Необыкновенный кот и его обычный хозяин. История любви

ГЛАВА ВТОРАЯ КОТ, КОТОРЫЙ ПРИЕХАЛ В НЬЮ-ЙОРК

Вы когда-нибудь видели шотландскую вислоухую кошку?

В одной книге данную породу назвали результатом «мутации». На самом деле это очень красивые животные — загнутая вперед и вниз верхняя часть ушей делает их немного похожими на сов. В отличие от обычных кошек головы у них имеют более округлую форму, а тела выглядят короткими, плотными и подтянутыми. Официально их относят к короткошерстным породам, но мне кажется, что правильнее было бы расположить их между длинношерстными и короткошерстными кошками. Они очень мягкие и пушистые. Отличаются добрым нравом. Все представители данной породы, с которыми мне довелось пообщаться, демонстрируют великолепный ум, хотя ни один из них не достиг таких блестящих высот, как мой кот.

Данная порода действительно родом из Шотландии. Предположительно первая ее представительница была обнаружена Уильямом и Мэри Росс в 1961 году на ферме близ Данди. Родословную всех ныне живущих вислоухих кошек можно проследить вплоть до Сьюзи — так чета Росс назвала свою находку.

Впервые я услышал о шотландских вислоухих кошках от своего брата Эрика, живущего в Лос-Анджелесе. В тот раз мы поговорили о жизни (похоже, с ней все было прекрасно), о работе (поскольку он сценарист, то она была тяжелой, противной и со множеством коварных интриг), о женщинах (они становились все моложе) и здоровье (а мы становились старше). Казалось, обычная беседа, но вдруг брат сообщил неожиданную новость:

— Кстати, я говорил тебе, что взял кота?

Будь это киносценарий, то далее в скобках следовала бы фраза «Долгая пауза», поскольку именно такой была моя реакция на его вопрос. Очень долгая пауза. Я закатил бы глаза и рисковал бы вывихнуть челюсть от удивления. Мир сошел с ума?

— Ты ненавидишь кошек, — напомнил я ему, когда ко мне вернулась способность говорить.

— Ненавижу, — согласился он. — Но этот кот совсем другое дело.

И тогда я услышал описание моего первого шотландского вислоухого кота, которого брат назвал Генри. Признаюсь, оно меня не убедило.

— Но ты ненавидишь кошек, — повторил я. — Мы оба ненавидим кошек. Мы презираем их, они нам противны. Мы к ним всегда так относились. — Мой голос дрогнул. — Нам нравятся собаки.

Несмотря на разделявшие нас пять тысяч километров, я был уверен, что брат улыбается той раздражающе самодовольной улыбкой, которая появлялась у него, когда он считал, будто я произношу какую-нибудь глупость.

— Ты увидишь, — промолвил он, — это совсем другое дело.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление.

В то время я встречался с девушкой, Синди Уэйберн. Мы были вместе около трех лет и неплохо проводили время. За полгода до разговора она вскользь упомянула, что подумывает завести кошку. Я заметил, что в этом случае она может подыскивать другую квартиру.

Мы спорили, обсуждали и снова спорили. Она упрашивала. Я возвращался к своему излюбленному доводу — кошки не приносят в зубах тапочки хозяина, — и спор разгорался с новой силой. Синди даже заявила, что питомец пойдет мне на пользу. Однажды я допустил ошибку, признавшись, что мне не хватает домашнего животного, а без него в доме одиноко.

— Питомец — да, — сказал я, — но не кошка.

— Но ты много путешествуешь, — возразила она, — и поэтому не сможешь завести собаку. Она погибнет без хозяина.

— Знаю. Поэтому у меня нет собаки. Но это не означает, что лучше завести кошку. Она тоже погибнет. Я просто прибью ее.

— У тебя же никогда не было кошки. Как только ты поближе узнаешь хотя бы одну, ты полюбишь их всех. Ты много времени проводишь в пляжном домике — кошка составила бы тебе компанию. И тебе больше не пришлось бы развлекать себя разговорами с пожилыми женщинами в магазине.

— Откуда ты узнала об этом? Кто тебе сказал?

Я полагал, что об этом никому не известно. Каждое лето я на месяц отправлялся в пляжный домик, который снимал в Фейр-Харборе на Файер-Айленде. Синди выбиралась туда на уик-энд, а всю оставшуюся неделю я трудился в полном одиночестве, объясняя, что люблю уединение. Но после трех дней тяжелого труда за пишущей машинкой (в то время я еще не осмеливался щелкать по клавишам ноутбука), я начинал тосковать по человеческому общению. Тогда я чаще звонил по телефону, делая первый звонок приблизительно в 10.30 утра. На шестой день мои друзья подключали автоответчик, ведь большинство из них не могли тратить время на то, чтобы помогать мне отлынивать от работы. На десятый день я окончательно сдавался и три раза в день прогуливался до местного супермаркета. Он находился в двух кварталах от моего дома, и в нем всегда можно было встретить нескольких пожилых домохозяек, обменивающихся сплетнями с мясником и друг с другом. Через три года я стал постоянным клиентом магазина. Я знал все, что только можно было знать о сотне людей, с которыми никогда не встречался. Но самое замечательное, что три раза в день по полчаса я не был прикован к пишущей машинке.

— Ты когда-нибудь держал у себя котенка? — спросила Синди, проигнорировав мои требования назвать имя доносчика с Файер-Айленда.

— Я так же никогда не держал у себя змею. Но я и не хочу этого делать. Они мне не нравятся. Это Фрэнк, мясник из магазина? Он тебе рассказал?

Мы проспорили около семи часов, пока наконец Синди не решила, что приобретение кошки ничего не добавит к нашим отношениям. К моему величайшему облегчению, на этом мы прекратили дискуссию, и все вернулось на круги своя.

Пока Синди не отправилась в Лос-Анджелес навестить мать.

Она была не слишком к ней привязана, поэтому не очень стремилась туда ехать. Но раз в год чувство вины и дочерний долг брали вверх над здравым смыслом, и Синди отправлялась с дежурным визитом. Миссис Уэйберн — и я стараюсь относиться к ней как можно более объективно и справедливо — была крайне неприятной особой, живущей в той части окраины Лос-Анджелеса, которая называется «Городок на колесах». Будь у них девиз, он звучал бы следующим образом: «Приходи и проведи с нами несколько унылых лет, прежде чем тебе начнут отказывать внутренние органы». Там можно неплохо провести время, если вас не слишком заботят свежий воздух, свободное пространство или приятные пейзажи.

На сей раз визит оказался хуже обычного. На третий день мать и дочь поссорились. Синди хотела позаботиться о матери и угостить ее вкусным обедом. А та в своей жизнерадостной манере заявила, что для нее вся еда на один вкус — как холодной комок засыхающей глины, — поэтому она не видит смысла выкидывать деньги на столь малоприятную вещь, как хорошая еда. Синди посчитала подобное отношение нездоровым и сказала об этом матери, развязав тем самым войну. Через час она уже вся в слезах была в доме моего брата и поглощала вкуснейший пирог — мой брат отлично готовит.

Эрик был очень внимателен к ней и сумел ее развеселить, поэтому, когда Синди позвонила мне пожелать спокойной ночи, настроение у нее было отличным. Намного лучше, чем можно было ожидать. Честно говоря, она была настолько счастлива, что мне бы следовало кое-что заподозрить. Синди сообщила, что утром собирается отправиться с братом по магазинам и дневным самолетом вернуться домой. Поскольку ей больше не хотелось видеть мать, то ее ничего не держало в Лос-Анджелесе. Перед тем как повесить трубку она произнесла:

— Ты не представляешь, какой у Эрика милый кот. Подожди, скоро сам все увидишь.

Я повесил трубку, уверенный, что ждать придется очень долго.

Следующей ночью в 23.10 раздался телефонный звонок.

— Я уже получаю багаж, — известила меня Синди. — Ты еще не спишь? — Она говорила с теми напевными интонациями, какие обычно появлялись в ее голосе, когда она испытывала ко мне особенно нежные чувства.

— Нет.

— Я буду у тебя через полчаса.

— Не могу дождаться. — И это было правдой.

У Синди имелись ключи от моей квартиры, и ей ничего не стоило преодолеть разнообразные охранные сигнализации, телефоны и телевизионные камеры, через которые вынуждены проходить люди, желающие попасть в дом, где я живу. И вот через полчаса до меня донесся звук отворившейся входной двери. Когда я вышел из спальни, Синди стояла возле двери со счастливой улыбкой на лице.

Я направился к ней, чтобы поцеловать, но она воскликнула:

— Подожди! Я хочу тебе кое-что показать.

— Правда? Мне надо выйти в коридор, чтобы это увидеть?

— Нет, — ответила она все с той же улыбкой, которую прежде мне не доводилось видеть. — Оставайся здесь и закрой глаза. Я скажу, когда можно будет их открыть.

Я послушно стоял с закрытыми глазами, а когда открыл их, то увидел в руках Синди крошечный пушистый комочек. Точнее, в одной руке. Он был настолько маленьким, что на мгновение я решил, будто она привезла из Калифорнии хорошо выдрессированную мышь.

Но это был крошечный серый котенок с круглой головой и смешными ушками, загнутыми вперед и вниз. Он сидел на ладони Синди и отважно вертел головой по сторонам, разглядывая мою квартиру.

— Ты завела себе кошку? — заикаясь, выдавил я.

Котенок сразу прекратил вертеть головой, посмотрел мне в глаза и мяукнул. Это было едва слышное мяуканье, обращенное именно ко мне. Но я и сегодня готов поклясться, что он улыбался.

— Нет, он не мой, — произнесла Синди.

— А чей? — тихо спросил я.

Она промолчала, и я снова обратился к ней:

— Синди? Чей это котенок?

Она вздохнула, и у меня возникло смутное подозрение, что ответ уже известен.

На протяжении многих лет я знал, что если я когда-либо заведу домашнее животное — я полагал, это будет собака, — то назову его Нортоном. Иной вариант даже не рассматривался.

Моим самым любимым прозвищем — да и самым любимым животным на тот момент — был Йоссариан,[3] пес моего брата. По-моему, он был не просто невероятно симпатичным кокапу, то есть помесью кокер-спаниеля и пуделя, но и настоящим гением.

Его никогда не водили на поводке даже в Нью-Йорке. Он мог прогуляться с вами до угла, остановиться, подождать, пока вы перейдете улицу, а потом пойти рядом. Терпеливо дожидался вас снаружи, пока вы делали покупки в магазине. Кроме того, он был очень дружелюбным и, казалось, имел умудренный и пресытившийся жизнью вид, из-за которого легко было поверить, что он может поддержать интересную салонную беседу. На французском.

Мне довелось присматривать за ним полгода, когда Эрик уехал в Испанию. Сам я в то время жил на пятом этаже дома без лифта в Уэст-Виллидже, в маленькой квартирке, куда и вселился Йоссариан. Скоро я понял, что пес не испытывает бурного восторга от карабкания вверх и вниз по лестнице всякий раз, когда ему нужно выйти на прогулку. А особенно если это происходило зимой, ведь снег и лед сами по себе являлись серьезным испытанием для его изнеженных лап.

Он прожил у меня неделю и, к моему ужасу, начал хромать. Я заметил это, когда мы прогуливались по Гринвич-стрит. Пес подворачивал переднюю правую лапу и явно оберегал ее. Я подошел к нему и, подняв на руки, внимательно осмотрел его. И хотя я ничего не обнаружил, пес смотрел на меня так душераздирающе, что не оставалось сомнения в том, как ему больно. Я опустил его на землю, чтобы он сделал свои дела, а затем взял на руки и отнес домой.

Я решил не поддаваться панике. Пусть пройдет несколько дней, и если пес продолжит хромать, я отведу его к ветеринару.

Казалось, в квартире Йос чувствовал себя прекрасно, разве только двигался медленнее обычного. Но стоило нам выйти на улицу, как он снова хромал. Я брал его на руки и носил, опуская на землю, когда ему надо было облегчиться, а потом мы возвращались в квартиру.

На третий день — теперь он слегка хромал даже дома, и я заботливо носил его вверх и вниз по лестнице три раза в день — мы вышли на дневную прогулку. Я опустил Йосси на снег и, поскольку со мной была подруга, прошел с ней немного вперед, чтобы дать ему спокойно сделать свои дела. Через полквартала я оглянулся и посмотрел, как там мой подопечный. Как оказалось, прекрасно. Он действительно чувствовал себя настолько хорошо, что носился перед моим домом наперегонки с другой собакой. Я не мог поверить своим глазам. Пес бегал, полностью наступая на правую переднюю лапу.

— Йоссариан! — окликнул я его.

Пес мгновенно замер. Вскоре он посмотрел на снег под своими лапами, взглянул на меня и снова на свою лапу, на которую спокойно опирался. Пес вздернул «больную» лапу в отчаянной попытке воссоздать жалостливую позу, которую принимал, притворяясь хромым.

— Забудь об этом! — велел я. — Халява кончилась.

Если бы собаки могли пожимать плечами, Йоссариан бы так и сделал, но он опустил лапу и продолжил резвиться со своим товарищем по игре. Так мы исцелили хромоту.

Кстати, не я один считал, что Йоссариан очень похож на человека. Когда ему исполнилось тринадцать лет и он стал чаще болеть, мой брат устроил для него вечеринку с шашлыками. Пришло двадцать человек. Все принесли для пса подарки, Эрик приготовил еду и выпивку, и каждый принялся рассказывать свою любимую историю, связанную с Йоссарианом. Я даже позвонил из Нью-Йорка, чтобы кто-нибудь обязательно рассказал мою историю о мнимой хромоте, которая к тому времени стала частью его легенды.

Когда год спустя Йос умер, то, готов поклясться, все радовались, что успели сказать ему, как много он для них значил.

Но с тех самых пор как Эрик назвал этого выдающегося пса именем одного из персонажей «Уловки-22», я ломал голову в поисках похожего прозвища для своего будущего питомца. Сначала рассматривал имя Дэнбар, но оно было взято из той же самой книги, поэтому я отказался от него. Другим стало Макмерфи, но когда вышла экранизация «Полета над гнездом кукушки», которую я буквально возненавидел, она отправилась вслед за Дэнбаром. В своих поисках я углубился в литературные анналы и сходу отверг все от Фальстафа и Тристрама до Верлока, вслед за ними я отказался от Мэллой, Зорба и даже Снупи.

Вскоре я остановился на Стиде (или Эмме, если это будет девочка) из «Мстителей», но ненадолго — имя не прижилось в моем представлении об идеальной кличке. Полгода я носился с именем Трэвис — так звали героя в исполнении Малкольма Макдауэлла в «Если» и «О, счастливчик!», — но затем один из моих друзей завел пса и назвал его Трэвис в честь Трэвиса Макги.[4]

Тогда в порыве антиинтеллектуального отчаяния я переключился на спортивную сферу.

Я не мог назвать своего питомца Уилли. Вдруг какой-нибудь несчастный простофиля решит, что я назвал его в честь Уилли Дэвиса, или Уилли Уилсона, или какой-нибудь другой более поздней имитации божественного Мейса.[5] Я не мог рисковать. И никакое иное имя любого из моих кумиров не подходило для того, чтобы повторять его снова и снова, пытаясь выманить четвероногое существо из-под кровати. Мухаммед?[6] Джулиус?[7] «Ловкач» Роджер Стоубэк?[8] Нет. Джим Браун?[9] Забудьте об этом. Я закончу с питомцем, который будет регулярно сбрасывать меня с балкона. Я уже был готов остановиться на имени Клайд, представляя, что обзаведусь невозмутимым псом, который никогда не поддастся панике и станет отличным защитником, когда приблизительно за два года до появления Синди с котенком на руках меня неожиданно озарило.

Я — дитя телевизионной эпохи, всегда с удовольствием смотрел телевизор, а повзрослев, даже писал для телевидения. Больше всего мне нравились комедийные сериалы — ситкомы — (особенно когда закончились «Бронко Лейн» и «Сахарная нога»). С придирчивой точки зрения ревностного поклонника лишь немногие ситкомы заслуживают права называться «великими». При этом я не имею в виду мусор вроде «Остров Гиллигана». Я говорю об отличных сценариях, великолепной игре и восхитительных персонажах. На одно из первых мест я бы поставил «Билко» а также «Шоу Мэри Тейлор Мур» и «Шоу Дика Ван Дайка», а из более поздних — «Барни Миллер» и «Такси». Но есть ситком — единственный в своем роде. Другим до него как до Луны. Лучшие персонажи, лучшие шутки о полноте, лучшие декорации и лучший партнер (точнее, партнерша) и два лучших показа в истории ситкомов. Я говорю о «Молодоженах». И вот однажды меня посетило видение, которое не покидало все последующие годы, — я возвращаюсь домой после тяжелого дня на работе и кричу: «Нортон, старина, я пришел!» — а мне навстречу бросается маленькое пушистое создание и начинает радостно лизать мое лицо.

И когда сидящий на ладони Синди котенок мяукнул мне, я сообразил, что дождался своего Нортона.

Но я понял еще кое-что, пронзившее меня как вспышка.

Это была любовь с первого взгляда.

Да, звучит бессмысленно. И я не могу это объяснить. Но такого никогда со мной не случалось, и не знаю, произойдет ли когда-нибудь опять.

Я стал закипать от злости на Синди. Мне хотелось кричать. Я начал бессвязно бормотать:

— Как ты посмела это сделать?

Еще чуть-чуть, и я бы принялся расхаживать и размахивать руками как безумец. Но я не смог. Не представилось такого шанса. Синди была занята исполнением роли Люси в тот момент, когда домой возвращается Рики, узнавший, что она переоделась художницей, чтобы попасть на прослушивание в клуб.

— Я думала, он тебе понравится… Эрик сказал, ты полюбишь его… Прости… Я думала… хлюп… ваааа…

Я сообразил, что так мы далеко зайдем, поэтому переключился на котенка. Я посмотрел в его глаза и растаял. Был сражен наповал, превратился в полного идиота.

Синди, перевоплотившаяся к этому времени в Лору Петри — она старалась не плакать, но намекала, что в любой момент может снова разрыдаться, — протянула мне котенка. Не имея опыта в обращении с малышами — человеческими или четвероногими, — я неловко взял его. Посадив на правую ладонь и поддерживая ее левой рукой, я поднес котенка к своему лицу, пока мы не оказались с ним нос к носу. Не думаю, чтобы в длину он превышал пятнадцать сантиметров, а весил более девятисот граммов. Его светло-серая мягкая шерстка местами имела более темный оттенок. Верхняя часть лапок и область вокруг рыжего с черным носика были белые. Три изумительные черные линии прочерчивали спинку, начинаясь между глаз и расширяясь к хвосту, из-за чего задняя половина туловища была темнее передней. Хвост был пушистым, с черными полосками и походил на хвост, который мог принадлежать еноту. Зеленые овальные глазищи были огромными. Никогда в жизни я не видел кого-нибудь настолько милого, независимого, умного, при одном взгляде на которого было понятно, что он принадлежит мне. Котенок ни разу не отшатнулся от меня и не отвел своего взгляда. Он лишь мяукнул и облизал мое правое веко шершавым, как наждачная бумага, язычком размером с маленькую кисточку.

— Ему шесть недель, — тихо сообщила мне Синди. — И в кем есть что-то особенное. Мне кажется, это не простой кот.

Я пересадил его на левую ладонь, а правой легонько провел по его спинке от головы до хвоста — я впервые в своей жизни гладил представителя кошачьего семейства.

— Конечно, это не простой кот, — согласился я. — Иначе и быть не могло. Ведь он мой.

Поход по магазинам, в который Синди отправилась с моим братом, был затеян исключительно для того, чтобы купить Нортона. Когда она увидела вислоухого шотландца, то пришла в восторг. Она рассказала Эрику о том, как хотела завести кошку, а я этому воспротивился, хотя и мечтал о домашнем питомце. Брат, знавший меня гораздо дольше, заявил, что утром они отправятся на поиски.

Они поехали к заводчице, занимающейся разведением кошек, у которой Эрик приобрел своего Лестера. В то время данная порода была еще малоизвестна, но уже считалась дорогой. За своего кота Эрик выложил триста долларов. Сегодня хороший вислоухий шотландец обойдется вам в пятнадцать сотен баксов. Эрик был убежденным сторонником теории, что, отправляясь за покупками, надо потратить как можно больше денег и быть как можно менее практичным.

На их удачу, у заводчицы недавно появились вислоухие шотландцы. Из-за высокой цены на них она не была уверена, что сумеет продать их до того, как они станут мешаться под ногами. Она знала Эрика, ей понравилась Синди, поэтому заводчица продала им котенка за семьдесят пять долларов, взяв с них обещание, что они отдадут его в хорошие руки.

— Вот, держите. Я отдаю вам своего любимца. — Она протянула им шестинедельного котенка, которого извлекла из картонной коробки.

Вместе с его родословной заводчица передала статью, вышедшую неделю назад в «Сан-Фернандо». Она посвящалась экзотическим породам кошек, в том числе шотландским вислоухим. Там была фотография того самого котенка, которого держала Синди. В интересах статьи котенка назвали Малышом, а в сопровождающей снимок надписи было сказано: «В отличие от обманчивых названий кошачьих пород — например, гималайские, происхождение которых никак не связано с одноименными горами, — шотландские вислоухие вроде этого котенка по кличке Малыш действительно родом из Шотландии».

— Он — звезда! — воскликнула заводчица.

— Я очень на это надеюсь, — улыбнулась Синди.

По дороге домой он вел себя как настоящая звезда. Синди немного нервничала, беря в самолет такого кроху. Она не знала, как котенок себя поведет, что будет делать, когда захочет в туалет, не превратит ли перелет его в неврастеника на все оставшиеся у него девять жизней. Однако вскоре Синди обнаружила, что котик не из робкого десятка. Она везла его в маленькой коробке и после взлета посадила его на свой столик, чтобы проверить, как он. Тот лишь зевнул, лег и сразу уснул. Тогда Синди решила оставить его на столике, пока это не перестанет устраивать либо самого котенка, либо стюардесс. Но, как оказалось, никто не возражал. Весь перелет малыш с удовольствием сидел или спал на столике. А наводившая ужас проблема с туалетом так и не возникла. Как показали многочисленные перелеты, Нортон или обладал невероятно крепким мочевым пузырем, или очень хорошим воспитанием. Во время первого путешествия и сотни последующих он терпеливо дожидался, пока ему не предоставят необходимые для этих случаев «удобства». Иногда он потягивался, оглядывался по сторонам и усаживался обратно. За весь перелет он мяукнул лишь пару раз. Синди ворковала над ним и гладила по спинке, а он намекал, что именно ради этого и взял на себя труд «заговорить». Стюардессы с удовольствием опекали котика, приносили молоко, даже брали на руки, чтобы показать его пассажирам. А котенок вел себя так, словно у него за плечами было столько же перелетов, сколько у Чака Йегера.[10]

В такси по дороге от аэропорта до моего дома он вскарабкался на заднее сиденье и, вытянувшись возле задней дверцы, смотрел в окно, пока машина везла его на Манхэттен.

— Странно, — поделилась своими наблюдениями Синди, пока я держал малыша на руках, — он не только не боялся, но и вел себя так, будто знал, куда его везут, и очень хотел там оказаться.

Котенок заерзал у меня в ладони, и я осторожно опустил его на пол.

— Он испугается! — воскликнула Синди. — Котята всегда боятся новой обстановки. А это место еще и слишком огромное для него.

Ну конечно.

Мой испуганный котенок протопал к кушетке в гостиной, а потом отправился исследовать ее сестру-близняшку, стоявшую напротив. После чего повернул обратно и, дойдя до лоскутного коврика, лежавшего между ними, шлепнулся на него и уснул.

Я с интересом наблюдал, как поднимается и опускается его маленькая грудная клетка. Никогда я не видел, чтобы кто-нибудь так быстро отрубался. На моем лице сияла идиотская улыбка.

— Нортон, — тихо позвал я. — Нортон…

Глаза котенка медленно открылись. Сначала это были щелочки, затем веки приоткрылись наполовину, и вот он уже смотрит на меня, наклонив голову.

Я улыбнулся Синди:

— Видишь, он уже знает свое имя.