Необычное и обыкновенное

Если герои не справятся... (дарк фэнтези, жестокость, ужасы)

Воины Света проиграли сражение со Злом. Лучшие из лучших, наши защитники, не справились.

Все знали, когда наступит день решающей битвы. С самого утра, едва небо начало светлеть, люди в больших городах и маленьких деревеньках выходили на улицы. Стояли и смотрели на восток, туда, где на вершинах Небесных гор возвышалась вдалеке Солнечная Цитадель. Там Воины Света должны были сразиться со Злом и победить.

Все верили в победу. А как же иначе? Разве может добро не победить? Все легенды и сказания уверяли, что всё будет хорошо.

Мы с братьями верили в Воинов Света, как никто другой. Ведь среди них наши родители.

Но они не справились.

В то утро мы вместе с соседями стояли бок о бок и смотрели в сторону гор.

Многие принарядились: ясно же, что после победы надо будет праздновать. Люди тихонько переговаривались, улыбались, и даже малыши не хныкали, а дремали тихонько на руках у родителей. Многие уважительно и приветливо кивали нам, и я старался не задирать нос, но всё равно был горд. Да, папа и мама — герои, и скоро Зло будет побеждено и запечатано.

Небо на востоке вдруг потемнело. Ветер усилился и яростными порывами принялся стегать нас, заставляя жмуриться и отворачиваться.

— Что случилось?

— Ой, не к добру это...

Потом в темноте над Небесными горами ослепительными сполохами расцвели десятки, сотни молний жуткого, мертвенно-синего цвета.

Ветер стал ещё сильнее, наполнил воздух зловещим гулом.

Люди зашумели громче. Я слышал, как заплакала соседская девчушка, Джун. Но продолжал напряжённо смотреть на восток. Солнечная Цитадель ведь вот-вот озарит светом окрестности — и странная буря уляжется, не принеся вреда. Так должно быть.

Сквозь грохот ветра доносились выкрики соседей: мол, надо расходиться. Воздух пах тревогой и грядущей грозой. Совсем не похоже на торжество Света.

Мы с братьями переглянулись, не желая верить, что что-то пошло не так. Младший, Итан, что-то сказал, но порыв ветра унёс его слова прочь. Я прочитал по губам:

— Всё будет хорошо?

Кивнул в ответ, хотя сам в это не верил.

Люди вокруг уже спешили по домам, когда с неба посыпался густой серый пепел. А затем полетели камни, булыжники, щепки, осколки и обломки не пойми чего. Словно ураган пронёсся от Цитадели к нам, расшвыривая по пути всё добытое.

Крики, стоны, мольбы смешались с гулом ветра. Соседи разбегались, пытаясь найти укрытие. Но спрятаться успели немногие. Люди падали, и не все поднимались. Праздничные светлые одежды окрасились кровью.

Передо мной рухнул булыжник, следом со свистом пронёсся обломок ржавого меча.

Стряхнув оцепенение, я кинулся помогать соседу, которого ударило огромным валуном в спину. Он силился подняться, а рядом суетились его испуганные жена и дочь. Джеф и Итан бросились к соседке, пытавшейся успокоить и увести пятерых рыдающих детей.

Старший, наш наставник, уже уносил в дом раненую девушку. Кажется, это племянница старосты.

Увесистый булыжник огрел меня по руке — локоть словно огнём обдало. Я медленно выдохнул, усмиряя боль, и постарался идти ровно, чтобы раненый человек, повисший на мне, не споткнулся.

Чудовищный град длился недолго. Минут десять от силы. Но причинил больше зла, чем затяжная метель. Повсюду лежали изувеченные тела. Кто-то молчал и не двигался, кто-то стонал. И мы, и другие выжившие проверяли неподвижных и осторожно уносили в дома раненых.

А потом хлынул кровавый дождь. Тогда казалось, что он только выглядит жутко. Мы ещё не знали, насколько он опасен, хотя наши защитные амулеты светились всё время, пока шёл дождь.

Мы сумели завести и затащить в наш дом шестнадцать выживших соседей. Староста прижимал к груди изувеченную руку, его жена хромала. Здоровяка-кузнеца пришлось тащить волоком: булыжник перебил ему ноги. Мельник держался за голову. Рухнувшая с неба коряга едва не лишила его глаза, и страшная борозда, раздиравшая лоб, бровь и веко, невольно притягивала взгляд.

Окровавленные, напуганные люди жались друг к другу и смотрели на нас. А мы не знали, что им сказать, как их утешить и успокоить. Всё, что мы могли, — защищать дом с уцелевшими людьми и надеяться на лучшее.

К вечеру на запах крови из всех щелей и нор выбрались давно забытые твари, о которых мы слышали только в страшных сказках. А в ночи к ним присоединились новые. Такие, о которых даже сказок не было.

Старший и Итан поддерживали магическую защиту дома. Закрыв глаза и сосредоточившись, они вдвоём подпитывали амулеты и наполняли магией защитные знаки дома. Потому, когда снаружи раздались мольбы о помощи, мы с Джефом выбежали на крики вдвоём.

Оказалось, твари умели подражать человеческим голосам, и брат очень близко познакомился с их длинными острыми когтями. Свой амулет он, видно, потерял, пока мы стаскивали выживших соседей. Сколько раз ему говорили: не таскай амулет в кармане! Повесь на шею или приколи к изнанке одежды. Но он всё отмахивался: потом, мол, потом. Потом, как всегда, наступило слишком внезапно.

Рунный нож выхватить он не успел.

Я видел, как он умирал. Твари — порождения Зла — не могли причинить мне вреда: ведь амулет был со мной, но с изощрённым коварством обездвижили тошнотворным подобием ловчей сети из человеческих кишок и странной прочной паутины.

Длиннолапые монстры резко пересвистывались, и мне мерещилась насмешка в этих протяжных звуках. Стоит закрыть глаза — и я снова вижу, как чёрные кошмарные когти пробивают грудную клетку Джефа, его удивлённые глаза и тёмную кровь, пузырящуюся на его побелевших губах.

Я бился в сети изо всех сил, но когда наконец сумел вытянуть рунный нож, для Джефа уже было поздно. С-с-сволочи!

Вернулся я один, испачканный с головы до ног слизью, что у монстров внутри, и чужой кровью, — и Итан побледнел, без слов поняв, что случилось. Он словно разом повзрослел на долгие, обагрённые кровью годы.

Старший запретил выходить из дому.

Страшные вопросы жутким хороводом кружились в моей голове: “Что я скажу родителям, когда они спросят: где Джеф? А спросят ли? Увидим ли мы их когда-нибудь? Что случилось в Цитадели?” И я понимал, что сойду с ума, если не смогу отвлечься. Осматривал раны, помогал менять повязки, успокаивал детей, прикидывал, сколько в доме еды. Что угодно, лишь бы не оставаться наедине с этими вопросами.

Ночью твари снова кричали человеческими голосами, звали на помощь, называли нас по именам. Я слышал голос Джефа и крепко держал Итана за руку, повторяя в темноте то ли себе, то ли брату: "Это не он. Это не он. Это не он!"

Утром мы пересчитали запасы. В доме шестнадцать человек да нас трое. Две малышки, два подростка, включая Итана, остальные — взрослые. Из девятнадцати человек четверо сильно ранены, но их можно понемногу лечить магией: Старший и Итан это умеют.

Еды нужно много. Того, что есть, хватит дня на три, если каждому выдавать по чуть-чуть. С водой было сложнее. От колодца в подвале тянуло гнилью и кладбищенскими чёрными грибами. А того, что удалось собрать по вёдрам, бутылям и фляжкам еле хватило на два раза.

Магии на то, чтобы очистить целый колодец, не хватит. Придётся черпать оттуда и заговаривать воду по полведра.

Итан остался в подвале: ему неплохо даётся не только целительство, но и очищение. Мы со Старшим поднялись наверх. Нужно защищать дом: подновить руны, нанесённые родителями, наполнить магией амулеты, вмурованные над окнами и дверью.

— Что будем делать? — спросил я.

Старший помолчал и сказал:

— Надо уходить в Дом Света.

— Но...

— Даже если Воины Света проиграли, Дом хорошо защищён, в нём немало магов. Там будет спокойнее.

Я кивнул. А что ещё оставалось? Ведь если и там небезопасно, значит — нигде.

Лицо Старшего застыло на миг в болезненной судороге, но он тряхнул головой и взял себя в руки. Я отвёл глаза и сделал вид, что ничего не заметил.

Обычно горе, разделённое с близкими, уменьшается. Но не сейчас. Среди Воинов были и наши родители, и дочка Старшего. И стоит нам заговорить о том, что мы больше не увидим своих родных, как горе затопит нас, сметя тёмной волной и долг, и совесть, и ответственность. А нужно быть сильными. Нужно защищать тех, кто остался рядом.

...Я помню, как к нам домой приехали гонцы из Дома Света. На белых лошадях в сияющих позолотой плащах. Во главе процессии на самом крупном скакуне восседал седобородый мужчина с пронзительными синими глазами.

Отец нахмурился и тут же увёл их в дом. Там гонцы говорили с родителями с вечера и до рассвета.

А утром мама собрала нас троих и сказала, что им нужно уезжать. Древнее Зло вырвалось из темницы — и все Воины Света должны собраться в Солнечной Цитадели, чтобы дать ему отпор и снова запереть, ибо убить изначальное Зло нельзя. Можно лишь загнать в темницу и запечатать.

Мама зачаровала наши амулеты, отец подновил защиту дома: так, на всякий случай. И они уехали, полные силы Света и уверенные в скорой победе. Уехали, чтобы никогда не вернуться.

Не думать. Не вспоминать.

Пережившие первое потрясение соседи спрашивали: что теперь делать и куда идти? Даже самым напуганным было понятно, что оставаться здесь нельзя. Кто-то предлагал пойти искать выживших. Кто-то просил нас магией разогнать монстров или хотя бы позвать на помощь родителей и других Воинов Света. Кто-то только рыдал.

Мы молчали в ответ, не зная, как объяснить, что выживших снаружи нет и помощи не будет.

До Дома Света не меньше недели пути, если пешком и с детьми и ранеными. В одиночку я бы добрался за два-три дня. Но нас, способных к магии и защищённых амулетами, всего трое. И двое должны постоянно следить за магической защитой дома, ещё один — очищать воду. Собираться в путь всем вместе — самоубийство. Мы не сможем защитить стольких людей в пути.

Зло всё решило за нас.

На второй вечер все, попавшие под кровавый дождь, сошли с ума. Тех, кто мог двигаться сам, мы разместили на втором этаже, отдав им свои комнаты. На первом остались неходячие, и мы со Старшим в комнате родителей.

Мы с Итаном отдыхали после очередного очищения воды. Старший осматривал соседских девочек. Они мучились кошмарами, и мать боялась, что детей коснулась магия Зла. Женщина оставила дочек заботам Старшего и пошла проведать мужа: во время урагана он повредил ногу.

Вдруг сверху послышались дикие крики, и я кинулся на второй этаж. Распахнул дверь в нашу комнату — и остолбенел: всё в крови. Несколько человек бродили по комнате, разбрызгивая в стороны алое. Остальные лежали без движения.

Один из тех, кто стоял на ногах, глянул на меня. В его глазах плясало злое безумие. Он погрозил мне окровавленным пальцем и хихикнул.

Запах крови пропитал стены, пол и сам воздух. Кто-то бормотал, кто-то смеялся, кто-то с выражением читал стихотворение о любви.

Меня замутило, и я захлопнул и запер дверь. Ринулся вниз. Там Старший задвигал дверь в комнату рядом с родительской тяжёлым комодом.

Увидев меня, он бросил:

— Уводи детей.

Сунул мне свой рунный нож и взялся за амулет.

Я хотел возразить, хотел остаться с ним, но вместо этого вошёл в комнату, кивнул Итану и схватил за руки зарёванных девчонок. Затем распахнул окно, руша магический знак.

Едва мы очутились на улице, как сияющая вспышка озарила дом: Старший разломал защитный амулет, отправляя на тот свет безумцев и себя.

Нас осталось пятеро: я, брат Итан, двое соседских девчушек и местный пьяница по кличке Чокчок, невесть как уцелевший и увязавшийся за нами.

— Что будем делать, Марк? — спросил Итан.

В его серых глазах не было ни слезинки, но взгляд был тусклым, а голос сухим и безжизненным. В свои двенадцать он выглядел старым.

— Надо уходить к Дому Света.

Итан пожал плечами, соглашаясь.

Чокчок пробормотал:

— Если он ещё стоит, этот Дом...

На улицах пахло кровью и смертью.

Из-за соседнего дома на нас вышла женщина в запачканном платье. Вытянув руки, она плавно ощупывала воздух вокруг и брела, не разбирая дороги, спотыкаясь о трупы и обломки, раскиданные тут и там. Итан окликнул её, но она продолжала идти.

Мой амулет запульсировал — значит, она неживая. Мы переглянулись с Итаном.

Девочки у меня на руках заплакали хором. Женщина остановилась и медленно покрутила головой. Повернулась в нашу сторону. Лица у неё не было. Совсем.

— Тихо, вы, дурёхи! — зашипел Чокчок.

Я глянул на него — и пьяница замолчал. Я сунул ему детей.

— Головой отвечаешь.

Итан встал вплотную к Чокчоку и закрыл глаза, мысленно призывая амулет защитить всех, кто рядом. Девочки перестали реветь, только всхлипывали тихонько.

Я приблизился к женщине без лица, вытянув нож из-за пояса. Это безликая. Отец рассказывал, как нужно поступать с разными тварями тьмы. И про таких говорил. Жаль, меча, как у него, у меня не было. Хотя меч отцу не очень-то помог.

Женщина качнулась всем телом ко мне, и только тут я узнал жену мельника. Её волнистые волосы, её платье, её колечко на тонком безымянном пальце с обломанными ногтями.

— Ирма, это я.

Говорить нужно тихо: громкие звуки могут обозлить безликую. И не делать резких движений. Она всё равно нападёт, но будешь спокойным — получишь пару секунд, чтоб подготовиться.

Женщина без лица знакомым движением наклонила голову к левому плечу, прислушиваясь. А в следующее мгновенье резко прыгнула на меня, норовя вцепиться в горло.

Я и не надеялся, что она меня узнает. Ушёл вправо от её вытянутых рук и качнулся ей навстречу, всаживая нож, расчерченный защитными знаками, ей в сердце.

Покойся с миром, Ирма.

Её тело дёрнулось и словно окаменело. Я с трудом выдернул нож из мгновенно окоченевшей плоти.

— Марк, берегись!

Я пригнулся, пропуская над собой тёмное жилистое тело монстра, и вспорол ему брюхо. Меня оросил поток гнусно пахнущих внутренностей, заставив содрогнуться от омерзения. Тварь заверещала так, что я оглох на пару секунд.

— Итан, надо бежать! К реке!

Три монстра помельче, похожие на чудовищных косматых собак-переростков, урча принялись пожирать раненную мной тварь. А из-за соседних домов медленно выходили человеческие фигуры. Наверное, тоже безликие. Чокчок, подхватив на руки девчонок, и брат резво кинулись к берегу. Я, не тратя время на то, чтобы чистить лезвие и прятать нож, бросился за ними.

За нами, к счастью, гнаться никто не стал. Близость воды отваживает многих тварей. Но не тех, кто в ней живёт. Чокчок кинулся на мост, и я ухватил его за пояс.

— Стой! Не лезь не глядя.

Он замер, а потом осторожно опустил на землю девочек. Мари вцепилась в грязную штанину и уткнулась в неё носом, не желая смотреть по сторонам. Джун осторожно отошла от Чокчока и потрогала Итана за рукав.

— А где мама? — тихо спросила она.

Брат стиснул зубы и опустился на колени рядом с девочкой.

Я не стал слушать, как он объясняет ей, что мамы больше нет. В сгустившихся осенних сумерках я спустился к воде и осмотрел мост. С виду всё в порядке. Теперь под мост. Один шаг — и резко запахло гнилью, рыбьими потрохами и почему-то яблоками. Я осторожно присел и сунул грязное лезвие ножа в тёмную воду. Сразу забулькало, заклокотало. В мутной воде расползлись чёрные росчерки длинных-длинных волос. Злится речная хозяйка. Когда она добрая, волосы прозрачно-золотистые с мелкими брызгами радуги.

— Дай нам пройти, хозяйка!

Из воды поднялась женщина, опутанная волосами, которые, казалось, ползали по ней и извивались. Вместо приветливого личика с огромными синими глазами на меня таращилась гнилая рыбья морда с пустыми глазницами.

Мама говорила: если Зла на земле становится больше, существа, живущие рядом с людьми, начинают портиться. Становятся неприветливыми, теряют красоту и добрый нрав. Если речная хозяйка не просто разозлилась, а стала таким монстром, значит, Зла в мире больше, чем когда-либо было.

— Я не желаю тебе зла, речная хозяйка. Нам нужно пройти над твоей рекой. Пропусти нас.

Она покачала страшной башкой. Тонкие губы шевелились, обнажая мелкие острые зубки, но голоса не было слышно.

— Я смогу убить тебя, хозяйка. Ты знаешь. Но я не хочу. Пропусти нас.

Она помолчала, неподвижно стоя на неровной поверхности воды, и снова покачала головой. Волосы зашевелились быстрее, отлепились от тела и потянулись ко мне.

Что ж.

Я коснулся амулета на шее, он нагрелся, готовясь защищать меня от сил Зла. Затем вынул нож из воды. Защитные знаки засветились — и речная хозяйка отшатнулась, наполовину уйдя в воду.

— Мы пройдём, хозяйка.

На полпути я обернулся и спросил:

— Ты не помнишь меня? Я Марк.

Она ушла под воду, только чёрные змеи волос продолжали разрезать речные воды.

На берегу Чокчок уговаривал Мари не шуметь и не плакать.

— Я пить хочу, — Джун жалобно посмотрела на меня, едва я оказался рядом.

— У меня воды нет, — Итан снял с пояса флягу, которую носил с собой не снимая — подарок отца, и перевернул вверх дном.

Надо вернуться в деревню, чтобы найти хотя бы ведро. А ещё нужна одежда, еда, одеяла. Всё то, что мы не успели забрать из дома.

Я пробрался к дому старой Марты, стоящему на окраине. Тихо-тихо пролез внутрь и, мысленно попросив у Марты прощения, взялся копаться в вещах.

Вся вода стухла, еда прогнила и покрылась красноватыми пятнами. Наконец я нашёл нож для Чокчока, запасное огниво, скатал и стянул верёвками два одеяла. Раздобыл ведро, хороший мешок и отрез почти чистой ткани. Пожелал хозяйке покоиться с миром и вернулся к своим.

Возвращаясь я заметил, что ураган, накрывший накануне деревню, не тронул окрестности. Только между домами валялись камни и коряги. За деревней не было никаких следов обрушившихся с неба камней или кровавого дождя.

Около часа мы очищали магией воду, настороженно поглядывая по сторонам, но, к счастью, было тихо. Девочки тоскливо посматривали в сторону своего дома, но вернуться не предлагали.

Надо идти. Через мост. Мимо ближайшего городка. Потом лесом. Обогнуть две деревни. А там, за холмом, Дом Света.

Дом, откуда наши родители и другие Воины Света ушли на битву, которую проиграли.

На небо высыпали алые угольки звёзд.

— А почему они красные? — испуганно прошептала Мари.

— Не бойся, это не опасно, — отозвался я.

Девочка, кажется, не очень поверила, прижавшись к Чокчоку.

По узкому мосту шли гуськом. Сначала Итан, потом Чокчок, за ним девочки. Последним я.

Мы были на середине моста, когда Джун вдруг спросила:

— А что это такое?

Она оглянулась ко мне, показывая на плохо различимую в вечернем сумраке чёрную паутину волос, медленно поднимающуюся над краем моста.

— Итан, бегом! — заорал я.

Брат рванул с места и одним прыжком оказался на берегу. Чокчок, бранясь и чертыхаясь, кинулся следом. Я успел швырнуть ему мешок с пожитками, раздобытыми в деревне.

— Ой, оно меня схватило! — вскрикнула Мари и испуганно заплакала.

— Тихо, — шикнула на неё Джун. — Дяди говорят: надо тихо.

Я полоснул рунным ножом по прядям, захлестнувшим шею девчушки. Резанул те, что намотались на её запястье, и крикнул:

— Бегите на тот берег! Живо!

Итан, на бегу оттолкнув пьяницу, кинулся навстречу детям.

— Хозяйка, зря ты так.

Она уже появилась в поле зрения, покачиваясь во весь рост на поверхности воды. Выкатившаяся на небо алая луна освещала жуткую фигуру. Тонкогубый рот оскален, из пустых глазниц льётся вода, отражая багровый лунный свет. Чёрные волосы змеями метнулись ко мне, норовя захлестнуть. Защитный амулет раскалился, не давая ей дотронуться до меня. Я схватил одну из прядей и намотал на руку. Рванул, пытаясь притянуть хозяйку к себе.

Из воды поднялись новые змеи волос. Ещё. И ещё. Вся река будто поросла жуткими деревцами, увенчанными мёртвыми рыбинами, склизкими от ила камнями и прочей дрянью. Взгляд упал на опутанный одной из прядей рогатый череп — я на миг решил, что сошёл с ума, но тут же понял, что башка козлиная.

Речная хозяйка обрушила на меня водопад из рыб, камней, костей и ошмётков. Я прикрыл рукой глаза: амулет защищает лишь от злых сил, а от удара булыжником по голове — нет. На то есть ловкость и внимательность.

Больно ударило чем-то по ушибленному в ураган плечу, но голову я сберёг. И двигаться могу.

Волосы хозяйки я не выпустил. Отец говорил: сотворивший зло должен быть наказан. Ладно, если я не могу подтащить её к себе, тогда нужно самому к ней приблизиться.

Я отступил на пару шагов, оттолкнулся и прыгнул. Осклизлый булыжник приложил меня в правое подреберье. Не так сильно, чтоб вышибить дух. Но достаточно сильно, чтоб промахнуться.

Падая, я ухватился за речную хозяйку, и её зловонная плоть расползлась под моей рукой. Я вцепился крепче, кажется, в её рёбра, и зарычал от злости. Вблизи хозяйка была ещё ужаснее. И этот запах. Он почти оглушил меня. Нестерпимая жуткая вонь.

Не глядя вонзил нож в неживое тело. Мёртвая плоть поддавалась неохотно. С трудом выдернул нож и ещё раз всадил.

Хозяйка задымилась и камнем рухнула в воду вместе со мной. Я захлебнулся и судорожно забился, пытаясь освободиться от путаницы волос, захлестнувшей меня. Вверх, к воздуху. Скорее! Волосы, водоросли тянули меня ко дну — не выбраться.

Вдруг меня ухватили за шиворот и потащили. Пара секунд — и я уже глотал воздух, вперемешку с водой. Давился резкой болью где-то в носу и в горле, а Итан кричал мне:

— Справишься?

Мы выплыли на берег. Я закашлялся, выплёвывая воду и речную грязь: слава Свету, не ту мерзостную дрянь, которая булькала вокруг хозяйки, а просто мутную невкусную воду. С гибелью мёртвой хозяйки река скоро станет обычной.

Я перевёл дыхание, обтёр нож о край рубахи и сунул в поясные ножны. С трудом поднялся и подошёл к спутникам. Девчонки смотрели на меня с ужасом, спрятавшись за спину Чокчока. Ещё бы: грязный, жуткий, опутанный водорослями и ужасно вонючий. Наверное, я походил на монстра не меньше, чем речная хозяйка.

Хотел было улыбнуться малышкам, но вдруг заметил на груди Чокчока то, чего там быть не должно было.

— Зачем амулет отдал? — прохрипел я.

— Чтоб их не съели, пока мы... купаемся, — Итан попытался пошутить, даже скривил губы в подобии улыбки, но его глаза оставались пустыми.

Я глянул на свой амулет: треть защитных знаков уже погасла. На амулете Итана защитных знаков осталось только половина. Я провёл по нему рукой: пусть пока отдохнёт.

— На весь путь амулетов не хватит. Пока идём, как есть. Мимо города пойдём с магической защитой. В лесу — посмотрим. И забери амулет, Итан.

— А мы как же? — нахмурился Чокчок.

— Пусть носит, — пожал плечами брат.

Я мысленно досчитал от одного до десяти. А потом от десяти до одного. Помогло.

— Возьми мой.

Итан покачал головой:

— Тебе надо драться с тварями. И на разведку ходить. Тебе нужнее.

— Тогда будь рядом. Или с ними, или со мной.

Брат кивнул, но, казалось, ему всё равно. Чокчок взялся объяснять девчонкам, чтобы они ни на шаг от него.

И мы пошли.

Через пару часов девочки устали и проголодались. Итан отдал им лепёшку из своего мешка, а больше еды у нас не было.

— Может, в городе кто уцелел... — вздохнул Чокчок, стараясь не глядеть на девчонок. — Вдруг еды дадут?

Джун замерла и протянула ему последний кусочек лепёшки.

Чокчок сглотнул, но отказался:

— Ешь, малая. Ешь. Я в городе поем.

Итан посмотрел на меня и покачал головой. Наверняка в городе творился такой же кошмар, как и в нашей деревушке. Для нас было бы хорошо, если б твари уже закончили пожирать живых и мёртвых и разбрелись по своим норам. Если так, то в городе пусто. Тогда можно будет пополнить запасы.

— Схожу, осмотрюсь, — сказал я. — Будьте рядом. Не расходитесь.

Надо узнать, насколько опасно приближаться к городу. Может, несмотря на голод, стоит обойти его лесом по большой дуге.

Вынул из мешка нож Старшего и приторочил к поясу — лишним не будет. Отец учил нас драться и с двух рук.

Кивнул брату и направился в лес. Так быстрее получится, чем по дороге.

Прошёл с полкилометра. Хорошо, что в пути можно сосредоточиться на том, что вокруг. Слушать, смотреть, осторожно красться. Не думать о будущем и не заглядывать внутрь себя, где, затаившись, ждут своего часа мысли о родителях, о Джефе, о Старшем. О том, что я ничего не смог сделать, чтобы их спасти.

Города ещё не было видно, а запах крови, тлена и боли уже разлился в воздухе, забиваясь в нос и горло, пропитывая одежду, волосы и кожу. Я почти с удовольствием вдохнул этот смрад, позволявший собраться и жить здесь и сейчас.

Не стал запускать защиту амулета, чтоб не привлекать внимание монстров. Они меня не слышали, а я их вполне. Клёкот, шорох, визгливые нечеловеческие выкрики, рычание, рокот. Далеко. Видимо, в самом городе. И, судя по звукам, тварей там гораздо больше, чем в нашей деревне. Нет, город надо обходить.

Я уже повернулся, чтобы уйти, как позади меня послышалось негромкое урчание. Нож оказался в ладони, едва я уловил странные звуки. Медленно повернулся. Уродливое нечто с громадной слюнявой пастью принюхивалось ко мне, тяжело двигая безглазой башкой. Между нами метров пять.

Я вытянул второй нож, но тварь клацнула челюстями и побрела обратно в город, удивительно аккуратно для такой туши двигаясь меж деревьев.

Не успел я перевести дух, как с ближайшего дерева на меня рухнуло что-то крылатое и когтистое. Я еле уберёг лицо, но острые когти полоснули по предплечью правой руки. Левой я всадил нож в тощее тельце. Тварь вздрогнула и обмякла, но сверху уже пикировала следующая. А сбоку ещё две. Огромные жёлтые глаза и бесшумный полёт делал их похожими на сов. Но совы не бывают такими жуткими.

Бросил нож раненной рукой и схватился за амулет, включая защиту. Всё равно меня уже видят, слышат, а главное — чуют мою кровь все, кто хочет.

Первая тварь ударилась о защиту и схлопотала ножом в брюхо. Вторая разделила её участь. Третья оказалась умнее: отлетела в сторону и зависла в воздухе безмолвной тенью, буравя меня глазищами.

Я поднял брошенный нож и отбежал в сторону — "сова" не стала лететь за мной, знай только зыркала мне вслед. Эта схватка наверняка привлекла внимание других тварей. Значит, идти сюда с людьми никак нельзя. Словно подтверждая мои мысли, вдалеке, со стороны города, послышались визгливые крики и жуткий рёв, перемежаемый надсадным рычанием.

Итан, Чокчок и девочки стояли там же, где я их оставил. Я помотал головой в ответ на безмолвные вопросы своих спутников.

— Придётся обходить лесом.

Брат с тревогой глянул на мою окровавленную руку. Рана неглубокая: повязка из чистой ткани — и всё будет в порядке. Главное, чтобы запах крови не привлёк тварей, остальное ерунда.

Далеко в чащу забредать не стали: отошли от дороги на пару километров. Должно хватить.

Уставшую Мари Чокчок взял на руки, и девочка задремала. Джун мужественно топала рядом с нами. Ей явно тоже хотелось к кому-нибудь на руки, но Чокчок занят, Итан ещё мальчишка, а сквозь повязку на моей руке выступала кровь.

Через час пришлось сделать привал: похолодало. Или просто мы наконец начали чувствовать холод.

Развели костёр. Деревья, кусты, трава — всё здесь казалось обычным. Зло губит то, что близко человеку, и необжитый лес пока безопасен. Но кто знает, скоро ли монстры сожрут всех и всё в опустевших деревнях и городах и разбредутся кто куда?

Сварганили отвар из зверобоя, листьев липы и лесной земляники. Я наткнулся на орешник, так что мы немного подкрепились. Чокчок ломал жёсткие скорлупки для девчонок и рассказывал им про белочек.

Итан смотрел на них пристально и хмуро, но, едва заметив мой взгляд, отвернулся.

Я сходил за дровами, потом сполоснул ведро в ручье и набрал свежей воды. Итан проверил её, ещё когда мы готовили отвар. Отнёс воду к костру, а потом вернулся к ручью и наскоро помылся в холодной воде. Хотелось забраться в ручей и не вылезать, пока не сотру слой кожи, пропитанный слизью, грязью, кровью и отчаянием. Но нельзя надолго оставлять своих. Нужно ещё отстирать рубашку и свёрнутое одеяло, которое вместе со мной побывало в реке и теперь сильно пахло гнилью.

Развесив одеяло, я уселся рядом с братом напротив Чокчока и девочек.

Когда Джун и Мари, накрытые сухим одеялом, задремали, пристроившись по бокам пьяницы, Итан тихонько сказал:

— Без них мы бы быстрее дошли.

— А без монстров — ещё быстрее, — я усмехнулся, желая превратить его слова в шутку.

Но Итан уставился на меня без тени улыбки.

— Да. Верно. Ты спи, брат. Я постерегу.

Когда я проснулся, он сидел в той же позе и смотрел в огонь. Велел ему размяться, отдал свой амулет и отправил в кусты. Повесил ведро над костром и задумался. До деревни в обход да со скоростью Джун идти почти целый день — нужно запастись едой.

К пробуждению девочек мы с Итаном собрали орехов. Чокчок, как оказалось, умеет острожить рыбу: он заточил длинную палку и сноровисто добыл четырёх рыбин.

Без соли рыба была так себе, но мы ели, искренне благодаря Чокчока за каждый кусок.

У самой деревни нас нагнала странная тварь. Длинное тело, восемь когтистых лап, змеиная морда с зубастой пастью и увенчанный жалом гибкий хвост. Несмотря на угрожающий внешний вид, она не спешила напасть. Обходила нас кругами, словно любуясь. Мари испуганно прижалась к Чокчоку, а Джун спросила: смогу ли я убить эту зверюгу, если она нападёт, и, услышав "да", совершенно успокоилась. Чокчок тоже не волновался: мол, не бежит на нас — и ладно.

Мы с Итаном провожали тварь взглядами, готовясь к атаке. Меня особенно настораживали её глаза: зелёно-жёлтые, круглые, с кошачьими зрачками, они смотрели на нас почти разумно. С любопытством. На секунду тварь замерла, чуть наклонив голову, и я был уверен, что сейчас услышу невозможное — её голос. Но нет. Она снова принялись обходить нас туда-сюда и, побродив вокруг ещё с полчаса, утекла в лес.

В деревне не было никого. Ни людей, ни тварей. Даже трупы на улицах и в домах не валялись. Удручающая тишина. Пугающая. Но защитные амулеты не светились и не нагревались — значит, опасности нет. Что ж, должно же нам и повезти наконец.

Мы обзавелись сменной одеждой. Вряд ли она понадобится местным жителям. Я оставил Итана охранять наших спутников и прошёлся по домам. Нашёл четыре фляги, набрал воды из колодца, взял сухарей, вяленного мяса и сыра.

Чокчок изрядно оживился, увидев, что я принёс. Возжелал пойти и поискать настойку, наливку или самогон. Чтобы взбодриться.

— Иди, — я пожал плечами. — Но один. Мы оба останемся здесь. Наши амулеты тоже.

— И правда: уходи, — добавил Итан. — И можешь не возвращаться.

Девочки, ощутив растущее напряжение, испуганно смотрели то на нас, то на Чокчока. Тот дёрнул плечом, сорвал амулет и швырнул на стол. Вышел за дверь, выругался, кажется, сплюнул, но уходить не стал. Постоял с четверть часа, а потом зашёл в дом.

— Там это... чего-то странное...

Одного взгляда на его озадаченное лицо хватило, чтобы понять: он не шутит, не пытается свести на нет прежний разговор. Там действительно "чего-то странное".

Я вытянул нож и пошёл посмотреть.

Странное выглядело как мерцающий туман, медленно наплывающий из леса. Не знаю, что это, но чутьё подсказывало мне: надо уходить. Я крикнул в приоткрытую дверь:

— Амулет надень. Собираемся — и в лес. Быстро!

Чокчок без лишних вопросов послушался, и минут через десять весь наш маленький отряд был уже в лесу.

Туман наплывал на деревню ровной волной, не растекаясь по сторонам. Поблёскивал, искрился и плыл, медленно, но неотвратимо. Как отряд захватчиков наступает не на город даже, на поле, бездумно покрывая метр за метром, печатая шаг.

К утру мы отважились пойти по следам тумана: раз в деревне нет монстров, может, и за ней, там, где прошёл туман, не будет?

Граница "туманных владений", как назвал эту землю Итан, ощущалась отчётливо. Вот только что мы шли в пустом и тихом лесу, в паре метров от дороги, а вот оказались в лесу обычном: стучит дятел, цокает рыжая белка, свистят синицы, каркает вдалеке ворон.

Вслед за привычными звуками пришли и подозрительные. Шепотки и шорохи. Скрип и шелест. Ни древесные стволы, ни листва не могли издавать такие тревожные звуки.

Я активировал защиту и своего амулета, и того, что висел на шее Чокчока, и отошёл ему за спину. Выстроились цепочкой: Итан, девочки, Чокчок и я.

Минута за минутой мы шли в напряжённом молчании, но никто не торопился на нас нападать. Вскоре Джун сказала:

— Я вижу домики. Мы там покушаем, как в той деревне с туманом?

Деревня мне не понравилась. Запах разложения и крови долетел до нас с первым порывом ветра, но не запах меня тревожил. Я чувствовал опасность, хотя никак не мог понять, что нам угрожает.

Я бросил взгляд на брата, он нахмурился, показывая, что ему тоже не по себе.

— Не отходите от дяди, девочки, — на всякий случай напомнил я. — Ты тоже, Итан.

И пошёл к домам.

Тут всё напоминало родную деревеньку. Разбросанные повсюду обломки камней, кости и обрывки одежды. Побуревшие пятна крови. Пробитые "ливнем" первого дня крыши и стены. Следы громадных когтистых лап там и тут.

Нет, нам тут нечего делать. До Дома Света всего ничего: вокруг деревни да за холм — пойдём сразу туда.

...ждёт ли нас там хоть кто-то?..

Это случилось, когда мы уже оставили деревню за спиной. Я не сразу понял, что происходит. Сонную муть в голове вполне объясняли бессонные ночи и долгий, изматывающий путь. Итан постоянно тёр глаза, а Мари задремала на плече Чокчока. Джун вдруг споткнулась, упала и осталась лежать.

— Джун? Джун!

Мы бросились к девочке. Я заметил, что она чуть шевельнула рукой, и чуть не задохнулся от облегчения: живая! А потом земля вылетела у меня из-под ног. Меня взметнуло в воздух и швырнуло на дерево. На мгновенье в глазах потемнело, я ощутил, как горячей волной струится кровь по левому виску, а затылок и спина, казалось, треснули, и каждая трещина наполнилась пульсирующей болью.

Итан лежал метрах в пяти от меня. А на у него на спине сидела мерзкая сгорбленная тварь, покрытая чёрной топорщащейся шерстью. Она схватила его за плечо и теперь собиралась впиться зубами ему в шею. Я приподнялся, выдернул нож и метнул. Мир закружился, поплыл, а я рухнул на палую листву, чувствуя тошноту. Но я успел увидеть, как лезвие вошло ей точно в голову, заставив отскочить от брата. От твари повалил сизый дым, и она, я надеюсь, сдохла.

Я повернул голову и заметил Чокчока. Он стоял, задрав голову, и смотрел в морду возвышающегося над ним чудовища. Из оскаленной пасти капала слюна, а десятки глазок словно хотели прожечь Чокчока насквозь. Он стоял между чудищем и девочками, лежащими на траве. Амулет на его груди светился, но лишь на треть.

Вокруг чудовища канатами вились то ли хвосты, то ли щупальца. Видимо, ими оно и раскидало нас с братом.

Хотелось закрыть глаза и потерять сознание. Я ведь сделал всё, что мог. Какой из меня теперь боец? Разбитая голова болит и кружится, я толком не спал и досыта не ел несколько дней. Подняться сейчас выше моих сил. Невозможно.

Чудище заклекотало, распахнув мерзкую пасть, и нацелилось на Чокчока.

— Поди прочь! — крикнул он. — Не трожь детей, уродина!

Я ухватился за ствол и медленно встал. Оглянулся на брата. Он всё ещё лежал неподвижно, но дышал, и никто не собирался есть его прямо сейчас.

Надо идти. Скорее.

Тварь заревела — и щупальца-хвосты опутали Чокчока и взметнули вверх, выше деревьев, почти к облакам. Я кинулся к монстру, на ходу сдёргивая амулет и ломая его.

Тварь обрушила Чокчока наземь. Я резко свистнул и прыгнул навстречу повернувшейся ко мне морде. И вбил сломанный амулет ей в пасть. Грянул взрыв, белой вспышкой ослепив и оглушив меня. А потом нахлынула тьма.

Сначала вернулся слух. Тихонько всхлипывала плакса Мари. Джун шёпотом спрашивала, всё ли будет в порядке с дядей Чокчоком и дядей Марком.

Кажется, я застонал. Моей щеки коснулась рука брата, и его встревоженный голос спросил:

— Ты живой?

Я просипел "наверное".

— Дядя Марк! — загомонили девчонки.

Наконец удалось разлепить глаза. Голубоватое свечение означало, что брат лечит меня магией. Ему, как и маме, неплохо удавалось целительство. Но оно отнимало столько сил, что каждый раз после акта магического лечения целитель сам напоминал тяжелобольного.

— Как... Чокчок? — прошептал я.

— Умер, — бросил брат. — На двоих меня не хватило.

Я попытался сесть, и у меня, что удивительно, получилось. Огляделся. От монстра осталось лишь несколько ошмётков на ближайшем дереве. Девочки обнявшись сидели в трёх шагах от меня, а с другой стороны, за Итаном, лежало тело Чокчока.

Те, кто должен защищать, никогда не справляются. И те, кого положено защищать, умирают, как герои.

(Ты тоже не сумел. Как и родители)

Я отвернулся, не в силах смотреть в его сторону.

— Он мой амулет израсходовал. И без толку, — вздохнул Итан.

Я медленно перевёл взгляд на него. Он побледнел и осунулся: лечение не прошло даром. Видимо, он уже плохо понимает, что говорит.

— Твой кинжал я подобрал, — продолжил он. — Вернул на место. Кто-то хотел мной закусить?

Он попробовал улыбнуться, но зря. Тёмные круги под глазами и мутный взгляд делали его похожим на ожившего мертвеца, и оскал вместо улыбки выглядел уместно, но страшно.

— Надо идти, — сказал я, поднимаясь. — До Дома Света рукой подать.

(Всё, что осталось, идти к Дому. Будто это что-то меняет).

Мысли путались, двоились: видно, сильно меня приложило об тот ствол.

— А дядя? — всхлипнула Мари.

Джун посмотрела на неё не по-детски строго и серьёзно:

— Он умер, разве не видишь?

Я сказал:

— Он бы хотел, чтоб мы быстро ушли отсюда.

(Пустые слова).

Я подошёл к Чокчоку и мысленно простился с ним, пообещав присмотреть за девочками.

Прости, Чокчок. Я ведь даже не помню твоего настоящего имени. Но я буду помнить настоящего тебя.

И мы побрели к Дому Света.

Не прошли мы и трехсот метров, как нам навстречу вышли люди в белых одеяниях. Четверо мужчин и две женщины. Их амулеты светились в полную силу, а в руках были рунные мечи и кинжалы.

— Надо же, и правда к нам гости! — воскликнул высокий бородатый мужчина, немного похожий на отца. — Мы вас проводим! Кто-то ещё остался в лесу?

Я покачал головой, обнимая прижавшихся девочек. Итан без сил опустился на землю, и бородачу пришлось нести его на руках. Мари взяла на руки одна из женщин, а Джун замотала головой, когда ей предложили то же самое, и упрямо шла, цепляясь за мой пояс. Я не возражал.

Дом Света выстоял. Я смотрел на его стены и надеялся, что кто-то из Воинов Света тоже уцелел и добрался туда.

(Мама? Отец?)

Знал, что это глупые надежды, но не мог отогнать их.

Когда нас подлечили, отмыли, переодели и накормили, Итан и девочки уснули. Мари заснула прямо за столом, опустив кудрявую голову на скатерть. Джун задремала, добравшись до диванчика в комнате, которую отвели девочкам. Итан свернулся в кресле, пока я укладывал Мари, и тут же засопел.

Мне же ещё за обедом дали бокал с бодрящим зельем: трудно не узнать его аромат, в котором переплетаются запахи апельсина, грозы и можжевеловых щепок. Значит, меня ждёт серьёзный безотлагательный разговор.

Едва брат заснул, я вышел в коридор, где меня встретил смутно знакомый седобородый мужчина с яркими синими глазами.

— Здравствуй, Марк. Пойдём в мои покои. Нам нужно поговорить.

В кабинете он вежливо предложил мне присесть, и только когда я опустился в глубокое кресло, представился:

— Я Раген, нынешний глава Дома Света. Я знал твоих родителей, Марк.

Он скорбно замолчал, и у меня внутри что-то оборвалось: их больше нет. До этой минуты я питал себя слабой, неразумной надеждой, но их больше нет.

(Надежда — глупое чувство).

Мысли снова раздвоились. Заломило в висках. Я сосредоточился на головной боли, которой не должно было быть после магического лечения. Что угодно, лишь бы отвлечься от накрывающей меня безнадёжной тоски.

А Раген продолжал:

— Марк, твои родители и другие Воины выполнили свой долг. Мы не надеялись, что они смогут одолеть Зло, но они должны были отвлечь его внимание от Цепных пещер. Зло думает, что его новая темница там, в Солнечной Цитадели, которую так яростно обороняли Воины Света. Но пока там длилась битва, к Цепным пещерам двигался другой отряд Светлых. Там, в Цепных пещерах, находится Печать Олифена, которая может заточить Зло. Но Печать осталась нераскрытой. Воины, что несли туда ключ, попали под горный обвал недалеко от пещер.

Раген вздохнул и покачал седой головой.

— Ключ вернул новый отряд, но в нём нет наследственных. Ты знаешь, что они появляются только в союзе двух магов, что случается нечасто. Да и недавние события изрядно... кхм... сократили число тех, кто способен к колдовству, и наследственных, и обученных. Так вот, ключ у нас есть, и применить его может только наследственный маг. А теперь здесь вы с братом. Но Итан ещё ребёнок. А вот ты можешь раскрыть Печать Олифена и заточить Зло!

Я слушал его — и моя свежезалеченная голова раскалывалась от множества вопросов: папа и мама, другие Воины Света — все они пожертвовали собой ради того, чтобы прикрыть другой отряд? Они погибли в безнадёжной битве?

Они знали, что им не победить? Или нет?

Слова Рагена о том, что я могу заточить Зло, не сразу дошли до моего разума.

Я неверяще уставился на главу Дома Света. Он не похож на шутника, но в то, что он говорит всерьёз, верилось с трудом. Я знаю, что есть древние артефакты и заклинания, доступные только наследственным магам. Способности таких, как мы, и обученных отличаются. Но что если бы мы с Итаном погибли по пути? Или ещё там, дома? Где другие наследственные? Почему Раген и его люди не позаботились о том, чтобы кто-то из них был в Доме, если от этой Печати Олифена зависит победа над Злом?

— Твои родители отошли от дел, когда решили завести семью, — наклонился ко мне Раген. — Но разве они не учили тебя быть верным Свету?

Его взор был требовательным и испытующим. Мне почему-то стало не по себе. Он дождался, когда я кивнул, и продолжил:

— Значит, ты готов! Мы снабдим тебя амулетами и отрядим сопровождение, но много людей дать не сможем: ты видел, что творится вокруг. Наши маги патрулируют окрестности, заряжают амулеты и лечат страждущих.

Раген указал на стол:

— Вот карта. Там отмечен твой путь и Цепные пещеры. Это твой долг, Марк. Родители гордились бы тобой.

Я встал, шагнул к столу и уставился на карту.

Словно странный сон: вокруг происходят непонятные вещи, незнакомые люди говорят невозможное, а ты должен взять и спасти мир. Так не бывает.

Но я не могу отказаться. Вряд ли мастер Раген сошёл с ума, а значит, есть шанс остановить то безумие, которое сейчас творится в мире (чтобы ты ни сделал, ты не воскресишь тех, кто погиб). Хоть что-то изменить (слишком поздно).

В голове жгучими осколками свербела боль. Я замер над картой, потеряв счёт времени.

— Мы позаботимся о твоём брате, — донеслось откуда-то со стороны.

— И девочках.

— И девочках, — кивнул Раген. — А тебе пора.

И я пошёл. Прощаться с братом не стал: он непременно захотел бы пойти со мной. Но если я справлюсь, мы скоро увидимся: Цепные горы часах в трёх отсюда. А если нет, то хоть кто-то из нашей семьи должен остаться (ты знаешь, на что обрекаешь брата?).

Мне вручили рунный меч, связку защитных амулетов, флягу с бодрящим зельем и ключ от Печати. Он оказался гораздо меньше, чем я думал: крошечный, будто от шкатулки. Выкованный из неведомого металла, хрупкий на вид и очень тяжёлый. Я повесил его на шнурок с защитными амулетами.

От сопровождения я отказался: идти недалеко, а большой отряд привлечёт ненужное внимание. Мне показалось — или Рагена это обрадовало?

Первый час я шёл по лесу. Воздух пах прелой листвой и травами: зверобоем, кошачьем хмелем, вереском и душицей. Птичьи трели и шуршание мелких зверюшек казались ненастоящими. Солнечные пятна, падающие сквозь желтеющую листву, тоже. Настоящее — это монстры, кровь и смрад. Мёртвые тела и разруха. А тут всё тихо и спокойно. Будто нет мира людей, нет хаоса, смерти и безумия.

Но Зло, хоть и жаждет более всего человеческих жизней и душ, стремится пробраться и туда, где люди — нечастые гости. Я вышел на яблоню как-то вдруг: вот только что шёл по еле заметной тропинке, огибающей древесные стволы — и чуть не уткнулся носом в нетронутую осенним золотом листву. Яблоня, красивая, словно напоенная августовским теплом и ароматами ушедшего лета, была увешана плодами. Огромными, ярко-красными, с тёмными прожилками, такими сочными и сладкими на вид.

Рука сама потянулась к ближайшему яблоку. Как же есть хочется!

Но, едва коснувшись яблока кончиками пальцев, я осознал, что голод не мой. Это яблоня хочет есть.

Я отдёрнул руку и шагнул назад. Яблоня больше не казалась красивой, а яблоки налились чёрно-алым нездоровым багрянцем. Казалось, дерево тяжело и алчно смотрит на меня плодами. Листва шевельнулась, хотя окрестные деревья замерли без движения, не тревожимые ветром.

Я сделал ещё шаг назад, и ветви потянулись ко мне. К счастью, стоило дотронуться до амулетов, пробуждая их защитную силу, как яблоня сделала вид, что мне просто померещилось.

Но чёрно-красные плоды продолжали следить за мной, пока я не скрылся в лесу.

За лесом простирались луга, поросшие невысокой густой травой. Они тянулись до самого предгорья, где и прятались Цепные пещеры.

Посредь луга зияла трещина, чёрная и зловещая. Длинная: не видно было, где она кончается. По обе стороны от трещины трава увяла, а вокруг стояла мёртвая тишина (жуткая тишина — это правильно, так ведь?). На мгновенье мне показалось, что я оглох. Я отступил в лес — и тут же послышалось беличье цоканье и шуршание листвы. Сделал шаг вперёд — тишина.

Что ж, трещина в земле вряд ли прыгнет на меня.

В тишине время будто остановилось. Даже собственное дыхание было беззвучным, и я не мог измерять время по числу вдохов и выдохов. Бесшумно двигались ноги: шаг, ещё шаг, двадцать шагов, сто, двести, триста пятьдесят. Сбился (как в кошмарном сне, правда?)

Я будто оглох и онемел.

Несколько раз оглянулся, пытаясь понять, не иду ли я на месте. Зелёная стена леса медленно удалялась. Значит, всё же иду. Но оглянувшись в четвёртый раз, я вдруг запутался, не понимая, куда идти: к лесу или от него? Прошёлся в одну сторону, потом в другую. Постоял на месте, попытался поговорить сам с собой, но собственный голос показался таким нелепым, таким странно-чужим, что я замолчал.

Долго вспоминал, куда и зачем я вообще иду. И кто я такой. Что забыл здесь возле разлома, в который так и хочется заглянуть, но почему-то нельзя?

Пульсирующее сияние амулетов привлекло моё внимание, хотя я не сразу понял, что это и зачем оно светится. Но стоило прикоснуться к источнику света — я вспомнил всё.

И пошёл в нужном направлении, больше не оглядываясь.

Когда мне стало казаться, что я уже целую вечность бреду по этому лугу вдоль трещины, которой уже давно полагалось кончиться, я услышал звук.

Это был голос, но я секунд десять не мог понять, что он говорит, откуда исходит и кому принадлежит. Я остановился и медленно повернулся.

За спиной в паре шагов от меня стоял Итан. Как он здесь оказался? Я бы услышал, если б он шёл за мной по лесу, увидел бы его тут, на равнине, когда не мог определиться, куда идти.

Он открыл рот, и его губы шевельнулись, обозначив моё имя:

— Марк.

У меня во рту пересохло, словно в поле, не знавшем дождя. С третьей попытки мне удалось сглотнуть и произнести:

— Что ты тут делаешь?

— Иду за тобой.

Губы брата сложились в усмешку, но она была чужой на его знакомом лице. А его глаза больше не были пустыми.

(Хорошо, что он здесь, верно? Ты же рад видеть брата?)

— Тебе нельзя тут быть.

Итан покачал головой:

— Это тебе нельзя, Марк. Старый Раген тебя использует. Как использовал папу и маму. Его внук — наследственный маг. Он должен был отнести ключ. Но старик всё медлил. Медлил, пока монстры дожирали людей по всему свету.

(Как думаешь, почему?)

— Как думаешь, почему?

Я покачал головой:

— Не знаю, Итан. Наверное, у него были причины...

Мне самому мои слова показались неубедительными. Брат коротко рассмеялся.

За его спиной сгущались тени, пронзительно-чёрные в дневном свете. Я не мог отвести глаз, наблюдая, как они складываются в смутно знакомую восьмилапую фигуру со змеиной мордой.

— Потому, что ему жалко внучка. Ведь когда ты откроешь Печать, внутрь утянет не только Зло, но и тебя. Это верная смерть, Марк. Раген отправил тебя умирать.

(Ай-яй-яй, какой нехороший старик!)

Итан продолжал:

— Раген всё ждал, когда найдётся хоть какой-то наследственный маг. А тут ты, готовый на всё ради памяти папы и мамы!

Холодная усмешка раздвинула его губы. Нет-нет-нет, мой брат не может таким тоном говорить о родителях!

(Правда? Они же мёртвые — им всё равно!)

Я покачал головой, а Итан всё говорил:

— Родители мертвы. Джеф тоже. Мы заплатили этому миру сполна, братец. Мы больше ничего никому не должны. Особенно Дому Света, отправившего тебя на смерть.

(Никому. Ничего. Не должны. Звучит заманчиво, правда?)

Я мотнул головой, пытаясь вытрясти этот голос. Холодный и обволакивающий. Вязкий. Мерзкий.

Теневая фигура гибко опутала Итана. Я наконец сумел стряхнуть оцепенение и вытащил меч. Такой тяжёлый и неудобный.

Итан засмеялся и поглядел на меня зелёно-жёлтыми кошачьими глазами.

— Ты не убьёшь меня!

(Ты не убьёшь его!)

Он протянул руку:

— Идём со мной, Марк. Тут так спокойно. Моё сердце больше не болит, когда я думаю о нашей мёртвой семье. Так хорошо, когда вот тут, — он положил другую руку на грудь, — ничего не ноет, не сжимается, не трепещет. Когда нет кошмаров, вины, отчаяния и страха. Нет боли.

(Тебе ведь больно?)

— Мы будем вместе всегда. Никто не сможет нас разлучить. Не будет смерти. Не будет сожалений. Не будет ничего, кроме нас с тобой.

Он улыбнулся чужой улыбкой. Я размахнулся и ударил сияющим мечом по дымно-туманной фигуре чуть выше головы брата.

— Не надо! — закричал он.

(НЕТ!)

Сияние рун на мече выблеснуло и волной перетекло на тварь.

— Не надо, Марк! Я не хочу больше бояться. Не хочу вспоминать! А-а-а!

Он упал на колени, захлёбываясь слезами, а монстр, скованный рунным сиянием, лишь шипел. Я отбросил меч и сдёрнул с пояса нож. В глаз. В другой. В глотку.

На руки брызнуло тенью-туманом, и они онемели, словно обмороженные. Монстр судорожно дёргался, становясь всё прозрачнее.

(Итан, Итан, Итан, Итан...)

Брат отпихнул меня, выдернул нож и с глухим воем кинулся ко мне.

Я увернулся и заломил ему руку.

— Прости, Итан.

Нажал ему на шею, там где неистово билась жилка, а когда он обмяк, связал ему руки его же поясом и взвалил на плечо.

(Будь ты проклят! Ты всё равно опоздал! Я уже предупредил Владыку — Зло идёт сюда! Ты...)

Вспышка — и от монстра не осталось ни следа.

Всё снова стихло, и в этой тишине я, шатаясь под весом брата, побрёл к предгорью. Кажется, я что-то пел, пытаясь себя подбодрить. Но, возможно, это был не я.

Не помню, как я дошёл до цели. Лишь отдельные осколки воспоминаний. Узкая тропинка, уводящая вверх. Могильная прохлада пещерных коридоров. Дверь-Печать, древняя и невообразимо огромная.

Я опустил брата у одного из камней справа от Печати.

Вытащил ключ.

Он замерцал, указывая на маленькую замочную скважину. Я застыл не в силах сделать последний шаг.

Вряд ли та тварь обманула: скорее всего мне не пережить того, что сейчас произойдёт.

Но иначе нельзя.

Пусть хотя бы у брата будет надежда. Я вернулся к Итану. Стащил с шеи все амулеты, какие были. Надел на него. Коснулся каждого, дождался, пока они засияют. Взял ключ в зубы и потащил брата ближе к выходу.

Вот этот вырост, похожий на растущую из пола пещеры сосульку, подойдёт. Надо освободить ему руки, связать два наших пояса хитрым узлом и опоясать брата, чтобы он к "сосульке" прижимался ближе, чем к маме в детстве.

Надеюсь, силы амулетов хватит, чтобы защитить его.

Итан, помни о нас. Пусть твоя боль будет с тобой, но не разрушит тебя, а превратится со временем в светлую печаль. Ведь если мы не будем помнить о тех, кто был с нами, о тех, кто нас любил и защищал, что тогда сохранит Свет в нас самих?

Я взял ключ в руку и пошёл к двери. Воздух вокруг густел и наполнялся еле слышными шорохами и шепотками. Идти становилось всё труднее, но я шёл.

Последние шаги — самые трудные. Давай, Марк, давай! Шаг за отца. Шаг за маму. За Старшего, Ника. За Джефа. За Чокчока. За Итана, который останется. За Джун, за Мари, которые, надеюсь, будут помнить о нас. За всех, кто ещё жив.

Вот и дверь.

Мокрый от пота, с гудящими от напряжения мышцами я стоял перед дверью. Ключ в руке светился и подрагивал, словно хотел поскорее очутиться в двери и покончить со всем этим.

Я не хочу умирать. Не хочу. Но выбора нет.

Ключ в замочную скважину. Попробовал повернуть направо — не вышло. Налево — снова ничего. Я уже решил, что что-то прошло не так, но тут дверь содрогнулась от потолка и до пола и стала медленно открываться.

Я отпустил ключ и попятился. Воздух вокруг то холодел, как зимней ночью, то нагревался будто в бане. И весь потёк к щели в двери, словно его затягивало в темноту за ней.

На двери засветились знаки, вырезанные и выбитые кругами, волнами и линиями.

Ветер, дующий снаружи пещеры в дверь, усилился.

Я сделал ещё пару шагов, развернулся и кинулся к тому месту, где полусидел-полулежал Итан, ещё не пришедший в себя. Если я схвачусь за ту "сосульку", то, может быть, мне удастся удержаться...

Да, надежда — глупое чувство, но я не буду стоять и ждать смерти.

Мой бег почти тут же перешёл в шаг. Уже не просто ветер, а настоящая буря била мне в лицо, силясь уволочь за собой в дверь. Дышать невозможно. Потоки тёмного воздуха приносили с собой отзвуки стонов, криков и жутких смешков. А ещё тревогу, отчаяние и страх. Ничего не получится, мне не дойти. Зачем сопротивляться? Меня ведь всё равно уже приговорили. Надо быть послушным — лечь и помереть. Может, обо мне сагу сложат. Или песню, хотя бы.

Я сильно-сильно прикусил губу. С трудом поднял руку и ущипнул себя. Давай, соберись! Иди!

Встречный ветер выл, бесновался и швырялся сгустками тьмы. Каждый шаг выматывал меня сильнее поединка, трудной работы и бессоницы вместе взятых.

Вот бы перехватить хоть немного воздуха. Но это так же бессмысленно, как пытаться напиться, попав в бушующее море в шторм.

Ветер валил с ног, пробирался под одежду, замораживая кожу и, кажется, даже кровь в венах.

Но я шёл. Шёл не видя ничего, кроме сияния амулетов на шее брата.

Может, мне не победить, но я не сдамся. Никогда!

И ещё один шаг, и ещё. И вот последний.

Я схватился за каменный столб — и в этот момент ветер, буря, ураган — словом, мощный порыв приподнял меня и грохнул о камень. Я задохнулся, втянул в себя беснующуюся вокруг тьму и отчётливо понял, что следующего такого удара мне не выдержать.

А вокруг уже не шепталось и стенало — выло, ревело и билось нечто огромное, чудовищное и тёмное.

Меня хлестало и дёргало. Чьи-то лапы хватали меня за ноги и пытались оторвать от столба. Чьи-то когти впивались в мои пальцы, обдирая их в кровь, до костей. Что-то прыгало мне на плечи, прижимало к камню и давило так, что я даже кричать не мог.

Амулеты Итана то ли погасли, то ли скрылись от меня в густом водовороте темноты. Я уже не знал, там он, в паре шагов от меня, где я видел его в последний раз, или нет.

Вой, гул, визг, рёв слились воедино, оглушив меня. Звуки бились не только в ушах, а по всему телу, царапая кожу, сдавливая мышцы и кости.

Новый свирепый порыв поднял меня. Дёрнул. Ещё раз. И мои ослабевшие, скользкие от крови пальцы разжались — тьма меня опутала и рванула в глубину пещеры, чтобы похоронить навеки.

Но кто-то больно схватил меня за ладонь.

— Марк!

Я изо всех сил ухватился за тонкие пальцы брата.

— Марк!

Он вцепился второй рукой в моё запястье и потащил меня к себе.

Тьма взвыла и потянула меня за собой. Страшный рывок словно освежевал меня, вышиб дыхание. Брат пытался меня удержать: его ногти пропахали борозды в моей коже, но чудовищный вихрь оказался сильнее. Меня мотало и било, словно тьма была водоворотом. Холодно. Больно. Страшно. Как же холодно.

Казалось, прошла вечность, но на самом деле сердце успело стукнуть в груди всего три раза.

Громко хлопнула дверь, высветив своды пещеры яркой вязью рун, и в следующее мгновенье я гулко ударился о гигантскую створку, ссадив кожу на скуле. Рухнул на пол, неловко подвернув руку. Меня столько раз швыряло и колотило, что тело уже устало болеть.

Я просто лежал в темноте и ничего не чувствовал.

Дверь закрыта, и Зло внутри. А остальное неважно.

— Марк... — сорванный голос Итана слышался слабо, но это был единственный звук в темноте.

Брат зовёт меня. Я поднялся и побрёл на голос. Дошёл до него — двадцать медленных шагов, и это усилие опустошило меня до дна. Я рухнул у его ног и закрыл глаза: вот бы поспать хотя бы час-другой.

— Марк, — хрипло прошептал брат. — Ты простишь меня?

Я улыбнулся, не открывая глаз: вот глупый!

Ещё растить тебя и растить.