НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной»

Глава 11 Игры

По прошествии месяца — а мы, наконец, распаковали все свое добро — наша совместная жизнь начала входить в ритм. Она была проста, несуетлива, и в ней были спокойные приливы и отливы. Я, как правило, готовила по вечерам, потому что приходила с работы первой, а Адам заправлял посудомоечную машину, но по выходным он часами мариновал и готовил сложные и изысканные блюда, хотя сначала всегда убеждался, свободна ли кухня. При этом он делал уборку, а я занималась организационными вопросами, обеспечивала подарки его крестникам в дни рождений и на празднование годовщины свадьбы бабушки и дедушки, и все шло своим чередом. В этом могла бы чувствоваться некая парадоксальность, ведь в сексуальном плане присутствовала сильная D/S составляющая — а стало быть, и присущий ей дисбаланс власти, — но это касалось только любовных отношений, во всем же остальном мы были равны. Мы были влюбленными, счастливыми, аплодирующими успехам друг друга и подставляющими друг другу плечо в моменты неудач.

И было просто обидно, когда карьера Адама вдруг застопорилась.

Он восемь лет работал в копирайтинговом агентстве, несколько раз его повышали по службе, но неожиданно это агентство было куплено более крупным. А так как Адам работал на руководящей должности, которую в большем агентстве занимал другой человек, то он знал: как только будет объявлено о слиянии, его позиция окажется под вопросом. Тем не менее можно с уверенностью сказать: никто из нас не ожидал, что это произойдет так быстро.

Однажды вечером я пришла домой и увидела Адама, сидящего с чашкой чая за кухонным столом. Я отставила в сторону хозяйственную сумку и наклонилась к нему для поцелуя, он тоже потянулся ко мне и заключил в объятия. На пару секунд я тоже обвила его руками, поцеловав в макушку, а потом отстранилась и посмотрела на него.

— Все хорошо? Что случилось?

Он поцеловал меня в грудь и тихо вздохнул.

— Сегодня мне сделали предложение.

Признаюсь, я была ошеломлена и растеряна. Как я говорила, мы действительно не ожидали, что это случится прямо сейчас.

— Кто сделал?

— Исполнительный директор. Он сделал мне предложение уволиться по собственному желанию.

Я обняла его снова, прижалась теснее; в голове гудело.

— Правда? Серьезно? Черт! С тобой все в порядке? — Знаю, это тупые вопросы, но когда случается такое, как сейчас, эти бессмысленные слова слетают с губ первыми. Поверьте, я хотела сказать что-то более значимое.

Он кивнул.

— Со мной все хорошо, но нам надо подумать о том, что сейчас происходит.

Предложение на бумаге выглядело заманчивым. Адам часто повторял, что недоволен структурой управления, хотя она и была отлажена по его усмотрению. Ему предлагали выплатить шесть месячных зарплат, если он уйдет немедленно, ему даже не нужно было ничего делать, кроме как написать краткие заметки. А так как выплаты по сокращению штатов не облагаются налогом, то, в сущности, он получил бы на руки средства на восемь-девять месяцев. Если бы он нашел новую работу или даже стал фрилансером и подбирал клиентов для своего собственного агентства на эти деньги, он оказался бы в хорошем положении. Я знала, что стала бы делать на его месте, но еще знала и то, что, пока я люблю его и могу поддержать в любом начинании, это должен быть его выбор.

К счастью, Адам сумел увидеть, что имело смысл согласиться с сокращением, и на следующий день пошел договариваться об условиях (он даже выбил немного больше денег, чем я страшно гордилась). Но, как он мрачно заметил, когда меньше чем через неделю мы праздновали начало его новой жизни, за то время, что мы знаем друг друга, я получила от своей газеты две пачки уведомлений о сокращении — к сожалению, это не полиграфический раритет — и пережила это как ни в чем не бывало, в то время как он получил одно, и оно окончилось выплатой выходного пособия. Тем не менее, казалось, что в целом он прекрасно с этим справляется. Он был позитивно настроен относительно возможностей, которые сулили перемены, к тому же кругленькая сумма на текущем счете, без сомнения, была хорошим лекарством от приступов беспокойства.

Тем не менее в первые несколько недель после того, как Адам рассчитался со своей компанией, дела понемногу продвигались. Он пробовался на несколько должностей, организовывал встречи бывших коллег с разными агентствами — словом, был везде и всюду. Но когда он был дома — это было изумительно: я возвращалась домой, и в большинстве случаев меня ожидал грандиозный ужин; все было помыто-постирано, и даже некоторые ремонтные работы вокруг дома были теперь сделаны. Он хотел быть занятым, и было неважно, сколько потребуется времени, чтобы найти новое место — он спешил сделать как можно больше, пока не работает. Кто бы возражал?

А еще он наметил множество грубых забав. Он накупил игрушек в интернет-магазинах, счастливый от того, что мог расписаться за свою новую конфетку. Он слал мне имейлы с намеками на то, что купил, рассказывал, что ждет меня, когда я вернусь домой. Или я приходила домой и находила его, прячущего лукавый огонек в глазах и план в голове. Он был разным: неожиданным и резким — хватал, как только я переступлю порог, для поцелуев и прощупывал под пальто — и любящим и заботливым: одним пасмурным зимним днем я добралась до дома, насквозь промокшая, а меня уже ждала ванна с теплой водой, и Адам, который спешил помочь мне снять мокрую одежду и подать стакан вина.

Даже при том, что мои сексуальные горизонты непрерывно расширялись благодаря моему прекрасному доминирующему парню, все еще существовали вещи, которые меня озадачивали.

Было холодно. У нас был обычный постельный выходной — ну, типа постельный: мы оба удручающе не способны спать после восьми утра, даже когда не надо беспокоиться о том, чтобы выключить будильник. После неспешного соития, не слишком окрашенного D/S, но все равно замечательного, он встал и швырнул мне джинсы.

— Давай, вставай! Пошли по магазинам.

Я смутилась. Отчасти потому, что у нас была эра небольшого самоограничения, чтобы доказать отсутствие необходимости запускать руку в его выходное пособие, а отчасти потому, что я знала: у нас предостаточно еды на выходные. Когда он кинул мне свитер, я показала ему язык.

— Выбираешь мне одежду? Ах, какая сверхдоминантность!

Адам сорвал одеяло, и я поднялась, сердито ворча. Он поцеловал меня в нос.

— Ну-ну, не балуйся! Теперь за это ты должна будешь надеть джинсы без трусиков.

Я посмотрела на него долгим взглядом, пытаясь определить, кто передо мной: Адам саркастический или Адам, готовящийся стать грубым. Потом до меня дошло. Здесь были оба.

Я притворно вздохнула, тем не менее мы оба знали, что у меня начал учащаться пульс от тайного значения этого, на первый взгляд невинного, похода по магазинам.

— Отлично. — Я начала натягивать джинсы. Адам обнял меня и наградил глубоким поцелуем. Когда мы оторвались друг от друга, он улыбнулся.

— Послушная девочка.

Я чувствовала, что невольно улыбаюсь ему в ответ. Будь все проклято. Я надела лифчик и начала натягивать свитер. Он что-то замышлял. Я это чувствовала.

Когда мы подъехали к стоянке зоосупермаркета, я подняла брови и посмотрела на него. Он притворился, что не видит, и выбрался из машины. Я пошла за ним, уже подозревая, к чему это приведет. У нас нет ни единого домашнего животного, даже аквариумной рыбки, поэтому, исключив возможность, что он приехал купить мне щенка, я знала, зачем мы здесь. Он упоминал об этом раньше; это была одна из тех оскорбительных вещей, о которых мы перешептывались ночью под одеялом, заводя друг друга грубыми фантазиями и идеями. Это не переходило моих границ и очень меня интересовало — хотя и сильно смущала перспектива прохаживаться субботним утром по дому в виде Комнатной Собачки.

Когда мы дошли по лестнице до автоматической двери, я не смогла удержаться от вопроса и, бормоча под нос, спросила:

— Почему мы должны покупать что-то здесь? Все остальные штучки такого рода ты получил через Интернет.

Он выслушал меня и развернулся с такой улыбкой, что я еле удержалась от соблазна спустить его с лестницы.

— Ну, и какое от этого удовольствие? Я хотел, чтобы ты при этом присутствовала.

Скотина.

Я сердито посмотрела на него, и он взял меня за руку. Его пальцы гладили мою ладонь, но я не была уверена, было ли это попыткой успокоить мои нервы и растущую злость или способом не дать мне рвануться обратно к машине и по дороге спрятаться на складе товаров для рукоделия.

Конечно, я понимала, что самое плохое — это выглядеть нервной и виноватой. Мы просто пришли в зоомагазин. Не в интим-магазин в Soho за нужным товаром. Я изо всех сил смотрела под ноги, пока чуть не снесла витрину с кормушками для птиц. Адам повел меня в конец магазина.

Мы стояли перед стеной с выставленными на ней клетками. Они шли по размеру — от самых маленьких, больше подходящих для кроликов, до громадных, в которых поместился бы немецкий дог. Или София. Я вспомнила клетку в коттедже и покраснела. Адам вынырнул из-за меня, чтобы получше рассмотреть ценник с размерами той клетки, которая привлекла мое внимание.

— В один прекрасный день у нас будет большой дом, в котором сможет поместиться такая клетка, и тогда я смогу сажать тебя туда, когда мне вздумается.

От этих слов я вспыхнула. Я ничего не сказала, но почувствовала характерное подергивание между ног — это был знак, что идея пришлась мне по душе. Хотя я не собиралась доставлять ему удовольствие от знания этого факта. Я нечленораздельно промычала что-то и двинулась дальше по проходу. Он пошел следом, но опять остановил меня посмотреть кое-что еще.

— Для нее нам, конечно, понадобилась бы большая подстилка.

В магазине, кроме нас, была еще пара с йоркширским терьером на поводке, стоявшая немного в стороне, но достаточно близко для того, чтобы подслушать любой ответ. Я решила, что осторожность — лучшая форма отваги. Я поддакнула Адаму.

— Ясное дело.

У него был озорной вид, и он явно развлекался. Я чувствовала, как против воли мои губы складываются в язвительную усмешку. Посмотрим еще, чья возьмет. Я стремилась изобразить подчеркнутое небрежное равнодушие и пошла посмотреть на очаровательных длинноухих кроликов. Мое спокойствие продлилось где-то секунды четыре, затем Адам увел меня к собачьим мискам.

— Выбери одну.

Я уставилась на них. Сквозь них. Вокруг них. Все они выглядели в точности так, как и должны выглядеть собачьи миски. Некоторые из них были нелепо дорогими. На одной из них почти что бриллиантовыми буквами было написано «Принцесса». Неужели кто-то покупает это для своих питомцев?! Мои где-то блуждали, однако голос Адама вернул меня к действительности.

— Давай уже! Мы не можем уйти, пока не купим миску.

А потом сможем? Прекрасно. Я взяла ближайшую — не бриллиантовую — самую недорогую миску, какую только смогла найти — простую фарфоровую белую емкость — и швырнула ему в руки.

— Еще ошейник и поводок.

Что. За. Хрень.

Он проводил меня к ошейникам и поводкам. Прошло много времени с тех пор, как у родителей была домашняя собака, и когда мы приобретали амуницию для Барри, такого выбора, конечно, не было. Из кожи и замши, с узорами и без, с шипами… Большинство было с этими убийственными стразами. Невольно я принялась их изучать, прикидывая, какой мне кажется наиболее подходящим, а потом забеспокоилась, что ни один не подойдет. Пет-плей [15]стоял у меня на первом месте среди желаний. Он возник после того, как я почувствовала, насколько безопасно, просто и неожиданно эротично находиться внутри клетки. Тем не менее я никак не надеялась на такое.

Почти без моего участия пальцы потянулись к широкому ошейнику из коричневой замши. Я щупала его, как вдруг позади меня раздался голос Адама, прозвучавший на низких тонах.

— Этот нравится?

Мой голос звучал неуверенно.

— Я как раз думала, что он выглядит мягким и каким-то уютным, что ли.

Он отцепил его от витрины, и я неловко опустила руку.

— Он очень длинный. Ты уверена, что это подходящий размер?

Невзирая на смущение, я сердито посмотрела на него.

— Не думаю, что тебе удастся его примерить, — прошипела я.

Он нахмурил брови и показал мне язык, но все же двинулся по проходу подбирать подходящий поводок. Им оказался простой ремешок из коричневой кожи с плетеной вставкой и петлей для руки. Помню, он мне понравился, а потом я мысленно себя одернула.

Выбрав все три предмета, мы, наконец, смогли уйти. Когда мы подошли к кассе, я сунула все это ему в руки — если он смог принудить меня выбирать их, то, ясное дело, сможет и заплатить. Я понимала, что мы могли покупать эти вещи для настоящей собаки, но предыдущий опыт научил меня, что я не умею делать бесстрастный вид. Я знала, что выражение лица выдаст меня, как только я подойду к прилавку, поэтому я притворилась, что изучаю витрину со спреем, который способствует хорошему поведению собак. Меня интересовало, действует ли он на бойфрендов.

При этом я могла слышать разговор между Адамом и миленькой девушкой, обслуживавшей его. Он на ходу сочинил историю о нашей воображаемой немецкой овчарке, вызвавшую у девушки смех — собака не всегда слушалась команд, но, несомненно, в целом была хорошим питомцем. Мне очень хотелось подскочить и наподдать ему под зад — делать из меня посмешище, флиртуя с другой женщиной! Пусть скажет спасибо, что я не укусила его за ногу.

Адам забрал с прилавка пакет и посмотрел по сторонам в поисках меня. Я шла к выходу, он меня догнал, и, взяв за руку, вывел наружу. Я назвала его задницей, он громко рассмеялся, наклонился и поцеловал меня в лоб. Я начала таять и разозлилась еще больше, но теперь уже на себя.

Когда мы попали домой, он выложил ошейник, поводок и миску на кофейный столик, демонстрируя мне все эти богатства. Потом вышел из комнаты, а мне сказал остаться. Мне потребовались доли секунды, чтоб уловить двусмысленность в его словах. Сложенные руки и ничего не выражавшее лицо придали мне отрешенный вид, в то время как Адам скрылся с глаз. Его не было несколько минут, и он возвратился с горой подушек, подушечек и покрывал.

Он бережно уложил каждую вещь на пол перед диваном, и я решила, что он устраивает подстилку — угадайте с трех раз, для кого? Думаю, мне следует благодарить судьбу, что он в конечном счете не купил мне одну из тех огромных собачьих лежанок.

Он опустился на диван.

— Раздевайся, — тон был деловой. Почти пренебрежительный.

Я с легкостью раздевалась перед ним тысячи раз. Он видел меня голой только пару часов назад. Черт, да я каждую ночь спала с ним голая, за исключением особенно холодных зимних ночей, когда я надевала флисовую пижаму. Но всегда, как только он пристально уставится на меня, как сейчас, я начинаю стесняться. Я сняла свитер и лифчик, потом принялась нащупывать пуговицы на джинсах. Наконец я спустила их на пол, пытаясь игнорировать краску смущения на щеках — и его соответствующую ухмылку, — когда обнажилась перед ним. Я старалась не переступать с ноги на ногу, что было бы верным способом показать, как я нервничаю.

— Стань на четвереньки и иди сюда.

По-настоящему я начала шевелиться не сразу. Абстрактные мысли о том, как делаешь что-то унизительное, возбуждают, но когда сталкиваешься с перспективой выполнения этого в реальности, то первое желание — артачиться, изворачиваться и предлагать сделать в следующий раз. Заварить чай. Заняться внештатным рецензированием, которое я все время откладываю. Да чем угодно!

Адам терпеливо сидел и наблюдал за мной. Он больше не говорил ни слова, что раздражало меня еще больше. Он знал, что ему не нужнобольше ничего говорить. Он знал, что я сделала бы это, даже не будучи полностью уверена в необходимости. Высокомерная задница. Я вздохнула и осторожно опустилась на пол. Я видела кивок одобрения, когда медленно начала передвигаться по ковру, пока не оказалась на полу у его ног.

Я держала голову опущенной, не в силах смотреть на него. К несчастью, он знал эту уловку, так что когда я добралась до него, он собрал волосы с моего лица и, удерживая их наподобие конского хвоста, потянул назад, так что мне пришлось посмотреть ему в глаза. Я покраснела, чувствуя себя раздавленной.

— Придержи свои волосы.

Он расстегнул на мне ожерелье — его подарок на день рождения и единственное украшение, которое я носила — и положил к себе в карман. Мы продолжительно посмотрели друг на друга, а потом его руки потянулись к моему горлу, и он застегнул ошейник, плотно затянув его на моей шее. От ощущения замши на горле по мне побежали мурашки.

Ошейники — забавная штука. Очевидно, они составляют основу расхожего мнения о БДСМ, но я никогда не была склонна попробовать их поносить. Моя покорность — для кого бы она ни была предназначена — интимная вещь. Я не собираюсь носить ошейник, чтобы трезвонить об этом на весь мир. Среди всего прочего, ожерелье, которое подарил мне Адам и которое было достаточно тонким, чтоб носить его под одеждой на работу, было знаком его любви — и знаком его доминирования. Я носила его постоянно, мне казалось, на шее чего-то не хватает без него. Но для всех окружающих это было просто ожерелье. От этого я была более чем счастлива. Мне было достаточно этого ожерелья. В большинстве случаев.

Ширина замшевого ошейника была около пяти сантиметров, и это мешало мне свободно поднимать и опускать голову так, как обычно. Он сдавливал шею. Туго. Мягко. Приятно. Испытующе. Я сглотнула или попыталась сглотнуть, и ошейник стал ощутимее. Я сидела, уставившись в пол, и просто вдыхала и выдыхала, чтобы привыкнуть к нему. Или попытаться привыкнуть.

Адам наклонился и со щелчком пристегнул поводок. Этот звук показался таким громким, что я вздрогнула. Он взял в охапку мои волосы, и мы начали диалог, который всегда происходил у нас перед самыми вызывающими играми.

— Ты помнишь свое стоп-слово?

Я кивнула, он улыбнулся.

— Прекрасно. Кроме этого единственного слова, я не хочу знать, что ты умеешь разговаривать. Поняла?

Я кивнула опять. Молчать для меня не проблема. Мне гораздо труднее разговаривать, когда он унижает меня.

Он поднялся и начал прохаживаться вдоль дивана, ведя меня за собой на поводке. Он взял меня с собой на прогулку по квартире, время от времени дергая за поводок, чтобы убедиться, что я выдерживаю его темп — иногда он так быстро двигался, что мне приходилось шустро перебирать конечностями, чтобы угнаться за ним.

В конечном счете он привел меня обратно к дивану и приказал лечь на подстилку. Если бы мне было позволено говорить, я бы, наверное, отпустила какой-нибудь ядовитый комментарий по этому поводу. Но, поскольку разрешения не было, я просто забралась на удивительно удобную гору подушек и скрючилась, чтобы уместиться. Адам лег рядом на диван, и мы стали смотреть телевизор.

Через несколько минут он рассеянно опустил руку и начал гладить мне волосы. Он провел рукой по щеке, почесал ногтем за ухом. Уши и затылок — это две эрогенные зоны, прикосновения к которым могут заставить меня мурлыкать. От меня потребовались все усилия, чтобы не издать ни звука, пока там блуждали пальцы Адама. Я лежала, наслаждаясь его прикосновениями, а мысли уплывали. Все было так миролюбиво и успокаивающе, что временами даже ошейник не казался таким уж большим делом.

Не могу сказать, сколько времени мы провели в таком дружеском молчании. Затем Адам поднялся, вышел из комнаты и, проходя мимо кофейного столика, прихватил миску. У меня быстрее забилось сердце и напряглись нервы. В тот момент я забеспокоилась, что могу не выдержать этого. Унижение зашло слишком далеко, невзирая на эротичность и странную интимность.

Адам вернулся с напитком для себя и миской, полной воды, для меня. А еще он притащил пакет с маленькими печеньями.

Он поставил передо мной миску и приказал пить, но не стоял надо мной в ожидании увидеть, смогу ли я это сделать. Вместо этого он устроился на диване спиной ко мне, попивая кока-колу и хрустя печеньем. Однако его рука не начала меня гладить снова. Я почувствовала себя брошенной, тоскуя по его прикосновениям.

Я лежала, безмолвная и замерзшая, уставившись на миску, которую он поставил под таким углом, что она как раз находилась в моем поле зрения.

Он допил, поставил пустой стакан на стол и оглянулся на меня. Я не шевелилась. Я не могла шевелиться. Я думала, он понимает, что я не стала бы шевелиться.

Адам сел, опустив ноги на пол, и нагнулся посмотреть мне в глаза.

— Ты что, собираешься сказать стоп-слово?

Помня о его предупреждении не разговаривать и не желая новых неприятностей, я молча мотнула головой.

— Тогда делай, что тебе сказано, и пей, — пауза. — Ну, не пей. Тоже нормально. У нас весь день впереди. В конце концов тебя будет мучить жажда, и тебе придется попить.

Его голос не был сердитым. Но, несмотря на то, что тон был странно успокаивающим, слова звучали сухо. Он знал, что для меня это тяжело, но решил заставить меня выполнить. Таким способом, чтобы мне было легче. Он этого хотел, он хотел, чтобы я это сделала. Если бы я могла осмелиться хотя бы попробовать, я бы сделала это ради него, для его удовольствия.

В общем, я сделала.

Я наклонила голову и притронулась губами к холодной воде. Я обрадовалась тому, что волосы спадали на лицо, но когда я с хлюпаньем втянула воду, то слишком поздно поняла, что они намокают. Он потянулся вниз и опять собрал мои волосы в конский хвост. Я заметила, что поводок снова у него в руках.

Я еще пару раз хлебнула из миски в надежде, что будет легче. Я умудрилась обмакнуть лицо в воду, так что смущение меньше не стало. Я подняла на Адама умоляющий взгляд. Он улыбнулся и снова сел на диван. Затем потянул меня за поводок подальше от миски, и я оказалась у него между ног.

Он снова принялся гладить мне волосы, и его движения успокоили меня.

— Хорошая собачка. — Я дернулась, но он больше ничего не сказал, и я медленно начала расслабляться, устроив голову у него на колене, купаясь в его внимании и похвале.

Чуть позже он потянулся за печеньем. Я осторожно следила за ним.

Он положил одно печенье на ладонь и протянул мне. Инстинктивно я наклонила голову и взяла печенье ртом. И только когда я его жевала, я испытала психическое потрясение. У меня были свободны руки! Я могла бы достать печенье, даже если бы он отчитал меня; мне ничто не мешало попытаться. Но я безотчетно использовала рот. Я не могла решить, хорошо это или плохо. Потом он назвал меня «хорошей собачкой», и я решила, что самое лучшее — не думать об этом вообще. Непритязательность и спокойствие дружеского общения, происходившего между нами, казались восхитительными; но что-то меня смущало — присутствовало ощущение унижения, от которого я не могла избавиться. Я не была уверена, люблю я это или ненавижу, но заметила, как у Адама оттопырились брюки, поэтому будет справедливо сказать, что я догадывалась, как ситуацию в целом воспринимает Адам.

Он поймал мой взгляд и, улыбнувшись, спросил, не хочу ли я его член. Не осмеливаясь взглянуть на него, я кивнула, и он расстегнул джинсы и вытащил его наружу. Он слегка потянул за поводок, но я не нуждалась в приглашении, а просто подалась вперед и открыла рот, чтобы принять его. Но он остановил.

— Не так. Тебе нужно лизать его.

Я залилась краской. Не поймите меня неправильно, мой репертуар содержит изрядное количество разнообразных лизаний. Но не таких. Таких — никогда. Но кто я, чтобы возражать? Во всяком случае, я и не такое могу — как насчет того, чтобы не разговаривать вообще? Прекрасно.

Я краснела, когда водила языком вверх и вниз по его стволу, ерзала вокруг кончика, чтобы добыть предэякулят. Я полировала языком прямо под головкой члена, заставляя Адама задыхаться. Потом спустилась ниже и принялась лизать яички, наслаждаясь звуком его стонов.

Я рассчитывала, что со временем он может все-таки сунуть член мне в рот, и была уверена, что оргазма ждать недолго, но прошло много времени, прежде чем он остановил меня и приказал повернуться. Я повернулась, и он заставил меня пройти несколько шагов вперед перед ним, а сам продолжал держать поводок.

Он встал на колени позади меня и устроил головку члена у меня между ног, почти что внутри меня, но не совсем. Это была пытка, чувствовать его там так долго, но я изо всех сил старалась не шевелиться, пока он сам не сказал податься назад, как всегда дернув за поводок. Я насадила себя задом на член и застонала — первый звук за целую вечность.

Звук, который он издал в ответ, можно обозначить только как рык удовольствия.

— Боже, София, ты чертовски влажная.

Это было правдой.

Он хохотнул.

— Как мне нравится, что ты это любишь!

Я уставилась в пол, сознавая, что он прав, и желая опустить голову еще ниже, просто чтобы дать себе время переварить это без того, чтобы он увидел. Но я знаю: он видит все, иногда даже слишком много.

Он отшвырнул поводок и притянул меня к себе, но тем не менее не двигался.

— Трахни меня, покажи мне, как сильно наслаждаешься этим!

Я улыбнулась. Это я умею, неважно, на поводке или без. Перед тем, как податься назад и скользнуть на ствол, я двинула бедра вперед. Казалось, его цель — занять мое время, вот я так и сделала. Я поддерживала постоянный, но очень медленный ритм, двигаясь вперед, пока его член почти что выскакивал из меня, а потом назад, пока его лобок не встречался с моим задом.

За все время я хорошо изучила его реакции и могла точно сказать, что он сдерживает оргазм. Он постоянно заставлял меня замирать, чтобы восстановить силы, а поскольку я была послушным животным, то так и делала, хотя все-таки чуть-чуть двигала бедрами в эти моменты — иногда мне кажется, что ему полезно бороться за контроль над собой так же, как это делаю я.

Конечно, секс, вдобавок ко всему прочему, возымел эффект и на меня, и уже скоро я тоже сдерживала собственный оргазм. Мы оба хотели оттянуть его, и хотя его колени должны были болеть так же, как мои, мы продолжали медленно трахать друг друга.

Первым сдался он. Обычно он любил, чтобы его растравляли, и мог сопротивляться оргазму гораздо дольше меня (думаю, это связано с тем, что он терпеливее меня), но сейчас он, казалось, больше не мог сдерживаться, и когда я подалась назад, он сделал выпад вперед, неожиданно став жестко трахать меня. Естественно, я поддержала его темп, и вскоре мой оргазм тоже набрал силу.

На мгновение меня охватила паника — если мы делаем что-то особенно сложное на D/S фронте, он, как правило, предпочитает, чтобы я спрашивала разрешения, но как спросишь, если не имеешь права разговаривать? К счастью, Адам меня хорошо знал, иногда лучше, чем я сама. Тяжело дыша, он с трудом дал мне разрешение кончить, и это было вовремя, потому что через секунду мы оба уже кричали.

Он замер на миг, а потом прислонился к дивану и откинул голову, ловя ртом воздух.

Не задумываясь, я поползла обратно на свою лежанку и свернулась опять.

Не знаю, как долго я спала, но, должно быть, прошло всего несколько секунд с того мгновения, как я улеглась. Когда я пробудилась, он снова был передо мной — но в этот раз, я заметила, он взял пару моих подушечек, чтобы подложить под колени. Я внутренне позлорадствовала: он явно не привык стоять на коленях, в отличие от меня.

Член у него опять стоял и находился в сантиметре от моего лица, а руки были у меня между ног. Я могла чувствовать и слышать, насколько я влажная, когда он просунул внутрь пальцы. А когда он это сделал, то принялся рассказывать мне, какая я грязная, оттого что завожусь, когда меня дразнят, как собаку, и как достоверно я изображала маленькое похотливое и послушное животное. От его слов у меня пылало все тело, но я сжала его пальцы внутри.

Он вынул руку и сунул пальцы мне в рот, заставив попробовать на вкус смесь наших выделений — память о совместном наслаждении.

Он вернул руку ко мне между ног, а в это время вставил член мне в рот. Я попыталась ласкать его языком, но сейчас его это не интересовало. Он просто собирался использовать мой рот — трахал его и в это же время грубо лапал пальцами мое тело снизу.

Большим пальцем он нащупал клитор и надавил на него. В течение секунды я кончила. Он дал мне на передышку минуту, но член изо рта не вынул. Вскоре он продолжил трахать меня в лицо, держа рукой за волосы и заставляя задыхаться, когда проталкивал член в горло. Потом дернулся и наполнил мой рот.

В этот раз он не оставил меня на импровизированной подстилке, а затащил к себе на диван. Он отстегнул поводок, но когда попытался расстегнуть ошейник, я прижала руки к шее. Мне понравилось носить его, и я вернулась спать в его объятия с ошейником.

Динамика пет-плея оказалась весьма захватывающей — чувствовалась определенная раскованность, в основном потому, что мне не нужно было разговаривать, а это большое послабление для большинства позорных сценариев, которые Адам изобретает. Я не притворялась животным специально, все вышло само собой, очевидно, благодаря простоте отведенной роли. У него было еще больше контроля надо мной, чем обычно, и мы оба получали удовольствие от этого; и все было гораздо менее раздражающим, чем наше вторжение в область круглосуточного контроля.

Наша близость, как в D/S плане, так и обыкновенном помогала Адаму легче переносить потерю работы. Как ничто другое, такие вещи могли на несколько часов отвлечь его от неприятных мыслей.

Притом это было чертовски весело.