Необходимые вещи

1

С без четверти шесть Касл Рок стал погружаться в сумерки удивительные, необычайные, роковые. С юга горизонт освещался вспышками молний, глухие отдаленные раскаты грома доносились с полей и лесов. Тучи ползли по направлению к городу и по мере приближения сгущались. Уличные фонари, управляемые фотоэлементами, зажглись на полчаса раньше, чем полагалось в это время года.

В конце Мейн Стрит царили непривычные суета и хаос. Толпы народа, автомобили полиции штата, автобусы с телестудии. Радиопереговорные устройства щелкали, рявкали, гудели, хрюкали и пищали в знойном неподвижном воздухе. Телевизионщики тянули кабель и кричали на зевак по большей части подростков, сбивавших свободный конец кабеля до того, как его успевали временно укрепить на асфальте клейкой лентой. У входа в муниципалитет за баррикадами толпились репортеры четырех еженедельников и беспрестанно щелкали камерами, чтобы успеть к завтрашнему дню расцветить первые полосы своих изданий фотографиями. Несколько местных жителей — всего несколько, что вызвало бы удивление у любого, обратившего на этот факт внимание, но таких не нашлось вытягивали шеи, стараясь не упустить интересного зрелища. Корреспондент телевидения вед запись своего репортажа, стоя спиной к зданию муниципалитеты в ярком свете прожекторов.

— Бессмысленная волна насилия захлестнула Касл Рок после полудня, — начал он и замолчал, не договорив. — Захлестнула? — переспросил он сам себя, недовольно сморщившись, и крикнул, обращаясь к съемочной группе. — Черт, давайте сначала.

Слева от него режиссер другой телепрограммы наблюдал за подготовкой к прямой трансляции, которая должна была начаться через двадцать минут. Толпа любопытных постепенно сгущалась, привлеченная знакомыми лицами телекомментаторов. За баррикадами, с тех пор как из здания муниципалитета вынесли пластиковый мешок с телом несчастного Лестера Пратта и уложили в карету «Скорой помощи», ничего интересного не происходило.

Верхняя часть Мейн Стрит пустовала — ни голубых мигалок полицейских машин, ни ярких лучей телепрожекторов. Вернее, она почти пустовала.

Время от времени легковая машина или пикап останавливались перед магазином Нужные Вещи. Время от времени под зеленый навес заглядывали случайные прохожие, но за стеклом витрины было темно и шторы на дверях опущены. Время от времени от небольшой толпы зевак в конце Мейн Стрит кто- нибудь выходил и брел по улице мимо пустыря, где когда-то красовался Центр Изобилия, мимо ателье «Шейте сами», тоже наглухо запертого и темного, в сторону магазина.

Никто не замечал этот тоненький ручеек посетителей: ни полиция, ни телевизионщики, ни корреспонденты, ни большинство наблюдателей. Их внимание было привлечено местом преступления, а к эпицентру преступления, всего лишь в трехстах ярдах, они стояли спиной.

Если бы сторонний наблюдатель ненадолго заинтересовался происходящим, он тут же обратил бы внимание на некоторые детали. Посетители подходили к магазину. Посетители читали объявление, вывешенное в витрине:

Посетители отступали на шаг с выражением отчаяния и растерянности на лицах, с видом наркоманов, обнаруживших, что поставщик обманул и не явился на свидание. «Что же мне теперь делать?» — было написано на их лицах. Большинство возвращались и перечитывали объявление, как будто в надежде, что более пристальное изучение изменит содержание.

Некоторые сразу садились в машины или брели пешком к зданию муниципалитета, чтобы воспользоваться бесплатным развлечением, и вид у них был весьма равнодушный, вернее не слишком расстроенный. Но на лицах большинства вспыхивало внезапное понимание. Они походили на людей, отгадавших наконец последнее слово кроссворда или подобравших последнюю картинку головоломки.

Эти люди заворачивали за угол, в переулок, тянувшийся по тыльным сторонам домов, выстроившихся вдоль Мейн Стрит, туда, где прошлой ночью припарковал «такер» Туз Мерилл.

В сорока футах от поворота из открытой двери на тротуар проливался ярко-желтый луч света. Луч этот становился еще ярче, по мере того как день склонялся к вечеру. Его пересекал темный силуэт, похожий на те, что вырезают умельцы из черной бумаги. Силуэт принадлежал, вне всяких сомнений, Лилэнду Гонту.

На пороге он поставил стол. На него водрузил коробку от сигар «Рой- Тэн». В нее он клал деньги, уплаченные покупателями, и выдавал сдачу. Покупатели подходили нерешительно, даже боязливо, но всех объединяло одно: они были явно разгневаны и собирались вылить свой гнев на виновного. Некоторые бросались наутек, не успев дойти несколько шагов до стола, за которым сидел мистер Гонт. Мужчины и женщины мчались прочь с лицами, искаженными ужасом, — как будто они увидели дьявола, поджаривающего котлеты из человечины. Но многие, надо отдать им должное, оставались, чтобы довести дело до конца. Мистер Гонт болтал с ними о том о сем, добродушно подшучивая над своей странной коммерцией с черного хода, завершающей долгий трудовой день, и они постепенно успокаивались.

Мистеру Гонту нравился его магазин, но никогда ему не было среди стеклянных витрин так привольно, как здесь, на свежем воздухе, когда он стоял лицом к надвигающейся грозе, чувствуя, как ветерок играет волосами. Магазин с разумно расположенными светильниками на потолке был несомненно хорош… и все же здесь куда лучше. Здесь всегда гораздо лучше.

Он начал свое дело в незапамятные времена как бродячий торговец на слепом лике далекой земли, торговец, носивший товар за спиной, торговец, появлявшийся с приближением ночи и уходивший на заре, оставляя за собой кровь, ужас и несчастья. Годы спустя, когда по земле гуляла Чума, таская за собой повозки с мертвецами, он переезжал из города в город, из страны в страну в фургоне, запряженном костлявой белой лошадью с горящими страшными глазами и языком черным, как сердце убийцы. Товар свой он продавал прямо с фургона и исчезал до того, как покупатели, расплачивавшиеся мелкой монетой, а то и в обмен, успевали обнаружить, что они на самом деле приобрели.

Времена менялись; вместе с ним менялись и лица. Но стоило на лицах появиться желанию, они становились все теми же: лицами овец, лишившихся пастыря, и тогда он снова чувствовал себя на своем месте, прежним старым бродячим торговцем. Не тем, что стоит за прилавком с кассовым аппаратом Шведа, а тем, что когда-то стоял за простым деревянным столом, доставая сдачу из сигарной коробки и продавая желающим один и тот же предмет все снова, и снова, и снова,

Товары, которые так привлекали жителей Касл Рок, — черные жемчужины, святые реликвии, подзорные трубы, старые журналы комиксов, бейсбольные карточки, изделия цветного стекла, трубки, старинные калейдоскопы — все исчезло. Мистер Гонт приступил к своему главному делу, а дело это, в конце концов, всегда сводилось к одному и тому же. Менялась внешняя оболочка, как и все остальное с течением времени, но сущность оставалась та же: разная начинка в одинаково темном и горьком пироге.

В конце концов мистер Гонт всегда продавал оружие… и его всегда покупали.

— Благодарю вас, мистер Уорбертон, — говорил мистер Гонт, принимая пятидолларовую банкноту у чернокожего дворника. Взамен он протянул ему один доллар сдачи и один из автоматических пистолетов, которые Туз привез из Бостона.

— Благодарю вас, мисс Милликен. — Он принял у нее десять долларов и сдачи дал восемь.

Он брал с них ровно столько, сколько они могли себе позволить отдать — ни пенни больше, ни меньше. «Каждому по желанию, от каждого по возможностям» — таков был лозунг мистера Гонта. Все его клиенты алкали нужных вещей, и он явился для того, чтобы удовлетворить их желания, рассеять скуку и утолить боль.

— Рад вас видеть, мистер Эмерсон.

О, как приятно снова торговать тем, что дорого сердцу, торговать, как в старые добрые времена. И никогда еще торговля не шла так гладко.

2

Алана Пэнгборна не было в Касл Рок. В то время как полиция штата пребывала в одном конце Мейн Стрит, а мистер Гонт распродавал свой главный и последний товар в середине улицы. Алан сидел в детском отделении Блюмер Уинг клиники Северного Камберленда, в Бриджтоне.

Отделение Блюмер Уинг было совсем небольшое — всего на четырнадцать палат, но нехватка площади с лихвой возмещалась отделкой. Стены палат были окрашены в самые разнообразные яркие цвета. С потолка игровой комнаты свисала вертушка, а на ее осях подпрыгивали, пританцовывали и насвистывали разноперые пташки.

Алан сидел напротив фрески, изображавшей героев из цикла стихов под названием «Мама Гусыня». Один из них, мужчина, склонился над столом и приказывал что-то маленькому мальчику, скорее всего деревенскому, в глазах которого сиял восторг, смешанный со страхом. Эта картина вызывала в памяти Алана строчки из детского стишка, шепотом прозвучавшие у него в ушах:

Простофиля Грегори встретил пекаря, Когда тот шел на базар.

— Простофиля Грегори, — сказал пекарь. — Отведай мой товар.

По рукам у Алана побежали мурашки — крошечные пупырышки, как капли холодного пота. Он не мог понять отчего, но казалось это вполне естественным. Никогда в жизни он не чувствовал такого страха, такой растерянности, такого смятения. То, что происходило в Касл Рок, было выше его понимания. Ясно это стало только сегодня во второй половине дня, когда, казалось, произошел всеразрушающий взрыв, но на самом деле началось несколько дней, скорее всего неделю назад. Он не знал с чего именно, но догадывался, что история Нетти Кобб и Вильмы Ержик стояла в самых истоках.

И теперь он со страхом предполагал, что разрушительный процесс продолжается, пока он сидит здесь в компании с Простофилей Грегори и пекарем.

Медсестра мисс Хендри прошла по коридору, слегка поскрипывая подошвами туфель и грациозно обходя разбросанные в беспорядке детские игрушки. Когда Алан вошел сюда, полдюжины детишек, кто с конечностями в лубках и на перевязи, кто с частично полысевшими головенками в результате, как догадывался Алан, лечения химиотерапией, строили дома из кубиков и возили туда-сюда машинки, громко и весело переговариваясь друг с другом. Теперь наступило время ужина, и дети разошлись кто в столовую, кто по палатам.

— Как он? — спросил Алан мисс Хендри.

— Без изменений. — В спокойном и вежливом тоне прозвучала нотка враждебности. — Спит. Он должен спать. Он пережил большое потрясение.

— Что слышно от его родителей?

— Мы звонили на работу его отцу в Южный Париж. Но он сегодня выполняет заказ в Нью-Хемпшире. После работы поедет домой и тогда, по всей видимости, все узнает. Думаю, он должен появиться здесь около десяти вечера, но точно сказать, конечно, нельзя.

— А мать?

— Не знаю. — Враждебность в голосе мисс Хендри слышалась уже гораздо явственнее, но направлена она теперь была не на Алана. — Ей звонила не я. Знаю только то, что вижу, — здесь ее нет. Этот маленький мальчик стал свидетелем самоубийства брата, случившегося дома, но мать до сих пор не появлялась. А теперь прошу меня извинить — мне надо развозить лекарства.

— Да, конечно, — пробормотал Алан. Он некоторое время смотрел ей вслед, потом поднялся с кресла и окликнул: — Мисс Хендри!

Она обернулась. Взгляд спокойный, но брови недовольно вздернуты.

— Мисс Хендри, мне совершенно необходимо поговорить с Шоном Раском. В самом деле необходимо, поверьте.

— Неужели? — произнесла она холодным тоном и без всякого удивления.

— Что-то… — Алан внезапно вспомнил о Полли, и голос его дрогнул. Он прокашлялся и продолжил: — Что-то происходит в моем городе. Я уверен, самоубийство Брайана Раска — часть происходящего. А также уверен, что Шон Раск может явиться ключом к разгадке.

— Шериф Пэнгборн, Шону Раску всего семь лет. И если он действительно что-то знает, почему здесь нет других полицейских?

«Других полицейских, — повторил про себя Алан. — Она имеет в виду профессиональных. Полицейских, которые не станут допрашивать на улице одиннадцатилетних мальчиков, а потом отпускать их домой, чтобы они убивали себя в гаражах».

— Потому что у них тоже дел по горло, — сказал он вслух. — И еще потому, что они не знают город так, как знаю его я.

— Понятно. — Она повернулась, чтобы уйти. — Мисс Хендри.

— Шериф, у меня сегодня вечером много дел и очень…

— Брайан Раск не единственная жертва Касл Рок за сегодняшний день. Погибли, как минимум, еще трое. Мужчину, владельца загородного бара, увезли в больницу в Норвегию с простреленным легким. Он, вполне возможно, выживет, но в ближайшие тридцать шесть часов поговорить с ним я не смогу. Я уверен, что убийство не случайно и далеко не последнее.

— Вы считаете, что Шону Раску может быть об этом что-то известно?

— Он может знать причину самоубийства брата. Если так, то его слова потянут за собой всю нить. Так что прошу, как только он проснется, сообщите мне.

Она помолчала, потом сказала.

— Это зависит от того, в каком психическом состоянии он проснется. Я не позволю, чтобы вы усугубили его болезнь, что бы там ни происходило в вашем городе.

— Я понимаю.

— Правда? Ну что ж, прекрасно. — Лицо ее договорило все остальное: сидите, мол, тогда и не мешайте мне заниматься делом. Сестра прошла к высокому столу, села и принялась складывать в тележку пузырьки и коробочки.

Алан поднялся, прошел к телефону-автомату в конце холла и в который раз набрал номер телефона Полли. И в который раз ответом ему были лишь протяжные гудки. Он набрал номер ателье, попал на автоответчик и повесил трубку. Вернувшись к своему креслу, он сел и принялся снова разглядывать персонажей «Мамы Гусыни».

«Вы забыли задать мне один вопрос, мисс Хендри, — думал он. — Вы забыли спросить, какого черта я здесь торчу, если в округе, жители которого выбрали меня для охраны их безопасности, такое творится. Вы не спросили меня, почему я в это самое время не веду расследование, посадив сюда кого- нибудь другого, Сита Томаса например, дожидаться пробуждения Шона Раска. Вы забыли спросить меня об этом, мисс Хендри, и знаете что? Я рад, что вы об этом забыли, вот что».

Причина на самом деле была чрезвычайно проста. Все убийства, кроме тех, что происходили в Портленде и Бангоре, передавались на расследование полиции штата. Генри Пейтон намекнул на это после случая с Нетти Кобб и Вильмой Ержик, но с тех пор больше не намекал. Не мог себе этого позволить. Представители всех печатных изданий южной части штата Мэн, а также корреспонденты телевидения находились теперь в Касл Рок или на пути туда. Не пройдет и пары часов, как к ним присоединится коллеги со всего штата… а если, как предполагал Алан, несчастья еще впереди, их гвардия будет постоянно увеличиваться за счет представителей соседних округов и штатов.

Так обстояли дела, такова была реальность, но настроение Алана не менялось. Он чувствовал себя питчером, который не справляется со своими обязанностями и отослан тренером в запас. Чувство было далеко не из приятных. Не сводя глаз с Простофили Грегори, Алан вновь стал подводить итоги.

Лестер Пратт мертв. Он явился в Управление шерифа и в приступе ревности накинулся на Джона Лапонта. Дело касалось девушки, с которой, как успел признаться Джон до появления кареты «Скорой помощи», он не встречался уже больше года.

— Я только нешколько раш вштречалшя ш ней на улисе, и то она ражговаривать не хотела, — шепелявил Джон. — Она щитала меня дамшким угодником. — Он дотронулся до сломанного носа и болезненно сморщился. — Теперь я и шам шебя таким чувштвую.

В настоящий момент Джон лежит в больнице в Норвегии с переломом носа, вывихом челюсти и возможными внутренними кровоизлияниями.

Шейла Брайам тоже в больнице. Шок. Святоша Хью и Билли Таппер мертвы. Сообщение поступило как раз в то время, когда стала терять сознание Шейла. Звонил поставщик пива, слава Богу догадавшийся предварительно вызвать «Скорую помощь». Звонивший был почти в такой же истерике, как Шейла, и Алан не отваживался его осуждать. К тому моменту он и сам был на грани нервного срыва.

Генри Бофорт госпитализирован в тяжелейшем состоянии в результате множественных пулевых ранений.

Норрис Риджвик пропал, и это тревожит больше всего остального.

Алан искал его после звонка поставщика пива, но он исчез бесследно. Алан решил тогда, что Норрис помчался вслед за Китоном, чтобы арестовать городского голову и привезти на буксире, но, как вскоре выяснилось, Китона никто арестовывать не собирался. У Алана оставалась надежда, что его перехватят ребята из полиции штата, пока идут по другим следам, но и этого не случилось. У них были дела поважнее. А Норриса как ветром сдуло. Но где бы он ни был, ушел он на своих двоих. Когда Алан выезжал из города, «фольксваген» Норриса по-прежнему лежал на боку в конце Мейн Стрит.

Свидетели сообщили, что Умник исхитрился залезть в свой «кадиллак» через окно и умотал. Единственный человек, попытавшийся остановить его, жестоко поплатился. Скотт Гарсон госпитализирован в Северный Камберленд со сломанной челюстью, сломанной скулой, раздробленным запястьем и тремя пальцами всмятку. Могло быть и хуже: свидетели утверждали, что Умник намеревался задавить храбреца, пока тот лежал на мостовой.

Пенни Партридж со сломанной ключицей и одному Богу известно с каким количеством переломанных ребер тоже лежал в больнице. Об этом сообщил Энди Клаттербак, в то время как Алан размышлял об Умнике, удравшем от правосудия в «кадиллаке» и прикованном наручниками к дверце. Выходило так, будто Святоша Хью остановил Ленни на дороге, выкинул из машины и удрал на ней. Алан догадывался, что машину Ленни можно будет обнаружить на стоянке у Мудрого Тигра, поскольку Святоша там сильно наследил.

И, что самое страшное, расстался с жизнью, пустив себе пулю в голову, Брайан Раск, мальчик в возрасте одиннадцати лет. Клат только начал выкладывать свою версию, как зазвонил телефон. Шейлу к тому времени уже увезли, и Алан, подняв трубку, услышал истерический вопль семилетнего малыша — Шона Раска, который нашел телефон Конторы шерифа на ярко-оранжевой карточке, лежавшей у них дома, в кухне, рядом с аппаратом. Одним словом, кареты «Скорой помощи» и полицейские машины из четырех городов ездили сегодня по одному маршруту — в Касл Рок.

Алан повернулся спиной к Простофиле Грегори и пекарю и, разглядывая птичек, подпрыгивавших и хлопавших крылышками на веревочках, подвязанных к лопастям вертушки на потолке, снова мысленно вернулся к Хью и Ленни Партриджу. Их встреча, едва ли самая серьезная за сегодняшний день, но уж наверняка самая странная, казалась Алану ключом к разгадке именно в силу своей несуразности.

— Какого черта Хью не поехал на своей машине, если уж он имел зуб на Генри Бофорта? — спрашивал Алан Клата, прочесывая пятерней волосы, уже достаточно долгое время представлявшие собой взлохмаченную копну. — Зачем ему понадобилась старая развалина Ленни?

— Потому что «бьюик» Хью стоял на четырех осях. Такое впечатление, что кто-то порезал ножом шины. — Клат пожал плечами, оглядывая с недоумением развалины, в которые превратилась Контора шерифа. — Может быть, он решил, что это сделал Генри Бофорт.

«Да, — думал теперь Алан. — Может быть. Это безумие, но не большее, чем предположение Вильмы Ержик о том, что Нетти Кобб могла забросать грязью ее простыни, а потом расколотить камнями окна в доме. И не больше, чем предположение Нетти о том, что Вильма убила ее собаку».

Прежде чем Алан успел задать Клату следующий вопрос, в конторе появился Генри Пейтон и очень мягко дал понять, что берет расследование в свои руки. Алан кивнул.

— Тебе нужно прежде всего выяснить одно, Генри, и как можно скорее, — сказал он.

— Что именно? — Алан с упавшим сердцем заметил, что Генри слушает его вполуха. Его старый друг — самый дорогой из тех, что у него появились с тех пор, как он занял пост шерифа Касл Рок, и самый ценный, как выяснилось, — думал теперь совсем о другом. И больше всего о том, как распределить силы, учитывая широкую сеть происшествий.

— Надо выяснить, имел ли Генри Бофорт зуб на Хью, так же как Хью на него. Сейчас его об этом спросить невозможно, я понимаю, он без сознания, но когда придет в себя…

— Хорошо, — сказал Генри и похлопал Алана по плечу.

— Хорошо. — Он повысил, голос. — Брукс! Моррис! Сюда!

Алан смотрел вслед Генри, когда тот шел к выходу, и испытывал желание броситься за ним, схватить за плечи, повернуть к себе лицом и заставить слушать. Но он не сделал этого. Не сделал, поскольку Генри и Хью, Лестер и Джон, и даже Нетти с Вильмой теряли для него свою значимость. Мертвые мертвы, за ранеными присмотрят, преступления совершены.

Алан не мог отделаться от чувства, что главное преступление впереди.

Когда Генри вышел к своим людям. Алан снова позвал Клата. Помощник вошел, засунув руки в карманы и с угрюмым выражением на лице.

— Нас списали. Алан, — сообщил он. — Вымели в одночасье. Проклятье!

— Не совсем пока, — сказал Алан, надеясь, что слова не опровергаются тоном, каким они сказаны. — Ты останешься здесь моим связным, Клат.

— А ты куда?

— Домой к Раскам.

Но когда он туда добрался, ни Брайана, ни Шона на месте не оказалось. «Скорая помощь», подобравшая несчастного Скотта Гарсона, заехала по пути за Шоном. Теперь они направлялись в клинику Северного Камберленда. Вторая машина Гарри Сэмуэльса, кабриолет «линкольн», забрала Брайана Раска и повезла в морг, в Оксфорд. Лучшая машина Гарри, та, которую он называл «семейной», уже отправилась туда же с телами Хью и Билли Таппера.

Алан подумал, что тела будут складывать там, как поленницу дров.

Только оказавшись в доме Брайана Раска, Алан понял душой и разумом, насколько полностью он выбыл из игры. Люди Генри Пейтона успели прибыть сюда задолго до него, как будто дали ему понять — твоя помощь нам до лампочки. Алан стоял на пороге кухни, смотрел, как они работали, и понимал, что нужен им, как пятое колесо в телеге. Кора Раск отвечала на их вопросы медленно, словно во сне. Алан решил, что она в шоке или врачи «Скорой помощи», прежде чем увезти тело ее сына, дали ей успокоительное. Она отдаленно напоминала ему Норриса, когда тот выбирался из окна своего перевернувшегося «фольксвагена». Шок не шок, транквилизатор или нет, многого от нее детективы добиться не могли. Она не плакала, но не в состоянии была сосредоточиться и уж тем более дать вразумительный ответ. Она ничего не знает, отвечала Кора, была в спальне, наверху, отдыхала после обеда. «Бедный Брайан, повторяла она без конца, — бедный, бедный Брайан». Но произносила она эти слова без всякого выражения и все время теребила в руках темные очки. Одна из дужек этих очков была прикручена клейкой лентой, а одно из стекол разбито.

Алан ушел оттуда с тяжелым сердцем и сразу поехал в больницу.

Теперь он встал и направился к телефону-автомату в конце коридора. Набрал номер телефона Полли, снова не получил ответа и позвонил в Управление. Голос недружелюбно прорычал в трубку: «Полиция штата», и Алан почувствовал наивный прилив ревности. Он представился и попросил позвать Клата. Ждать пришлось не менее пяти минут.

— Прости, Алан, — ответил Клат. — Они просто положили трубку на стол. Я случайно проходил мимо, а то ты до сих пор ждал бы. Этим молодцам на нас наплевать.

— Не думай об этом, Клат. Ты не знаешь, Китона нашли?

— Понимаешь… просто не знаю, как тебе об этом сказать…

Алан почувствовал приступ тошноты и закрыл глаза. Он был прав, до конца еще далеко.

— Говори, — сказал он Клату. — Без всяких церемоний.

— Умник… то есть Дэнфорт, я хотел сказать… приехал домой и отверткой сорвал наручник с «кадиллака». Ты ведь знаешь, как он был туда прикован.

— Да, знаю, — сказал Алан, не открывая глаз.

— Ну вот… а потом он убил свою жену, Алан. Молотком. Ее нашел не полицейский штата, они двадцать минут назад еще о его существовании вообще не подозревали. Ее обнаружил Сит Томас. Он поехал к дому Умника на всякий случай. Сразу сообщил сюда, а потом и сам приехал, минут пять назад. Говорит, у него грудь болит, и я не удивлен. Он рассказал, что Умник ей разбил лицо всмятку. Повсюду, говорит, кровь и волосы, Пейтон туда послал целую бригаду, а Сита я посадил к тебе в кабинет. Решил, что ему лучше присесть, чем упасть.

— О Господи! Клат, быстро отвези его к Рею Ван Аллену. Ему уже шестьдесят два, и он всю жизнь «Кэмел» изо рта не вынимал.

— Рей уехал в Оксфорд, Алан. Пытается залатать Генри Бофорта.

— Тогда к его помощнику… как его там? Френкелу. Эверетту Френкелу.

— Этого нигде нет. Я пытался дозвониться и домой и на работу.

— А что говорит жена?

— Эв холостяк, Алан.

— О Господи! — В их разговор ворвались обрывки музыкальной фразы. Песенка под названием «Не надо переживать, радуйтесь». Алан воспринял это как насмешку.

— Я могу сам отвезти его в больницу, — предложил Клат.

— Ты мне здесь нужен, — сказал Алан. — Газетчики и телевизионщики появлялись?

— Да. Этих полным-полно.

— Как только повесишь трубку, проведай Сита. Если ему не стало лучше, сделай вот что: выйди на улицу, перехвати какого-нибудь репортеришку, кто посмышленей на вид, и заставь отвезти Сита в клинику в Камберленде.

— Ладно. — Клат помолчал и наконец выпалил наболевшее: — Я хотел поехать к Китону, но штатники меня не пустили. Как тебе это нравится, Алан? Эти скоты не пустили помощника шерифа округа на место преступления!

— Я тебя понимаю, Клат. Мне самому это не нравится. Но они делают то, что им положено. Ты видишь Сита с того места, где стоишь?

— Да.

— Ну и что? Он жив?

— Сидит за твоим столом, курит и читает последний выпуск «Правосудия».

— Ладно. — Алану хотелось смеяться и плакать одновременно. — Тогда все в порядке. Полли Чалмерс не звонила, Клат?

— Н-н-н… погоди, здесь отмечено. Сейчас скажу… вот. Звонила, Алан, в половине четвертого.

Алан вздохнул.

— Это я знаю. А позже?

— Здесь не отмечено, но это ничего не значит. Шейлы нет, а эти бездельники из полиции штата… Кто может сказать наверняка?

— Спасибо, Клат. Какие еще новости?

— Да есть парочка.

— Валяй.

— Они нашли пистолет, которым Хью стрелял в Генри, но Дэвид Фридмэн из полиции штата говорит, что не знает такого оружия. Автоматический пистолет, это точно, но малый говорит, что такого сроду не видал.

— Ты уверен, что так сказал именно Дэвид Фридмэн?

— Точно, Фридмэн.

— Этот должен знать. Дэйв Фридмэн — ходячая оружейная энциклопедия.

— И все-таки не знает. Я стоял поблизости, когда он разговаривал с твоим приятелем Пейтоном. Сказал, что похоже на немецкий маузер, но нет маркировки и обработка другая. Кажется, они отослали его в Августу с целой тонной других улик.

— Что еще?

— Во дворе Генри Бофорта нашли анонимную записку, — сообщил Клат, — была пришлепнута к его машине — знаешь, эта его знаменитая «Т-Берд»? Ее тоже раскурочили. Так же, как и машину Хью.

Алану показалось, будто огромная мягкая рука влепила ему пощечину.

— Что было в записке?

— Минутку. — Он услышал шелест бумаги, видимо Клат листал записную книжку. — Вот. «Не смей' больше никогда выгонять меня и забирать ключи от машины, жаба вонючая».

— Жаба?

— Именно так. — Клат нервно хихикнул. — Слова «никогда» и «жаба» подчеркнуты.

— И ты говоришь, машину отделали?

— Точно. Шины порезаны так же, как на машине Хью. И длиннющая царапина вдоль по борту.

— Понятно. Тогда тебе надо сделать еще кое-что. Сходи в парикмахерскую и, если понадобится, в биллиардную. Разузнай, кого на этой или на прошлой неделе выгнал Генри.

— Но полиция штата…

— К чертям собачьим полицию штата! — с чувством произнес Алан. Это наш город. Мы знаем, кого спросить и где его найти. Неужели ты в пять минут не отыщешь человека, который выложит тебе всю историю как на духу?

— Как же, не отыщу! — возмутился Клат. — Я, возвращаясь с Касл Хилл, видел Чарли Фортина, болтавшего с компанией мужиков у Вестерн Авто. Если Генри с кем-нибудь столкнулся, Чарли не может не знать, с кем именно. Мудрый Тигр — второй дом для Чарли.

— Верно. А полиция штата с ним беседовала?

— М-м-м… нет.

— Конечно. Вот ты и побеседуй. Но думаю, мы оба и так знаем ответ, правда?

— Святоша Хью, — сказал Клат.

— Бьюсь об заклад, что он, — сказал Алан и подумал, что, возможно, первое предположение Генри было не так уж далеко от истины.

— О'кей, Алан. Я все сделаю.

— И сразу же перезвони мне. Второе. — Он продиктовал Клату номер и заставил повторить, чтобы убедиться, что записано правильно.

— Позвоню, — сказал Клат и вдруг взорвался. — Что происходит, Алан? Проклятье, что тут такое происходит?

— Не знаю… — Алан внезапно почувствовал себя стариком, уставшим, замученным стариком… и злым к тому же. Злился он уже не на Генри Пейтона за то, что тот отстранил его от дела, а на того, по чьей вине происходит все это безумие. И с каждой минутой в нем крепла уверенность: стоит им докопаться до дна, они сразу: поймут, что виновник один-единственный. Вильма и Нетти, Генри и Хью, Лестер и Джон; кто-то соединил их проводами и замкнул цепь. — Я не знаю, Клат, но мы докопаемся.

Он повесил трубку и снова набрал номер Полли. Его желание выяснить отношения, разобраться, отчего она так на него набросилась, постепенно теряло свою остроту. Вместо него возникало другое чувство, гораздо более тревожное: глубокий, неосознанный, но все возрастающий страх, что она попала в беду. Гудок, еще гудок и еще. Нет ответа.

«Полли, я люблю тебя и нам надо поговорить. Пожалуйста, сними трубку. Полли, пожалуйста, сними трубку. Полли, пожалуйста».

Алан как будто молился. Он хотел перезвонить Клату и попросить выяснить что с ней до того, как тот начнет выполнять все остальные задания, но не смог. Этого делать нельзя, это дурно. В городе того и гляди произойдет еще один взрыв. «Но, Алан, предположим, Полли тоже подсоединена к цепи?». Эта мысль вызвала какие-то неясные воспоминания, но они растворились, прежде чем Алан смог придать им более четкие очертания.

Он повесил трубку на рычаг, прервав последний гудок на самой середине.

3

Полли больше не могла этого выносить. Она перевернулась на бок, потянулась к телефону… и звонок неожиданно прервался. «Так, подумала Полли, — а звонил ли он вообще?». Она лежала в постели, прислушиваясь к отдаленным раскатам грома. В спальне было душно. Очень душно, как в середине июля, но открыть окна она не могла, так как всего неделю назад попросила Дейва Филипса, местного плотника-умельца, вставить зимние рамы. Поэтому она сняла старые джинсы и сорочку, в которых ездила за город, и, аккуратно свернув их, положила на стул у двери. Теперь она лежала в одном белье, надеясь поспать немного, прежде чем принять душ, но сон не шел.

Мешал, конечно, бесконечный вой сирен за окном, но основная причина бессонницы была в Алане, в том, что он сделал. Она не могла понять и примириться с его предательством, самым гнусным из всех, о которых юна когда-либо слышала, но и отделаться от мыслей о нем тоже была не в силах. Она пыталась думать о другом (о сиренах, например, гудевших так, как будто конец света наступил), но мысли упорно возвращались к первопричине ее теперешнего состояния. К тому, как он действовал за ее спиной, как вынюхивал. Как будто проводишь рукой по зеркально гладкой отполированной поверхности не ожидая подвоха, а тут, на тебе, заноза.

«О, Алан, ну как ты мог?» — спрашивала Полли его и себя заодно.

Голос, ответивший на вопрос, удивил ее. Принадлежал он тете Эвви, в нем не было жалости и сочувствия, что, впрочем, всегда отличало тетушкину манеру беседы, но помимо этого в нем отчетливо слышался гнев.

«Если бы ты сама рассказала ему правду, он не поступил бы так».

Полли резко села в постели. Голос был гневный, неприятный, это верно, но самое неприятное в нем то, что он принадлежал ей самой. Это был ее голос. Тетя Эвви умерла много лет назад. Она подсознательно приписывала этот внутренний протест, раздражение, гнев тете, переваливала, как говорится, с больной головы на здоровую. Так застенчивый женолюб подбивает приятеля переговорить от его имени с девушкой, которая ему нравится.

«Послушай, девочка, разве я не говорила тебе, что этот город перенаселен привидениями? Может быть, это все же я, твоя тетя?».

Полли испугано всхлипнула и зажала рукой рот. «А может быть, и не я. В конце концов, какая разница, кто именно? Вопрос вот в чем, Триша: кто нагрешил первым? Кто солгал первым? Кто первым скрыл правду? Кто бросил первый камень?».

— Это несправедливо! — крикнула Полли в пустой душной комнате и со страхом посмотрела на свое отражение в зеркале. Она ждала, когда тетя Эвви заговорит вновь, но, так и не дождавшись, легла.

Предположим, она согрешила первой, если только сокрытие части правды и несколько слов безобидной лжи — грех. Но предположим. Разве это давало Алану право проводить расследование без ее ведома, как это делается с подсудимыми? Разве давало это ему право трепать ее имя в переписке и переговорах с полицейскими управлениями других штатов? Или устраивать за ней слежку… или… как там это называется… шпионить?..

— Не думайте об этом, Полли, — прошептал знакомый голос. Перестаньте себя терзать, вы вели себя абсолютно правильно. Я имею в виду ваш последний поступок. Вы слышали виноватую нотку в его голосе?

— Да, — отчаянно прошептала Полли в подушку. — Да! Да, я слышала! Что ты насчет этого скажешь, тетя Эвви? — Ответа не последовало… лишь странное легкое покалывание

(вопрос вот в чем, Триша)

в подсознании. Как будто она о чем-то забыла, что-то выпустила из виду

(хочешь конфетку, Триша?).

Полли перевернулась на бок, и азка качнулась, стукнувшись о налившуюся грудь. Она услышала, как что-то царапнуло в маленькой серебряной темнице.

«Нет, — подумала Полли, — ничего там живого нет, шуршит какая-нибудь сухая травка, вот и все. Мысль о том, что там нечто живое, это твои фантазии».

— Хр-хр-хр.

Серебряный шарик тоненько звякнул, устроившись между хлопчатобумажной чашкой бюстгалтера и простыней.

— Хр-хр-хр.

«Эта штуковина живая, — сказал голос тети Эвви. — Она живая, Триша, и тебе это известно».

«Не болтай ерунды, — рассердилась Полли и перевернулась на спину. — Каким образом там может помещаться живое существо? Предположим, оно может дышать сквозь эти крошечные отверстия, но чем она, во имя всего святого, питается?». «А может быть оно питается ТОБОЙ, Триша?».

— Полли, — пробормотала она, — меня зовут Полли.

Покалывание в подсознании стало гораздо ощутимее — и тревожнее Полли даже труднее дышалось. Затем телефон зазвонил снова. Она глубоко вздохнула и села. Лицо ее носило следы бесконечной усталости. Гордость и тоска объявили войну друг другу.

«Поговори с ним, Триша, ну что тебе стоит. А лучше послушай его. Ты ведь не слишком часто это делала раньше, правда?».

«Не желаю я с ним разговаривать. После всего, что он натворил».

«Но ведь ты по-прежнему любишь его». «Да, это правда. Но теперь к любви примешалась еще и ненависть».

И снова голос тети Эвви яростно огрызнулся в сознании Полли.

«Хочешь всю оставшуюся жизнь быть привидением, Триша? Что с тобой, девочка?».

Жестом нерешительности Полли протянула руку к телефону. Ее рука конечность, полностью избавленная от боли, — застыла на полпути. А вдруг это не Алан? А вдруг это мистер Гонт? Может быть, он хочет сказать, что их сделка еще не совершена, что она еще не расплатилась.

Она снова протянула руку, на этот раз почти коснувшись трубки, но тут же отдернула. Правая рука схватила свою близняшку-левую, и обе, сцепив пальцы замком, улеглись на живот. Она боялась голоса мертвой тети Эвви, боялась того, что сделала сегодня днем, боялась, что Алан или мистер Гонт расскажут всему городу правду о ее крошечном умершем мальчике, боялась предположить, что мог означать этот бесконечный вой сирен за окном.

Но более всего остального она боялась самого Лилэнда Гонта. Ей казалось, что кто-то привязал ее к языку огромного медного колокола, который мгновенно оглушит ее, сведет с ума и раздавит в лепешку, если начнет звонить.

Телефон умолк.

Снова взвыла сирена и постепенно замерла где-то неподалеку от Тин Бридж, и в эту же самую минуту грянул гром. Гораздо ближе, чем раньше.

«Сними ее, — прошептал голос тети Эвви. — Сними, милая. Он властвует над желаниями, а не над волей. Сними ее. Разорви цепи, которыми он тебя опутал».

Но Полли смотрела на телефон и вспоминала ночь — неужели это было всего неделю назад? — когда она случайно зацепила азку пальцем и сорвала. Она вспоминала боль, которая тут же вцепилась в ее руки острыми голодными крысиными зубами. Она не в силах к этому вернуться. Просто не в силах. Или в силах?

«Что-то страшное творится этой ночью в Касл Рок, — говорила тетя Эвви. — Неужели ты хочешь проснуться завтра и узнать, насколько велика твоя доля вины в том, что происходит? Неужели ты готова заплатить такую цену, Триша?».

— Ты не понимаешь, — простонала Полли. — Я ведь разыграла не Алана, а Туза. Туза Мерилла. Он заслуживает и гораздо большего.

И тогда голос тети Эвви решительно произнес:

— В таком случае ты тоже этого заслуживаешь, дорогуша.

4

В тот вторник, в двадцать минут седьмого, когда молнии уже сверкали почти над самым городом, а ночная тьма упрямо вытесняла предвечерние сумерки, офицер полиции штата, сменивший в диспетчерской Шейлу Брайам, вышел в предбанник Конторы шерифа. Он отогнул по краю довольно обширную площадь, ограниченную клейкой лентой, похожую по очертаниям на обработанный алмаз и обозначенную как место преступления, и бросился к тому месту, где стоял Генри Пейтон.

Пейтон был явно в растрепанных чувствах. Предыдущие пять минут он провел в компании двух дам и джентльмена, представителей прессы, и теперь чувствовал себя так, как обычно после таких встреч: то есть как будто его облили медом, а потом заставили вываляться в испражнениях гиены, отравленных муравьиным ядом. Заявление его оказалось не столь подготовленным, вразумительным и авторитетным и в то же время недостаточно расплывчатым, как ему того хотелось: телевизионщики тянули его за язык. Они вожделели свежих подробностей для программы новостей, которая выходила в эфир в половине седьмого и, если бы он не подкинул им кость, набросились бы на него ко времени выхода следующей программы, то есть в одиннадцать часов ночи. Он почти признался, чего с ним не бывало за все годы работы в полиции, что никаких ниточек не вытянул, а, иными словами, с чего начал, на том и засел. В конце концов он не ушел с этой импровизированной пресс- конференции, а сбежал с нее.

Пейтон теперь жалел, что недостаточно внимательно выслушал Алана Пэнгборна. Приехав, он решил, что работа будет пустячная для его опытных ребят. У здешней полиции с контрольной службой плоховато, а уж они-то справятся. Но с тех пор произошло еще одно убийство, заставшее Пейтона врасплох. Убили женщину по имени Миртл Китон. Ее муж исчез, может быть сбежал в горы, подальше от содеянного, а вполне вероятно, носится вокруг этого ненормального городка в индейском танце победителя. Он ведь наверняка тронутый: убил свою жену молотком.

Вся беда в том, что Пейтон не знал этих людей. А Алан и Риджвик знали, но того и другого след простыл. Лапонт в больнице, вероятно молится, чтобы доктора вернули его нос в первоначальное положение. Он поискал Клаттербака и был не слишком удивлен, обнаружив, что того тоже в помине нет.

«Ты хочешь этого, Генри, — слышал он голос Алана. — Хочешь? Хорошо, бери. А поскольку подозреваемые исчезают один за другим, почему бы пока не воспользоваться телефонной книгой?».

— Лейтенант Пейтон! Лейтенант Пейтон! — Его звал офицер, дежуривший в диспетчерской.

— В чем дело? — рявкнул Генри.

— Доктор Ван Аллен на радиосвязи. Хочет поговорить с вами.

— О чем?

— Не сказал. Требует вас.

Генри Пейтон вошел в диспетчерскую с чувством ребенка, несущегося по склону холма на велосипеде без тормозов: с одной стороны обрыв, с другой — каменная скала, а за спиной волчья стая с лицами репортеров. Он взял микрофон.

— Говорит Пейтон. Прием.

— Лейтенант Пейтон, говорит доктор Ван Аллен. Медэксперт округа. Голос доносился издалека и часто прерывался, по всей видимости по причине приближающейся грозы. «Вот только грозы мне сейчас не хватает», — подумал Генри.

— Да, — сказал он вслух. — Я вас знаю. Вы отвозили в Оксфорд мистера Бофорта. Как его самочувствие? Прием.

— Он… — Хр-фр-бр.

— Я вас не слышу, доктор Ван Аллен, — сказал Генри, стараясь сохранить терпение. — У нас здесь гроза собирается, каких давненько не было. Прошу вас, повторите. Прием.

— Умер, — успел выкрикнуть в перерывах между разрядами Ван Аллен. — Он умер в машине, по дороге в больницу, но я считаю, что причина смерти — не пулевые ранения. Вы понимаете? Мы не считаем, что этот пациент умер от пулевых ран. У него произошел отек мозга, а затем инсульт. Очень вероятно, что пуля была отравлена сильнейшим токсическим веществом, сразу попавшим в кровь. Это же вещество практически разнесло его сердце в клочья. Прием.

«О Господи», — подумал Генри. Он ослабил узел галстука, расстегнул воротник сорочки и только тогда нажал кнопку переговорника.

— Я принял ваше сообщение, доктор, но разрази меня гром, если я хоть что-то понял. Прием.

— Токсином была отравлена пуля, попавшая в тело Бофорта. Инфекция берет старт медленно, а потом начинает распространяться с ускорением. У нас есть две четких веерообразных раны — на щеке и на груди. Очень важно… — Хр-фр-бр. — …это оружие. Десять-четыре.

— Повторите, доктор Ван Аллен. — Генри молился Богу, чтобы этот человек перезвонят по телефону. — Прошу вас, повторите. Прием.

— У кого это оружие? — завопил Ван Аллен. — Десять-четыре!

— У Дэвида Фридмэна. Эксперта по оружию. Он забрал его в Августу. Прием.

— Он его разрядил предварительно? Десять-четыре.

— Да, так всегда делается. Прием.

— Это был револьвер или автоматический пистолет? Это теперь очень важно. Десять-четыре.

— Автоматический пистолет. Прием.

— А обойму он разрядил? Десять-четыре.

— Это он сделает в Августе. — Пейтон тяжело опустился в кресло. Он вдруг почувствовал, что вот-вот упадет. — Десять-четыре.

— Нет! Ни в коем случае! Этого делать нельзя! Вы записываете?

— Записываю, — сказал Генри. — Я оставлю ему записку в баллистической лаборатории, чтобы он не вынимал эти чертовы пули из этой чертовой обоймы, пока не найдется какой-нибудь чертов умелец и не оближет эту чертову отраву. Так? — Он чувствовал мальчишеское удовольствие от сознания, что вся его ругань идет в эфир… а потом вдруг вспомнил, что в этот момент его слушают все чертовы репортеры. Послушайте, доктор Ван Аллен, об этом нельзя беседовать по радио. Прием.

— Плюньте на манеры, — огрызнулся Ван Аллен. — Речь идет о человеческой жизни, лейтенант Пейтон. Я пытался связаться с вами по телефону и не мог. Предупредите своего Фридмэна, чтобы внимательно осмотрел руки на предмет малейших царапин и даже заусенцев. Если обнаружит самую крошечную трещинку на коже, пусть немедленно отправляется в ближайшую больницу. Яд мог быть не только на пулях, но и на обойме. И с этим нельзя шутить. Яд смертельный. Десять-четыре.

— Я вас понял. — Генри будто со стороны услышал свои слова. Он хотел бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте, но поскольку он был здесь, то хорошо бы и Алану Пэнгборну объявиться. С тех пор как он приехал в Касл Рок, все равно как в ловушку попал. — Что это за яд? Прием.

— Пока не знаем. Не кураре, поскольку паралич наступил лишь в самом конце. К тому же кураре почти не вызывает боли, а мистер Бофорт очень мучился. Известно только, что поначалу яд действует медленно, а потом разгоняется как скорый поезд. Прием.

— Это все? Прием.

— О Господи, неужели недостаточно? Десять-четыре.

— Да, думаю, вполне. Прием.

— Буду рад… — Хр-фр-бр.

— Повторите, доктор. Повторите. Десять-четыре.

Через разрастающиеся хрипы он услышал голос Ван Аллена.

— Было бы неплохо положить оружие под замок, чтобы оно больше не натворило бед. Десять-четыре.

— Ты прав, приятель. Десять-четыре. Отбой.

5

Кора Раск свернула на Мейн Стрит и медленно пошла по направлению к Нужным Вещам. Она прошла мимо фургона марки «форд» с надписью на борту программа новостей 5 канала, но не заметила Дэнфорта Китона, сидевшего за рулем и провожавшего ее из окна немигающим взглядом. Она все равно не узнала бы его; Умник стал, образно говоря, иным человеком. А если бы даже заметила и узнала, это не произвело бы на Кору никакого впечатления. Она находилась под грузом собственных проблем и горестей. Из всех чувств, переполнявших ее, большая доля приходилась на злость. И все это вместе не имело никакого отношения к ее покойному сыну. Кора Раск держала в руке разбитые солнечные очки.

Казалось, поток вопросов, задаваемых полицейскими, никогда не иссякнет… или во всяком случае до тех пор, пока она не сойдет с ума. «Убирайтесь! — хотелось закричать Коре. — Прекратите задавать дурацкие вопросы о Брайане. Арестуйте его, если он того заслуживает, а отец разберется, когда придет с работы. Разбираться — это единственное, на что он способен. Меня только оставьте в покое! У меня свидание с Королем и я не могу заставлять его ждать».

В какое-то мгновение допроса она заметила шерифа Алана Пэнгборна. Он стоял на пороге кухни, сложив на груди руки. Кора чуть было не сказала всего этого ему в надежде, что он поймет. Он не то, что эти, он сам из Касл Рок, он наверняка знает магазин Нужные Вещи, сам туда заходил и скорее всего приобрел что-нибудь. Он поймет.

Но тут же в сознании прозвучал голос мистера Гонта, спокойный и разумный как всегда. «Нет, Кора, не говори ему. Он не поймет. Он не такой, как ты, не настоящий покупатель. Скажи им, что ты должна пойти в больницу, проведать своего младшего сына. Это поможет тебе от них избавиться, хотя бы на время. А потом уже будет все равно».

Так она и сказала, и слова ее имели немедленный успех. Ей даже удалось выдавить пару слезинок, не имевших никакого отношения к Брайану. Просто она подумала, как грустно, верно, Элвису бродить теперь по Стране Чудес в одиночестве, без нее. Бедный Король.

Они ушли, все, кроме двоих-троих задержавшихся в гараже. Кора не знала, что они там делают и что им вообще там понадобилось, да ее это и не интересовало. Она схватила свои темные очки и поспешила наверх. Закрыв за собой дверь спальни, скинула халат, легла в постель и надела очки.

И тут же оказалась снова в Стране Чудес. Облегчение, ожидание и удивительный покой снизошли на нее.

Обнаженная, она поднималась по винтовой лестнице в зал, увитый лианами, делавшими его похожим на джунгли, и безмерно огромный. Утопая босыми ступнями в мягком пушистом ковре, она направилась к двустворчатым дверям. Распахнув створки, она оказалась в спальне Короля, выдержанной в черно-белых тонах. Черные стены, белый ковер, черные шторы на окнах, белая бахрома над черным пологом кровати. Только потолок отличался по цвету — он был мглисто-синим, усыпанным множеством электрических мерцающих лампочек. А потом Кора взглянула на постель, и ее охватил ужас. Король лежал в постели, но Король был не один. На нем сидела верхом и правила им, словно пони, Майра Иванс. Она повернула к Коре голову, когда открылись двери.

Король же только смотрел на Майру и сонно моргал своими восхитительно- небесно-голубыми глазами.

— Майра! — воскликнула Кора. — Что ты тут делаешь?

— Как что? — Майра издевательски хмыкнула. — Не полы же подметаю.

У Коры дыхание перехватило от такой наглости.

— Ну… ну… — задыхалась она. — Черт меня подери!

К этому моменту дыхание к ней вернулось, и возглас прокатился по спальне колокольным звоном.

— Вот пусть черт тебя и дерет! — посоветовала Майра и быстрее задвигала бедрами. — Только сними свои дурацкие очки, пока будешь этим заниматься. Проваливай отсюда. Возвращайся в Касл Рок. Мы заняты, правда, Эл?

— Сущая правда, конфетка моя, — пропел Король. — У нас дел по горло.

Ужас перерос в ярость и согнал с Коры паралич. Она бросилась на свою так называемую подружку с намерением выцарапать ей глаза. Но стоило ей навострить когти, целясь в лицо Майре, как та ловко полуобернулась, не пропустив при этом ни одного такта своей физиологической симфонии, и сорвала очки с Коры.

Кора удивленно заморгала… а проморгавшись, поняла, что лежит в своей собственной спальне, на своей собственной постели. Очки валялись на полу, и оба стекла оказались разбиты.

— Нет, — простонала Кора, скатившись с кровати. Она готова была завизжать, но внутренний голос, не ее собственный, конечно, подсказал, что делать этого не стоит, так как крик могут услышать полицейские в гараже и примчаться. — Нет, пожалуйста, нет, пожааа… неее.

Она пыталась впихнуть осколки разбитых стекол обратно в оправу, но это было невозможно. Очки разбиты. Разбиты ничтожной лживой потаскухой. Разбиты ее ПОДРУГОЙ Майрой Иванс. Подругой, которая исхитрилась самостоятельно найти дорогу в Страну Чудес, и теперь, пока Кора пыталась исцелить покалеченные драгоценные очки, по всей вероятности, продолжала заниматься любовью с Королем.

Кора подняла глаза к потолку, и они сощурились, превратившись в крошечные, горящие злобой угольки.

— Черт подери ТЕБЯ! И будь я проклята, если он тебя не отдерет!

6

Она задержалась ненадолго у Нужных Вещей, прочла объявление в витрине, подумала и свернула за угол, в переулок. Навстречу ей шла Фрэнсин Пеллетьер, укладывая что-то на ходу в сумочку. Кора даже не взглянула на нее.

Подходя к черному ходу магазина, она увидела мистера Гонта. Он стоял за деревянным столом, выставленным на пороге, словно баррикада.

— А, вот и вы, Кора, — приветствовал ее мистер Гонт. — Я уже начал удивляться, что вас так долго нет.

— Эта паразитка, — буркнула Кора. — Настоящая змея.

— Простите, дорогая, — вежливо заметил мистер Гонт. — Но кажется, вы забыли застегнуться. — Он указал длинным пальцем на полу ее платья.

Кора в спешке выхватила из шкафа первое попавшееся и застегнула только первую пуговицу. От нее и дальше, вниз, платье было распахнуто, выставляя напоказ пушистый холмик лобка. Рыхлый живот выпирал и колыхался от переизбытка съеденных во время демонстрации многочисленных серий «Санта- Барбары» и других телесериалов печений, вафель и конфет.

— Кому какое дело! — Кора презрительно поджала губы.

— Мне, во всяком случае, никакого, — спокойно согласился Гонт. Чем могу быть полезен?

— Эта продажная сволочь трахается с Королем. Она разбила мои темные очки. Я хочу ее убить.

— Неужели? — Мистер Гонт в притворном удивлении вскинул брови. Ну что ж, не могу сказать, что не сочувствую вам, поскольку именно так оной есть. Может быть, женщина, похитившая любимого мужчину у подруги, имеет право на существование, затрудняюсь утверждать — я всю свою жизнь посвятил бизнесу и мало сведущ в сердечных переживаниях. Но женщина, отнявшая у другой то, что принадлежит ей по праву, то есть ее собственность, — это уже совсем другое дело, гораздо более серьезное. Вы согласны?

Кора улыбнулась. Улыбка получилась вымученная, едкая, злобная, улыбка безумца.

— Я с вами полностью согласна, — сказала Кора Раск. Мистер Гонт быстро отвернулся, а когда снова посмотрел на Кору, в руках у него был автоматический пистолет.

— Может быть, вам пригодится вот такая вещица? — спросил он.

1

После убийства Миртл Умник впал в состояние прострации. Его покинула способность логически мыслить. Он думал о Них — весь город, казалось ему, перенаселен Ими. Но вместо праведного гнева, поглощавшего его всего несколько минут назад, он теперь ощущал лишь бесконечную усталость и депрессию. Голова раскалывалась от боли. Спину и плечо ломило от перенапряжения после работы молотком.

Он посмотрел на свою руку и понял, что до сих пор держит его. Умник разжал пальцы, и молоток упал на линолеумный пол, прочертив кровавые полосы. Рисунок, образовавшийся на полу, напомнил ему лицо отца.

Он прошел через гостиную в кабинет, растирая на ходу руку и плечо. Цепочка наручников звенела как заведенная. Он открыл платяной шкаф, опустился перед ним на колени, порылся в ворохе одежды и выдвинул коробку с игрушечным ипподромом. Доставая коробку, он зацепил одним из наручников туфлю Миртл и отшвырнул ее в сторону, выругавшись при этом. Затем он поставил коробку на стол и сел перед ней. Вместо привычного воодушевления возникло тоскливое посасывание под ложечкой. Выигрышный Билет был несомненно хорош, но какую пользу он мог теперь из него извлечь? Разве не все равно, вернет он деньги или нет? Он убил свою жену. Она, конечно, того заслуживала, но для Них это не послужит оправданием. Они бросят его в самую глубокую темницу тюрьмы Шошенк и выбросят от нее ключ.

Заметив следы крови на коробке с игрой, он внимательно оглядел себя с ног до головы. Впервые за все время он понял, что забрызган кровью. Руки словно у мясника. Глухая тоска навалилась невыносимой тяжестью. Они победили его… победили. И все-таки он смог от Них ускользнуть. Вот так- то! Умник поднялся из-за стола и, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, стал медленно подниматься наверх. Доплетясь до площадки, он скинул башмаки, стянул брюки, бросив их прямо у лестницы, и нагнулся, чтобы снять носки. Даже они были пропитаны кровью. Труднее всего оказалось справиться с рубашкой наручники мешали.

Прошло почти двадцать минут между смертью миссис Китон и процедурой принятия душа мистера Китона. Его за это время могли бы уже несколько раз арестовать, но полиция на Мейн Стрит была занята другими проблемами, в Управлении шерифа царил истинный погром, и мало кого интересовало исчезновение Дэнфорта Китона.

Приняв душ, вытершись насухо, он натянул брюки и футболку возиться с длинными рукавами сорочки не было сил — и вернулся в кабинет. Он снова сел за стол и уставился на Выигрышный Билет в надежде, что депрессивное состояние уступит место знакомому радостному возбуждению. Но картинка на коробке потеряла свежесть красок. Самым ярким пятном выделялись две лошадки, окрасившиеся в красный цвет крови Миртл.

Умник снял крышку, заглянул внутрь и с удивлением отметил, что оловянные лошадки печально склонились в разные стороны в своих прорезях и тоже поблекли. Из отверстия для заводного ключа торчала сломанная пружина.

«Кто-то побывал здесь, — мысленно ужаснулся Умник. — Один из Них! Покончить со мной оказалось Им недостаточным! Понадобилось и игру уничтожить!».

Но внутренний голос, по всей видимости голос разума, прошептал, что он ошибается. «Так было с самого начала, — шептал он, — ты просто этого не замечал».

Умник вернулся к шкафу с намерением на этот раз достать оттуда пистолет. Пора пустить его в ход. Такая мысль родилась у него в голове, когда зазвонил телефон. Он снял трубку, нисколько не сомневаясь в том, чей голос услышит. Разочароваться ему не пришлось.

2

— Привет, Дэн, — прозвучал голос мистера Гонта. — Как самочувствие? День-то какой восхитительный!

— Самочувствие ужасное, — проворчал Умник. — Судьба повернулась лицом к негодяям. Я собираюсь покончить с собой.

— Да что ты? — В голосе Гонта прозвучало больше любопытства, чем сочувствия.

— Все плохо. Даже игра, которую вы мне продали, сломалась.

— Ну это вряд ли. Я всегда тщательно проверяю товар перед тем, как пустить его в продажу. Советую проверить еще раз. И повнимательнее.

Умник так и сделал и был крайне удивлен. Лошадки снова стояли прямо в своих позах, камзолы жокеев вновь сияли яркими красками. Даже глаза у них, казалось, светились. Площадка ипподрома имитировала зеленый с прожелтью травянистый ковер. Милые желания ожили в душе у Умника, и он взглянул на крышку коробки.

Или его обманули глаза, подернутые дымкой печали, или краски в самом деле посвежели после того, как зазвонил телефон. Кровь Миртл постепенно тускнела и приобретала каштановый оттенок.

— О Господи, — прошептал Китон.

— Ну как, Дэн? — спросил мистер Гонт. — Или я не прав? Если так, то ты должен, по крайней мере, отложить самоубийство до того момента, пока не вернешь мне покупку, а я не возмещу ее стоимость. Я отвечаю за свой товар. Это моя обязанность. Я должен охранять свою репутацию в мире, где полно Их, а я один.

— Нет… нет… — заторопился Умник. — С игрой все в порядке. Она великолепна.

— Значит, ты ошибся? — настаивал Гонт.

— Да… наверное…

— Так ты признаешь свою ошибку или нет? Да или нет?

— Я… да.

— Прекрасно, — сказал мистер Гонт. Тон его несколько смягчился. Ты, конечно, можешь покончить с собой, но, должен признаться, я разочарован. Мне казалось, я наконец встретил человека, готового помочь мне справиться с мерзавцами. А оказывается, ты всего лишь такой же болтун, как и все остальные. — Мистер Гонт вздохнул. Это был вздох человека, который так и не увидел света в конце тоннеля.

С Умником Китоном происходило нечто странное. Он чувствовал, как к нему возвращаются силы, как по жилам вновь заструились жизненные соки, а мир окрасился в яркие тона.

— Вы считаете, что еще не поздно?

— Ты, видимо, забыл одну из заповедей: «Никогда не поздно обрести новый мир». Если только есть у тебя на это сила духа. Я ведь для вас все подготовил, мистер Китон, и, как видите, до сих пор не забыл о вас.

— Честно говоря, просто Дэн мне было больше по душе, — несколько застенчиво признался Китон.

— Будь по твоему, Дэн. Ну так что, ты по-прежнему желаешь праздновать труса и расквитаться с жизнью?

— Нет! — воскликнул Китон. — Это просто… Я подумал, какой смысл? Их так много…

— Трое молодцов могут свернуть горы, Дэн. — Трое? Вы сказали Трое?

— Да, в нашей команде прибыло. Появился еще один, — кто понимает вред, наносимый Ими.

— Кто? — с нетерпением спросил Китон. — Кто это?

— Всему свое время. Но времени этого осталось совсем немного. Они скоро придут за тобой.

Умник выглянул из окна, сощурив глаза, словно хорек, почуявший опасность. Улица пока оставалась пустынной, но он чувствовал Их приближение.

— Что я должен сделать?

— Так, значит, ты в моей команде? — спросил мистер Гонт. — Я могу на тебя рассчитывать?

— Да.

— До конца?

— До тех пор, пока ад не заледенеет или вы измените свои планы.

— Ну что ж, тогда слушай внимательно, Дэн. — И пока мистер Гонт говорил, а Умник слушал, постепенно погружаясь в полугипнотическое состояние, навязываемое ему чужой волей, в воздухе за окном сгущались тучи и приближалась гроза.

3

Пять минут спустя Умник вышел из дома. Поверх футболки он надел легкую куртку и руку с наручником засунул глубоко в карман. Не пройдя и полквартала, он увидел фургон, припаркованный к обочине именно в том месте, которое указал мистер Гонт. Машина была канареечно-желтого цвета — гарантия того, что случайный прохожий обратит внимание скорее на необычную раскраску, чем на водителя. Окон в машине было всего два, а весь кузов расписан рекламой телестудии Портленда.

Умник быстро оглянулся по сторонам и, забравшись в машину, сел за руль. Мистер Гонт предупредил, что ключи будут под сидением. Так и случилось. На соседнем сидении лежал бумажный пакет из тех, в которые в магазине укладывают продукты. Там Умник обнаружил блондинистый парик, хипповые очки в металлической оправе и небольшой стеклянный пузырек.

Умник нацепил парик с длинными, неопрятными, немытыми прядями и сразу стал похож на безвременно ушедшего из жизни от излишеств рок-певца, но взглянув в зеркало заднего вида, очень сам себе понравился. Он стал моложе. Гораздо моложе. Стекла очков, простые, без диоптрий, тоже меняли внешность Умника даже больше, чем парик (во всяком случае, так он думал). Он казался себе похожим на Гаррисона Форда в фильме «Берег Москитов». Умник смотрел на себя с восторгом. В мгновение ока он из пятидесятидвухлетнего мужчины превратился в человека не старше тридцати лет, вполне годного по возрасту и вышнему облику для работы на телевидении. И не корреспондентишкой каким-нибудь вшивым, а оператором или, может быть, даже режиссером.

Он свернул крышку пузырька и сморщился — содержимое источало запах расплавленного тракторного аккумулятора. Из горлышка пузырька поднималась тонкая струйка пара. «Берегись, — думал Умник, — гляди в оба».

Он подложил свободный наручник под правую ляжку и с силой натянул цепочку. Затем вылил немного отвратительной темной жидкости на звено цепочки под самым запястьем, следя за тем, чтобы ни одна капля не попала на кожу. Сталь немедленно задымилась и запузырилась. Несколько капель пролилось на коврик на полу, и он тоже пошел пузырями, подняв облако дыма и запах паленой резины. Умник достал из-под ляжки второй наручник, потянул за цепочку и, к его неописуемому восторгу, она отделилась без всякого усилия с его стороны, разорвалась, словно бумага, и Умник швырнул ее на пол. Браслет, правда, оставался на запястье, но с им можно было жить; больше всего неприятностей доставляли второй наручник и цепочка. Он вставил ключ в замок зажигания, повернул его и уехал.

Не более чем через три минуты автомобиль шерифа округа Касл подъехал к дому Китона, из него вышел Сит Томас и обнаружил Миртл Китон, перегородившую своим мертвым телом дорогу из кухни в гараж. Еще некоторое время спустя туда же подъехали четыре машины полиции штата. Полицейские обшарили весь дом снизу до верху в надежде найти самого Дэнфорта или хоть какие-то следы его исчезновения. Никто не обратил внимания на коробку с игрушечным ипподромом, лежавшую на столе в кабинете. Она была старая, грязная и, вероятнее всего, сломанная. Казалось, она принадлежала когда-то небогатому семейству и вылезла на свет Божий с чердака, пропылившись там предварительно многие десятилетия.

4

Эдди Уорбертон, дворник при муниципалитете, на дух не выносил Сонни Джекета, но за последние пару дней злость переросла в ярость.

Когда летом 1989 года полетела коробка передач его маленькой аккуратной «хонды», Эдди не решился везти машину в ремонт на станцию обслуживания именно этих машин — встало бы недешево. К тому же недели через три отказал еще и передний привод. Поэтому Эдди отправился к Сонни и спросил, есть ли у того опыт работы с иностранными марками. Сонни сказал:

— Конечно, как не быть!

Он вел беседу в таком нарочито снисходительном тоне, в каком с Эдди разговаривало большинство жителей здешних мест. «Мы не грешим предрассудками, парень, — говорил этот тон. — Тут ведь север, сам знаешь, и мы никакого отношения не имеем к южным безобразиям. Конечно, ты негр, это видно невооруженным взглядом, но нам до этого нет никакого дела. Белый, черный, красный, зеленый — все едино».

— Так что тащи сюда свою колымагу, — сказал Сонни. Коробку передач Сонни починил, но счет представил на сто долларов больше, чем обещал, и по этому поводу у них с Эдди чуть до драки не дошло в Мудром Тигре. Затем адвокат Сонни позвонил Эдди (Уорбертон был убежден, что все янки рождаются сразу на пару с адвокатами) и предупредил, что Сонни собирается возбудить против Эдди судебное дело. В результате всех этих треволнений Эдди пришлось доплатить пятьдесят долларов, а пять месяцев спустя в «хонде» загорелась электропроводка. Машина в это время стояла на автостоянке у здания муниципалитета. Кто-то позвал Эдди, но к тому времени, когда он выскочил на улицу с пожарным баллоном в руках, в салоне «хонды» бушевало пламя. Все было кончено.

Он частенько задумывался, не Сонни ли Джекет весь этот фейерверк устроил. Страховой агент составил акт о несчастном случае в результате короткого замыкания… такое сплошь и рядом случается. Но что может знать страховой агент? Ровным счетом ничего, кроме того, это не его деньги. Страховки никак не хватало, чтобы покрыть расходы Эдди. А теперь он знал. Знал достоверно.

Сегодня ближе к полудню он получил по почте небольшую посылку. Предметы, вложенные туда, говорили сами за себя: почерневшие кусачки, старая, загнутая по углам фотография и записка.

Кусачки были именно такие, какими при желании можно устроить электрическое возгорание. Раскрути изоляцию, отсоедини концы проводов, замкни их кусачками — и нате вам.

На фотографии был изображен Сонни Джекет в компании со своими белокожими приятелями, которые всегда, как ни зайдешь в контору бензозаправочной станции, раскачивались там на стульях и точили лясы. Правда, снимок был сделан не на станции Сонни Саноко; действие происходило на свалке Робишо на шоссе N5. Придурки стояли вокруг сгоревшей «хонды» Эдди, вливали в себя пиво, гоготали, как жеребцы, и жрали арбуз.

Текст записки был краток и ясен. «Глубокоуважаемый Чернозадый! Играть со мной в салочки была идея не из лучших».

Поначалу Эдди удивился, получив от Сонни записку, начисто забыв о том, что сам по просьбе мистера Гонта отправлял послание Полли Чалмерс. Он решил, что просто Сонни такой дурак, которого уже только могила исправит. И все же, если происшествие с «хондой» его серьезно задело, почему он так долго ждал, чтобы отомстить? Но чем больше он об этом думал (Глубокоуважаемый Чернозадый!), тем меньше его трогала причина. Зато все большее значение приобретали плоскогубцы и старая фотография. Они и в самом деле жужжали у него в голове, словно целая стая комаров.

Незадолго до этого он купил у мистера Гонта пистолет. Неоновая реклама станции Сонни Саноко отбрасывала яркое пятно на мощеную площадку автостоянки. Там Эдди и пристроил свой подержанный «олдс», заменивший великолепный «сивик». Он вышел из машины, держа руку в кармане и сжимая рукоятку пистолета.

Задержавшись на пороге конторы, он заглянул внутрь. Сонни сидел за прилавком с кассовым аппаратом, раскачиваясь на пластмассовом стуле. Эдди был виден козырек неизменного кепи Сонни, выглядывающий из-за развернутой газеты. Читатель, мать твою! У белых всегда за спиной торчит адвокат, а поиздевавшись вдоволь над чернокожими, такими как Эдди, они усаживались в своих конторах в кресла, удобно откидывались на спинки и погружались в чтение газет.

Пропади пропадом все белые, пропади пропадом их адвокаты и пропади пропадом их газеты.

Эдди вытащил из кармана пистолет и вошел в контору. Та часть его сознания, которая до сих пор пребывала в полусне, внезапно пробудилась и закричала что было сил: «Не делай этого, Эдди, нельзя этого делать, ты пожалеешь!» Но он не обратил внимания на призыв. Не обратил, так как обнаружил, что больше не принадлежит самому себе, каким бы странным это не показалось. Он превратился в привидение, выглядывающее из-за собственного плеча с любопытством, — что же будет? Грех взял верх над добродетелью, зло победило добро.

— Я тут кое-что для тебя припас, тварь продажная, — услышал Эдди слова, слетевшие с его собственных губ, и заметил, как палец дважды нажал спусковой крючок автоматического пистолета. Два черных небольших отверстия образовались в заголовке газетной полосы, сообщавшем: рейтинг маккернана ВЗЛЕТЕЛ ДО НЕБЕС. Сонни Джекет вскрикнул и конвульсивно дернулся. Задние ножки раскачивающегося стула поскользнулись, и Сонни полетел назад, спиной, заливая кровью рабочую куртку. Только имя, вышитое золотыми нитками на отвороте нагрудного кармана, осталось незапятнанным: РИККИ. Это был не Сонни Джекет, это был Рикки Биссонет.

— Дьявол! — завопил Эдди. — Ошибочка вышла!

— Привет, Эдди, — раздался у него за спиной голос Сонни Джекета. Повезло мне, что я в сортир отлучился, правда?

Эдди стал медленно поворачиваться. Три пули, выпущенные из пистолета, который Сонни не далее как сегодня после полудня приобрел у мистера Гонта, продырявили его поясницу и размозжили позвоночник, не позволив развернуться полностью.

Беспомощным взглядом широко раскрытых глаз он смотрел, как Сонни наклоняется над ним. Дуло пистолета, зажатого в руке Сонни, было велико, как вход в тоннель, и черно, как вечность. Над ним белело лицо Сонни. По щеке медленно стекала жирная струйка густой смазки пистолета.

— Твоя ошибка была не в том, что ты собирался стащить мой новый набор гаечных ключей, — говорил Сонни, прижимая дуло пистолета ко лбу Эдди Уорбертона. — Ты промахнулся, послав записку о том, что собираешься это сделать.

В сознании Эдди вспыхнул яркий свет — свет догадки. Он вспомнил письмо, которое опустил в почтовую щель в доме Полли Чалмерс, вспомнил записку, полученную им самим якобы от Сонни Джекета, и сопоставил все это с тем, о чем теперь толковал Сонни.

— Слушай, — прошептал он. — Ты должен выслушать меня, Джекет. Нас облапошили, обоих. Мы…

— Прощай, чернявенький, — сказал Сонни и нажал спусковой крючок.

Несколько секунд Сонни смотрел на то, что осталось от Эдди Уорбертона, и думал, не стоило ли выслушать его последнее признание. Но решил, что смысла в этом не было никакого. Что может разумного сказать кретин, способный послать письмо такого содержания?

Сонни вошел в контору и остановился у ног Рикки Биссонета, распростертого на полу. Затем он открыл сейф и достал оттуда ящик с набором гаечных ключей, купленных у мастера Гонта. Вынимая один за другим, он любовно поглаживал их и укладывал обратно в ячейки. За этим занятием Сонни и застала группа полицейских, приехавшая по его душу.

5

«Остановись на углу улиц Берч и Мейн я жди, — приказал по телефону мистер Гонт. — Я кого-нибудь к тебе подошлю».

Умник исполнил распоряжение со всей возможной скрупулезностью. Со своего наблюдательного пункта он видел, как за угол Нужных Вещей сворачивали и появлялись из-за него вновь множество посетителей. Видимо, не у одного Китона были дела к мистеру Гонту. Десять минут назад туда прошла миссис Раск в платье, расстегнутом почти до самого низу, и с видом женщины не в ладах с рассудком.

Не прошло и пяти минут, как она снова появилась из-за угла, пряча что- то в карман по-прежнему расстегнутого платья, из-под которого было видно все, на что, в принципе, можно было бы обратить внимание при других обстоятельствах. Со всех концов Мейн Стрит то и дело доносились отдельные выстрелы. Умнику показалось, хотя он не стал бы утверждать, что несколько из них прозвучали со станции автосервиса Сонни Саноко.

Автомобили полиции штата разъезжали взад и вперед, завывая сиренами, раздражая зрение мигалками и вспугивая корреспондентов, словно стайки воробьев. Грим не грим, но Умник решил, что все же будет безопаснее не выходить из машины. Проносившиеся мимо патрульные полицейские автомобили выхватывали фарами прислонившийся к борту фургона полотняный мешок защитного цвета. Любопытство взяло верх, и Умник, развязав узел веревки, стягивающей мешок, заглянул внутрь.

Поверх всего содержимого он увидел коробку. Коробку вынул и понял, что все остальное — это часовые механизмы. Множество часовых механизмов. Не менее двух дюжин. Циферблаты смотрели на него своими безмятежными невинными белыми ликами. Раскрыв коробку, он обнаружил там множество кусачек — такими пользуются электрики, чтобы соединить концы проводов.

Умник нахмурился и вдруг перед глазами у него всплыл бланк заказа, вернее бланк запроса о финансировании, если быть точным. Против графы «Товары и услуги, требующие оплаты» было аккуратно напечатано: 16 ЯЩИКОВ динамита.

Умник сидел на заднем сидении фургона и улыбался. А потом затрясся от смеха. Вдалеке громыхали раскаты грома. Длинный жгучий язык молнии лизнул пухлую тучку и метнулся дальше, в сторону Касл Стрим.

Умник хохотал. Он хохотал так, что фургон трясся.

— Они! — кричал он, смеясь и плача одновременно. — Наконец-то мы до Них доберемся. Уж Они у нас попляшут!

6

Генри Пейтон, прибывший в Касл Рок, чтобы сменить нерадивого шерифа Пэнгборна, стоял на пороге конторы Сонни Саноко, раскрыв рот. Еще двое мертвецов. Один черный, другой белый.

Третий, хозяин фирмы, судя по табличке на рабочем комбинезоне, сидел на полу у вскрытого сейфа, держа в руках старый ободранный ящик с гаечными ключами, и баюкал его, словно младенца. Рядом с ним на полу лежал автоматический пистолет. При виде его у Генри сердце екнуло. Такой же, каким Хью Прист укокошил Генри Бофорта.

— Смотри, — дрожащим шепотом произнес за спиной у Генри второй полицейский. — Там еще один.

Гейри так резко повернул голову, что хрустнули шейные позвонки. Третий автоматический пистолет — лежал у руки распростертого на полу негра.

— Ничего не трогать, — приказал он остальным полицейским. — Даже не приближайтесь. — Он переступил через лужу крови, ухватил Сонни Джекета за борт куртки и поднял на ноги. Тот не сопротивлялся, но при этом крепко прижимал к груди ящик с инструментами.

— Что здесь такое творится, черт тебя побери?! — прорычал Генри ему в лицо. — Отвечай!

Сонни указал на Эдди Уорбертона локтем так, чтобы, не дай Бог, не выронить из рук ящик.

— Он пришел. У него был пистолет. Он, кажется, чокнулся: смотрите, что с Рикки сделал. Наверняка тронулся. Хотел украсть мои инструменты. Глянь- ка.

Сонни улыбнулся и, раскрыв ящик, повернул его так, что Генри увидел несколько проржавевших, давно никуда не годных гаечных ключей.

— Не мог же я позволить ему это сделать, скажи? Это ведь… мое. Я за инструмент заплатил, значит, он мой.

Генри раскрыл рот, чтобы что-то сказать. Но так и не придумал, что именно, тем более что в тот же момент послышалось еще несколько выстрелов, на этот раз со стороны Касл Вью.

7

Линор Поттер стояла над телом Стефани Бонсэйн с автоматическим пистолетом в руках. Из дула пистолета поднималась тонкая струйка дыма. Тело Стефани лежало на цветочной клумбе позади дома, единственной, которую не успела уничтожить мерзавка во время своих двух первых визитов.

— Не стоило тебе возвращаться, — сказала Линор. Она никогда в жизни не держала в руках оружия, а теперь убила женщину… но единственное чувство, возникшее у нее при этом, можно было охарактеризовать как мрачное удовлетворение. Эта женщина пришла для того, чтобы разгромить ее имущество, покушалась на ее собственность, погубила ее сад (Линор дождалась, пока своими глазами не увидела мерзавку на своей территории, — в семье ее испокон века дураков не водилось), и поэтому она имела полное право действовать. Полное и законное.

— Линор? — окликнул ее муж. Он выглядывал из окна ванной на втором этаже и лицо у него было в мыльной пене. В голосе прозвучала тревога. — Что случилось, Линор?

— Я убила злоумышленницу, — спокойно сообщила Линор, даже не обернувшись. Она подцепила носком туфли бездыханное тело и приподняла. Тяжесть обмякшего безжизненного тела мерзавки Бонсэйн откликнулась в ее душе неожиданным удовлетворением. — Это Стефани Бон…

Тело перевернулось. Это была не Стефани Бонсэйн. Это была милая и добрая жена помощника шерифа. Линор убила Мелиссу Клаттербак.

В течение нескольких секунд аура Линор превратилась из небесно-голубой в алую, затем в багровую и, наконец, в черную, как беззвездная ночь.

8

Алан Пэнгборн сидел и смотрел на свои руки, а сквозь них в непроглядную тьму. Он предполагал, что после сегодняшнего недоразумения мог потерять Полли не на короткий период времени, а навсегда, безвозвратно. А это означало, что вся оставшаяся жизнь превратится в ничтожное существование.

Он услышал тихое поскрипывание туфель и резко поднял голову. Подошла мисс Хендри. Она казалась взволнованной, но судя по всему, приняла твердое решение.

— Мальчик ворочается, — сообщила она. — Он еще не проснулся, ему дали сильное успокоительное, но уже шевелится.

— И что? — спросил Алан, с трудом сдерживая нетерпение. Мисс Хендри прикусила нижнюю губу и сдвинула брови. Но все же решилась на дальнейший шаг.

— Знаете, шериф Пэнгборн, я бы позволила вам поговорить с ним, но поверьте, просто не имею на это права. Поймите меня правильно. Какие бы ни происходили события в вашем городе, этому ребенку всего семь лет.

— Да.

— Я спущусь вниз, в кафе, выпью чашку чаю. Миссис Иванс опаздывает — она, надо сказать, никогда вовремя не приходит — но все же должна с минуты на минуту появиться. Если вы пройдете в палату к Шону Раску сразу после того, как я уйду, и до того, как появится миссис Иванс, она вас не заметит. Вы меня поняли? Палата номер девять.

— Да, — с благодарностью в голосе произнес Алан.

— Обход не начинается раньше восьми, так что, если вы управитесь до этого времени, она вообще о вашем появлении не узнает. Но если вы все же с ней столкнетесь, то не забудьте сообщить, что я поступила по всем правилам и вас к больному не пускала. Скажите, что прошли туда самовольно, когда на дежурном посту никого не было. Согласны?

— Да, — твердо сказал Алан. — Обещаю.

— Уйти можете по лестнице в другом конце коридора. Если, конечно, все же пойдете к Шону Раску, чего я вам в любом случае настоятельно не советую.

Алан поднялся и, под влиянием порыва, поцеловал медсестру в щеку. Мисс Хендри покраснела.

— Спасибо вам, — сказал Алан.

— За что? Я ничего не сделала. А теперь, пожалуй, пойду выпью чаю. Прошу вас, оставайтесь на месте до тех пор, пока я не скроюсь из вида.

Алан снова послушно опустился в кресло. Он сидел, уставившись на Простофилю Грегори и пекаря до тех пор, пока двухстворчатые двери не закрылись, скрыв за собой мисс Хендри. Затем он встал и, бесшумно ступая, пошел по коридору с ярко раскрашенными стенами и разбросанными по полу игрушками. Он направлялся к палате N9.

9

Когда Алан вошел, Шон Раск окончательно проснулся и смотрел на него широко открытыми глазами.

Отделение было педиатрическое и кроватка детская, совсем маленькая, но Шон все равно в ней почти потерялся. Крохотный комочек и голова на подушке, как будто отдельно от тела. Лицо его было бледно. Под глазами залегли тени, глубокие и темные, как синяки. Смотрел он на Алана спокойно и без всякого любопытства. Волнистая прядь волос забавной запятой лежала на лбу.

Алан взял стул от окна и поставил его к кровати с поднятой боковой сеткой для того, чтобы ребенок не упал. Головы Шон не повернул, но взглядом следил за Аланом.

— Привет, Шон, как себя чувствуешь?

— В горле пересохло, — хрипло проговорил мальчик. На тумбочке у кровати стоял кувшин с водой и два стакана. Алан налил в стакан воды и склонился с ним над Шоном, перегнувшись через сетку.

Шон попытался сесть, но не смог. Голова его бессильно упала на подушку, и он так тяжело вздохнул, что сердце у Алана сжалось. В памяти возник маленький беспомощный Тодд, его собственный погибший сын. Он просунул руку под шею Шону, чтобы помочь приподняться, и воспоминания накинулись шквалом. Он вспомнил тот день, когда, выглянув из окна кабинета, увидел Тодда у машины, помахал ему на прощанье и ему показалось, что вокруг головы сына возникло яркое сияние, осветив каждую дорогую, любимую черточку лица.

Рука у него дрогнула, и несколько капель воды пролилось на больничную пижаму, в которую был одет Шон.

— Прости.

— Ничего, — хрипло произнес мальчик и с жадностью выпил воды.

Алан аккуратно опустил голову мальчика на подушку. Шон немного порозовел, но взгляд по-прежнему оставался тусклым и равнодушным. Алан подумал, что никогда в жизни ему не приходилось встречать такого одинокого ребенка, и память снова упрямо вернулась к тому моменту, когда он в последний раз видел Тодда.

Он с усилием отогнал воспоминания. Ему предстояла трудная работа. Работа отвратительная, мерзкая, но отчаянно необходимая. Он был уверен, что, несмотря на все ужасы, происходящие в Касл Рок, ответы хотя бы на часть вопросов лежат здесь, спрятавшись под этим детским бледным лбом и невеселыми глазами.

Он оглядел комнату и заставил себя улыбнуться.

— Скучноватый погреб.

— Да, — тихим, охрипшим голосом согласился Шон. — Дурацкий.

— Может быть, цветами освежить? — Алан завел кисть правой руки под локоть левой и незаметным движением пальцев вытянул из-под ремешка для часов складной букет бумажных цветов.

Он на успех не надеялся, но все же решил попытаться. Букет расцвел у него в руках, сопроводив появление легким щелчком пружинки. У Алана возникло чувство, что он в последний раз в жизни продемонстрировал фокус со складным букетом, но хоть получился, и на том спасибо. Главное, Шон отреагировал на чудо совсем не так, как когда-то его старший брат. Он был восхищен, и в глазах вспыхнул огонек, несмотря на состояние души и действие лекарств.

— Здорово! Как это у вас получилось?

— Как тебе сказать… небольшое волшебство. Хочешь оставить его себе? — Он потянулся к кувшину с водой, собираясь поставить в него букет.

— Нет, они ведь бумажные. И потом порваны в нескольких местах. Шон обдумал свои слова и, решив, что они прозвучали невежливо, добавил. — Но все равно здоровский фокус. А вы можете сделать так, чтобы они исчезли?

«Сомневаюсь, сынок», — подумал Алан, но вслух сказал:

— Сейчас попробую.

Он поднял букет так, чтобы Шон его хорошо видел, затем слегка подвернул кисть правой руки, опустив цветы головой вниз. Он проделал это все гораздо медленнее, чем обычно, учитывая не слишком надежное состояние старой игрушки, и был удивлен результатом. Вместо того чтобы исчезнуть из виду, цветы как будто превратились в дым в его сжатом кулаке. Он слышал, как натужно скрипнула изношенная пружина, но все же справилась со своей задачей.

— Такого я еще не видел, — уважительно произнес Шон, и Алан с ним согласился. Фокус, который он с незапамятных времен демонстрировал детям, получился совсем не так, как обычно, и Алан был уверен, что если приобрести новый Складной Букет, такого уже повторить не удастся. Новая пружина не позволит произвести манипуляции так медленно и с таким невероятным эффектом.

— Спасибо, — поблагодарил он зрителя и в последний раз спрятал игрушку за ремешок. — Если тебе не нужны цветы, может быть понадобится четвертак, какими заправляют автоматы с кока-колой?

Алан нагнулся и небрежным жестом вытащил четвертак из носа Шона. Мальчик улыбнулся.

— Ах ты, совсем запамятовал, теперь ведь стакан коки стоит семьдесят пять центов. Инфляция. Ну что ж, никаких проблем. — Он вытащил еще одну монету изо рта у Шона, а третью из собственного уха. К этому времени улыбка Шона уже слегка завяла, и Алан понял, что пора переходить к делу, пока не поздно. Он положил все три монетки на тумбочку. — Это тебе пригодится, когда поправишься.

— Спасибо, мистер.

— Не за что.

— А где мой папа? — спросил Шон, и голос его прозвучал гораздо тверже.

Вопрос показался Алану странным. Он ожидал, что первый вопрос Шона будет о матери. Ребенку, в конце концов, всего семь лет.

— Он скоро приедет, Шон.

— Хорошо бы. Я скучаю.

— Конечно. Мама тоже скоро приедет.

Шон обдумал слова Алана и отрицательно покачал головой. Крахмальная наволочка подушки при этом слегка прошуршала.

— Нет, она не приедет. Мама очень занята.

— Так занята, что не может тебя навестить?

— Да, очень. Мама в гостях у Короля. Поэтому я теперь не могу войти в ее комнату. Она запирает дверь, надевает темные очки и отправляется в гости к Королю.

Алан припомнил Кору Раск, отвечавшую на вопросы полицейских. Слова она произносила медленно и равнодушно. Перед ней на столе — солнечные очки. Казалось, она боялась выпустить их из рук, все время теребила. Время от времени она отдергивала руку, как будто опасаясь, что кто-нибудь обратит на это внимание, но уже через несколько секунд снова тянулась к ним, машинально, как казалось Алану. Он тогда подумал, что такое поведение — результат нервного шока или действия транквилизаторов. Теперь начал в этом сомневаться. И мучительно раздумывал над тем, можно ли заговорить с Шоном насчет Брайана или лучше продолжить начатую тему. А может быть, обе темы ведут в одном направлении?

— Вы ведь не фокусник, вы полицейский, правда? — спросил Шон.

— Угу.

— Полицейский из штата, которые разъезжают в синих машинах с такой большой скоростью?

— Нет. Я — шериф округа. Обычно пользуюсь патрульным автомобилем, коричневым, со звездой шерифа на борту, и она тоже может быстро ездить, но сегодня взял свою старую тачку, которую давно надо бы продать. — Алан усмехнулся. — Ползает как черепаха.

Это заявление вызвало интерес.

— Почему же вы не ездите в патрульной?

«Чтобы не вспугнуть Джилл Мислабурски или твоего покойного брата, — подумал Алан. — Насчет Джилл ничего сказать не могу, но на Брайана это, к сожалению, не подействовало».

— Сам не знаю, — сказал он вслух.

— Вы такой же шериф, как в «Молодых Стрелках»?

— Пожалуй. Что-то вроде этого.

— Мы с Брайаном брали кассету с этим фильмом. Нам жутко понравилось. Мы потом хотели пойти посмотреть «Молодых Стрелков-2», когда его показывали в кинотеатре Мэджик Лентерн в Брайтоне прошлым летом, но мама не разрешила, потому что он «детям до шестнадцати». Нас на такие фильмы никогда не пускали, если только папа не приносил домой кассету, и тогда мы смотрели вместе с родителями. Нам с Брайаном, правда, понравились «Молодые Стрелки». — Шон умолк, и глаза его потемнели. — Но это было до того, как Брайан купил карточку.

— Какую карточку?

Впервые за все время разговора в глазах Шона промелькнуло человеческое чувство. И это был ужас.

— Бейсбольную карточку. Необыкновенную.

— Ну да? — Алан вспомнил о том, как Брайан рассказывал ему, что меняется карточками с друзьями, и решил не менять темы разговора, спросил только: — Брайан увлекался этими карточками, да, Шон?

— Да, поэтому он на НЕГО и вышел. Мне кажется, он использует разные вещи, чтобы использовать разных людей.

Алан подался вперед.

— Кто, Шон? О ком ты?

— Брайан убил себя. В гараже. Я сам видел.

— Я знаю. И мне очень его жаль.

— У него из головы что-то поползло. Не кровь. Что-то желтое.

Алан не смог придумать, что на это сказать, как ни старался. Сердце стучало в груди тяжелым молотом, во рту было сухо как в пустыне, и кишки подводило от приступов тошноты. Имя его собственного сына било в голове колокольным похоронным звоном, как будто какой-то юродивый звонарь решил созвать народ глухой ночью.

— Зря он это сделал, — произнес Шон тоном взрослого человека, но в углу каждого глаза скопилось по крупной слезе и обе одновременно выкатились и поползли по щекам. — Теперь мы с ним не сможем посмотреть «Молодых Стрелков-2», когда их запишут на видеокассеты. Мне придется смотреть одному, а без Брайана будет скучно, потому что он всегда так смешно шутил, когда мы телек смотрели.

— Ты очень любил своего брата, правда, Шон? — Голос у Алана охрип, он протянул руку сквозь сетку кровати, и рука Шона крепко схватилась за нее и крепко сжала. Рука была горячая и маленькая. Очень маленькая.

— Брайан собирался стать питчером в команде Рыжих Лисиц, когда вырастет. Он говорил, что тренирует подачу, как у Майка Боддикера. А теперь он уже никогда не станет питчером. Он не разрешал мне подходить к нему ближе, чтобы не мешать, и еще он боялся меня тоже случайно застрелить. Это было не кино. Это все было в гараже. Я плакал. Мне было страшно.

— Я знаю, — сказал Алан. Он вспомнил машину Энни. Разбитые стекла. Огромные темные пятна крови на сидениях. Там тоже все было не как в кино. Алан заплакал. — Я все знаю, сынок.

— Он просил меня дать обещание, и я дал. И обязательно его исполню. Всю свою жизнь буду это обещание помнить.

— Что же ты обещал?

Алан вытер ладонью слезы с лица Шона, но они все текли и текли. Перед ним лежал мальчик с лицом белее наволочки на подушке, мальчик, который видел, как его брат совершил самоубийство, как его мозги разлетелись по стенам гаража, словно сопли, и где же при всем этом его мать? В гостях у Короля, сказал он. Она запирает дверь, надевает темные очки и отправляется в гости к Королю.

— Что же ты обещал, сынок?

— Я хотел поклясться маминым именем, но Брайан не позволил. Заставил поклясться своим собственным. Потому что он маму тоже использовал. Брайан сказал, что он забирает всех, на чьих именах клянутся. Поэтому я поклялся на своем, как он хотел, но Брайан все равно выстрелил. — Шон теперь уже откровенно всхлипывал, но смотрел сквозь слезы прямо Алану в глаза. — Это была не просто кровь, мистер шериф. Это было что-то желтое.

Алан покрепче сжал руку малыша.

— Я знаю, Шон. Но что все-таки твой брат заставил тебя пообещать?

— А Брайан не попадет в ад, если я скажу?

— Ни за что. Обещаю тебе. Я ведь шериф.

— А шерифы когда-нибудь нарушают обещания? — Никогда, если они дают их маленьким детям в больницах. — сказал Алан. — Шериф просто не может не сдержать такое обещание.

— А если не сдержит, попадет в ад?

— Да, — твердо сказал Алан. — Обязательно. Если не сдержит, то только туда ему и дорога.

— Вы клянетесь, что Брайан попадет в рай, если я расскажу? Вы поклянетесь своим собственным именем?

— Клянусь своим собственным именем! — торжественно объявил Алан.

— Ну ладно. — Шон явно немного успокоился. — Он заставил меня пообещать, что я никогда не пойду в новый магазин, где он купил свою бейсбольную карточку. Он думал, что видит на этой карточке Сэнди Куфэкса, а на самом деле там был совсем другой игрок. Карточка вообще была старая, грязная и рваная, но мне кажется, Брайан этого не видел. — Шон помолчал немного, подумал, затем продолжил своим тоненьким голоском. — Однажды он вернулся домой с грязными руками. Они были в земле. Руки он помыл, а потом я слышал, как он плакал у себя в комнате.

«Простыни, — подумал Алан. — Простыни Вильмы. Это сделал Брайан».

— Брайан сказал, что Нужные Вещи — место отравленное, что хозяин сам отравитель и чтобы я туда никогда не ходил.

— Брайан сказал именно так? Он назвал магазин Нужные Вещи?

— Да.

— Шон… — Алан замолчал, задумавшись. Ему казалось, что по всему телу бегают голубые электрические искры.

— Что?

— А твоя мама… она тоже купила свои темные очки в Нужных Вещах?

— Да.

— Она сама тебе об этом сказала?

— Нет, но я точно знаю. Как только она их надевает, сразу встречается с Королем.

— Каким Королем, Шон? Ты знаешь?

Шон посмотрел на Алана как на придурка.

— Как с каким? С Элвисом.

— Ах, ну да, конечно, — пробормотал Алан. — С Элвисом… и как там его дальше?

— Я хочу видеть папу. — Знаю, милый. Еще только несколько вопросов и я оставлю тебя в покое. Тогда ты снова заснешь, а когда проснешься, папа будет уже здесь. — Так он во всяком случае надеялся. — Шон, Брайан говорил, кого он называл отравителем?

— Говорил. Мистера Гонта. Хозяина магазина. Он и есть отравитель.

Тогда Алан подумал о Полли. Он вспомнил, как она сказала после похорон: «Мне кажется, я нашла хорошего доктора… Доктора Гонта. Лилэнда Гонта».

Он вспомнил, как она держала в руке маленький серебряный шарик так, чтобы ему было видно, но не позволила до него дотронуться. В этот момент она сама была на себя не похожа. Выражение на лице, совсем ей не свойственное: подозрительность и радость обладания. И затем, позже, голос — дрожащий, нервический, полный слез — тоже совсем не ее.

(Как тяжело обнаружить, что лицо, которое ты любила, — всего лишь маска… Как ты мог действовать за моей спиной… Как ты мог?)

— Что же ты сказал ей, — пробормотал он, не отдавая себе отчета в том, что вцепившись рукой в кроватную сетку, трясет ее. — Что ты ей сказал? И как заставил в это поверить, черт тебя побери?

— Мистер шериф? Вы о чем?

Алан заставил себя выпустить ни в чем не повинную сетку.

— Ничего, просто так. — Он наклонился над перекладиной. — Ты уверен, что Брайан назвал имя мистера Гонта, Шон?

— Да.

— Спасибо. — Он взял маленькую руку Шона в обе руки, нежно пожал ее и осторожно поцеловал прохладную бледную щеку. — Спасибо, что поговорил со мной. — Он отпустил руку мальчика и встал.

За всю последнюю неделю он из намеченного по плану не выполнил только одного пункта — не отдал долг вежливости и гостеприимства новоявленному бизнесмену Касл Рок. Ерунда, казалось бы, ничего особенного, приветливая улыбка, добро пожаловать в наш город, и беглый осмотр помещения на случай непредвиденных обстоятельств. Он ведь намеревался это сделать и даже один раз подъезжал, но так и не довеют дело до конца. А теперь, когда причина странного поведения Полли заставляет задуматься о мистере Гонте, как о виновнике, и в городе наверняка творится одному Богу известно что, он находится чуть не в двадцати милях оттуда.

Может быть, он специально меня не подпускает? Намеренно держит на отлете?

Идея, конечно, бредовая, но в этой полутемной, тихой палате вовсе такой не казалась.

Он понял, что ему необходимо возвращаться. И возвращаться как можно скорее.

— Мистер шериф?

Алан посмотрел на Шона.

— Брайан еще кое-что сказал.

— Правда? И что же он сказал?

— Брайан сказал, что мистер Гонт вообще не человек.

10

Алан шел по больничному коридору к двери с вывеской ВЫХОД, ступая так бесшумно, как только мог, все время ожидая окрика сменщицы мисс Хендри. Но единственным человеком, заговорившим с ним, была маленькая девочка. Она стояла в дверях своей палаты: белокурые косички перекинуты вперед и лежат на розовой фланели ночной сорочки. В руках она держала одеяло, видимо любимое, судя по его потертому и изношенному виду. Ноги ее были босы, ленточки на концах косичек развязались, а глаза на бледном измученном лице казались непомерно большими. Это детское лицо знало о боли гораздо больше того, что должен знать ребенок.

— у тебя есть пистолет, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла она.

— Да.

— У моего папы тоже есть пистолет.

— Правда?

— Да. И больше твоего. Больше, чем весь мир. Ты вампир?

— Нет, милая. — Алан подумал, что, вполне возможно, в этот самый момент вампир разгуливает по его родному городу.

Он открыл дверь в конце коридора, спустился по лестнице и, открыв еще одну дверь, оказался на улице, залитой теплым предвечерним светом, какой бывает только в середине лета. Он быстрым шагом, едва не бегом, направился к своей машине. Со стороны Касл Рок доносились грозовые раскаты. Сев за руль, он взял микрофон и сказал:

— Пост номер Один вызывает базу. Прием.

Вместо ответа лишь шорох помех. Проклятая гроза.

«Может быть, Вампир специально ее вызвал», — прошептал откуда ни возьмись внутренний голос. Алан улыбнулся, не разжимая губ.

Он попытался снова, и снова безрезультатно, и тогда решил вызвать Управление полиции штата в Оксфорде. Там ответили сразу, и голос слышался ясно и четко. Диспетчер сообщил, что в Касл Рок невиданная гроза и повреждены коммуникации. Даже телефоны работают только когда им вздумается.

— Тогда свяжитесь с Генри Пейтоном и передайте ему, чтобы немедленно арестовал человека по имени Лилэнд Гонт. Похоже, что это главный свидетель, если не виновник. Повторяю, Гонт. Первая буква Г. Записали? Прием.

— Все записала, шериф. Гонт. Первая буква Г. Прием.

— Передайте Генри, что я подозреваю его как зачинщика убийства Нетти Кобб и Вильмы Ержик. Прием.

— Записано. Прием.

— Тогда все. Отбой.

Алан положил микрофон на место, включил двигатель и помчался назад в Касл Рок. На окраине Бриджтона он остановился на стоянке перед магазином Красное Яблоко и позвонил оттуда в контору. Пара щелчков, а потом оператор равнодушным тоном сообщил, что на линии повреждения.

Алан повесил трубку и вернулся к машине. На этот раз уже бегом. Прежде чем выехать со стоянки на шоссе 117, он выставил на крышу мигалку. Разогнавшись за полмили, он выжал из несчастного, дрожащего, немощного «форда» семьдесят пять миль в час.

11

Туз Мерилл и полная мгла вернулись в Касл Рок одновременно.

Он проезжал на «шевроле-селебрити» через Касл Стрим Бридж в тот момент, когда гром оглушительной канонадой грохотал над головой, а стрелы огненных молний пронзали землю насквозь. Он ехал с открытыми окнами, так как дождь все еще не начинался, а воздух был густой и тягучий, как сироп.

Туз был грязен, измучен и раздражен. Несмотря на содержание записки, он объездил еще три пункта, отмеченные на карте крестиками, так как не хотел поверить в то, что случилось, не мог в это поверить. Образно говоря, Туза побили тузом. В каждом из указанных мест он обнаруживал плоский камень, а под ним — консервную банку. В двух из них оказалось еще несколько идиотских векселей, а в третьей, закопанной на ферме Страута, всего-навсего шариковая ручка. На колпачке ручки была изображена женщина с прической сороковых годов, одетая в купальник тех же времен, похожий скорее на броню танка. Но стоило ручку поднять шариком вверх, купальный костюм исчезал.

Миллионное достояние.

Теперь Туз несся на максимальной скорости в Касл Рок, в грязи с головы до ног и с яростно горящим взором, и цель у него была одна убить Алана Пэнгборна. А потом он просто даст деру на Западное Побережье — давно надо было это сделать. Может быть, он вытянет из Пэнгборна какие-нибудь деньги, а, может и нет. В любом случае ясно одно — эта сволочь должна подохнуть и в самых тяжких муках.

Еще не доехав трех миль до моста, Туз вспомнил, что безоружен.

Собирался ведь прихватить одну автоматическую игрушку из тех ящиков в Бостоне, но тогда проклятый магнитофон с толку сбил, мозги скособочил. Но теперь он знал, где это оружие находится. О да, он знал!

Он проехал мост и внезапно остановился на перекрестке улиц Мейн и Уотермилл Лейн, хотя светофор указывал, что путь свободен.

— Что за черт? — пробормотал он.

В конце Мейн Стрит кишмя кишели патрульные полицейские автомобили, перемигиваясь голубыми фонарями на крышах, телевизионные фургоны, там и сям небольшие кучки людей. Главное действие происходило перед зданием муниципалитета. Как будто отцы города решили устроить внеочередной праздник с уличным шествием.

Тузу было совершенно наплевать, в чем там дело: пусть хоть весь город в воздух взлетит, но ему нужно было из-под земли достать шерифа Пэнгборна, снять с него скальп и повесить себе на пояс. А как это устроить, если в Управлении шерифа, казалось, собралась вся полиция штата?

Ответ возник сразу. Мистер Гонт поможет. У мистера Гонта оружие. Мистер Гонт знает ответы на все вопросы. Надо ехать к мистеру Гонту.

Он взглянул в зеркало заднего вида и заметил еще несколько мигалок, поднимавшихся по оглобле моста. Опять легавые. Что здесь все-таки, черт побери, произошло? Но с ответом на этот вопрос можно было не торопиться, а можно и вообще не выяснять, в зависимости от того, как дело повернется. У него своих проблем по горло и первая удрать отсюда подобру-поздорову, пока легавые на хвост не сели.

Туз повернул налево на Уотермилл Лейн, затем направо, на Сидар Стрит, объезжая город по окраинам, прежде чем вернуться на Мейн Стрит. У светофора он приостановился и еще раз оглянулся на гнездо голубых мигалок у подножья холма. Затем он проехал прямиком к Нужным Вещам и остановился у входа.

Выйдя из машины, он прочитал в витрине объявление. В первый момент его постигло легкое разочарование (честно говоря, от Гонта ему не так оружие было нужно, как порошок), но потом вспомнил про черный ход. Он прошел полквартала вперед и свернул за угол, не заметив ярко-желтого фургона, припаркованного в тридцати-сорока футах поодаль, а главное, человека, сидящего в нем. (Умник переместился теперь на пассажирское сидение и во все глаза следил за Тузом.)

Свернув в переулок, Туз едва не столкнулся с мужчиной, шагавшим нагнув голову с низко надвинутым на глаза твидовым кепи.

— Эй, раскрой зенки, растяпа! — крикнул ему Туз. Мужчина в твидовом кепи поднял голову, взглянул на Туза и оскалил зубы. В тот же момент он выхватил из кармана автоматический пистолет и направил его дулом в лицо Туза.

— Не советую со мной шутки шутить, приятель, не то и тебе не сдобровать.

Туз поднял руки и отступил. Он не испугался, он просто несказанно удивился.

— Что вы, мистер Нельсон, я-то тут при чем?

— Ладно, — примирительно произнес человек в твидовом кепи. — Ты случайно не встречал ублюдка Джуэтта?

— Э-э-э… того, что в колледже преподает?

— Того, что в средней школе штаны протирает! Здесь что, еще Джуэтты расплодились? Скажи мне, прошу, ради Христа!

— Я только что приехал, — осторожно начал Туз. — Никого еще не видел, мистер Нельсон.

— Ну что ж, я все равно его найду. А когда найду, превращу в мешок, набитый дерьмом. Он убил моего попугая и нагадил на портрет мамы. — Джордж Нельсон прищурился и добавил: — Никому не советую сегодня ночью попадаться мне под руку.

Туз не стал спорить.

Мистер Нельсон снова спрятал пистолет в карман и зашагал дальше, свернув за угол с видом человека, готового на все. Туз еще некоторое время так и стоял с поднятыми руками. Мистер Нельсон преподавал в старших классах столярное и слесарное дело. Туз всегда считал его человеком, не способным комара убить, но теперь решил, что пришла пора переменить мнение. И к тому же Туз узнал оружие. Как он мог его не узнать — только прошлым вечером целую кучу лично из Бостона приволок.

12

— Туз! — воскликнул мистер Гонт. — Ты как раз вовремя!

— Мне нужен пистолет, — выпалил Туз. — И еще немного того порошка, если у вас, конечно, осталось в запасе.

— Да, да… погоди. Всему свое время. Помоги-ка мне с этим столом.

— Я собираюсь убить Пэнгборна, — заявил Туз. — Он украл мое сокровище, и я намерен его прикончить.

Мистер Гонт посмотрел на него тем взглядом, каким кошка смотрит на мышь, перед тем как на нее наброситься. Такой мышью Туз себя и почувствовал.

— Не трать попусту мое время, рассказывая то, что мне и так известно. Хочешь помогать — помогай.

Туз взялся за стол с одной стороны, и они потащили его обратно в магазин. Мистер Гонт наклонился и поднял табличку, стоявшую на полу у стены. ЗАКРЫТО НАВСЕГДА — было написано на ней. Гонт повесил табличку на дверь и защелкнул замок. Он уже накидывал цепочку, когда Туз сообразил, что табличка ничем к двери не крепится — ни клеем, ни скотчем, ни присоской — и тем не менее не падает.

Затем его взгляд упал на ящики, где хранилось оружие и боеприпасы. Осталось всего три пистолета и три обоймы к ним.

— Свят-свят! — воскликнул он. — Куда же все добро подевалось?

— Торговля сегодня шла неплохо, Туз, — объяснил мистер Гонт, потирая свои длиннопалые руки. — Отлично, я бы сказал. И думаю, что пойдет еще лучше. У меня есть для тебя работа.

— Я ведь сказал вам, шериф заграбастал мое сокровище и…

Лилэнд Гонт оказался рядом до того, как Туз успел заметить его движение. Длинные уродливые пальцы схватили его за грудки и подняли в воздух словно пушинку. Туз вскрикнул. Руки, державшие его, похоже, сделаны из стали. Гонт поднял его высоко, и он смотрел теперь сверху вниз в это нечеловеческое, дьявольское лицо и думал только об одном: как он сюда попал и что здесь делает? Затем, в кульминационный момент своих страхов, он заметил, что из ушей и ноздрей мистера Гонта поднимаются струйки пара — или дыма. Он теперь походил на дракона в человеческом облике.

— Не говори мне ничего! — закричал в лицо Тузу мистер Гонт и просунул сквозь кривые желтые зубы язык, кончик которого был раздвоен, как у змеи. — Я сам тебе скажу все! Помалкивай, Туз, когда находишься в обществе более старших и мудрых. Заткнись и слушай! Заткнись И СЛУШАЙ!

Он покрутил Туза над головой словно борец в цирке, изображающий самолет из своего партнера, и швырнул через весь торговый зал к задней стене. Туз ударился головой, и в мозгу у него вспыхнули разноцветные огни фейерверка. Когда он смог открыть глаза, то увидел над собой склоненное лицо Лилэнда Гонта, некий кошмар из горящих глаз, кривых зубов и валившего из всех отверстий на голове дыма.

— Нет! — завопил Туз. — Нет, мистер Гонт. Пожалуйста, нет!

Руки превратились в когтистые лапы. Ногти выросли с такой скоростью, что Туз не заметил… а может быть, они всегда были такими? У Туза начинались галлюцинации. Нет, не галлюцинации, подсказывал внутренний голос, они и в самом деле всегда были такими.

Когти пропороли ткань его футболки и притянули Туза почти вплотную к дымящему лицу.

— Ты готов меня слушать, Туз? — С каждым словом вылетала струя дыма, обдавая жаром лицо Туза и забивая его собственный рот и ноздри. — Ты готов меня слушать или я распорю твою ничтожную бесполезную оболочку и разбросаю повсюду мерзкое, зловонное содержимое?

— Нет! То есть я хотел сказать ДА! Я готов слушать!

— Ты станешь послушным исполнительным помощником?

— Да!

— И ты знаешь, что случится, если ослушаешься?

— Да! Да! Да!

— Ты — отвратительное существо, Туз. А я таких люблю, — сказал мистер Гонт. Он прислонил Туза к стене, подняв на ноги, но тот сразу сполз и опустился на колени, едва дыша и всхлипывая. Он смотрел в пол. Он не отваживался поднять глаза к лицу чудовища.

— Если у тебя только мысль мелькнет о том, чтобы пойти поперек моих желаний и распоряжений, обещаю: отправишься прямиком в преисподнюю. Шерифа ты получишь, в этом могу дать тебе поруку. Но пока его нет в городе. А теперь — встать!

Туз с трудом поднялся на ноги. Голова у него тряслась и гудела, майка превратилась в клочья.

— Позволь мне задать тебе один вопрос. — Мистер Гонт уже снова мило улыбался. Ни один волосок не потревожился в его прическе. Скажи, нравится ли тебе этот маленький городок? Любишь ли ты его? Развешаны ли по стенам твоей зловонной, убогой хижины фотографии тех золотых денечков, когда пчелы жалили, а собаки кусались?

— Вот еще! — Голос у Туза был все еще слаб, но возмущение прозвучало явственно. На ногах он при этом удерживался с трудом, и сердце колотилось, как помешанное. Ноги можно было скорее сравнить со спагетти. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и затуманенным, измученным взглядом смотрел на Гонта.

— Станешь ли ты возражать и сопротивляться, если я попрошу тебя взорвать этот никчемный городишко, стереть его с лица земли и карты мира, пока у тебя осталось время до приезда шерифа?

— Я не совсем понимаю ваши слова. — Туз явно занервничал.

— И не удивительно. Но думаю, ты понял то, что я этими словами хотел выразить, правда?

Туз задумался. Он вспоминал те далекие времена, когда четверо сопляков обманули его и его друзей (в те времена у Туза были друзья или, во всяком случае, некоторое их подобие), обвели вокруг пальца, отняли то, что Туз считал своим по праву. Они тогда выловили одного из сопляков, Горди Лачанса, и отделали так, что сопли разлетелись во все стороны, но это не сыграло особой роли. Теперь Лачанс жил в другом конце штата, заделался известным писателем и, по всей видимости, подтирался стодолларовыми купюрами. Так получилось, что сопляки одержали верх, и с тех пор Тузу удачи не было. Фортуна повернулась к нему спиной. Одна за другой закрывались перед ним двери, которые раньше всегда гостеприимно распахивались. Мало- помалу Туз стал привыкать к мысли, что он не король, а Касл Рок не его королевство. Если так когда и было, то кончилось разом во время празднования Дня Освобождения, когда ему было шестнадцать лет и когда сопляки отняли у него и его друзей то, что они считали своим. К тому времени, когда Туз подрос настолько, что мог заходить в Мудрого Тигра на вполне законных основаниях, он из короля превратился в солдата без формы, разгуливавшего по вражеской территории.

— Я терпеть не могу этот вонючий сортир, — заявил он.

— Прекрасно, — обрадовался Гонт. — Просто замечательно. У меня есть друг — он сейчас сидит в машине неподалеку отсюда, — который поможет тебе справиться с этим делом. Ты получишь шерифа, Туз, а заодно и весь город. Разве это не соблазнительно? — он впился взглядом в глаза Туза. Нетвердый на ногах, в разодранной майке, Туз улыбался. Голова его уже не болела.

— Да, — согласился он. — Это чертовски соблазнительно.

Гонт сунул руку в карман пиджака и извлек оттуда пластиковый пакетик с порошком.

— Придется поработать, Туз, — сказал он, протянув ему пакетик.

Забирая его, Туз не сводил глаз с лица мистера Гонта, он смотрел, казалось, сквозь это лицо, внутрь самого мозга.

— Да, — сказал он. — Я готов.

13

Умник видел, как из черного хода магазина в переулок вышел последний посетитель. Майка этого типа была разодрана в клочья и в руках он держал ящик. За пояс джинсов были заткнуты два автоматических пистолета.

В инстинктивной тревоге Умник отодвинулся подальше от окна, когда подозрительный тип, в котором он успел узнать Туза Мерилла, подошел прямо к фургону и поставил ящик. Туз постучал в окно.

— Открой заднюю дверь, приятель, — сказал он. — Нам с тобой кое-какая работенка перепала.

Умник слегка приспустил стекло.

— Убирайся отсюда, тюремная крыса. Проваливай немедленно, не то полицию позову.

— Мне как всегда везет с напарниками, — пробормотал Туз и, выхватив из-за пояса один из пистолетов, сунул его в окно дулом на Умника. Китон только часто замигал.

— Возьми его себе, — небрежно сказал Туз. — А потом открой заднюю дверь. Если ты еще не понял, кто меня послал, то значит даже глупее, чем с виду кажешься. — Он сунул в окно руку и пощупал парик. — Ну и шевелюра у тебя! Просто класс!

— Перестань дурака валять, — сказал Умник, но страх и гнев уже утихомирились, судя по тону. «Трое добрых молодцов могут много дел сотворить, — сказал мистер Гонт. — Я тебе пришлю одного». Но Туз? Туз Мерилл? Он ведь уголовник!

— Слушай, если тебе не терпится обговорить детали с мистером Гонтом, то он все еще у себя в магазине. Но, как видишь… — Туз потянул за обрывки майки, — …хозяин не в слишком добром расположении духа.

— Значит, это ты должен помочь мне избавиться от Них? переспросил на всякий случай Умник.

— Точно. Нам предстоит превратить этот город в Олимпийский факел. — Он приподнял ящик. — Правда, не совсем представляю, как это возможно всего лишь с одним ящиком взрывных запалов. Он сказал, что на этот вопрос ты мне сможешь ответить.

Умник растянул губы в улыбке. Затем вышел из фургона и открыл заднюю дверь.

— Пожалуй, так оно и есть, — сказал он. — Залезайте в кабину, мистер Мерилл. Нам предстоит срочная работа.

— Где?

— Начнем с городской бензоколонки, — сказал Умник. Он не переставал улыбаться.

1

Преподобный Вильям Роуз, впервые появившийся в приходе Объединенной баптистской церкви Касл Рок в 1983 году, был фанатиком чистой воды без всяких сомнений. К несчастью, он был по натуре к тому же весьма энергичен, обладал своеобразным чувством юмора, довольно злобным и ехидным, и был чрезвычайно популярен среди своих прихожан. Его первая проповедь, положившая начало успеху, называлась «Почему католикам прямая дорога в ад?». С тех самых пор он не менял темы. Католики, поучал он своих прихожан, богохульны по своей природе, поскольку поклоняются не Господу Иисусу Христу, а женщине, которая была избрана свыше для того, чтобы выносить и родить Его. Так разве не естественно, что во всех других жизненных проявлениях католики совершают ошибку за ошибкой?

Он объяснял своей пастве, что никто как католики достигли верха совершенства в искусстве пыток во времена Инквизиции; что инквизиторы спалили на кострах самых правоверных христиан и продолжали свое грязное, как он выражался, дело вплоть до конца девятнадцатого века, когда герои- протестанты (баптисты по большей части) положили конец этому безобразию. Более сорока Римских Пап, разгневанно провозглашал он, известны тем, что сожительствовали во грехе со своими матерями, сестрами и даже, о ужас! со своими незаконными дочерьми! Ватикан был построен, утверждал он, на поте, крови и страданиях протестантов.

Подобная безграмотная болтовня была знакома католикам с давних времен и нисколько не удивляла. Многие проповедники относились к ней с полнейшим равнодушием, иногда даже подшучивали по этому поводу. Однако отец Джон Брайам не позволял себе смеяться над серьезными вещами. Совсем наоборот. Вспыльчивый кривоногий ирландец, Брайам был одним из тех несчастных, кого судьба обделила чувством юмора, и злобных дураков типа преподобного Роуза он не переносил на дух.

В течение приблизительно года он, скрепя сердце, терпел оскорбления, наносимые Роузом, пока, наконец, не разразился собственной проповедью под названием «Грехи преподобного Вилли». В ней он охарактеризовал баптистского священника как шарлатана, уверенного в том, что Билли Грэм[21] ходит по воде аки по суху, а по правую руку «Господа нашего Иисуса Христа сидит Билли Санди».

Позднее, в то же воскресенье, преподобный Роуз с четырьмя своими самыми верными цепными псами нанес визит отцу Брайаму. Они были вне себя от гнева от тех оскорблений, как они объяснили, которые нанес им отец Брайам.

— И у тебя хватает наглости, — возмутился Брайам, — называть оскорбительными мои слова! После того как все утро ты вопил как бешеный о том, что я Вавилонская шлюха!

Краска залила обычно бледные щеки преподобного Роуза и медленно поднялась к почти лысому черепу. Он никогда словом не обмолвился о «Вавилонской шлюхе», объяснил Роуз. На самом деле слова «Папская подстилка» были произнесены неоднократно, и раз Брайам так по этому поводу кипятится, значит, они попали в точку.

Отец Брайам сделал шаг вперед и выставил сжатые кулаки.

— Если ты решил выяснить отношения, друг мой, — елейным голосом, но с явной угрозой произнес он, — то попроси своих гестаповцев отойти в сторонку, чтобы мы могли разобраться с глазу на глаз.

Преподобный Роуз — на три дюйма выше отца Брайама, но фунтов на двадцать легче — сделал шаг назад и прищурился.

— Я не собираюсь пачкать об тебя руки, — заявил он. Один из «гестаповцев», Дон Хемфилл, был как выше, так и тяжелее боевого петуха.

— Если хотите, разобраться могу я, — предложил он. — Уж я-то, можете не сомневаться, расчищу дорожку к приходу вашей католической задницей.

Остальные «гестаповцы» пытались для виду удержать своего приятеля, но старались не слишком долго.

Вплоть до нынешнего октября все религиозные раздоры сводились к пересудам в мужских и женских компаниях, чаще всего совсем безобидным, к болтовне детишек на школьных переменах, повторяющих слова собственных родителей, и, конечно, к воскресным проповедям, когда с обеих кафедр произносились наиболее серьезные обвинения в адрес Друг друга. Воскресенья — дни мирные, а все войны, как учит история, начинались именно в такие дни. Время от времени случались террористические выпады, если можно так назвать простое хулиганство: во время празднества баптистской молодежи побили сырые яйца о стены католического прихода и однажды какой-то смельчак швырнул камень в окно баптистской церкви, вот и все — война в основе своей оставалась словесной.

Как во время любой войны, дни наступлений сменялись днями затишья, но нагнетаться обстановка начала особенно серьезно с тех пор, как Приют Дочерей Святой Изабеллы объявил об открытии Казино Найт. К тому времени, когда преподобный Роуз получил записку с обращением к его персоне как к Вонючей Баптистской Крысе, напряжение было уже настолько высоко, что избежать какой-либо конфронтации не представлялось возможным. Содержание записки лишь подтверждало, что когда дело до стычки дойдет, безобидной она не будет. — Щепу на растопку заложили, осталось лишь поднести горящую спичку.

Если кто-то и недооценивал опасность ситуации, так это отец Брайам. Он всегда понимал, что идея Казино Найт не понравится баптистскому проповеднику, но что такой способ материальной поддержки католической церкви доведет преподобного Роуза до полного помешательства, он предположить не мог. Ему было невдомек, что отец Парохода Вилли был игроком и в дни своих азартных загулов доводил семью до полной нищеты; не ведал он и того, что этот человек в конце концов застрелился в туалетной комнате казино в один из дней своего крупного проигрыша. Но правда, и далеко не в его пользу, состояла в том, что даже если бы отец Брайам все это знал, он своих планов менять не стал бы.

Преподобный Роуз собрал все силы. Начали баптисты с того, что выпустили печатный орган с объявлением греховности намечаемого католиками мероприятия (Ванда Хемфилл, жена Дона, напечатала его собственноручно), а затем пошли в ход плакаты АЗАРТ И ДЬЯВОЛ. Бетси Виг, председательница будущего Казино Найт и регентша местной ветви Приюта Дочерей Святой Изабеллы, организовала контрнаступление. За последние три недели газета «Призыв» разрослась до шестнадцати полос, чтобы вместить выступления в печати всех желающих, но выступления эти были скорее похожи на собачье тявканье, чем на желание разобраться и логически аргументировать свои доводы. Чем больше расклеивалось по городу плакатов, тем быстрее и ожесточеннее их срывали. Ни одна из сторон не желала демонстрировать богоугодного терпения. Находились любители партизанского ведения боя: вместо открытых выступлений тайные ночные вылазки на позиции противника. Но чем ближе казалась развязка, тем серьезнее к происходящему относились Пароход Вилли и отец Брайам.

— Я презираю этот кусок дерьма! — выпалил отец Брайам в лицо удивленного такой вспышкой Альберта Жендрона в тот день, когда Альберт принес знаменитое послание, начинавшееся словами слушай ты, плоскоголовая скумбрия, найденное им на двери своего зубоврачебного кабинета.

— Ты только представь, этот сукин сын позволяет себе обвинять правоверных баптистов в подобном! — кричал преподобный Роуз на столь же потрясенных Нормана Харпера и Дона Хемфилла.

Это случилось в День Колумба, вслед за звонком отца Брайама. Брайам попытался прочесть письмо про плоскоголовую скумбрию преподобному Роузу, а тот категорически, в присутствии группы соратников, отказывался слушать.

Норман Харпер, превышавший весом Альберта Жендрона на двадцать фунтов и не уступавший по росту, чувствовал себя не в своей тарелке под истерическими воплями преподобного Роуза, но не подавал виду.

— Я вам объясню суть дела, — раскатистым басом предложил он. Старый отец Богохульник слегка разнервничался, получив от вас записку. Понял, что зашел слишком далеко. Он решил, что если прикажет одному из своих ребят пустить слух, будто он тоже подобную записку получал, нам придется заткнуться.

— Ничего ему не поможет, — Роуз визжал как свинья, которую режут. — Никто из моего прихода не поддастся на такую провокацию. Никто!

На последнем слове он запнулся. Руки его стали конвульсивно сжиматься и разжиматься. Норман с Доном со страхом переглянулись. Они уже неоднократно обсуждали подобное поведение Роуза, которым он, по их мнению, начинал злоупотреблять. Понять, конечно, можно. Казино Найт разрывало Вилли душу. Они боялись, что у Роуза случится удар до того, как наступит самый решительный момент.

— Не стоит так переживать, — успокаивал Дон. — Мы знаем, как все происходит на самом деле, Вилли.

— Да! — взвизгнул Роуз, не сводя с мужчин помутневшего беспокойного взора. — Да, вы знаете. Вы — двое. И я, я тоже знаю. А как насчет всего остального города? Они-то знают? А?

На этот вопрос ни Норман, ни Дон ответа дать не могли.

— Я надеюсь, кто-нибудь выведет лживого греховодника на чистую воду! — закричал преподобный Роуз, потрясая сжатыми кулаками. — А потом на плаху! На плаху! Я с удовольствием заплатил бы за такое зрелище! Я бы щедро заплатил!

В понедельник отец Брайам обзванивал своих прихожан, призывая сочувствующих оценить «атмосферу религиозных репрессий в Касл Рок» и созывая их на короткий вечерний сбор. Решено было провести этот сбор в Зале рыцарей Колумба, достаточно вместительном, так как сочувствующих оказалось больше, чем можно было предположить.

Отец Брайам начал с того, что зачитал вслух письмо от Правоверных баптистов Касл Рок, которое Альберт Жендрон обнаружил на дверях своего стоматологического кабинета, а потом передал содержание телефонного разговора с преподобным Роузом. Когда он поведал о том, что Роуз, по его словам, тоже получил подобное послание от Правоверных католиков Касл Рок, по аудитории прошел шепоток, сначала удивленный, но постепенно приобретавший характер возмущения.

— Да ведь он просто подлый враль! — воскликнул кто-то с задних рядов.

Отец Брайам сделал жест неопределенный: кивнул и покачал головой одновременно.

— Может быть и так, Сэм, но дело не в этом. Дело в том, что он безумен.

Напряженная тишина сопроводила его слова, но в тишине этой чувствовалось явное одобрение. Отец Брайам получил полное удовлетворение как от собственной прозорливости, так и от поддержки аудитории. Безумен! Впервые он произнес это слово вслух, хотя оно вертелось у него на языке уже не менее трех последних лет.

— Я не желаю потворствовать религиозным безумцам, — продолжал отец Брайам. — Наше Казино Найт абсолютно безобидно и вполне законно по всем канонам религии и гражданства вне зависимости от мнения по этому поводу преподобного Парохода Вилли. Но, поскольку он преступает в своем безумии все границы и переходит к активным оскорблениям, предлагаю провести голосование. Если вы за организацию Казино Найт и за то, чтобы перейти к ответным действиям во имя торжества справедливости и собственной безопасности, — выскажитесь.

Как и предполагалось, решение в пользу Казино Найт было принято единогласно.

На этот раз отец Брайам кивнул вполне определенно и удовлетворительно. Затем он повернулся к Бетой Виг.

— Сегодня у вас запланировано открытие, Бетси, правда?

— Да, отец.

— Тогда разрешите внести предложение. Мы, мужчины, встречаемся у входа в Зал рыцарей Колумба в то же время.

Альберт Жендрон, человек нерасторопный, медленно распаляющийся, но так же медленно остывающий, неторопливо поднялся во весь рост. Все повернули к нему головы.

— Вы предполагаете, отец, что эти баптистские недоноски могут помешать дамам?

— Нет-нет, не думаю, — поспешил успокоить его отец Брайам. — Но считаю необходимым составить план, по которому все мероприятие смогло бы пройти без сучка и задоринки…

— Охрана, — предложил кто-то с энтузиазмом. — Охрана, а, святой отец?

— Ну, скажем, глаза и уши… — уклончиво произнес Брайам, не оставляя тем не менее никакого сомнения, что охрана это именно то, что он имел в виду. — Если мы проведем наше собрание во вторник вечером, то есть в то же время, когда дамы будут заняты в Казино, мы окажемся на случай возможных неприятностей начеку.

Итак, пока Дочери Изабеллы собиравшись по одну сторону автостоянки, католики-мужчины подходили к зданию по другую ее сторону. В то же самое время на почти противоположном конце города преподобный Роуз проводил собрание баптистского прихода, чтобы обсудить последние оскорбления, нанесенные им католиками, и чтобы составить план пикетирования Казино Найт.

События, происходящие в Касл Рок в этот ранний вечер, были настолько серьезны, что не привлекли внимания к военным приготовлениям двух церковных приходов, тем более что большинство собравшихся у здания муниципалитета относились к Казино Найт и всему, что вокруг него творилось, с полным равнодушием. А что касается католиков и баптистов, то несколько убийств, происшедших в городе, не шли ни в какое сравнение с их вселенскими проблемами. В конце концов, что может быть важнее религии в этом греховном мире?

2

Более семидесяти человек явилось на четвертое собрание, которое преподобный Роуз назвал «Христовы Воины баптистской церкви Касл Рок против азартных игр». Наступил поворотный момент. Предыдущий сбор серьезных результатов не вызвал, но слухи, поползшие по городу о содержании письма, брошенного в почтовую щель баптистского прихода, возобновили активность масс. Количество явившихся воодушевило Роуза, но он был удивлен отсутствием Дона Хемфилла. Дон обещал быть непременной считался правой рукой Роуза.

Роуз взглянул на часы — пять минут восьмого, времени звонить в магазин и узнавать, не забыл ли Дон о собрании, не оставалось. Все, кто должен был явиться, — в сборе, и Роузу надо ловить момент, пока возмущение масс и боевой настрой не ослабли. Он подождал еще минуту в расчете на появление Дона, но так и не дождавшись, взошел на кафедру и воздел костлявые руки в приветственном жесте. Прихожане — в большинстве своем в рабочей одежде — расселись по деревянным скамьям.

— Приступим к выполнению нашей великой задачи с того, чем всегда положено начинать любое дело, — провозгласил Роуз. — Склоним головы в молитве.

Прихожане в едином порыве опустили головы, и вот тогда-то за их спинами с грохотом распахнулась дверь. Несколько женщин вскрикнули, несколько мужчин вскочили со своих мест.

На пороге стоял Дон. Казалось, он выполнил работу раздельщика туш над самим собой: передник мясника залит кровью, лицо красное как помидор, обезумевший взгляд затуманен слезами, две полоски соплей засохли под носом и в складках по обе стороны губ.

И к тому же от него смердело. Он вонял как скунс, который сначала искупался в чане с раствором серы, затем вывалялся в коровьем навозе и, наконец освободившись, прямо из сарая вбежал в дом в истерическом возбуждении от собственных приключений. Вонь обволакивала его, вонь преследовала его, но самое страшное, она повисла над ним грозовой тучей. Женщины срывались со своих мест, выхватывая из сумочек носовые платки и зажимая ими лица, когда Дон шел вдоль ряда скамей с развевающимся спереди забрызганным кровью фартуком и болтающейся сзади пропитанной потом и выбившейся из брюк рубашкой. Заплакали дети, присутствовавшие в церкви. Мужчины издавали потрясенные возгласы, не лишенные отвращения.

— Дон! — воскликнул Роуз внезапно охрипшим голосом. Руки у него были все еще вскинуты вверх, но когда Дон приблизился, он инстинктивно опустил их, зажав обеими ладонями нос и рот. Он почувствовал, что его вот-вот стошнит. Никогда в жизни не приходилось дышать такой вонью. Что… что случилось?

— Случилось? — прорычал Дон Хемфилл. — Случилось?! Я скажу тебе, что случилось! Я всем вам скажу, что случилось!

Он обернулся лицом к залу и, несмотря на жуткий смрад, исходивший от него, все замерли не в силах отвести взгляда от его безумных остановившихся глаз.

— Эти сволочи взорвали мой магазин, вот что случилось! Там было не более пяти-шести человек в это время, слава Богу, так как я заранее предупредил, что закроюсь рано, но от магазина не осталось камня на камне. Все мое состояние — сорок тысяч долларов! Ничего не осталось. Я не знаю, чем они взрывали, эти скоты, но вонь теперь продержится несколько дней.

— Кто? — с несвойственной ему робостью спросил Роуз. — Кто это сделал, Дон?

Дон достал из кармана фартука изогнутую ленту с белой отделкой и несколько листков бумаги. Черно-белую ленту узнали все — это был воротничок католической рясы. Дон поднял его вверх, чтобы все видели.

— Кто, как вы думаете?! — завизжал он. — Мой магазин! Мое имущество, все полетело к дьяволу, и кто в этом виноват, скажите?

Он швырнул листки бумаги в зал, заполненный Христовым Воинством баптистской церкви Касл Рок, и листки словно конфетти разлетелись и, плавно паря в воздухе, стали опускаться. Большинство из присутствующих принялось ловить их. Все листовки были одинаковые: с изображением группы смеющихся мужчин и женщин, сгрудившихся вокруг рулетки.

— было написано над фотографией. А под ней:

— Где ты нашел эти листовки, Дон? — спросил Лен Милликен дрожащим голосом. Он не верил своим глазам. — А воротничок откуда?

— Кто-то положил на порог у входной двери, прежде чем все взлетело на воз…

И снова хлопнула дверь с таким грохотом, что все подскочили, только на этот раз она не открылась, а закрылась.

— Надеюсь, вам понравился аромат, баптистские ублюдки, — крикнул кто- то снаружи, и вслед за этим разразился громовой хохот.

Прихожане как по команде посмотрели на преподобного Роуза. Посмотрели со страхом, таким же, какой застыл в его ответном взоре. В этот момент зашипела коробочка, спрятанная на хорах. Так же как та, которую покойная Миртл Китон положила в Приют Дочерей Святой Изабеллы, эта, принесенная Сонни Джекетом, тоже ныне покойным, содержала часовой механизм, тикавший весь день.

Из решеток, расположенных по обе стороны коробки, стал облаком распространяться сильный терпкий запах.

В Объединенной баптистской церкви Касл Рок начался карнавал с фейерверком.

3

Бэбз Миллер пробиралась вдоль стены Приюта Дочерей Святой Изабеллы, вздрагивая и замирая всякий раз, когда небо освещалось вспышкой молнии. В одной руке она держала лом, в другой автоматический пистолет, купленный у мистера Гонта. Музыкальная шкатулка, приобретенная у него же, лежала в кармане мужской куртки, надетой на Бэбз, и если бы кто-нибудь попытался ее отнять, он уж, поверьте, наглотался бы свинца.

Кто может решиться на такую подлость? Кому придет в голову украсть у Бэбз шкатулку, прежде чем она успеет выяснить, какая там звучит мелодия?

«Так, — думала Бэбз, — скажем так — пусть Синди Роуз Мартин не переходит мне сегодня дорогу и не встречается на пути. Если же она это сделает, то больше никогда не перейдет ничьей дороги и не встретится на пути никому, во всяком случае у ворот ада. Она что думает… я идиотка?».

Тем временем ей предстояло проделать одну штуку. Разыграть кое-кого, по просьбе мистера Гонта безусловно.

— Вы знакомы с Бетси Виг? — спросил мистер Гонт, и тут же сам ответил: — Ну конечно, знакомы.

Да, Бэбз знала Бетси. Знала со времен выпускного класса, когда они были неразлучными подругами.

— Хорошо, — сказал мистер Гонт. — Наблюдайте через окно. Она сядет, возьмет в руки лист бумаги и увидит кое-что под ним.

— А что? — спросила любопытная Бэбз.

— Это неважно, — уклонился от ответа мистер Гонт. — Если вы надеетесь когда-нибудь отыскать ключ к музыкальной шкатулке, то советую закрыть рот и открыть уши — вы поняли меня, дорогая?

Она поняла. И поняла к тому же еще кое-что: мистер Гонт бывает человеком небезопасным. Далеко небезопасным.

— Она возьмет в руки вещь, которую увидит, — продолжал Гонт тем временем, — и примется ее изучать. Затем начнет раскрывать. К этому моменту вы должны находиться у входа в здание. Дождитесь, пока все не повернут головы к левому углу зала.

Бэбз уже открыла рот, чтобы спросить, зачем вдруг всем понадобится туда смотреть, но вспомнила предупреждение Гонта и рот захлопнула.

— Когда они все туда повернуться, — продолжал он, — вы поставите лом одним концом к двери, а другим упрете в землю. Придавите и убедитесь, что дверь открыть нельзя.

— А когда мне кричать? — все же не удержалась Бэбз.

— Сами увидите. У них всех будет такой вид, как будто каждому в задницу соль из дробовика пальнули. Вы помните, что вам надо кричать, Бэбз?

Она помнила. Нехорошо, конечно, подшучивать над Бетси Виг, с которой дружила со школьных лет, но шутка казалась такой безобидной (ну правда… ну совсем), и к тому же они давно не дети — Бэбз и девочка, которую она по непонятной причине всегда называла Бетти Ля-Ля. Все это было давным-давно. И мистер Гонт обещал, что никому никогда в голову не придет, что это сделала Бэбз. Действительно, как можно догадаться? Бэбз с мужем принадлежали церкви адвентистов седьмого дня, и что касается Бэбз, то она считала, что католики с баптистами и не того заслуживают — все, вместе с Бетти Ля-Ля.

Вспышка молнии. Бэбз застыла на мгновение, затем заторопилась к окну, ближайшему к входной двери, и, встав на цыпочки, заглянула: не села ли Бетой за стол?

В это время на землю стали падать первые нерешительные, но крупные капли дождя.

4

Зловоние, наполнявшее помещение баптистской церкви, было очень похоже на то, что исходило от Дона Хемфилла, но многократно сильнее.

— Вот черт! — буркнул Дон. Он совсем забыл где находится, но даже если бы вспомнил, едва ли стал сдерживать язык.

— Они и здесь такую же штуку поставили! Все на выход! Скорее! Живее!

— Двигайтесь, — распоряжалась Нэн своим командирским баритоном, всегда звучавшим во время обеденных часов в ее закусочной. Пошевеливайтесь, ребята!

Все видели, где спрятано устройство: из-за невысокого решетчатого барьера, ограждавшего хоры, струился желтоватый дымок, а также сквозь шестиугольные прорези в нижних панелях. Боковая дверь располагалась сразу под балконом хоров, но никому даже не пришло в голову направиться туда. Такая вонь может отравить насмерть, но прежде глаза вылезут из орбит, волосы все выпадут, а отверстие в заднице зарастет от ужаса и возмущения.

Менее чем в пять минут Христовы Воины баптистской церкви Касл Рок превратились в разгромленную армию. Они беспорядочной толпой визжащей, орущей, вопящей — рвались к выходу через вестибюль. Одна из скамей опрокинулась и с грохотом повалилась на пол. Под ней оказалась зажатой нога Деборы Джонстоун, а Норман Харпер налетел на нее, пока она пыталась освободить ногу. Дебора упала, и послышался хруст сломанной лодыжки. Она закричала от боли, так и не сумев вытащить ногу, но ее крик потонул в общем хоре воплей.

Преподобный Роуз стоял на кафедре ближе всего к источнику смрада, витавшего облаком у него над головой. Ему внезапно пришла в голову мысль, что, так видно, смердят католики, горящие в аду. Он спрыгнул с кафедры прямо на грудь распростертой на полу Деборы Джонстоун, ее болезненный крик превратился в предсмертный вой и постепенно затих, когда она потеряла сознание. Преподобный Роуз, не предполагая, что послужило причиной глубокого обморока одной из самых верных своих прихожанок, устремился к заднему выходу из церкви.

Те, кто первыми достигли парадного входа, сразу поняли, что путь к свободе закрыт — двери заперты наглухо. Но повернувшись, чтобы броситься в обратную сторону и искать другого выхода, они были придавлены к дверям теми, кто напирал сзади и не ведал о случившемся.

Церковь гудела от воплей, рыданий и проклятий. За дверями на улице землю начал поливать дождь, а внутри, в церкви, люди начали поливать пол рвотой.

5

Бетси Виг заняла свое председательское место за столом между американским флагом и знаменем Инфанта Праги. Она постучала костяшками пальцев по столу, призывая к порядку, и дамы — их было около сорока стали рассаживаться. За окнами громыхали раскаты грома. Некоторые из женщин испуганно вскрикивали и нервно хихикали.

— Прошу у собрания Дочерей Святой Изабеллы внимания, — сказала Бетси и взяла в руки программу. — Как всегда, мы начнем с…

Она запнулась, увидев на столе небольшой белый конверт. На нем прописными буквами было написано:

«Это они, — подумала Бетси. — Баптисты. Отвратительные, мерзкие, слабоумные людишки».

— Бетси, — спросила Наоми Джессап. — Что-то случилось?

— Не знаю, — пробормотала Бетси. — Кажется, случилось.

Она вскрыла конверт. Оттуда выпал листок бумаги. На нем, тоже печатными буквами, было написано:

Из дальнего левого угла зала послышалось шипение, похожее на звуки, издаваемые засоренным газопроводом. Несколько женщин с беспокойными восклицаниями повернулись в ту сторону. Очередной раскат грома прогремел над крышей, и женщины теперь закричали все разом.

Желтовато-белый дым заструился из одного из вентиляционных отверстий в стене. И в тот же момент по залу стало распространяться удушающее зловоние.

Бетси вскочила из-за стола, опрокинув стул. Она открыла было рот, чтобы сказать сама не знала что именно, как снаружи донесся женский голос:

— Это вам за Казино Найт, суки рваные. Кайтесь! Кайтесь!

Бетси успела заметить чье-то лицо за стеклянной дверью, но его тут же скрыл сгустившийся дым и к тому же было теперь не до выяснений вонь стояла невыносимая, Собрание рассыпалось. Женщины носились по залу, словно обезумевшее стадо овец. Когда Антония Биссет упала, ударившись о железный край председательского стола, и сломала себе шею, этого никто не заметил. А за стенами бушевала гроза.

6

Мужчины-католики, собравшиеся в Зале рыцарей Колумба, сгрудились вокруг Альберта Жендрона. Используя рассказ о записке, найденной на двери кабинета в качестве отправного момента («Это что, вот если бы вы видели…»), он уже потчевал их историями о героических победах католиков в Люистоне в тридцатых годах.

— Так вот, когда он увидел, как это сборище безмозглых, называющих себя Святыми Роллерами, стало вымазывать ступни Девы Марии коровьим дерьмом, он вскочил в машину и поехал…

Альберт внезапно замолк и прислушался.

— Что это? — спросил он.

— Гром, — подсказал Джейк Пулацки. — Гроза будет отменная.

— Нет, не то, — возразил Альберт. — Как будто где-то кричат.

Раскаты грома временно поутихли, и в наступившей относительной тишине они услышали: женщины. Женщины кричат!

Все повернулись к отцу Брайаму, который поднялся со своего места.

— Пошли, мужчины, — сказал он. — Надо проверить…

В этот момент послышалось знакомое многим шипение, и вонь поползла к тому месту, где стояла группа мужчин. Раздался звон разбитого стекла, в окно влетел камень и покатился по полу, отполированному за долгие годы до блеска множеством ног любителей потанцевать. Мужчины с криком бросились врассыпную. Камень докатился до противоположной стены, ударился о нее и замер.

— Эта адская жаровня вам в дар от баптистов! — крикнул кто-то за окном. — Не бывать в Касл Рок казино. Поверьте сами и передайте другим, ублюдки.

Входная дверь Зала рыцарей Колумба была прочно забаррикадирована ломом снаружи. Мужчины попытались выбить ее.

— Нет! — закричал отец Брайам, пробираясь к небольшой боковой двери. Она оказалась незапертой. — Сюда! Сюда!

Поначалу его криков никто не слышал, все были слишком увлечены борьбой с парадной дверью. Тогда Альберт Жендрон схватил своими огромными ручищами две ближайшие головы и стукнул их друг о друга.

— Слушайте, что вам отец Брайам говорит! — взревел он. — Там убивают женщин!

Альберт пробился сквозь густую толпу, и остальные потянулись за ним. Они шли неровными рядами, спотыкаясь, чихая, и кашляя от застилавшего глаза зловонного дыма. Мид Россиньоль больше не мог сдерживать приступы тошноты. Он раскрыл рот и вывалил весь свой обильный ужин на спину идущего впереди Альберта Жендрона. Но тот даже не заметил.

Отец Брайам уже почти добрался до ступенек, ведущих на автостоянку, по другую сторону которой собрались женщины из Приюта Святой Изабеллы. Время от времени ему приходилось останавливаться и сгибаться пополам в приступах рвоты. Вонь приклеивалась к нему, словно липучками для мух. Мужчины следовали за ним, не замечая дождя, лившего к этому времени уже гораздо сильнее.

Когда отец Брайам спустился на полпролета короткой лестницы, он увидел лом, подпиравший входную дверь Приюта Дочерей Изабеллы. В этот момент со звоном посыпалось разбитое стекло одного из окон с торца, и женщины стали выбираться сами, падая на лужайку, словно соломенные чучела, которых обучили блевать.

7

Преподобному Роузу так и не удалось добраться до вестибюля, слишком много народа преграждало путь. Он повернулся, зажимая нос, и побрел обратно в церковь. Открыл рот, чтобы позвать за собой остальных, но вместо этого вывернул наружу содержимое, желудка. Ноги у него стали словно ватные, он споткнулся, упал и ударился головой об угол скамьи. Попытался подняться, но не мог. Тогда чьи-то сильные руки подхватили его подмышки и помогли подняться.

— Надо разбить окно, — крикнул ему на ухо зычный баритон Нэн Робертс. — Оттуда выберемся. — Стекло…

— Плевать на стекло! Здесь мы все подохнем.

Его повернули как куклу, и он успел только прикрыть ладонью глаза перед тем как пролететь сквозь разбитый витраж, изображавший Иисуса, ведущего свою паству вниз по склону холма. Он почувствовал, как пролетел по воздуху и шлепался на лужайку. Верхняя вставная челюсть при этом вылетела и преподобный Роуз хрюкнул.

Полежав немного, он сел и понял, что вокруг темно, идет дождь и пахнет благословенной свежестью чистого воздуха. Но насладиться вволю не успел: его схватила за волосы Нэн Робертс и подняла на ноги.

— Двигайтесь, преподобный Роуз! — крикнула она ему в ухо.

Ее лицо, освещенное голубоватой вспышкой молнии, напомнило ему перекошенную злобой физиономию гарпии. Она все еще была одета в кокетливый фартучек (Нэн всегда предпочитала одеваться как положено официантке), но от груди, скрытой белыми кружевными оборками, несло рвотой.

Преподобный Роуз, пошатываясь, привалился к ее плечу, бессильно опустив голову. Он несколько раз пытался попросить Нэн, чтобы она отпустила его волосы, но всякий раз его слова заглушал раскат грома.

Еще несколько человек последовали за ними через разбитое окно, но большинство продолжало топтаться в вестибюле у наглухо закрытых парадных дверей. Теперь Нэн поняла, почему они были так неприступны: снаружи их подпирали два железных лома. Она выбила их, освободив дверь в тот самый момент, когда молния сверкнула над Общинной площадью, прямым попаданием угодив в подмостки эстрады, на которой когда-то молодой мученик Джон Смит назвал имя убийцы, и эстрада вспыхнула как спичка. Поднялся сильный ветер, раскачивая верхушки деревьев, как будто пытаясь разогнать ими несущиеся наперегонки черные тучи.

Как только ломы отлетели в стороны, двери распахнулись с такой силой, что одна даже сорвалась с петель, упав прямиком на цветочную клумбу, украшавшую церковное крыльцо. Поток баптистов с выпученными глазами, перекошенными лицами, сгибающихся в приступах рвоты, вывалился наружу: они падали, спотыкаясь один об другого и катясь по ступенькам церковного крыльца.

Все они источали зловоние. Все рыдали. Все кашляли. Всех тошнило. И все потеряли разум.

8

Рыцари Колумба под предводительством отца Брайама и Дочери Изабеллы под руководством Бетси Виг встретились в центре автостоянки в тот момент, когда небеса разверзлись окончательно и дождь хлынул как из ведра. Бетси схватила отца Брайама за плечи: глаза у нее были красные, из них постоянно текли слезы, мокрые волосы облепили голову неопрятными прядями.

— Там остались еще другие! — кричала она. — Наоми Джессап… Тония Биссет… не знаю даже, сколько их там.

— Кто? — вопил Альберт Жендрон. — Кто это сделал?

— Баптисты! — кричала в перерывах, между всхлипами Бетси.

Но когда небо вспыхнуло, пронзенное множеством стрел молний, Бетси зарыдала как сумасшедшая.

— Они назвали меня папской подстилкой! Это баптисты! Баптисты! Это все проклятые Богом баптисты!

Отец Брайам тем временем сумел освободиться из объятий Бетси и бросился к дверям Приюта. Он оттащил лом, подпиравший двери в самой середине с такой силой, что выгибал их внутрь. Двери распахнулись, выпустив наружу толпу полуобморочных, залитых рвотой женщин и клубы зловонного дыма.

Вдруг он заметил Антонию Биссет, «милую Тонию», которая так ловко всегда работала иголкой и ниткой и с такой готовностью помогала в любом новом церковном проекте. Она лежала на полу у председательского стола, полуприкрытая знаменем с изображением Инфанта Праги. Перед ней на корточках сидела и плакала Наоми Джессап. Голова Тонии была повернута под неестественным углом. Неподвижный взгляд смотрел в потолок. Зловоние погубило Антонию Биссет, которая ничего не покупала в магазине Нужные Вещи и не выполняла никаких поручений мистера Гонта.

Наоми увидела отца Брайама, стоявшего на пороге, поднялась и бросилась к нему. Она находилась в таком шоке, что зловоние, источаемое бомбой, казалось, больше ее не беспокоило.

— Отец! — кричала она. — Почему? Почему они это сделали? Ведь мы всего лишь хотели немного повеселиться… ничего дурного. За что?

— Потому что этот человек безумен, — тихо сказал отец Брайам и обнял Наоми.

Рядом с ними прозвучал голос Альберта Жендрона, тихий и зловещий.

— Пошли за ним, — произнес он.

9

Христово Воинство баптистов маршировало по Харрингтон Стрит под проливным дождем, с Доном Хемфиллом, Нэн Робертс, Норманом Харпером и Вильямом Роузом в первых рядах. Их взгляды, покрасневшие от отравляющих газов, метали громы и молнии. Большинство из Христовых Воинов залили блевотиной кто брюки, кто рубашку, кто башмаки, а кто и все вместе взятое. Даже ливень не в силах был смыть с них приставший, казалось, навечно смрад.

Патрульный автомобиль полиции штата остановился на перекрестке улиц Харрингтон и Касл Авеню, что в полумиле от Касл Вью. Заметив воинственно настроенную группу, из машины вышел полицейский.

— Эй! — крикнул он. — Куда это вы намылились, ребята?

— Мы идем за бифштексами из католических задниц, и если вы не хотите неприятностей — прочь с дороги! — подробно объяснила Нэн Робертс.

Внезапно для всех Дон Хемфилл открыл рот и запел глубоким красивым баритоном:

Вперед, Христовы Воины, вперед на бой!

Остальные постепенно присоединились, и вскоре шествие двигалось под звуки многоголосого хора. Лица с каждой минутой становились все зловещее, взгляды все яростнее, люди теряли человеческий облик, и хор уже не пел, а выкрикивал слова. Преподобный Роуз кричал громче всех, хотя ему при этом мешало отсутствие верхней челюсти, потерянной во время бегства из церкви.

Христос, наш Властитель, веди нас в бой!

Выше знамя, солдат, Иисус с тобой!

Они уже не шли, а почти бежали.

10

Сержант Моррис стоял у открытой дверцы машины и, не выпуская микрофона из рук, смотрел вслед процессии. Вода потоками стекала по плащевой накидке и с полей шляпы.

— Вызываю пост номер 16, -послышался голос Генри Пейтона. Прием.

— Веди сюда людей, да побольше, — закричал в ответ Моррис.

В голосе его слышался страх и возбуждение. Он служил в должности сержанта полиции штата всего около года.

— Что-то происходит! Должно произойти! Ничего хорошего — это точно! Мимо меня только что прошла толпа человек в семьдесят. Прием.

— Что они делали? — спросил Пейтон. — Прием.

— Они пели «Вперед, Христовы Воины». Прием.

— Это ты, Моррис? Прием.

— Да, сэр. Прием.

— Ну так вот, сержант Моррис, насколько мне известно, нет такого закона, который запрещал бы распевать религиозные гимны даже во время проливного дождя. Глупо, конечно, но не преступно. У меня своих дел по горло — четыре убийства. При этом я понятия не имею, где шериф или хоть один из его идиотских помощников. А ты мне тут всякую чушь травишь. Понял? Прием. Сержант Моррис с трудом сглотнул.

— Да, сэр, я понял. Но одна женщина из толпы, которая только что прошла, крикнула, что они собираются «нарезать бифштексов из католических задниц», так, кажется, она выразилась. Я не понял смысла ее слов, но тон и выражение лица мне совсем не понравились. Помолчав, Моррис добавил положенное: — Прием.

Пауза оказалась такой долгой, что Моррис уже собирался снова вызвать Пейтона. Мало ли что — из-за грозы связь совсем испортилась по всем каналам, даже местные телефонные линии вышли из строя. Но в этот момент голос Пейтона прорезался, и в голосе этом сквозил страх.

— Господи, Господи! Ну что же это такое, наконец! Что творится в этом городе?!

— Женщина сказала, что они идут…

— Я уже слышал, не глухой! — Пейтон закричал так громко, что охрип и заткнулся. — Вали в католическую церковь. Если там начнется заваруха, постарайся ее приостановить, но будь осторожен, не попадись сам. Ты понял меня? Будь осторожен! Я пришлю подкрепление как только смогу… если у меня найдется еще хоть какое-нибудь подкрепление. Ни пуха! Прием.

— А где находится католическая церковь, лейтенант Пейтон?

— Я-то откуда знаю?! — снова завопил Генри. — Я что, Господь Бог? Следуй за толпой. Отбой!

Моррис повесил микрофон на место. Он толпы уже не видел, но в промежутках между раскатами грома слышал их пение. Он повернул ключ в замке зажигания и двинулся на этот звук.

11

Дорожка, ведущая к кухне в доме Майры Иванс, была выложена камнями, выкрашенными в различные пастельные тона. Кора выбрала голубой и взвесила его на руке, не занятой пистолетом. Затем подергала дверь. Заперта, как и предполагалось. Она выбила камнем стекло и рукояткой пистолета отколола отбившиеся по краям острые осколки. Затем она просунула руку внутрь и отперла дверь. Волосы ее, намокшие под дождем, прилипли ко лбу и щекам причудливыми завитушками. Платье по-прежнему было застегнуто только на верхнюю пуговицу, полы распахнуты и струи дождя стекали по напрягшимся соскам обнаженной груди.

Чака Иванса дома не было, зато там был Гарфильд, любимый ангорский кот семьи Иванс. Он, бесшумно изящно ступая и мяукая, вышел навстречу Коре, выпрашивая угощение. И он его получил. Кот отлетел к противоположной стене — шерстяной комок, залитый кровью.

— Кушай на здоровье, Гарфильд, — сказала Кора и сквозь облако дыма прошла в холл.

Оттуда вела наверх лестница, и Кора стала по ней подниматься. Она знала, где найдет потаскуху. В постели, конечно. Это ясно, как то, что ее собственное имя — Кора.

— Пора баиньки, — ласково произнесла она. — И тебе придется заснуть, Майра, подруженька дорогая.

Кора улыбалась.

12

Отец Брайам и Альберт Жендрон вели взвод католиков, доведенных до крайней точки возбуждения, по Касл Авеню к Харрингтон Стрит. Не пройдя и половины пути, они услышали пение. Брайам и Жендрон переглянулись.

— Тебе не кажется, что нам стоит научить их петь в другой тональности, Альберт? — спокойно спросил отец Брайам.

— Я в этом уверен, отец мой, — ответил Жендрон.

— А может научим их гимну «Я торопился домой»?

— Превосходная мысль, отец. Мне кажется, даже такие кретины, как эти, быстро выучат слова.

Небо осветилось вспышкой молнии, и оба предводителя католической процессии увидели другую, марширующую навстречу им.

Глаза людей, составляющих эту группу, казались пустыми и белыми, как глаза мраморных статуй.

— Вот они! — крикнул кто-то, а за ним послышался женский вопль:

— Покажем этим грязным христопродавцам где раки зимуют!

— Да поможет нам Бог!

Отец Брайам счастливо вздохнул и бросился на баптистов.

— Аминь, отец мой, — откликнулся Альберт и тоже прибавил шагу.

Теперь бежали все.

Когда машина сержанта Морриса завернула за угол, новая вспышка молнии расколола небо и ударила в один из старинных вязов, выстроившихся вдоль Касл Стрит, Дерево рухнуло и запылало. В огненном зареве Моррис увидел, как две толпы бросились друг на друга. Одни бежали вверх по склону холма, другие вниз, и те и другие кричали, те и другие жаждали крови. Сержант Моррис пожалел, что сегодня с утра не сказался больным.

13

Кора открыла дверь спальни Майры и Чака Ивансов и увидела именно то, что ожидала увидеть. Потаскуха лежала обнаженная на двуспальной кровати, на которой, казалось, только что произошла смертельная схватка. Одну руку Майра закинула за голову и под подушку, поддерживая ее повыше, а другой держала фотографию, но держала ее не перед собой, а между ног, между жирных дряблых ляжек. Она как будто пыталась ее затолкнуть как можно глубже внутрь себя. Глаза ее были при этом закрыты. Майра пребывала в экстазе.

— ОООО! Эл! — стонала она. — ОООО! Эл! ОООО! УУУУ!

Непереносимая ревность сковала душу Коры, стиснула сердце и поднялась к горлу, заполнив рот горечью.

— Ах ты, навозная муха! — прошипела она и подняла пистолет.

В этот момент Майра открыла глаза и посмотрела на нее. Майра улыбалась. Она вытащила руку из-под подушки, и Кора увидела такой же пистолет.

— Мистер Гонт предупреждал, что ты придешь, Кора, — сказала она и выстрелила.

Кора услышала свист, с которым пуля пролетела мимо ее левой щеки и вспорола штукатурку на стене у двери. Тогда она выстрелила сама. Пуля разбила стекло на портрете Элвиса Пресли и мягко, как в масло, вошла в ляжку Майры. Но самое главное, эта пуля пробила дыру во лбу Короля.

— Что ты наделала! — завизжала Майра, не чувствуя боли. — Ты убила Элвиса, кретинка!

Она трижды выстрелила в Кору. Две пули пролетели мимо, а третья вонзилась Коре в горло и отбросила к стене. Из горла хлынула кровавая струя. Падая на колени, Кора выстрелила снова и попала Майре в коленную чашечку. Бывшая близкая подруга кубарем слетела с кровати. Тогда Кора упала ничком на пол, и пистолет выпал у нее из разжавшихся пальцев.

«Я иду к тебе, Элвис», — хотела она сказать, но почему-то не получилось. И вообще все было не так, как предполагала Кора. Она оказалась в полной темноте и бесконечном одиночестве.

14

Баптисты Касл Рок под предводительством преподобного Роуза и католики Касл Рок под предводительством отца Брайама столкнулись у подножия холма Касл Хилл. Не было речи о традиционном перед спортивным боем приветствии, никто не помышлял и о правилах ведения боя, установленных маркизом Квинсберри. Эти люди встретились для того, чтобы разбить друг другу носы и выцарапать глаза. А вполне возможно уничтожить друг друга.

Альберт Жендрон, верзила-дантист, схватил Нормана Харпера за уши и дернул его голову на себя, подставив свою собственную. Лбы столкнулись с треском, похожим на тот, что возникает во время землетрясения. Норман вздрогнул и обмяк. Альберт отшвырнул его, как мешок с грязным бельем, предназначенный для сдачи в прачечную, и переметнулся к Биллу Сейерсу, продавцу автодеталей в Вестерн Авто. Билл устоял и сделал выпад правой в челюсть. Альберт выплюнул зуб, схватил Билла в объятия и усердно стискивал его до тех пор, пока не услышал треск ломающихся ребер. Билл закричал. Альберт отшвырнул и этого противника чуть не под колеса подъехавшего автомобиля сержанта Морриса. Тот едва успел затормозить.

Воздух сотрясался и гудел от визгов, криков, воплей, глухих ударов и звонких оплеух. Люди набрасывались друг на друга, падали, скользя в размокшей от дождя грязи, поднимались и снова лезли в драку. Вспышки молний, сопровождавшие побоище, делали его похожим на безумную танцплощадку, где партнеры не кружили друг друга в вальсе, не опускались на колено, как в старинной мазурке, а швыряли и подбрасывали, словно в безумном, дьявольским рок-н-ролле.

Нэн Робертс схватила Бетой Виг сзади за платье, пока та выцарапывала ногтями татуировку на лице Люсилль Данэм. Нэн потянула Бетси, развернула ее к себе и запустила пальцы ей в ноздри чуть не до вторых фаланг. Бетси гнусаво мычала, пока Нэн трясла ее из стороны в сторону, не вынимая пальцев из носа.

Фрида Пулацки огрела Нэн по заднице Библией с такой силой, что та повалилась на колени. Пальцы ее выскочили из носа Бетси с громким хлюпаньем. Когда Нэн попыталась подняться, Бетси ударила ее ногой в лицо, и она упала навзничь на самой середине улицы.

— Сука рваная, — гнусаво кричала Бетси, пытаясь попасть Нэн каблуком в живот. — Так тебе, так!

Нэн изловчилась и, схватив Бетси за ногу, заломила ее так, что бывшая Бетти Ля-Ля повалилась с размаху лицом на землю. Нэн ползла к ней. Бетси только этого и дожидалась: секунду спустя они обхватили друг друга и покатились по улице, царапаясь и кусаясь.

— ПРЕКРАТИТЬ!!!

Это кричал сержант Моррис, но крик его потонул в очередном раскате грома, сотрясшем улицу.

Он выхватил пистолет, поднял его дулом вверх и хотел выстрелить в воздух, но прежде чем успел это сделать, кто-то, неизвестно кто, выстрелил ему в промежность из автоматического пистолета, одного из тех, какие так щедро раздавал мистер Гонт. Моррис опрокинулся спиной на капот своей машины и скатился с него на землю, поджав колени и схватившись руками за то, что осталось от признаков его половой принадлежности. Он даже не мог кричать от боли.

Трудно определить, сколько из дерущихся прихватили с собой адские игрушки, позаимствованные у мистера Гонта. Скорее всего, немногие, а те кто запаслись ими, в большинстве своем порастеряли оружие в панике во время газовой атаки. И все же как минимум четыре выстрела прозвучало, но едва ли кто-нибудь услышал их в зловещем гомоне людских криков и бушующей грозы.

Лен Милликен заметил, как Джейк Пулацки целится в Нэн, которая к этому времени оставила в покое Бетси и взялась за Мид Россиньоль. Лен схватил Джека за запястье и вздернул его руку с пистолетом вверх, в беснующееся небо, за секунду до выстрела. Затем он рванул руку Джейка вниз и со всего размаха ударил о колено, сломав так, как ломают деревянные колья. Пистолет отлетел на мокрую мостовую. Джейк медленно оседал на землю. Лен отступил на шаг и сказал:

— Это научит тебя…

Он не закончил фразы, так как в этот момент кто-то сзади всадил лезвие финского ножа в шею Лена, перебив позвонок у самого основания черепа.

Приближался отряд полицейских машин, сверкая мигалками и воя сиренами, разрывавшими потонувший в потоке дождя мрак. Никто из дерущихся не воспринял их появление как сигнал к тому, чтобы разбежаться или хотя бы приостановить побоище. Никто не собирался сдавать позиции. Вместо того чтобы разогнать толпу, полицейские сами оказались втянутыми в драку.

Нэн увидела отца Брайама. Его ненавистная черная ряса была распорота на спине. Одной рукой он держал преподобного Роуза за горло. Вторая была сжата в кулак и наносила один за другим сокрушительные удары по носу предводителя баптистов. Удар достигал цели, пальцы, сжимавшие шею Роуза, слегка ослабевали, но только для того, чтобы приготовиться к следующему нападению.

С воплем, казалось разрывавшим легкие, не обращая ни малейшего внимания на уговоры полицейского прекратить и прекратить немедленно, Нэн оставила в покое Мид Россиньоль и бросилась к отцу Брайаму.

1

Разбушевавшаяся гроза заставляла Алана ползти на самой минимальной скорости, и он выходил из себя от беспокойства, так как интуиция подсказывала ему: в Касл Рок надо оказаться как можно скорее, время решает все, и если он задержится, то может вообще туда не торопиться, так как он опоздает окончательно. Большая часть информации, необходимой ему, сидела в голове, сидела давно и надежно, но под огромным амбарным замком. На двери, замкнутой так прочно, висела табличка весьма таинственного содержания, не какая-нибудь простенькая вроде КАБИНЕТ ПРЕЗИДЕНТА, или СЕКРЕТАРИАТ, или даже ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. На таблице, стоявшей перед умственным взором Алана, было написано ЭТО бессмысленно. Для того чтобы пренебречь ехидной запиской и отпереть дверь, необходим ключ… тот самый, который вручил ему Шон Раск. Но что же скрывается за дверью?

Как что? Нужные Вещи, конечно. И хозяин этого магазина, мистер Лилэнд Гонт.

Брайан Раск купил в этом магазине бейсбольную карточку — и Брайан Раск мертв. Нетти Кобб купила в этом магазине абажур — и тоже умерла. Сколько же людей напилось воды из отравленного колодца? Норрис рыболовный спиннинг. Полли — чудодейственный амулет. Мать Брайана Раска — дешевые солнечные очки, каким-то таинственным образом связанные с Элвисом Пресли. Даже Туз Мерилл — старую книгу. Алан готов был поклясться, что Святоша Хью тоже приобрел что-нибудь и Дэнфорт Китон… Кто еще? Сколько еще?

Алан подъезжал к концу Тин Бридж как раз в то самое время, когда ударом молнии свалило огромный вяз на другой стороне Касл Стрит. Послышался щелчок мощного электрического разряда, и вслед за ним яркая вспышка молнии. Она была настолько ослепительна, что Алану пришлось прикрыть глаза рукой, но даже в темноте продолжали плясать голубоватые искры, а в ушах стоял скрипучий стон дерева, падающего в поток.

Он отнял руку от глаз и тут же инстинктивно вскрикнул: такой силы гром прогрохотал над головой, что, казалось, он способен сокрушить весь мир. Поначалу он ничего не мог разглядеть и боялся, что упавшее дерево перегородило мост, а тем самым дорогу в Касл Рок. Но вскоре глаза, привыкнув в темноте, разглядели старинный вяз, лежавший в бурлящей и вскипающей пузырями воде. Алан прибавил скорости и переехал мост. Ветер, словно обезумев, завывал в перекрытиях и креплениях моста. Вой был тоскливый и одинокий.

Дождь колотил в ветровое стекло старенького автомобиля, превращая весь пейзаж, возникавший впереди, в расплывчатую смазанную картину, сотканную из галлюцинаций. К тому времени, когда Алан подъехал к Мейн Стрит в месте ее пересечения с Уотермилл Лейн, дождь припустил с такой силой, что дворники оказались бессильны. Алан опустил боковое стекло, высунул голову наружу и продолжил путь таким необычным способом. Вымок он тут же до нитки.

Вся площадь перед зданием муниципалитета была запружена полицейскими машинами и телевизионными фургонами, и все же она казалась пустынной. Ни единой души, как будто все хозяева этой техники были в одночасье телепортированы злобными пришельцами на планету Нептун. Алан заметил лишь телевизионщиков, выглядывающих из своих фургонов, и одинокого полицейского, бегущего по аллее, ведущей к автостоянке перед зданием муниципалитета, и взметающего при этом башмаками тучи брызг. Вот и все.

В трех кварталах отсюда, по Касл Хилл, на большой скорости несся патрульный автомобиль полиции штата, направляясь в сторону Лорелль Стрит. Минуту спустя еще один автомобиль пересек Мейн Стрит, но он ехал от Берч Стрит и в обратном направлении. Произошло это так быстро — вжик, вжик, что походило на старые комедии о нерадивых полицейских. Например, «Смоуки и бандит». И все же Алан почему-то не находил в этом ничего смешного. Это вызывало у него чувство смятения, доказывало, что положение отчаянное. Он вдруг понял, что Генри Пейтон больше не владеет ситуацией в Касл Рок… а, скорее всего, потерял контроль с самого начала, сам того не подозревая. Это была всего лишь иллюзия контроля.

Алану показалось, что он слышит, как со стороны Касл Рок доносятся слабые крики. При всем том светопреставлении, что творилось на небесах, сказать наверняка было затруднительно, но Алану эти крики не казались плодом воображения. Как будто в подтверждение его мыслей из-за угла здания муниципалитета вынырнул еще один патрульный автомобиль с мигалкой, сиреной и включенными противотуманными фарами, прорезающими сплошную стену дождя, и направился именно туда. По дороге он чуть не налетел на огромный телевизионный автобус, стоявший наискосок.

Алану припомнились его собственные ощущения и предположения о том, что в Касл Рок нарушилась некая связь, что все в городе пошло наперекосяк и он находится на краю пропасти. И вот теперь город неумолимо падал в эту пропасть, которую выкопал один единственный человек.

(«Брайан сказал, что мистер Гонт вообще не человек»).

Алан даже никогда его не видел.

Во мраке раздался крик — высокий и пронзительный. За ним последовал звон разбитых стекол, где-то в другом месте — выстрел и вслед за ним хриплый полусумасшедший хохот. Гром в небесах собрал оркестр, состоящий из одних больших барабанов.

«Зато теперь у меня есть время, — подумал Алан. — Да. Много времени, мистер Гонт, и, я думаю, настал час нам познакомиться. И еще вам пришла пора узнать, что происходит с людьми, которые задумали разрушить мой город».

Не обращая ни малейшего внимания на крики и выстрелы, на звуки хаоса и насилия, доносившиеся сквозь открытое окно машины, не думая о Генри Пейтоне, который в это время скорее всего сидел в Управлении шерифа и занимался координацией сил закона и правопорядка — или пытался их скоординировать, Алан поехал по Мейн Стрит к магазину Нужные Вещи.

В это время небо расколола еще одна ослепительно-яркая фиолетово-синяя стрела молнии, сплясавшая свой короткий танец под непрекращающийся аккомпанемент громовой канонады… и тогда в Касл Рок разом погас весь свет.

2

Помощник шерифа Норрис Риджвик, одетый в полную парадную форму, служившую только для особых случаев, находился в сарае, пристроенном к маленькому домику, в котором он жил с матерью до того, как она умерла от инсульта осенью 1986 года, а с тех пор — один. Он стоял на табурете. С одной из потолочных балок свисала длинная пеньковая веревка. Конец этой веревки был завязан петлей. Он просунул голову в петлю и пытался освободить ту ее часть, которая зацепилась за ухо, когда раздался раскат грома, вспыхнула молния и обе электрические лампочки, освещавшие сарай, погасли.

Но даже в наступившей темноте Норрис видел спиннинг «базун», прислонившийся к стене у двери, ведущей в кухню. Он был так счастлив, став обладателем этого спиннинга, так радовался, что цена оказалась столь низкой, что теперь, осознав ее истинную непомерность, совсем упал духом. Нет, расплатиться за свое сокровище Норрис не в состоянии.

Дом его стоял по правую руку от Уотермилд Лейн там, где Лейн сворачивала к Касл Хилли Вью. Ветер дул в сторону его дома, и до Норриса отчетливо доносились звуки выстрелов и крики.

«Во всем этом виноват я, — думал Норрис. — Не полностью — о Господи, нет! — но частично. Я принимал во всем этом участие. По моей вине ранен и находится в больнице в Оксфорде, где теперь, может быть, уже умер, Генри Бофорт. Я причина тому, что Святоша Хью лежит в морге, в холодильнике. Я. Тот самый человек, который с самого раннего детства мечтал стать полицейским только для того, чтобы служить людям, помогать им, защищать их. Глупый, смешной, неловкий Норрис Риджвик, который положил глаз на его спиннинг «базун» и решил, что сможет приобрести его по дешевке».

— Я сожалею о том, что сделал, — сказал Норрис. — Теперь уже ничему не поможешь, но так или иначе, я очень сожалею.

Он хотел спрыгнуть с табурета, и вдруг новый, незнакомый голос заставил его остановиться. Голос прозвучал изнутри его существа: «Так почему же ты тогда не хочешь свою ошибку исправить, дерьмо цыплячье? Трус несчастный!».

— Я не могу, — объяснил Норрис. Сверкнула молния и тень Риджвика заплясала на стене сарая, как будто он уже оторвался от своей ненадежной подставки и болтался в воздухе. — Слишком поздно.

«Тогда хотя бы взгляни повнимательнее, ради чего ты все это натворил, — не унимался сердитый голос. — Это хоть ты можешь сделать? Взгляни. Только очень внимательно».

Вспышка молнии снова осветила сарай. Норрис посмотрел на спиннинг «базун» и издал вопль ужаса и отчаяния. Он вздрогнул, чуть не свалился с табурета и удержался лишь чудом.

Стройного изящного спиннинга «базун» больше не было. Он исчез. Вместо него у двери стояла старая паршивая бамбуковая удочка, почти палка, с привязанной к ней веревкой детской катушкой «зебко».

— Украли! — завопил Риджвик. К нему в одночасье вернулся параноидальный страх преследования, и он готов был уже мчаться на улицу на поиски вора. Он убьет всех и каждого, будь то мужчина или женщина, если только отыщет виновника.

— КТО УКРАЛ МОЙ «БАЗУН»?! — кричал Норрис, раскачиваясь на табурете.

«Ничего подобного, — с раздражением возразил голос. — Так было с самого начала. Все, что, как тебе кажется, украдено, — твое больное воображение. И заболел ты самостоятельно, по собственной воле».

— Нет! — Норрису казалось, что голову его обхватили огромные, чудовищной силы руки и теперь пальцы впивалось, пытаясь добраться до мозга. — Нет! Нет! Нет!

Но снова вспыхнула молния, и снова Норрис увидел старую грязную бамбуковую удочку на том месте, где лишь минуту назад стоял великолепный «базун». Он сам поставил его туда перед тем как забраться на табурет, чтобы в последний раз наглядеться перед смертью. Никого здесь не было, никто его спиннинг не трогал, а значит — голос прав.

«Так было с самого начала, — настаивал кто-то гневно внутри Норриса. — Вопрос лишь один: собираешься ли ты что-нибудь по этому поводу предпринять или убежишь, чтобы скрыться навсегда во мраке?».

Норрис схватился за петлю и в этот момент почувствовал, что он в сарае не один. Ему показалось, что он чувствует запах табака, одеколона «Джентльмен с юга» и аромат свежесваренного кофе. Иными словами — запахи, присущие мистеру Гонту.

То ли он потерял равновесие, то ли чьи-то злобные руки столкнули его. Одной ногой он задел табурет и, раскачавшись, отшвырнул в сторону.

Норрис Риджвик хрипло полузадушенно вскрикнул, когда петля стянулась на шее. Одной рукой он вцепился в низкую потолочную балку и подтянулся, уменьшив давление веревки. Вторая рука оттягивала веревку от шеи. Он чувствовал как лохматая пенька щекочет кожу.

«Единственное верное слово, сказанное тобой, — НЕТ», — услышал Риджвик озлобленный голос Гонта.

— Нет! — вот что правильно, проклятый жулик. Да, ты жулик, ты не расплатился со мной сполна!

Его тут не было, Норрис это знал точно, и никто его с табурета не сталкивал… и все же какая-то часть мистера Гонта присутствовала в этом сарае. И мистер Гонт был недоволен, потому что все происходило не так, как ему хотелось. Обманутые не должны видеть того, что есть на самом деле, во всяком случае до тех пор, пока это уже ничего не сможет изменить.

Норрис тянул и дергал за веревку, но она как будто была забетонирована. Рука, подтягивающая его к потолку, тряслась от напряжения. Ноги раскачивались в трех футах от пола. Больше у него не было сил держать самого себя. Странно, что он вообще успел оттянуть веревку от шеи.

Наконец Норрису удалось просунуть два пальца в узел и ослабить его. Он вытащил голову из петли как раз в тот момент, когда руку, цепляющуюся за потолочную балку, свело судорогой. Он тяжело, со всхлипом, шлепнулся на пол, прижав сведенную руку к груди. Очередная вспышка молнии раскрасила пузырьки слюны, вскипевшей на оскаленных зубах Норриса, в радужные цвета. Он потерял сознание… на какое время, не знал, но когда пришел в себя, дождь все так же стучал по крыше и молния продолжала бесноваться на истерзанном небе.

Он поднялся на ноги и побрел к тому месту, где стояла удочка. Судорога ослабевала, но руку Норрис разогнуть еще не мог. Он взял удочку в другую руку и внимательно осмотрел ее.

Бамбук, грязный, презренный бамбук. Это барахло не стоило ничего и уж тем более той цены, которую он собирался за нее заплатить.

Тщедушную грудь Норриса сжало стыдом и отчаянием, и он закричал. Закричал от стыда, отчаяния, но и от ярости. Схватив удочку, разломил ее надвое о колено. Затем так же разломил обе половинки. Прикосновение к ней казалось ему отвратительным, даже заразным. Мерзкая бактерия. Он отшвырнул обломки и они, ударившись о перевернутый табурет, упали на пол — несколько ничтожных палочек.

— Вот так! — кричал Норрис. — Вот так! ВОТ ТАК!

Затем его мысли обратились к мистеру Гонту. К мистеру Гонту с его седой шевелюрой — волосок к волоску, к его твидовому пиджаку с замшевыми налокотниками, к его хищной натянутой улыбке.

— Я тебя из-под земли достану, — прошептал Норрис Риджвик. — Не знаю, что будет потом, но я тебя достану.

Он подошел к двери сарая, распахнул ее настежь и вышел под проливной дождь. Патрульный автомобиль N2 стоял на подъездной дороге. Согнувшись чуть не пополам под порывами пронизывающего ветра, маленький тощий Норрис Риджвик побрел к машине.

— Я не знаю, кто ты такой, но я сверну тебе твою поганую, лживую, змеиную голову.

Он сел за руль и выехал задним ходом с подъездной дороги. Смешанное чувство стыда, отчаяния и гнева по-прежнему терзало его, отражаясь на лице. В конце подъездной дороги он развернулся и помчался к магазину Нужные Вещи с такой скоростью, на которую только был способен в бушевавшую грозу.

3

Полли Чалмерс спала. Во сне она входила в магазин Нужные Вещи, но за прилавком стоял не Лилэнд Гонт, там стояла тетя Эвви Чалмерс. Тетя Эвви была одета в свое выходное синее платье, и плечи были покрыты знакомой синей шалью с красной каймой. В крупных и неестественно ровных вставных зубах она сжимала папиросу «Герберт Терейтон».

«Тетя Эвви! — закричала во сне Полли. Огромная радость и еще большее облегчение — такое, что бывает лишь в счастливых снах или после пробуждения от ночного кошмара, — охватило ее, наполнив душу ярким светом. — Тетя Эвви, ты жива!». Но тетя Эвви не показала виду, что узнает Полли. «Вы хотите что- то купить, мисс? — спросила она. Кстати, как вас зовут — Полли или Патриция? Что-то я запамятовала».

«Тетя Эвви, как же ты могла забыть, я — Триша. Ты всегда звала меня Тришей». Но тетя Эвви оставалась равнодушной. «Как бы вас не звали, у нас сегодня особый товар. И день распродажи. Все должно быть продано». «Тетя Эвви, что ты здесь делаешь?».

«Я здесь живу. Это мое МЕСТО. Это место каждого в этом городе, мисс Двойное Имя. Я бы даже сказала, что это место всего Мира, потому что весь мир стремится совершить сделку. Все любят купить все ни за что, даже если это стоит всего».

Приятное чувство внезапно исчезло. Вместо него возник ужас. Полли оглядела стеклянные витринные стойки и увидела там бутылки, заполненные темной жидкостью и с этикетками электрический тоник доктора гонта. там было также множество детских надувных игрушек, которые кашляя выпускало воздух и рвались при вторичной попытке их надуть. Были там и секс-игрушки. Еще маленькие пузырьки с кокаином, снабженные этикетками средство для стимуляции потенции, патентованное доктором гонтом. И множество дешевых мелочей: пластиковые кости для собак, средство против чесотки, сигаретницы, музыкальные звонки. Выставлены были на продажу так называемые рентгеновские очки, посредством которых предполагалось возможным видеть сквозь закрытые двери и женские платья, но на самом деле они оставляли вокруг глаз круги, как у енота. Были там искусственные цветы и колоды крапленых карт, флаконы дешевых духов с этикетками ЛЮБОВНЫЙ ЯД ДОКТОРА ГОНТА N9 и ОТ РАВНОДУШИЯ К ВОЖДЕЛЕНИЮ. стойки представляли собой каталог пошлости, безвкусицы и бесполезности.

«Все что пожелаете, мисс Двойное Имя», — повторила тетя Эвви.

«Почему ты меня так называешь, тетя Эвви? Неужели ты не узнаешь меня?».

«На все товары есть гарантия. Единственное, на что не выдается гарантия после покупки, это на ВАС. Так что смелее, покупайте, покупайте, покупайте».

Теперь она смотрела прямо Полли в глаза и как будто резала ее страхом, словно ножом. Полли видела сочувствие в глазах тети Эвви, но сочувствие это было беспощадным, «Как тебя зовут, дитя? Мне сдается, я когда-то знала».

Полли во сне заплакала.

«Никто больше не забывал твоего имени? — спросила тетя Эвви. — Мне кажется, так оно и есть».

«Тетя Эвви, я тебя боюсь!».

«Ты сама себя боишься, дитя, — сказала тетя Эвви, глядя прямо в глаза Полли. — Запомните одно, мисс Двойное Имя, если вы здесь что-то покупаете, то одновременно и продаете».

«Но мне это нужно! — крикнула Полли и заплакала навзрыд. — Мои руки…».

«Ну да, конечно, мисс Полли Фриско[22], - сказала тетя Эвви и достала с витрины одну из бутылочек, помеченных этикеткой электрический тоник мистера Гонта, она поставила ее на прилавок — небольшая бутылочка, заполненная чем-то похожим на жидкую грязь. — Это не помогает унять боль, конечно, боль не уймешь ничем, но зато производит эффект перемещения».

«Что это значит, — беспокоилась Полли, — зачем ты меня пугаешь, тетя?».

«Это средство переносит твой артрит с одного места на другое вместо рук болезнь поражает сердце».

«Нет!».

«Да».

«Нет! Нет! Нет!».

«Да. О да! И еще душу. Но зато у тебя остается гордость. Хотя бы это останется, в конце концов. А разве женщина не имеет права на гордость? Когда все остальное исчезает — сердце, душа, даже любимый мужчина, у тебя останется эта драгоценность, не так ли мисс Фриско? У тебя останется эта монетка, без которой кошелек полностью опустеет. И да удовлетворит этот мрак и горечь одинокую гордячку до конца дней ее. Воспользуйся этим средством, оно должно сработать, потому что если ты не свернешь с того пути, которым идешь, тебе уже не выбрать другую дорогу».

«Прошу тебя, перестань…».

4

— Перестань, — пробормотала Полли во сне. — Прошу тебя, перестань.

Она перевернулась на бок. Азка легонько звякнула о цепочку. Молния осветила небо и погубила старинный вяз, повалив его в бушующий поток Касл Стрит, в то время как Алан Пэнгборн сидел за рулем своего автомобиля, инстинктивно жмурясь при каждой вспышке молний.

Невероятной силы раскат грома пробудил Полли. Она машинально схватилась за азку, чтобы защитить самое драгоценное, суставы двигались легко, как будто смазанные маслом. Мисс Двойное Имя… Мисс Полли Фриско.

— Что? — Голос со сна звучал еще глухо, но разум, хоть и погруженный в тяжелые размышления, свеж и ясен, как будто не засыпал. Что-то огромное и тяжелое ворочалось в нем, необъятное и массивное, как кит в море. Снова вспыхнула молния и разлетелась по небу голубыми искрами фейерверка. Кто- нибудь еще забывал твое имя?.. Кажется, так оно и есть. Полли потянулась к лампе на тумбочке и зажгла свет. Рядом с телефоном, снабженным огромными кнопками, которые теперь были ей не нужны, лежало письмо, то самое, что сегодня днем она нашла среди другой почты в коридоре… Полли сложила развернутое письмо — страшное письмо — и снова спрятала его в конверт.

Между раскатами грома ей казалось, что она слышит крики людей. Полли не обращала внимания на эти крики, она думала о кукушке, откладывающей яйца в чужие гнезда, пока хозяева отсутствуют. Интересно, когда мать, хозяйка гнезда, возвращается, замечает ли она прибавление семейства? Едва ли, скорее всего принимает новых детей как своих собственных. Так же Полли приняла письмо, просто потому, что оно лежало среди другой привычной почты — двух каталогов и программы телевидения.

Она это письмо получила, но ведь кто-то должен был его бросить в почтовую щель, разве не так?

— Мисс Двойное Имя. Мисс Полли Фриско, — произнесла Полли с унынием и затаенным страхом. Вот что главное. Именно это подсказало ее подсознание и повторило голосом тети Эвви. Она была мисс Полли Фриско. Когда-то была. Полли потянулась к конверту.

«Нет! — закричал голос, хорошо знакомый Полли. — Не делайте этого, если хотите, чтобы у вас все было хорошо».

Боль, темная и крепкая, как настоявшийся за день кофе, сваренный с утра, стиснула руки.

Она не может унять твою боль… но может перенести ее в другое место.

Необъятный, неповоротливый кит вылезал на берег и остановить его не мог даже мистер Гонт. Ничто не могло преградить ему путь.

«Вы не ДОЛЖНЫ этого делать, — уговаривал мистер Гонт, — поверьте мне, не должны».

Полли отдернула руку от конверта w схватила азку, спрятав ее в кулаке. Она почувствовала внутри серебряного шарика нечто живое, согретое теплом ее тела, и новое незнакомое чувство содрогнуло ее, настолько сильное и требовательное, что Полли даже ощутила приступ тошноты. Она отпустила азку и снова потянулась к письму.

«Последний раз предупреждаю, Полли», — сказал голос мистера Гонта.

«Да, — вмешался голос тети Эвви, — он не шутит, Триша. Ему всегда нравились женщины, готовые на все, лишь бы не пожертвовать собственной гордостью, но знаешь, что я тебе скажу? Мне кажется, класть его не бесконечна и распространяется лишь на тех, кто готов ей подчиниться. Подумай, не пришло ли время раз и навсегда тебе решить — каково твое истинное имя?».

Полли взяла с тумбочки конверт, стараясь не обращать внимания на тут же начавшееся покалывание в пальцах, и прочла адрес, напечатанный аккуратно, заглавными буквами. Это письмо — намеренное письмо — было адресовано мисс Патриции Чалмерс.

— Нет, — прошептала Полли. — Нет, тут какая-то ошибка. — Пальцы ее, невзирая на усиливающуюся боль, все решительнее стискивали конверт, глаза лихорадочно горели. — Я ведь в Сан-Франциско всегда была только Полли, для всех только Полли, даже для Отдела N666.

Это было частью ее попытки порвать с прошлым, казавшимся таким отвратительным, что даже по ночам она не позволяла себе задуматься об истинной его природе — не сама ли она главная виновница своей судьбы? В Сан-Франциско не было ни Триши, ни Патриции, там была только Полли. Так она подписывала все три свои заявления на пособие — Полли Чалмерс — только так.

Если Алан и в самом деле отправлял запрос в Отдел социального обеспечения детей, он мог, конечно, назвать ее Патрицией, но тогда ему бы ответили, что такая в архивах не значится. Так или нет? Конечно, так. У них ведь даже адреса этого не было: в графе ПОСЛЕДНЕЕ МЕСТО ПРОЖИВАНИЯ во всех заявлениях и анкетах она в те времена указывала адрес родителей, а их дом находился совсем на другом конце Касл Рок.

А вдруг Алан дал им два варианта имени — Полли и Патриция?

Ну, предположим, и что тогда? Полли прекрасно знала схему работы бюрократической машины того учреждения, чьи пороги обивала. Какое бы имя им не дали в запросе, ответ пришел бы с указанием того имени и на тот адрес, который значится в документации. Бюрократы все одинаковы. У Полли была знакомая в Оксфорде, которая получала корреспонденцию из университета штата Мэн, всегда подписанную ее девичьим именем, хотя она после окончания успела выйти замуж и ко времени получения последнего письма прожила с мужем двадцать лет.

Это письмо адресовано мисс Патриции Чалмерс, а не Полли Чалмерс. А кто в Касл Рок называет ее так?

Тот самый человек, который знал полное имя Нетти Кобб — Нетита. Ее добрый друг Лилэнд Гонт.

«Все эти размышления по поводу карусели с именами чрезвычайно занимательны, — неожиданно вмешалась ворчливым тоном тетя Эвви, — но главное не это, Триша. Главное — мужчина, твой мужчина. Он ведь твой, не так ли? Даже теперь. Разве ты недостаточно хорошо его знаешь, чтобы не поверить, что он никогда не станет действовать у тебя за спиной, как об этом сообщается в письме. И не важно, какое имя на нем проставлено и насколько убедительно составлен текст… главное, что он не мог так поступить. Ведь ты не можешь этого не знать, Триша, потому что ты знаешь его самого».

— Да, — прошептала Полли, — я его знаю. Как же она могла в это поверить? А может быть, она заставила себя поверить в этот абсурд, потому что боялась, что Алан, узнав правду об азке, заставит ее сделать выбор между амулетом и им самим?

— Нет, это слишком просто, — шептала Полли. — Ты поверила, в самом деле поверила. Всего на полдня, но поверила. О Господи, Господи, что я наделала?

Она отшвырнула письмо на пол с гримасой отвращения, какая может появиться на лице женщины, внезапно обнаружившей, что держит в руках дохлую крысу.

«Я ведь не сказала ему, на что рассердилась, даже не дала возможности объяснить, оправдаться… Я просто… поверила. Но почему? Во имя всего святого, ПОЧЕМУ?»

Она, безусловно, знала ответ на этот вопрос. Потому что она боялась, что выплывет наружу ложь относительно ее жизни в Сан-Франциско, относительно истинной причины гибели Келтона и того, что главной виновницей его смерти была она сама. И вся эта страшная правда станет достоянием человека, чьим мнением она дорожит больше всего на свете.

И это еще не все. И даже не большая часть всего. Гордыня — вот главное. Болезненная, гневная, отчаянная, вымученная и бессмысленная гордыня. Гордость как монетка, без которой опустеет ее кошелек. Она поверила, потому что устыдилась, а стыд родился из гордости.

«Мне всегда нравились гордячки».

Жестокий приступ боли охватил руки Полли. Она застонала и прижала их к груди.

«Еще не поздно, — мягко произнес голос мистера Гонта. — Даже теперь еще не совсем поздно».

— К чертям собачьим гордость! — Неожиданно крикнула Полли в темноте своей спальни и резким движением сорвала азку с шеи. Она держала в стиснутом кулаке серебряную цепочку с маленьким шариком на конце, и что-то в этом шарике жалобно хныкало — ломалось с хрустом, как яичная скорлупа. — К ЧЕРТУ ГОРДОСТЬ!

Боль заползала в руки как злобное голодное животное, но Полли понимала, что не такая она уж невыносимая, не такая страшная, ничего общего с той, которую она так боялась. Она знала это теперь так же твердо, как то, что Алан не имел ничего общего с письмом, присланным из Отдела социального обеспечения детей из Сан-Франциско.

— К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ ГОРДОСТЬ! К ЧЕРТЯМ! К ЧЕРТЯМ! — кричала Полли и швырнула азку через всю комнату.

Шарик ударился о стену, отскочил, упал на пол и раскололся. Вспышка молнии осветила комнату, и Полли увидела, как из трещины показались две волосатые лапы. Трещина расширилась, и на свет Божий выполз маленький паучок. Он быстро засеменил в ванную. Очередная вспышка молнии очертила троекратно увеличенную тень паука, словно причудливую татуировку.

Полли вскочила с постели и помчалась вслед за ним. Надо его убить и как можно скорее, потому что он рос с каждой секундой, прямо на глазах. Он был вскормлен ядом, который высасывал из ее собственного тела, и теперь, освободившись из скорлупы, неизвестно до каких размеров вырастет.

Она щелкнула выключателем в ванной, и над раковиной замигала лампа дневного света. Паук направлялся в сторону ванны. Когда он был еще у двери, размером не превосходил жучка, теперь же стал не меньше мыши.

Когда Полли вошла в ванную комнату, он повернулся и бросился к ней, издавая лапками то самое шуршание, которое она слышала внутри азки. «Я грела его на своей груди, — успела подумать Полли, — все это время я грела и кормила его собственным телом…».

Паук был темно-коричневого цвета. Волоски топорщились на лапках. Глаза смотрели на нее в упор и краснели фальшивыми рубинами… из пасти высовывались два клыка, загнутые, как зубы вампира. С них капала прозрачная жидкость. Падая на кафельный пол, капля оставляла дымящуюся ямку.

Полли с криком схватила вантуз, стоящий рядом с унитазом. Руки тут же отозвались болью, как будто обругали ее, но она превозмогла боль и, сжав изо всех сил деревянную ручку вантуза, с размаху ударила паука. Он успел отползти, повредив лишь одну лапу, и теперь волочил ее. Полли бросилась вслед за пауком, ползущим к ванне.

Даже покалеченный, он продолжал расти. Теперь уже превосходил размером крысу. Округлое брюшко касалось кафельного пола. Он добрался до пластиковой занавески, ограждавшей ванну, и пополз вверх, изо всех сил работая лапами. Каждый шаг по пластику — словно упавшая капля воды. Кольца, державшие занавеску, позвякивали на алюминиевой палке, протянутой над головой.

Полли размахнулась вантузом, как бейсбольной битой, и снова ударила отвратительное насекомое резиновым концом. Чашка вантуза была довольно велика, но в цель, к сожалению, не попала. Занавеска отлетела внутрь, и паук мясисто шлепнулся на дно ванны. В этот момент погас свет.

Полли стояла в темноте с вантузом в руках и прислушивалась к шороху, издаваемому лапами паука. Вспышка молнии осветила ванную комнату, и Полли увидела жирную спину паука, пытающегося пролезть в сливное отверстие ванны. Букашка, появившаяся из сломанной азки, теперь была размером с кошку. Еще бы, ведь она питалась кровью ее сердца, унимая в благодарность боль в руках.

Что это за конверт, который я оставила в имении Кеймбера? Азка исчезла, боль в руках возобновилась, а вместе с ней яснее заработала мысль, и Полли теперь не была уверена, что оставленное ею послание не имеет отношения к Алану.

Паук грыз клыками фарфоровое покрытие ванны. Как будто кто-то стучит монеткой по стеклу, призывая к тишине и вниманию. Выпученные, как у куклы, глаза насекомого смотрели теперь на Полли поверх бортика ванны.

«Слишком поздно, — говорили эти глаза. — Слишком поздно для тебя, слишком поздно для Алана. Для всех слишком поздно». Потрясенная этим взглядом, Полли закричала.

— Что ты заставил меня сделать? Ах ты мерзкое чудовище, ЧТО ты заставил меня сделать?! — она снова замахнулась на него вантузом.

Гигантский паук встал на задние ноги и, упершись для равновесия в занавеску, приготовился к обороне.

5

Туз Мерилл проникся уважением к старому чудаку, когда тот достал из кармана ключ и открыл дверь склада, на которой был изображен красный шестигранник и висела табличка ВЗРЫВЧАТКА. С еще большим почтением Туз отнесся к Китону, когда, оказавшись внутри склада, почувствовал холодок и шорох кондиционеров и увидел сложенные в аккуратные стопки ящики. Динамит. Множество динамита. Это конечно не то, что арсенал ракет с боеголовками типа «Стингер», но тоже не фунт изюму. Что верно, то верно.

Между передними сидениями фургона, среди множества необходимых инструментов, нашелся мощный фонарь, и теперь, пока Алан мчался в своем стареньком автомобиле по направлению к Касл Рок, пока Норрис Риджвик примерял, придется ли по размеру петля на конце пеньковой веревки, пока беседа спящей Полли Чалмерс с тетей Эвви подходила к концу, Туз переводил луч фонаря с одного ящика на другой. Дождь выбивал барабанную дробь над головой по крыше склада. Он так хлестал, что Тузу на мгновение показалось, что он вновь находится в тюремной душевой.

— Давай закругляться, — хриплым шепотом произнес Умник.

— Минутку, папаша, — возразил Туз. — Перекур — святое дело. — Он протянул Умнику фонарь, а сам достал из кармана пластиковый пакетик, полученный от мистера Гонта. Насыпал небольшую горсть порошка на ноготь большого пальца и с наслаждением вдохнул.

— Что это? — недоверчиво поинтересовался Китон.

— Южно-американская пудра, — объяснил Туз. — Пахнет лучше французской.

— Хм, — Китон презрительно сощурился. — Кокаин. Они и кокаином приторговывают.

Туз не стал выяснять, кто такие Они. Старик ни о чем другом говорить не мог всю дорогу сюда, и Туз подозревал, что тему он менять не собирается еще долго.

— Не совсем так, папаша, — сказал он. — Они «дрянью» не торгуют, самим нужна. — Он высыпал еще немного на ноготь и протянул руку Китону. — Попробуй и узнаешь, что такую вещь налево-направо не раздают.

Китон смотрел на него с сомнением, недоверием и подозрительностью одновременно.

— Почему ты меня все время папашей называешь? Не так уж я стар, чтобы тебе в отцы годиться.

— Ну, понимаешь, сомневаюсь, чтобы ты когда-нибудь заглядывал в запрещенные сборники комиксов, но составляет их тип по имени Р. Крамб, — начал объяснять Туз. — Он жить не может без кокаина, все время должен быть на взводе. Так вот, он в этих комиксах все время выставляет паренька, Зиппи, а ты мне напоминаешь папашу этого Зиппи.

— Он порядочный человек, этот папаша Зиппи? — все с той же недоверчивостью спросил Китон.

— Просто святой, — заверил его Туз. — Но если не хочешь, я буду называть тебя мистером Китоном. — Он помолчал и наигранно небрежно добавил:- Так, как тебя Они зовут.

— Нет, — сразу встрепенулся Умник. — Зови по-прежнему, тем более раз это не оскорбительно.

— О каких оскорблениях ты говоришь, папаша? На, попробуй. Немного этой «дряни» и ты запоешь «Эй хо, эй хо, вперед заре навстречу».

Во взгляде Умника снова вспыхнула подозрительность, но все же он склонился над ногтем Туза и вдохнул порошок. Закашлял, зачихал и зажал нос ладонью. Из глаз потекли слезы.

— Жжет! — пожаловался он.

— Это только в первый раз, — с энтузиазмом заверил его Туз.

— Так или иначе, но я все равно ничего не чувствую. Хватит дурака валять, пора грузить динамит в фургон.

— Это точно, папаша.

Погрузка ящиков заняла не более десяти минут. Как только они перенесли последний, Умник сказал:

— Знаешь, пожалуй, эта твоя штука все-таки действует. Можно мне еще немножко?

— О чем речь, папаша! — Туз довольно ухмыльнулся. — И я с тобой.

Они подзаправились и поехали в город. Умник сидел за рулем и походил теперь не на папашу Зиппи, а на диснеевского мистера Жабу в фильме «Ветер в ивовой роще». Глаза городского головы сверкали, в самое короткое время все сомнения покинули его, теперь он, казалось Умнику, понимает все и вся. Их хитроумные планы у него как на ладони, каждый шаг, каждый поворот, каждая махинация. Об этом он сообщил Тузу, который сидел сзади и пристраивал к очередному запалу часовой механизм. Умник начисто забыл об Алане Пэнгборне — Их предводителе. Все мысли его были заняты только предстоящим взрывом, уничтожением Касл Рок, полностью или хотя бы большей его части.

Уважение Туза перерастало в восхищение. Старый пердун совсем сбрендил, а Тузу всегда нравились придурки. С ними он чувствовал себя в своей тарелке. Мысли и душа Умника тем временем, как у всех, кто впервые попробовал кокаина, витала в заоблачных далях и перепархивала с планеты на планету, словно бабочка с цветка на цветок. Он не закрывал рта. Тузу оставалось только время от времени говорить: «Угу», или «Точно, папаша», или «Ну ты даешь, папаша».

Несколько раз он чуть было не назвал Умника мистером Жабой вместо папаши, но вовремя спохватывался. Назвать такого классного чувака жабой не подобало.

Они пересекли Тин Бридж, в то время как Алан находился еще в трех милях от него и вышли из машины прямо под проливной дождь. Туз обнаружил в фургоне одеяло и укутал им динамитную шашку и один запал с часовым механизмом.

— Тебе помочь? — с беспокойством спросил Умник.

— Нет уж, спасибо. Еще свалишься в лужу, и мне придется тебя оттуда выуживать. Только время потеряем. Лучше смотри в оба, понял?

— Понял… слушай, Туз, а почему бы нам не понюхать еще кокаинчику?

— Не сейчас, — снисходительно произнес Туз и похлопал Умника по мясистому плечу. — Это порошок что надо. Взорваться можно.

— Я не взорвусь, — самодовольно заявил Умник. — Все что угодно взорвется, только не я. — Он расхохотался как безумный, — и Туз присоединился к нему.

— Веселишься сегодня, а, папаша?

Китон вдруг понял, что Туз попал в самую точку. Депрессия последовавшая за… за несчастным случаем с Миртл, казалась делом давно минувших дней. Теперь он радовался тому, что он с замечательным парнем, лучшим другом, Тузом Мериллом, держат Их, где Они должны быть — в кулаке.

— А тебе разве не весело? — откликнулся он вслед Тузу, который, балансируя на скользком травянистом склоне и прижимая к животу завернутую в одеяло взрывчатку, спускался под мост.

Под мостом оказалось относительно сухо, впрочем, это не имело значения для взрывчатки, она и так была достаточно надежно защищена от влаги. Туз положил свой пакет в выемку, образованную двумя мостовыми опорами, затем, скрутив проводки (как удобно, концы торчали наружу), соединил динамит и запал и, повернув большой белый циферблат таймера, установил его на отметку 40. Часовой механизм принялся тикать.

Туз выбрался из-под моста и полез вверх по скользкому берегу.

— Ну, — с нетерпением накинулся на него Умник. — Как думаешь, рванет?

— Рванет, куда денется, — успокоил товарища Туз. Он промок насквозь, но даже не замечай этого. — А вдруг Они найдут взрывчатку до того, как…

— Послушай, папаша, — перебил его Туз. — Высунь башку из окна и послушай.

Умник так и сделал. Через некоторое время ему показалось, что в перерыве между раскатами грома он слышит человеческие крики. Затем неожиданно и совсем отчетливо — револьверный выстрел.

— Мистер Гонт нашел для Них занятие, — успокаивал товарища Туз. Этот старикашка хитрющий, сукин сын. — Он насыпал на ноготь порошка, понюхал сам, а потом протянул порцию Умнику. — Валяй, папаша, пришла пора подзаправиться.

Умник склонил голову и глубоко втянул носом. Они отъехали от моста приблизительно за семь минут до того, как к нему подъехал Алан Пэнгборн. Под мостом черная стрелка таймера приблизилась к отметке 30.

6

Туз Мерилл и Дэнфорт Китон — он же Умник, он же папаша Зиппи, он же мистер Жаба — медленно ехали в своем фургоне под проливным дождем по Мейн Стрит, словно Дед Мороз со Снегурочкой в колеснице, оставляя там и сям гостинцы. Дважды мимо них с завывающей сиреной промчалась машина полиции штата, но никому и в голову не пришло обратить внимание на фургон с рекламой телевидения, которых скопилось огромное множество в этот день в городе. Как и говорил Туз, мистер Гонт нашел Им занятие.

Пять динамитных шашек и таймер они оставили на пороге Похоронного бюро Сэмуэльса. По соседству размещалась парикмахерская. Обернув локоть углом одеяла, Туз выбил стекло в двери. Он сомневался, чтобы в парикмахерской была установлена сигнализация, но если даже и так, едва ли полиция в такое время обратит внимание на позывные. Умник передал ему готовую бомбу (они соединяли запалы с таймером при помощи проволоки, которой было в достатке), и Туз, просунув ее в образовавшееся отверстие, бросил. Бомба откатилась к креслу N1 и таймер начал отсчет с отметки 25.

— Теперь вряд ли кто-нибудь зайдет сюда побриться в ближайшее время, — Туз подмигнул Умнику, и тот тихонько захихикал.

Затем они стали работать в четыре руки: Туз подложил бомбу в Галакси, а Умник подбросил другую в ночную депозитную щель городского банка. Когда они оба одновременно возвращались к фургону, небо осветилось вспышкой молнии. Именно тогда старинный вяз рухнул в Касл Стрит. Они постояли некоторое время на тротуаре, глядя в том направлении, откуда послышался оглушительный треск, и решили, что взрывное устройство, заложенное под мостом, сработало на двадцать минут раньше срока, но ожидаемого огненного зарева не последовало.

— Скорее всего молния в дерево ударила, — предположил Туз. Пошли.

Когда они отъезжали от тротуара — Туз сидел за рулем на этот раз, — мимо них проехала машина Алана. За непроглядной стеной ливня водители не разглядели друг друга.

Новоявленные друзья направились к закусочной Нэн. Туз снова выбил стекло в двери и оставил бомбу с таймером на отметке 20 у стойки с кассовым аппаратом. В тот момент, когда они отъезжали, небо снова пронзили стрелы молний, и вслед за этим погасли все уличные фонари.

— Вот это да! — радостно завопил Умник. — Электричество вырубилось. Фантастика! Поехали к зданию муниципалитета. Давай взорвем его к чертовой матери!

— Слушай, папаша, там легавых — деваться некуда. Ты разве не видел их?

— Они охотятся за собственными хвостами, — воскликнул Умник и нетерпеливо отмахнулся. — А когда наши игрушки начнут срабатывать, они закрутятся вокруг своей оси еще быстрее. Кроме того, сейчас темно, и мы можем пройти через помещение суда, с другой стороны. Наша отмычка ко всем дверям подходит.

— Ну ты гигант, папаша! — восхитился Туз.

Умник скромно улыбнулся.

— Ты тоже, Туз, ты тоже.

7

Алан остановил машину в одном из секторов автостоянки перед Нужными Вещами, выключил мотор и некоторое время сидел, глядя на магазин мистера Гонта. В витрине на этот раз висело объявление:

Молния вспыхивала и гасла, словно гигантская неоновая реклама, и в свете ее витрина магазина выглядела пустым незрячим глазом.

И все же в глубине души Алан чувствовал, что, несмотря на объявление и замок на двери, в магазине кто-то есть. Мистер Гонт, безусловно, мог покинуть город в панике и растерянности — еще бы, столько полицейских, носящихся, словно куры, которым поотрубали головы, не делая ничего, но при этом создавая суету и иллюзию активной деятельности там, где вопросы, скорее всего, могли быть решены гораздо проще. Но образ мистера Гонта за долгое и тяжкое путешествие из клиники в Брайтоне приобрел в уме Алана очертания некоего Бэтмена-мстителя или Джокера. Этот человек представлялся Алану тем, кто способен в качестве шутки пристроить у приятеля в туалете вентиль, который будет не сливать содержимое из унитаза, а, наоборот, выплевывать наружу — такое своеобразное чувство юмора, представьте себе. Станет ли этакий тип — из тех, что ради шутки подложат тебе кнопку на стул или сунут зажженную спичку между пальцев ног, пока ты спишь, — улепетывать, когда ты на этот стул сядешь или проснешься, засучив ногами? Конечно, не станет. Иначе какой смысл во всем этом веселье?

«Я уверен, что ты где-то поблизости, — думал Алан. — Ты хочешь досмотреть представление до конца, повеселиться от души. Разве не так, сукин ты сын?».

Он сидел в машине и пытался представить себе человека, способного сплести такую густую и ажурную сеть и затянуть в нее столько жертв. Он был слишком глубоко погружен в свои размышления, чтобы заметить машину, припаркованную по соседству, — старую, скорее старинную, но сконструированную удивительно — длинную, гладкую, обтекаемую — похожую на некое аэродинамическое устройство. Это был, можете не сомневаться, «такер- талисман».

«Как тебе это удалось? — спрашивал мысленно Алан. — Еще на многие вопросы тебе предстоит ответить, но на этот- немедленно. Каким образом ты все это устроил? Как тебе удалось за кратчайший срок узнать о нас так много?». «Брайан сказал, что мистер Гонт вообще не человек». При свете дня Алан отбросил бы эту мысль, как отбросил предположение, что амулет Полли — явление сверхъестественное. Но теперь, в темноте, зажатый в кулак разбушевавшейся стихией, глядя на витрину магазина, белесую как бельмо, он начинал задумываться о том, что эта идея не лишена мрачного смысла. Он вспомнил, как приходил к магазину, чтобы познакомиться с мистером Гонтом, вспомнил, какое странное ощущение появилось у него, когда он прижимался лицом к стеклу витрины и загородился с обеих сторон ладонями, чтобы не отсвечивало. Ему показалось тогда, что за ним наблюдают, хотя в магазине не было ни души. И не просто наблюдают, а со злобой и ненавистью. Чувство было настолько сильное, что он на мгновение перепутал свое собственное отражение в стекле с лицом наблюдателя.

Как глубоко было тогда это чувство… как настоятельно. А потом Алан вспомнил то, что говаривала ему бабушка, когда он был еще маленьким: «Голос дьявола слаще меда».

«Брайам сказал…».

Каким образом мистер Гонт проник в самые глубокие тайники Касл Рок? И почему, ради всего святого, именно Касл Рок — такого крошечного и ничем не приметного городишки?

«…мистер Гонт вообще не человек».

Внезапно Алан резко наклонился к полу со стороны пассажирского сидения. Он уже думал, что эта штука исчезла, вывалилась каким-нибудь образом из машины во время долгого переезда, но пальцы его тут же натолкнулись на жестяную округлость банки. Оказывается, она просто закатилась под сидение. Он выудил ее оттуда, разогнулся, и знакомый внутренний голос, притихший было с того времени, как Алан оказался в палате у Шона Раска (а может быть, он и не смолкал, просто Алан был слишком занят другими проблемами), заверещал снова, счастливый, что его наконец услышали.

«Эй, Алан, привет! Я тут немного задержался, ты уж извини, но не надолго, как видишь. Что там у тебя? Банка с орешками? Нет, конечно, всего лишь имитация, правда? Это последняя игрушка, купленная Тоддом в Обурне, в Магазине Новинок, правильно? Банка с этикеткой орешков-ассорти — совсем как настоящая, а внутри — змея. Пружина, завернутая в хлопчатобумажную ткань. Когда он показал ее тебе — глаза сияют, губы улыбаются, помнишь? — ты сказал: положи эту дурацкую штуку назад. Лицо его сразу огорченно вытянулось и уголки губ поползли вниз, но ты сделал вид, что не замечаешь, так? Ты сказал ему… Постой, что ты ему сказал?».

— Дураки быстро расстаются с деньгами, — с тоской в голосе напомнил самому себе Алан.

Он вертел банку в руках и вспоминал лицо Тодда. Вот что я ему сказал.

«Ну дааа, тоооочно! — Радостно завопил голос. — Как я мог забыть. Хорошо, что ты мне напомнил! Хорошо, что ты напомнил нам ОБОИМ. В тот день только Энни спасла положение и сохранила мир в семье — попросила тебя сменить гнев на милость и разрешить Тодду купить эту игрушку. Она сказала… ну надо же, опять забыл. Что она сказала?».

— Она сказала, что игрушка и в самом деле забавная, что Тодд во всем повторил меня самого и что ребенком он будет всего лишь раз в жизни.

Голос Алана охрип и дрожал. У него уже глаза были на мокром месте. Ну и что? Ну и что, в конце концов? Почему он не может позволить себе поплакать, если знакомая боль вернулась и окутала сердце старым рваным половиком?

«Больно, правда? — спросил голос его депрессии — виноватый, самоистязающий — спросил с сочувствием, которое, как казалось Алану, было насквозь фальшивым. — Так больно, как будто существуешь внутри старой песенки в стиле кантри, повествующей об утерянной любви и погибших детях. Когда так болит, ничего хорошего не жди. Спрячь банку обратно в «бардачок», приятель. И забудь о ней. На следующей неделе, когда кончится все это безумие, продашь старую машину вместе с банкой. А почему бы и нет? Это ведь всего-навсего дешевый розыгрыш, который может прийтись по душе ребенку и таким, как Лилэнд Гонт. Забудь о ней. Забудь…».

Алан заставил голос замолчать. До сих пор он не знал, что способен это сделать, и теперь обрадовался, в будущем такая способность может пригодиться… если, конечно, у него есть будущее. Он вертел в руках банку — и старался смотреть на нее не как на символ погибшего сына, а как на предмет собственных иллюзионных опытов: волшебную палочку, цилиндр с двойным дном или печально известный складной букет, до сих пор скрывающийся под ремешком часов.

Волшебство, чудо — разве не ради этого все усилия? Но волшебство и чудеса тоже бывают разные. Злой волшебник не стремится вызвать у людей восхищение и счастливый смех, он ставит своей целью превратить их в стадо разъяренных быков — и все равно это волшебство. А какова основа всякого чуда? Обман. Змея пяти футов длиной, состряпанная из пружины и ткани и спрятанная в банке из-под орехов… или. Алан подумал о Полли, болезнь, которую подносят как исцеление.

Он открыл дверь машины и вышел под проливной дождь, так и не выпустив банки из левой руки. Теперь, справившись с первым, самым тяжелым, приливом чувств, он с некоторым удивлением вспоминал, как противился покупке этой игрушки. Всю свою жизнь он восхищался чудесами и будь сам ребенком, не удержался бы от искушения купить такую змею в банке. Так почему же он не хотел, чтобы игрушку покупал Тодд? И старался даже не замечать огорчения сына от своего отказа. Не ревновал ли он к юности Тодда и его энтузиазму? А может быть, разучился восхищаться простыми чудесами? Почему?

Алан не знал. Уверен был только в одном — этот трюк понравится мистеру Гонту, и поэтому он взял банку с собой. Нагнувшись снова в машину, Алан достал из ящика с инструментами на заднем сидении большой фонарь и, пройдя мимо капота «такер-талисмана», так и не обратив на него внимания, вошел под зеленый навес магазина Нужные Вещи.

8

Ну, вот я и здесь. Наконец я здесь.

Сердце в груди Алана билось тяжело, но ровно. Перед мысленным взором смешались воедино лица погибшей жены, сына и маленького Шона Раска. Еще раз взглянув на объявление в витрине, он подергал за ручку двери. Она была заперта. Над головой хлопал полотняный навес, намокший под дождем.

Выходя из машины, он засунул банку-игрушку в карман сорочки и теперь потрогал, как будто черпая от нее силу и спокойствие.

— Ладно, — пробормотал он. — Я пришел, хотите вы этого или нет.

Он повернул фонарь и обратным концом разбил стекло в двери. Подождал немного, предполагая, что завоет сигнализация, но ничего подобного не произошло. Или Гонт не включил ее, или она вообще отсутствовала. Просунув руку в образовавшуюся дыру, подергал дверную ручку изнутри. Она повернулась, и Алан Пэнгборн впервые ступил за порог магазина Нужные Вещи.

Прежде всего ему в нос ударил крепкий запах — застоявшийся и вязкий. Так пахнут не новые магазины, а помещения, долгое время остававшиеся нежилыми, месяцы или даже годы. Сжимая в правой руке рукоятку пистолета, лучом фонаря в левой он водил по стенам и углам зала. Гладкий пол, гладкие стены и несколько стеклянных витринных стоек, абсолютно пустых. Товар исчез. Все было покрыто густым слоем пыли без единого следа на ней.

Здесь не было ни души долгое-долгое время. Но как это возможно, когда он своими глазами видел, как сюда входили и отсюда выходили люди в течение целой недели?

Потому что он вовсе не человек. Потому что голос дьявола слаще меда.

Алан сделал пару шагов, продолжая освещать все закоулки торгового зала и вдыхая пыльный музейный запах, повисший в воздухе. Оглянувшись, увидел, как вспыхнула молния за окном и как четко отпечатались на полу его собственные следы. Он снова повернулся и еще раз медленно прошелся лучом фонаря по помещению, справа налево вдоль витринных стоек и прилавка, на котором мистер Гонт держал кассовый аппарат… на этом самом месте луч замер.

На прилавке стоял видеомагнитофон, а рядом с ним телевизор «сони», маленький, такие берут с собой в машину во время путешествий, в корпусе огненно-красного цвета. Провод был обернут вокруг телевизора, а на видеомагнитофоне что-то лежало. В свете фонаря Алану показалось, что это книга, но он не был уверен.

Прежде всего, подойдя к прилавку, он осмотрел телевизор, покрытый таким же густым слоем пыли, как и все остальное. Провод, обернутый вокруг него, оказался коротким кабелем со штекерами на обоих концах. Алан переместил луч фонаря на предмет, лежавший на видеомагнитофоне, и понял, что это не книга, а видеокассета в черном футляре и без всяких обозначений. Рядом с кассетой лежал запыленный белый конверт. На нем заглавными буквами было напечатано:

Он положил пистолет и фонарь на одну из витринных стоек, взял в руки конверт, открыл его, и оттуда выпал один-единственный листок бумаги. Тогда Алан забрал со стойки фонарь и посветил на текст письма, напечатанный на машинке.

Алан медленно отложил листок.

— Скотина, — процедил он сквозь зубы. Он посветил фонарем вдоль провода и увидел, что тот тянется за ближайшую из витринных стоек, опускается на пол и заканчивается вилкой, лежащей рядом с розеткой. Намек понятен, но дальше что? Электричества все равно нет во всем городе.

«А ведь, пожалуй, это не имеет никакого Значения, — подумал вдруг Алан. — Уверен, стоит только воткнуть вилку в розетку, вставить кассету в магнитофон и включить систему, как все прекрасным образом заработает. Потому что не существует способа сделать то, что он сделал, узнать то, что стало известно ему… если он вообще человек. Голос дьявола слаще меда, Алан, и как бы там ни сложилось, ты не должен смотреть на то, что он тебе оставил».

И все-таки, отложив снова фонарь, Алан взял в руки кабель, внимательно осмотрел его для начала, а затем воткнул один из штекеров в гнездо на задней панели телевизора. Пока он этим занимался, банка-игрушка чуть не выпала из кармана рубашки. Он едва успел подхватить ее внезапно онемевшими пальцами и поставить на витринную стойку, ближайшую к магнитофону.

9

Уже на полпути к Нужным Вещам Норрис Риджвик внезапно сообразил, что надо совсем свихнуться (в том, что наполовину так оно и есть, он уже не сомневался), чтобы пойти к Лилэнду Гонту в одиночку. Он схватил рацию.

— Пост номер два вызывает базу. Говорит Норрис Риджвик. Прием.

Он отпустил кнопку, но, кроме шорохов и всевозможных помех, ничего не услышал. Эпицентр грозы находился в эту минуту прямо над Касл Рок.

— К черту, — твердо произнес Норрис и повернул в сторону муниципалитета. Алан наверняка там… а если нет, кто-нибудь скажет, где он… Алан сообразит, как поступить, и уж наверняка выслушает его, Норриса, исповедь: он порезал шины на автомобиле Святоши Хью и послал этого парня на смерть только оттого, что пожелал иметь спиннинг «базун», какой был когда- то у отца.

Он подъехал к зданию муниципалитета в тот момент, когда стрелка таймера под мостом приближалась к отметке 5, и припарковался прямо позади желтого фургона. Телевизионного, на первый взгляд.

Норрис выскочил из машины и под проливным дождем бросился в Контору шерифа искать Алана.

10

Полли, размахнувшись, ударила резиновым концом вантуза и на этот раз не промахнулась. Руки ее взорвались болью, когда огромный паук, оказавшись в ловушке, обхватил чашку вантуза волосатыми лапами и с силой потянул на себя. Полли, не выпуская деревянной ручки, отшатнулась, едва удержавшись на ногах, и с ужасом увидела, как чудовище ползет по ручке вантуза, словно толстяк по канату.

Полли глубоко вдохнула, чтобы закричать, и в это время лапы паука легли ей на плечи, словно похотливые руки наемного танцора. Рубиновый взгляд неподвижных глаз смотрел ей в лицо. Клыкастый рот открывался и закрывался, выпуская облако зловонного дыхания — смесь переваренного мяса с пряностями.

Одна из волосатых лап монстра скользнула в открытый для крика рот Полли. Грубые жесткие волосы щекотали десны, язык, небо. Паук стонал от нетерпеливого вожделения.

Первым инстинктивным побуждением было выплюнуть мерзкое насекомое, но Полли отказалась от этой мысли. Вместо этого она схватила паука за ногу, забравшуюся ей в рот, и крепко сомкнула челюсти. Что-то хрустнуло, как будто рот у нее был полон орехов, и Полли ощутила горький привкус холодной жидкости, похожей на древневосточный чай. Паук взвыл от боли и попытался выдернуть ногу. Жесткие волосы царапали сжатую ладонь Полли, но она, невзирая на боль, стиснула кулак еще крепче, чтобы не отпустить тварь… и принялась выкручивать мерзкую лапу, как хозяйка выкручивает ножки запеченной индейки, разделывая ее, перед тем как подать на стол. Послышался резкий скрип, и паук снова издал болезненный вопль.

Он пытался освободиться. Выплюнув темную горькую жидкость, заполнившую рот, и понимая, что она еще долго не сможет избавиться от отвратительного привкуса, Полли не выпускала паука. Какая-то часть ее существа не переставала удивляться силе собственного тела, но другая часть прекрасно понимала, откуда такая сила черпается. Она была потрясена, исполнена страха… но более всего другого Полли была разъярена.

«Меня использовали, — думала она. Мысли несвязно и нестройно плясали в голове. — Я продала жизнь Алана вот за это! За это чудовище!».

Паук пытался дотянуться до ее лица клыками, но задние ноги обхватывавшие деревянную ручку вантуза, ослабевшие от борьбы, соскользнули, и он упал бы… упал бы, если бы Полли ему позволила.

Но она не позволила. Обхватила горячее толстое тело насекомого обеими руками от запястья до локтей и сжала изо всех сил. А затем подняла. Теперь волосатые ноги суетливо болтались у нее над головой, над поднятым кверху лицом. Черная кровь закапала и потекла по рукам Полли горячими обжигающими ручейками.

— Все! — Кричала Полли. — ВСЕ! ВСЕ! ВСЕ!

Она отшвырнула чудовище. Он ударился о кафельную стену за ванной и расплющился о нее, выпустив струю гноя. Повисев немного на стене, приклеенный собственными внутренностями, стал постепенно сползать и наконец влажно и тяжело шлепнулся на дно ванны.

Полли снова схватила вантуз и бросилась на паука. Она колотила его, как колотит щеткой мышь хозяйка дома. Но это не помогало. Паук только вздрагивал и продолжал ползти, скребя ногами по резиновому душевому коврику, цепляясь за желтый выпуклый орнамент. Тогда Полли перевернула вантуз, замахнулась, резко выбросила руку вперед, ткнув паука концом деревянной ручки, словно пикой.

Она попала в цель, в самую середину полураздавленного, развороченного, истекающего кровью и смрадным гноем чудовища. Внутренности мерзкого существа с громким чмоканьем брызнули в разные стороны… Остались только волосатые ноги, которые, дернувшись еще несколько раз, свернулись обняв деревянную ручку вантуза, пронзившую его сердце… Все стихло.

Полли отступила на шаг, закрыла глаза и почувствовала, как кружится голова. Она готова была упасть в обморок, когда имя Алана вспыхнуло в мозгу, словно римская свеча. Сжав кулаки, она соединила их перед грудью — суставы к суставам. Боль отозвалась незамедлительно резкая, неожиданная. Сознание вернулось, окатив Полли холодным потом.

Она открыла глаза, шагнула к ванне и заглянула внутрь. Поначалу ей показалось, что там ничего нет. Но тут же позади резиновой чашки вантуза она увидела паука. Он был теперь не более ногтя на ее мизинце и окончательно и бесповоротно мертв.

Всего остального не было, все остальное случилось только в твоем воображении.

— Неплохая получилась потасовка, — дрожащим голосом прошептала Полли.

Но паук — не главное. Главное — Алан. Алан в опасности, и она тому причиной. Она должна его отыскать и как можно скорее, пока не поздно. Если еще не поздно.

Она пойдет в Управление шерифа. Кто-нибудь там наверняка знает где…

«Нет, — заговорил кто-то внутри Полли голосом тете Эвви. — Не ходи туда. Если пойдешь, будет действительно поздно. Ты, знаешь куда идти. Ты знаешь где он».

Да.

Да, конечно она знает.

Полли бросилась к выходу, и лишь одна мысль трепыхалась у нее в голове, словно мотылек над горящей свечой: «Прошу тебя, Господи, не позволяй ему ничего покупать. Господи, ты все можешь, не позволяй ему ничего там покупать».

1

Таймер под мостом через Касл Стрит, с незапамятных времен известный жителям Касл Рок как Тин Бридж, остановился на отметке «О» в 19.38 вечера во вторник 15 октября 1991 года от Рождества Христова. Тонкая струйка электричества облизывала оголенные провода, обмотанные Тузом вокруг клемм девятивольтовой батареи, которая и была сердцем всего устройства. Зазвенел звонок таймера, но тут же потонул в грохоте и ослепительной вспышке света, когда электрический язычок лизнул запал, а тот в свою очередь набросился на динамитную шашку.

Мало кто в Касл Рок перепутал взрыв с очередным раскатом грома. Гром небесный казался лишь погремушкой по сравнению с мощным артиллерийским залпом взрыва. Южный конец моста, построенного не из стали, а из старого ржавого железа, подпрыгнул с берега в воздух не менее чем на десять футов, изобразив собой плавно изогнутую тетиву, и плюхнулся обратно в груду развороченного бетона и железа. Скверная оконечность моста тоже освободилась, выпихнутая взрывом на поверхность, и вся конструкция рухнула в Касл Стрит, вызвав своим падением резкий подъем уровня воды. Южный конец моста придавил погибший раньше от удара молнии старинный вяз.

На Касл Авеню, где по сей час продолжали бурно выяснять отношения католики, баптисты и почти целый взвод полиции штата, установилась внезапная тишина. Все участники битвы повернули головы к гигантскому столбу огня, поднявшемуся на том конце города, где протекал Касл Стрит. Альберт Жендрон и Фил Бургмейер, немилосердно и неустанно молотившие только что друг друга кулаками, стояли теперь бок о бок, плечо к плечу и смотрели в одном направлении — на зловещее зарево. По левой стороне лица Альберта, с виска, струилась кровь, а рубашка Фила была разодрана в клочья.

Поблизости, верхом на отце Брайаме, словно стервятник (белый стервятник, поскольку с кокетливым фартучком официантки она так и не рассталась), сидела Нэн Робертс. Только что она была занята тем, что методично поднимала голову святого отца за волосы, а потом била лицом об асфальт. Рядом, без сознания, в результате успешной атаки отца Брайама, лежал преподобный Роуз.

Генри Пейтон, оставшийся без зуба и всяких иллюзии насчет возможностей религиозной договоренности в США, остановился как вкопанный в тот момент, когда пытался оттащить Тони Мислабурски от баптистского дьякона Фреди Меллона. Застыли все, словно дети, играющие в «замри».

— Господи Всевышний, это взорвался мост, — пробормотал Дон Хемфилл.

Генри Пейтон попытался воспользоваться замешательством. Он оттолкнул Тони, сложил ладони рупором у окровавленного рта и крикнул:

— Эй вы, все! Говорит полиция! Приказываю вам…

Тогда закричала Нэн Робертс. Она набралась такого опыта в этом деле, отдавая распоряжения на кухне своей закусочной, что равной ей по мощи легких не могло быть. Голос Пейтона она перекрыла без всяких усилий.

— Проклятые католики пустили в ход динамит! — Вот что заявила Нэн.

Оставшиеся на ногах и в силах участники битвы были к этому времени наперечет. Но недостаток личного состава они с лихвой возмещали боевым духом.

Бой возобновился секунду спустя после призыва Нэн, и теперь на площади в пятьдесят ярдов мокрого и скользкого от дождя асфальта вцепились друг в друга около дюжины пар особо непримиримых.

2

Норрис Риджвик ворвался в Контору шерифа за несколько секунд до того, как взлетел на воздух мост, и заорал во всю силу немощных легких:

— Где шериф Пэнгборн? Мне нужен шериф Пэнгб…

Он замолчал. Кроме Ситона Томаса и двух представителей полиции штата, которым, судя по внешнему виду, еще пива в общественных местах не отпускали, в конторе не было ни души.

Куда же все провалились? Риджвику показалось, что снаружи скопилось никак не менее полудюжины патрульных автомобилей. Стояли как попало, образуя невиданный кавардак, и одной из этих машин был его собственный «жучок», достойный первой премии по кавардаку как его зачинщик. Он по- прежнему лежал на боку и в том самом месте, где его сбил «кадиллак» Китона.

— Господи! — крикнул Норрис. — Ну где же все?

Полицейский, которому по виду еще пива не продают, но одетый уже в такую же форму, какую носил Норрис, ответил:

— Где-то поблизости заваруха — христиане против каннибалов или что-то вроде того. Мне поручено отвечать за диспетчерскую службу, но при такой грозе я не способен в эфир даже матом пустить. — Сообщив все это, он мрачно поинтересовался. — А вы кто такой?

— Помощник шерифа Риджвик.

— А-а-а… Ну, а меня зовут Джо Прайс. Что у вас тут за город такой, помощник? По-моему это не город, а дурдом.

Не обращая на него внимания, Норрис подошел к Ситону Томасу. Цвет лица у Сита был изжелта-серый, дышал он с хрипом. Одна из морщинистых рук прижималась к груди.

— Сит, где Алан?

— Не знаю. — Сит смотрел на Норриса безумным, пустым взглядом. Происходит что-то страшное, Норрис. Что-то жуткое. Во всем городе. Телефоны не работают, а такого не должно быть, так как большая часть кабеля проложена под землей. Но знаешь, что я тебе скажу? Я рад, что они не работают. Рад, потому что ничего не хочу знать.

— Тебе не мешало бы лечь в больницу, — сочувственно глядя на старика, сказал Норрис.

— Мне не мешало бы сейчас быть в Канзасе, — мрачно буркнул Сит. А я вот сижу здесь и дожидаюсь, пока все кончится. Я не…

Грохот взрыва под мостом прервал его на полуслове и вцепился в грозовую мглу как хищник в жертву.

— Господи! — одновременно прошептали Норрис и Джо Прайс.

— Дааа, — протянул Сит усталым голосом, как будто у него уже не было сил удивляться. — Кажется, они собираются взорвать город. Так оно и есть, точно говорю.

И вдруг, словно очнувшись от шока, старик заплакал.

— Где шериф Пэнгборн? — заорал Норрис на сержанта Прайса. Но сержант не обращал на него внимания. Он бежал к выходу, чтобы узнать, что произошло.

Норрис посмотрел на Сита, но тот, уставившись в одну точку невидящим взглядом, по-прежнему прижимал руки к груди и слезы безостановочно текли у него по лицу. Тогда Норрис выбежал вслед за сержантом и нашел его на автостоянке у здания муниципалитета, той самой стоянке, где когда-то, тысячу лет назад, пришлепнул талон к ветровому стеклу «кадиллака», принадлежавшего Китону. Столб огня стоял над городом, особенно яркий в темном, исходящем дождем небе, и в зареве пожара они оба увидели, что моста больше нет. Светофор в конце улицы повалился на мостовую.

— Пресвятая Богородица, — пролепетал сержант тоном молитвы. — Бог свидетель, как я рад, что это не мой город.

Отсвет зарева над Касл Стрит расцветил розами его щеки и заискрился в глазах.

Желание Норриса отыскать Алана все усиливалось. Он решил снова сесть за руль и найти сначала Генри Пейтона. Если где-то большая драка, то он должен быть там, а вполне возможно, и Алан тоже.

Он почти подошел к краю тротуара, когда в свете вспыхнувшей молнии Норрис заметил темные очертания двух фигур, сворачивающих из-за угла здания муниципалитета, со стороны входа в суд. Они, как показалось Норрису, направлялись к желтому фургону. Одного из них он узнать не смог, но фигура другого, осанистая и слегка кривоногая, сомнений не вызывало и не могла принадлежать никому иному, как Дэнфорту Китону.

Норрис сделал два шага назад и вправо и прижался спиной к кирпичной стене здания у выхода из переулка. Осторожным движением он достал из кобуры свой служебный револьвер, поднял его на уровень плеча дулом вверх и крикнул:

— Стой! — крикнул с такой силой, что чуть не задохнулся.

3

Полли выехала задним ходом с подъездной дороги, включила «дворники» и свернула налево. Боль в кистях сопровождалась резким жжением в тех местах, куда паук выплюнул свою ядовитую жидкость. Яд разъедал кожу, и отравление, как ей казалось, постепенно охватывало весь организм. Но сейчас не было времени задумываться о последствиях.

Она подъезжала к знаку «СТОП» на перекрестке улиц Мейн и Лорель, когда взлетел на воздух мост. Полли вздрогнула от оглушительного грохота и расширенными от ужаса глазами смотрела на взлетевший к небу от Касл Стрит столб огня. На мгновение она увидела причудливый силуэт поднявшегося в воздух моста — черные угловатые крепления и опоры, но тут же все скрылось, поглощенное пламенем. Она еще раз свернула влево и направилась к Нужным Вещам.

4

Когда-то Алан увлекался съемками фильмов. Он даже представления не имел, скольким людям надоел до смерти бесконечной демонстрацией своих киношедевров на белой простыне, повешенной на стену гостиной: дети в ползунках и распашонках, ползающие по комнате без видимой цели, купающая их в ванне Энни, вечеринки по случаю дней рождения, семейные пикники. Во всех этих фильмах люди смотрели в камеру, улыбались и махали руками. Как будто по неписаному закону, если объектив камеры направлен на тебя, ты должен обязательно помахать, улыбнуться или состроить гримасу. Если ты этого не делал, то подвергался аресту по обвинению в равнодушии ВТОРОЙ степени, что предполагало десятилетнее заключение и насильственный просмотр в течение всего срока бесконечного количества роликов с домашними кинофильмами.

Пять лет назад он переключился на видеокамеру, что было и дешевле и проще… и теперь он мучил домашних и гостей не десятипятнадцатиминутными фильмами, снятыми на восьмимиллиметровой пленке и занимавшими не более указанного времени, если прокрутить три-четыре ролика кряду, а долгими часами, не заботясь при этом даже о том, чтобы сменить кассету.

Теперь он достал кассету из футляра и осмотрел. Никакого ярлыка. «Ладно, — подумал Алан, — очень хорошо. Могу же я в конце концов просто выяснить, что там? Кто мне запретит?». Он потянулся к кнопке включения на магнитофоне и застыл в нерешительности.

Внезапно перед мысленным взором снова возник групповой портрет Энни, Тодда и Шона Раска. Их сменило бледное, растерянное и измученное лицо Брайана Раска, такое, каким он видел его во время последней встречи.

«Ты неважно выглядишь, Брайан».

«Да, сэр».

«Тебя что-то тревожит?».

«Да, сэр, и если вы включите этот магнитофон, то вам тоже будет не до смеха. Он хочет, чтобы вы посмотрели ее, но не для того, чтобы оказать вам любезность. Мистер Гонт на такое не способен. Он просто-напросто хочет вас отравить. Так же, как отравил всех остальных».

И все же Алан должен был посмотреть. Его палец коснулся кнопки, погладил ее гладкую поверхность… Затем он оглянулся по сторонам. Без сомнения, Гонт все еще здесь. Где-то здесь. Алан чувствовал его присутствие- угрожающее и подзадоривающее одновременно. Он вспомнил о записке, оставленной мистером Гонтом.

«Я знаю, что Вы давно и страстно желаете узнать, что случилось в последние мгновения жизни Вашей жены и сына…».

«Не делайте этого, шериф, — упрашивал Брайан Раск. Алан отчетливо представлял себе его бледное лицо, отрешенный взгляд самоубийцы над сумкой- холодильником, заполненной бейсбольными карточками. — Пусть прошлое останется в прошлом, — уговаривал Брайан, — так будет лучше для всех. И, к тому же, он лжет. Вы ведь сами знаете, что он лжет».

Да. Он это знал. И все же должен был посмотреть. Палец Алана нажал кнопку.

На магнитофоне сразу загорелся зеленый огонек, обозначавший включение. Магнитофон работал, подключенный к сети или нет, как Алан и предполагал с самого начала. Он включил огненно-красный телевизор, и экран вспыхнул белым светом, осветив лицо Алана и придав ему нездоровый цвет. Он нажал кнопку.

«Не делайте этого», — продолжал шепотом повторять Брайан Раск, но Алан его уже не слышал. Он вставил кассету, подтолкнул и слушал, как с тихим шорохом заработал мотор, вращая пленку. Тогда он глубоко вздохнул и нажал кнопку ВОСПР. Белое освещение экрана сменилось на полную тьму, затем экран посерел и на нем появился ряд цифр: 8… 7… 6… 5… 4… 3… 2…

Следом возникло слегка подрагивающее изображение загородного шоссе. Впереди смазанный, но вполне различимый дорожный указатель. На нем стоял номер 117, но Алану не надо было его разглядывать, он проезжал мимо этого места сотни раз и выучил номер наизусть. Он узнал небольшой сосновый бор на повороте — это был именно тот бор, куда занесло их «скаут»: он воткнулся в одну из самых больших сосен.

Эти деревья не были повреждены, хотя, сколько раз он там ни останавливался, выбоины были настолько глубоки, что сразу бросались в глаза. Недоумение и ужас неумолимо пробирались в душу Алана по мере того, как он понимал: пленка отснята именно в тот день, когда произошел несчастный случай с Энни и Тоддом. Об этом говорило все: нетронутые стволы деревьев, спокойный пейзаж на повороте дороги и, главное, его собственная интуиция.

Теперь он должен был увидеть, как все произошло. Это невозможно, но так оно и есть. Он сейчас увидит своими собственными глазами, как погибли его жена и сын.

«Выключите!!! — Брайан Раск уже не шептал, а кричал во весь голос. — Выключите немедленно, это ядовитый человек и он торгует отравой. Выключите, пока не поздно!».

Но Алан сделать этого не мог так же, как не в силах был сдержать бешеный стук собственного сердца. Он смотрел на экран словно завороженный.

Теперь камера повернулась влево по ходу дороги. Поначалу ничего не произошло, но затем что-то блеснуло на солнце. Их «скаут». Показался их «скаут». Он приближался к той сосне, около которой люди, сидящие в машине, расстанутся со своей жизнью. «Скаут» приближался к конечной точке земного шара. Скорость, с которой двигалась машина, была совсем не велика, машина шла спокойно и не ощущалось никаких признаков того, что Энни потеряла контроль над управлением.

Алан напряженно склонился к экрану, по лицу его струился пот, кровь стучала в висках, к горлу поднималась тошнота.

Нереально. Монтаж. Он мог вполне это сделать каким-нибудь образом. В машине наверняка сидят актриса и мальчик-актер, загримированные под его жену и сына. Это не могут быть они. Не могут.

И все же он понимал, что это именно они. Что еще можно увидеть на экране телевизора, подключенного к магнитофону, _который не включен в сеть и все же работает? Что можно там увидеть, кроме правды?

«Ложь! — послышался голос Брайана Раска, но донесет он издалека и можно сделать вид, что не слышишь. — Это ложь, шериф! Ложь!».

Теперь он уже мог различить номерной знак на приближающемся «скауте». 24912 V. Номер, указанный в водительском удостоверении Энни.

И вдруг позади «скаута» Алан увидел еще один металлический проблеск. Их «скаут» догоняла на большой скорости другая машина.

В это время за окном послышался оглушительный грохот, с которым взлетел на воздух Тин Бридж. Но Алан не обернулся и даже не услышал его. Все его внимание было сосредоточено на Энни и Тодде, которые приближались к той самой сосне, вставшей между их жизнью и всем остальным земным существованием.

Машина, ехавшая следом, делала никак не менее семидесяти-восьмидесяти миль в час. К тому моменту, как «скаут» подъехал к засаде невидимого кинооператора, вторая машина, о которой никогда не было ни слова ни в одном из следственных отчетов, догнала его. Энни, по всей видимости, тоже заметила преследователя — она прибавила скорость, но машина их была слишком мала и маломощна, и к тому же Энни сделала это слишком поздно.

Вторая машина, ядовито-зеленый «додж-челленджер», ударила в зад «скауту» так, что у самой капот чуть не носом в землю ушел. Сквозь затемненное ветровое стекло можно было разглядеть полукруглую перегородку, упиравшуюся в потолок салона. Борта «челленджера» испещрены наклейками: Хирст, Фьюелли, ФРЭМ, Квокер стейт… хотя демонстрация не сопровождалась звуком, Алану показалось, что он слышит скрежет и выхлопы из трубы.

— Туз! — закричал он в неожиданном прозрении. — Туз! Туз Мерилл! Месть! Ну конечно! Как же он раньше об этом не подумал?!

«Скаут» проехал мимо камеры, и та повернулась вслед. Одного мгновения было достаточно, чтобы Алан успел заглянуть внутрь и понять — да, это Энни, это ее пестрая косынка, которой она в тот день повязала голову, и Тодд в своей футболке с надписью «Стар Трек». Тодд смотрел назад на преследующую их машину. Энни смотрела в зеркало заднего вида. Алан не видел больше ее лица, но зато понял, как напряженно она вцепилась в руль, подавшись вперед всем телом. Он в короткое мгновение увидел их — свою жену и сына — и понял, что не желает их видеть, зная, что это последний миг их жизни, и что изменить он ничего не в силах. Он не желал быть свидетелем кошмара их гибели. Но было уже поздно.

«Челленджер» вновь наподдал «скаут» сзади. Удар был не слишком силен, но Энни в паники прибавила скорость и поэтому его хватило. Машина, потеряв управление, не смогла пройти поворот дороги и помчалась прямо на сосны, огромные сосны, стоявшие в ожидании.

— НЕТ! — крикнул Алан.

«Скаут» нырнул в кювет и выпрыгнул из него. Задержавшись на двух задних колесах, как лошадь, вставшая на дыбы, он нырнул обратно и ударился в ствол огромной сосны. Алан не услышал грохота крушения, он его ощутил. Энни, словно набитая соломой кукла в пестрой косынке на голове, вылетела, пробив телом ветровое стекло.

Ядовито-зеленый «челленджер» остановился на обочине. Дверь со стороны водителя открылась. Из машины вышел Туз Мерилл.

Он смотрел на искореженный остов «скаута», едва видимый за завесой дыма, выползающего из перегретого радиатора, и он смеялся.

— Нет! — закричал Алан и обеими руками столкнул магнитофон с прилавка. Тот упал на пол, но не разбился, а длины провода хватило, чтобы штекер не вырвало из гнезда. По экрану телевизора промелькнула полоса, только и всего. Алан, увидев, как Туз, продолжая смеяться, сел за руль «челленджера», схватил телевизор обеими руками, поднял его над головой и, развернувшись вполоборота, швырнул о стену. Послышался треск, посыпались искры и все стихло, лишь магнитофонная лента прошуршала, продолжая вращаться. Алан пнул магнитофон ногой, и тот тоже смолк. Иди за ним. Он живет в Микеник Фоллз. Это был уже другой голос. Холодный и рациональный в своей беспощадности. Голос Брайана Раска исчез, остался только этот, снова и снова повторяющий одно и то же.

Иди за ним. Он живет в Микеник Фоллз. Иди за ним. В Микеник Фоллз. Иди за ним.

Напротив магазина произошло еще два громоподобных взрыва, когда почти одновременно взлетели на воздух, разбрасывая повсюду осколки стекла и пылающие ошметки, парикмахерская и Похоронное бюро Сэмуэльса. Иди за ним. Он живет в Микеник Фоллз. Алан забрал банку-игрушку, забрал машинально, просто потому, что принес эту вещь с собой и… не оставлять же. Направившись к выходу, он устроил на пыльном полу месиво из прежних и новых своих следов, разобраться в котором теперь уже не представилось бы возможным. Открыв дверь, он покинул Нужные Вещи. На взрывы он не обратил ни малейшего внимания. Объятая пламенем дыра, образовавшаяся на противоположной стороне Мейн Стрит, не имела для него никакого значения. Кучи разбитого кирпича, разломанного дерева и осколки стекла на тротуаре и дороге его не волновали. Касл Рок и его жители, Полли Чалмерс среди них, превратились для него в ничто. Его ждала работа в Микеник Фоллз, в тридцати милях отсюда. Вот это как раз имело значение. Более того, только это и имело значение.

Алан сел за руль и положил револьвер, фонарь и банку на соседнее сидение. В воображении он уже обхватил горло Туза Меррила ладонями и медленно сжимал.

5

— Стоять! — снова крикнул Норрис. — Ни с места! Он считал, что ему крайне повезло, поскольку все происходило менее чем в шестидесяти ярдах от камеры предварительного заключения, куда он страстно желал упрятать Дэнфорта Китона. А что касается второго — ну что ж, это будет зависеть от того, что они оба задумали. На психически больных и сломленных горем они похожи не были.

Сержант Прайс перевел взгляд с Норриса на человека, стоявшего перед выполненной в старомодном стиле вывеской прокуратура КАСЛ РОК. Затем он снова взглянул на Норриса. Туз с папашей Зиппи посмотрели друг на друга и, как по команде, оба опустили руки и вытащили из-под брючных ремней пистолеты.

Норрис держал свой револьвер дулом вверх, как был обучен поступать в подобных ситуациях. Теперь же, исходя из положения вещей, он обхватил правое запястье левой рукой и направил револьвер дулом на предполагаемых преступников. Если учебники не врут, преступники не должны сообразить, что дуло смотрит в пространство между ними — каждый будет уверен, что Норрис целится именно в него.

— Бросайте оружие, друзья. И немедленно.

Умник и его компаньон снова обменялись взглядами и опустили руки по швам.

Норрис бросил короткий взгляд на сержанта.

— Послушай, Прайс, не желаешь мне подсобить? Ты ведь не слишком утомился сегодня, правда?

— А что вы собираетесь делать? — спросил сержант. Он явно нервничал и влезать в заваруху желания не испытывал. Ночной переполох, завершившийся взрывом моста, подсказывал, что лучше всего оставаться сторонним наблюдателем. У него не было никакого желания включаться в активную деятельность. Слишком уж быстро развивались события.

— Я собираюсь арестовать этих двоих мошенников, — объяснил мрачным тоном Норрис. — Они мне не нравятся.

— Арестуй вот это, парень, — сказал Туз и показал Норрису кукиш. Умник визгливо захихикал.

Прайс переводил беспокойный взгляд с двух незнакомцев на Норриса.

— А… на каком основании?

Приятель Умника расхохотался.

Норрис смотрел в упор на подозрительную парочку и заметил, что их позиция друг относительно друга изменилась. Когда он только остановил их, они стояли плечом к плечу. Теперь же отошли друг от друга в стороны шагов на пять.

— Стоять! — рявкнул Норрис и они остановились, переглянувшись. Подойдите друг к другу.

Но они оставались на своих местах, опустив руки и не обращая внимания на проливной дождь.

— Первое основание для ареста — незаконное хранение оружия, завопил Норрис, обращаясь к сержанту Прайсу. — А теперь раскачайся и помоги мне.

Этот приказ вернул Прайса к жизни. Он выхватил револьвер из кобуры и, обнаружив, что на нем все еще стоит предохранитель, принялся с ним возиться. Пока он этим занимался, на воздух взлетели парикмахерская и Похоронное бюро.

Умник, Норрис и сержант Прайс разом повернули головы в сторону взрыва. Туз так не поступил. Он только этого момента и дожидался. Выхватив из-за пояса револьвер со скоростью киноковбоя, выстрелил. Пуля попала Норрису в верхнюю левую часть груди, задев верхушку легкого и раскрошив ключицу. Когда Норрис увидел, что оба преступника расходятся в стороны, он сделал шаг вперед от кирпичной стены, к которой прижимался спиной, теперь же его отбросило обратно. Туз выстрелил снова и раскрошил кирпич прямо над ухом Норриса. Пуля, отсрочив рикошетом, издала звук, похожий на гудение разъяренного насекомого.

— О Господи! — воскликнул сержант и стал прилагать больше усилий для того, чтобы снять свое оружие с предохранителя.

— Подпали этого парня, папаша, — воскликнул Туз. С улыбкой на губах он выстрелил снова. Третья пуля пропорола левый бок тщедушного тела Норриса и заставила его упасть на колени. Небо осветила вспышка молнии. Как ни странно, Норрис продолжал слышать грохот, с каким сыпались на землю обломки дерева и кирпича от последних взрывов.

После длительных усилий сержанту Прайсу все же удалось снять револьвер с предохранителя, но как только он этого добился, пуля из автоматического пистолета Китона пробила ему лоб, размозжив верхнюю часть головы. Прайса выбило из сапог и швырнуло спиной о кирпичную стену.

Норрис снова поднял свой револьвер. Ему казалось, что он весил тысячу тонн. Сжимая его в обеих руках, он целился в Китона. Умник представлял из себя более ясную цель, чем его напарник. Кроме того, Китон только что убил полицейского, а такое преступление не должно пройти безнаказанным в Касл Рок. Потому что такого в этом городе еще не было никогда. Они все может быть и не святые, но не варвары. Норрис нажал спусковой крючок в тот самый момент, когда Туз приготовился выстрелить снова.

Отдача револьвера отбросила ослабевшего Норриса назад, и пуля, пущенная Тузом, пролетела на том уровне, где секунду назад находилась голова Риджвика. Умника тоже отшвырнуло назад, и он обеими руками схватился за живот. Сквозь пальцы струилась кровь.

Норрис лежал у кирпичной стены рядом с сержантом Прайсом, тяжело дышал и зажимал рукой раненое плечо. «Денек выдался неудачный», подумал он.

Туз снова прицелился в Норриса, но внезапно передумал и, подойдя к Китону, опустился перед ним на корточки. К северу от них взлетело на воздух помещение банка, осыпав улицу дождем гранитных осколков. Туз даже не поднял головы. Он разнял руки Китона, чтобы осмотреть рану. Ему было жаль, что так случилось. Он успел привязаться к старику.

Умник завопил:

— Больно! Боооольно!

Туз не сомневался, что так оно и есть. «Папаша» получил пулю, пущенную из револьвера 45 калибра прямо в живот. Входное отверстие было никак не меньше головки болта. Не стоило переворачивать Китона, чтобы удостовериться: выходное отверстие должно соответствовать размерам кофейной чашки, учитывая, что на выходе пуля выбила из спины «папаши» несколько позвонков, вылетевших оттуда, как леденцы из банки.

— БОООЛЬНО! — выл Китон, и дождь лился прямо в его раскрытый рот.

— Да, — понимающе прошептал Туз и приставил пистолет дулом к виску Китона. — Потерпи, папаша. Сейчас дам тебе болеутоляющего.

Он выстрелил трижды. Тело Умника подпрыгнуло и затихло. Туз поднялся на ноги, намереваясь прикончить проклятого помощника шерифа, если там было, что приканчивать, но в этот момент послышался грохот выстрела и пуля просвистела менее чем в футе у него над головой. Туз оглянулся и увидел еще одного полицейского, стоявшего у выхода из Конторы шерифа на автостоянку. Этот выглядел старше самого Господа Бога. Он целился в Туза одной рукой, а вторую прижимал к груди.

Вторая пуля, посланная Ситом Томасом, вошла в землю у самых ног Туза, забрызгав грязью его башмаки. Старикашка стрелял, как курица лапой, но Туз все же решил, что пора сматывать удочки. В помещение суда было заложено столько динамита, что он должен был взлететь к самой луне, и случится это не позднее чем через пять минут, а он все тут околачивается, дожидаясь пока рак на горе свистнет. Динамит сам позаботится об этих двоих. Пора было встретиться с мистером Гонтом, Туз помчался по улице. Старый помощник шерифа пустил ему вдогонку еще одну пулю, но та улетела в неизвестном направлении. Туз пробежал мимо желтого фургона, даже не подумав им воспользоваться. У Нужных Вещей припаркован «шевроле-селебрити». Удирать на нем гораздо удобнее. Но прежде ему надо разыскать мистера Гонта и получить вознаграждение. Он его вполне заслуживает, и за мистером Гонтом не заржавеет.

Кроме того, ему предстояло найти грабителя-шерифа. — Ты мне тоже за все заплатишь, сволочь поганая, — бормотал Туз, бегом направляясь по Мейн Стрит к магазину Нужные Вещи.

6

Фрэнк Джуэтт стоял на ступеньках, ведущих ко входу в суд, когда наконец увидел того, кого искал. Фрэнк торчал здесь уже довольно давно, и ничто из того, что творилось в Касл Рок, его не трогало. Ни вопли, доносившиеся со стороны Касл Хилл, ни Дэнфорт Китон и престарелый посланник дьявола, сбежавший с лестницы здания суда минут пять назад, ни взрывы, ни грохот выстрелов, доносившихся из-за угла, где располагалась автостоянка Управления шерифа. Фрэнк терпеливо дожидался своего улова. Ему предстояло свести личные счеты со своим старым «добрым другом» Джорджем Нельсоном.

И, слава Богу, вот он наконец! Джордж Нельсон собственной персоной шел вдоль здания суда. Если бы не пистолет, торчавший из-за пояса его джинсов, и не проливной дождь, можно было бы вполне решить, что этот человек отправляется на пикник.

Под дождем вышагивал мистер Джордж. Ублюдок Нельсон, дышащий одним воздухом со всеми правоверными христианами. А какую записку он оставил в кабинете у Фрэнка? А вот такую: «Помни, 2000 долларов не позднее, чем к 19.15, иначе пожалеешь, что родился с членом между ног». Фрэнк взглянул на часы и, удостоверившись, что теперь скорее ближе к восьми, чем к четверти восьмого, решил, что это не имеет ни малейшего значения.

Он поднял принадлежавший Джорджу Нельсону испанский «лама» и прицелился в голову того сукиного сына, благодаря которому начались все его несчастья.

— НЕЛЬСОН! — крикнул ОН. — ДЖОРДЖ НЕЛЬСОН! ПОВЕРНИСЬ И ПОСМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА, СВОЛОЧЬ ПОГАНАЯ!

Джордж Нельсон оглянулся. Рука его потянулась к рукоятке автоматического пистолета, но сразу опустилась, когда он понял, что находится под прицелом. Тогда он подбоченился и, подняв голову, посмотрел в упор на Фрэнка Джуэтта, стоявшего на крыльце здания суда. Дождевые потоки стекали с его волос, подбородка, носа и дула украденного оружия.

— Ты собираешься меня пристрелить? — спросил Джордж Нельсон.

— Ты очень догадлив.

— Пристрелить как собаку, так?

— А почему бы нет? Ты этого вполне заслуживаешь.

К удивлению Фрэнка, Джордж улыбался и кивал.

— Понятно, — спокойно сказал он. — Чего еще можно ожидать от куска дерьма, врывающегося в чужой дом, устраивающего там погром и убивающего ни в чем не повинную птицу? Именно этого я и ожидал. Ну так давай, ничтожество. Стреляй, и дело с концом.

Над головой прогромыхал раскат грома, но Фрэнк его не услышал. Десять минут спустя взорвался банк, но и этот оглушительный грохот не дошел до слуха Фрэнка. Он был слишком занят… боролся с собственным гневом и удивлением. Он удивился, нет, был просто потрясен наглостью этого плешивого ублюдка.

Наконец к Фрэнку вернулся дар речи.

— Да, я убил твою птицу. Нагадил на портрет твоей идиотки мамаши тоже верно. А что сделал ты? Что сделал ты, Джордж, для того, чтобы я теперь потерял работу и право на преподавание на веки вечные? Господи, мне повезет, если я вообще не закончу свою жизнь за тюремной решеткой. — Только теперь до него полностью дошла вся та ужасающая несправедливость, которую над ним совершили. Вести разговор с виновником этой несправедливости, все равно, что поливать соусом протухшее мясо. — Почему ты просто не пришел и не попросил у меня денег, если так в них нуждался? Почему? Мы ведь могли что-нибудь вместе придумать, кретин!

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь, — крикнул в ответ Джордж. — Знаю только, что у тебя достало смелости убить крошечного беззащитного попугая, но не хватает ее, чтобы встретиться со мной в честном поединке.

— Не знаешь?.. Ты не знаешь, о чем я говорю? — Фрэнк даже задохнулся от такого наглого утверждения. Дуло «ламы» дрожало в его руке. Он даже не представлял себе полной ничтожности человека, который стоял теперь у подножья лестницы, просто не мог поверить, что такое возможно. Стоять здесь, одной ногой на мостовой, а второй… практически в вечности, и продолжать издеваться! Лгать в открытую!

— Нет, не знаю. Представления не имею.

Фрэнк был так потрясен, что не нашелся, чем ответить, кроме как старой детской дразнилкой:

— Врешь, врешь — в штаны насрешь.

— Трус! — выкрикнул в ответ Джордж Нельсон в том же духе.

— Хвост поджал — в лес убежал. Убийца длиннохвостых попугаев!

— Шантажист!

— Дебил! Убери свою пушку, придурок! Выходи на честный бой!

Фрэнк усмехнулся, глядя на бывшего друга сверху вниз.

— Честный? И ты говоришь о чести? Что ты о ней знаешь?

Джордж Нельсон поднял вверх руки и продемонстрировал, что в них ничего нет, пошевелив пальцами.

— Больше, чем ты, судя по всему.

Фрэнк открыл рот, чтобы ответить, но не нашелся что, так был потрясен безоружностью бывшего друга.

— Бросай пистолет, — продолжал Джордж Нельсон. — Давай разберемся способом, каким это делают в так любимых тобою вестернах. Выигрывает сильнейший.

Фрэнк задумался. Почему бы нет? Почему бы, в конце концов, нет?

У него ничего не осталось в жизни, и коли так, то хоть доказать своему старому «доброму другу», что ты не трус.

— Ладно, — согласился он и сунул револьвер за пояс брюк. Он протянул руки вперед, прямо над рукоятью упрятанного револьвера, чтобы показать, что в них ничего нет. — По каким правилам стреляемся, Джорджик-Коржик?

Джордж Нельсон усмехнулся.

— Ты спускаешься с лестницы — я поднимаюсь, и как только гром грянет…

— Ладно, — согласился Фрэнк. — Валяй.

Он пошел вниз, Джордж Нельсон стал медленно подниматься.

7

Едва Полли успела увидеть сквозь сплошную завесу дождя зеленый навес Нужных Вещей, как с оглушительным грохотом взлетели на воздух парикмахерская и Похоронное бюро. К небу взметнулся столб огня. Полли увидела парящие в воздухе, словно астероиды в фантастическом фильме, обломки зданий и инстинктивно втянула голову в плечи. И хорошо сделала: останки деревянного кресла с подголовником из нержавеющей стали (N2, за которым всегда работал Генри Гендрон) пробили ветровое стекло ее «тойоты». С отвратительным скрежетом подголовник пролетел через весь салон автомобиля и, расколотив вдребезги заднее стекло, вылетел наружу. Осколки стекла пропали в черном облаке дыма.

«Тойота», оставшись без управления, резко свернула, ударилась о тротуарный бордюр и остановилась как вкопанная у уличного пожарного крана.

Полли осторожно опустила плечи и, часто моргая, уставилась в дыру, образовавшуюся в ветровом стекле. В этот момент она увидела человека, выходящего из Нужных Вещей. Он направился к одной из машин, припаркованных у магазина. В ярком свете полыхающего пламени ей не стоило труда узнать Алана.

— Алан! — закричала Полли что было сил, но он не обернулся. Он двигался как робот, отправляющийся выполнять поставленную задачу.

Полли распахнула дверь, выскочила из машины и бросилась за ним, не переставая выкрикивать его имя. С конца улицы донеслось несколько беспорядочных выстрелов. Алан не обернулся на эти звуки и даже мельком не взглянул туда, где вместо бывшей парикмахерской и Похоронного бюро поднимался к небу столб огня и дыма. Он был, очевидно, сосредоточен на самой серьезной в его жизни проблеме, и Полли поняла, что опоздала. Лилэнд Гонт добрался до Алана. Он все-таки купил что-то в магазине, и теперь, если Полли не успеет добежать до его машины, пока он не уехал выполнять Бог знает какое распоряжение Гонта в счет уплаты, ей не останется никакой надежды. Он уедет… а что случится дальше, тоже может быть известно только Богу. Полли помчалась со всей скоростью, на какую была способна.

8

— Помоги мне, — попросил Норрис и, обняв Ситона Томаса за шею, с трудом поднялся на ноги.

— Мне кажется, я его только ранил, — сказал Сит. — Он сначала побледнел как покойник, а потом краска к лицу вернулась.

— Хорошо. — Плечо у Норриса горело огнем, и боль настойчиво пробиралась в глубь тела, как будто стремясь вцепиться в сердце. — А теперь помоги мне.

— С тобой все будет в порядке, — успокаивал Сит. Он так волновался за Норриса, что, казалось, полностью забыл о собственной боли, которую еще недавно принял за инфаркт. — Вот я тебя сейчас дотащу до Конторы…

— Нет, — прошептал Норрис. — Веди к машине.

— Что?

Норрис повернул голову и посмотрел на Сита глазами, подернутыми дымкой боли.

— Посади меня в машину. Мне надо ехать в Нужные Вещи!

Да. Как только эти слова слетели с губ, все встало на свои места. Именно в Нужных Вещах он купил спиннинг «базун». Именно в том направлении побежал человек, который его только что ранил. Нужные Вещи — это место, с которого все началось; в Нужных Вещах все должно и закончиться.

Взорвалась Галакси, осветив Мейн Стрит ярче прежнего. Игральный автомат Двойной Дракон взлетел в воздух из руин, дважды повернулся вокруг своей оси и грохнулся на мостовую вверх тормашками с оглушительным треском.

— Норрис, ты ранен…

— Еще бы не ранен! — визгливо закричал Риджвик. Кровавая слюна капала с его губ. — Тащи в машину, говорят тебе!

— Норрис, это не слишком умная затея…

— Как раз наоборот, — угрюмо проворчал Норрис. Он отвернулся от Сита и сплюнул кровь. — Это единственно умная затея из всех моих последних. А теперь пошли. Помоги мне.

Сит Томас повел Норриса к патрульному автомобилю N2.

9

Если бы Алан не взглянул в зеркало перед тем, как дать задний ход от магазина, он бы неминуемо задавил Полли, закончив этот злосчастный вечер убийством любимой женщины, переехав ее колесами своего старенького автомобиля. Он не узнал ее, она казалась лишь тенью, женской тенью на фоне огненного зарева на противоположной стороне улицы. Он резко ударил по тормозам, и мгновение спустя она уже барабанила в стекло с той стороны, где он сидел за рулем.

Не обращая на нее никакого внимания, Алан снова стал задним ходом выезжать на улицу. Сегодня вечером у него не было времени на решение городских проблем; свои собственные давили непомерным грузом. Пусть уничтожают друг друга как безмозглые животные, если им так хочется. Он направляется в Микеник Фоллз. Ему нужно из-под земли достать человека, убившего его жену и сына в отмщение за четыре года, проведенные в Шошенке.

Полли схватилась за дверную ручку, и ее протащило вслед за машиной на улицу, заваленную обломками взорванных зданий. Она нажала дверную кнопку, почувствовав, как руки отозвались резкой болью, и дверь распахнулась. Полли прижалась к ней всем телом, продолжая волочить ноги вслед за машиной, пока Алан делал разворот, собираясь ехать вниз по Мейн Стрит.

В приступе горя и ярости он совсем выпустил из виду, что мост взорван и дороги туда больше нет.

— Алан! — кричала Полли. — Алан, остановись!

Он услышал. Услышал, несмотря на шум дождя и раскаты грома, несмотря на завывание ветра и жадный голодный треск пламени. Несмотря на свое собственное полубезумное состояние.

Он повернулся к ней лицом, и Полли вздрогнула, увидев выражение его глаз. Алан был похож на человека, плавающего в удушающем ночном кошмаре.

— Полли? — почти без всякого удивления и как будто издалека спросил он.

— Алан, остановись, ты должен остановиться!

Ей страстно хотелось отпустить дверь машины — руки разрывались от боли, но она боялась, что стоит так поступить, как он тут же уедет и оставит ее одну посреди Мейн Стрит. Нет, она не боялась этого… она была в этом уверена.

— Полли, я должен ехать. Мне очень жаль, что ты сердишься на меня — думаешь, что я в чем-то виноват перед тобой, но у нас еще будет время это обсудить. А сейчас я должен…

— Я больше не сержусь на тебя, Алан. И знаю, что ты ни в чем не виноват. Это ОН виноват. Он хотел нас с тобой поссорить так же, как он поступил со всеми остальными в Касл Рок. Это и было его целью. Ты понимаешь меня, Алан? Ты меня слышишь? А теперь остановись. Выключи, наконец, это идиотский мотор и выслушай меня!

— Я должен ехать, Полли. — Алану казалось, что его собственный голос доносится издалека. Как будто по радио передают или что-нибудь вроде того. — Но я вер…

— Нет, ты не вернешься! — крикнула Полли во всю мощь своих легких. Она неожиданно разозлилась на него — разозлилась на всех алчных, неискренних, трусливых жителей этого города, включая и себя в этот список. — Ты не вернешься, потому что если сейчас уедешь, не останется ничего, к чему можно было бы вернуться.

Взлетела на воздух видеотека. Обломки обрушились на машину Алана, стоявшую посреди улицы. Талантливая правая рука Алана подняла с соседнего сидения банку-игрушку и, как талисман, положила ее на колени.

Взрыв на Полли не произвел никакого впечатления, она смотрела на Алана во все глаза, темные переполненные болью глаза.

— Полли…

— Посмотри! — закричала она и рванула на себе блузку. Потоки дождя сразу с вожделением облизали ее обнаженную грудь, застревая сверкающими каплями в выемке под горлом. — Смотри, я сняла его амулет. Его больше нет. Теперь выброси свой, Алан! Если ты мужчина выброси немедленно.

Ему было трудно понимать ее, он прятался в глубине того кошмара, которым обволок его, словно ядовитым коконом, мистер Гонт… и в неожиданном приливе понимания — словно в мозгу тоже что-то взорвалось — Полли догадалась, что за кошмар гнетет Алана. Конечно, другого быть не может.

— Он рассказал тебе, что случилось с Энни и Тоддом? — тихо и осторожно спросила Полли.

Голова Алана вскинулась как от пощечины, и Полли поняла, что попала в точку.

— Ну да, как же иначе! Это единственная из всех на свете нужных вещей, которая действительно тебе была необходима. Это твой амулет теперь, Алан, и повесил его тебе на шею мистер Гонт.

Она отпустила дверную ручку и сунула обе руки глубоко в машину. Отсвет пожара лег на них. Кожа была темная, цвета кровяной колбасы. Руки распухли снизу доверху, даже локти стали похожи на подушки.

— Внутри моего амулета сидел паук, — тихо стала объяснять Полли. «По гладкой стенке полз паучишка. Пролился дождик и смыл глупышку». Понимаешь, Алан, там был обыкновенный паук, но он стал расти. Он питался моей болью и рос. Вот чем он занимался, прежде чем я убила его и вернула свою боль обратно. Я так хотела избавиться от боли, Алан! Вот чего я хотела, но теперь мне не нужно, чтобы она уходила. Я могу любить тебя и любить жизнь и переносить боль в одно и то же время. Мне даже кажется, боль сделает острее первое и второе, как хорошая оправа делает бриллиант еще прекраснее.

— Полли…

— Конечно, он отравил меня, — продолжала она задумчиво. — И вполне возможно, яд убьет меня, если ничего не предпринять. Но почему бы и нет? Это только справедливо. Тяжело, но справедливо. Я купила этот яд сама вместе с амулетом. За последнюю неделю он продал множество смертельных ядов в своем омерзительном магазине. Эта сволочь действует быстро, ничего не скажешь. «По гладкой стенке полз паучишка…». Вот и в моем амулете был такой. А что в твоем, Алан? Энни и Тодд? Так? Скажи, так?

— Полли, Туз Мерилл убил мою жену! Он убил Тодда! Он…

— Нет! — отчаянно крикнула Полли и стиснула дрожащими ладонями его лицо. — Послушай меня! Постарайся меня понять! Дело не в твоей жене, Алан. Он заставил тебя купить — нет, выкупить — твою застарелую рану. И заставил заплатить двойную цену! Неужели ты этого еще не понял? Понимаешь или нет?

Он смотрел на нее полуоткрыв рот… а потом рот стал медленно закрываться. На лице появилось удивленное выражение.

— Подожди-ка, — сказал он. — Что-то там было не так. Что-то не стыковалось на той пленке, которую он мне оставил… Не могу понять, что именно…

— Можешь, Алан! Что бы ни подсунул тебе этот мерзавец — все ложь. Так же, как лживо было имя на письме, которое он мне прислал.

Впервые за все время Алан ее слушал.

— На каком письме?

— Сейчас это не важно… потом, если это «потом» настанет, я расскажу тебе. Все дело в том, что у него не хватает чувства меры. Всегда, мне кажется, не хватает. Он так плотно набит самовлюбленной гордостью, что странно, как не лопнет. Алан, прошу тебя, попытайся понять: Энни умерла, Тодд умер, и если ты сейчас помчишься разыскивать Туза Мерилла, когда весь город взлетает на воздух…

На плечо Полли легла рука. Предплечье охватило шею и дернуло голову назад. И вот тогда стало видно, что за спиной Полли стоит Туз Мерилл, направляет ей в висок дуло револьвера и, улыбаясь, смотрит на Алана.

— Молись дьяволу, женщина, — сказал Туз, а над головой…

10

…в темном небе прозвучал раскат грома. Фрэнк Джуэтт и его старый «добрый друг» Джордж Нельсон стояли на ступеньках, ведущих в суд, и смотрели друг на друга, как два очкастых боевых петуха. Они стояли уже не менее пяти минут, чувствуя, как нервы натягиваются, будто струны у скрипки, настраиваемой на самую высокую октаву.

— Так, — сказал наконец Фрэнк и схватился за рукоятку пистолета, торчавшую из-за пояса.

— Так, — эхом отозвался Джордж Нельсон и схватился за свой пистолет.

Они выхватили оружие с одинаковыми кривыми усмешками на лицах, усмешками, которые заменяли самый громкий и самый боевой клич. Пальцы нажали на спусковые крючки. Оба выстрела прозвучали настолько одновременно, что слились в один. Сопровождаемые яркой вспышкой навстречу друг другу вылетели две пули… и столкнувшись, отскочили рикошетом в обратном направлении, но при этом, слегка изменив в результате столкновения траекторию полета, не попали в цель, близкую и ясную.

Фрэнк Джуэтт лишь почувствовал, как у левого виска прошелестел ветерок.

Джорджа Нельсона слегка царапнуло с правой стороны шеи. Не веря своим глазам, они смотрели друг на друга сквозь струйки дыма, поднимавшиеся от дул пистолетов.

— Ну?! — сказал Джордж Нельсон.

— Что ну? — поинтересовался Фрэнк Джуэтт. Озлобленные гримасы на их лицах постепенно превращались в некое подобие растерянной человеческой улыбки. Джордж Нельсон сделал нерешительный шаг навстречу Фрэнку. Фрэнк так же нерешительно шагнул к Джорджу. Еще минута, и они очутились бы в объятиях друг друга и ссора канула бы в Лету благодаря удивительным по своим результатам выстрелам… но в этот самый момент взлетел на воздух муниципалитет с таким грохотом, который, казалось, наметил своей целью расколоть весь мир надвое и стереть с лица земли обоих неудачливых дуэлянтов на том самом месте, где они только что стояли.

11

Все предыдущие взрывы показались пустячными по сравнению с последним. Туз с Умником заложили в здание муниципалитета сорок шашек динамита, разделив их на две группы по двадцать в каждой. Одна из бомб была оставлена на кресле верховного судьи в зале судебных заседаний. Умник настоял, чтобы вторую пристроить на столе Аманды Вильямс в помещении Городской управы.

— Женщинам не место в политике, — философским тоном поучал он Туза.

Взрыв был грандиозен, и на какое-то мгновение все окна в самом высоком здании города осветились неправдоподобным и неестественным кроваво-лиловым цветом. Тут же из всех дверей, окон, вентиляционных решеток, словно жадные, беспощадные, гигантские руки, потянулись языки пламени. Крыша поднялась в воздух, подброшенная силой огня, похожая на причудливый инопланетный корабль, и рассыпалась на сотни тысяч мелких обломков.

В следующий момент разлетелось во все стороны и само здание, засыпав Мейн Стрит такой горой битого кирпича и осколков стекла, в которой могло бы выжить существо не более таракана. Погибло в результате взрыва девятнадцать человек, мужчин и женщин, пятеро из которых, корреспонденты, прибыли в пекло трагедии для того, чтобы впоследствии дать правдивое сообщение из эпицентра событий, но оказались сами их жертвами.

Автомобили полиции штата и телевизионные фургоны взлетели в воздух в разных направлениях, словно детские воздушные шарики. Желтый фургон, отданный мистером Гонтом в распоряжение Туза и Умника, кружил по воздуху в девяти футах от мостовой Мейн Стрит, крутя колесами, хлопая дверями, словно крыльями, и рассыпая через заднюю дверь весь оставшийся запас инструментов и запалов. Горячей взрывной волной его несло влево, и опустился он, пробив крышу, в помещение Страховой компании Дости, расшвыряв пишущие машинки и шкафы с архивными папками.

Земля содрогнулась, как во время землетрясения. Окна всех жилых домов Касл Рок плевались осколками разбитых стекол. Флюгера, до сих пор упорно указывавшие на северо-восток, повинуясь грозовому ветру, который к этому времени стал постепенно ослабевать, как будто растерявшись от вторжения иных, более мощных сил стихии, теперь крутились вокруг своей оси словно обезумев. Несколько флюгеров слетели со шпилей и унеслись в разных направлениях. На следующий день один из них найдут засевшим глубоко в двери баптистской церкви, словно стрела, пущенная меткой рукой индейца.

На Касл Авеню, где перевес сил в битве уже склонялся на сторону католиков, бой прекратился как по мановению волшебной палочки. Генри Пейтон стоял у своего патрульного автомобиля, держа пистолет в бессильно опущенной руке, и смотрел на зарево пожара, полыхавшее на юге. Кровь струилась по его щекам, как слезы. Пришедший в себя преподобный Роуз сидел на земле, смотрел в том же направлении и все более убеждался, что приближается конец света. Отец Брайам, шатаясь словно пьяный, наклонялся над Пароходом Вилли. Нос его был свернут влево, а рот превратился в кровавое месиво. Он намеревался наподдать ногой голову преподобного Роуза, как футбольный мяч, но вместо этого почему-то помог ему подняться на ноги.

В Касл Вью на ступенях гончарной мастерской сидел Энди Клаттербак и баюкал на руках тело своей погибшей жены. Он не слышал и не видел ничего. Два года отделяло его от того момента, когда он в пьяном виде свалился зимой в Касл Лейк и только чудом остался жив, а теперь он подошел к концу самого трагического дня своей жизни.

На улице Деллз Лейн, в спальне своего дома, в платяном шкафу, висела Сэлли Рэтклифф. По платью ее ползали маленькие насекомые. Узнав о том, что случилось с Лестером Праттом, и сочтя себя виновной в его гибели, она повесилась на поясе махрового купального халата. Правая рука ее лежала в кармане платья и сжимала небольшой кусочек деревяшки. Деревяшка была черна от старости и изъедена червями. Древесная вошь, которой она была заражена, выползала из всех многочисленных отверстий и путешествовала по телу Сэлли в поисках более надежного пристанища. Добравшись до подола платья, насекомые отправились дальше, воспользовавшись болтающимися ногами Сэлли.

По воздуху со свистом носились обломки кирпичей, превращая разрушенные до основания здания города в снесенные в результате артиллерийского обстрела заграждения. Останки некоторых домов походили на терки для сыра, от остальных осталось одно воспоминание.

Ночь рычала словно лев, раненный отравленной стрелой, пронзившей ему горло.

12

Сит Томас, сидевший за рулем патрульного автомобиля, которым его заставил воспользоваться Норрис Риджвик, почувствовал, как задние колеса машины приподняло от земли будто чьей-то гигантской рукой. Минуту спустя на машину обрушился град кирпичных обломков. Один или два пробили багажник, еще один проломил крышу. Другой шлепнулся на капот, рассыпался в кроваво- красную пыль и засыпал ею ветровое стекло.

— Господи, Норрис, весь город взлетает на воздух, — дрожащим голосом воскликнул Сит.

— Не обращай внимания, веди машину, — приказал Норрис. — Он чувствовал себя так, как будто горел в огне. Крупные капли пота выступили на воспаленном лице. Он предполагал, что ранен Тузом не смертельно, что оба раза только задет, но все же что-то было не так. Слабость охватывала весь организм, разъедая плоть, в глазах двоилось, и он постепенно видел все хуже. Всеми силами Норрис старался не потерять сознания. По мере того как жар нарастал, ему все настоятельнее казалось, что он необходим Алану и что если достанет сил и отваги, он сможет хотя бы частично исправить то, что натворил, чему явился причиной, порезав шины на автомобиле Хью.

Он разглядел впереди небольшую группу людей, столпившуюся у зеленого навеса Нужных Вещей. Столб огня, подымавшийся с того места, где недавно возвышалось здание муниципалитета, освещал этих людей, словно прожектора актеров на театральной сцене. Он увидел машину Алана и его самого, выбиравшегося из-за руля. Лицом к нему, оказавшемуся спиной к машине, в которой ехали Сит и Норрис, стоял человек с пистолетом. Этот человек прикрывался телом женщины, словно щитом. Женщину Норрис не узнавал, но на мужчине, державшем ее заложницей, была надета разорванная в клочья футболка с надписью Харли-Дэвидсон. Это тот самый человек, который стрелял в Норриса, тот самый, что выбил мозги Умника Китона, прикончив его, раненого. У Норриса не было сомнений, что этот человек никто иной, как городской притча во языцех — неисправимый хулиган Туз Мерилл.

— Господи Иисусе, Норрис! — воскликнул Сит. — Да ведь это Алан! Что там происходит?

«Кто бы ни был этот парень, он не слышит, как мы подъезжаем, думал Норрис. — В таком грохоте это просто немыслимо. Если Алан не повернется, не выдаст их приближения…». Служебный револьвер Норриса лежал у него на коленях. Он опустил стекло со своей стороны и выставил револьвер дулом вперед. Неужели он всегда был такой тяжеленный? Нет, не может быть. Теперь, кажется, стал вдвое тяжелее.

— Езжай медленно, Сит… так медленно, как только возможно. А когда я наступлю тебе на ногу, сразу останавливайся. Немедленно, понял? Не раздумывая ни секунды.

— Наступишь на ногу? — переспросил Сит. — Что значит наступишь?..

— Заткнись, Сит, прошу тебя, — утомленным голосом попросил Норрис. — Просто сделай, как я прошу.

Норрис повернулся и, высунувшись из окна по плечи, схватился за перекладину, на которой крепились на крыше мигалки. Медленно, прилагая все усилия, он подтянулся и сел на окно. Плечо разрывалось от боли, и свежая кровь пропитала сорочку насквозь. Теперь они находились не более чем в тридцати ярдах от тех троих, что стояли у магазина, и, опираясь на крышу машины, Норрис смог прицелиться прямо в того человека, который держал женщину. Но стрелять он не решался, пока, во всяком случае, потому что даже с такого расстояния мог попасть в женщину вместо того, кто был ему нужен. Но если кто-нибудь из них пошевелится…

Они приблизились настолько, насколько возможно, чтобы при этом остаться незамеченными. Тогда Норрис наступил на ногу Ситу. Сит аккуратно, стараясь не дергать, затормозил посреди заваленной обломками улицы.

«Шевельнитесь, — молил в душе Норрис, — ну кто-нибудь из вас, шевельнитесь. Мне все равно кто, и совсем чуть-чуть, но прошу вас, сделайте это».

Он не заметил, как отворилась дверь Нужных Вещей; все его внимание было сосредоточено на человеке с пистолетом и женщине. Не видел он и того, как из магазина вышел мистер Лилэнд Гонт и остановился под зеленым навесом.

13

— Там были мои бабки, скотина! — кричал на Алана Туз Мерилл. — И если ты хочешь Заполучить обратно эту суку со всеми ее причиндалами, говори где деньги.

Алан вышел из машины.

— Туз, я представления не имею, о чем идет речь.

— Врешь, — вопил Туз. — Прекрасно знаешь! Деньги Папаши. В консервных банках. Если хочешь вернуть девку, отвечай, куда их дел. Предложение остается в силе ненадолго, ты, кобель паршивый.

Углом глаза Алан все же заметил движение позади них по Мейн Стрит. Он решил, что это патрульный автомобиль окружной полиции, но не отваживался разглядывать внимательнее. Если Туз поймет, что он в ловушке, — он убьет Полли не задумываясь. И сделает это в мгновение ока.

Поэтому он сосредоточил взгляд на ее лице. Темные глаза Полли были наполнены болью, но страха в них не было.

Алан почувствовал, как к нему возвращается способность здраво мыслить. Чудная вещь — здравомыслие. Когда оно тебя покидает, то проходит это незаметно. Ты не ощущаешь его исчезновения. Зато громко приветствуешь его возвращение, как будто внутри тебя снова поселилась птица, свившая в душе гнездо и распевавшая там не по указу свыше, а по собственному выбору.

— Он допустил ошибку, — тихо сказал Алан, обращаясь к Полли. Гонт допустил ошибку в своем видеофильме.

— Что ты там за дребедень несешь! — завопил Туз. Он плотнее прижал дуло пистолета к виску Полли.

Из всех троих только Алан заметил, как открылась дверь Нужных Вещей, и заметил лишь потому, что упрямо отводил взгляд от приближающегося патрульного автомобиля. Только Алан увидел — каким-то невероятным боковым зрением — высокую фигуру, стоявшую на пороге магазина и одетую не в спортивного покроя пиджак и не в смокинг, а в черную суконную куртку.

Походную куртку.

В одной руке мистер Гонт держал старомодный саквояж, такой, с какими в прошлом разъезжали по стране коммивояжеры с образчиками товаров. Саквояж был сделан из шкуры гиены и не был пуст. Напротив, его раздутые бока выпирали из-под длинных пальцев мистера Гонта, сжимавших ручку. А изнутри саквояжа, словно отдаленное завывание ветра или привидений, похожее на то, какое слышится в туго натянутых проводах высокого напряжения, доносились слабые крики и всхлипы. Алану казалось, что он слышит эти звуки не ушами, а сердцем и разумом.

Гонт стоял под навесом магазина и видел как приближавшийся патрульный, автомобиль, так и сцену из спектакля с тремя исполнителями. В глазах его постепенно зарождалось азартное возбуждение игрока… а может быть даже и беспокойство.

Алан подумал: «Он тоже не знает, что я его вижу, почти наверняка не знает. Прошу тебя, Господи, пусть это будет так».

14

Алан не ответил Тузу. Сжимая в руках банку-игрушку, он смотрел на Полли. Туз не обращал на банку никакого внимания, скорее всего именно потому, что Алан никоим образом не пытался ее спрятать.

— Энни в тот день не пристегнула ремень, — говорил он Полли. Кажется, я уже тебе об этом рассказывал.

— Я… я не помню, Алан.

За спиной Туза, прилагая к тому все усилия, из окна патрульного автомобиля выбирался Норрис.

— Поэтому она и вылетела через ветровое стекло.

(«Еще минута, — думал он, — и мне придется броситься на кого-нибудь из них. Но на кого? На Туза или на Гонта? И каким образом?»)

Вот это меня всегда мучило: почему она не пристегнулась? Она делала это всегда чисто машинально, не задумываясь, настолько глубока была привычка, а в тот день изменила ей.

— Даю тебе последний шанс, легавый, — завопил Туз. — Или я получаю свои деньги, или твою телку. Выбирай.

Алан продолжал, как будто даже не слышал его крика.

— Но на видеопленке ремень был пристегнут. — Алан произнес эту фразу и вдруг сразу все понял. Понимание вспыхнуло в самой сердцевине мозга и засияло яркой серебристой звездой. — Ремень был пристегнут… а вы обосрались, мистер ГОНТ!

Алан скользнул к высокой фигуре, стоящей в восьми футах от него под зеленым навесом. Он сделал один огромный шаг, разделявший его и новоявленного коммерсанта Касл Рок, и прежде чем Гонт успел что-либо предпринять, прежде, чем даже распахнувшиеся от неожиданности глаза успели моргнуть, он сдернул крышку с банки, с последней дразнилки Тодда, той самой, которую вопреки желанию Алана разрешила мальчику купить Энни, сказав, что детство бывает лишь один раз в жизни.

Змея вылетела, выскочила, выпрыгнула из своей темницы и на этот раз не в шутку. На этот раз по-настоящему.

Змея оставалась настоящей всего несколько секунд, и Алан так никогда и не узнал, заметил ли это кто-нибудь, кроме него самого… и мистера Гонта. В том, что заметил Гонт, он был уверен на все сто процентов. Змея была длинная, намного длиннее той бумажной, которую он выпускал на свободу неделю назад, припарковав машину на автостоянке у здания муниципалитета после долгой изнурительной поездки в Портленд. Кожа змеи блестела и переливалась красными и черными чешуйками, сверкавшими словно бриллианты.

Челюсти змеи разомкнулись, коснувшись плеча Лилэнда Гонта, одетого в походную куртку, и обнажили хромированные клыки, блеснувшие так ярко, что Алан невольно сощурился. Смертельно-опасная треугольная головка качнулась назад и снова кинулась на мистера Гонта, на этот раз нацеливаясь ему в шею. Гонт перехватил змеиную голову у основания, но прежде… чем он это сделал, змея успела впиться зубами в его плоть, и не один раз, а несколько. Треугольная головка змеи прыгала вверх и вниз.

Гонт вскрикнул — то ли от боли, то ли от ужаса, а скорее всего от того и другого вместе, как показалось Алану, — и бросил чемодан, чтобы схватить змею обеими руками. Алан, поняв его намерение, мотнулся вперед, но Гонту все же удалось вырвать змею у него из рук и бросить оземь к своим обутым в тяжелые походные башмаки ногам. Приземлившись, змея снова обрела свой прежний безобидный облик — дешевая забава, кусок пружины длиной в пять футов, обернутый в зеленую хлопчатобумажную ткань: игрушка, которая могла порадовать только такого жизнерадостного ребенка, как Тодд, и произведение, которое мог оценить по достоинству только такой человек… или вернее, такое существо, как Лилэнд Гонт.

Из трех пар ранок на шее Гонта капала кровь. Он рассеянно вытер шею своими странными длиннопалыми руками, нагнулся было за чемоданом… и застыл. В такой позе — длинные ноги расставлены на ширину плеч, туловище согнуто, рука вытянута — он походил на подъемный кран. Но то, к чему он тянулся, уже исчезло. Саквояж из кожи гиены с раздутыми от переполненности боками надежно устроился между ног Алана. Он перехватил его в тот момент, пока мистер Гонт был занят борьбой со змеей, и сделал это со свойственной ему быстротой и ловкостью.

Ошибиться в том, какое выражение появилось на лице Гонта, было невозможно: ярость, ненависть и несказанное удивление исказили черты его лица. Верхняя губа искривилась и растянулась, обнажив желтые зубы. Но теперь они выпрямились и заострились, как будто приготовились броситься в атаку. Он протянул руки ладонями вверх и прошипел:

— Отдай — это мое!

Алан не знал о том, что Лилэнд Гонт заверил большинство жителей Касл Рок, от Святоши Хью до Заики Додда, в своей полной незаинтересованности в человеческих душах — ничтожных, сморщенных, униженных, какими они на самом деле и были. Если бы Алан это знал, он рассмеялся бы Гонту в лицо и сказал, что ложь — основное правило его коммерции. Зато он прекрасно знал, нисколько не сомневался в том, что находится в этом саквояже — воет, как провода на ветру, и тяжело дышит, как старик на своем ложе в страхе перед лицом смерти. О, он знал это наверняка.

Губы мистера Гонта раздвинулись еще шире, на этот раз в презрительной усмешке. Его жуткие руки все дальше вытягивались в сторону Алана.

— Предупреждаю тебя, шериф, со мной шутки плохи. Это мой чемодан, говорю тебе!

— Сомневаюсь, мистер Гонт. У меня такое чувство, что вы присвоили чужую собственность. Считаю, вам лучше…

Туз с открытым ртом и расширенными от ужаса глазами наблюдал, как Гонт превращался из респектабельного бизнесмена в невиданного монстра. Рука, сжимавшая горло Полли, на мгновение ослабла, и Полли не преминула воспользоваться случаем. Она повернула голову и впилась зубами в запястье Туза. Тот инстинктивно отшвырнул ее, и Полли упала, растянувшись во всю длину. Туз тут же направил на нее дуло пистолета.

— Сука! — взвыл он.

15

— Ну, слава Богу, — с облегчением пробормотал Норрис Риджвик. Он все это время держал револьвер в вытянутой руке, опираясь на подставку мигалки. Теперь он затаил дыхание, прикусил нижнюю губу и спустил курок. Мерилл неожиданно согнулся и повалился всем телом на лежавшую на асфальте женщину — это, конечно, была Полли Чалмерс, как Норрис сразу не догадался? — а затылочная часть его головы отделилась, будто отрезанная ножом, и разлетелась кровавыми ошметками в разные стороны.

И тогда Норрис почувствовал невероятную слабость. Но к слабости этой примешивалось полное и глубокое удовлетворение.

16

Кончина Туза Мерилла оказалась вне поля зрения Алана. Не обратил на нее внимания и Лилэнд Гонт. Они смотрели друг на друга: Гонт на тротуаре, Алан у своей машины с тяжело вздыхающим саквояжем между ног.

Гонт тоже сделал глубокий вздох и закрыл глаза. По лицу его скользнуло нечто вроде мерцающей тени, и когда он снова открыл глаза, образ Лилэнда Гонта, который одурачил такое множество жителей Касл Рок, вернулся — обаятельный, интеллигентный, цивилизованный мистер Гонт. Взглянув на игрушечную змею, валявшуюся у его ног, он с гримасой отвращения отшвырнул ее носком ботинка в сточную канаву. Затем снова посмотрел на Алана и поднял руку.

— Прошу вас, шериф, не будем спорить. Час поздний, и я устал. Вы хотите, чтобы я покинул город. Не возражаю. Сам, как видите, собрался уезжать. Я уеду, заверяю вас, но не прежде, чем получу то, что по праву мое. Мое, шериф, можете не сомневаться.

— А я все же сильно сомневаюсь. Более того, не верю вам ни на грош, друг мой.

Гонт смотрел на Алана с нетерпением и плохо скрытым раздражением.

— Саквояж и его содержимое принадлежат мне! Неужели вам не известны правила свободной торговли? Вы что, простите, коммунист, шериф? Я заплатил за все и каждую вещь в отдельности из тех, что находятся в этом саквояже. Я приобрел их в результате честных сделок. Если вам требуется вознаграждение, подарок, процент от сделки, взятка — назовите, как хотите, — я готов заплатить. Такой разговор мне понятен. Но вы при этом должны учитывать, что тут дело коммерческого, а не юридического плана…

— Вы обманывали! — крикнула Полли. — Вы всех заморочили! Вы всем лгали!

Гонт выстрелил в нее усталым взглядом и снова посмотрел на Алана.

— Вам-то известно, что это не так. Я вел дело так, как веду его всегда. Я показываю всем и каждому то, что собираюсь продавать… и никого не уговариваю, даю возможность решить самостоятельно. Так что… прошу вас…

— И все-таки я, пожалуй, оставлю этот саквояж себе, — небрежно ответил Алан. Легкая улыбка, тонкая и колкая, как ледок, покрывающий лужи в конце ноября, тронула его губы. — Назовем это вещественным доказательством или уликой, как будет угодно.

— Боюсь, вам не удастся это сделать, — сказал Гонт и сошел с тротуара на мостовую. В глазах его загорелись две крошечные ярко-красные точки. — Вы скорее умрете, чем получите мое имущество. В том случае, конечно, если я сам не пожелаю его отдать. А я не желаю. Он шел навстречу Алану и красные угольки в его глазах разгорались все ярче. По пути он оставил след на желеобразной луже из мозга Туза Мерилла, растекшейся на мостовой.

Алан почувствовал, как кишки его сами собой решили свернуться в тугой клубок, но не сдвинулся с места. Неожиданно для самого себя, побуждаемый инстинктом, которого понять был не в силах, он протянул руки к зажженной левой передней фаре и, сложив их перед ней, изобразил птицу. Птица замахала крыльями.

«Вот и снова воробьи полетели, мистер Гонт», — подумал он. Огромная птица-тень, скорее ястреб, чем воробей, невероятно реальная, пролетела к окну вдоль удивительно нереального фасада Нужных Вещей. Гонт заметил птицу краем глаза, метнулся было к ней, но замер и вернулся обратно.

— Уходите из этого города, друг мой, — посоветовал Алан. Изменив положение рук, он изобразил огромную собаку, похожую на сенбернара, которая, высунув язык, пробежала в свете передних фар по фасаду ателье «Шейте сами». И где-то поблизости — намеренно или по случайному совпадению — залаяла настоящая собака. Тоже большая, судя по голосу.

Гонт повернул голову в направлении лая. На лице его теперь был явно заметен испуг и растерянность.

— Считайте, что вам повезло, раз отпускаю, — продолжал Алан. — Но какие обвинения, честно говоря, я могу вам предъявить? Кража душ может быть записана в своде законов, по которым живут отец Брайам и преподобный Роуз, но в моем своде такого закона, к несчастью, нет. И все же настоятельно рекомендую вам убраться подобру-поздорову.

— Отдай мой саквояж!

Алан смотрел на него, стараясь изобразить удивление и презрение, но сердце тяжело колотилось в груди и очень мешало благим намерениям.

— Неужели вы еще не поняли? Так постарайтесь. Вы проиграли. И теперь свободны. Неужели забыли, как свободой распоряжаются?

Гонт еще несколько секунд смотрел на Алана, а потом склонил голову.

— Я так и знал, что от тебя надо держаться подальше. — Казалось, он разговаривает сам с собой. — Так ведь и знал. Уверен был. Ладно. Твоя взяла. — Он уже начал поворачиваться, и Алан слегка расслабился. — Я ухожу…

Он обернулся так мгновенно и так гибко, сам похожий на змею, что даже Алан показался бы по сравнению с ним черепахой. Лицо снова исказилось: человеческий облик покинул его полностью. Теперь это был демон с заострившимися скулами, глубоко запавшими щеками и глазами, горевшими кроваво-красным огнем.

— …НО НЕ БЕЗ МОЕГО ИМУЩЕСТВА! — визгливо крикнул он и бросился к саквояжу.

Где-то — совсем рядом или с расстояния в тысячу миль — раздался голос Полли:

— Берегись, Алан!

Но времени поберечься уже не оставалось. Демон, смердящий серой и подпаленной кожей, навис над ним всем телом. Либо действовать — либо умереть.

Алан пропустил кисть правой руки под запястье левой, схватившись за тонкую эластичную петлю, выглядывавшую из-под ремешка для часов. Внутренний голос подсказывал, что ничего не выйдет, никакое чудо не поможет и не спасет, так как механизм фокуса со Складным Букетом отработал свое… Большой палец правой руки зацепил петлю. Крошечный пакетик выскочил из-под ремешка. Алан выбросил вперед руку, потянув за петлю так, как он делал это раньше.

— АБРАКАДАБРА, ЛЖИВАЯ СКОТИНА! — воскликнул он, и в руке его внезапно расцвел не букет из поблекшей папиросной бумаги, а огромный букет сверкающих разноцветных огней, осветивших Мейн Стрит сказочным мерцающим светом. Алан понимал, что разнообразие красок — лишь видимое, как пестрота радуги после пролившегося дождя — лишь обман зрения. Он почувствовал, как по жилам вытянутой с волшебным букетом руки заструилась горячая кровь, и душа вспыхнула восторгом. Победа! Это победа!

Гонт застонал от боли, гнева и страха, но не отступил. Вероятно, все произошло именно так, как подозревал Алан: Гонт просто-напросто забыл, что в чудеса можно играть, как играют дети, — с давних пор он относился к ним чересчур серьезно. Он попытался просунуть руку сквозь сияющий множеством огней букет, зажатый в кулаке Алана, и уже, нагнувшись, почти дотронулся до ручки саквояжа…

Вдруг откуда ни возьмись появилась нога, обутая в домашний шлепанец, и эта нога — она принадлежала Полли — наступила на руку Гонта.

— А ну, брось немедленно! — закричала она. Гонт поднял голову и хищно оскалил зубы, глядя на Полли… в этот момент Алан ткнул светящимся, мерцающим букетом в лицо Гонта. Тот отшатнулся, схватившись за лицо руками и взвыв от боли и ужаса. В волосах его заплясали голубые искры, и секунду спустя седая, всегда столь тщательно причесанная, шевелюра встала дыбом, занявшись голубым пламенем. Длинные бледные пальцы сделали еще одну попытку схватиться за ручку саквояжа, но на этот раз их перехватил Алан.

— Последний раз предупреждаю: проваливай отсюда! — сказал он и не узнают собственного голоса. Голос прозвучал уверено, громко и властно. Он понимал, что не в силах справиться с этим чудовищным существом физически, так как одна рука у него занята букетом, загораживая, словно щитом, лицо монстра, но он может заставить его убраться… любым известным ему способом. Алан чувствовал, что настал его час приказывать, что сегодня он всевластен… если только отважится эту власть использовать. Если он не сдаст позиции и не предаст самого себя.

— Еще раз повторяю — ты уйдешь отсюда без своего саквояжа.

— Они без меня умрут! — простонало чудовище в образе Гонта. Теперь руки его бессильно повисли между ног чуть не до земли. Длинные когти скребли обломки и осколки, засыпавшие улицу. — Каждый из них умрет без меня, как растение в пустыне без воды. Ты этого хочешь? Этого?

Полли теперь стояла рядом с Аланом, плечо к плечу.

— Да, — сказала она. — Пусть лучше они умрут здесь, если так суждено, чем будут жить той жизнью, на которую обречешь их ты. Они мы — наделали много глупостей, но расплата за них чересчур велика.

Чудовище-Гонт зашипело и нацелило на них свои острые когти.

Алан схватил саквояж и стал медленно отступать на мостовую вместе с Полли, шаг в шаг. Он поднял букет огней так, что он ярким светом озарил Гонта и его «такер-талисман». Потом глубоко вздохнул, набрав в легкие столько воздуха, сколько они, вероятно, никогда раньше не вмещали, и когда заговорил, голос взвыл сиреной.

— ПРОПАДИ ПРОПАДОМ, ДЬЯВОЛ, ТЕБЕ НЕ МЕСТО В ЭТОМ ГОРОДЕ!

Чудовище-Гонт издало такой вопль, как будто его ошпарили кипятком. Зеленый навес над магазином охватило пламя, загорелось и помещение внутри магазина, лопнула витрина и рассыпалась сверкающими бриллиантами. От букета в руках Алана стали разлетаться в разные стороны искры: синие, красные, зеленые, оранжевые. На короткое мгновение в его кулаке задержалась одна яркая, мерцающая звездочка.

Издав громкий хлопок, раскрылся сам собой саквояж из кожи гиены, и выпущенные из темницы верещащие голоса поднялись в воздух паром, невидимым глазу, но все присутствовавшие — Алан, Полли, Норрис Риджвик и Ситон Томас — почувствовали на своих лицах дыхание этого говорящего облака.

Жгучая боль от выпущенного пауком яда, мучившая Полли все это время, сразу исчезла.

Жар, постепенно и неуклонно подбиравшийся к сердцу Норриса, отступил и рассеялся.

По всему Касл Рок установилась внезапная тишина, смолкли выстрелы и боевые кличи. Люди смотрели друг на друга удивленно, как будто очнувшись от страшного, долгого сна. И дождь прекратился.

17

Существо, бывшее некогда Лилэндом Гонтом, с визгом, лягушачьими скачками устремилось по тротуару к «такеру». Распахнув рывком дверь, оно забралось в машину и прыгнуло за руль. Мотор, ожив, заурчал. Звук этот не походил ни на один, который мог быть воспроизведен обыкновенным автомобилем. Из выхлопной трубы вылетела длинная струя пламени. Зажглись задние огни, скорее злобные глаза, глаза проказливого и жестокого чертенка.

Полли Чалмерс вскрикнула и уткнулась лицом в плечо Алана, но Алан не мог отвести взгляда от этого жуткого зрелища, как будто приговоренный запомнить его навсегда, увековечить в памяти на всю оставшуюся жизнь все, до единой детали: змею из банки-дразнилки, ставшую на время реальной, живой Складной Букет, превратившийся в сноп разноцветных огней, обладающий силой и властью, и то, недоступное человеческому разуму, что происходило теперь на его глазах.

Вспыхнули три передние фары. «Такер» дал задний ход на мостовую, расплавляя шинами асфальт и превращая его в горячую жижу. Разворачиваясь, чудовищный автомобиль издал душераздирающий вопль и, хотя не задел машину Алана, отбросил ее назад на несколько футов неведомой силой. Передняя часть «талисмана» засветилась молочно-белым туманным излучением, и внутри этого излучения машина стала приобретать иную форму, иные очертания.

Она взвизгнула и помчалась в сторону к полыхающему столбу пламени и черного дыма, где столь недавно находилось здание муниципалитета, и дальше сквозь свалку из искореженных до неузнаваемости машин и телевизионных фургонов, и еще дальше, к Касл Стрим, через которую уже не было моста. Рычал, словно безумный, мотор «талисмана», шептали, вздыхали и бормотали в воздухе выпущенные на волю души, а молочно-белый туман, сопровождавший «талисман», заструился назад, скрывая машину из виду.

На какую-то долю секунды из окна показалось лицо чудовища-Гонта, обернувшегося, видимо, для того, чтобы запечатлеть навеки образ своего губителя, Алана Пэнгборна, взглядом красных, ромбовидных глаз, и рот его широко распахнулся, издав звериный, прощальный рык. «Такер» помчался дальше.

Он быстро набирал скорость, несясь вниз по улице в сторону моста, и так же быстро менял свой внешний вид. Машина таяла, растворялась. Крыша отодвигалась назад, блестящие хромированные круги на колесах превращались в спицы, а сами колеса становились тоньше и выше. Некое живое существо выползало из передней решетки «такера». Это существо приобретало очертания лошади, вороного жеребца, с глазами такими же красными, как у мистера Гонта, телом, окутанным все тем же молочно-белым туманом, и копытами, высекающими искры из асфальта, оставляя в местах прикосновения глубокие, дымящиеся следы.

«Такер-талисман» превратился в открытую колесницу, а на высоких козлах сидел и правил горбун-карлик. Сапоги карлика упирались подошвами в крылья экипажа, и загнутые носы этих сапог горели, как свечи.

Но это еще не все. Пока колесница мчалась к оконечности Мейн Стрит, у нее начали раздуваться бока, деревянная крыша со свисающими карнизами тоже как бы материализовалась из туманной пелены. Спицы колес засветились неземным огнем, так же, как и копыта вороного, и вот колесница оторвалась от земли. «Талисман» превратился в колесницу, а колесница — в некое подобие фельдшерского фургона, какие бороздили страну сотни лет назад. На борту этого фургона возникла надпись, которую Алан, напрягая зрение, успел прочитать:

Уже в пятнадцати футах над уровнем земли фургон поднимался все выше, пролетев сквозь столб пламени, объявший развалины здания муниципалитета. Копыта вороного отталкивались он невидимой в небе дороги, по-прежнему выбивая оранжево-синие искры. Кажущийся на такой высоте маленьким коробком, фургон пролетел над Касл Стрит, в бушующих водах которого скелетом динозавра покоился взорванный мост.

Затем Мейн Стрит окутало облако черного дыма от догорающих останков муниципалитета, и когда дым этот рассеялся, Лилэнда Гонта и его дьявольской колесницы след простыл.

18

Алан проводил Полли к патрульному автомобилю, на котором приехали Норрис Риджвик с Ситоном Томасом.

Норрис все еще сидел на окне и держался за подставку мигалки. Он так ослабел, что не в силах был спуститься обратно в салон машины.

Алан обхватил Норриса вокруг живота (эту часть тела и животом-то назвать было затруднительно, настолько тщедушен был его хозяин) и помог ему выбраться.

— Норрис?

— Что, Алан?

— Ты теперь можешь переодеваться в конторе когда и сколько захочешь.

Норрис, казалось, его не слышал.

Алан почувствовал под руками, обнимавшими первого помощника, липкую кровь, сочившуюся из-под блузы.

— Ты тяжело ранен?

— Не слишком. Во всяком случае, мне так кажется. Но это… — он протянул руку в сторону к центру города, над руинами которого полыхал пожар и поднимались столбы черного дыма.

— Все это — моя вина.

— Ты не прав, — вмешалась Полли.

— Тебе этого не понять. — Лицо Норриса осунулось от горя и тяжкого чувства вины. — Это я порезал шины Святоши Хью! С меня все началось!

— Да, — сказала Полли, — ты, конечно, это сделал. И тебе придется жить дальше с этими воспоминаниями. Так же, как мне не забыть, что виновницей смерти Туза Мерилла оказалась я. — Она указала в том направлении, где католики и баптисты разбредались кто куда, провожаемые взглядами обезумевших от бессмысленности своих усилий полицейских. Некоторые из воинственных верующих брели поодиночке, кое-кто — группами. Отец Брайам поддерживал за плечи своего злейшего врага, преподобного Роуза, Нэн Робертс обнимала за талию Генри Пейтона. — Но кто сподобил их всех на это, Норрис? Кто послал на смерть Нетти и Вильму? И всех остальных? Если все это сделал ты один, Норрис, значит считай, что свернул горы.

Норрис громко всхлипнул и разрыдался.

— Я так виноват!

— Так же, как и я, — тихо произнесла Полли. — Мое сердце разбито.

Алан обнял их обоих за плечи, а затем склонился к Ситону Томасу, сидевшему на пассажирском сидении патрульного автомобиля.

— Ты-то как, старина?

— Полон сил, — с готовностью ответил Сит. И действительно, судя по его выражению лица, он был слегка растерян, но возбужден и в боевой готовности. — Нашим согражданам досталось гораздо больше, чем мне.

— Кажется, Норриса надо отвезти в больницу, Сит. Если у тебя в машине хватит места, можем поехать все вместе.

— Конечно, Алан, о чем речь! Залезайте. В какую больницу поедем?

— В Северный Камберленд. Там сейчас находится. Маленький мальчик, которого мне хотелось бы проведать, надо убедиться, навещал ли его отец.

— Алан, скажи, неужели то, что я видел, произошло на самом деле? Неужели этот тип взлетел на воздух в какой-то немыслимой повозке?

— Не знаю, Сит, — признался Алан. — И более того, клянусь Богом, знать не желаю.

В этот момент подошел Генри Пейтон и тронул Алана за плечо. Глаза у него лихорадочно блестели, и взгляд был близок к безумию. Он походил на человека, который внезапно решил резко изменить свой образ жизни, или образ мыслей, или и то и другое сразу.

— Что случилось, Алан? — спросил он. — Что же все-таки произошло в этом Богом проклятом городе?

За Алана ответила Полли.

— Здесь совершилась торговая сделка. Самый грандиозный аукцион, какой когда-либо видел свет, и проводился он по своим особым правилам… Но перед самым его окончанием кое-кто из нас решил все-таки не покупать товар, предложенный на продажу.

Алан открыл дверь машины и помог Норрису устроиться на переднем сидении. Затем он взял за руку Полли.

— Поехали. Надо торопиться, Норрису плохо и он потерял много крови.

— Эй! — воскликнул Генри. — У меня еще целая куча вопросов и…

— Оставь их при себе, — сказал Алан, садясь рядом с Полли и закрывая дверь. — Прибереги до завтра. Тогда и поговорим, а сейчас я беру отгул. Скорее всего, я возьму отгул в этом городе навсегда. Могу сказать одно — не беспокойся, все кончено. Всему, что произошло в Касл Рок, пришел конец.

— Но…

Алан подался вперед и похлопал Сита по костлявому плечу.

— Вперед, дружище. Гони лошадей.

Ситон Томас включил двигатель и поехал по Мейн Стрит, направляясь к северу. На перекрестке машина повернула налево и двинулась вверх по Касл Хилл в сторону к Касл Вью. Оказавшись на вершине холма, Алан с Полли как по команде оглянулись, чтобы бросить последний взгляд на догоравший город: искры пламени разлетались в разные стороны рубиновыми звездами. Алан почувствовал, как душу сковывают печаль, острое чувство потери и глубокая обида.

«Мой город, — думал он. — Это был мой город, и теперь он больше не будет моим. Не будет никогда».

Они с Полли снова одновременно повернулись лицом друг к другу и взглянули в самую глубину глаз.

— Тебе никогда не узнать, — прошептала Полли, — что на самом деле случилось в тот день с Энни и Тоддом. Никогда не узнать.

— Теперь я уже и не хочу этого знать, — ответил Алан Пэнгборн и нежно поцеловал Полли в щеку. — Это осталось в прошлом, а прошлое должно покоиться во мраке.

Оказавшись в Касл Вью, они свернули на шоссе N119, и Касл Рок вскоре исчез из виду. Он тоже остался в прошлом, и его тоже поглотил мрак.

Вы уже бывали здесь…

Ну конечно, бывали. Не может быть сомнений. У меня прекрасная память на лица.

Ну, так иди же скорее сюда, давай пожмем друг другу руки! Знаешь, я узнал тебя по походке, еще до того, как разглядел в лицо. Ты выбрал как нельзя более удачное время для возвращения в Джанкшн[23] Сити, один из самых славных городков штата Айова — во всяком случае по эту сторону Эймз. Можешь смеяться, сколько душе угодно, я пошутил.

Может быть, присядешь со мной на пару минут? Прямо сюда, на скамейку у Мемориала Жертвам Войны. Нам тут будет неплохо. Солнышко пригревает, и отсюда мы сможем любоваться центром города, он раскинется перед нами как на ладони. Только смотри, не занозись, эта скамейка здесь стоит с тех времен, когда Гектор был Папой. А теперь посмотри вон туда. Нет, немного правее. На здание, окна которого замазаны мелом. Тут когда-то размещалась контора Сэма Пиблза. Он занимался недвижимостью и знал толк в своем деле. А потом женился на Наоми Хиггинс, той, что жила чуть дальше по шоссе, в Провербии, они снялись с места и уехали. Теперь большинство молодежи так поступает.

Контора его пустовала больше года — экономика наша в упадке с тех пор, как начались проблемы на Ближнем Востоке, но недавно кто-то прибрал помещение к рукам. Должен сказать, об этом ходило множество слухов. Но ведь ты знаешь, как бывает в таких местах, как наш Джанкшн Сити, где жизнь из года в год не меняется, — открытие нового магазина превращается в событие величайшего значения. Судя по всему, до премьеры осталось ждать недолго: рабочие уже в прошлую пятницу собрали все инструменты и ушли. И вот я думаю… Кто?

А, ты о ней. Так это Ирма Скиллинз. Она когда-то была директором колледжа Джанкшн Сити, говорят, единственный директор-женщина в этой части штата. Два года назад ушла в отставку. И такое впечатление, что одновременно ушла из всего остального — из Восточной Звезды, Союза Дочерей Американской Революции, Клуба игроков Джанкшн Сити. Насколько мне известно, даже из церковного хора. Предполагаю, что частично тому способствовал ревматизм — она, бедняжка, так страдает.

Смотри, как тяжело опирается на трость. Таким несчастным ничего, по- видимому, не остается, как уйти от дел и отдыхать.

Гляди-ка! Так и сверлит глазами этот новый магазин. А почему бы нет? Она хоть и не первой молодости, но еще и не на краю могилы. Знаешь поговорку: любопытной Варваре нос оторвали. Но по мне, так это не самый большой порок.

Как думаешь, смогу я прочесть вывеску? Бьюсь об заклад, что смогу. Пару лет назад приобрел очки, но они только для работы. А вдаль я вижу не хуже любого другого глазастого. Наверху написано СКОРО открытие, а ниже — воплощение МЕЧТЫ, МАГАЗИН НОВОГО ОБРАЗЦА. Теперь последняя строчка… Минутку, там шрифт помельче… Так, ясно. Там написано: Вы не поверите своим глазам! Но мне все-таки кажется, я поверю. В «Книге Экклезиаста» сказано: «…и нет ничего нового под солнцем», и я с этим полностью согласен. Но Ирма сюда придет. Не говоря ни о чем другом, она не упустит случая познакомиться с тем, кто повесил этот ярко-красный полотняный навес над бывшей конторой Сэма Пиблза.

Может, я еще и сам туда загляну. Уверен, что весь город сбежится, что бы они там ни говорили и как ни пыжились.

Любопытное название для магазина, правда? воплощение мечты. Как не проверить, чем там собираются торговать?

Ну что ж, с таким названием и товар может оказаться вполне приличным. И на любой вкус. На любой вкус.