Наш город никогда не спит. В нём прожигают жизни тысячи людей и нелюдей. Его неоновые огни сияют ночь напролёт, затмевая и звёзды, и луну.
Впрочем, в небо всё равно почти никто не смотрит. Зачем? Ведь всюду блеск и красота, всюду горят вывески, фонари, рекламные стенды. Светятся витрины и фары дорогих машин. Сверкают огнями махины аттракционов, сверкают бриллианты в колье богатых дамочек, сверкают улыбки их состоятельных мужей.
Городу нравится быть Городом Тысячи Огней. На каждом углу фаер-шоу. В каждом ресторане мясо фламбе и коктейли с огоньком.
И всё это великолепие то и дело подкидывает нам работёнку.
— Трой! Эй, ты чё, уснул? — Большой Бо хлопает меня по плечу и улыбается во все сорок восемь зубов.
Бо — огненный волк, обращённый, как и почти все остальные в пожарной части.
— Чего тебе?
— Слыхал? Тачку Чезаре подожгли в ночную смену!
— Того, который отец или сын?
— Молодого! Который у нас теперь актёр!
Старый Чезаре — член городского совета. Его сын — двадцатилетний прожигатель жизни — недавно и правда снялся в кино и получил приглашения сразу от трёх режиссёров. Возгордился, зазнался, а кому-то это, видимо, пришлось не по душе. Бывает.
— Новую тачку! — продолжает веселиться Бо. — В драконах и всполохах. Круть же!
Он ржёт, и из кухни тут же отзывается Хэнк. Этому-то только дай посмеяться: полутролль большим умом не отличается, но на своё счастье он добродушен и охотно помогает людям, а его силища порой бывает ой как нужна.
Дневная смена прошла без серьёзных проишествий: один несчастный случай с мелкими искрецами, один неудачник, возомнивший себя пожирателем огня, и одна забытая на плите кастрюля.
А дома, как всегда, темно и пусто. В сущности, какая разница, где спать? Я проглатываю пару кусков хлеба из тостера и заваливаюсь в кровать. Есть, конечно, хочется ужасно, но чем меньше питает тело обращённый, тем меньше оно, тело, себе позволяет. Так что хочешь жить среди людей, придётся мириться с сосущим чувством голода, постоянно тлеющим внутри.
...Утром шумит не только Бо: вся часть кипит и клокочет, словно жерло вулкана.
— Слыхал? — гудит Хэнк. — Ночью «Кит» сгорел!
Я ушам своим не поверил. Один из самых старых ресторанов города!
— Ты серьёзно?
— Ага. Прогорел до основания, — вздыхает здоровяк. — И твой собрат, Рэй, из ночной смены пострадал.
Рэй — саламандра. Неудивительно, что в пожарной службе именно саламандр больше всего.
— Сильно?
— В больничке. На него перекрытие ухнуло. Но жить будет.
— Это главное! Позвоню в больницу, узнаю, когда его можно навестить.
— Эт правильно.
К Рэю по телефону велят приходить не раньше послезавтра. Я делаю пометку в настольном календаре и невольно прислушиваюсь к разговорам в части.
Оказалось, кто-то бросил три бутылки с зажигательной смесью в окно кухни «Кита». Противопожарная система почему-то не сработала — и старое деревянное здание сгорело до каменного фундамента. Хорошо, что внутри никого не было. Соседние здания не пострадали: на ночном клубе справа от «Кита» сработала магическая система охраны от огня, а «Пещера» — бар слева от ресторана — сложена из камня. До игорных домов напротив пламя не добралось благодаря ночной смене.
К полудню поступает вызов из Кварталов на Холме: кто-то поджёг помойку на заднем дворе одного из безликих богатых домов. С этим возгоранием мы разбираемся в два счёта, но стоит пожарной машине доехать до конца улицы, как Бо принюхивается и машет рукой направо:
— Горит!
Тут же из-за домов взвивается столб чёрного дыма. Бо чихает, у меня в носу тоже свербит. Странный запах. Необычный.
Феникс за рулём чертыхается и разворачивает машину.
Минута — и мы на месте. Горит высокое дерево во дворе одного из роскошных однотипных особняков.
Ребята ломятся в незапертые кованые ворота, живо протягивают шланг — и скоро от дерева остаётся лишь обугленный остов.
— Надо же, это что, поющая сосна? Была... — хмыкает Бо.
Я принюхиваюсь: и точно! Так пахнет только это пропитанное магией белоснежное дерево, звенящее на ветру. И стоило оно не меньше самого дома.
Ещё какой-то посторонний запах смешивается с запахом гари, но никак не уловить, что это.
Из здания выскакивает пожилой мужчина и, увидев обугленные останки дерева, кричит, размахивает руками — нам еле удаётся его успокоить.
Оказалось, что он присматривает за домом, пока хозяева в отъезде. Сегодня, как назло, засбоила охранная система, на которую замкнуты и ворота, и големы, и камеры. Запустил перезагрузку: она шесть минут занимает, сам сидел и таращился на поющую сосну. А тут звонок по городскому телефону, по которому звонят только хозяева. Отошёл на минутку, ну может на две — а от сосны уже одни угольки.
— Не видели, кто поджёг дерево? — на всякий случай уточняет Бо.
— Нет. Ох, уволят меня! Как есть уволят! Господин Аллир сосну обожает!
Аллир владеет «Золотым драконом», самым крупным игорным домом в городе. Говорят, там делают состояния за одну ночь — и прогорают так же стремительно.
Полицию уже вызвали. Копы приезжают быстро, живо берут у нас показания и велят на всякий случай быть настороже. Ясное дело.
На обратном пути я задумываюсь: сначала машина наследника члена городского совета, потом старейший ресторан — страшно представить, какие убытки понёс его хозяин, теперь сосна владельца крупнейшего игорного дома. Совпадение? Вряд ли. Поджоги в нашем городе — редкость. Большая часть людей здесь веселится и радуется жизни, остальные работают.
К тому же не так-то просто поджечь что-то серьёзное: охранные системы, противопожарка, камеры. А тут загадочному злоумышленнику повезло. И с рестораном, кстати, тоже повезло.
Но владельцы у заведений разные. Находятся ресторан и несчастная сосна далеко друг от друга. Неужели всё же совпадение?
До конца смены нас не дёргали.
А ночью сгорел дом Толстого Тони. Вместе с ним самим, его женой и тремя слугами.
Начальство — и наше, и полицейское — наверняка пылает от гнева и изрыгает брань и угрозы на совещаниях. На выступлениях по ТВ главы департаментов стараются выглядеть уверенно, но получается не очень.
Я звоню на работу: сегодня у меня выходной, но вдруг помощь не помешает? Мне говорят быть начеку и не отходить далеко от телефона: городские власти готовятся объявить особое положение, но пока медлят, не желая будоражить и без того настороженную общественность.
Сжевав бутерброд, я сажусь перед телевизором. Однако мысли мои блуждают далеко от происходящего на экране. Неужели в городе завёлся поджигатель? Кто он? И где он решит устроить пожар в следующий раз? Что общего у того, что он уже заставил гореть?
Я выключаю телек, закрываю глаза и сосредоточиваюсь.
Итак, всё началось с... машины молодого Чезаре. Её точно подожгли, и виноватых до сих пор ищут. Надо позвонить знакомому копу-оборотню и уточнить кое-что.
После звонка картина слегка проясняется: по мнению полиции, поджог не связан с работой старшего Чезаре, да и версию о личной мести молодому актёру пока ничто не подтверждает. Значит, можно предположить, что целью поджога была сама машина.
А на машине что? Дракон. Да, золотой, подтвердил мой знакомый. Я сказал спасибо и положил трубку.
Так, дальше ресторан «Кит». На нём драконов нет, владелец никак не связан ни с Чезаре, ни с Аллиром. Но из окна «Кита» виден «Золотой дракон». Которым владеет хозяин поющей сосны, сгоревшей вчера днём. А Толстый Тони — это все знают! — всю жизнь проработал в «Драконе» начальником охраны.
Я вскакиваю со стула, не в силах больше сидеть на месте.
Получается, что кто-то замыслил отомстить владельцу «Дракона»! Кто-то очень везучий и жестокий: он ведь уже убил пятерых в доме Тони. Начал с машины, а закончил убийством невинных людей — вряд ли жена и слуги Тони были хоть как-то причастны к игорному бизнесу.
Вот только закончил ли он? В кино плохие парни всегда действуют по нарастающей. А значит, следующий пункт — поджечь место, где много, очень много людей.
Возможно, он готов нанести удар по своей истинной цели — по «Золотому дракону»!
Я звоню в часть. Бо говорит, что пожарных отправляют дежурить в Кварталы на Холме, к Старому Городу и к элитным жилым комплексам у реки. Объявлять особое положение в городе не стали, но богатые районы решили обезопасить по полной программе.
— Позови капитана, Бо.
Но капитан, выслушав мои умозаключения, вздыхает и говорит:
— Трой, у нас тут у каждого по десять вариантов, кто это, как и почему. Да только городской совет уже всё решил. Отдыхай пока: завтра и тебе весь день богачей стеречь.
— Но капитан...
— Некогда спорить, Трой. Меня в центральный департамент требуют.
Короткие гудки.
Но я чую, что поджигатель будет в «Золотом драконе». Чую всем сердцем.
Надо ехать туда самому.
Конечно, в огромном игорном доме куча охраны, системы слежения и големы в придачу, но что-то всё это раньше не слишком-то помогало.
Через полчаса, когда над городом разгорелся огромный алый закат, я стою и смотрю на стены «Золотого дракона».
Я знаю, что угадал. Что он тут. Теперь нужно найти его.
Пойдёт ли поджигатель через главный вход? Нет, вряд ли.
Я втягиваю вечерний воздух: в нём остро чувствуются тонкие запахи горящей ткани и дерева и перекрывающий их острый аромат безумия. Вот чем пахло рядом со сгоревшей сосной. Безумием.
Стоило учуять его, как голод внутри разгорается с неистовой силой. Когда так долго остаёшься разумным, безумие манит, обещая свободу, сверкает пиритом, обманчивое и притягательное.
Чтобы найти безумца, надо мыслить как безумец. Я закрываю глаза и позволяю себе то, чего не делал уже много-много лет — настраиваюсь на человека, растворяясь в его эмоциях.
Ослепляющая жажда справедливости. Пылающий гнев. Жгучая ярость.
Не будь я самим собой, обжигающие чувства человека захватили бы меня и поглотили, как пожирает огонь сухое дерево. Но моё сердце — камень, и оно лишь слегка нагревается, подсказывая куда идти.
Мимо главного входа. В обход парковки. Через внутренний двор, где почему-то нет охраны. К запасному входу.
Я вижу его: худощавая фигура в узких джинсах и толстовке с капюшоном. В руках грязная канистра с полуоторванной этикеткой. На плечах рюкзак, из которого торчат горловины бутылей.
Он идёт по дорожке вдоль стены, мимо искусственных прудов и вечнозелёных кустарников и несёт пламя. Пламя очищения. Он жаждет очистить город от скверны.
Я неслышно подхожу ближе и говорю:
— Эй!
Он резко разворачивается и чертыхается. Секунда — и меня окатывает едкой жидкостью вроде растворителя. Он трясёт полупустой канистрой и шипит:
— Тихо! Ни звука, понял?!
В левой руке дрожит зажигалка.
— Парень, — говорю я. — Ты попался. Не знаю, как ты справился в «Ките» или в доме Тони, но тут тебе крышка.
Он смеётся. Ставит на камни дорожки канистру и дёргает цепочку на шее. Из-под толстовки показывается какой-то кулон, и поджигатель говорит:
— Смотри: это Клевер Удачи! С ним я справлюсь. Справлюсь со всем вашим чёртовым городом. Он сгорит!
В глазах человека восторг и полная уверенность в своей правоте.
— Огонь вас не очистит. Но не позволит вам разорять людей!
Я качаю головой:
— Парень, слишком поздно. Ты ещё можешь сдаться и...
— Заткнись! — шипит он.
И, чиркнув, швыряет в меня зажигалку.
Огонёк за секунду становится огромным. Пламя вспыхивает, пожирая пропитанную жидкостью ткань.
Моя кожа горит, спекаясь в чешую. Огонь клокочет внутри и снаружи. На смену человеческому идёт истинная сущность.
— Беги... — шепчу я, с трудом шевеля изменяющимися челюстями.
Человек стоит, замерев, и смотрит на меня в изумлении. В его глазах пляшут отблески пламени, исходящего от меня.
— Беги! — реву я.
Спину мучительно гнёт. Затем обжигающе больно и блаженно хорошо прорываются кожистые крылья. Ещё один удар сердца — и я стану огнём.
Человек не убегает. Вот дурак: моё пламя уничтожит его в считанные секунды.
«И пусть! — шепчет внутренний голос настоящего Я. — Он убийца. Он безумен. А ты стихия. Ты огонь. Пожри его!»
Я нынешний слабо помню, как это восхитительно приятно — поглощать людей. Их слабую плоть и их яркие мысли, их страхи и радости.
Изголодавшееся первобытное Я кричит мне в голову:
«Стань собой! Пылай! Гори!»
— Истинный огонь... — шепчет человек, одержимый пылающим безумием. В его глазах восторг. В его глазах благоговение.
И я протягиваю наполовину человеческую руку к поджигателю. Хватаю его за толстовку, тут же начавшую тлеть. Прижимаю его к себе — и швыряю нас обоих в пруд.
Первобытное Я воет и вопит. Нынешний я, кажется, тоже: для истинной формы нет хуже пытки, чем вода.
Вода обжигает меня кислотой, вышибая воздух из лёгких и огонь из моей головы. Вода испаряется, становясь клубами пара. Спасая остолопа-поджигателя.
Слышно, как бегут люди. Где-то вдали, кажется, воют сирены. Хорошо.
Ведь что бы ни кричало первобытное Я, я настоящий — пожарный. И должен спасать людей. Даже преступников. Даже от себя.
Я теряю сознание, не прекращая улыбаться.
...В больнице меня навещает капитан.
Он, одновременно кипя и очень стараясь быть вежливым, говорит:
— Трой... ты... молодец. Тебя даже, возможно, наградят. Ты... ты у меня с горящей... головой будешь отчёт писать по этому делу! Если б ты не выглядел как мумия, — не выдерживает капитан, — я б тебя сам поколотил! Какого чёрта ты не вызвал копов? Какого рожна ты сам полез к этому психу?!
Я смиренно киваю, и скоро капитан — добрейшей души человек на самом деле — выдыхается и велит мне выздоравливать.
Потом приходят ребята из части, и Бо рассказывает, что поджигателя задержали и будут судить и скорее всего запрут в тюрячку или в дурку, где таким, как он, самое место. Папаша этого психа разорился в «Золотом драконе» сколько-то лет назад и пустил семью по миру, а сын вот решил отомстить. Говорят, Клевер Удачи где-то раздобыл. Но артефакта при нём не нашли.
— Уж я-то, — фыркает Бо, — с Клевером Удачи прошёлся бы по всем игорным домам — и стал бы такой богатый, что никакой мести не надо! Не было у него наверняка никакого Клевера!
— В игорных домах, Бо, блокираторы удачи стоят: у меня там дядя работал, так что я точно знаю, — говорит кто-то из саламандр. — Чем ближе к игре, тем слабее амулет. Внутри вообще рассыпаться может. А то бы вообще этого урода не поймали, а так наткнулся он на свою беду на нашего Троя.
Ребята спорят об амулетах и удаче. А я молчу. Я помню удовольствие от сгорающей в моём пламени магии. Некоторые вещи людям не игрушка.