Непристойное предложение (ЛП)

Глава 19

Его поцелуй не причинил ей боли. Дрейк мог сделать вид, что хочет этого, однако он был слишком джентльменом, чтобы сделать больно женщине. И конечно, как только Пэйтон выразила недовольство — внезапностью его действий, но никак не жестокостью — он тотчас ослабил хватку. Однако и полностью из объятий не выпустил. Для этого стало уже слишком поздно. Теперь-то он ни за что не позволит ей сбежать. Только не сейчас.

Не то чтобы Пэйтон этого хотелось. О нет, хотела она — по сути, единственное, чего она всегда жаждала всей душой — оказаться настолько близко к сердцу этого мужчины, насколько это вообще было возможно. И вот теперь она наконец преуспела в этом. Сейчас Пэй с радостным изумлением слушала, как в груди Коннора гулко громыхает сердце, и не могла поверить, что причиной этому является она сама. «Неужели из-за меня оно так отчаянно бьется?!». Через пару секунд это — столь невероятное — предположение получило свое подтверждение, когда Пэйтон ощутила настойчивую твердость его возбуждения, тычущуюся в нее через два слоя ткани их брюк. «И это тоже из-за меня», — с удовлетворением подумала она.

От поцелуев Коннора кружилась голова. Его язык осторожно проник в её рот. И останавливаться на этом Дрейк явно не собирался. Пэй была ошеломлена, когда, вдохновленная звуком, исторгнутым из его горла — чем-то средним между стоном и вздохом — нерешительно ответила на его поцелуй и их языки переплелись, а Коннор внезапно оторвался от ее губ и стал прокладывать вниз по ее шее цепочку жадных, обжигающих поцелуев… впрочем, не настолько ошеломлена, чтобы не подставить горло и пропустить хоть одну из его пламенных ласк. Вконец одурманенная этой сладкой пыткой, Пэйтон лишь смутно осознавала, что руки Дрейка уже уверенно скользят по ее телу, лаская сквозь ткань. Ну, или, по крайней мере, она не отдавала себе в этом отчет, пока не ощутила прикосновение его пальцев к своей обнаженной коже, поняв, что он снова весьма умело расправился с завязками на ее рубашке.

У Пэйтон перехватило дыхание, когда её груди накрыли его большие, умелые руки. Она не раз видела, на что они способны, знала силу, таящуюся в мозолистых пальцах. Она удивлялась бесконечной нежности его прикосновений… особенно теперь, познав на себе обжигающий огонь его поцелуев, и понимая, насколько сильно он, должно быть, ждал этого момента. Разве это можно было не заметить по его прерывистому дыханию и тяжело громыхающему сердцу? И то, что Дрейк мог держать свою страсть в узде, помня, что у нее это впервые, и продвигаясь вперед медленно и терпеливо, лишь усиливало уверенность Пэйтон в том, что именно этот мужчина был предназначен ей свыше.

Однако стоило его ладоням задеть чувствительные соски, как она позабыла о своем восхищении его сдержанностью. Вместо этого ее тело подалось вперед. Ей показалось, что под его пальцами ее груди груди разбухли, заполняя чаши ладоней. В то же время бедра Пэйтон, по-прежнему сидящей верхом на Дрейке, разошлись еще шире, и она ощутила, как твердый стержень его возбуждения уткнулся в нее. Она понимала, что подобное ощущение должно было бы напугать ее, как и любую должным образом воспитанную, благочестивую девушку. Но как показали вчерашние события, вопреки всем усилиям Джорджианы, Пэйтон к их числу явно не относилась. Как только девушка почувствовала, что Дрейк вжался в нее сильнее, ее бедра сами собой начали двигаться в древнем танце, который был столь же бесстыдным, сколь и естественным.

Дрейк под ней издал странный звук, который показался Пэйтон стоном боли. Она замерла, испугавшись, не повредила ли ему что… а потом задохнулась, когда весьма далекий от страданий, Дрейк, приподняв голову, выразил свою признательность за проявленный пыл, обхватив губами один из заострившихся сосков и окутав его горячим, влажным жаром своего рта. И вот тогда-то Пэйтон, наконец, поняла, отчего же он стонал. Не от боли. От невыносимого, мучительного наслаждения. Жаркие волны которого прокатывались по всему ее телу, пока он посасывал сначала одну, а потом вторую тугую, вздернутую кверху грудь.

И в то время как рот Дрейка беспощадно терзал ее нежную плоть выше талии, вознося Пэйтон к головокружительным высотам блаженства, его умелые пальцы пошли на абордаж снизу. Пока Пэйтон не слишком хорошо осознавала, что он делает, Дрейк расстегнул ей штаны. Она была полностью открыта ему, хотя и не осознавала этого до тех пор, пока его пальцы не коснулись шелковистых завитков меж ее бедер. От этого легчайшего, изучающего прикосновения, ее глаза, до сего момента скрытые за полуопущенными, отяжелевшими от любовной неги, веками, распахнулись. Пэйтон была потрясена зрелищем, открывшимся ей в лунном свете: его длинные смуглые пальцы лежащие поверх нежного холмика мягких каштановых завитков, скрывавшими ее самое сокровенное местечко. Пэйтон понятия не имела, что именно проделывали его пальцы, но она представить себе не могла, что это может доставлять такое удовольствие — когда ее так поглаживают, ласкают, заполняют. То, что Коннор делал с ней, несомненно было неприличным, просто обязано было быть таковым…

Видимо поэтому все происходящее ей так и нравилось.

Едва открыв глаза, Пэйтон закрыла их снова, полностью затерявшись в чарующих ощущениях, которые Дрейк вызывал в ней своими искусными, ловкими пальцами. Она понимала, что может остановить его сейчас — до того как станет слишком поздно. Для этого надо было лишь схватить его запястье и отвести руку. И наверняка Джорджиана хотела бы, чтобы Пэйтон так и поступила.

Но вместо того, чтобы сомкнуть свои пальцы на руке Дрейка, девушка накрыла ими вжимавшуюся в нее каменно-твердую выпуклость спереди его штанов. Позволит ли Дрейк на этот раз, — мучилась она вопросом, — прикоснуться к нему тем самым способом, каким сейчас он трогал ее? Жаждет ли Дрейк ее прикосновений столь же безумно, как жаждала она его?

Ответы на ее вопросы не заставили себя ждать. Даже притом, что она лишь слегка провела кончиками пальцев по его возбужденной плоти, Дрейк отозвался так стремительно, будто она коснулась его не рукой, а каленым железом. Мгновенно выпустив изо рта сосок, он впился в ее губы неистовым, властным поцелуем. А затем, прежде чем Пэйтон успела сообразить, что происходит, он отстранился от нее, и штуковина, несколько секунд назад скрытая под тканью, оказалась обнаженной и опалила нежную кожу внутренней поверхности ее бедра.

Обнаженной и в некоторой степени пугающей своим размером.

Дрейк посмотрел Пэйтон в глаза. Его загорелая грудь бурно вздымалась и опадала, он дышал так тяжело и прерывисто, будто только что пробежал милю, и все же слова, которые он умудрился произнести хриплым шепотом, показали, что в данный момент Дрейк беспокоился лишь о ней:

— Я не хочу делать тебе больно.

Пэйтон не знала, что изменчивый свет луны, погрузивший Дрейка в тень, осветил ее лицо, позволив ему увидеть внезапную панику в ее глазах. Она не знала, что грубая щетина, натерла и исколола ей кожу, отчего ее подбородок и шея покраснели. Пэйтон, в отличие от Дрейка, не знала, что от страсти она была более влажной, более готовой, чем любая из женщин, с которыми ему когда-либо доводилось делить постель. Она знала только то, что, несмотря на его очевидные потребности, все его мысли были лишь о ней. От этого — от заботливой сдержанности, которую Дрейк проявлял в отношении Пэйтон — девушку захлестнуло волной любви такой же мощной, как и ее страсть у нему.

— Я знаю, — тихо произнесла Пэйтон, неожиданно засмущавшись. По выражению его лица Пэй поняла, что ей не нужно убеждать его, и она выразила свои мысли тем самым способом, каким уже воспользовалась тогда, чуть раньше: ее тело подалось вперед — и ответило за нее. Не до конца осознавая, что она делает, девушка чуть шевельнула бедрами, и этого оказалось достаточно, чтобы головка его твердого древка протолкнулась во влажную расщелину. Дрейк, невольно замерев, с мгновение изумленно смотрел на нее, и хотя его глаза сейчас были скрыты тенью, теперь они больше не походили на расплавленное серебро, где-то на краю сознания отметила Пэйтон, а были такими же черными, как море перед штормом.

Пэйтон снова качнула бедрами, вобрав еще чуть-чуть, мучимая любопытством, сколько же еще дюймов его плоти она сможет вместить в себя. Вряд ли много, размышляла она. Ведь Дрейк был весьма крупным мужчиной, а она была такой миниатюрной…

И самообладание Дрейка разлетелось вдребезги. Вся та сдержанность, которая столь восхищала Пэйтон, исчезла быстрее, чем её сердце успело сделать хоть один удар. Дрейк стремительно вонзился вглубь, полностью погрузившись в этот умопомрачительно тесный, влажный жар, куда он стремился столь давно, что с тех пор, казалось, минула целая вечность…

Ругательство, вырвавшееся при этом у Пэйтон, было сочным, и как нельзя лучше подходило моменту. Но, к сожалению, оригинальность реплики не произвела никакого впечатления на Дрейка, который был настолько обеспокоен самочувствием девушки, что после первого же толчка насторожено остановился.

— Милая, с тобой всё хорошо? — спросил он, хотя получилось это у него довольно невнятно.

Прислушавшись к своему телу, Пэйтон сочла, что если не считать самой первой вспышки боли, в дальнейшем ощущения может были и не самыми замечательными, но болезненными их тоже назвать было нельзя. Она уперлась руками в грудь Дрейка, крепче сжала бедрами, лишив его тем самым возможности двигаться, и неожиданно для себя поняла: то, что она чувствовала, было удивительно схоже с тем, что она испытала днем ранее… только сейчас все было гораздо приятнее.

— Пэйтон? — переспросил Дрейк, и хотя теперь говорил он более разборчиво, терпения в его голосе поубавилось. Его кандалы гулко загремели, когда он слегка встряхнул её.

— Пэйтон? С тобой все в порядке?

— Тссс… — сказала она и чуть качнула бедрами.

Дрейк резко откинул голову, ударившись при этом о дощатый настил, и застонал. Но Пэйтон даже внимания на это не обратила. Сейчас её занимало то, что она вообще больше не ощущала боли. Она чувствовала только страстное желание вжаться в Дрейка так сильно, насколько это вообще было возможно.

Вскоре это желание превратилось во всепоглощающую жажду. Вцепившись в любимого, Пэйтон двигала бедрами, смутно осознавая, что Дрейк ей что-то говорит. Но она понятия не имела, что именно. В какой-то момент, когда Пэй в очередной раз опустилась на него, — она была практически уверена в этом, — он сказал, что любит ее.

Затем Дрейк начал двигаться вместе с ней, крепко сжав своими большими ладонями ее ягодицы не столько в попытке направлять, сколько пытаясь остаться внутри…

Пэйтон ощущала себя так, словно ее несет стремительный поток, кружа в водоворотах страсти, лишая сил, затягивая все глубже и глубже, а потом яростной и греховно-сладостной волной наслаждения, обрушивается на нее, омывая блаженной истомой от макушки до пяток. И вот она уже будто не плывет по морю. Она словно парит меж небом и волнами, сверкая, подобно яркому солнечному свету. Пэй выкрикнула его имя, внезапно осознав, что просто не может улететь без него.

Когда Пэйтон пришла в себя, она обнаружила, что, задыхаясь и совершенно обессилев, до сих пор судорожно цепляется за обнаженные плечи Дрейка. Однако Дрейк этого не замечал, все еще пребывая там, откуда она только что возвратилась. Об этом Пэй могла судить по выражению его лица, плотно закрытым глазам и напряженной линии губ, сомкнутых как от боли. И по той силе, с которой Коннор вторгался в нее — с каждым разом все жестче и жестче, пока Пэй не уверовала, что он сейчас порвет ее надвое… но это ее не беспокоило.

И вот, сделав завершающий яростный толчок, Дрейк на мгновение замер на грани, а затем черты его лица разгладились, стирая отпечаток прожитых лет и сделав его еще красивее, чем прежде, и если бы Пэйтон уже не любила его всем сердцем, то влюбилась бы в него сейчас.

Потом он затих, приходя в себя, и казалось, исчерпал последние силы, как и сама Пэйтон, парой мгновений до него. Так они и лежали, по-прежнему не размыкая объятий и переводя дыхание, в темноте корабельного карцера, служившего Дрейку узилищем.

Затем Дрейк приподнял голову и, убрав рассыпавшиеся в беспорядке влажные пряди с лица Пэйтон, немного смущенно спросил:

— Ты в порядке? Я не… Я ведь не причинил тебе боли?

Пэйтон тщательно обдумала его вопрос. И пришла к выводу, что какая-то крохотная часть её существа охвачена ужасом от того, что с ней действительно «всё в порядке». Ну, говоря откровенно, на самом-то деле она чувствовала себя гораздо лучше, чем просто «в порядке». По сути еще ни разу в жизни Пэйтон не чувствовала себя настолько замечательно.

Однако она сознавала, что это было совсем не то, что ей следовало чувствовать. Она полагала, после утраты девственности ей было положено страдать от ужасной боли и истекать кровью. И Пэйтон теперь сильно подозревала, что с ее девственностью что-то было не так, поскольку, хоть девушка и ощутила острую боль, когда Дрейк впервые вошел в нее — словно гигантский волнорез, разбивающий морские волны, — но эта боль была настолько мимолетной, что почти сразу же утихла. Она просто была обязана испытать больше неприятных ощущений — не считая ее первоначального страха, что Дрейк для нее слишком велик. Что это за леди, которая потеряв девственность, не испытала безумной боли?

Ну, по-видимому, одна лишь достопочтенная мисс Пэйтон Диксон. Большего доказательства тому, что как леди она является жалкой неудачницей, и придумать было сложно. Теперь нет никаких сомнений в том, что она, должно быть, сама, и не меньше тысячи раз, повредила девственную плеву, когда, следуя указаниям Мэй-Линг, помещала внутрь себя кусочки морской губки во время ежемесячных недомоганий. Это просто ужасно.

— Все хорошо, — горестно вздохнула она.

Дрейк смерил девушку встревоженным взглядом:

— Да ну? А звучит как-то не очень.

— Я просто полагала… ну, я думала, что крови будет больше.

— О?! — выдохнул он с огромным облегчением — вот только Пэйтон не была уверена, что стало тому причиной: то, что у нее почти не было крови, или то, что он выказал себя умелым любовником, возведя её на вершину наслаждения. — Не нужно так переживать. Я вовсе не хочу, чтобы тебе было плохо.

— Ну да… Понимаю, конечно — уныло протянула Пэйтон. — Однако живи мы в менее цивилизованные времена, ты был бы обязан предъявить своим родным простынь со следами моей девственной крови, чтобы доказать им, что я была непорочна до того как оказалась в твоей постели.

— Сильно сомневаюсь, — с некоторой иронией возразил Дрейк, — что в том невероятном случае, если нам удастся выбраться отсюда живыми, кого-либо из моих родственников — в особенности мою бабулю — будут интересовать доказательства твоей невинности.

— И всё же, это как-то огорчает… Девушка ведь теряет девственность лишь раз в жизни и…

— И ей хотелось бы, чтобы всё прошло настолько драматично, насколько это вообще возможно?

— Что-то вроде того. Просто было бы неплохо, будь крови чуть побольше.

Дрейк чувствовал себя последним негодяем. Он похитил у нее то, на что у него не было никаких прав. К тому же сделал это, отлично сознавая, насколько бесчестно поступает. Он поклялся себе, что если ему повезет еще раз заняться любовью с Пэйтон Диксон, то он сделает это в постели, а еще лучше — на их брачном ложе. А если с постелью ничего не получится, то по крайней мере, надеялся, что в достаточной мере будет владеть собой, чтобы больше ее не пугать.

И хотя Коннор полагал, что она получила удовольствие от их любовных ласк, он корил себя за то, что набросился на Пэйтон как дикий зверь — вопреки своим клятвам, что этого не сделает. И неважно, что она была сверху…

Но вот скажите, как бы он сумел сдержаться? Ведь у него еще никогда не было женщины, которая отдавалась бы ему целиком с такой готовностью и страстью. А потому в то же мгновение, когда боль и страх в её ореховых глазах сменились радостным изумлением — он пропал. После этого Дрейк уже был не в состоянии остановиться — особенно когда, полностью погрузившись в неё, обнаружил меж стройных ножек Пэйтон Диксон свой собственный рай на земле — самое тугое и тесное, влажное и жаркое место, которое мог только себе вообразить.

Но, невзирая на это, он обязан был сохранить самообладание. В конце концов, он ведь не какой-то безусый юнец, впервые попавший в спальню леди. Однако же он взял Пэй как дикарь, без следа нежности — и ее невинность, черт подери!

Неважно, что она производила впечатление полностью удовлетворенной, и единственное, о чем сожалела — с ее слов, единственное — о неприлично малом количестве девственной крови, он ее грязно использовал. Как бы то ни было, он должен отблагодарить ее.

— Тебе станет легче, — бережно заключив её лицо в свои ладони, начал он, — если я скажу, что люблю тебя?

Сердце Пэйтон пропустило удар.

— Ты что..?

Одна из его золотистых бровей выразительно приподнялась.

— А чему ты так удивляешься?

— Ну, хотя бы тому, что, будучи влюбленной в тебя уже много лет, всегда полагала, что ты этого не замечаешь.

— О! Я заметил, — заверил ее Дрейк, мягко улыбнувшись. — Хотя это и заняло у меня некоторое время, но я все же заметил.

Девушка блаженно улыбнулась, подалась к нему и обхватила руками за шею. Однако чтобы она ни собиралась сказать, это стало неважно, как только позади них послышался противный скрежет проворачивающегося в замке ключа.

Пэйтон тотчас же подалась от него в сторону, и не прошло и секунды, как она была уже на ногах, поспешно приводя в порядок рубаху и брюки, попутно подгоняя Дрейка, требуя делать то же самое, не тратя времени на пререкания.

Дверь распахнулась, и на пороге возник тюремщик. Мужчина повыше приподнял руку со свечой, пытаясь рассмотреть их обоих в темноте отсека.

— Я… ик!.. эт’, - едва ворочая языком и икая наконец выговорил он.

— Говори уже — равнодушно переспросила Пэйтон, неторопливо двигаясь в колеблющихся отсветах слабого огонька свечи. — Чего тебе, Тито?

— Кок з-з’…ик…вёт тебя. — Тито пошатывался, едва держась на ногах. Мужчина был настолько пьян, что пребывал в полубессознательном состоянии, точно потерявшее управление судно, у которого «все три шкота по ветру»[47]. И почти пустая бутылка, зажатая в одном из его массивных кулаков, ясно показывала почему. — н’…ик…адо зап'р'ть камбуз на ночь.

— Что ж. — Пэйтон отточенным движением поддернула брюки. Дрейк, наблюдая за ее действиями с пола, отметил, что этот жест Пэйтон переняла у своего братца Росса, который частенько таким же манером поддергивал свои бриджи. — Пошли уже.

Тито уставился своими осоловевшими глазами на Дрейка.

— У т’я c этим нет проблем? — спросил он, впрочем, без особого интереса.

— С этим-то? Не, никаких.

Тито согласно кивнул:

— Лады.

Затем, уже не глядя в сторону Дрейка, Тито развернулся, собираясь выйти. Из тени, отбрасываемой этим великаном, Пэйтон одарила Дрейка последним коротким взглядом. Потом тяжелая дверь с глухим стуком захлопнулась за ними, и Коннор снова остался в одиночестве. Единственное, что напоминало о том, что Пэйтон вообще когда-либо приходила сюда, осознал он, была принесенная ею нехитрая снедь на дощатом полу да слегка влажное пятно спереди его бриджей.

И дыра, которую по его глубокому убеждению, она выжгла в его сердце.