Нелегал

Глава 10

С господином Хлопониным мы, наконец, сели в поезд, идущий в Москву. Сказать сели, это значит, ничего не сказать о нашей посадке.

В нашем с тобой городе, Наталья, есть такая хитрожопая привычка у людей, ждущих транспорта - выходить на проезжую часть дороги впереди пришедших ранее, препятствуя движению автобуса или троллейбуса, и толпой ломиться в дверь, хотя по одному и в очередь посадка происходила бы быстрее, спокойнее, и больше людей вошло бы в автобус.

В марте 1918 года во Владивостоке была именно такая же ситуация с посадкой в поезд. Правда, люди были с мешками и баулами, с винтовками, кое у кого были и пулеметы. Посадка напоминала штурм крепости. В вагоне третьего класса мешки и узлы цеплялись за разные металлически части, люди застревали, сзади давили, перескакивали через людей, застрявших в проходе, прыгали на свободные лавки, расставляя руки в знак того, что эти места заняты. Где-то уже начиналась потасовка за места.

Наконец вагон тряхнуло, дернуло, и поезд медленно потащился по рельсам, попыхивая черным дымом сусуманского угля.

Вагон не был похож на любой пассажирский вагон любого класса в любой европейской стране и даже в странах Латинской Америки.

С левой стороны вагон был поделен на отсеки. В каждом отсеке было по две поперечные полки для сиденья, по две подвесные полки для лежания, по две верхние полки для вещей. С правой стороны вдоль вагона в пределах отсеков были устроены полки для сиденья, лежания и для багажа. В начале вагона была маленькая комнатка для проводника, рядом с ней печка с бачком для кипячения воды. С другой стороны вагона была маленькая комнатка-туалет. Вагон освещался двумя жестяными фонарями, которые висели над входом и выходом из вагона. Свечки в фонарях еле светились. Обстановка убогая.

Постепенно свалка в вагоне рассосалась. Вещи были растолканы по углам, люди разместились на верхних и нижних полках, причем на верхних полках лежали и по два человека. Не будешь же все время стоять на ногах или лежать в проходе.

Примерно часа через два мы подъехали к станции Угольной, где производилась дозаправка углем и водой локомотива и второй штурм вагонов людьми, желающими уехать на Запад. Мы, еще недавно чуть не дравшиеся за места в вагоне, дружно объединились для защиты своих мест, не давая пройти к нам ни через тамбур, ни через дверь. В вагон мы впустили только выходившего проводника и немецкого солдата, говорившего на ломаном русском языке и возвращавшегося из русского плена с мандатом Владивостокского ревкома, как представителя братского пролетариата Германии.

Затем каждый пассажир достал свои съестные припасы, как будто он специально садился в поезд только для того, чтобы с аппетитом покушать. По всему вагону поплыли запахи вареного и жареного мяса, соленой рыбы, сала с чесноком, репчатого лука, ядреной самогонки и китайской рисовой водки. В воздухе поплыли синевато-сизые клубы дыма от папирос и самокруток. Почему в России практически не было сигарет, я не знаю до сих пор. Производство папирос приводило к неоправданно большому расходованию плотной бумаги хорошего качества, которая попросту выбрасывалась на ветер. Сами русские про папиросы говорили так: метр курим, два - бросаем.

Прежде незнакомые люди знакомились друг с другом, угощали голодных, объединяли свои запасы в артель. Немецкого солдата пытались угощать со всех отсеков, объясняя, что немцы по русскому примеру должны сбросить своего Вильгельма и совершить пролетарскую революцию. Война закончится, и немец с русским будут братьями по коммунизму. Другие говорили, чтобы немцы не слушали своих большаков и дали волю крепкому хозяину, который и всю страну накормит, и с заграницей торговать будет. Немец согласно кивал на все предложения и через час напился так, что у него сил не было не то что головой кивать, но и двигаться. Придвинутый к стенке отсека, он мирно похрапывал за спинами гостеприимных попутчиков.

Действительно, странный народ эти русские. Озлобленные отсутствием возможности уехать, они были готовы на все. Устроившись в поезде, дружно защищали общие места. Покушав и выпив, становились добродушными и гостеприимными. Наутро им было стыдно за проявленную, с их точки зрения, душевную слабость, что выражалось в натянутости отношений с вчерашними собутыльниками. А, может быть, было жалко "на халяву" съеденных продуктов и выпитой водки.

Интересное это слово "халява". По-украински это сапог. "Халява" - значит прикинуться сапогом, как это делается непонятно, или съедать чужое и бесплатное, не чувствуя угрызений совести. К обеду все просыпаются окончательно, подходит время обеда, все достают уменьшившееся количество пищи и все начинается снова с поцелуями, объятиями и драками.

Поезд останавливался почти на каждой станции. Непривычные названия врезались в память: Раздольная, Уссурийск, Озерная падь, Сибирцево, Спасск-Дальний, Шмаковка, Губерово, Вяземская, Верино, Хабаровск. На станциях покупали, выменивали или просто отбирали продовольствие, выносимое местными жителями. Здесь же шла бойкая торговля самым разнообразным добром, которое вряд ли крестьяне или рабочие могли купить себе честным путем: продавались различные типы часов, и золотые, и серебряные, и хромированные; картины и портретные миниатюры; меховые изделия, шапки, воротники, шубы овчинные и бобровые. Я показал Аркадию Михайловичу купюру в десять долларов, якобы оставшуюся у меня от заграничного путешествия, и он мигом обменял ее на кучу всевозможных припасов, не забыв и о крепком напитке, от которого драло горло и не хватало воздуха для дыхания.

Перед Хабаровском я вышел в тамбур, чтобы немного подышать свежим воздухом и дождаться своей очереди в туалет. Немного позже, в тамбур вошел немецкий солдат, готовившийся выйти в Хабаровске. Попросив у меня прикурить сигарету, солдат произнес пароль, данный мне Густавом, выслушал отзыв и по-немецки сообщил, что для меня приготовлена военная форма и документы в районе станции Ново-Николаевская, ее местонахождение указано на переданной мне схеме. Докурив сигарету, солдат, не прощаясь со мной, пошел к выходу и больше я его никогда не видел.

Значит, Густав не спит, обеспечив мне сопровождение от Владивостока до Хабаровска. Не исключено, что меня сопровождали от самого Берлина, и будут сопровождать и дальше. Сопровождающие могут ко мне и не подходить, но интересно было бы узнать, кто это может быть. А вдруг Аркадий Михайлович и есть мой сопровождающий? Ерунда. Я сам был инициатором знакомства с ним.