Ненужный

Пролог

Лето в тот год сворачивалось рано. Всего неделю назад стояла жара, и от мошкары не было спасения, а уже в последнюю неделю августа на Хартын-Алынью упали первые заморозки. Для промысловика это значило только одно: пора снаряжать лодку и выходить по открытой воде в тайгу, чтобы успеть подготовить зимовья, пока Енисей не встал на зиму.

Андрей с говорящей фамилией Ненужный был хоть и молодым, но опытным соболятником. Позади — шесть удачных сезонов. За эти годы промысел превратился в единственный способ заработка. Труд тяжелый, но променять его на что-либо другое было уже невмочь. Зацепила, заворожила тайга. Увела и влюбила в себя, будто ведьма. И спасу не было ему от тех тягучих летних месяцев, когда приходилось справляться по домашнему хозяйству и заниматься подготовкой к новому сезону.

И баба, вроде, есть. Но жизнь полной грудью удавалось вдохнуть лишь в одиночестве. И не плохая ведь баба! Верная, хозяйственная, принципиальная. Для промысловика, уходящего на полгода, иной и не надо. С детьми, правда вот, не выходит. Не дал Бог пока. Но ни он, ни она веры не теряли. Ждали, любили, что было времени и сил, надеялись.

Андрей глубоко в душе подозревал, что и не нужны ему особо эти дети. Бабе вот только тоскливо одной всю зиму. Тяжко. Вот ей бы не помешала пара-тройка крикливых и сопливых.

Потому первые заморозки были, как спасение. Как колокольный звон, отрывающий от муторошного, гнетущего сна. Первый звоночек, указывающий на то, что пора готовиться к настоящему промыслу. Пора выезжать на свой участок, завозить провизию в зимовья, чтобы в сентябре вернуться и остаться уже до весны.

Завтра в утро надо было выходить на реку. За окнами стемнело. Лодка подлатана и проверена. Вся провизия упакована, поняга собрана. Андрей уже заканчивал со снаряжением, когда услышал на крыльце знакомые шаги. За седьмой год совместной жизни ее шаги он не спутал бы ни с чьими другими. Анна вошла, в доме сразу же повисла необъяснимая тревога. Лицо ее и поза подсказывали, что случилось что-то неладное.

— Чего там? — не выдержал Андрей тягостного молчания жены.

Она была запыхавшейся и тяжело дышала.

— Да говори уже! Не томи!

— Там к тебе эти… — она махнула рукой через плечо, — Крутые какие-то. На джипе.

— Какие крутые? — не понял Андрей и тревога усилилась. В ответ жена только пожала плечами и отерла ладони о фартук.

Не хватало еще незваных гостей перед самым выходом. На джипах в здешних краях ездят либо бандиты, либо инспектора из охотнадзора. Ни от тех, ни от других хорошего ждать было нечего. Ненужный отставил в сторону понягу и вышел во двор. Сквозь щели дощатого забора виднелся голубоватый свет ярких фар. Автомобиль мерно урчал не заглушенным двигателем.

Распахнулась передняя пассажирская дверь и из-под нее на пока еще зеленую траву ступила миниатюрная женская нога в красной туфле на высоком каблуке. Андрей даже хрюкнул от удивления. В их селе такие ноги, да еще и в такой обуви, наверное, и не ходили никогда. Наружу вышла блондинка в бежевом плаще. Ее губы сияли ярко-красной помадой, а кожа на лице напоминала теплый воск. Девушка неуклюже ступала по неровной целине, при этом неотрывно всматривалась в лицо Андрея. Слепящий свет фар не позволял в полной мере разглядеть гостью, но чем ближе та подходила, тем крепла уверенность, что это именно она. Та, о ком Ненужный всеми силами старался не думать все последние годы.

— Боже, я тебя не узнала, — она залилась незлым, веселым смехом, — Такой дядька солидный. Борода! Привет, Андрюш.

Она подошла вплотную и чмокнула его в щеку.

— Привет, — бросил промысловик, стараясь, чтобы это слово прозвучало как можно тише. Обернулся через плечо и заметил, что на крыльце стоит Анна. Она внимательно изучала гостью, высоко вскинув подбородок.

— Твоя? — шепотом спросила блондинка и заговорщицки улыбнулась.

— Чего надо?

— Ужас. Ты не меняешься, Ненужный. Ты что, даже в дом не пригласишь?

— Некогда гостей принимать. Че надо? — он говорил тихо и быстро.

Девушка, наконец, стерла с лица натянутую улыбку и Андрею даже показалось, что выражение сменилось на виноватое. Она огляделась вокруг, вздохнула и сказала:

— Приехала сказать, что у нас с тобой есть сын.

В одно мгновение по телу прокатилась волна жара, но внешне он этого не выказал. Лишь бросил короткий взгляд на урчащий внедорожник и до боли стиснул зубы.

— Всё?

— Ты даже не спросишь, как его зовут?

Андрей снова обернулся. На этот раз на крыльце уже никого не было.

— Как?

— Пашка, — девушка улыбнулась.

— Хорошее имя. Поздравляю. Что-то еще?

Она сунула руки в карманы плаща и сощурила глаза, всматриваясь вдаль, в темноту. Туда, где шли тяжелым потоком черные воды Енисея. Затем склонила голову набок и отчеканила:

— Мне уехать надо. За границу. Замуж выхожу. Сына оставить не с кем. Ты — отец. Так что, вот…

От такой наглости Андрей оторопел.

— Ты охренела, что ли?

— Ты тон-то выбирай!

— А ты головой-то думай, что говоришь!

— Я уже и без твоих подсказок все обдумала. Уеду, обоснуюсь, потом за Пашкой вернусь. Не облезешь, если год-другой за собственным сыном присмотришь.

— За чьим сыном? Я его в глаза не видел! Не знал даже, что у тебя ребенок! С чего ты вдруг решила, что он вообще мой?

— У нас ребенок, Ненужный! Не у меня, а у нас! Если говорю, значит знаю. У меня тогда кроме тебя никого не было…

— Конечно, не было! — перебил ее Андрей, — Потому, наверное, и ушла из дому!

— Не язви! Оправдываться перед тобой не собираюсь. И обсуждать ничего не буду. Сын твой, вот и воспитывай.

Она обернулась к автомобилю и выкрикнула:

— Павел, подойди!

Из внедорожника никто не вышел. Она снова позвала. Щелкнул замок, приоткрылась задняя дверца.

— Пошла вон отсюда, — сквозь зубы процедил Ненужный.

Девушка на его слова никак не отреагировала, а только прикрикнула:

— Ну, долго ты? Вылезай!

Андрей схватил ее за плечо и рывком потащил к машине. Та упиралась, но, все же, шла.

Открылась водительская дверца и на траву выпорхнул худощавый мужик интеллигентного вида. В правой руке его имелось помповое ружье. Он передернул затвор и коротко бросил:

— Эй!

Андрей отпустил блондинку. Та поправила перекошенный плащ, сдула с лица прядь волос и с ненавистью уставилась на отца своего ребенка. Ненужный ничего не сказал. Он молча вернулся во двор и затворил калитку. Немного подумал, сходил в дом за ружьем, зарядил и снова вышел за двор.

Пахло выхлопными газами. Габаритные огни внедорожника мелькали вдалеке. На том месте, где недавно была машина, теперь стоял маленький, темноволосый человек лет шести. В джинсах и синем свитере. Он смотрел на удаляющийся автомобиль и плакал. Рядом с ним на траве лежали пакеты, из которых выпали детские вещи. Андрей прислонился спиной к воротам, поставил рядом ружье и, присев на корточки, закрыл глаза. Мальчик был его уменьшенной копией.

— Привет, — тихо сказал Пашка, всхлипывая и утирая слезы.

— Привет, — Андрей продолжал сидеть с закрытыми глазами, словно боялся смотреть на сына.

— Я Паша Ненужный. «Ненужный» — это такая фамилия. А так я нужный. У меня бабушка умерла.

— Соболезную.

— А?

— Плохо, что умерла, говорю.

— Да. Плохо. Она заболела кашлем, а потом умерла. Ее на кладбище похоронили.

— Все умирают.

— Да. Я знаю.

Пашка подошел к отцу и присел рядом.

— А я у тебя теперь буду жить?

— Не знаю, — честно ответил Андрей, открыл глаза и посмотрел на мальчишку, — Тебе лет-то сколько?

— Шесть. Я скоро в школу пойду. Осенью. А ты мой папа? Да?

Андрей снова закрыл глаза и прислонился затылком к забору. Ему не хотелось говорить, не хотелось отвечать на вопросы. Он просто хотел лечь спать, чтобы утром уйти в тайгу. А еще он не знал, как теперь смотреть в глаза людям, не говоря уже о собственной жене.

— Слушай, малец. Ты же помнишь, где ты живешь, да? Найти сможешь?

Он закивал.

— Солнечная, пять. Там моя бабушка живет. Только она уже умерла.

— А мать твоя, где живет? Знаешь?

На этот раз Пашка отрицательно покачал головой.

— Мама с нами не живет.

— Так ты с бабушкой жил, что ли?

— Да. С бабушкой Таней.

— Вот сука, — процедил Ненужный.

— Ругаться нехорошо.

Андрей помял густую бороду, вздохнул и встал. Пашка последовал за ним. Ростом он был ему чуть выше пояса и глядел снизу вверх.

— Ты такой большой, — мальчик улыбнулся, — И с бородой. А она сама выросла?

— Сама.

— А у меня тоже вырастет?

Ненужный не ответил. Вместо этого просто потрепал мальчишку по волосам и собрал в пакеты рассыпанные вещи.

— Идем, подкидыш.

Пашка без разговоров последовал в дом. От слез на щеках не осталось даже следа.

Анна строчила на швейной машинке и делала вид, будто не замечает вошедших. Андрей бросил пакеты у порога и помог мальчишке разуться. Тот поздоровался, робко прошел в дом, уселся на табуретке.

Ненужный сел на кровать. Анна продолжала строчить.

— Это бывшая моя, — сам не узнавая собственного голоса, сказал Андрей.

Жена молчала.

— У нее сын от меня. Я не знал.

— Мои поздравления, — с наигранной радостью воскликнула та, не отрываясь от дела.

— Ты хоть внимание-то обрати! Человек к нам в дом пришел!

— Ой, простите! — всплеснула ладонями Анна и обернулась, растягиваясь в искусственной улыбке, — Что же это я! Счастье-то какое! Теперь у нас хоть семья-то на семью станет похожа! Да, муж? Мама, папа и сын! Вот здорово-то! Никогда не знаешь, откуда столько счастья привалит. А тут на тебе! И главное — бесплатно!

Пашка хихикнул. Ему показалось забавным поведение незнакомой тети. Она смешно качала головой и жестикулировала. Папу, видимо, ее поведение нисколько не веселило и Пашка, на всякий случай, перестал улыбаться.

— Не язви. Самому тошно.

Но Анна не унималась.

— А похож-то как! Ну, весь в отца! И глазки-то карие, и даже волосинки — все одна в одну! Ну, не прелесть ли? Ни у кого же сомнений даже не будет. Точно сын! Верно, муж? То-то все в селе обрадуются! Зауважают! Шутка ли? Ненужный отцом стал! Не нагулял, не наблудил, все честь по чести — нарожал! Молодец!

— Да что ты цирк-то устраиваешь?! — рявкнул папа, и Пашке снова захотелось плакать. А еще больше — захотелось домой, к бабушке, — Я виноват, что ли? Мальцу седьмой год! До тебя это было! Она не говорила, что брюхатая. А потом сама в Москву улетела. Ты же знаешь все! Какого лешего душу коробишь?

Анна встала из-за швейной машины, обула галоши и вышла из дому. Андрей долго сидел, не говоря ни слова. Пашка тоже молчал. Он боялся, что папа будет и на него кричать. А еще ему было интересно, как работает та машинка, которой тарахтела тетя. Пашка уже даже хотел подойти поближе, чтобы рассмотреть механизм, но папа встал с кровати, подошел к навесному шкафчику, достал бутылку, стакан и налил в него водку. Выпил, не закусывая. Снова налил и снова выпил. Затем вернулся к кровати, лег, отвернулся к стене и замер.

Пашка сидел, не зная, что ему делать дальше. Тетя не возвращалась. Папа начинал храпеть. На тумбочке тихо тикали часы. Он тихонечко встал с табуретки и, скрипя половицами, прокрался к швейной машине. Снаружи послышались шаги. Пашка вздрогнул и пулей метнулся обратно к табуретке.

Вернулась смешная тетя. Разулась и, не обращая внимания ни на Пашку, ни на папу, ушла в другую комнату. Скрипнула кровать. Шорохи в доме полностью стихли. Пашка остался в одиночестве. Он походил по комнате, рассматривая разные диковинные вещички, пару раз зевнул и прилег рядом с папой на краешек высокой кровати. Хотелось есть, но ничего съедобного на столе не нашел, а будить грозного папу было страшно. Так и уснул одетым, прислонившись к широкой отцовской спине. А утром проснулся от того, что папа снова ругался с тетей.

Она суетилась, бегала из комнаты в комнату и собирала вещи.

— Ты че творишь-то? Ты че творишь?! — возмущался Ненужный, — Енисей не сегодня-завтра встанет! Зимовья пустые! Если в сезон не выйду — с голоду издохнем к едреней фене!

— Так ты поезжай, Андрюша! Поезжай! Снаряжай зимовья-то!

— Че ты дуру-то строишь? Как я поеду? Куда я его дену теперь? С собой брать, что ли?

— Ну, тут уж не знаю. Ты же у нас глава семейства! Большого семейства! Решай! Ответственность-то большая. Может, и решишь чего. Да? А у меня вот своих забот полно. Мать третий месяц пишет, что больная, а я все никак не проведаю. Что ж я, чужая ей, что ли? Семья ведь! Вот у тебя семья — дети. А у меня — мать. Обождет твой Енисей. Выйдешь в сентябре, как все нормальные люди. Займешь у Лихачевых еще одну лодку, нагрузишь и одним махом все вывезешь. Не переломишься. Только до сентября реши, куда семейство свое пристроить, а то не ровен час по миру пойдем, пока ты там, в лесу, прохлаждаться будешь.

— Ну, что ты делаешь, стерва? Ну, накой ты жизнь ломаешь? Ты же сама детей хотела! Не вышло у нас, так может бог нам так помогает? Ну, включи ты башку свою бабскую!

— Я может и стерва, Андрюша, да только стыда такого с роду не питала. Если тебе есть чем крыть, то ты скажи. А коли нечем, так реши вопрос, как настоящий мужик решает. Вон бывшая твоя умеет решать! Молодец! У нее учись! А твоя нынешняя баба пока свои бабские вопросы порешает. Бывай, муженек. Счастливо оставаться! Как говорится, до новых волнующих встреч!

С этими словами Анна вышла, громко хлопнув дверью. В доме стало тихо. Пашка лежал с закрытыми глазами и старался не дышать. Папа ходил по дому, скрипя половицами, громко сопел и хрустел костяшками.

— Спишь, что ли? — спросил он, когда немного успокоился.

— Нет, — робко ответил Пашка и приоткрыл глаза.

Папа сидел на табуретке, опершись большими ладонями в колени, и смотрел на него.

— А тетя на меня обиделась, да?

— Нет. Не на тебя. Не бери в голову.

— А на кого?

— На меня.

— А что ты сделал?

— Мать твою однажды повстречал.

— А это плохо?

Андрей посмотрел на сына, хмыкнул и даже слегка улыбнулся.

— Для тебя так точно не плохо. Вон, какой получился! Че ты так рано проснулся-то?

— Тетя разбудила. Громко разговаривала.

Андрей понимающе кивнул.

— А как ее зовут?

— Аня.

— Она твоя жена?

— Да, жена.

— А она вернется?

— Слушай, че ты такой любопытный-то? Я таким не был. Ты молчать-то умеешь вообще?

— Умею.

— Так молчи, елки-палки. Спи вообще! Рано еще.

Андрей вышел, а Пашка перевернулся на другой бок и попробовал уснуть. Но сон не шел. Тогда он спрыгнул с кровати и подошел к окну. Солнце едва поднялось над горизонтом и по широкой реке искрили его разноцветные отблески. Пашка даже ахнул от восторга. Он никогда раньше не видел столько воды!

Вернулся папа, и Пашка тут же задал очередной вопрос.

— А у тебя собака есть?

— Есть. Три.

— Ого! А они кусаются?

— Если разозлить, то кусаются.

— А меня покусают?

Андрей вдруг обратил внимание на то, что его сын говорит с той же интонаций, что и медвежонок Умка из старого советского мультфильма. Сходство было настолько очевидным и забавным, что суровый промысловик не сдержался, улыбнулся.

— Ты есть-то хочешь, Умка?

Пашка кивнул и мужчина вышел. Через пять минут мальчик уже вовсю уминал краюху ароматного хлеба, запивая прохладным молоком из эмалированной кружки. Его отец сидел напротив и внимательно наблюдал. От этого Пашка чувствовал себя слегка неловко, но завтрак был настолько вкусным, что оторваться от него было невозможно.