Неприятности в Валентинов день

Глава 9

— Ты живешь здесь один?

Саттер бросил полотенце на спинку кожаного дивана и взъерошил волосы пальцами.

— Да.

Она застала его прямо после душа. Роб бы даже не заметил, что она стоит у двери, если бы не подошел к окну около лестницы, на втором этаже, и не увидел ее.

Кейт, пройдя мимо него, поставила пакет с продуктами на кофейный столик и пересекла огромный зал.

— Ого, я никогда по-настоящему не видела озеро с этой стороны, — сказала она, подойдя к окну, которое занимало всю стену.

Роб взглянул на заметенный снегом берег чистого озера. Летом вода отражала густо растущие сосны и приобретала изумрудно-зеленый оттенок. Сейчас месяц только начал подниматься над зазубренными вершинами Сотута, окрашивая горы и озеро в светло-серый цвет. — Тебе оно нравится? — спросил Роб, скользя взглядом вниз по пальто и брюкам Кейт до каблуков этих ее феминистских ботинок. Ни одна женщина, кроме его матери, не бывала в его доме. Присутствие здесь Кейт казалось немного неуместным, как будто звезда из твоего любимого порнофильма сошла с экрана и вступила в твою гостиную.

Роб так много думал о ней, что это приводило его в замешательство. Словно ему было шестнадцать, а не тридцать шесть.

— Оно великолепно, — Кейт заправила прядь волос за ухо. — Когда в детстве я приезжала в Госпел, бабушка обычно брала меня с собой на общественный пляж, — она указала направо в сторону города. Затем, подавшись вперед, прижала ладонь к стеклу, распрямив пальцы. Ее короткие, блестящие ногти были отчетливо видны. — Отсюда я могу увидеть пристань, — Кейт опустила руку и посмотрела на Роба. — Ой, прости, — нахмурившись, она повернулась к Саттеру. — Я оставила отпечаток руки на твоем чистом окне.

— Ничего страшного. Значит, у Мейбл будет чем заняться, когда она придет убираться на следующей неделе, — Роб сложил руки на груди и перенес вес тела на одну ногу. Его взгляд охватил гладкие, рыжие волосы, касавшиеся стройной шеи. Он знал, что кожа, там, где шея переходит в плечи, была такой же нежной, какой выглядела.

— Твой дом прекрасен, Роб, — сказала Кейт. И это был первый раз, когда она назвала его по имени.

Конечно, Саттер представлял, как она произносит его имя. Но в таком контексте, за который, вероятно, получил бы пощечину. Пригласить Кейт зайти оказалось плохой идеей. Очень плохой. Он должен был указать своей гостье на дверь. А вместо этого услышал, как говорит:

— Хочешь увидеть все остальное?

— Конечно.

Теперь слишком поздно.

— Можешь оставить пальто здесь, если хочешь.

Он не предложил помочь ей. Он очень хорошо выучил этот урок в последний раз.

Кейт сняла пальто и положила его около пакета с продуктами. Она направилась к Робу, и его взгляд остановился на ее свитере, который облегал грудь и застегивался сбоку на пряжку. Черная кожаная пряжка. Такую было бы не сложно расстегнуть.

Не думай о пряжках.

Роб повернулся, и Кейт последовала за ним наверх. Первая комната, в которую они зашли, оказалась полна штанг и гантелей, и тренажеров. Перед зеркальной стеной стояла беговая дорожка и «Нордик трек».

— Ты действительно пользуешься всем этим? — Кейт закатала рукава, обнажая голубые вены на внутренней стороне изящных запястий.

— Почти каждый день.

Сначала Роб не мог отвести взгляд от ее шеи, теперь от ее запястий. Он чувствовал себя вампиром.

— Как-то раз я ходила в спортзал, — Кейт прошла в комнату и провела рукой по штанге. — «Золото на Фламинго-роуд». Я оплатила годовой абонемент и проходила три месяца. Боюсь, я не очень серьезно отношусь к фитнесу.

— Может быть, нужен кто-то, кто тебя бы мотивировал. — Роб смотрел, как ее ладонь и длинные пальцы скользят по лежавшим в ряд хромированным гантелям. В своей прежней жизни он бы предложил себя, чтобы мотивировать Кейт.

— Нет, моя проблема не в этом. Я ходила со своей подругой Мэрилин, а она — фанатка степа. Она пыталась меня мотивировать, — Кейт покачала головой. — Но когда мои бедра начинали гореть огнем, я просто должна была прекратить тренировку и лечь. Я становлюсь нытиком, когда дело касается боли.

Роб засмеялся, хотя предпочел бы, чтобы она не упоминала о горящих бедрах.

— Пойдем, — он вывел ее обратно на площадку второго этажа, с которой открывался вид на вход внизу и зал, и сказал, указывая на закрытую дверь: — Это комната моей дочери.

— Она часто приезжает?

— Амелия никогда не навещала меня здесь. Она живет в Сиэтле с матерью, но когда строился дом, я сделал для нее комнату.

— Сколько ей?

— Два года.

Роб указал на еще одну закрытую дверь.

— Это ванная, но не думаю, что ей когда-нибудь пользовались.

Они прошли мимо чего-то, что походило на альков с диваном, на котором Роб никогда не сидел, и большим растением, которое он никогда не поливал.

— Ты была замужем?

— Нет.

— А собиралась?

— Несколько раз, — Кейт невесело засмеялась. — По крайней мере, я так думала. Хотя они были другого мнения.

— Да уж, это проблема.

Они подошли к открытой двери в его спальню. Место, где он представлял Кейт обнаженной. Привязанной к его постели или стоявшей на коленях в лунном свете. Роб размышлял, должен ли чувствовать себя свиньей из-за того, что столько думал о ее наготе. И спрашивал себя, считалось ли это, ведь Кейт об этом не знала, а он не планировал когда-нибудь что-нибудь делать из того, что представлял. Он прислонился плечом к дверному косяку и засунул руки в передние карманы «Левисов». Глядя, как она молча двигается по его комнате, Роб спросил себя, будет ли он когда-нибудь в состоянии отделить Кейт, смотрящую из окна его спальни, от Кейт, которая хотела заняться с ним сексом в первую их встречу. Он в этом сомневался. В его голове эти две Кейт были так переплетены, что когда Роб смотрел на нее, этот образ всегда был у него перед глазами

— Это твоя малышка? — спросила Кейт, остановившись перед развлекательным центром, заставленным фотографиями девочки.

— Да. Это Амелия.

Кейт наклонилась вперед, чтобы взглянуть на снимки поближе:

— Какая симпатичная. И очень похожа на тебя.

— Моя мать тоже так считает.

Кейт отступила назад, и ее взгляд переместился к огромному телевизору.

— Хоккеистам, должно быть, хорошо платят.

Итак, она кое-что о нем знала. Хотя это не было секретом. Все в городе знали.

— Да, это так.

— Какая команда?

— «Оттава Сенаторз», «Нью-Йорк Рейнджерс», «Детройт Ред Уингз», «Лос-Анджелес Кингз» и «Сиэтлские Чинуки».

Она взглянула на него:

— Похоже, ты немало попутешествовал.

— Да.

На самом деле, ему не нравилось разговаривать о прошлом. Это вызывало слишком много вопросов, на которые он не хотел отвечать. Слишком много воспоминаний, о которых он не хотел думать.

Ковер приглушал звук шагов. Кейт подошла и остановилась примерно в футе от Саттера.

— Ты был хорош?

Его взгляд скользнул к ее губам.

— А ты как думаешь?

Кейт склонила голову набок, как будто изучая его:

— Думаю, ты, скорее всего, был пугающим.

— Ты смотришь хоккей?

— Достаточно, чтобы понимать, что если бы ты катился на меня, я бы убралась с твоего пути, — она прикусила губу, и зубы скользнули по нежной плоти. — И я видела, как ты разделался с Уорсли.

Роб тихо засмеялся.

— Пойдем вниз, — сказал он прежде, чем уступил желанию тоже прикусить ее губу.

Он указал на еще две закрытые двери. Одна спальня была заполнена инструментами для вязания нимф. В другой стояли коробки с его хоккейными принадлежностями.

Роб и Кейт спустились на первый этаж и прошли по дому, через столовую в кухню. На гранитной столешнице и металлической плите лежали листы для охлаждения гранолы. Роб пристрастился к ней и сам ее готовил вот уже несколько лет. Он как раз был близок к тому, чтобы добиться идеального медово-миндального вкуса. Когда Саттер играл в хоккей, все парни высмеивали его за гранолу, но все потихоньку выпрашивали у него эту вкуснятину, когда никого не было поблизости.

Кейт остановилась рядом с разделочным столом в центре комнаты и подняла глаза на развешанные на крючках над ее головой кастрюли и сковородки.

— И кто пользуется всей этой утварью?

— Я. — Роб жил один и давным-давно научился готовить. Постоянные переезды и питание в ресторанах могут сильно надоесть. — Когда я здесь. — Он взял немного гранолы и поднес к губам Кейт. — Открой, — сказал он, держа пальцы перед ее ртом.

На лице Кейт появилось скептическое выражение, как будто она собиралась поспорить.

— Что в ней?

— Овес, льняное семя, мед. — Или, может быть, она просто нервничала. Робу нравилось думать, что он заставляет ее нервничать. — Ты знала, что пчела производит всего полторы чайной ложки меда за свою жизнь? Это потрясающе. А теперь открывай.

Роб смотрел Кейт в глаза, когда она откинула голову назад и открыла рот. Кончики его пальцев коснулись ее губ. Он положил гранолу ей в рот, как будто она была птичкой, и отступил назад.

Кейт прожевала, затем облизнула уголок губ.

— Очень вкусная штука.

— У меня от нее зависимость. — Роб пододвинул противень к Кейт: — Угощайся.

— Ты точно сам это сделал?

— Конечно. Кто же еще?

— Не знаю, но ты не производишь впечатление парня, который сам готовит гранолу.

У него на кончике языка вертелся вопрос: а впечатление какого парня он производит? Но Роб полагал, что уже и так знает: она думала, что он водит «Хаммер», чтобы компенсировать маленький размер своего члена и импотенцию.

— Это потому, что ты меня не знаешь.

— Верно, — Кейт, склонив голову набок, изучала его. — Могу я кое-что спросить у тебя?

— Можешь, но я не обязан отвечать.

— Справедливо, — сказала она и скрестила руки под грудью. — Зачем тебе такой большой дом, ведь ты даже не проводишь здесь много времени??

— Я здесь с марта по сентябрь. Ну, во всяком случае, когда я не в магазине. — Это не было ответом на ее вопрос. Почему он построил большой дом? Роб прислонился бедром к столешнице рядом с Кейт. — Полагаю, потому что я жил в больших домах с бассейнами и джакузи, и игровыми комнатами большую часть своей взрослой жизни. Так что когда пришло время построить этот дом, я просто сделал то, к чему привык.

— У тебя и игровая комната есть?

— Ага. Она за гостиной, — сказал он, пока Кейт собирала пальцами гранолу, клала ее в рот и наслаждалась вкусом. — Может быть, мы иногда могли бы поиграть в пул.

Кейт отряхнула ладони и проглотила гранолу.

— Может быть, но должна предупредить тебя: я ни с кем не играю в поддавки.

— И в чем здесь прикол?

— Я видела, как ты играл в ту ночь. Да я могла бы побить тебя с закрытыми глазами и рукой, привязанной за спиной.

— Хвастунишка, — ответил Роб с улыбкой. — Мне бы хотелось увидеть, как ты пытаешься надрать мне задницу.

— О, не знаю, надрала ли бы я тебе задницу. Ты не настолько плох, — Кейт засмеялась. — Но я бы хорошенько тебя отшлепала.

Чертовски трудно оставаться спокойным, когда женщина из твоих фантазий стоит перед тобой и говорит о порке.

Кейт положила в рот еще щепотку гранолы.

— Что обычно приводит меня к проблемам с теми, у кого нежное эго. — Она посмотрела на него серьезными карими глазами и произнесла: — Я хотела сказать тебе, что сожалею о том, что наболтала в «Блейзере» шерифа той ночью.

Роб на секунду задумался:

— О том, что ты думала, будто меня арестовывают не в первый раз?

— Нет, о шутке про эректильную дисфункцию.

— А-а-а… это.

— Я шутила, но ты не увидел в этом ничего смешного, так что… — Кейт замолчала, опуская подбородок и глядя Робу в глаза. — Прости. Это было грубо.

Он смотрел на нее в течение нескольких мгновений, потом его брови поднялись:

— Боже правый!

Она на самом деле думала, что у него не может встать. Но если бы сейчас взглянула вниз на его ширинку на пуговицах, то увидела бы, как сильно заблуждалась на этот счет.

— Иногда я считаю, что сказала что-то смешное, а на самом деле это не так. Уж лучше б помолчала.

И тут Роб схватил Кейт за плечи и притянул к своей груди. Ему стало трудно дышать, когда он посмотрел в эти испуганные глаза. Он склонился к ее губам. Он хотел проучить Кейт. Показать, что у него все прекрасно функционирует. Он пытался делать это медленно. Видит Бог, пытался, но прошло так много времени. В то самое мгновение, как его губы коснулись губ Кейт, он пропал. Как бензин, к которому поднесли спичку, пылающее желание промчалось по его коже и полностью поглотило его.

Роб воспользовался тем, что Кейт вздохнула, и скользнул языком в ее теплый влажный рот. По его позвоночнику пробежала дрожь, мышцы тряслись. Пока Роб хотел впитать ее в свою плоть, съесть ее целиком, Кейт стояла в его объятиях совершенно неподвижно, не протестуя, но и не разделяя его страсть. Он должен был отпустить ее, но как раз тогда, когда он почти сумел сделать это, язык Кейт коснулся его, и теперь Саттера не могло остановить ничто.

Ее влажный, теплый рот был так хорош на вкус. Как мед, и секс, и все, что исчезло из жизни Роба. Ее руки поднялись к его плечам, и пальцы сжали мускулы сквозь тонкий хлопок рубашки. Кейт пахла цветами, и теплой женщиной, и всеми теми вещами, которых он лишил себя. Роб впитывал все это. Вкус ее рта и теплое прикосновение рук. Запах ее кожи. Желание, промчавшееся по его коже, устремилось вниз по его спине и между ног, заставляя пах сжиматься. Сжигая Роба заживо. И он хотел сгореть. Он хотел почувствовать это снова. Все это. Впервые за долгое время он не пытался подчинить жажду и подавить. Он позволил ей скрутить свои внутренности. Казалось, воздух вибрировал вокруг него. Запустив пальцы в волосы Кейт, Роб обхватил ладонями ее лицо. Его руки дрожали, он едва сдерживал непреодолимую потребность расстегнуть ей свитер и наполнить ладони тяжестью ее груди.

Ее проворный язычок коснулся и сплелся с его, и Роб почувствовал, как под его большим пальцем забился пульс. Их рты соприкасались и отрывались на мгновенье друг от друга, пока он целовал ее. Женщина, которую он держал в своих объятиях, была возбуждена так же сильно, как и он сам.

Но он должен был остановиться. Он не знал ее достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что она не станет вдруг психопаткой. Он не думал, что Кейт была сумасшедшей, но она не стоила этого риска. Ни одна женщина не стоила. Но было еще кое-что, что он должен был сделать, прежде чем отпустит Кейт.

Роб снял ее руку со своего плеча и провел ею вниз по груди. Тепло ее прикосновения обжигало его кожу даже через футболку. Он нажал на руку Кейт так, что ее ладонь распласталась по его твердым мышцам. Затем стал опускать ее еще ниже. Медленно, вниз по груди и животу. И это была пытка. Медленная пытка, которая оказалась такой сладкой, что стало больно. Он двигал руку Кейт вниз по жесткому животу к поясу джинсов.

Хриплый стон вырвался из его горла, и он отстранился так, чтобы взглянуть в ее лицо. Их взгляды встретились, и Роб смотрел в прозрачные карие глаза Кейт, когда скользнул ее рукой вниз по ширинке и прижал ее ладонь к своему члену. И сжал колени, чтобы не упасть. Он был очень твердым. От тупой пульсации его пах сжимался, а внутренности завязывались узлом.

— Думаю, это должно ответить на все дальнейшие вопросы, — сказал Роб. Его голос был низким от желания.

Кейт облизала губы.

— Что?

— У меня встает. — А потом он совершил один из самых немыслимых поступков за долгое время. Когда тело подстегивало бросить ее на пол и поступить, как пещерный человек, Роб «Кувалда» Саттер опустил руки и отступил. — Есть еще что-то, что ты хочешь знать? Кейт покачала головой, и ее глаза начали проясняться.

— Нет. Я не… я… — Ее щеки запылали, и она прижала пальцы к верхней губе, как будто та онемела. — Я лучше… пойду. — Она указала на другую комнату. Затем повернулась и вышла из кухни. Каблуки ее ботинок отстукивали быстрое топ-топ по деревянному полу, пока Кейт уходила.

Злость и разочарование, и сожаление разрывали Роба. Три противоречивых желания. Одно подсказывало ему, что она заслужила этого. Другое побуждало его заняться с ней сексом, тогда как третье говорило ему, что он был полной задницей и должен побежать за ней и извиниться. Услышав, как захлопнулась дверь, Роб закрыл глаза и крепко прижал ладонь к своему возбужденному члену.

Черт.

С улицы донесся звук мотора внедорожника, и Саттер выглянул из окна кухни, когда машина проезжала по подъездной дорожке. Фонари безопасности вдоль дорожки включались следом. Роб был так возбужден, что чувствовал: он готов взорваться. Или разбить что-нибудь кулаком. В его жизни должно было быть что-то большее, чем это. Большее, чем жизнь здесь, в одиночестве, в большом пустом доме, где он мечтал и фантазировал о женщине с рыжими волосами и темно-карими глазами. Так жить было нельзя.

Роб глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Ему было тридцать шесть. Он хотел большего.

Зазвонил телефон. Саттер сделал еще один глубокий вдох, увидев сиэтлский номер на определителе, и снял беспроводную трубку после четвертого звонка.

— Привет, Луиза, — сказал он, выходя из кухни.

— Я думала, ты собирался позвонить нам сегодня вечером.

— Еще рано. — Ощущая прохладу деревянного пола под своими ногами, он шел мимо большого каменного очага к окнам, которые открывали вид на озеро. — Где Амелия?

— Прямо тут.

— Дашь ей трубку?

Последовала пауза, затем трубку взяла его двухлетняя дочка.

— Привет, — сказала тоненьким голоском, от которого сжималась его грудь, Амелия. И она тоже была тем, кого он больше всего хотел в своей жизни.

— Привет, малышка. Чем занимаешься?

— Вигллз.

— Ты смотришь шоу Вигглз?

Послышалось пыхтение, затем она сказала:

— Да.

— Ты уже поужинала?

— Да.

— Что ты ела?

— Я ела лапшу.

Роб улыбнулся. Лапша была любимым словом Амелии и могла означать все: от куриного бульона до спагетти. Господи, он скучал по ней, и бывали моменты, как сейчас, когда Роб на короткое мгновение задумывался о том, чтобы продать дом и вернуться в Сиэтл. Но, в конечном счете, осознавал, что не может сделать этого. Он больше не принадлежал тому городу.

— Я люблю тебя.

— Люблю тебе, — повторила в ответ малышка.

Луиза снова взяла трубку и спросила:

— Ты все еще собираешься приехать в Сиэтл на Пасху?

— Я прилечу в среду, но мне надо будет вернуться сюда в субботу.

— Зачем? Я думала, мы могли бы сходить в магазин за корзинкой для Амелии и подарить ей в Пасхальное утро. Я думала, мы могли бы провести праздник вместе, как семья.

Вот она. Первая пробная нить. Протянувшаяся через расстояние, чтобы обвиться вокруг него. Пытающаяся притянуть его, как и всегда. Луиза хотела помириться. Роб все еще не был убежден, что это то, чего хочет он. Он не мог жить в Сиэтле. Луиза не хотела жить в Госпеле. И даже если бы хотела, Роб не был уверен, что Луиза была тем бòльшим, чего он хотел для своей жизни.

— У меня есть дела здесь в субботу, и нет смысла снова возвращаться в Сиэтл. — В субботу перед Пасхой в городе проводился парад, и Роб согласился буксировать платформу начальной школы своим «Хаммером». — Амелии не важно, буду ли я там за три дня до Пасхи, на Пасху или через три дня после нее. Главное, что я приеду.

Последовала длинная пауза, затем Луиза сказала:

— О. Раз так, хорошо, — что означало: это совсем не хорошо. — Как надолго, ты сказал, останешься в этот раз?

— Три дня.

Еще одна долгая пауза.

— Короткая поездка.

Роб посмотрел на озеро и огни Госпела.

— Я преподаю на курсах вязания нимф, которые начинаются в понедельник после Пасхи, — объяснил он, хотя знал, что Луиза не поймет. — Но я приеду, как обычно, на выходные.

— Может быть, ты сможешь остаться с нами в этот раз?

Роб прижался лбом к окну и закрыл глаза. Было бы так легко. Так легко принять то, что она предлагала. Он знал ее. Знал ее разум и тело. Знал, какие прикосновения нравились ей, и она знала, как коснуться его. Он знал, что она не оставила бы двести сообщений на его автоответчике и не проехала бы сотни миль, чтобы выпустить в него обойму из пистолета.

Она была матерью его ребенка, и было бы легко потеряться в ней. Хотя бы на одну ночь. Но у этого была бы цена. Секс никогда не бывал бесплатным, платил ли ты эмоциями или телом.

— Не думаю, что это хорошая идея, Лу.

— Почему? — спросила она.

«Потому что ты захочешь больше, чем я смогу дать», — подумал он. Потому что у них был хороший секс, но все остальное было паршивым. Потому что были вещи и похуже, чем одиночество.

— Давай просто оставим эту тему в покое, — Саттер был не очень хорош в серьезных отношениях. Ни с ней, ни с кем-то еще. Шрамы на его теле напоминали ему об этом каждый день. — Мне надо идти, — сказал он. — Я позвоню тебе на следующей неделе.

— Я люблю тебя, Роб.

— Я тоже тебя люблю, — ответил он, хотя знал, что это была не та любовь. А возможно, она никогда и не была такой, какой нужно.

Роб нажал «отбой» и выпрямился. Его внимание привлекло пятно на стекле. Он поднял руку и положил ее на отпечаток ладони Кейт.

Отпечаток был холодным, совсем не похожим на женщину, которая оставила его здесь.

Кейт Гамильтон была какой угодно, но только не холодной. Все в ней было горячим. Выражение ее глаз после их французского поцелуя. Ее отклик на него. Ее нрав. То, как она вырвалась из дома, будто была в огне. В следующий раз, когда Роб увидит Кейт, он может по праву ожидать, что она ударит его в своем раскаленном до бела гневе.

Он, вероятно, заслужил это. Он, вероятно, должен извиниться. Очень плохо, что он не сожалел об этом.

Кейт завела свой внедорожник в гараж деда и заглушила мотор. Дверь заскрипела, катясь по старым металлическим направляющим. Кейт смотрела прямо на несколько коробок, стоявших на верстаке дедушки.

Роб Саттер поцеловал ее, и она все еще была потрясена.

Ее руки упали с руля на колени. Поцеловал — слишком мягкое слово. Захватил. Он захватил ее. Подавил ее сопротивление.

Кейт потрогала пальцами нижнюю губу, где та была немного чувствительной от прикосновения его эспаньолки. Кейт Гамильтон было тридцать четыре года, и она не думала, что ее когда-нибудь так целовали. Вот она стояла там, жуя гранолу и болтая, а в следующее мгновение губы Роба прижались к ее.

Вот воздух вокруг нее казался нормальным, а в следующее мгновение он стал густым от страсти, нужды и желания и давил на нее горячими, сбивающими с ног волнами. И все, что она могла сделать, это схватиться за Роба изо всех сил.

Она держалась за его большие плечи, а когда он взял ее руку и подтолкнул вниз по груди, у нее не было ни одной мысли в голове, кроме того, что она ощущает твердые, хорошо очерченные мускулы плоского накачанного живота. Роб забрался в ее мозг и лишил ее воли сказать «нет». Потом он прижал ее ладонь к своему члену. Кейт должна была быть потрясена. Оскорблена тем, что мужчина, которого она едва знала, сделал такое. Прямо сейчас, сидя в гараже деда, она и была оскорблена, но тогда в ее голове мелькнула только одна мысль: похоже, у него может встать. За которой последовало: м-м-м, а он, оказывается, везде большой.

Кейт вытащила ключи и потянулась за рюкзаком. Пока она таяла в объятиях Роба, тот целовал ее, только чтобы доказать. У него определенно могло встать. Пока ее голова кружилась, а мозг отключился, Роб доказал еще кое-что. Он все еще не хотел ее. Кейт чувствовала себя не только оскорбленной: она чувствовала себя еще и отвергнутой. Снова. Первый раз ее ничему не научил.

Она вышла из гаража, прошла по двору и вошла в дом. В раковине лежали чашка и ложка. Кейт бросила свой рюкзак рядом с двумя пустыми коробками на кухонном столе, прошла через гостиную и заглянула в комнату деда. Стэнли неподвижно лежал под выцветшим лоскутным одеялом, которое много лет назад бабушка сделала из клочков детской одежды Кейт. Над кроватью голова антилопы, подстреленной дедушкой в семьдесят девятом, была прибита к стене так, будто животное выпрыгивало из гипсокартона. Руки Стэнли были сложена на груди, а смотрел он в потолок. И выглядел мертвым.

Кейт бросилась к кровати:

— Дедушка!

Он повернул голову и посмотрел на нее слезящимися налитыми кровью глазами:

— Ты отвезла Робу его льняное семя?

— Да. — Она остановилась перед ночным столиком и прижала руку к своему колотящемуся сердцу. — Ты до смерти меня напугал. Как ты себя чувствуешь?

— Сейчас очень хорошо. Грейс заходила.

— Я знаю, она сказала, что зайдет. — Кейт заметила нуквил и аспирин на столике рядом с будильником в виде кошки. Симпатичные глаза животного подмигивали через каждые полминуты. — Ты съел ужин?

— Грейс сделала мне суп. — Стэнли снова посмотрел в потолок: — Он был очень вкусным. Домашняя куриная лапша. Ты можешь сказать, хороша ли женщина, по ее супу.

Кейт считала, что такое заключение, вероятно, требует немного большего, чем суп.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она, снимая пальто.

— Да, мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня.

— Что?

— Я приготовил пустые коробки для тебя, чтобы убрать в них вещи бабушки. — Ужасный кашель заклокотал в его груди, затем Стэнли добавил: — Я подумал, что ты должна взять все, что хочешь.

Вот это новости. Большие новости. Кейт стало интересно, что же послужило причиной таких перемен, но она не стала спрашивать, а то вдруг дед еще передумает.

— Хорошо. Что-то еще?

— Выключи свет.

Она щелкнула выключателем и вернулась обратно в кухню. Взяла чашку и ложку из раковины и положила их в посудомоечную машину, добавив туда мыла. Кейт не понимала, как такая милая женщина, как Грейс, могла воспитать такого сына, как Роб. Как «хорошая женщина», которая приготовила больному старому мужчине суп, могла воспитать дикаря, который схватил ничего не подозревающую женщину и зацеловал ее до потери дыхания. Мужчину, который мог так целоваться, возбуждать и не пытался зайти дальше. Это было противоестественно.

Кейт запустила посудомоечную машину и оглядела кухню. С чего начать? Она не знала. Что она собиралась делать с домом, полным томджонсовских сувениров? Арендовать сарай или склад на всю оставшуюся жизнь?

Взгляд упал на набор декоративных блюд с Томом, стоявший на подставке на столе, а мысли вернулись к поцелую, которым наградил ее Роб. Что за мужчина хватает руку женщины и притягивает к своему возбужденному члену? Взяв стопку газет у задней двери, Кейт положила ее на стол. К сожалению, она знала ответ на последний вопрос. Мужчина, который хочет доказать, что у него нет проблем с эрекцией. В более спокойной части своего мозга Кейт могла даже вроде как понять, почему он это сделал. Но она не могла понять, какой мужчина, став таким твердым, оттолкнет женщину? Она никогда не встречала мужчин, которые в состоянии такого сексуального возбуждения не желали бы, чтобы она опустилась на колени и как-то помогла им с этим.

Какой бы ни была причина, это не имело значения. Это Кейт должна была остановить все, прежде чем они дошли до такого. Это она должна была отступить. Сохранить контроль. А Саттер должен был остаться потрясенным и оцепеневшим.

Кейт сказала себе, что в какой-то момент она бы остановила его. До того как их одежда упала бы на пол, схватила бы свой рюкзак и уехала домой. Вот что она себе сказала. Проблема была в том, что это звучало неубедительно. Даже для самой Кейт.

Она обернула блюдо бумагой и положила его в коробку. Роб Саттер был мошенником и угрожал чувствам и душевному спокойствию Кейт. Он редко бывал милым, а намного чаще оказывался придурком, что и объясняло ее непостижимое увлечение им.

Он уже дважды унизил ее. Два раза он оставлял ее смущенной своим собственным поведением и ошеломленной его отказом. Этих двух раз было слишком много.

Третьего быть не могло и не будет.