Василий ХОМЧЕНКО Они целились в сердце народа

Летом 1918 года Советская Республика оказалась в исключительно тяжелом положении. Шла гражданская война, развязанная свергнутыми эксплуататорскими классами, которые стремились вырвать власть из рук трудящихся. Иностранные интервенты, объединившись с российской белогвардейщиной, заняли огромную часть страны. Интервенты отрезали Советскую республику от ее важнейших продовольственных и сырьевых ресурсов. В городах не было света, из-за отсутствия топлива останавливались предприятия, не справлялся с перевозками транспорт. Народ голодал. Людей косил сыпной тиф. К тому же агенты интервентов организовывали мятежи, диверсии, заговоры.

Именно в это трудное для молодого Советского государства время контрреволюция нанесла советскому народу тяжелый удар.

* * *

Вечером 30 августа 1918 года, после митинга на заводе Михельсона (ныне имени Владимира Ильича), В. И. Ленин, окруженный рабочими, направлялся к своей машине. Когда Владимир Ильич отделился от сопровождавших, раздались выстрелы. Тяжело раненный, Ленин упал. Бросив на землю револьвер, женщина, одетая в черный костюм, пыталась скрыться в толпе. Шофер Ленина С. К. Гиль с помощью рабочих бережно посадил Владимира Ильича в автомобиль и доставил в Кремль, где ему была оказана первая помощь.

Женщину, которая ранила Ленина, вскоре задержали недалеко от места преступления и привели на завод. Здесь ее сразу же опознал председатель заводского комитета Н. Я. Иванов. Он еще до начала собрания обратил внимание на женщину с портфелем и зонтиком в руках, которая прислушивалась к разговору рабочих о предстоящем приезде В. И. Ленина.

Автомобиль, на котором В. И. Ленин приехал на завод Михельсона, 1918 г.

Весть о задержании преступницы быстро разнеслась по всем цехам. Гнев и возмущение рабочих против террористки, совершившей чудовищное преступление, были столь велики, что, если бы не были приняты необходимые меры, она могла быть растерзана. Под охраной ее доставили в здание Замоскворецкого военного комиссариата.

Первым в военный комиссариат прибыл вместе с сотрудниками ЧК председатель Московского революционного трибунала А. Дьяконов. В здании комиссариата уже находились работники райкома партии и военного комиссариата. На улице и дворе шумели сотни людей. Они требовали выдать им на расправу террористку, посягнувшую на жизнь великого вождя трудящихся.

Чтобы не допустить самосуда, задержанную поместили в изолированную комнату на третьем этаже с окнами во двор, тщательно обыскали. В портфеле были обнаружены железнодорожный билет до станции Томилино и членский профсоюзный билет на имя Митропольской.

Тут же Дьяконов в присутствии чекистов Беленького, Захарова и Степного начал допрос. От волнения он долго не мог сосредоточиться. Задержанная сидела напротив на диване. Она глядела на Дьяконова с вызовом. Глаза ее лихорадочно блестели. Женщина была одета в длинную черную юбку и пеструю клетчатую кофту. Черный жакет она сняла с себя и нервно комкала в руках. Белая шляпка лежала рядом.

— Фамилия? Имя? — спросил Дьяконов.

— Каплан, — ответила женщина, — Фанни Ефимовна.

— Возраст?

— Двадцать восемь лет, — сказала она, подумав[5].

— К какой партии принадлежите?

— Ни к какой. Каторжанка. Сидела в Акатуе с тысяча девятьсот шестого года по март семнадцатого.

— За что отбывали каторгу?

— Анархистка. За хранение бомбы.

Следующий вопрос Дьяконов задал, встав из-за стола.

— Вы стреляли в товарища Ленина?

Каплан вскочила с дивана:

— Я стреляла в Ленина. Я!

Каплан отказалась давать еще какие-либо показания. Дьяконов подписал протокол и, прочитав его вслух, предложил задержанной расписаться. Она отказалась.

Кроме Дьяконова протокол подписали С. Н. Батулин — помощник военного комиссара 5-й Московской дивизии, красноармейцы Пиотровский и Уваров. Последний лично от себя добавил: «Признание Фанни Каплан сделано при мне».

Дьяконов допросил нескольких очевидцев, подтвердивших обстоятельства покушения и опознавших Каплан.

Вскоре позвонил заместитель Дзержинского Яков Христофорович Петерс. Он приказал доставить Каплан во Всероссийскую чрезвычайную комиссию.

На этом месте было совершено покушение на вождя революции

Во двор Замоскворецкого комиссариата прибыло два автомобиля. На первый, легковой, посадили Каплан. Рядом с ней сел сотрудник ЧК Г. Ф. Александров. В грузовом автомобиле следовали вооруженные красноармейцы, чекисты. По тихим ночным улицам две машины без остановок помчались на Лубянку (ныне ул. Дзержинского). Там их ждали Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов, Нарком юстиции Д. И. Курский, член коллегии этого же наркомата М. К. Козловский, секретарь ВЦИК В. А. Аванесов, Я. X. Петерс и П. А. Скрыпник — заведующий отделом ВЧК. Позже приехал и В. Э. Кингисепп — член ВЦИК и член коллегии ВЧК. Все эти товарищи принимали непосредственное участие в расследовании чудовищного преступления эсерки Каплан.

В течение четырех дней (30 и 31 августа, 1 и 2 сентября 1918 года) было допрошено более 40 свидетелей.

Дмитрий Иванович Курский начал допрашивать Каплан в 11 часов 30 минут вечера, сразу, как только ее привезли. Как и Дьяконову, Каплан отвечала ему зло, отказывалась назвать своих сообщников.

«Я, Фанни Ефимовна Каплан, сегодня стреляла в Ленина, — записал ее показания Курский. — Стреляла по собственному побуждению. Сколько раз выстрелила, не помню. Кто мне дал револьвер, не скажу».

— Когда появилось решение стрелять в Ленина?

— Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно. Соучастников у меня не было. К какой партии принадлежу сейчас, не считаю нужным говорить.

Далее ответы были короткие: «Нет. Не скажу. Не знаю. Не желаю отвечать». Отрицала она даже и то, что в ее портфеле нашли профсоюзный билет на имя Митропольской и железнодорожный билет до Томилино.

После допрос Каплан продолжал Петерс. Когда он вошел в комнату, где находилась арестованная, и назвал ее по фамилии, она даже не шевельнулась. Сев за стол, Петерс предложил:

— Расскажите всю правду. Я не могу поверить, что вы это сделали одна.

Каплан зарыдала. Худые плечи ее затряслись. И вдруг крикнула: «Уходите!»

— Потом. Потом уйду, — согласился Петерс, — а сейчас я буду записывать ваши показания.

Он пододвинул к себе лист бумаги и после непродолжительной паузы спокойно, неторопливо стал задавать вопросы:

— Где вы остановились в Москве?

— У знакомой, Пигит Анны. С ней мы приехали в Москву из Читы.

— Где проживает Пигит?

— Большая Садовая, дом десять, квартира пять. У Пигит жила месяц. Потом поехала в Евпаторию...

— К какому течению вы в своей партии примыкаете? К Марии Спиридоновой?

— Нет. Я больше примыкаю к Чернову. По убеждению. Официально же в партии я не состою. Октябрьской революцией я недовольна. Я стою за Учредительное собрание...

— Одну минуточку, — остановил ее Петерс.

Он взял неоконченный протокол и вышел из комнаты. Там вызвал сотрудника ЧК.

— Немедленно с товарищами езжайте на Большую Садовую, дом десять, квартира пять. Привезите сюда Анну Пигит, — приказал он и вернулся продолжать допрос.

— Кто ваши родители и где они?

— В Америке. Выехали туда в одиннадцатом году. Отец мой учитель еврейской общины. Есть четыре брата и три сестры...

— Кто вам помогал совершить покушение на Владимира Ильича Ленина?

— Никто. И об этом у меня больше не спрашивайте.

Петерс так и не уснул в эту ночь. Привозили арестованных, он их допрашивал. 31 августа приехали Кингисепп и Скрыпник.

— Что нового? — спросил Кингисепп.

— Участие других лиц в покушении Каплан отрицает. Говорит, что была одна. Не верю, — ответил Петерс.

— Это дело рук правых эсеров, — убежденно сказал Кингисепп. — Сейчас я поеду с товарищем Юровским на место происшествия. Сделаю снимки, опрошу очевидцев.

Скрыпник вызвал Каплан. Допрос был коротким. Но и на этот раз Каплан ничего не сказала о своих соучастниках.

— Откуда у вас профсоюзный членский билет?

— Не знаю. Нашла его.

— Подпись ведь поддельная в билете?

— Ничего не знаю. Я его нашла.

— Зачем и к кому вы собирались поехать в Томилино?

— Не помню, не знаю...

Скрыпник занялся проверкой — каким образом могла оказаться у Каплан профсоюзная карточка.

Еще несколько допросов Каплан на Лубянке и в Кремле, куда ее перевезли 2 сентября, провел Петерс. Вспоминая об этом через несколько лет, он писал, что убеждал Каплан признаться, рассказать все чистосердечно и этим самым смягчить свою вину. Она же или плакала, или ругалась зло, с ненавистью, решительно отказываясь давать какие-либо показания.

Личность Каплан удостоверили во время очной ставки знавшие ее ранее А. Пигит, Ф. Радзиловская и В. Тарасова.

Теперь осталось выяснить: были ли у Каплан соучастники? Ведь она настойчиво убеждала следствие, что действовала одна. Всякую связь в этом преступлении со своими однопартийцами — правыми эсерами и их центральным комитетом — она отрицала.

ВЧК проводила следствие в очень сложной и напряженной обстановке. Не так давно был подавлен левоэсеровский мятеж. Спустя некоторое время был убит член президиума Петроградского Совета видный большевик В. Володарский.

За несколько дней до злодейского покушения на В. И. Ленина в Совнарком пришло письмо. «Раздастся выстрел в Петрограде, эхо его отзовется в Москве», — угрожал анонимщик.

Эта угроза была осуществлена. Утром 30 августа в здании Петроградской ЧК неизвестный человек убил председателя ЧК М. С. Урицкого. Не успел Ф. Э. Дзержинский с группой чекистов доехать до Петрограда для расследования убийства Урицкого, как террористы осуществили вторую угрозу — стреляли в Ленина. Было понятно, что руководит этими преступлениями один центр. По имевшимся в ВЧК сведениям, им был центральный комитет партии правых эсеров.

Как только стало известно о злодейском покушении на В. И. Ленина, гнев и возмущение охватили трудящихся страны. Вечером 30 августа 1918 года на заводах и фабриках возникли митинги, на которых рабочие потребовали объявить беспощадную войну контрреволюционерам.

«Предательский выстрел в товарища Ленина, — писала 1 сентября 1918 года газета «Известия», — вызвал бурю негодования в среде рабочих масс. Возмущение кипит в сердцах пролетариата.

Президиум Московского Совета в течение всего вчерашнего дня, а также и ночи с 30 на 31 августа буквально осаждался представителями рабочих организаций, стремившихся узнать те или иные утешительные сведения о состоянии здоровья своего вождя, а также о подробностях покушения. Из всех районов президиум получает сообщения, что возмущение рабочих велико. По первому зову весь пролетариат Москвы готов прибегнуть к самым решительным мерам для беспощадного подавления контрреволюции...»

Еще сообщение.

«...Вчера в отделе районов Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов состоялось экстренное заседание представителей от районов, на котором в связи с покушением на товарища Ленина была принята следующая резолюция: «Отдел районов на экстренном заседании 31 августа, обсудив выступление контрреволюции с предательским убийством и покушениями на вождей пролетарской революции, постановил: довести до сведения президиума Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов о единодушном, стойком и спокойном решении районов Москвы отбросить твердой рукой все подлые посягательства на революцию; просить президиум передать товарищу Ленину, что мы, представители районов г. Москвы, возмущены предательским ударом врагов рабочего класса в голову и сердце революционного пролетариата и с нетерпением ждем возврата дорогого вождя в наши ряды.

Мы спокойны на своих постах. Организованным террором ответим мы на подлый удар.

Да здравствует товарищ Ильич!»

В резолюции, принятой командой линейного корабля «Гангут» 1 сентября 1918 года, содержалось требование объявить красный террор врагам революции в связи с покушением на В. И. Ленина:

«Враги рабоче-крестьянского правительства открыто выступили со своими гнусными белыми террористическими актами против вождей рабочих и крестьян, — говорилось в резолюции. — Они начинают выхватывать своими кровью человеческой омытыми руками самых лучших, стойких и энергичных борцов и вождей рабочего класса... Мы заявляем нашим высшим органам: «Довольно терпения, довольно добродушия и нянченья с ними!» Мы с этой минуты, когда враги наши сделали покушение на наших лучших вождей, требуем от нашей центральной власти беспощадного террора ко всем нашим врагам. Наши сердца сделались каменными, и никакая милость и добродушие не могут проникнуть в них при виде моря крови этих палачей рабочего класса».

В адрес центральных организаций и редакций газет поступали многочисленные резолюции, постановления от собраний рабочих и крестьян, из воинских частей, а также письма от отдельных лиц.

В своей резолюции волостные военные комиссары Сенненского уезда (Белоруссия) писали, что с глубокой душевной болью переживают покушение на жизнь товарища Ленина. В этом гнусном акте они видели покушение на жизнь революции и ее завоевания. То же говорилось и в других резолюциях. Рабочие и крестьяне заявляли, что надеждам буржуазии и ее прихвостням не суждено осуществиться. Трудящиеся еще плотнее сплотятся вокруг Коммунистической партии и пойдут под ее руководством к торжеству идей социализма.

Много откликов поступило из-за рубежа. Так, венгерские интернационалисты клеймили позором организаторов террористических актов против деятелей Коммунистической партии и Советского правительства: «Пусть знает буржуазия, что в защиту русской революции встанут миллионы трудящихся во многих странах».

В 10 часов 40 минут вечера 30 августа ВЦИК издал обращение ко всем трудящимся и принял решение о красном терроре.

В Москву, в адрес Ленина, пошел целый поток телеграмм и писем от рабочих, крестьян, красноармейцев с пожеланием скорого выздоровления.

«Ты должен жить — такова воля пролетариата!» — просили и требовали рабочие-кожевники. «Выздоравливай на радость нам и назло империалистам... Мы завтра отправим революции 4000 пудов хлеба», — обращались к Ленину крестьяне Паньковской волости Тульской губернии.

В «Правде» через всю первую полосу было напечатано: «Ленин борется с болезнью. Он победит ее. Так хочет пролетариат, такова его воля, так он повелевает судьбе!»

Бойцы Железной дивизии 1-й Армии телеграфировали Ленину с фронта: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города Симбирска — это ответ на Вашу одну рану, а за вторую — будет Самара!».

В ответ на эту телеграмму В. И. Ленин писал: «Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы».

Еженедельник ЧК, в котором в 1918 г. было опубликовано сообщение о расстреле Ф. Каплан

В деле Каплан подшит один экземпляр 6-го номера «Еженедельника Чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» от 27 октября 1918 года. В нем напечатано:

«Красный террор.

В ответ на убийство тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина за этот период времени красному террору подвергнуты и по постановлению Всероссийской чрезвычайной комиссии приговорены к расстрелу:

...№ 33 Каплан, за покушение на тов. Ленина, правая эсерка».

О расстреле Каплан сообщили также «Известия» от 4 сентября 1918 года.

Бывший в то время комендантом Кремля П. Д. Мальков вспоминает:

«...Вызвал меня Аванесов и предъявил постановление ВЧК: Каплан — расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову.

— Когда? — коротко спросил я Аванесова.

— Сегодня...

Круто повернувшись, я вышел от Аванесова и отправился к себе в комендатуру. Вызвав несколько человек латышей-коммунистов, которых лично хорошо знал, я их обстоятельно проинструктировал, и мы отправились за Каплан. По моему приказанию часовой вывел Каплан из помещения, в котором она находилась, и мы приказали ей сесть в заранее подготовленную машину.

Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года.

Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков, собственноручно»[6].

* * *

В. И. Ленин победил болезнь. Он остался жив и снова включился в свою титаническую работу.

А чекисты продолжали выявлять соучастников злодейского преступления Каплан.

Подробности этого преступления стали известны спустя три года, когда некоторые члены партии правых эсеров — исполнители террористических актов, такие, как Г. Семенов, Л. Коноплева и другие, раскаявшись, выступили с разоблачением политики ЦК своей партии, его методов борьбы против Советской власти. Они же рассказали о покушении на В. И. Ленина и других террористических актах.

ВЧК провела следствие и оконченное, тщательно расследованное дело передала в Верховный революционный трибунал при ВЦИК РСФСР. С 8 июля по 7 августа 1922 года в Москве в специальном присутствии Верховный революционный трибунал рассмотрел это дело. Перед судом предстали правоэсеровские вожаки и руководители партии эсеров, организовавшие тяжелые преступления против Советской власти, а также непосредственные исполнители убийств и диверсий.

Этими подсудимыми были: А. Р. Гоц, Д. Д. Донской, М. А. Лихач, Н. Н. Иванов, Л. Я. Герштейн, М. Я. Гендельман. С. В. Морозов, Г. И. Семенов, Л. В. Коноплева, В. Л. Дерюжинский, П. Н. Пелевин, П. В. Злобин, Ф. В. Зубков, Ф. Ф. Федоров-Козлов, К. А. Усов и другие.

Согласно обвинительному заключению, утвержденному распорядительным заседанием Судебной коллегии Верховного революционного трибунала при ВЦИК, подсудимые обвинялись в деятельности, направленной на свержение власти рабоче-крестьянских Советов и существующего на основании Конституции РСФСР рабоче-крестьянского правительства, для чего:

— подготовляли и организовывали вооруженные восстания против Советской власти;

— входили в сношения с представителями Антанты и с белогвардейским командованием;

— проводили террористические акты против деятелей Советской власти, совершали диверсии на железных дорогах и т. д.

Это они, представшие перед судом, убили Володарского и Урицкого, они организовали и покушение на В. И. Ленина 30 августа 1918 года.

Официально провозгласив отказ от террора против партии большевиков и деятелей Советской республики, эсеровские вожаки (А. Гоц, Е. Ратнер, В. Чернов и др.) в действительности ориентировали членов своей партии на то, чтобы в борьбе с большевиками не останавливаться перед применением любых средств, и прямо выступали с заявлениями о необходимости террора.

В судебном заседании революционного трибунала было установлено, что покушение на жизнь В. И. Ленина правые эсеры начали готовить вскоре после Октябрьской революции.

В феврале 1918 года ЦК партии эсеров на заседании Петроградского губернского комитета принял решение о проведении террористических актов против видных коммунистических деятелей. Это решение держалось в строгом секрете. Тогда же для проведения его в жизнь была создана боевая группа, в которую вошли Коноплева, Ефимов и др. Возглавил ее Г. Семенов — активный эсер, член бюро военной комиссии ЦК партии правых эсеров.

Узнав о готовящемся переезде Советского правительства из Петрограда в Москву, террористы Семенов, Тесленко, Коноплева и другие разработали план взрыва поезда с правительством. Тесленко для этого доставил шесть пудов динамита. Однако Советское правительство переехало ранее назначенного срока, и вражеская диверсия не удалась.

В марте 1918 года Коноплева и ее группа были командированы в Москву. Перед этой поездкой она беседовала с руководителями военной работы при ЦК партии эсеров Б. Рабиновичем и членом ЦК А. Гоцем. Последние, проинструктировав Коноплеву, потребовали от нее в случае провала отмежеваться от партии и заявить, что она действовала лично от себя.

Это означало, показала на суде Коноплева, что «акт должен совершиться с ведома партии, с ведома ЦК, но я, идя на это дело, не должна была заявлять, что это делается от имени партии... и даже не должна была говорить, что являюсь членом партии». Получив санкции от Рабиновича и Гоца, Коноплева вместе с эсером Ефимовым выехала из Петрограда в Москву.

Но покушение не состоялось. Правда, Коноплева вела себя активно. Вместе с Ефимовым она часами дежурила у Кремля, следила за поездками Ленина, искала удобного случая, чтобы совершить убийство. Однако все ее усилия ни к чему не привели. Это ее сильно разочаровало. По собственному признанию Гоца, Коноплева при встрече с ним выглядела «душевно удрученным и морально разбитым человеком». Опасаясь, что, попав в руки следствия, Коноплева выдаст причастность ЦК партии эсеров к террористическому акту, он отстранил ее от «дела», посоветовав бросить всякую работу и поехать на отдых.

В мае 1918 года Гоц и Донской дали от имени ЦК начальнику эсеровской боевой дружины Семенову согласие на организацию так называемого «центрального боевого отряда», предназначенного для систематической, организованной террористической борьбы против видных представителей Советской власти. В отряд были привлечены террористически настроенные эсеры Коноплева, Иванова-Иранова, Усов, Сергеев и другие. Под руководством Семенова этот отряд сразу же приступил к «работе». Прежде всего было решено убить руководителей петроградских большевиков В. Володарского, М. Урицкого и других.

Не скрывая своей личной ответственности за совершенные отрядом преступления, Г. Семенов на процессе правых эсеров показал:

«Когда один из моих боевиков — Сергеев — направился на очередную слежку на Обуховскую дорогу, он спросил меня, если будет случайная возможность легко произвести покушение, как быть? Я указал, что... вопрос ясен, тогда нужно действовать, поскольку вопрос санкционировал ЦК... Как раз такая возможность представилась — и Володарский был убит».

После убийства Володарского ЦК партии эсеров перебазировал террористическую группу Семенова в Москву, где она стала готовить покушение на В. И. Ленина. В группу вошли Усов, Зубков, Федоров-Козлов. К ним присоединились приехавшие в Москву позже Коноплева и Ефимов, а также Новиков, Королев и Киселев.

Из ЦК эсеровской партии Семенову сообщили, что в Москве параллельно с ним действует с той же целью вторая группа и что в ней находится Каплан. Семенову предложили познакомиться с Каплан и взять ее группу в свое подчинение. Знакомство и слияние этих групп произошло в первой половине августа 1918 года.

Семенов по данному обстоятельству дал такие показания:

«В беседе со мной Каплан сказала, что она давно приняла решение убить Ленина. Она же предложила себя в исполнительницы. При дальнейшем знакомстве с Каплан я убедился, что она террористка-фанатичка. Такая пойдет на все. Затем я познакомился и с остальными членами ее группы».

Ими были Рудзиевская, а также эсерка, действовавшая под именем Маруси, и бывший матрос крейсера «Память Азова» П. Пелевин. Из всех участников Семенов взял в исполнители одну лишь Каплан. Остальные ему не внушали доверия: были нерешительными людьми и высказывали сомнение в правильности террористического метода борьбы.

О своем знакомстве с Каплан Семенов доложил члену ЦК партии эсеров Донскому. Тот попросил устроить с ней свидание. Оно состоялось на бульваре у Смоленского рынка. К Донскому подошла бледная плоскогрудая женщина в белой шляпке и с распущенным над головой зонтиком.

— Я вас знаю, — сказал ей Донской. — Вы герой. А герои возвышаются над массами. Только герои способны идти на самопожертвования ради истории...

Каплан, не дождавшись конца этой тирады, сказала коротко:

— Начинать надо с одного: убить Ленина. В партии коммунистов без него возникнет паника, и мы возьмем власть.

— Ваше рвение похвально, — сказал Донской. — Нам нужен исполнитель.

— Я выполню это. У нас много болтунов, трусов и изменников. Дайте мне бомбу.

— Вам будет дано все. Держитесь Семенова. Ваше мужество оценится. Но... — Донской замолчал, пожевал губами, — в случае чего, вы — вне партии. Товарищей у вас нет, сообщников тоже.

Подошел Семенов и дал знак разойтись.

На суде государственный обвинитель Н. В. Крыленко спросил у подсудимого Усова, почему они поставили своей целью убить именно В. И. Ленина. Усов ответил: «Наши руководители партии Донской и Семенов были за то, чтобы убить Ленина, потому что он является мозгом всей работы Коммунистической партии».

Семенов, Каплан и другие террористы приступили к делу сразу же. Составили подробный план, решив убить В. И. Ленина на митинге. Сделать это было легко, учитывая, что Ленин в то время ездил на митинги без охраны.

Семенов на суде рассказал об этом плане очень подробно.

В группе Семенова насчитывалось четыре исполнителя: Каплан, Коноплева, Федоров-Козлов и Усов.

Первый раз террористы увидели В. И. Ленина на митинге в Алексеевской народном доме 23 августа 1918 года. Ленин приехал туда днем, о чем немедленно был извещен Усов. Он прибыл на митинг и протиснулся в толпе поближе к трибуне. Усов держал в кармане оружие, готовый выхватить его в любую минуту. Никто не мешал Усову стрелять. Но он видел, как слушают В. И. Ленина, как верят ему, и заколебался. Вместе с сотнями рабочих он слушал его, затаив дыхание.

Когда вечером собралась вся боевая группа и стало известно, что Усов не стал стрелять, Семенов сказал зло и коротко: «Трус». После чего отобрал оружие у Усова и исключил его из исполнителей.

Больше всех негодовала Каплан. Она кричала, что Усова надо убить за трусость.

На суде Усов сказал:

«Моим вождям было желательно, чтобы Ленина убил я, рабочий, так как это было бы большой агитацией против большевиков, которые считают себя рабочей партией, а вождя этой партии убил рабочий. Весь центральный комитет партии эсеров высказывался за то, чтобы я был исполнителем».

В дальнейшем Усов порвал связи с партией эсеров, вступил в Красную Армию, провоевал в ее рядах всю гражданскую войну.

Наступила пятница — 30 августа. Террористы вновь вышли на дежурство. Семенов был уверен, что на этот раз им удастся осуществить свой злодейский план.

За несколько дней перед этим Коноплева передала Семенову небольшой пакет.

— Яд, — сказала она. — Кураре.

— Зачем? — поинтересовался Семенов.

— Надо отравить пули.

— Где достала?

— Взяла у Рихтера.

Рихтер — эсер, входил в военную организацию эсеровской партии.

Семенов тут же взял патроны, надрезал ножом головки пуль и обмазал их ядом.

Теперь у Семенова было три исполнителя: Каплан, Коноплева и Федоров-Козлов. Каждому из них Семенов выдал оружие и необходимое количество отравленных пуль. Исполнители разошлись по районам.

Днем 30 августа 1918 года Ленин выступал на митинге на Хлебной бирже. О приезде Ленина на Хлебную биржу Федорову-Козлову сообщил Зубков. Федоров-Козлов прибыл на митинг, но, как и Усов, стрелять не решился. Стоявший рядом с Федоровым-Козловым Зубков то и дело толкал его в плечо и говорил: «Слышишь! Ведь правду Ленин говорит. А?»

Возвращаясь с митинга, Зубков сказал расстроенному и подавленному Федорову-Козлову:

— Ты правильно поступил, что не стал стрелять в Ленина, Он же за рабочих и социализм.

В судебном заседании Федоров-Козлов сказал:

«Я не решился выстрелить в Ленина, так как к этому времени убедился, что тактика убийств, которую избрали мои руководители, является неправильной, вредной, страшной для дела социализма».

Итак, на этот раз тоже не прогремел выстрел.

Но вечером В. И. Ленин поехал на Серпуховку, к рабочим завода Михельсона. Там дежурила Ф. Каплан. Она ходила в толпе, прислушивалась к разговорам, курила одну за одной папиросы. Там же в толпе находился и В. А. Новиков, переодетый в матросскую форму. Семенов послал его в помощь Каплан. По распоряжению Семенова Новиков нанял извозчика и поставил его недалеко от заводских ворот. Новиков сказал Каплан:

— После выстрелов бегите к извозчику. Он вас быстро увезет отсюда.

Вдруг загремели аплодисменты, люди кричали: «Ленин! Ленин! Ура товарищу Ленину!»

О том, что произошло после митинга, мы уже рассказывали. Надо лишь добавить следующее. Когда В. И. Ленин вышел из помещения, в дверях образовалась пробка. Новиков в судебном заседании показал: «Чтобы отделить Ленина от людей, которые мешали Каплан произвести выстрелы, я умышленно устроил пробку: упал под ноги шедших за Лениным рабочих...»

Только на суде стало известно, что Каплан стреляла из браунинга, который ей дал Семенов. Вот почему она так упорно молчала, не желая отвечать, где взяла оружие. Скрывала она и то, каким образом у нее в портфеле оказался билет до станции Томилино. Дело в том, что на этой станции находилась конспиративная квартира эсеров.

Выступавший в суде обвинителем Н. В. Крыленко в своей речи сказал:

— Для истории мировой революции, для спасения русской революции этот трагический день является одним из самых тяжелых и самых опасных, которые когда-либо переживали русский рабочий класс и революция... О, если бы можно было хоть на одну секунду думать, что эти люди поняли хоть сейчас весь ужас того, что совершено в этот день, ощутили хоть сегодня всю степень опасности, которой в этот день они подвергли Российскую революцию, русский рабочий класс и все его завоевания!

В судебном заседании выступил в качестве общественного обвинителя Народный комиссар просвещения РСФСР А. В. Луначарский.

— Партия эсеров заслужила смерть, — сказал Анатолий Васильевич. — Она должна умереть. Нужно падающего толкнуть и ускорить смерть партии, чтобы разлагающееся тело не заражало политической атмосферы. Мы обязаны обезвредить партию эсеров и с фронта, и с тыла, и с флангов. Революционный трибунал обязан выполнить свой революционный долг перед пролетариатом.

Трибунал выполнил этот долг. 7 августа 1922 года был оглашен приговор.

Главари правоэсеровской партии А. Гоц, Д. Донской, Л. Герштейн, М. Лихач, Н. Иванов, М. Гендельман, С. Морозов, Г. Семенов, Л. Коноплева, Е. Иранова, Е. Ратнер, Е. Тимофеев, В. Агапов, А. Альтовский и В. Игнатьев были приговорены к расстрелу.

Остальные подсудимые — В. Дерюжинский, П. Пелевин, Ф. Федоров-Козлов, Ф. Зубков, П. Злобин, К. Усов и другие осуждены к лишению свободы.

Президиум ВЦИК приговор в отношении осужденных к расстрелу утвердил, но исполнение приостановил. Впоследствии всем им расстрел был заменен лишением свободы.

Осужденные к лишению свободы Дерюжинский, Пелевин, Федоров-Козлов, Усов и другие Президиумом ВЦИК, с учетом их раскаяния и заверения, что честным трудом загладят совершенные ими преступления, были освобождены от наказания.


Загрузка...