Ненужный

День четвертый

Андрей причалил на рассвете, бегло осмотрел берег и без промедления двинулся к балке, у которой два дня назад бросил сына. Хурта семенила рядом, стараясь не отставать от хозяина. Здесь, у реки, ее нюх был бесполезен, но Ненужный рассчитывал, что у балки опытная охотничья собака сможет взять след ребенка и выведет его к Умке.

Невыносимый зуд под кожей немного поутих, но ему на смену стали приходить чудовищные картины. Они приходили помимо воли. Сами. Врываясь в сердце, разрывая изнутри. Вот Андрей видит маленькое тельце, разодранное зверем. Оно лежит в траве, а над истерзанными внутренностями кружат мухи. Отгоняет страшное видение и тут же представляет новое. В нем он находит собственного сына умирающим от жажды. Исхудавшего, обескровленного. И Умка еще живой, в нем еще есть силы. Но их хватает только на то, чтобы посмотреть в глаза отцу. В глаза, которыми теперь стыдно смотреть даже на тайгу, не говоря уже собственно сыне.

Когда до балки оставалось не больше десяти минут пути, Ненужный выстрелил в воздух. Эхо разлетелось по тайге и затерялось в кронах деревьев. Он выстрелил еще раз. Озадаченная Хурта заскулила и вопросительно уставилась на хозяина.

— Пошли, родная. Рядом уже.

Собака легко взяла след. Хурта была опытной охотничьей лайкой. Настоящим лидером в своей стае. Все шесть сезонов была рядом и потому научилась понимать хозяина с полуслова. А иной раз и говорить ничего не нужно было. Сама знала что и как делать.

— Ищи!

Она обнюхала кусты, мох на склоне балки, дважды гавкнула и рванула вперед. Ненужный не стал ее задерживать, а тем более просить бежать помедленнее. Он сам ринулся следом, продираясь сквозь густые заросли кустарника и едва успевая уворачиваться от ветвей.

След петлял. Андрей заметил, что они уже дважды дали приличные круги и стал подозревать, что лайка все же сбилась со следа, но когда услышал впереди заливистый лай, понял, что ошибался. Сердце в раз выпрыгнуло из груди. Он не видел Хурту. Она лаяла в зарослях кустарника в нескольких десятках метрах от него. И эти метры дались с таким трудом, с каким он не преодолевал даже самые дальние зимние переходы. Перед глазами снова маячили страшные картины, а Хурта все не унималась. Лаяла.

Это были штаны Умки. Они висели на ветвях кустарника, полностью облепленые насекомыми. Ненужный взял их, встряхнул, понюхал. Пахло мочой, хотя ткань уже успела просохнуть. Хурта в это время обнюхивала опавшую хвою, где Пашка провел свою первую ночь в одиночестве.

Пашка проснулся бодрым. Солнце давно встало, лес кричал сотнями птичьих голосов, а мошкара облепила все лицо и руки. От постоянных укусов кожа распухла. Он уже немного привык к тому, что насекомые лезут в глаза, в рот, в уши. Даже раздражаться перестал. Но сегодня мошкара донимала, как никогда прежде. А еще глаза, почему-то, слиплись и открывались с трудом. Пашка потер их пальцами, поморщился от боли и на четвереньках подполз к воде. Умылся и почувствовал, как в животе заурчало. Хотелось есть. Впервые за три дня.

Осмотрелся, надеясь увидеть рюкзак, но быстро вспомнил, что потерял его еще вчера. Расстроился. Затем вспомнил, что папа говорил про соболей. Вот бы встретить такого! Хотя бы одного! Он бы точно накормил…

Пашка попробовал встать. Ноги болели, но той ломки, которая мучила вчера, теперь не было. Решил, что выздоровел и приободрился. В конце концов, заветное желание скоро должно исполниться! А значит, пора бы и выздороветь! Как же иначе?

Заводь, из которой вытекал ручей, оказалась не простой. Пашка догадался об этом по поваленным деревьям, лежащим повсюду, и по изгрызенным веткам, торчащим, словно толстая проволока, из земли. О бобрах он знал. Точно не помнил откуда, но знал, что есть такие животные. И что они строят плотины из деревьев и веток. Да только видел такое чудо впервые. Но бобров видно не было, и мальчик быстро потерял интерес к необычному водоему. К тому же сильно хотелось есть, а значит надо было быстренько придумать, где отыскать соболя.

Он пошел вдоль ручья. Тот оказался извилистым, часто уходил в густые заросли, через которые пройти было просто невозможно. Тогда Пашка сворачивал в сторону и искал путь попроще, но всякий раз возвращался к бегущей воде. Делал он это не столько для того, чтобы выйти к реке, сколько для того, чтобы иметь возможность попить, когда захочется. Страх перед жаждой, мучившей его еще день назад, вынуждал быть осмотрительным.

А еще Пашка постоянно размышлял над тем, с кем же он разговаривал ночью? Действительно ли папа был рядом или ему это только померещилось? И чем больше он об этом думал, тем крепче убеждался, что папы рядом нет. Ему бы очень хотелось, чтобы это было не так, но обманывать себя Пашка не любил. Тогда кто же был прошлой ночью в кустах? Треск сухих веток и шуршание листвы, в отличие от голоса папы, были настоящими! В этом сомнений не было. Он даже видел, как качаются ветки кустов. Так кто?

Пашка шагал, глядя под ноги, но так и не понял, когда именно оказался на тропинке. Он даже остановился от удивления, когда это понял. Тропинка! Настоящая! Протоптанная чьими-то ногами! А если она протоптана, значит, по ней часто ходят люди! Папа!

— Папа! — не в силах сдерживаться, выкрикнул Пашка, — Эй! Ау! Я здесь! Папа!

Он стал озираться по сторонам, но ни папы, ни каких-либо других людей так и не увидел. Зато вдалеке, в той стороне, куда вела эта самая тропинка, росли какие-то необычные кусты. Точнее, они-то были самыми обычными: с ветками, с листьями. Вот только цвет у кустов этих был не таким, как у других. С синевой.

Заинтересовавшись такой сменой однообразного пейзажа, Пашка зашагал по тропинке быстрее, а когда подошел ближе, расплылся в улыбке. Перед ним стояли плотные заросли кустарника, густо обсыпанного упругой, темно-лиловой ягодой. Он протянул руку, сорвал одну. Во рту тут же собралась слюна, которой Пашка чуть не подавился. Сунул ягоду в рот и раскусил. Сладкий, ароматный сок брызгами разлетелся на языке, вызывая стон блаженства. Трясущиеся от нетерпения и слабости ладошки принялись жадно срывать вкуснятину прямо с листьями и горстями совать в рот. От этого пальцы, как и весь подбородок, зубы и язык окрасились в синий цвет. Но Пашка этого не замечал. Он ел, пока не почувствовал легкое покалывание в животе. Затем смачно отрыгнул, вздохнул и завалился в траву.

Если бы Пашка знал слово «блаженство», он бы именно так и охарактеризовал охватившее его чувство. Он лежал на спине, смотрел на растущие ягоды и улыбался. А если бы в животе осталась еще хотя бы капелька свободного места, Пашка обязательно съел бы еще несколько штук. Но места больше не было. И это было замечательно.

Андрей гнал Хурту вперед. Периодически стрелял в воздух, в надежде, что Умка услышит выстрелы, и бежал. Просто идти, даже быстрым шагом, он уже не мог. Судя по тому, куда вела его собака, сын уходил вглубь. В противоположную от реки сторону. К болотам. И если раньше перед глазами вставали только жуткие картины, то сейчас к ним прибавился еще и страх потерять след. А уж в том, что в болотах след потеряется, Андрей не сомневался. Чего уж говорить об опасностях такой местности.

Он снова выстрелил. Хурта заскулила и закружилась на месте.

— Ты чего это? Давай! Вперед!

Но собака озадаченно крутила мордой и поскуливала.

— Жрать, что ли? Или воды тебе? Ручей скоро! Напьешься! Шагай вперед! Ищи! Ищи, говорю!

Хурта гавкнула, будто соглашаясь с хозяином, и резко сменила направление. Ненужный шагнул следом. Метрах в ста от того места, где она кружилась на месте, Андрей увидел вещи. Они были разбросаны по лежащим замшелым деревьям, некоторые висели на ветвях. Чуть поодаль валялся небольшой разорванный рюкзак. Собака обнюхивала детскую одежду, размахивала колечком пушистого хвоста и радостно лаяла.

Ненужный застыл на месте, как вкопанный. Он прекрасно понимал, чьих рук, а точнее, чьих лап, это дело и ясно осознал, к чему нужно готовиться. В этот момент даже решиться было страшно на то, чтобы осмотреться по сторонам. Чтобы обыскать окрестности. В поисках чего? Нужно ли знать, что и так уже известно? Нужно ли искать то, что заставит приставить дуло карабина к подбородку? Нужно ли видеть? И нужно ли теперь вообще хоть что-то?

Собака продолжала отчаянно лаять, зазывая хозяина к находке, но тот не двигался с места. Он просто стоял, не моргая, и смотрел вперед, на яркие лоскуты тканей. Долго так стоял. Целую вечность. А потом развернулся и пошел назад.

Хурта гавкнула еще пару раз, обнюхала на прощание изодранную одежду, пахнущую человеком и медведем, и отправилась следом за хозяином. Но тот теперь будто не замечал ее вовсе. Просто шагал вперед и тихо мычал. Она чувствовала, что не так что-то, но не понимала, в чем причина, а главное — в чем ее вина? А потому просто бежала рядом и тихо скулила.

Пашка вздремнул, а уже через час его разбудили капли, падающие на лицо. Он открыл глаза и удивился, как все вокруг изменилось. Небо стало непривычно низким, серым и тяжелым. Лес шумел дождем. Каждый листик, каждая травинка отзывалась шелестом падающей воды.

Он рывком накинул на голову капюшон и поспешил укрыться под старым, раскидистым кедром. Здесь дождя почти не было, и он уселся на мох, прислонившись к стволу.

Из-за шума не было слышно бегущей в ручье воды. От этого идти дальше было страшновато. Да и намокать совсем не хотелось, поэтому Пашка решил переждать дождь под деревом. Вот только дождь и не думал заканчиваться. Даже наоборот: чем дольше длилось ожидание, тем сильнее начинало лить. Уже через полчаса ветви кедра промокли и по его хвое стали стекать первые крупные капли. Еще через час, когда мох под ногами полностью пропитался водою, как губка, Пашка почувствовал, что обувь его тоже промокла. Изо рта стали вырываться маленькие клубы пара, а это означало, что воздух остывает и скоро будет по-настоящему холодно. Да и солнце, спрятавшееся за тучами, уже клонилось к закату. От этого в лесу с каждой минутой становилось все темнее и темнее. А дождь все лил и лил, даже не думая прекращаться…

Пашка почувствовал, что дрожит. Встал, потоптался на месте. Не без удовлетворения отметил, что слабость, которую ощущал в последние дни, сменилась бодростью. Конечно, оставался кашель. Причем сильный, хриплый. Но больших неудобств он не доставлял, и Пашка по этому поводу сильно не расстраивался.

Немало порадовало отсутствие мошкары. То ли от холода, то ли от дождя назойливые твари совсем пропали. А еще рядом росли заветные кусты… Все-таки хорошие он нашел ягоды!

Пашка вспомнил их вкус, и от этого стало чуточку теплее. Вон они висят. Маленькие, но такие приятные! Он выбрался из-под дерева, подошел к кустарнику и сорвал несколько ягод. Знакомый вкус снова принес удовольствие. Пусть не такое яркое, как в первый раз, но останавливаться все равно не хотелось. От воды ягоды, казалось, налились и стали еще более сочными и упругими. Они здорово лопались на зубах, взрываясь ароматными бомбочками.

Совсем скоро куртка промокла почти насквозь. К спине стала прилипать даже футболка под легким свитером. Ноги в ботинках чавкали от влаги. Сухими оставались лишь волосы, укрытые под капюшоном. Тот, почему-то, упрямо не промокал.

Когда все ягоды, растущие на нижних ветках, были сорваны, а темнота не позволяла разглядеть другой куст, Пашка вернулся под кедр. Уселся на прежнее место и понял, что сидит практически в луже. Тут же вскочил и огляделся. Затем схватился за ветку, растущую почти параллельно земле, и забрался на нее. Ветка была толстой, широкой. Можно было даже прилечь на нее. Пашка так и сделал. Лег, закутался в ворот куртки, натянул поглубже капюшон, поджал коленки и стал дышать в замерзающие кулаки. Дождь лил до самого рассвета, и с каждой минутой становилось все холоднее и холоднее.

Ненужный прошел километров пять, прежде чем осознал, какую глупость совершил. К этому времени начался дождь, и если бы не он, то здравый рассудок, возможно, и вовсе не вернулся бы. Прохладные капли будто встряхнули, отрезвили.

Умка мог просто выбросить свой рюкзак! Слишком тяжелая ноша для ослабевшего ребенка! Внутри были бутерброды, и даже если мальчик к этому времени успел их съесть, запах колбасы и хлеба все равно остался внутри. А чуткий нос зверя слышит его с огромного расстояния. Летом в тайге еды и без бутербродов хватает, и если медведь заметит человека, пусть даже ребенка, вряд ли станет нападать. Но если речь идет о бесхозном рюкзаке, от которого еще и вкусно пахнет, то тут уж не соблазнится только самый ленивый и сытый косолапый. Да и тот, наверное, не сдержится. Хотя бы просто из любопытства.

Внезапная догадка мигом превратилась в окрыляющую надежду.

— Ищи! — заорал он на всю тайгу, — След, Хурта! Ищи! Ищи, сука, чтоб тебя!

Собака, испугавшись новой перемены в настроении хозяина, попятилась назад, но когда поняла, что от нее требуется, тут же поспешила выполнить команду. Нос припал к влажной земле и принялся шарить из стороны в сторону. Она рванула туда, откуда они только что пришли, и Ненужный поспешил следом. К изодранному рюкзаку вернулись уже в сумерках. Оба промокшие и выбившиеся из сил. Андрей осмотрел все вещи, обрыскал все вокруг, а когда стемнело так, что начал натыкаться на ветви, рухнул под деревом, закрыл глаза и облегченно вздохнул.

— Живой, медвежонок. Живой…