НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной»

Глава 3 Фантазии и реальность

Помню, еще до того, как эта ночь закончилась, я захотела видеть его снова. Да, я знаю! Вот они, все мои «никаких обязательств, просто развлечение»! Ну что тут скажешь? Адам мне нравился. Он был веселый, сам над собой посмеивался, с ним было приятно поговорить. Между сексуальными утехами мы лежали в темноте и обсуждали политику и телевидение, рабочие моменты и фильмы. И хотя я злилась, не желая признавать их правоту, и до сих пор не одобряла их поступок, но Шарлотта и Томас нашли именно такого парня, с которым мне хотелось бы встречаться.

Это «пряничное сообщение» было первым среди многих, присланных им в последующие несколько недель, и я была действительно счастлива ответить не него. Мы болтали о множестве самых разных вещей — от сюжетов, над которыми я трудилась, до вопросов, которые он решал с коллегами по работе, — и он начал заходить ко мне после работы в течение недели, если мы оба были свободны. Мы прилипали друг к другу, как только он переступал порог, и немедленно начинали целоваться, срывая друг с друга одежду, отчаянно спеша удовлетворить наш сексуальный аппетит. Это было замечательное, порочное, первобытное веселье. После этого мы пили чай и болтали обо всем и ни о чем, и это было и расслабляюще, и непринужденно, и естественно. Я ждала его визитов с нетерпением и начинала понимать, что он больше всего соответствует моим представлениям об идеальном порочном любовнике.

За исключением, конечно, того, что мы вроде бы уже договорились, что не собираемся встречаться, что у нас случайная связь.

Чушь.

Конечно, были в этом и положительные стороны, все эти «мы не собираемся встречаться» открывают дорогу полному и открытому обсуждению таких вещей, о которых, возможно, не очень удобно говорить с тем, с кем предположительно может возникнуть долгая крепкая связь. Мы фантазировали о том, как он будет врываться в мой дом, чтобы пугать меня, когда я сплю.

Мы обсуждали давние фантазии. Вещи, которые всегда хотели попробовать, но которые по тем или иным причинам было невозможно осуществить. Я была менее опытна, чем он, в частности, в D/S терминах, поэтому мой список был длиннее, а если учесть, что мы лежали в постели, беседуя об этом, и он пробегал пальцами по моей руке вверх-вниз, мне показалось, он отчасти заинтересовался моим страстным желанием быть захваченной во сне — проснуться от того, что кто-то придавливает меня, бьет и трахает.

Как и все остальное, это было из области фантазий. Что касается безопасности, я очень мнительный человек. Оконные защелки у меня всегда закрыты, я не горю желанием, чтобы дверь в мое жилище взломали, а сама я была атакована и изнасилована в собственном доме какими-то грабителями. Это должен быть кто-то, кому я доверяю, кто-то, кого я хочу видеть в своей постели, и в рамках предварительно согласованных (хотя определенно в грубом D/S стиле) границ. Но я лелеяла мысль о том, чтобы меня застали врасплох.

Мы долго беседовали на эту тему, так что даже сами разговоры разогрели меня. Я говорила сбивчиво, таинственным голосом — даже при всей моей открытости для фантазий и зная, что Адам понимает контекст, в котором мы должны будем действовать, — это все равно оставалось для меня особым табу: говорить о желании быть разбуженной кем-то, трахающим меня. Адам говорил громче, менее интимно, к тому же явно наслаждался разговором, если даже мой зад ощущал его возбуждение, когда он шептал мне на ухо, что произойдет дальше. Так как он начал задавать больше вопросов, а я, отвечая ему, запиналась, то решила, что он издевается над моим смущением и неловкостью, и, зная, как я намокла, наслаждается мелким унижением, которое мне доставляет обсуждение этой темы. Я уже немного привыкла к его ни на что не похожему стилю доминирования, и, казалось, он ставит меня на задние лапки быстрее, чем это было в прошлом. Если в хорошем настроении Адам был не против небольшого пощипывания сосков или трепки, то в остальном его доминирование было психологическим — больше словами и действиями, чем болью. Это неизменно поражало — как он смог так глубоко подчинить меня и изменить мышление без боли, которая до этого составляла ключевую часть моего опыта?

К тому времени, когда мы закончили все это обсуждать и он уже рассказал мне, как это можно осуществить, он успел просунуть руку между моих ног, рассказывая, как я была отвратительна, когда мне в голову пришла эта мысль. Это уже напоминало какой-то план.

У меня не было запасного ключа. Если бы он имелся, все было бы намного проще. Я долго заставляла себя крепко заснуть накануне ночи, в которую, по договоренности, это должно было случиться.

Мы условились, что я могу положить ключ от входной двери в конверте внутрь мусорного бака для бумаги, который стоял около входной двери. Даже если кто-то подберется к моей двери, чтобы порыться в коробках из-под хлопьев и старых газетах, была надежда, что старый конверт из-под рекламных рассылок, по-видимому, случайно прилипший к обрывку скотча на стенке бака, не будет замечен. Было бы слишком сложно предположить, что в нем находится ключ от моей двери — по крайней мере, так я успокаивала себя, лежа в постели и старательно пытаясь заснуть, после того как в полночь пробралась на темную и пустынную улицу, чтобы прилепить ключ на место.

Чтобы подготовиться ко сну, потребовалось много времени. Я нарядилась в кружевные сексуальные трусики вместо того, что надеваю обычно — как правило, либо ничего, либо флисовая пижама, в зависимости от погоды. Несмотря на то, что время года, безусловно, соответствовало пижамному фасону, в этот раз я выбрала не его. Мне было совершенно некомфортно, а еще я нервничала по поводу ключа, который находился снаружи (несмотря на то, что я знала, что с ним все в порядке, и даже если кто-нибудь увидел, как я выходила, то все, что он мог заметить — как я выбрасываю старые газеты), и, конечно, что сделает со мной Адам, когда заберется в дом. Он просил меня не доводить себя до оргазма перед сном, и в то время, как одна моя половина была недовольна приказом, вторая считала, что было бы невежливо препираться, коль уж он согласился исполнить такую давнюю фантазию. Однако мое тело привыкло засыпать в послеоргазменной дымке, и это сделало процесс отключения еще более трудным. Я лежала, наблюдая изменения светящихся цифр на экране часов, мозг отсчитывал время, воображение и нервы рисовали все более фантастические картины, а я становилась все более раздраженной. Больше я не собиралась таким образом отходить ко сну.

У меня зачесался нос, а может, что-то попало на лицо. Я попыталась вынуть руку из-под теплого одеяла, чтобы избавиться от этого, но оказалось, что она запуталась. С минуту я боролась, однако снова сонно перевернулась лицом в подушку. Двигаться оказалось трудно.

Вдруг я полностью проснулась, сердце застучало — я решила, что кто-то лежит со мной на кровати и частично на мне, мешая выбраться из-под одеяла. Я знала — это он. Я была уверена, что это он. Это был его запах, запах привычного лосьона. Я так думала. Но не могла видеть его лица и нервничала от необходимости убедиться. А что, если это не он? А что, если кто-то другой видел, как я приклеиваю конверт внутри бака? А вдруг это тот парень, который живет через дорогу и однажды принял мою посылку? Или случайно забредшие подростки, которые прогуливались поздним вечером и увидели, как я украдкой роюсь в мусоре? Я знаю свою фантазию, и сердце уходило в пятки, но видеть его я не могла. Мне нужно было удостовериться. Я открыла рот, чтобы произнести его имя, прежде чем сонным сознанием поняла, что не могу это сделать: чья-то рука запечатала мой рот. Я была озадачена. Спальня была освещена утренними лучами. Думаю, было шесть или семь утра. После всех моих переживаний по поводу невозможности уснуть, оказалось, я выспалась просто отлично. По крайней мере, очень хорошо. Если бы только я смогла украдкой взглянуть на его лицо, чтобы убедиться, то могла бы наслаждаться гораздо больше. Вместо этого присутствовало чувство страха, ощущение опасности. Что, если это все-таки не он? Как я могу быть уверена?

Я пошевелилась на кровати, пытаясь выбраться из своего кокона, перевернуться, увидеть его мельком, только чтобы знать для определенности. Он и дальше придавливал меня своим весом, и я фыркнула у него в руках, злясь на свое положение; хрип моего горла пытался выразить что угодно, лишь бы получить от него ответ. Если бы он заговорил, я бы его узнала, и все было бы в порядке. Ноздри переполнились запахом кожи от его перчаток, когда рука плотнее зажала мой рот, сильно надавив на губы, и неожиданно голос прошептал мне в ухо: «Тс-с-с-с-с-с». Был ли это тот мужчина, с которым я лежала несколько дней назад и обсуждала, как горячо это будет, или кто-то совершенно другой? Чем дольше мы лежали, тем больше я убеждалась, что это первый, а не второй, но от этих пяти процентов неуверенности у меня от страха сводило живот.

Он задвигался, но продолжал крепко зажимать рукой мой рот. Я попробовала вдавить зубы в его ладонь, но пространства для маневра не было, даже если бы я была в состоянии укусить настолько сильно, чтоб прокусить перчатку. Я подождала, что будет дальше. Стук сердца отдавался в ушах. Вдруг неожиданно меня окатило холодным воздухом — это одеяло отлетело в сторону. Мурашки побежали от внезапной смены температур, и я рванулась за одеялом — спрятаться и согреться. Он перевернул меня на спину и, в качестве предупреждения, сильнее надавил на рот. Так я и лежала, судорожно сглатывая, получив наконец возможность взглянуть ему в глаза. Это был он. Хотя я и понимала, что так и должно было быть, но облегчение оттого, что теперь я знаю точно, было сродни наркотическому опьянению. Однако нервозность не проходила. Его глаза смотрели оценивающе, я никогда не чувствовала себя настолько незащищенной. Я попыталась успокоить дыхание, чтобы груди не подпрыгивали так сильно, и ждала, что будет дальше.

Он ничего не говорил, но еще раз сильно надавил ладонью на рот перед тем, как немного ослабил хватку. Одна его рука все еще оставалась у моих губ, в то время как другая начала исследовать мое тело, и его прикосновения не были ни нежными, ни дружелюбными. Он лапал меня, нащупывая грудь. Его глаза были наполнены похотью, и я вдруг пожалела, что не надела пижаму. Он приподнял мне бедра, подсунул под них руку и крепко схватил за задницу, а я воспользовалась случаем и немного сдвинулась поперек кровати, пытаясь освободиться от худших из всех его карающих объятий, решив, что для меня это самая лучшая возможность сопротивляться.

Большая ошибка. Его рука снова сжала мне рот, и он так многозначительно посмотрел на меня, что я замерла и насторожилась. Неожиданно я испугалась, что могу разозлить его, и прокляла свой внутренний бунт. Он лапал мою задницу рукой. Когда я прикинула, что может быть дальше, у меня похолодело в животе от страха.

Он наклонился надо мной, его лицо было прямо над моим, и я думала, что он сделает мне выговор, предупреждение, выругает последними словами. Чего я не ожидала, так это того, что другой рукой он схватит меня за нос и сожмет ноздри. Я запаниковала.

Перед этим мы обсуждали игры с дыханием. Я читала об этом, но еще никогда не делала. Я знала, что ему это нравится, он знал, что мне любопытно попробовать; мы обсуждали, как это может происходить, как он может обеспечить мою безопасность, как он распознает сигналы, если этого будет слишком много или недостаточно. Когда мы болтали об этом после секса, уткнувшись друг в друга, это звучало мрачно, но горячо, как что-то, с чем я справлюсь — но сейчас, когда это случилось, мой рассудок немного повредился.

Я почувствовала страх. Я попыталась подавить растущую панику, но у меня перехватило грудную клетку, пока легкие боролись за глоток воздуха. Сердце билось изо всех сил. Его же руки были тверды и неподвижны, выражение лица — безжалостное, а вся поза выражала невозмутимость, в то время как каждая клеточка моего тела была переполнена паническим страхом. У него была власть абсолютно над всем, а в этот момент он проверял, способна ли я дышать. Это ужаснуло меня, я никогда не зависела настолько от кого бы то ни было, но время было неподходящее, чтобы раздумывать об этом. Наконец, он ослабил пальцы. Казалось, будто прошла вечность, но, возможно, все заняло не больше пары секунд. Я глубоко втягивала носом воздух, и этот громкий звук наполнял комнату.

Мы долго просто смотрели друг на друга. Я — осторожно, он — строго, но понимала: он изучает мою реакцию, убеждаясь, что я в порядке. До сих пор он не сказал ничего, но неожиданно наклонился и нежно поцеловал меня в лоб. Он до сих пор зажимал рукой мне рот, и странно было испытывать эту нежность в сочетании с угрозой насилия, но это заставляло меня таять. Я попыталась улыбнуться ему заплаканными глазами. Он задержался еще немного, пока не увидел того, что хотел, и, наконец, отпустил меня.

Облегчение, которое я почувствовала, длилось недолго. Он потянулся к полу и что-то поднял. Я не разглядела как следует, что это было, но, казалось, это было намеренно сделано вне поля моего зрения. Откуда он мог это достать так, чтобы я не заметила?

Он поднес кляп в виде большого красного шарика и стал засовывать его мне в рот. Я сглотнула, пытаясь подавить слюноотделение, потому что знала, что кляп в любом случае будет вставлен, и когда он уже проталкивал его внутрь, безропотно открыла рот. Я не раздумывала и даже не глянула на него — такова была степень моего послушания. Казалось, новая игра с дыханием и сонливость сделали Софи особенно покорной. Он нежно поднял мою голову, а значит, сумел затянуть кожаные ремешки кляпа, не слишком сильно зацепив мои волосы. Я про себя улыбнулась противоречивости мужчины, который наслаждается тем, что он может причинить мне боль, но хочет делать это только по желанию, а не случайно.

Он снова потянулся к полу. Я подумывала осторожно глянуть, чтобы увидеть, что именно он положил возле моей кровати. Я прямо сгорала от любопытства — сколько же времени он здесь провел, пока я спала? Слишком много для меня, если учесть, что сплю я чутко. Действительно я так крепко спала, или у него больший опыт, чем я думала, пробираться в дома к женщинам в ранние утренние часы? Однако я не осмеливалась пошевелиться, чтобы посмотреть — казалось, у Адама уже дьявольское настроение, а даже у меня есть основной инстинкт самосохранения. По большей части.

Пришла очередь короткой веревки. Он схватил мои запястья и быстро обвил их мягким хлопком. Это был не самый лучший из его узлов, но тоже надежный и тугой. Он привязал его к спинке кровати, и неожиданно я стала совершенно беззащитной в своих маленьких кружевных трусиках. Он посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся, но это была зверская улыбка, и выглядело это так: «я тебя имею там, где хочу». Я занервничала, хотя почувствовала, что между ног стало мокрее; он определил это тоже, заставив меня покраснеть.

Адам снова наклонился и что-то взял, а потом вернулся к спинке кровати. Он вложил мне в руку маленький колокольчик, вроде тех, что бывают на кошачьих ошейниках. Это была гарантия моей безопасности: если я уроню его — он остановится, приняв его в качестве стоп-слова, поскольку говорить я не могла. Я крепко сжала колокольчик руками, цепляясь за свою драгоценную жизнь, хотя и не знала, то ли потому, что хочу уронить его, то ли от испуга, что могу сделать это случайно. Ох уж эти противоречия между повиновением и моим своевольным разумом!

Адам взобрался на кровать, перешагнув через мое тело. Он расстегнул молнию и вывалил свой налившийся член, поместив его между грудями, в нескольких сантиметрах от моего рта (хотя это носило до некоторой степени академический характер, учитывая кляп, туго втиснутый между моими губами).

Секундой позже я поняла, что он выбрал кое-что другое. Не было времени сопротивляться, и некуда было бежать, даже если бы я и могла. В его руках оказалась цепь, блеснувшая под случайным солнечным лучом. Это был набор зажимов для сосков. Он начал прикреплять их к моей груди. Я тревожно смотрела на свирепого вида металлические зажимы, а Адам наслаждался моей осторожной мимикой и попытками нервно сглатывать с кляпом во рту. Затем он ощупал грудь, подергал соски, выкручивая их пальцами, тихо посмеиваясь над моим приступом стыда от того, как они были возбуждены и тверды благодаря закрученному сценарию, разыгрывавшемуся между нами. Когда, наконец, он приделал зажимы, боль оказалась меньше, чем я опасалась, но в целом эксперимент был впечатляющим. Это было странное чувство — Адам был сконцентрирован не на садистском причинении боли, как это делал Джеймс; казалось, он тащится от смущения, которое я испытываю от того, насколько сильно боль возбуждает меня. Это был совершенно другой вид руководства соитием, и я не могла в нем разобраться, хотя, посмотрим правде в глаза, любой из этих способов — просто чудо, будившее чувства еще до первой за день чашки кофе.

С того момента, как Адам прикрепил зажимы и один раз сильно потянул за них, чтобы убедиться, что они надежно зафиксированы, он лежал рядом со мной на кровати. Должно быть, мы представляли собой странную картину: он, одетый в джинсы и темный шерстяной свитер, выглядевший скорее так, как будто готов с утра прогуляться в Starbucks, лежал на боку, подложив под голову руку и уставившись на меня. Рядом с ним я — почти полностью раздетая, залитая краской стыда, привязанная к спинке кровати, со слюной вокруг рта и невероятно торчащими сосками. Нелепость этого зрелища заставила меня улыбнуться, в то время как я осторожно наблюдала за Адамом, чтобы увидеть, что случится дальше.

Медленно, лениво он начал забавляться со мной. Не такой грубый, как перед этим, Адам дразнил щекочущими прикосновениями, наслаждался тем, как я вздрагиваю, чувствуя его обтянутые кожей пальцы, которые двигались по моему телу, наблюдал за увеличением количества мурашек, улыбался, когда я глубоко втягивала носом воздух, и пытался регулировать мое дыхание. Он задел бедра, провел пальцем по цепочке между грудями перед тем, как осторожно потянуть за нее. Затем нежно убрал волосы с моего лица, тихо хохотнул, когда я залилась краской, заметив, что он видит струйку слюны в уголке рта, пролившуюся из-под кляпа. Он был похож на ребенка с новой игрушкой, и единственное, что я могла сделать — это лежать и принимать все это, сжимая в руке колокольчик и ожидая, что он будет делать дальше.

Потом Адам несколько раз погладил мои бедра, изнутри и снаружи, а также кружевной край трусиков, и, наконец, просунул руку между ног, поверх кружев. Я знала, что сейчас стану теплой и влажной, несмотря на холод в спальне: приключение в целом возбуждало меня и заставляло постоянно краснеть. Адам надавил ладонью на влагалище и одновременно смотрел на меня; и то, как он самодовольно улыбался и явно развлекался при виде моего смущения, заставило меня фыркнуть с кляпом во рту. В приливе досады я сдвинула ноги, приподняла бедра и попыталась отодвинуться, свирепо глядя на него. Он шлепнул меня — довольно сильно, так, что секундой позже я заметила красный отпечаток руки. Его голос звучал нереально, откуда-то издалека. Это было первое, что я услышала с тех пор, как проснулась.

— Веди себя прилично!

Я посмотрела на него, чувствуя, как раздуваются ноздри, как нарастают ярость и возмущение, зная, что борюсь я не только с ним — с частью себя, той, которая явно возбуждается от этого, наслаждаясь каждой порочной минутой.

Он ущипнул внутреннюю часть бедра — жесткий, болезненный щипок предупреждения. Я тихо всхлипнула. Он посмотрел на меня, еще не полностью уверенный, какой может быть моя реакция, по-видимому, готовый выбрать линию поведения в зависимости от того, что последует дальше. Неприятно, но я точно знала, какой она может быть, и это было неизбежно, даже когда часть меня восставала против этого. Я глянула на него, пытаясь сглотнуть скопившуюся за кляпом слюну. А потом посмотрела в сторону, не в силах выдержать его победный взгляд так близко — это действительно было гребаное самодовольство, — и медленно раздвинула ноги.

Его рука возвратилась к трусикам, поглаживая их вверх и вниз и заставляя ткань намокать. Он до сих пор игрался. Времени было предостаточно, и он наслаждался тем, что дразнил меня. Иногда он немного надавливал на клитор, и я стонала сквозь кляп. Напряжение от этого и отсутствие оргазма перед сном накануне сплели мои нервы в клубок отчаяния. Я с нетерпением ожидала, отчаянно пыталась продолжать, но нервничала оттого, что все это значит. Я хотела сделать его гордым, счастливым, сбросить с кровати и — кончить.

Через некоторое время мне показалось, он решил, что сделал мои трусики достаточно мокрыми. Адам переместился из своего положения ближе ко мне, встав на кровать на колени, у меня между ног, откуда, я не сомневаюсь, он мог великолепно рассмотреть мое блестящее от влаги, некогда шикарное, а теперь невероятно распутного вида белье. Я снова закрыла глаза. Просто это помогало справляться со стыдом.

Он поднял мои колени и толкнул их назад, к груди. В белье я чувствовала себя совершенно голой; даже с закрытыми глазами я ощущала, как он пристально смотрит мне между ног. Я чувствовала, как он движется по кровати, продолжая удерживать меня вверху в раскрытом положении, его пальцы немного впивались в мое тело, пока я лежала неподвижно. Он полизал мое бедро до самого края трусиков. Я вся трепетала. Он перешел на другое бедро и сделал то же самое, и в это время я обрела контроль над своими реакциями, хотя плыла против течения чувств. Он двигал ртом и останавливал его в нескольких сантиметрах от влагалища, дыхание его было теплым и ровным — гораздо ровнее моего, определила я с разочарованием.

И напоследок. Долгий взгляд на мою промежность, снизу доверху. Поверх трусов. И хотя это не могло быть так же ощутимо, как когда он что-то делал, но, черт побери, на самом деле — было. У меня прямо задрожали бедра от этого взгляда. Со стороны могло показаться, он так раздразнил Софию, что она переутомилась. Он вернулся к игре и снова начал лизать, опять и опять, но все еще поверх чертовых мокрых трусиков. Мне потребовалось все мое самообладание (и немалая доля самосохранения), чтобы не поддаться искушению и не пнуть его в плечо, поэтому я с отчаянием продолжала чувствовать его язык на своем теле. Я приподняла бедра в нетерпеливом приглашении, молча — правда, не совсем изысканно — умоляя его взять ртом больше меня. Все было бесполезно. Он посмотрел на меня, и блеск в его глазах, так же как и выпуклость в паху, означали, что он доволен собой. Скотина.

Я потеряла счет тому, как долго я была на грани отчаяния. Он взялся руками за верх трусиков, и я, исполненная благодарности, поспешно приподнялась, так что он смог стянуть их вниз по ногам и снять. Он отшвырнул их в сторону и снова приник ко мне ртом, но сейчас не для того, чтобы дразнить — он фактически выпил меня, просунув язык внутрь и двигая головой из стороны в сторону, так что его нос терся о клитор, до тех пор, пока я отчаянно не заскулила из-под кляпа. Тогда он взял клитор прямо в рот и начал сосать его, сжимая губами все крепче и крепче, ударяя по нему языком снова и снова, пока долгожданный оргазм не уничтожил меня, в судорогах поднимая над кроватью; мои крики заглушил кляп — так что, вероятно, все сложилось только к лучшему, иначе соседи стали бы волноваться.

Это было сильно. Все событие в целом было сильным. Но расслабляться было рано. Когда мое дыхание начало успокаиваться, он поднялся, разделся и вытащил презерватив из кармана джинсов, прежде чем бросить их на пол к перчаткам и остальной одежде. Ненадолго замерев, пока надевал его, он вернулся на кровать и глубоко протолкнулся внутрь меня, пока я все еще трепетала от последствий оргазма.

Он лег, так что его основной вес приходился на верхнюю часть моего тела, а лицо было близко к моему, и улыбался даже в то время, когда получал удовольствие, медленно двигаясь внутрь и наружу, проталкиваясь так глубоко, что ударял лобком по клитору, и это заставляло стонать меня снова. Каждое движение задевало сосковые зажимы, и это постоянное действие заставляло соски ныть так, что я отвлеклась: смесь боли, наслаждения и того, что я была связана, каким-то образом пригасили мои спонтанные попытки к бунту, оставив только отчаянное желание угодить ему, доставить — хотя, понятно, совершенно другим образом — такое же удовлетворение, какое он только что доставил мне. В этот момент я готова была сделать или вытерпеть все, чего бы он ни захотел от меня, и лучший способ это доказать — продемонстрировать, как маняще поднимаются мои бедра.

Затем Адам потянулся, чтобы развязать кляп. Я сглотнула самую горькую в моей жизни слюну, когда он вынул кляп изо рта, и посмеялась над его извинениями, когда он нечаянно задел волосы, расстегивая пряжку. Он поднял брови, и я мгновенно почувствовала небольшую досаду.

— Извини, мне это показалось смешным. Ты считаешь нормальным истязать соски, а случайно зацепив волосы, приносишь извинения.

— Это извинение не за невежливость, — сказал он, сгребая мои волосы в пучок и откидывая их гораздо сильнее, чем сделал это случайно минутой раньше. Я снова засмеялась, но смех утонул в поцелуе, когда его рот накрыл мой. Я улыбнулась и начала жадно двигаться вперед-назад, но вкус моей слюны на его губах снова заставил меня покраснеть — казалось, цель его жизни была в том, чтобы я постоянно была в смущении и влажная.

После поцелуя он начал трахать меня сильнее, высовываясь медленно, а обратно возвращаясь с такой силой, что мне оставалось только ловить ртом воздух. Через некоторое время он отстранился от меня и посмотрел прямо в глаза. Выражение его лица неожиданно стало мрачным. Балансируя на одной руке, он переместил часть своего веса мне на горло.

Это была совершенно непроизвольная реакция, но все мое тело онемело. Одно только прикосновение его пальцев к моему горлу заставляло меня нервничать. Я закрыла глаза, пытаясь скрыть нервное напряжение, но его голос звучал твердо:

— Смотри на меня!

Понадобилось пару раз вздохнуть, глубоко и спокойно, прежде чем я отважилась открыть глаза и встретиться с ним взглядом. Когда я все же это сделала, его взгляд был серьезным, но мирным.

— Ты мне доверяешь?

Я неоднократно разрешала ему связывать себя, дала ключ от квартиры и открыто пригласила его прийти и напасть на меня во время сна. Скажи я «нет», и буду выглядеть полной идиоткой. Но даже после всего этого признаться вслух для меня было серьезным шагом.

— Да, я доверяю тебе, — сказала я тихим голосом, немного покраснев оттого, что все-таки сделала это, и какая-то часть меня удивилась: как, черт побери, это могло случиться, если я и познакомилась-то с ним сравнительно недавно.

Он кивнул и опять надавил на горло, так что мне стало трудно дышать. Я задыхалась и хрипела, стараясь втянуть в легкие воздух, наблюдая, как он следит за мной, чтобы убедиться, что я в порядке. Когда спустя пару секунд он снова отпустил меня, я почувствовала прилив адреналина и удивилась.

Мы продолжали трахаться, чередуя медленные расслабления с моментами, когда он хватал меня за горло. Адам держал мою шею дольше, поскольку я уже начала немного привыкать к этому, но все же не больше считаных секунд за раз. Я улетала от этого ощущения — бессилие, ограниченность в сочетании с его похотливым жадным взглядом и тем способом, которым он двигался, размалывая меня почти до боли, но в то же время приближая ко второму оргазму. Наконец он придушил меня в последний раз — с большей силой и дольше, чем до сих пор, — и новый оргазм взорвался во мне. Спина выгнулась от его силы — и он ослабил хватку вокруг горла, так что я смогла глубоко вздохнуть и до головокружения наполнить легкие в тот момент, когда кончила. Казалось, мои бешеные движения помогли ему преодолеть какую-то преграду, и он тоже кончил внутрь меня через несколько секунд, стеная от собственного удовлетворения. К счастью, после всего он не рухнул на зажимы — вместо этого осторожно лег рядом.

Мы оба все еще тяжело дышали, когда он развязал мне руки и осторожно снял зажимы, нежно растирая и приводя в чувство мои ноющие соски.

Наконец он нагнулся, вытащил одеяло, накрыл нас обоих и заключил меня в объятия. Мы болтали о том, как все прошло, и насколько мне понравилось быть придушенной, а потом я провалилась в дрему и проснулась только от запаха бекона и свежесваренного кофе: Адам принес завтрак в своей хозяйственной сумке.

То, как фантазии воплотились в реальность, было чертовски ошеломительно. Я начала размышлять обо всех остальных вещах, которые мне хотелось попробовать, благо у меня был партнер, с которым я могла их совершать. Хотя и неправильнымспособом, потому что, очевидно, мы не собирались встречаться. Мы так решили. Очевидно, да.

Черт. Кого я обманываю?!