Неоконченное путешествие

Глава 2 Каменный идол

У меня есть статуэтка дюймов десять высотой, высеченная из куска черного базальта. Она представляет собой человеческую фигурку, держащую на груди пластину, испещренную иероглифами; такие же письмена вырезаны на ленте, обвернутой вокруг лодыжек. Статуэтку мне дал сэр Райдер Хаггард, приобретший ее в Бразилии, и я твердо убежден, что она найдена в одном из затерянных городов[17].

Эта каменная фигурка обладает престранным свойством: каждый, кто возьмет ее в руки, тотчас же ощущает подобие электрического тока, устремляющегося вверх по руке, — ощущение настолько резкое, что некоторые люди спешат поскорее положить статуэтку. Причины этого явления мне неизвестны.

Эксперты Британского музея не могли объяснить мне происхождение этой фигурки.

— Если это не подделка, — сказали мне, — мы просто не знаем, что это такое!

Обычно подделка изготовляется для того, чтобы продать ее как антикварную вещь, но есть ли смысл подделывать вещицу, ценность которой никто не в состоянии даже приблизительно определить! Я твердо уверен, что это не подделка, так как из двадцати четырех иероглифов, высеченных на статуэтке, четырнадцать встречаются порознь на различных произведениях древней бразильской керамики[18].

Я видел лишь один способ разгадать загадку каменного идола — прибегнуть к помощи психометрии, методу, который у многих может вызвать презрительную усмешку, но в то же время пользующемуся широким признанием у людей, свободных от предубеждений. По общему признанию, психометрия как наука у нас на Западе еще находится в младенческом состоянии, хотя на Востоке она высоко развита, и нужно с величайшей осмотрительностью отсеивать от ее результатов те крохи телепатической информации, которые легко примешиваются к ней. Психометристы исходят из того положения, что любой материальный объект сохраняет в себе запись всей своей предшествующей судьбы, причем эта запись может быть воспринята человеком, который достаточно чувствителен, чтобы настроиться на специфические, возбуждаемые им колебания. Здесь вполне уместна аналогия радиоприемника; ведь наука о радиосвязи всецело основана на таких вещах, которые сто лет назад сочли бы чистейшим суеверием. Так или иначе, я намереваюсь изложить факты и предоставить читателю возможность истолковать их как ему будет угодно.

Психометрист, с которым я был совершенно незнаком, взял в руку мою статуэтку и в полной темноте написал следующее:

«Я вижу большой, неправильной формы континент, простирающийся от северного берега Африки до Южной Америки. На его поверхности возвышаются многочисленные горы и местами видны вулканы, словно готовые к извержению. Растительность обильная — субтропического или тропического характера.

На африканской стороне континента население редкое. Люди хорошо сложены, необычного, трудно определимого типа, с очень темной кожей, однако не негроиды. Их наиболее отличительные признаки — выдающиеся скулы и пронзительно блестящие глаза. Я бы сказал, что их нравственность оставляет желать лучшего, а религия их близка к идолопоклонству. Я вижу деревни и города, обнаруживающие довольно высокую ступень цивилизации, и тут есть какие-то разукрашенные здания, которые я принимаю за храмы.

Я вижу себя перенесенным на запад континента. Растительность здесь густая, можно сказать, роскошная, население много культурнее, чем на востоке. Страна более гориста; искусно построенные храмы частью высечены в скалах, их выступающие фасады покоятся на колоннах, украшенных красивой резьбой. Вереницы людей, похожих на священнослужителей, входят и выходят из храмов; на их первосвященнике, или вожде, надета нагрудная пластина, такая же, как и на фигурке, которую я держу в руке. Внутри храмов темно, над алтарем видно изображение большого глаза. Жрецы совершают обряды заклинания перед глазом, причем весь ритуал носит оккультный характер, связанный с системой жертвоприношений, хотя я не вижу жертв — животных или людей.

В разных местах храма имеется несколько изваяний, подобных тому, что я держу в руке; этот последний, очевидно, является изображением жреца высокого ранга. Я вижу, как первосвященник берет фигурку и передает другому жрецу с наказом бережно хранить ее и в надлежащее время отдать следующему избраннику. Он в свою очередь передаст ее дальше, пока она не попадет в руки того, кто является перевоплощением человека, которого она изображает; тогда с ее помощью прояснится многое из забытого прошлого.

Города, расположенные на западе, густо населены, их жители разделяются на три группы: правящую партию, подвластную наследственному монарху, средний класс и бедноту, или рабов. Эти люди — полновластные хозяева мира, и многие из них безудержно предаются занятиям черной магией.

Теперь я слышу голос: «Узри судьбу, которая постигает самонадеянных! Они считают, что творец подвержен их влиянию и находится в их власти, но день возмездия настал. Ждать не долго, гляди!» И вот я вижу вулканы в неистовом извержении, пылающую лаву, стекающую по их склонам, и вся земля сотрясается под оглушительный грохот. Море вздымается, как от урагана, и огромные части суши с западной и восточной стороны исчезают под водой. Центральная часть материка затопляется, но все еще видна. Большая часть жителей или утонула, или погибла при землетрясении. Жрец, которому был отдан на хранение идол, бежит из тонущего города в горы и прячет священную реликвию в надежное место, а потом устремляется дальше на восток.

Некоторые люди, привычные к морю, садятся в лодки и уплывают; другие бегут в горы в центре континента, где к ним присоединяются беглецы с севера и юга.

Снова слышен голос: «Кара Атладты будет судьбой всех, кто осмелится обожествлять власть!»

Я не могу точно определить дату катастрофы, но произошла она задолго до возвышения Египта, потом была забыта, и воспоминание о ней осталось разве что в мифах.

Что касается самого идола, то он может принести несчастье тому, кто не состоит с ним в родстве, и я бы сказал, что отнюдь не безопасно смеяться по этому поводу…»

Впечатления других психометристов[19], бравших в руки каменную фигурку, близко совпадают с вышесказанным. Во всяком случае, каково бы ни было ее происхождение, я вижу в ней возможный ключ к тайне Потерянного Города — цели моих поисков, и, когда я их возобновлю, она будет меня сопровождать.

Не следует с пренебрежением отвергать идею о связи Атлантиды с той частью суши, которую мы сейчас зовем Бразилией. Такое допущение, независимо от того, признается ли оно наукой, позволяет объяснить многие явления, которые иначе останутся неразгаданными тайнами. Позже я остановлюсь на этом подробнее.

Я пишу эти слова в то время[20] когда с величайшим терпением, на какое только способен, вынашиваю планы посылки новой экспедиции на поиски города, открытого Рапозо и его отрядом. Теперь я располагаю, как мне думается, правильными данными о его местоположении, и если все пойдет нормально, мы достигнем его. Полностью отдавая себе отчет в том, что путешествие будет очень тяжелым, я решил с крайней осторожностью подойти к выбору своих попутчиков.

Уже раньше случалось, что отсутствие выносливости у моих компаньонов мешало мне достигнуть цели, и я часто сожалел о том, что не в силах проделать путешествие один. Задуманная мной экспедиция не будет комфортно обставленным предприятием, обслуживаемым целой армией носильщиков, проводников и вьючных животных. Такие громоздкие отряды никуда не годятся, обычно они не идут дальше границ цивилизованного мира и упиваются поднятой вокруг них шумихой. Там, где начинаются настоящие дикие места, никаких носильщиков достать нельзя — так велик страх перед дикарями. Животных тоже нельзя брать с собой из-за отсутствия пастбищ и непрерывных нападений насекомых и вампиров. Для этих мест нет проводников, так как страну никто не знает. Тут важно сократить экипировку до минимума, чтобы ее можно было нести на собственных плечах, и проникнуться уверенностью в том, что можно отлично просуществовать, устанавливая дружеские отношения с различными племенами, которые встретятся по пути. Дичь может быть, а может и не быть. Так как весьма вероятно, что она все же будет попадаться, желательно взять с собой ружье 22-го калибра, хотя и оно весит немало, и уж, конечно, не может быть и речи э тяжелых винтовках с большой пробивной силой, револьверах и боеприпасах к ним. Гораздо опаснее стрелять по крупному хищнику, чем совсем не трогать его; что же касается дикарей, то дикарь, который намеревается вас убить, прячется в засаде, да винтовка и не может тягаться с отравленными дротиками и стрелами в лесной чаще!

В моем следующем путешествии меня будет сопровождать мой старший сын Джек, а третьим будет его школьный товарищ Рэли Раймел, который находится сейчас в Лос-Анджелесе, в Калифорнии. Я не видел его очень давно и не знаю, в какой он теперь форме; что же касается Джека, то он подходит мне по всем статьям. Он высок, очень крепок физически и совершенный девственник душой и телом. Он не курит и не пьет, так же как и я. Поневоле теряешь привычку к спиртному и табаку, когда все время бываешь лишен их, а я вообще давно уже бросил пить и курить. Наркоман попадает в мучительное, почти непереносимое положение, когда остается без своего зелья в диком лесу, и не один мой компаньон по путешествию совершенно ослабевал без привычных наркотиков.

До сих пор у меня было только два товарища, способных выдержать длительные тяготы пути. Один из них умер, другой женился и остепенился, поэтому было бы нехорошо снова звать его с собой. А в Джеке я уверен. Он молод и приспособится к чему угодно, несколько месяцев похода дадут ему нужную закалку. Если он пойдет в меня, к нему не прилипнет всякая зараза, которой полно в южноамериканских джунглях, а на крайний случай у него есть мужество. Рэли последует за ним повсюду.

Фигурально выражаясь, парням придется учиться плавать, когда их бросят в воду на самую глубину. Без всякой подготовки они будут держать испытание на выносливость. Сам-то я привыкал ко всему постепенно, во всяком случае у меня за плечами многолетний опыт службы в армии в условиях тропиков. Будучи по природе человеком неприхотливым и воздержанным, я был совершенно не тронут разрушающим действием спиртного, когда мне пришлось отправиться в свою первую экспедицию по Южной Америке. А поскольку каждая последующая экспедиция оказывалась более тяжелой, чем предыдущая, процесс закалки моего организма длился непрерывно.

Как бы ни велика была моя нелюбовь к армейской жизни, именно служба дала мне возможность заниматься тем, чем мне хотелось, подготовив меня к делу, которое казалось мне более достойным. Может быть, к лучшему послужило то, что в детские годы, проведенные в Торквее, я не знал родительской ласки и был всецело предоставлен самому себе, хотя и получал радость от общения с моим старшим братом и сестрами. Мои школьные годы прошли в Ньютон-Абботе, где розги ничего не прибавили к моим взглядам на жизнь. Потом я учился в военном училище в Вулвиче и в 1886 году, девятнадцати лет от роду, стал офицером королевской артиллерии. Затем последовали годы гарнизонной службы в Тринкомали на Цейлоне. Там я встретил свою будущую жену; ее отец в то время был окружным судьей в Галле.

Жизнь на Цейлоне была приятна, насколько вообще может быть приятной армейская жизнь. У меня была интересная работа, можно было сколько угодно заниматься спортом, особенно ходить на яхте в несравненной местной бухте, и нас не слишком донимали ограничениями. По правде говоря, я бы с удовольствием продолжал служить на этом самом очаровательном из островов, но в начале 90-х годов меня отозвали в Англию для прохождения долгосрочного курса артиллерийского дела в Шоуберинессе. Потом меня направили в Фалмут. В январе 1901 года я женился.

Жена в значительной мере избавила меня от моей прежней замкнутости, но привычку во всем полагаться только на себя невозможно было полностью искоренить, и я продолжал поиски собственных путей в жизни, избегая проторенных дорог. В 1901 году я занимался интересной разведывательной работой в Северной Африке, потом некоторое время провел на Мальте, осваивая с помощью жены искусство топографической съемки.

К нашему величайшему удовольствию, в конце 1902 года мы снова отправились на восток и после краткого пребывания в Гонконге опять оказались на нашем любимом Цейлоне. Там, в Коломбо, в 1903 году родился наш старший сын.

В 1904 году мы с болью в сердце покинули Цейлон и по возвращении домой обосновались на острове Спайк (Ирландия). Но мы уже стояли в преддверии нового жизненного этапа. В 1906 году мне предложили работу по демаркации границ в Боливии.

Южная Америка, с которой начнется мое повествование, во многом отличалась от Южной Америки наших дней. В 1906 году Перу и Боливия еще не оправились от опустошительной войны с Чили — тихоокеанской войны 1879–1882 годов. Республики, расположенные по западному побережью, почти не были затронуты промышленным развитием; в основном это были аграрные страны, насыщенные традициями колониальной Испании, хотя богатства их недр и эксплуатировались иностранными концернами. В Чили, преуспевающем благодаря своим селитряным удобрениям, возможно, раньше, чем где-либо, пробудилось трезвое представление о современности, но для иностранца, попадавшего в эти страны, многое казалось нелепым и смешным. Европейцы склонны были забывать, что всего лишь столетие назад они сами проходили через ту же ступень развития.

Отсутствие ограничений сделало эти страны раем для бездельников, эмигрантов и авантюристов. Морские порты стали рассадниками порока, где ватаги моряков с многочисленных парусников, океанских и каботажных судов безнаказанно творили свои бесчинства. Конечно, приезжали и серьезные люди. Несомненно, их благотворное влияние сыграло большую роль в тех изменениях, которые сейчас можно наблюдать в Южной Америке. Многие из этих достойных людей желали служить стране, которую они избрали своей родиной, а не только пользоваться тем, что она им предоставляла. Гостеприимные, многострадальные латиноамериканцы видели это и искренне протягивали им дружескую руку.

Сегодня эти же самые страны находятся в расцвете молодости и добиваются своего законного места в мире. С забавами детства и незрелыми выходками юности навсегда покончено; их народы, связанные между собой кровными узами, хотя и разъединенные государственными границами, неизбежно осознают свое единство. Солнце их будущего величия уже готово показаться из-за горизонта, если уже не показалось.

Всякий, кому довелось жить в этих странах и близко познакомиться с ними, навсегда остается в плену их неодолимого очарования. Было бы величайшей ошибкой судить об их теперешнем состоянии по впечатлению, которое они произвели на меня в первом десятилетии нашего века, ибо общество того периода так же мало походит на современное, как наполеоновская эпоха походит на нашу.

Неизменными остались лишь молчаливые реки, катящие свои волны через леса из глубины континента; для них и тысячелетие — всего лишь один день, и они все еще хранят за своей непроницаемой завесой тайны, о которых я повествую. Занавес скрывает сцены, предельно далекие от нашей повседневной жизни. Пойдем со мной, читатель, посмотри сам!