кофе появился, и Памела, вновь обретя хорошее настроение, разлила его нам по чашкам, суетясь, чтобы у всех было достаточно и сахара, и густых сливок, которые она вытащила откуда-то из ящика своего стола. Пейшнс и я пили с жадностью, так как мы уже совершенно оголодали к тому времени и мечтали только успеть выпить еще по одной чашке до того, как Даниэль скажет, что пора ехать.

Даниэль поспешил к машине, едва мы выпили кофе, многозначительно глядя на часы. Еще не было четырех, но я вынуждена была согласиться с ним, что нам пора спешить, если мы хотели осмотреть сегодня все поместье Лонкветов. Он показал мне первые костры, горевшие на плантации, которая должна была стать моей. Так уничтожался ненужный мусор перед тем, как начать серьезную уборку тростника. У меня по спине прошла дрожь, когда я увидела, как языки пламени продираются сквозь яркую зеленую массу тростника. Я взволнованно наблюдала за оранжевыми языками пламени и вдыхала удушливый запах, который распространился на мили вокруг.

— Мистер и миссис Лонквет жалеют, что им приходится продавать поместье? — спросила я, внезапно почувствовав жалость к хозяевам из-за того, что они лишаются всего этого.

— Я так не думаю, — ответил Даниэль. — Они не прирожденные сахарные люди. Они, конечно, проделали все необходимые улучшения в своем поместье, но никогда это не являлось для них делом всей их жизни, как для некоторых из нас.

Я смогла воочию убедиться в некоторых этих улучшениях, пока мы ехали вдоль длинных рядов тростника к дому, в котором жили Лонкветы. Я увидела жалкие хижины, построенные из пустых ящиков из-под фруктов и пальмовых листьев, в которых жили сезонные рабочие, приезжавшие только в сезон уборки и посадки. Но гораздо больше было недавно построенных домиков на две комнаты, в которые, как уверял Даниэль, была проведена вода, а вокруг были разбиты маленькие садики. Они выглядели гораздо привлекательнее, чем лачуги, в них было явно удобнее жить, но, честно говоря, их внешний облик был довольно отталкивающим.

И тем не менее дом самих Лонкветов был одним из самых красивых, которые я когда-либо видела. Это был двухэтажный особняк, который грациозно возвышался над полями сахарного тростника. Разбитый вокруг сад радовал глаз своей дикой пышностью. У дома была загнутая крыша, которая слегка напоминала китайские пагоды, а закрытые ворота охраняли два китайских каменных льва.

Даниэль поставил машину под деревом. Мы вошли в дом, и он прокричал, что мы приехали. Наверху послышался звук захлопнувшейся двери, и несколько минут спустя по ступенькам заспешила миссис Лонквет, пожилой и не такой красивый вариант своей дочери, ее высокие каблучки звонко стучали по полированному полу.

— О боже, вы уже приехали! Но вы не взяли с собой Памелу? Разве вы сразу не поехали на фабрику? Даниэль, как я рада видеть тебя! — она повернулась ко мне, мгновенно оценив мою внешность одним проницательным взглядом. — Памела мне все о вас рассказала. Не красавица, так она сказала, но производит впечатление! Ну, стоит ли мне соглашаться с ней? Какие у вас красивые ноги, дитя мое! Неудивительно, что вы носите мини-юбки! Вы можете себе это позволить!

Я не очень уверенно улыбнулась и свирепо взглянула на Даниэля. Он открыто смеялся надо мной, в то время как я пыталась сделать вид, что моя юбка на несколько дюймов длиннее, чем она была на самом деле; хотя зачем я это делала, я и сама не понимала. Я носила мини-юбки с того времени, когда они только появились, и неодобрение этой женщины ничего не могло изменить.

— А разве Памела не носит мини-юбки? — агрессивно спросила я.

Миссис Лонквет издала легкое хихиканье.

— Не думаю, что они так же популярны на Тринидаде, как и в свингующем Лондоне, — засмеялась она, в ее устах «Лондон» прозвучал так, как будто находился на другой планете. — Кроме того, — продолжала она, — у Памелы нет ваших прекрасных ног!

У нее это опять прозвучало так, как будто это было явным достоинством — не обладать ногами, которые были достаточно длинны и стройны, чтобы фигурировать на рекламе чулок.

— Это точно! — вклинился Даниэль.

Он явно чудно проводил время. Неудивительно, что он так любил Лонкветов.

— Но кто там в твоей машине? — спросила миссис Лонквет, понижая голос до шепота. — Может, нам следует попросить ее войти?

Даниэль вышел и привел Пейшнс в дом, затем представил ее горничным Лонкветов и убедился, что она передана в надежные руки. Все это время миссис Лонквет продолжала болтать. Она рассказывала о своем первом приезде на Тринидад со своим мужем, о том, как они купили поместье, все эти истории постоянно перемежались воспоминаниями о том, что как-то сказала и что сделала Памела.

— С нашей стороны было непростительно связывать такую девушку, как Памела, с этими местами, но мы всегда знали, что она сможет постоять за себя. Хорошее воспитание не скроешь, как говорится. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Памелу никогда ни к чему не принуждали, и она всегда получала все самое лучшее, поэтому естественно, что она ждет от жизни только самого хорошего, вы так не считаете?

— Да-да, полагаю, что так, — рассеянно ответила я.

— Я знала, что вы согласитесь! — промурлыкала миссис Лонквет. — А теперь расскажите мне все о себе. Я слышала, что вы родственница Филиппа Айронсайда?

— Я его племянница, — бесцветным голосом проговорила я.

— Ах вы бедняжка! Как это, должно быть, ужасно для вас! — посочувствовала она. — Памела, разумеется, знакома с его двумя мальчиками. Я имею в виду, хотя все это так ужасно, но нельзя же полностью избежать этих людей, ведь так? Но я слышала, что они все очень опустились. Я даже, — она понизила голос до шепота, — слышала, что они не всегда безупречно чистые!

Я подавила смех и почувствовала, что во мне просыпается самая настоящая ярость из-за того, что о моей семье говорят таким образом.

— Мне кажется, что они принимают ванну довольно часто, — смогла выговорить я относительно спокойным голосом.

Я встретилась глазами с Даниэлем, когда он возвращался в комнату, и он, должно быть, увидел признаки пробуждающейся во мне бури, и его губы заметно дрогнули.

— О чем вы говорили? — осторожно спросил он.

— Я рассказывала этому милому ребенку об этих ее ужасных родственниках! — пояснила ему миссис Лонквет. — Разумеется, в таком маленьком местечке, как Тринидад, невозможно полностью избежать общения с ними, я знаю. Должно быть, это создает кучу проблем для бедной девушки!

— Мисс Айронсайд живет у своего дяди, — бесстрашно объявил Даниэль.

Миссис Лонквет тут же замолчала. Она смотрела на меня довольно долго, ее глаза стали совершенно круглыми.

— А она знает? — глухим голосом спросила она Даниэля.

— Что знает? — тут же осведомилась я.

Даниэль выглядел смущенным.

— Ничего особенного. Несколько лет назад ходили неприятные разговоры, когда твой дядя продавал поместье. Мне казалось, что тебе уже говорили об этом.

— Именно так, — мрачно сказала я. — Ты сам предупреждал меня, когда мы еще толком даже не познакомились. Аарон рассказывал мне что-то более или менее похожее на правду, но слухи — это нечто совершенно другое. Мне казалось, что вы не должны опускаться до сплетен о других людях!

Миссис Лонквет придвинулась ближе:

— Но, моя дорогая, ты же не можешь знать все подробности! Просто не можешь. Разве ты знаешь…

— Не сейчас, миссис Лонквет! — решительно прервал ее Даниэль.

— Нет, сейчас, — ровно сказала я. — Я хочу знать точно, о чем именно судачили.

— Сейчас уже почти не судачат, — уверила меня моя хозяйка, явно сгорая от нетерпения поделиться со мной пикантными подробностями. — Но тогда об этом говорили, и очень много!

— Миссис Лонквет… — беспомощно пробормотал Даниэль.

— Нет-нет, она хочет это услышать! — настаивала миссис Лонквет. — Разумеется, во всем виноват Филипп, нельзя винить в этом мальчиков, хотя они могли вмешаться и что-нибудь сделать. Они вовсе уже не были такими маленькими! К тому времени Филипп уже довольно долго владел своим поместьем, и это было проклятое, захудалое место. Все остальные, кто владел плантациями по соседству, не хотели, чтобы его тростник поступал на ту же фабрику, что и наш. Ведь он совершенно не боролся ни с сорняками, ни с болезнями, которые поражали растения. Абсолютно ничего не делал! Так что не было ничего удивительного в том, что он имел на нас зуб. А затем разразился скандал. Он стал экономить на рабочих. Я подозреваю, что у него было туго с деньгами, но ведь все равно нельзя было этого делать, не так ли? К Хендриксу ушло большинство его рабочих. Ведь их положение стало просто ужасным. У них не осталось денег — ничего! Но Филипп просто впал в ярость, что кто-то переманивает его людей. Он поджег поместье Хендриксов — а тростник вырос только наполовину — и стал подбивать рабочих бастовать. Это было ужасное время для всех нас!

Миссис Лонквет усиленно захлопала глазами. Это явно было ужасно для большинства людей, подумала я, чувствуя, что меня слегка подташнивает, но не могло быть сомнений в том, что она наслаждалась каждой минутой тех распрей. Я уже представляла, как она вздымает руки в наигранном страхе, при этом вытряхивая все подробности из каждого, кто появлялся на ее пороге. Мои глаза устремились на Даниэля в надежде, что он разуверит меня. Но он выглядел невыносимо печальным.

— Это была вина не только Филиппа, — авторитетно заявил он. — Мы все знали об этом. Тем не менее мы все вздохнули с облегчением, когда он решил продать поместье.

Я кусала губы.

— Твоя тетя была тогда еще жива? — спросила я, хотя сама не понимала, почему я подумала о ней.

— Да, она была жива, — удивленно ответил Даниэль. — Именно потому, что она просила об этом, моя семья выкупила поместье Филиппа.

— Понятно, — тихо произнесла я.

— Нет, тебе ничего не понятно! — воскликнул он. — Он просто не смог справиться с управлением, вот и все. Очень легко раздувать из этого историю, но это тот самый случай, когда человек не смог воспользоваться преимуществами современных методов производства. Он считал, что большое количество рабочих рук — это лучше, чем использование современных технологий. И он не был одинок! — горько добавил он. — В этом вся история сахарной промышленности в Вест-Индии. Остатки проклятого рабства — так можно это назвать.

Но миссис Лонквет так не считала.

— Даниэль всегда оправдывал его, — строго заметила она. — Но те из нас, кто пострадал от действий вашего дядюшки, вряд ли могут быть столь же благородны. Слава богу, у него больше нет шансов на возвращение, чтобы снова начать нас морить.

— У него есть все шансы на это, — быстро сказала я.

Даниэль встал, в отчаянной попытке остановить меня, но я знала, что должна это сказать.

— Когда я куплю поместье, то мой дядя будет управлять им вместо меня. Я думала, что это понятно и так.

Миссис Лонквет сначала побагровела, а потом стала смертельно бледной.

— Памела знает об этом? — зашипела она на Даниэля.

Даниэль кивнул.

— Ваш муж тоже знает об этом, — добавил он успокаивающе.

— Тогда почему мне ничего не сказали?

Даниэль пожал плечами.

— Вы переезжаете в Нью-Йорк, — напомнил он ей. — Разве вам будет не все равно?

— Я… я… — она с трудом овладела собой и натянуто улыбнулась. — Филипп и я никогда не ладили, — призналась она, поджав губы. — Я не хочу даже думать о том, что он поселится в этом доме.

Даниэль покачал головой:

— Я бы не стал заострять на этом внимание. Аарон и я будем присматривать за этим местом. Кстати, Камилле лучше осмотреть поместье до того, как стемнеет. Так как ваш муж еще не приехал, может, будет лучше, если я сам все покажу? Мы не задержимся.

Он почти насильно вытолкал меня за дверь, и я поняла, что он сердит, как никогда раньше. Он скорее сердился на меня, чем на миссис Лонквет, и я подумала, что это несправедливо. Я даже немного испугалась, когда он обернулся и посмотрел на меня, как только мы вышли из дома.

— Разве так необходимо было это делать? Разве не ясно, что она может приостановить сделку, если ей что-то не понравится?

— Ну и что? — мрачно сказала я. — Я не боюсь ее, точнее, ее злого языка!

Он нетерпеливо взглянул на меня.

— Я готов задушить тебя! — внезапно сказал он.

— Но это все неважно, — возразила я, чувствуя гораздо большую уверенность, чем раньше. — И я отказываюсь идти на компромиссы, когда люди считают, что могут говорить все, что угодно, о моей семье и что это сойдет им с рук!

— Не важно! — закричал он на меня. — Не важно! Я расскажу тебе, насколько это было не важно. Это значило, что я так и не увидел свою тетку до самой ее смерти. Это означало, что она провела свои последние дни в изоляции. И это означало падение всей семьи. Мнения разделились. Те, кого я считал моими друзьями, отказывались говорить со мной, потому что моя тетка была женой Филиппа. Я не хочу, чтобы опять все повторилось. Это понятно? Ты приехала сюда и хочешь купить это поместье, и мы станем друзьями! Филипп, Губерт и Уилфред, Аарон и ты, и я собираемся управлять этим поместьем в полном согласии, что бы ни случилось, это ты понимаешь?

Я кивнула. Его руки так и впились мне в плечи, но я и не думала протестовать. Я никогда не видела, чтобы мужчина вскипал, словно гейзер, и я была удивлена, что он так остро воспринимает все, что случилось так давно. Затем, совершенно неожиданно, он наклонил голову, и вот его губы уже прикоснулись к моим, и он целовал меня, и что самое ужасное, я отвечала на его поцелуй с такой страстью, как будто от этого зависела вся моя жизнь.

Я даже не услышала ни шума подъезжающей машины, ни того, как раскрылись ее двери и кто-то вылез из нее. У меня перед глазами вдруг появилось перекошенное лицо Памелы, и я услышала свое хихиканье.

— Неужели это так необходимо? — поинтересовалась она с изысканной вежливостью. — Разве нужно это делать именно здесь?

Загрузка...