Неожиданный наследник

Глава 8

Уууу! С трудом сдерживаю лезущий наружу гнев. Как же так? Ведь всё очевидно, но никто не обращает на это внимания. Где был доктор? Почему его никто не вызвал? Дело в том, что отец начал терять зрение. Человек о встрече, с которым я мечтал долгие годы, пытаясь вспомнить его лицо, болен. И никто не собирается его лечить. За что?

— Как же я рад, сынок! Хоть бы так, — грубоватая ладонь прошлась по моему лицу, стерев появившиеся слёзы.

Не слишком ли я даю волю чувствам? А что делать? Несмотря на все прилагаемые усилия, сдерживаться очень сложно. Тем более, когда видишь, как страдают близкие тебе люди.

Если братья с сёстрами просто похожи на обычных крестьян, пусть и зажиточных. Хотя, это в корне неверно и их надо переодевать. А вот на отца без слёз не взглянешь. Некогда блистательный аристократ превратился в свою бледную тень. Породистое лицо покрылось сетью морщинок, руки огрубели, волосы на голове выпали, но это не самое страшное. Отец в последний год начал стремительно терять зрение. Мне больно видеть его слезящиеся глаза, пытающиеся рассмотреть сына после столь многолетней разлуки. Ещё и света маловато, ведь на севере рано смеркается, да и день сегодня пасмурный без единого солнечного лучика. К тому же, комната у отца с небольшим окошком. Свеча, зажжённая по такому знаменательному поводу, не давала хорошо рассмотреть его. Позже я узнал, что родственники больше пользовались лучинами аки голытьба.

Занозой в сердце впились обида и непонимание. Почему мою родню содержат в столь отвратительных условиях? С виду всё выглядит весьма пристойно. Тот же Панин ещё в столице успокоил меня, сообщив, что семья занимает архиерейскую усадьбу и ни в чём не нуждается. Мол, для этого из казны выделяются весьма солидные суммы.

Только мои ожидания сразу разбились об увиденную картину. Братья и сёстры носили потрёпанные наряды, более свойственные мещанам или зажиточным крестьянам. То же самое касалось обувки, но хоть обошлось без лаптей и онучей. Обстановка в усадьбе поражала своей скромностью, если не сказать убогостью. Отец тоже не блистал нарядами. Но у него хотя бы оставались предметы былой роскоши в виде старого камзола и затёртой до дыр шубы.

Но и это ещё не всё. Многочисленные обитатели дома держали скотину с птицей, которая помогала им выживать. А рядом с домом разбит огород, где выращивались овощи. Слушая восторженные рассказы Лизы о новом выводке цыплят и увеличившимся удоям, позволившим сделать больше творога, я медленно зверел.

С трудом давлю рвущееся наружу раздражение и внимательно рассматриваю остальных жильцов усадьбы. Вначале меня смутило их количество, ибо для пятерых человек столько слуг многовато. Затем слегка покоробил немного панибратский тон, коим молодое поколение обитателей обращалось к моим родным. Затем, немного присмотревшись, я понял причину происходящего. Оказывается, папа тот ещё ходок! По самым скромным подсчётам он сделал трём служанкам одиннадцать детей! И это без учёта умерших во младенчестве и раннем возрасте. Силён, мужик!

А ведь это теперь и моя родня. Двое из них уже живут отдельно. Старшая из бастардов Антона Ульриха по имени Мария вышла замуж за местного торговца. По словам Лизы, у сестры всё хорошо, и она вскоре ждёт ребёнка. Есть ещё Антон младший, рождённый другой женщиной. Сей молодой человек работает приказчиком у архангелогородского купца и неплохо помогает родным, присылая рыбу и иные продукты. Очень толковый юноша, если верить описаниям сестрёнки. Остальные дети отца ещё юны. Старшему из них, Андрею, едва исполнилось пятнадцать, а младшей, Софье, всего три годика. С учётом того, что одна из женщин по имени Епистима хлопотавшая по хозяйству, на сносях, ухудшавшееся зрение не повлияло на мужскую силу принца Брауншвейгского.

Меня поразила доброта и жизнерадостность, которыми были пропитаны отношения обитателей усадьбы. Они не жаловались на трудные условия содержания, а просто жили, не чураясь трудиться. Сам дом был чисто вымыт, снег во дворе убран, внутри царил безупречный порядок, несмотря на упомянутую скудость обстановки. При моём появлении девочки занимались рукоделием, а Петя с Лёшей чинили прялку с колесом. Братья ещё с гордостью заявили, что подобный механизм много лет назад изобрёл земляк нашего отца. Далее, одна из женщин сообщила, что готов обед и пригласила всех за стол. Сам Антон Ульрих отказался и предпочёл остаться в своей комнате. Но, по его словам, он уже идёт на поправку.

Хорошо, что в доме не было Панина, разрешившего мне спокойно познакомиться с семьёй. Да и иным сопровождающим лучше не видеть выражения моего лица, когда мы сели за стол. Лиза, чего-то почувствовала, поэтому сразу начала хвалить стряпню Устиньи, второй женщины отца. Я же не спорю, рыбный суп весьма приятен, да и свежеиспечённый хлеб был неплох. Вот только мне казалось, что двоюродные внуки покойной русской императрицы не должны набрасываться на пищу, как долго голодавшие люди. Чем-то их поведение напоминало моё, когда я в первый раз дорвался до человеческой еды. Сразу бросалось в глаза, что сегодня у людей чуть ли не праздничный обед. И дело не в начавшемся посте, ограничивающим их питание. Мои родственники явно не избалованы мясом и тем более деликатесами. А пироги с капустой, поданные после похлёбки, мгновенно смели со стола. Я отломал кусочек, оценив качество выпечки, и передал свою долю Софье и пятилетней Наташе.

— Вы кушайте, Иван Антонович, — всплеснула руками главная кухарка семьи, та самая Устинья, — Пирогов хватает. Это мы оставили часть на завтра. А то этим проглотам сколько ни дай, всё съедят и ещё попросят.

Сидящие за длинным столом дети, радостно заулыбались. А моё сердце снова будто пронзила раскалённая игла.

— Не переживайте. С утра я хорошо поел и ещё не проголодался. Вечером же меня ждёт обед с наставниками, — отвечаю почти искренне, — А детям надо больше кушать, ведь им ещё расти и расти. Кстати, я привёз кое-какие гостинцы, которые передам чуть позже.

При упоминании подарков глаза более юной части семейства заблестели в предвкушении. Старшие вели себя сдержаннее, но тоже выразили любопытство. Надо завтра срочно пробежаться по местным лавкам и накупить разнообразных вкусностей. На самом деле я ограничен в возможностях и привёз с собой то, что выделил камердинер в Зимнем дворце. Несколько гребней и подобных безделушек, предназначались сестрёнкам. А два неплохих кинжала приготовлены для Пети с Лёшей. Только не уверен, что они по достоинству оценят оружие. Уж больно домашними и кроткими выглядели братья.

— Я вынужден вас покинуть, — увидев испуг в глазах Лизы, сразу поясняю, — Мне надо повидаться с наставником и решить, где расположиться на постой. Как только будут решены все вопросы, я сразу же посещу вас. Скорее всего, завтра же с утра.

Народ успокоился и заулыбался, а мелкие детишки начали шушукаться о чём-то своём. Мне очень не хотелось покидать эту идиллию, но и злоупотреблять добротой Панина нельзя. Всё-таки я ещё под арестом, пусть сие состояние лицемерно именуется заботой.

Выйдя на улицу, провожаемый всем дружным семейством, я попытался привести свои чувства в порядок. Сейчас точно не время высказывать какие-то претензии или ссориться. Думаю, моя выходка с благословением крестьян ещё принесёт немало трудностей. Поэтому действовать надо тоньше.

Но всё равно необходимо пообщаться с Паниным и уточнить, где мы остановимся. Думаю, мне не разрешат разместиться в усадьбе. И здесь я оказался прав.

— Как прошло знакомство с отцом и вашими родственниками? — участливо спросил Никита Иванович, — Надеюсь, с ними всё хорошо?

Внимательно смотрю в лицо графа, стараясь понять, знает ли он об условиях содержания моей семьи. Должно быть, подобные вопросы даже не приходили ему в голову.

— Да, благодарю. Хотел уточнить, могу ли я разместиться совместно с семьёй? — решаю не затягивать с данным вопросом.

Судя по задумчивому виду Никиты Ивановича и складки, прорезавшей его лоб, жить мне придётся отдельно.

— Думаю, надо дождаться возвращения коменданта Вындомского[20], который незадолго до нашего приезда отбыл в Архангельск. Всё-таки, именно на полковника возложена ответственность по защите ваших родных. И нам не стоит вмешиваться в столь деликатный вопрос, — граф весьма дипломатично выкрутился из сложившейся ситуации, переложив ответственность на коменданта.

Что ж. Я тоже с нетерпением жду возвращения этого господина. Более того, у меня уже есть мысли, как сделать его дальнейшую жизнь менее сладкой. Вскоре Вындомский должен получить долгожданную отставку, о коей долго просил императрицу. Об этом Панин сообщил мне ещё в дороге. Мол, несчастный офицер устал в течение двадцати пяти лет исполнять обязанности надзирателя. А ещё он болен физически, и страдает одновременно ипохондрией с меланхолией.

Я догадываюсь, откуда у Максима Дмитриевича столь серьёзные хвори и страстное желание покинуть Холмогоры. На это меня натолкнула Лиза, с нескрываемым удивлением сообщившая о последних событиях. Вындомский появился за пять дней до нашего приезда и приволок целый тюк вещей. Мои наивные родственники увидели подобное первый раз в жизни, посчитав сказочными нарядами. Ещё комендант приказал доставить в усадьбу целый ящик с посудой, чем изрядно перепугал всю усадьбу. Они привыкли использовать глиняные и деревянные миски, а к фарфору даже не притронулись, побоявшись его разбить. Наш заботливый герой пообещал растерянным арестантам новые подарки, за которыми отбыл в Архангельск. Ничего, дождёмся его возвращения. Но есть один щекотливый момент, который я решил тоже обговорить с графом.

— Мне право неудобно вас просить. Только я совершенно не располагаю средствами. Не могли бы ссудить мне небольшую сумму? — с трудом выдавливаю из себя.

— Конечно! Почему я сразу вам не рассказал? — воскликнул Панин совершенно искренне, — Мне ведь выделили средства на ваши потребности. Просто в дороге было не до этого. Да и сам я предпочитаю переложить подобные мелочи на слугу. А что вы хотели приобрести? Не подумайте, что я вмешиваюсь не в своё дело, но вам ранее не приходилось вести никаких денежных расчётов.

— Хочу купить детям гостинцев. По дороге я видел несколько лавок, включая пекарню, — отвечаю с облегчением.

— Тогда я отправлю с вами своего камердинера Кондратия. Он человек — обученный и пронырливый, — с улыбкой ответил граф, — Именно ему в дороге и поручено вести все мои расчёты.

Не успел я поблагодарить графа и отправился осмотреть свою спальню, как появился Крузе. Глаза доктора пылали фанатическим огнём новообращённого адепта. Он уже не стеснялся начинать со мной разговор и сразу огорошил новостью.

— Я нашёл в городке хорошего мастера, умеющего работать по дереву, — произнёс доктор, чуть не подпрыгивая от нетерпения, — Мы можем тотчас же доехать до него и объяснить, как выглядит слуховая трубка.

Поведение взрослого медика, ведущего себя, будто дитя, выглядело забавным. Находящиеся рядом Панин со Щербатовым откровенно подслушивали наш разговор и не скрывали улыбок. Вот что поделать с этим увлечённым идеей человеком? Да и дело ведь нужное. Обречённо вздохнув, соглашаюсь последовать до мастера.

Смотрю на счастливые детские лица и не могу сдержать улыбки. Да и остальные обитатели дома пришли в невероятное возбуждение, когда приехали мы со слугой Никиты Ивановича. С утра в городских лавках я купил для женской части усадьбы гребни, платки, цветные ленты, инструменты для рукоделия и бусы. Мальчики стали обладателями красивых поясов. Но наибольший восторг вызвало лукошко с калачами и игрушки. К сожалению, в пекарне уже не было никакого товара и пришлось попросить хозяев снова затопить печь, пока мы бродили по другим лавкам. Судя по всему, местные уже знали, кто пожаловал в Холмогоры и весьма быстро выполнили моё пожелание. Я и сам сглатывал слюни, глядя вроде на постные пироги с мёдом. Чего говорить об обретённой мною семье? А нехитрые свистульки и прочие деревянные поделки были приобретены у того самого столяра, куда вчера буквально затащил Крузе. Хоть какая-то польза от настырного немца. Это я, конечно, иронизирую.

Только счастливые глаза маленьких сестрёнок и братика не дали разгореться новой вспышки злобы, тлеющей внутри. Как можно держать чуть ли впроголодь детей? А ведь ещё от семьи был отстранён доктор Манзей[21], высланный из Холмогор. Будто всё сделано, дабы арестанты дополнительно страдали. Кстати, сегодня же приведу сюда Крузе и попрошу осмотреть всех обитателей усадьбы, а в первую очередь отца.

Заодно надо определить, что делать с Катей. Её уронили в младенчестве, и с тех пор сестрёнка не может разговаривать. Ещё она оглохла на одно ухо, но всё понимает. А домочадцы как-то научились с ней общаться и разбирают её мычание с жестами. Что удивительно, Екатерина Антоновна прилично владеет грамотой и умеет писать не только по-русски, но и по-немецки.

Вообще, образованность моей семьи — это отдельный разговор. Оказывается, все эти годы, несмотря на запрет Елизаветы, подтверждённый Екатериной, отец тайно учил всех детей, включая бастардов. Антону Ульриху удалось отстоять и привезти в Холмогоры часть личной библиотеки, собираемой долгие годы. И вопреки опасению немедленного наказания, Антон Ульрих уделял всё свободное время занятиям. Остальную часть заключения он увеличивал численность собственного семейства. Ха-ха!

Данное действо считалось строжайшей тайной, которую были обязаны хранить все обитатели усадьбы. Ведь после воцарения Екатерины условия содержания ухудшились, а комендант несколько раз проводил форменное расследование, пытаясь вынудить у семейства признание, что они нарушали приказы императрицы. Больше всего он усердствовал с младшими. Ведь формально они не относились к дворянскому сословию, и их можно даже выпороть. Лиза под кивки домочадцев рассказывала об их стойкости с гордостью. Мол, несмотря на запугивания, они не выдали тайны, чем всё семейство очень гордится. А у меня в голове крутился старый вопрос. За что? Вы отняли у нас всё, разлучили семью и заставили жить в нищете. Про свои страдания уж промолчу. Но зачем мучить детей и пытаться сознательно оградить их от грамоты? Ещё и доктора выжили, лишив людей врачебной помощи. Какое-то неслыханное зверство, других слов не нахожу.

— Ваня, мы не хотим носить новые платья, — сообщила сестрёнка, явно смущаясь, — Комендант приказал их надеть. А мы не знаем как. Ещё в таких одеждах особо по двору не походишь, и работать в них нельзя.

После чаепития мы сели обсуждать происходящее. Малышня носилась с игрушками, периодически оглашая комнаты звуком свистулек и радостными криками. А женщины разбирали продукты, принесённые мною. Хорошо, что я удосужился приобрести немного чая. Оказывается, моя семья не знала вкуса этого напитка! Об этом я тоже спрошу в своё время! Если выживу, конечно. Только теперь мне есть, для кого жить!

А сейчас мы обсуждали одежду, разложенную на лавках. Старые и изрядно поношенные дворянские наряды дико смотрелись рядом с одетыми в крестьянские платья сестрёнками. Лиза осторожно гладила натруженными руками гладкую ткань, будто боясь её повредить. Перед этим под добродушное хихиканье братья примерили камзолы. Судя по всему, комендант схватил первые попавшиеся вещи и привёз их в усадьбу. Ибо на Пете, более высоком и широкоплечем, одеяние было готово треснуть по швам. А на более мелком Лёше оно висело, чуть ли не доставая до пола. Я посмеялся вместе со всеми, стараясь не сорваться на ругательства.

— Здесь есть ещё и чулки. Только мужские! — широко открыв глаза, воскликнула Лиза, — И короткие штанишки. Прямо срам какой-то!

Остальные родственники дружно поддержали сестрёнку. Смешные они, но какие же хорошие! А я просто отдыхаю в их кругу. Вроде всего день вместе, а такое чувство, будто мы знаем другу друга всю жизнь.

— Хорошо! Пока не надо ничего надевать. Немного позже мы покажем этот мешок графу Панину. Думаю, он будет весьма впечатлён щедростью коменданта. Вам же мы пошьём иные наряды, более удобные. А пока сообщите-ка мне вот что.

Решаю уточнить волнующий меня вопрос и осторожно расспрашиваю родственников. Немного позже к обсуждению подключились женщины, лучше разбирающиеся в происходящем. Достаю из специальной сумки бумагу и графитный стержень, используемый для записей. Тут же ко мне подскочили Софья, Наталья и Михаил. Я посадил самую маленькую сестрёнку на колени, а остальных разместил по бокам и начал записывать полученные сведения. Далее под удивительными взглядами всех собравшихся, делаю простейшие расчёты, умножая и деля цифры столбиком.

— Чуть позже я обязательно научу вас считать подобным образом, — сообщаю довольной семье.

Но мои мысли далеки от спокойствия. Теперь я понимаю, почему Вындомский как можно скорее хочет выйти в отставку. Думаю, что можно ему помочь. Ибо есть у меня уже неоспоримые доказательства в пользу данного решения. Злая усмешка скривила мои губы, но я тут же опомнился, боясь напугать впечатлительных обитателей усадьбы.

Вот как здесь успокоиться? Родных людей, по сути, держат в чёрном теле. Если бы не своё хозяйство и помощь Антона младшего, то многочисленные обитатели усадьбы жили впроголодь. А ещё их не пускают за пределы архиерейского подворья. Пусть оно и большое, но ведь это такая мука — видеть окружающий мир через ограды и не иметь возможности выйти. Даже отца выпускали изредка. Когда коменданту было лень идти самому, он присылал конвой для сопровождения высокопоставленного пленника. Антон Ульрих пытался писать письма императрице, требовал улучшения условий содержания или возможности переехать в какой-нибудь небольшой уездный город в центре империи, где детям позволили бы жить вольготнее. Но все просьбы оставались без ответа. Вернее, Екатерина недавно ответила отказом на старую просьбу о разрешении обучения домочадцев.

Благо не стали мучить его отпрысков от служанок и позволили желающим покинуть усадьбу. А вот остальные привыкли к своему маленькому миру и боялись происходящего за оградой. Нет, они были по-своему счастливыми, а ещё очень добрыми и наивными. Только я всё более сатанел, узнавая новые случаи лицемерия и произвола в отношении родни.

Потому я не понимаю, как объяснить, что хочу забрать их собой. Думаю, данная просьба принесёт братьям и сёстрам множество душевных страданий. Лучше поговорю сначала с отцом, который более или менее отошёл от недомогания, вызванного простудой. При встрече я сразу попросил женщин делать ему питьё с клюквой, и отцу сразу стало лучше. В отличие от своих детей, Антон Ульрих хотел вернуться к обычной жизни и забыть навсегда про многолетний домашний арест.

Кстати, посетивший усадьбу Крузе, осмотрел отца. Само действо происходило под строгим надзором главы обозников. При этом остальные домочадцы удалились в дальние комнаты. Мол, придётся дождаться возвращения коменданта, принять у него дела и только затем можно ослабить условия содержания. Доктор не обнаружил у Антона Ульриха новых недугов. Зубы и общее состояние организма были удовлетворительными. Что удивительно, учитывая питание и условия проживания отца в последние годы. Со зрением тоже всё оказалось не так уж плохо. По словам немца, в столице есть хороший мастер, изготавливающий очки. Они сильно облегчают жизнь слабовидящим людям. А последствия простуды уже подходят к концу и вскоре больной поправится.

От себя добавляю, что отцу надо кушать больше свежей капусты, моркови, лосося и черники. А ещё нельзя читать при лучине или свечах, ибо быстрее пропадут остатки сохранившегося зрения. Зря я это сказал. Опять из меня вылезли знания, вложенные Майором. Доктор сразу превратился в охотничью собаку, почуявшую дичь. И мне пришлось косноязычно объяснять, что это народные способы лечения. Правда, откуда я об этом услышал, не знаю. Думаю, немец давно перестал удивляться и спрашивает об источнике полученных сведений для сохранения некоего церемониала. Хорошо, что он особо не посвящает в свои дела окружающих. Иначе у моих арестантов могут возникнуть новые вопросы.

А далее произошла встреча, которая изменила моё, в общем-то, спокойное расположение духа. Ваня захотел крови!

Через два дня после посещения усадьбы доктором, в расположение комендантского дома, где остановились мы с наставниками и командиры кавалергардов, вернулся его хозяин. Я сразу удивился огромной разнице между архиерейским подворьем и особняком Вындомского. Он отхватил себе немалый кусок земли и построил на нём самый настоящий терем. Внушительные амбары для хранения припасов, конюшня и пристройки, где содержалась скотина с птицей, более походили какому-нибудь князю или стародавнему боярину, нежели обычному офицеру, год назад получившему звание полковника.

При этом комендант никогда не находился в действующей армии и большую часть службы являлся надзирателем. Правда, его должность лицемерно называлась приставом. Видать, неплохо императоры вознаграждают поданных за столь интимные услуги. На мой невинный вопрос, является ли полковник представителем богатого рода, Панин ответил отрицательно. Думаю, Никиту Ивановича тоже поразила показная роскошь терема. Ведь, кроме наружных строений есть ещё богато отделанные комнаты с заграничной мебелью и прочей обстановкой. Да и штат слуг, находящийся в доме, заслуживал удивления.

И мы не занимали покои хозяина дома, ограничившись гостевыми комнатами и гостиной, где благородная компания принимала пищу и проводила досуг. Я по большей части находился в архиереевом особняке утром и вечером. Из-за столь значимого повода наставники освободили меня от занятий, разрешив проводить весь день с семьёй.

С утра мы заканчивали обычное занятие с испанцем. Дон Алонсо в отличие от своих русских коллег не собирался предоставлять мне никаких поблажек. Наоборот, он увеличил время утренних и вечерних занятий. Я внутренне стенал, но терпел. Тем более что мне, наконец, разрешили пострелять. Само действо возбудило остальных жильцов терема, и мы дружной компанией отправились на окраину городка, где весело провели время. Что касается моих успехов, то они оказались весьма средними, если не сказать ужасными. Но де Кесада сказал, что бывает хуже и надо работать. Мне всё больше нравится его манера выражаться. Уж лести от испанца вы точно не дождётесь. Зато часто обидные слова отлично подстёгивают, заставляя отдавать учёбе все силы.

Мы слышали шум, производимый приехавшим обозом, но Алонсо сделал вид, что ничего не происходит. Я доделал новую часть стоек, размял тело и сделал тридцать отжиманий, которые так понравились испанцу. Язык мой — враг мой. Ведь именно я сболтнул, что подобные упражнения можно использовать в качестве наказаний для провинившегося ученика. Спасибо наследию Майора. Де Кесада немного подумал и зловеще улыбнулся. С тех пор все мои ошибки оцениваются определённым количеством отжиманий. Сегодня неточностей с моей стороны хватало, потому и наказание было существенным.

Закончив последнее упражнение, я слегка поклонился учителю и надел тулуп, принесённый Пафнутием. Тот старался не пропускать моих занятий и вообще следовал за мной, будто тень. Пару раз камердинер порывался задать мучивший его вопрос, но не решался. Я же в душу к слуге не лез, предпочитая дождаться, когда он созреет.

И вот наша компания выходит из-за большого амбара, где была утоптана площадка для занятий и наблюдает суету, происходящую во дворе. Несколько слуг быстро перетаскивали с трёх саней мебель и какие-то тюки. Рядом стоит дородный дядька, покрикивающий на людей. Скорее всего, управляющий, вернувшийся с хозяином.

А на крыльце разыгралась иная картина. Там смутно знакомый офицер, что-то объяснял, вышедшим на белый свет наставникам. При этом служивый явно горячился, размахивая руками, и выражался немного громко.

И тут меня будто ударило обухом по голове. Сначала я споткнулся, а затем замедлил шаг. Нет, это точно он! В голову сразу бросилась кровь, а рука начала шарить по поясу, пытаясь схватить рукоятку кинжала. Да, по настоянию испанца мне разрешили вооружиться. Панин слегка сморщился, услышав эскападу про благородных донов, которые просто обязаны быть вооружёнными. Но затем вяло махнул рукой в знак согласия.

И вот теперь ослеплённый бушующей ненавистью, я пытался вырвать клинок, спрятанный под тулупом. Вдруг сильная рука сдавила моё плечо и развернула вполоборота. Испанец смотрел строго, но его взгляд являл собой абсолютное спокойствие. Я, было, дёрнулся, но уж больно сильна хватка учителя. Это немного отрезвило, хотя внутри у меня всё продолжало полыхать.

— Не надо. Вы только навредите и ничего не добьётесь, — тихо произнёс де Кесада.

— Он убил Гелю! — хриплю в ответ, не узнавая собственного голоса, — А ещё бил меня и пытал! Я должен…

— Сейчас не время. Ваше положение излишне шаткое. Да и в ином случае, данный поступок просто глупость, способная навредить и отвратить от вас достойных людей, — спокойный тон Алонсо начал оказывать на меня воздействие, — В Италии говорят: месть — это блюдо, которое подают холодным. А будущий правитель вообще не должен поддаваться порывам и чувствам. Сначала надо всё обдумать и взвесить. Есть много способов навредить человеку, не применяя оружие и не марая своё имя. Поверьте опытному дуэлянту, Ваше Высочество.

В тот день я по-новому взгляну на своего учителя фехтования. Ситуация ещё более запуталась, если учесть, что он человек Шешковского. А может, и самой Екатерины. Только испанец смог найти нужные слова, и я постепенно начал успокаиваться. Рано мне ещё бороться с опытными противниками, коль не могу сдержать порывов. А ведь прожект, как испортить карьеру Вындомского давно готов. Надо только поговорить с одним человеком, если я не ошибся с местом его службы. Но всё равно, как же хочется выхватить нож и вогнать его в ненавистную рожу!

Наверное, моё лицо скривилось в оскале, более свойственному дикому зверю. Уж больно многозначна была усмешка дона Алонсо.

— Вот видите, вы уже придумали, как справиться с врагом. И для этого не надо никому резать горло. Да и не умеете вы ещё этого делать, — тихо произнёс он, — Хотя, враги очень заблуждаются насчёт одного принца, недооценивая его ненависть и упорство. А если вы научитесь думать, прежде чем действовать, то они об этом сильно пожалеют.