Когда я открыл глаза, луна пялилась мне прямо в физиономию. Она была почти в том же положении, слева за горами. Поэтому я понял, что провалялся без сознания недолго, минут пять, ну, самое большее, десять.
В моем черепе, как в больном зубе, пульсировала боль. Ныла тыльная часть правой руки. Кислая струйка жидкого огня приятно обжигала глотку. Это был «бурбон». Моим любимым напитком было шотландское виски — «бурбон» я терпеть не мог.
— Эй, какого черта? — воскликнул я и принял сидячее положение. Я был на левом краю плота. Меня поил прямо из бутылки гигант, в громадной волосатой лапе которого сосуд емкостью в кварту больше походил на пинтовую склянку. Он был огромен, как «летающая крепость», только без крыльев, и с лысым, как бильярдный шар, черепом. На лице читалась тревога, сменившаяся облегчением, когда он увидел, что я не отдал концы.
— Слава богу! — пробормотал он. — Я уже было испугался, что отправил тебя на тот свет. Чтобы привести тебя в чувство, понадобилось целых пять минут. Черт…
— Подожди, — проскрипел я и с трудом поднялся, держась за тушу по имени Джош Дельброк. — Ты хочешь сказать, что ты и есть та сволочь, которая чуть не грохнула меня?
— Это была ошибка… случайность.
Я сжал кулаки.
— Послушай, — глухо начал я. — Может быть, ты и большой сценарист в «Параметро-пикс» и один из самых высокооплачиваемых бумагомарак во всем кинематографе, но это не дает тебе права украшать мой купол фонарями. Сейчас я тебе покажу.
— Но, Дэн, послушай…
— Не называй меня Дэном. Для тебя я — мистер Тернер. — Я сделал ложный замах левой и направил правый апперкот ему в физиономию. Джош отступил на шаг, я промахнулся и упал.
Он подхватил меня.
— У тебя кружится голова, Дэн. Дай-ка я затащу тебя в дом. Я сейчас все объясню. Должно быть, я тебя здорово треснул — ты что-то неважно выглядишь.
Он мог бы мне этого и не говорить. Я чувствовал себя препаршиво. Он втащил меня в дом, закрыл дверь и зажег фонарик. Я был прав насчет светомаскировочных штор — все окна были закрыты ими. За исключением этого, гостиная плавучего дома выглядела так же, как летний коттедж богатого холостяка. Со вкусом подобранная мебель, дорогой ковер на полу — все говорило о хорошем вкусе хозяина.
Я плюхнулся на диван.
— Пока я окончательно не откинул копыта, дай мне «ВАТ-69».
В его баре было полно разнообразных напитков, включая и мой любимый. Он налил мне изрядную порцию этой небесной росы, подождал, пока я опрокину содержимое стакана в глотку, и сказал:
— Я хочу извиниться, Дэн.
— С какой стати я должен тебя прощать?
— Я ведь не знал, что это ты. Подумал, что это убийцы. Помнишь, я звонил тебе с час назад. Я не ожидал, что ты доберешься так быстро. Я хотел ещё немного подождать и встретить тебя на проселочной дороге. Ты примчался так рано, что я принял тебя за убийцу и…
Я протянул ему пустой стакан, чтобы он его вновь наполнил.
— Наверное, у меня что-то с ушами. Мне показалось, или ты действительно что-то сказал о парнях, которые собираются тебя убить?
— Сказал, Дэн.
— Это шутка? — фыркнул я. — Поделись со мной, чтобы я тоже мог повеселиться.
Он совсем не весело ответил, что это не шутка, и добавил:
— Пол Мандерхейм хочет меня убить.
— Пол Мандерхейм? — Я отхлебнул виски. — Ты, похоже, совсем спятил.
Этот парень был директором «Параметро», Великим Моголом студии, где работал Джош. Ну, если Мандерхейм — потенциальный убийца, то я африканский царек.
— Он собирается тебя убить? — переспросил я. — Что за вздор!
— Все верно, вздор, и в то же время чистая правда. Поэтому я и прячусь здесь.
— Зачем ты звонил мне? — полюбопытствовал я.
Он плеснул в стакан ещё виски и при этом чуть не уронил бутылку.
— Какой смысл рассказывать? — угрюмо пробурчал он. — Ты все равно не веришь.
— Хоть послушаю. — Я опять пригубил виски. — Только рассказывай покороче…
Где-то в темноте залаял койот.
— Ладно, — вздохнув, молвил Джош. — Конечно, я не утверждаю, что Мандерхейм| убьет меня сам — он слишком важная шишка, чтобы рисковать… или, по крайней мере, считает себя важной шишкой.
— Вот именно. И, кроме того, в нем всего пять футов роста, и ты сможешь сделать из него отбивную одной левой, — рассудил я.
— Не в этом суть, Тернер. — Он подлил мне виски и добавил чуть-чуть содовой. — Пол Мандерхейм — карлик, я — исполин, но для него это ничего не значит.
— Почему?
Дельброк покраснел до корней своих несуществующих волос.
— Он знает, что я трус. Я не выношу физического насилия. Он не побоялся бы в любую минуту отправиться ко мне с голыми руками.
Мне стало жалко эту громадную размазню. Ему, наверное, было нелегко сделать такое признание.
— Не бойся, что я узнаю подробности твоей личной жизни, — сказал я. Выкладывай факты.
— Я это и пытаюсь сделать. Говорю тебе, Мандерхейм — слишком большая шишка, чтобы самому убивать меня. Но он легко может нанять для этого дела какого-нибудь головореза.
Я подумал, что не прочь выпить еще. Глядя на вновь наполненный стакан, я спросил:
— Почему?
— Что почему? — жалобно переспросил он. — Ты пьян. Твой вопрос не имеет смысла.
— Я не пьян, — Мой голос звучал словно издалека и совсем глухо. — Я стекл, как трезвышкко. Тьфу, я имею в виду: я трезв, как стеклышко. Если я говорю забавно, то лишь потому, что ты здорово треснул меля этой битой.
Я закрыл глаза и попытался собрать иссякающие силы. У меня было странное ощущение — нас качает, будто мы попали в шторм в открытом мере. Когда я опять открыл глаза, то понял, что это раскачиваюсь я сам. Плавучий вигвам Дельброка был устойчив, как Боулдерская плотина.
— Это все ром, — заметил я.
— Не ром, а шотландское виски, причем чертовски хорошее, — обиделся он. — Виски делают в Шотландии, а ром — на Кубе.
— И оно ударяет в голову, — пробормотал я.
— Только не в мою, в твою, — он прикрыл пальцами правый глаз и начал разглядывать меня левым. — Помнишь, ты задал вопрос?
— Нет, — я с трудом покачал головой. Все было, как в кошмарном сне.
— Ты спросил: «почему», а я Спросил: «что почему»? — Он выпил виски.
— Да, почему Мандерхейм будет нанимать людей, чтобы убрать тебя?
— Мы поссорились из-за женщины. — Дельброк опять начал наполнять бокалы.
— Из-за них это всегда и бывает.
Он недоуменно заморгал.
— Что из-за кого всегда бывает?
— Из-за женщин всегда бывают неприятности.
Он призадумался, а затем с отсутствующим видом пробормотал:
— Особенно у такого невинного человека, как я. Давай спать.
Он поудобнее устроил свою громадную тушу на палубе и тотчас захрапел.
Я продолжал смотреть на него затуманенными глазами… Может, через пять минут, а может, через час, я сказал:
— Какие у невинного человека с ними дела?
— Гм… У какого невинного человека?
— У тебя.
Он потянулся к бутылке.
— Я не знал.
— Чего ты не знал?
— Что это девчонка Мандерхейма.
Он сделал большой глоток прямо из горлышка и протянул бутылку мне. Я тоже глотнул. Пока я пил, Дельброк опять захрапел.
Я долго смотрел на него мутным взглядом. Он напоминал громадного ребенка, которому приснился кошмар.
— Кто? — пробормотал я.
— Что — кто? — Он почесал лысину.
— Кто была девчонка Мандерхейма?
— Ну, та девчонка, — ответил Джош.
— Какая девчонка?
Он поднял руку жестом средневекового рыцаря и икнул.
— Как не стыдно, Шерлок. Когда пахнет скандалом, нельзя называть имя женщины.
С этими словами Дельброк опять захрапел. Время ползло, как черепаха. Я выпил тоника.
— Был скандал?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Он встряхнул бутылку.
— Пустая. У тебя, наверное, зуб с дыркой. — Он добрался на четвереньках до бара, достал бутылку джина и припал к горлышку.
— Какое дрянное ячменное виски. Запах, как у джина.
— Это он и есть.
— Что?
— Джин, — я тоже отхлебнул из бутылки. — Так, говоришь, не было скандала?
— Конечно, нет. Я написал для неё пьесу. Я ей нравился.
Я наклонился и похлопал его по плечу.
— Ты прекрасный парень. Все тебя любят.
— Кроме Пола Мандерхейма.
— Да плюнь ты на него! — посоветовал я. — Ты ведь его в бараний рог согнешь.
Дельброк смежил веки и опять захрапел. Я окончательно утратил чувство времени. Через несколько минут, а может быть, часов, он проснулся и возобновил прерванную беседу.
— Я не знал, что она была его личной собственностью.
— А когда узнал?
— На прошлой неделе. Эй, да ты совсем не слушаешь. Я ему душу изливаю, а он что делает — спит с открытыми глазами.
— Если хочешь, я их закрою. Теперь я окончательно проснулся… И что ты сделал, когда узнал, что это девчонка Мандерхейма?
— Что сделает в таком случае любой уважающий себя американец, в жилах которого течет кровь, а не вода? — негодующе вопросил он.
Время ползло, как улитка. Я отпил из бутылки.
— Так нечестно, — обиделся я. — Я первый спросил.
В ответ раздался храп. Я ждал. Проснувшись, Джош скорчил ужасную гримасу.
— Я её бросил, конечно.
— Вышвырнул?
— Да.
— Может быть, поэтому он и злится? — пробормотал я и, сделав ещё глоток, вернул бутылку Джошу.
— Кто злится?
— Мандерхейм.
— У этого «бурбона» запах джина. Почему?
— Потому что это джин, — терпеливо объяснил я.
— Нет, нет. Я имею в виду, почему Мандерхейм злится?
— Потому что ты бросил его девчонку, — подсказал я.
Какое-то время Джошуа Дельброк обдумывал эти слова. На его широкой физиономии появилась обиженная мина.
— Это вздор.
— Что вздор?
— Что Мандерхейм злится на меня, потому что я вернул ему его девчонку. Где же людская благодарность?
— Я слышу птиц, — сказал я. — У владельцев киностудий этого не имеется.
— Не имеется птиц?
— Не имеется чувства благодарности.
Он с сомнением посмотрел на меня.
— Ты слышишь птиц?
— Да, — я сделал маленький глоток.
— В голове? Может быть, у тебя сотрясение мозга? Я довольно крепко тебе врезал.
Я постучал себя по черепку.
— Цел. Частному сыщику очень важно иметь крепкий котелок. Так что брось говорить глупости.
— Но ты же слышишь птиц. Это плохо.
— Снаружи. Это ночные птицы.
Он с трудом дополз до двери и открыл её.
— Уже светает, — удивился Джош Дельброк. Он ухмыльнулся. — Ну, ты и орнитолог.
— Что, уже светло?
— Не очень. Солнце ещё не взошло. Посмотри сам.
Я вгляделся в окутывавшую палубу грязно-серую мглу…
— Ну и ночка!
— Ужасная, — сонно согласился Джош. — Проговорили всю ночь.
— Мы её пропьянствовали. Я чувствую себя ужасно.
— Я тоже. Похмелье. Давай вздремнем. — Он улегся на палубу и захрапел.
Справа начало светлеть. Я опять устроился на диване и заснул.
Меня разбудил золотой солнечный свет, льющийся в комнату через левое окно. Часы показывали восемь утра.
Откуда-то с озера послышался плеск и добродушный, как раскаты грома, голос Дельброка.
— Эй, Шерлок Холмс, давай сюда! Вода — высший класс! Заново на свет родишься.
Я вышел на палубу. Джош плавал вокруг плота, как большой неуклюжий белый кит.
— Привет, Моби Дик. — Я разделся и нырнул в воду.
Вода в озере была такой холодной, что я мигом протрезвел. Внезапно я почувствовал себя замечательно. Почему я не знал этих прелестей раньше? Когда светит солнце, я уже не испытываю страха перед открытыми пространствами. Летучие мыши разлетаются по своим насестам, а койоты перестают ловить зайцев. Воздух и вода словно искрились. Единственное, чего мне недоставало — это яичницы с беконом, кофе и сигарет.
Чуть позже моя мечта осуществилась. Мы завтракали на камбузе, когда мой хозяин спросил:
— Ну, что насчет моих неурядиц?
Я ответил, что все очень просто.
— Мы вместе поедем в Голливуд к Полу Мандерхейму. Я ему расскажу, как ты бросил его девчонку, хотя это разбило твое сердце. Ты бросил её из-за него. Ты думаешь о нем больше, чем о самой главной любви своей жизни, и, если он не отзовет своих головорезов, я его задушу на месте.
— Ты действительно сделаешь это для меня, Дэн? — со страхом спросил этот огромный недотепа.
— Нет, не для тебя. Я вступаю в игру за те две сотни. Пошли.
Мы сели в лодку и отправились к берегу. Пока Дельброк выводил из стоящего рядом с причалом низенького сарая свою машину, я сел в свою, тронул с места и остановился перед натянутой цепью. Снимая её, я заметил в кустах что-то большое, присыпанное листвой. Я внимательно осмотрел груду листьев и вернулся на дорогу, где остановился автомобиль Дельброка.
— Что-нибудь случилось? — спросил Джош.
— Случилось. И кое-что серьезное, — хмуро ответил я. — Помнишь коротышку Гарри, который жил здесь? Он ещё добывал себе на пропитание ловом дичи.
— Конечно, тихий сумасшедший.
— Мертвый сумасшедший, — мрачно уточнил я. — Его труп в кустах. Какой-то гад всадил пулю ему в голову…
Я снова сошел с дороги и стал разглядывать Гарри. Даже после смерти он продолжал ухмыляться, будто нашкодивший гномик. Я прикрыл его листвой и пожалел, что вчера ночью был с ним так груб. Теперь мы уже никогда не поболтаем, как я ему обещал. А впрочем, ерунда. Я и не собирался выполнять обещание,