Непростые условия

Глава 1 В кругу семьи

Налетевший с моря ветер принес с собой дождь. Капли дождя падали на пологие склоны холмов Суссекса и сбегали с них многочисленными ручейками в канавы вдоль дорог. Ветер, словно радуясь ненастью, заставил раскачиваться вершины деревьев, посаженных вдоль дороги и оживлявших окрестности Алфристауна.

Старый и неуклюжий дом Аллардайсов под названием «Темная роща» располагался почти на вершине холма, нависая над деревушкой Хай-энд-Овер, которую местные жители, пользуясь игрой слов, окрестили «Хэнтовером», что означает «похмелье». Усадьба была окружена высокой изгородью, местами поросшей мхом. На мгновение она осветилась слабым светом фар: какой-то автомобиль приближался к «Темной роще».

Старинные часы, стоявшие у стены, пробили восемь, когда в холл вошла Виола Аллардайс. Высокая и стройная девушка с копной пшеничных волос, отливающих медью в неярком свете ламп, отличалась изысканной грацией и неизменно притягивала к себе взгляды мужчин.

Виола пересекла холл и остановилась у лестницы, ведущей в прихожую, в задумчивости постукивая изящной туфелькой. Она была одета в белую шелковую блузку и черную бархатную юбку. Черные бархатные полоски перехватывали кружевной воротничок блузки и такие же манжеты. По всему было видно, что девушка чем-то взволнована: темные круги под глазами и плотно сжатые губы выдавали ее. С тревогой посмотрев на дверь, выходившую в сад, она резко повернулась и сделала несколько шагов к выходу из холла в гостиную, но тут кто-то вошел в дом.

Обернувшись, Виола увидела свою среднюю сестру. Корина Аллардайс являла собой полную противоположность хрупкой и нежной Виоле. Она была тоже красива, но это была теплая красота итальянского типа: темные волосы, живые глаза, более плотная фигура, некоторая резкость в движениях.

— Добрый вечер, Корина! — приветствовала ее сестра каким-то напряженным голосом.

— Привет, Виола! Ну и дождина! Думала, утону, пока добиралась по саду от гаража до дома, — проговорила Корина, отряхивая плащ. Она посмотрела на сестру насмешливым взглядом. — А как твои дела, радость ты наша?

— Не злорадствуй, Корина, мне сейчас очень тяжело…

Корина, не отвечая, повесила плащ, уселась в кресло перед маленьким столиком, достала сигареты и зажигалку. Она глубоко затянулась и, пуская кольца дыма, заговорила ни к кому не обращаясь:

— Интересно, почему некоторые люди с удовольствием совершают ошибки и думают, что другие с таким же удовольствием кинутся им сочувствовать? Я понимаю, что тебе сейчас не до шуток, — повернулась Корина к сестре, — но это твое личное горе, и я не собираюсь утирать твои слезы.

— Я на это и не рассчитываю, — печально сказала Виола.

— Разве? По-моему, ты всю жизнь гонялась за утешениями…

— Я повторяю, что не ищу твоего сочувствия, а просто хочу знать, что происходит.

Корина снизу вверх со снисходительным презрением посмотрела на сестру — та была бледна и неподвижна, как мраморная статуя.

— Так ты, моя дорогая, очень хочешь знать, что происходит? Наверное, ты хочешь знать и то, что тебя ожидает в обозримом будущем? К сожалению, не могу сказать тебе ничего приятного: наш друг, по-прежнему, несговорчив, и у меня такое впечатление, что он становится все менее покладистым…

— О, Господи! — простонала в отчаянии Виола.

— Какой смысл взывать к Богу в данных обстоятельствах? Хотя, впрочем, что тебе еще остается и что ты еще умеешь делать? Но жизнь — тяжелая штука, ангелочек ты наш, так что готовься к тому, что платить придется по-прежнему и ставки не упадут. Скорее всего, они даже могут подняться независимо от того, выразишь ты восторг по этому поводу или нет…

Виола тряхнула головой, и какие-то проблески решимости промелькнули на ее лице.

— Временами мне кажется, что у меня есть единственный выход — покончить с собой… Ты ведь этого добиваешься?

Корина цинично рассмеялась:

— Каждый сам волен распоряжаться своей жизнью. Что касается меня, то нынешнее положение вещей меня тоже устраивает. Если правда откроется, то хуже будет только тебе…

— Но его требования становятся просто нестерпимыми…

— Тебе пора бы уже знать мужчин, — съязвила Корина, — они всегда хотят больше, чем имеют. Но что это ты так разнылась? Ты пока что достаточно богата и…

Тут Корина замолчала и уставилась на что-то за спиной Виолы. Виола оглянулась — по боковой лестнице в холл спускалось странное создание: с трудом передвигая ноги на трехдюймовых каблуках, в туфлях, которые были велики по меньшей мере на два номера, в ярко-красном обтягивающем платье с немыслимым декольте, с прической а-ля Вероника Лейк на соломенных волосах. Лицо этого экзотического создания было напудрено, как у Арлекино, и сквозь пудру чернели глаза, истинный цвет которых трудно было определить из-за толстого слоя туши на веках и ресницах. Рот полыхал алой помадой…

Это существо было третьей сестрой Аллардайс — семнадцатилетней Патрицией. Она вызвала грустную улыбку на губах Виолы и шипение Корины.

— Ах ты, маленькая сучка! Сколько раз тебе повторять, чтобы ты оставила в покое мою одежду! Сейчас же поднимись наверх и переоденься, да смой всю штукатурку с физиономии, а то ты похожа на низкосортную шлюху.

Нарочито назидательным тоном, в котором угадывались озорство и желание позлить сестру, и некоторый детский страх перед ней, Патриция произнесла:

— Если хочешь знать, Корина, во всякой женщине должно быть что-то от шлюхи. Надо читать побольше, об этом писано не раз…

— О чтении мы побеседуем на досуге, а в данный момент этого «что-то» у тебя 100 процентов, потому немедленно умойся и переоденься, — с угрозой сказала средняя сестра.

— Разрази меня гром, если я подчинюсь тебе и сделаю это, — отпарировала Патриция, приняв позу, позаимствованную у Вероники Лэйк в одной из ее ролей.

— Будет гораздо хуже, если не сделаешь. Кстати, подумай, что произойдет, если Жерваз случайно увидит тебя в таком виде.

— Меня это нисколько не волнует, — с гордостью королевы ответила Патриция, опять изображая кого-то. — Стревенс, посыльный мясника из деревни, на днях сказал мне, что я живое воплощение Греты Гарбо.

— Копия, — с сарказмом согласилась Корина, — но, насколько я понимаю, двумя или тремя днями раньше разносчик газет говорил, что ты двойник Ланы Тернер. Дебилка! Я устала от твоих набегов на мой гардероб и постоянного кривлянья.

Патриция спустилась на несколько ступенек и с большим чувством собственного достоинства произнесла:

— Корина, не надо называть мои манеры кривляньем, если на самом деле ты им завидуешь. — Патриция, не дожидаясь ответа онемевшей от возмущения Корины, величаво проследовала через холл в гостиную.

— Эта кретинка действует мне на нервы, — прошипела Корина, обернувшись к Виоле. — Всю дорогу она кого-то изображает.

— Она еще ребенок, — заступилась за сестру Виола, — пусть позабавится, с возрастом это пройдет. — Она горько рассмеялась. — Большинство людей всю жизнь играют такую роль…

— Это ты о себе? — съязвила Корина. — Я никогда не играю, вероятно, поэтому мне кажется, что я единственный нормальный человек в нашей семье.

Она насмешливо посмотрела на Виолу.

— По крайней мере, мне не надо ничего скрывать. — Со стороны столовой донесся звук гонга.

— Переоденься и ты, Корина, — сказала Виола, — Жерваз бывает страшно недоволен, когда пренебрегают традициями. Зачем нам обострять отношения? Они и так уже обострены больше чем достаточно.

— Что верно, то верно, — кивнула Корина. — Хотя мне порядком надоели причуды отчима. Послушать его, так нам нечего делать, как только переодеваться с утра до ночи.

Она стала подниматься по лестнице, но наверху, где несколько коридоров сходились, образуя смотровую площадку, обернулась:

— Не вешай нос, Виола, с тобой все будет в порядке, по крайней мере до тех пор, пока ты платишь. Увидимся за обедом.

Корина скрылась в своей комнате, а Виола неподвижно стояла в холле, чувствуя себя несчастной и покинутой. «Жизнь — сложна и безжалостна, — думала она. — Обстоятельства заставляют идти на компромиссы, а на твои благие намерения всем наплевать».

Виола готова была заплакать, но неожиданно для себя, что нередко случается с женщинами, чьи поступки определяет скорее ситуация, нежели логика, повернулась и двинулась в сторону, противоположную гостиной. Она торопилась, опасаясь, что приступ решительности быстро пройдет…

Девушка остановилась перед дверью в конце коридора и тихонько постучала.

— Кого еще там принесло? — раздался раздраженный голос отчима. — Сумасшедший дом, да и только, ни на минуту в покое не оставят… Ну, в чем дело?

Виола уныло пожала плечами.

— Извините… Это уже не важно. Простите, что побеспокоила вас.

Глотая слезы, она добралась до своей комнаты на первом этаже, бросилась лицом на кровать и разрыдалась.

Теперь нам предстоит познакомиться с полковником Жервазом Стенхарстом, в прошлом — офицером колониальных войск в Индии, а в настоящем — сквайром и формальным главой клана Аллардайсов и остатков клана Ваймерингов. Спешу заметить, что говоря «формальным», я именно это и имею в виду. Полковник сидит во главе длинного дубового стола, слишком большого для немногочисленного семейства, хмуро и подозрительно наблюдая за членами семьи.

Полковника Стенхарста можно назвать представителем «старой школы». Он может блеснуть превосходными манерами, особенно в присутствии посторонних, очень обходителен с прекрасным полом, большой любитель виски и хороших сигар. Слабость к сладкой жизни также ему не чужда, но превыше всего он ставит мир и спокойствие в собственном доме, чтобы иметь возможность в полной мере пользоваться удобствами своего положения, и если для окружающих полковник — желчный, раздражительный человек, не желающий считаться ни с кем и ни с чем, то для себя он не враг и не любит отказывать себе ни в чем. Жерваз знает, с какой стороны и кем намазан его бутерброд, но не торопится оповестить об этом других и проявить благодарность.

Полковник бесподобен — в свои шестьдесят два года он обладает еще и непомерным тщеславием. А когда человек в его возрасте наделен подобным качеством, то это, как правило, никому не приносит радости. Если к этому добавить, что он склонен замечать чьи угодно слабости, кроме своих собственных, то портрет окажется вполне совершенным.

В конце стола, робко посматривая на окружающих, сидит мисс Онория Ваймеринг — сестра покойной миссис Стенхарст, а по первому браку Аллардайс, матери трех сестер. В ее голубых глазах, все еще ясных и привлекательных, несмотря на годы, застыло озабоченное выражение. Она чувствует, что атмосфера в гостиной накалена до предела и малейшей искры будет достаточно, чтобы снова вспыхнула одна из безобразных ссор, слишком уж многочисленных в последнее время.

Мисс Ваймеринг немного располнела, но сумела сохранить некоторую привлекательность. Глядя на нее, можно в полной мере оценить обаяние женщин этой семьи, их необыкновенное очарование. Внешность трех сестер также несет наследственную черту Ваймерингов — красоту: утонченную — у Виолы; яркую и несколько грубоватую — у Корины; пленительную и озорную — у Патриции. Впрочем, младшая из сестер заслуживает нескольких дополнительных слов. Патриция совсем не глупа. Если отбросить раздражающее окружающих пристрастие к драматическим эффектам и подражание звездам кино, что вполне, естественно, учитывая ее богатый опыт посещения кинотеатров, она в обычных обстоятельствах была достаточно наблюдательной и в высшей степени здравомыслящей девушкой. Патриция обладала необыкновенной способностью «стелить уши», особенно в тех случаях, когда разговор интересовал ее, а ее глаза, казалось, обладали особенностью видеть события, происходящие в соседней комнате. Обладая независимым характером, она скрывала свое презрение к отчиму и была нежно-всепрощающа по отношению к тете. Она умело прятала свой страх перед Кориной, которая, вопреки отрицаниям Патриции, все-таки обладала способностью нагнать страху на эту молодую особу, и столь же хорошо маскировала свою любовь к Виоле, единственному существу женского пола, которым она восхищалась в этом доме.

Итак, семья за обедом. Изящно держа ложку, мисс Ваймеринг ест суп. Ее глаза перебегают от полковника к Виоле, от Виолы к Корине и от Корины к Патриции. Что-то опять не так, думает она, интересно, что именно? Но в глубине души пожилая леди довольна, что не знает этого, так как не без оснований считает, что неведение — настоящий подарок судьбы.

Но все-таки ей неспокойно. Она украдкой бросает взгляд на Виолу. «Вот прекрасная девушка, — думает мисс Ваймеринг, — жаль только, что она выглядит такой утомленной: темные круги под глазами слишком заметны». Несомненно, что-то гложет Виолу. Мисс Ваймеринг пытается припомнить свои чувства и страхи в тридцатилетнем возрасте и вздыхает. Временами ей хочется набраться смелости и поговорить с Виолой. Но смелости у нее нет и взяться ей неоткуда. В конце концов, если у Виолы появится такое желание, она сама все расскажет, успокаивает себя старая леди.

Ее взгляд переходит на Корину: у этой-то на лице полное удовлетворение, оно сменяется брезгливой миной лишь тогда, когда взгляд Корины останавливается на Патриции. Та, конечно, не сняла красное вечернее платье сестры, невообразимо раскрашена и нелепа с прической кинозвезды. Выражение лица Патриции соответствует ее представлению о полном и совершенном пренебрежении к мнению присутствующих. Она отлично знает, что Корина может взорваться в любую минуту, и со злорадством ждет этого, репетируя в уме свою роль и подбирая достойные ответы на предполагаемые выпады со стороны сестры. Но Корина выглядит очень довольной собой. «Как кошка, проглотившая канарейку», — думает мисс Ваймеринг и начинает волноваться при мысли о том, кто может оказаться в роли той канарейки, которую Корина собирается проглотить в следующий раз…

Мисс Ваймеринг поднимает глаза на Патрицию и вздыхает, выражая крайнее неодобрение. Девочка ведет себя непозволительно, ей позволяют слишком много. Мисс Ваймеринг прекрасно видит, что на Патриции надето одно из вечерних платьев Корины, которое, конечно, взято без спроса, что прическа скопирована у какой-то кинозвезды — очередном увлечении Патриции, что лицо ребенка (а любой человек моложе двадцати все еще ребенок для мисс Ваймеринг) раскрашено ужасно. Остается надеяться, что Жерваз не обратит на это внимания или по крайней мере не будет слишком груб в своих замечаниях.

Саллинс — дворецкий Фердинанда Аллардайса, начавший свою службу в семье еще ребенком, а ныне седовласый старик, томится у дальнего конца стола в ожидании перемены блюд. Саллинс чувствует себя неуютно. Он слишком долго прожил в семье и понимает, что тучи сгущаются и взрыва страстей можно ожидать в любую минуту. Но ему остается только делать вид, что ничего не происходит. Саллинс достиг того возраста, когда человек, если только он окончательно не выжил из ума, поневоле начинает задавать себе вопрос — для чего же, в конце концов, он живет? Разгадка смысла жизни для него сейчас важнее атомной бомбы и печеночных колик полковника Стенхарста. Старому человеку жизнь напоминает хроническую болезнь со всеми ее привычными неприятностями. Он обходит стол, собирая тарелки из-под супа. Старик прихрамывает на левую ногу — результат удара копытом пони мисс Виолы, когда той было пять лет от роду. «Да, были деньки, — думает он, — хорошее было время. Мистер Аллардайс был настоящим хозяином «Темной рощи», не то что эти господа, но миссис Аллардайс оказалась настолько глупа, что снова выскочила замуж… Да, что было, того не вернешь».

Скандал вспыхнул внезапно. Когда Саллинс подал котлеты и удалился, чтобы проследить за приготовлением десерта, Корина дожевала кусок баранины, положила нож и вилку на стол и с угрозой в голосе обратилась к Патриции.

— Кажется, я просила тебя, чтобы ты сняла мое платье. Почему ты никогда не делаешь, что тебе говорят, дура!?

Патриция прекратила жевать и подняла глаза на Корину.

— У меня нет желания говорить в таком тоне, сестренка, — произнесла она холодно, стараясь побороть страх перед сестрой. — До обеда ты посмела назвать меня сучкой… Ха — сучкой!

— Что ты сказала, черт побери? — рявкнул полковник. — Как… как она назвала тебя?

— Сучкой, приемный папочка, — с притворной готовностью повторила Патриция, — ну самкой собаки.

Полковник задохнулся от возмущения.

— Не волнуйся, Жерваз, — сказала Корина. — Сейчас мы все уладим. — Она обратилась к Патриции:

— А ты сразу же после обеда поднимешься к себе и снимешь мое платье, или я выверну его наизнанку вместе с тобой. После этого ты умоешься и причешешься, как приличная девушка, и перестанешь изображать из себя шлюху.

— Боюсь, я разбираюсь в шлюхах только теоретически, да и то не очень, — Патриция изобразила светскую улыбку. — Ты сегодня не в настроении, дорогая, не так ли? Знаете, приемный папочка, когда Корина разойдется, она становится похожа на уличную девку…

— На кого похожа? — поперхнулся полковник. — Что ты сказала?

— Ну, на девушку, у которой нет ни дома, ни семьи, — сыграв наивность, объяснила Патриция.

Полковник обратился к свояченице, требуя сочувствия:

— Боже мой, Онория, на что уходит ваше время, хотел бы я знать? Послушайте, как эта девочка разговаривает со мной, с приемным отцом! Такое поведение омерзительно, да и ее сестры хороши. Не понимаю, почему я должен терпеть все это, тратя на них свои силы и здоровье? — Лицо полковника побагровело, и он бросил нож на стол.

— Что-что, Жерваз? Вы не знаете, почему терпите все это? — спросила Корина. — Не лукавьте, это знают все, и вы в том числе.

— Корина… — мисс Ваймеринг умоляющим жестом остановила ее, — ты не должна так разговаривать с отчимом. И вообще, девочки, не надо ссориться за обедом. Слуги все слышат, а это так ужасно.

Полковник саркастически рассмеялся:

— Прекрасно, эта фраза о слугах просто великолепна… Милая моя, слышат не только слуги, но и вся деревня. Пожалуй, пришло время поговорить с нашими девушками. — Он взглянул на Патрицию. — Корина назвала тебя дурой? Что ж, она недалека от истины. Все время ты тратишь на походы в кино, на подражание кинозвездам и на то, чтобы изуродовать свою внешность. Ты не имеешь даже отдаленного представления о том, как должна вести себя настоящая леди. Меня тошнит от одного взгляда на тебя…

Патриция снисходительно улыбнулась:

— Какое совпадение, приемный папочка! Наши чувства обоюдны. Кстати, у вас очень нездоровый цвет лица. Вы не опасаетесь, что вас хватит удар?

Лицо полковника побагровело еще больше.

— Черт побери! — взревел он. — Я по крайней мере сто раз просил не называть меня «приемным папочкой»! Чего ты добиваешься?

— Очевидно, она называет вас так, потому что вам не нравится, — предположила Корина. — Может быть, она считает, «отчим», вы слишком много возомнили о себе?

— Корина, не говори так, — робко попросила мисс Ваймеринг, — это дурной тон.

Наступила тягостная тишина, которую нарушила Виола.

— Извините меня, Жерваз, — сказала она, — мне лучше подняться к себе.

— Успеешь! — рявкнул полковник. Он рассвирепел не на шутку. Его губы вытянулись в тонкую ниточку, а глаза яростно сверкали. — Успеешь, — повторил он. — Мне есть, что сказать тебе с Кориной, и будьте любезны внимательно выслушать меня.

Виола удивленно взглянула на отчима.

— Звучит очень интригующе, — с вызовом сказала Корина. — Я просто сгораю от любопытства.

Мисс Ваймеринг умоляюще переводила взгляд с одного лица на другое.

— Жерваз, дорогой, — примиряюще сказала она, — не кажется ли вам, что лучше поговорить с девушками после кофе? Во всяком случае, Саллинс тогда не будет нас слышать.

Полковник рассмеялся.

— Уверяю вас, моя дорогая Онория, что это не имеет никакого значения: любой слуга в этом доме, во всей деревне да и каждая собака в Алфристауне знает не хуже нас с вами, о чем пойдет разговор.

— Господи, о чем же? — спросила мисс Ваймеринг, тревожно глядя на полковника.

— В любой деревне не могут жить без сплетен, — холодно заметила Корина. — «Кусок навоза в барской карете» — так, кажется, это у них называется? Видно, нашу карету основательно потрясет…

— Не мешай мне говорить, — прервал ее полковник, — уже достаточно долго в нашем доме все идет вверх дном, и мне это не нравится. Патриция ведет себя вызывающе, Корина вообще самая грубая девушка, которую я когда-либо встречал, а теперь еще прибавАились проблемы с Виолой…

— Но, Жерваз, что могла сделать Виола? — храбро заступилась за племянницу мисс Ваймеринг.

— Сегодня разговор не о том, что она сделала, — отмахнулся полковник. — Она и Корина это знают.

Мисс Ваймеринг приподняла брови.

— Нет, объясните, в чем дело, Жерваз?

— В деревне и в Алфристауне ходят отвратительные слухи, — поморщился полковник. — Они донеслись даже до Истбурна. Имена Виолы и Корины связывают с именем одного чрезвычайно неприятного джентльмена с сомнительным прошлым и весьма скверной репутацией. Этот человек имеет отношение к одному из самых отвратительных притонов Брайтона, и мне неприятно, черт возьми, выслушивать намеки от членов моего клуба — а у них создалось впечатление, что мои старшие приемные дочери ведут себя, как дешевые проститутки, а младшая, ребенок семнадцати лет, как деревенская дурочка.

Патриция встала и всплеснула руками.

— Тетя Онория, — сказала она, — сегодня Корина назвала меня шлюхой, ладно, что с нее взять? Но я не понимаю, как меня можно сравнивать с деревенской дурочкой, хотя, возможно, по отношению к кому-то, — продолжала она, взглянув на полковника, — это сравнение уместно.

Ее лицо стало печальным.

— Я пойду к себе, как только поем. Мне надо побыть одной, — томно сказала она, а затем уселась на свое место и с удвоенной энергией принялась за котлету.

— Вам не кажется, что вы были слишком резки с нами? — обратилась Виола к полковнику. — Прежде чем бросаться подобными обвинениями, надо хорошенько подумать. Ваши слова чудовищны.

— Конечно, — издевательским тоном добавила Корина, — обязательно стоит подумать прежде, чем оскорблять членов семьи, особенно Виолу: ведь все мы знаем, что вы имеете только две с половиной сотни в год как один из наших опекунов по материнскому завещанию, а дополнительную тысячу фунтов вы получаете из средств Виолы, по ее желанию. Неумно кусать руку, которая тебя кормит…

Полковник произнес, задыхаясь:

— Вы… Вы… Да вас убить мало!

— Конец первой серии… Серия вторая… — с восторгом прошептала Патриция.

— Жерваз, — вмешалась мисс Ваймеринг, — сейчас придет Сэллинс, этот разговор немедленно должен быть прекращен, а все подумают над услышанным. Если у вас есть претензии к девочкам, то выскажите их в другом месте.

— Меня оскорбили, — замотал головой полковник. — Может быть, я неразумный отчим, но я еще и опекун поместья и, до тех пор пока я не сложу свои полномочия, я требую, чтобы девушки вели себя надлежащим образом. И если здесь не место и не время для этого разговора, то довожу до сведения Виолы и Корины, что я собираюсь предпринять. Что касается Патриции, то я поручаю ее вам, Онория. Тешу себя надеждой, что вам удастся научить ее приличным манерам и вбить в ее голову хоть немного здравого смысла.

Полковника начал душить приступ кашля. Справившись с ним, он продолжал:

— Несомненно, что девушек втянули в темные делишки, грозящие их репутации, и никого из вас уже не волнует то обстоятельство, что ваша семья живет в этих местах несколько сотен лет. Ради того, чтобы доставить себе сомнительные удовольствия, вы готовы втоптать в грязь честь своей семьи, и я радуюсь, что я не ваш отец, но моя обязанность вывести вас на чистую воду и, если для этого мне придется нанять частного детектива, я пойду на это. Можете быть уверены, если я взялся за дело, то доведу его до конца.

Виола поднялась со своего места.

— Извините, тетя, я выпью кофе у себя в комнате. — Она вышла из столовой.

— Похоже, у нас начинается интересная жизнь, — заметила Корина. — Вам бы следовало знать, Жерваз, что Виоле скоро тридцать, да и мне уже двадцать семь. Не кажется ли вам, что мы достаточно взрослые, чтобы вести себя так, как мы считаем нужным?

— Есть люди, которые до старости не удосуживаются обзавестись элементарным здравым смыслом. Это не моя прихоть — обратиться к детективу, меня толкаете на это вы, — назидательно сказал полковник, обращаясь к Корине. — Если вы объясните мне, что связывает вас с упомянутым человеком, я буду удовлетворен, если же нет, я поступлю так, как считаю нужным.

— На вашем месте я вела бы себя поосторожнее. Если вы собираетесь нанять детективов для слежки за Виолой и мною, вам придется оплачивать их из своего кармана. Надеюсь, вы не думаете, что Виола будет оплачивать слежку за собой из семейного бюджета? — Корина усмехнулась. — Ну и обед, — заметила она. — Даже Саллинс сбежал. Спокойной ночи, тетя. — Корина повернулась к отчиму:

— Спокойной ночи и вам, Жерваз, и послушайтесь моего совета: замените рюмку виски порцией брома, это пойдет вам на пользу.

— Кажется, представление окончено. До скорого, ребята, — шутовским тоном сказала Патриция.

Корина прошла через боковую дверь в коридор, ведущий в холл. Она приоткрыла дверь за собой, оставив узкую щелку между створками. Толстый ковер на полу заглушал звук шагов, и, встав за дверью, Корина услышала, как мисс Ваймеринг сказала:

— Вам не кажется, что вы подымаете шум из-за пустяка, Жерваз? Подумайте сами. Я могу поверить, что Корина способна совершить глупость, но Виола… Вы уверены, что это не сплетни? Имеются ли какие-то факты, доказательства?

— Я знаю, о чем говорю, — отрезал полковник. — Заявляю вам совершенно ответственно, что мы, как опекуны, должны разобраться в этом деле. Я знаю, как действовать. Мне рекомендовали одного человека в Лондоне. По отзывам, он вполне надежный и опытный детектив. Я собираюсь нанять его, потому что хочу знать правду.

В комнату вошел Саллинс и начал собирать тарелки.

— Не подавайте десерт, Саллинс, — сказала мисс Ваймеринг. — Мисс Аллардайс и мисс Корина собираются пить кофе у себя в комнатах.

Полковник встал из-за стола.

— А я не буду пить кофе, — объявил он. — Принесите мне виски с содовой в мою комнату. Вечернюю почту уже принесли?

— Только что, сэр, — кивнул Саллинс. — У меня еще не было возможности просмотреть ее. Принести вам письма?

— Нет, — сказал полковник, — я сам захвачу их по дороге.

Корина осторожно прикрыла дверь и быстро спустилась по лестнице. Она слышала ворчание полковника, пока он сортировал почту, лежавшую на медном подносе, и подождав, пока он уйдет, спустилась в холл.

Она стояла, прислонившись спиной к темным дубовым панелям, и с улыбкой поглядывала на телефон. Через некоторое время аппарат на столике в холле чуть слышно звякнул.

Корина вынула из портсигара сигарету и закурила. По ее расчетам, мисс Ваймеринг сейчас вышла из столовой через главный вход и направилась в свою комнату, сетуя на семейные неурядицы. Теперь она могла не волноваться, что ее застанут за подслушиванием. Оставалось еще немного выждать, пока полковника соединят с человеком, которому он звонит.

Прошло пять или шесть минут, и Корина вновь услышала слабое позвякивание. Наверху полковник взял трубку параллельного телефона. Она осторожно подняла свою и услышала голос отчима:

— Мне нужен мистер Кэллаген. Меня зовут полковник Жерваз Стенхарст, я звоню из усадьбы «Темная роща» в Хэнтовере, это в окрестностях Алфристауна. Дело очень важное.

Голос на другом конце провода ответил:

— Вы знаете, который час? Половина девятого. Мистер Кэллаген не работает так поздно, точнее говоря, работает, но не часто. Но если дело спешное и вы не можете отложить его до утра, то попытайтесь найти его в «Найт Лайт Клаб». Звоните в течение получаса. Номер Мэйфэйр, 43-276.

— Благодарю, — сказал полковник, — я попытаюсь, но в любом случае я буду в его офисе завтра утром, мне нужно переговорить с ним по срочному делу.

Голос ответил:

— О'кей. Но я не могу точно сказать, будет он с утра или нет. С мистером Кэллагеном трудно быть в чем-то уверенным, во всяком случае попытайтесь. Всего хорошего.

Корина услышала, как полковник положил трубку. Она сделала то же самое и постояла некоторое время в раздумье, потом решительно подошла к вешалке, надела плащ и вышла в мокрый сад через боковую дверь.

Кэллаген вошел в «Найт Лайт Клаб». Он положил свою мягкую черную шляпу на маленький столик справа у двери, прошел к стойке, присел на высокую табуретку и заказал двойную порцию виски с содовой.

Одет он был в двубортный костюм и голубую шелковую рубашку с темно-синим галстуком. У него были серые глаза с кустиками добрых морщинок, квадратный подбородок с ямкой посередине и темные вьющиеся волосы. Такие лица вызывают уважение у мужчин и привлекают женщин.

Кэллаген проглотил первую рюмку и повторил заказ, теперь он пил не торопясь, поглядывая на окружающих. «Найт Лайт Клаб» был заурядным местом, одним из тех, которые, как грибы после дождя, наводнили за последнее время Лондон, предлагая посетителям отдохнуть от бомб, снарядов и прочих неудобств войны. Среди посетителей клуба преобладали люди в военных мундирах из всех стран Содружества, но в эти часы завсегдатаев было немного. Ночная жизнь питейных заведений Лондона, по мнению Кэллагена, ничем не отличалась от реальной: начиналась под звон фанфар, переходила в фазу «упоения» и заканчивалась похмельем.

Постепенно клуб заполнялся посетителями, большинство из которых заходило в бар. Рядом с Кэллагеном оказалась сильно надушенная дама, и он слегка отодвинул в сторону свой табурет, освобождая место, и, подумав, заказал еще одну порцию виски с содовой.

У дальнего конца стойки зазвонил телефон и О'Шонесси — бармен клуба, одетый в безукоризненно белый жилет, снял трубку.

— Вас просят, мистер Кэллаген, — сказал он, — подойдете к телефону?

— А кто звонит, Патрик? — спросил Кэллаген, отпив виски.

— Какой-то мужчина. Он не назвал своего имени, но просил передать, что речь идет о важном и срочном деле.

— О'кей, я иду, — Кэллаген встал с табурета! и не очень твердой походкой направился к телефону. Закрыв за собой дверь, он прислонялся к стене, не в силах поднять трубку. Вдруг она на глазах у Кэллагена стала расти, заполняя все пространство, стены комнаты закружились, по глазам резануло острой болью, и все утонуло в тумане.

Последним усилием Кэллаген оторвался от стены и упал на телефонный аппарат, подался назад, ударился о другую стену и упал лицом к двери, ведущей в мужской туалет. Ползком добрался до туалета, ударился о край унитаза и потерял сознание. Дверь сама по себе медленно закрылась за ним.

Когда Кэллаген пришел в себя, то первое, что он увидел, было круглое лицо О'Шонесси, склонившееся над ним.

— Что случилось, мистер Кэллаген? — сочувственно проговорил бармен. — Выпейте-ка вот это. Вам уже лучше?

О'Шонесси подхватил Кэллагена под мышки, помог ему подняться и прислонился к стене. Кэллаген глотнул жидкость, протянутую барменом, — вкус у нее был отвратительный. Он облизнул сухие губы, как будто обработанные наждаком.

— Как долго я пролежал здесь? — спросил Кэллаген, с трудом шевеля языком.

— Минут двадцать — двадцать пять, — прикинул О'Шонесси. — Вы пошли к телефону, но так и не поговорили. Один из посетителей случайно обнаружил вас в туалете. Что все-таки произошло?

— Тебе лучше знать, — ответил Кэллаген, все еще с трудом выговаривая слова. — Черт бы побрал последнюю порцию виски, что ты мне дал. Это что, разбавленный шампунь для собак?

— Побойтесь Бога, мистер Кэллаген, — оскорбился О'Шонесси. — Мы в клубе не занимаемся подобными вещами. Виски было что надо. Я многим наливал из той же бутылки…

— Тогда какого хрена я свалился? — возразил Кэллаген, с трудом принимая вертикальное положение.

— Согласен, на вас это не похоже, — пробормотал бармен, приводя в порядок костюм Кэллагена. — Может быть, вы до этого съели что-нибудь несвежее?

— Может быть, — поморщился Кэллаген. — Забудем об этом, О'Шонесси. Все в порядке, можешь идти.

Бармен удалился.

Кэллаген вымыл лицо холодной водой, напился из-под крана, закурил сигарету и вернулся в бар. Народу сейчас было немного. Два человека в углу обсуждали результаты недавних стачек.

— Пожалуй, мне не повредит еще одно двойное виски, Патрик, — сказал Кэллаген, — открой новую бутылку.

О'Шонесси кивнул и открыл другую бутылку. Кэллаген не торопясь выпил виски, закурил еще одну сигарету, расплатился и, взяв шляпу, вышел на улицу. Он не торопясь шагал в направлении Беркли-сквер, где размещалась его контора.

Было около половины девятого, когда он добрался до нее. Поздоровавшись с ночным сторожем Уилки, Кэллаген прошел к лифту. Остановив лифт у дверей конторы, он вошел и увидел свет в своей комнате.

Николлз, постоянный помощник Кэллагена, сидел в кресле, закинув ноги на стол, и внимательно читал книгу с интригующим названием «Как повелевать женщинами». Пустая бутылка из-под виски стояла на полу рядом.

— Привет, Винди, — сказал Кэллаген. — Как дела? Были какие-нибудь письма, звонки?

— Да, вечером звонил один клиент, назвался полковником Жервазом Стенхарстом из «Темной рощи» в Хэнтовере, что неподалеку от Алфристауна. Очень жаждал тебя видеть, и я посоветовал ему позвонить в клуб.

— Ну и названьице для поместья — «Темная роща»… Хэнтовер… — усмехнулся Кэллаген.

— Да, так и веет мокрухой, — согласился Николлз. — Ну, что будешь делать? Отправишься на встречу с клиентом?

— Нет, — мотнул головой Кэллаген и закурил сигарету. — Нет, — повторил он задумчиво, — я не возьму это дело.

Он вышел из конторы, хлопнув дверью. Николлз надел шляпу, вытащил из кармана пачку «Лаки Страйк», закурил и медленно пошел к лифту.

— Какая, к черту, разница! — подумал он вслух.