Непростые условия

Глава 3 На сцену выходит Патриция

Был полдень, когда Кэллаген миновал Хай-стрит и въехал на площадь перед «Двумя монахами». Площадь была окружена старыми домами, а посредине ее росло огромное дерево, окруженное решеткой.

Кэллаген поднялся в свой номер и сразу прошел к шкафу, где у него хранилась бутылка виски. Он налил виски в бокал и со смаком выпил, потом закурил и, нахмурившись, подумал, что пить до обеда — гиблое дело. Это несколько испортило ему настроение, и чтобы исправить его, он со вздохом налил в бокал новую порцию.

В спальне зазвонил телефон — звонила мисс Ваймеринг.

— Мистер Кэллаген, — сказала она, — вы говорили, что я могу позвонить вам, если в этом будет необходимость. Такой момент настал. Могу я встретиться с вами?

— Конечно, мисс Ваймеринг. Где вы сейчас находитесь?

— В телефонной будке в конце Хай-стрит.

— Значит вы видите перед собой гостиницу. Пройдите через боковой вход и поднимитесь на второй этаж прямо в мой номер.

Повесив трубку, Кэллаген в нетерпении принялся ходить по комнате — его очень интересовали события в «Темной роще». Что там еще случилось? Может быть, Виола Аллардайс выслушала тетку и, узнав о трагедии (если не узнала о ней раньше), решилась на разговор с ним?

Могла ли она не узнать о смерти полковника? Что ж, если ей это было известно, значит она умеет ловко пустить пыль в глаза при необходимости, а Кэллаген ценил это качество в женщинах.

Несомненно, при таком самообладании, если она прикончила полковника, следы были заметены со всей мыслимой предосторожностью…

Если бы Кэллаген узнал, что Виола — убийца, его бы это не очень удивило: оснований для этого у нее было гораздо больше, чем у других членов семьи. Завися от нее материально, старик осмелился угрожать ей и даже, вопреки ее желанию, грозил нанять детектива, то есть его, Кэллагена, чтобы следить за племянницей…

Сыщик вспомнил платок с инициалами Виолы, найденный им у трупа, и, усмехаясь, подумал, что сам уже стал преступником… Его коллега и соперник — инспектор полиции Гринголл — как-то высказался в том смысле, что цель его фирмы — добиться результатов, а какими средствами — это их дело… Это был не очень корректный путь…

В дверь постучали, и Кэллаген ввел в номер мисс Ваймеринг. Глядя на нее, легко было представить, какой красивой женщиной она была в свое время. Даже сейчас ей нельзя было отказать в привлекательности, а ее глаза остались ясными и добрыми.

— Присаживайтесь, мисс Ваймеринг, — мягко сказал Кэллаген. — Закуривайте и рассказывайте обо всем, но прежде всего о том, что вас так встревожило?

— Сначала проинформируйте меня, — отвечала мисс Ваймеринг, затягиваясь сигаретой, — могу ли я умалчивать о некоторых вещах в разговоре с полицейским инспектором?

Кэллаген вопросительно поднял брови.

— Вы хотите сказать, что среди вопросов были такие, на которые вы не хотели бы отвечать?

— Даже не знаю, как ответить, — смутилась мисс Ваймеринг. — Когда полицейские прибыли вчера вечером, они были очень предупредительны. С ними был полицейский врач. Он долго осматривал тело, а после этого мне задали массу вопросов, которые, как нетрудно догадаться, сводились к одному.

— Их, по-видимому, интересовало, были ли у кого-либо из членов семьи основания желать смерти полковника? — предположил Кэллаген.

Мисс Ваймеринг кивнула.

— Вы правы, все так и было.

— И, кроме того, — продолжал Кэллаген, — их, вероятно, интересовало, с кем полковник ссорился в последнее время?

— Именно так, — кивнула мисс Ваймеринг.

— Вы полностью удовлетворили их любопытство?

— Мне трудно судить… Среди них был один инспектор, мне сказали, что он из Центрального отдела расследований в Брайтоне. Он был чрезвычайно любезен. Когда он спросил, были ли у полковника враги и с кем он ссорился в последнее время, я честно ответила, что мой шурин не был любимцем семьи, так как был вспыльчив, раздражителен и ни с кем не считался…

— Инспектора интересовали подробности? — спросил Кэллаген.

— В высшей степени: он спрашивал о людях, живущих в доме, о слугах… Хотел все знать досконально, хотя я сказала, что нет оснований подозревать слуг, они живут с нами в течение многих лет. Когда врач закончил осмотр тела, он и инспектор уехали вместе. Они сделали фотографии, а само тело увезли сегодня утром. Инспектор предупредил меня, что, вероятно, зайдет снова или пришлет другого офицера полиции.

— Он собирался зайти уже сегодня? — спросил Кэллаген.

— Точно не знаю, — пожала плечами мисс Ваймеринг.

— Как мне кажется, — продолжал Кэллаген, — больше всего вас беспокоит вопрос о том, как подробно вы должны рассказать о ссоре между покойным и вашими племянницами за последним обедом?

— Думаю, что это не связано со смертью моего шурина, — сказала мисс Ваймеринг. — Ведь это был пустяк, буря в стакане воды.

— Как сказать, — заметил Кэллаген, — на моей памяти немало смертей в результате того, что вы называете бурей в стакане воды. Кстати, не припомните ли вы, как началась ссора?

— Как большинство ссор — из-за пустяка. Патриция повела себя вызывающе: она без спроса взяла одно из вечерних платьев Корины и надела его к обеду. Корина обнаружила это еще до обеда и приказала немедленно переодеться, но, как это и раньше бывало, Патриция не послушалась. Корина пришла в ярость. Началась перепалка на том ужасном жаргоне, на котором часто изъясняются мои племянницы. Это и послужило поводом для ссоры.

— Понятно, — улыбнулся Кэллаген. — Теперь давайте вернемся к более серьезным вещам. Скажите мне, когда мисс Аллардайс вернулась вчера вечером, она виделась с вами?

— Да, она сразу прошла в мою комнату.

— И что же? — поинтересовался Кэллаген. — Мисс Ваймеринг вздохнула:

— Виола была в ярости, вы чем-то разгневали ее. Она отпустила несколько грубых замечаний в адрес полковника, вам тоже досталось. Похоже, у нее необоримое отвращение к частным детективам, не знаю уж почему, но что есть, то есть.

— Насколько я понимаю, все это произошло еще до того, как она узнала о смерти полковника?

Мисс Ваймеринг кивнула.

— Да, — подтвердила она, — мне было очень непросто сказать ей об этом, учитывая ее состояние. Я попыталась подготовить ее, но, видимо, мне это плохо удалось: она была просто потрясена. Честно говоря, я не ожидала такой реакции.

— Ну, это можно понять, — заметил Кэллаген. — Естественно, после ссоры, происшедшей между ними, ей было трудно примириться с мыслью, что полковник умер раньше, чем они успели объясниться…

— Возможно, — согласилась мисс Ваймеринг.

— Что же было дальше?

— Мы пообедали в полной тишине. Грех сказать, никто из нас не испытывал особых симпатий к полковнику, пока он был жив, но мы привыкли видеть его сидящим во главе стола, привыкли к его ворчанию… И мысль, что этого уже никогда не повторится, очень тяготила нас. Все-таки уход из жизни любого человека так печален…

— Да, конечно, — согласился Кэллаген. — А после обеда состоялся разговор с полицией?

— Да.

— Они разговаривали еще с кем-нибудь, кроме вас? — спросил Кэллаген.

Мисс Ваймеринг покачала головой.

— Нет. Возможно, они собирались сделать это сегодня.

— Сегодня или завтра, это не имеет значения, — сказал Кэллаген. — Я просто думаю, мисс Ваймеринг, что лучше не рассказывать полиции о ссоре за обедом, В конце концов вы сами пришли к выводу, что вся эта история не стоит выеденного яйца…

— Мистер Кэллаген, а вы не шутите? — недоверчиво спросила мисс Ваймеринг.

Кэллаген ободряюще улыбнулся.

— Да нет, я серьезно думаю, что вы должны забыть об этом.

— Хорошо, — проговорила она. — Значит и вы считаете, что ссора не имеет отношения к смерти полковника? — спросила она с надеждой.

— Мисс Ваймеринг, — сказал Кэллаген, — в этом деле пока много неясного: например, настойчивость полковника накануне вечером — и ни малейшей попытки связаться со мной на другой день, когда я специально ждал его звонка…

— Но я же говорила, что что-то случилось на линии, — напомнила мисс Ваймеринг.

— А вам не приходит в голову, что кто-то сознательно испортил ее? — спросил Кэллаген.

Мисс Ваймеринг широко раскрыла глаза и замахала руками:

— Господь с вами, мистер Кэллаген, как вы могли подумать…

— Я не думаю, — возразил Кэллаген. — Я точно знаю, не надо обладать сверхсильным умом, чтобы понимать, что проделки с телефонным проводом отложат нашу встречу с полковником, но не отменят ее… Итак, вопрос: кто мог предвидеть самоубийство Стенхарста?

— Вы всерьез считаете, что такие вещи можно предвидеть? — недоверчиво протянула мисс Ваймеринг.

Кэллаген пожал плечами, как бы удивляясь наивности этой почтенной леди.

— Мистер Кэллаген, я не могу представить, что кто-то из девочек… — губы доброй женщины задрожали.

— Давайте не будем ничего представлять, а будем исходить из простой схемы: полковник получает встревожившее его письмо — раз, пытается обратиться по его поводу к детективу — два, ему мешают — три, в результате он мертв — четыре. Кое-что смогла бы прояснить мисс Аллардайс, но мы с ней пока не нашли общего языка.

— Мистер Кэллаген, — поспешно сказала мисс Ваймеринг, — я думаю, что это поправимо. Виола была вне себя из-за вашего непрошеного визита, пока я не сообщила ей о смерти полковника, но позднее, после отъезда полиции, она снова пришла ко мне и согласилась, что вела себя несдержанно по отношению к вам.

Кэллаген усмехнулся:

— Выходит, у меня еще будет шанс объясниться с мисс Аллардайс?

— Безусловно, — заверила мисс Ваймеринг.

— Почему вы так уверены? — поинтересовался Кэллаген.

— Видите ли, вы мне раскрыли глаза на то, что дело не только в характере полковника, по-видимому, у него были какие-то серьезные подозрения.

Вы догадываетесь, как трудно пожилому старомодному человеку, вроде меня, понять поведение молодых девушек в наши дни. Если подозрения моего шурина справедливы и то, что он говорил о людях, с которыми Виола и Корина встречаются в Брайтоне, правда, что тогда? В конце концов, у молодых девушек больше самонадеянности, чем ума. И если бы вы могли…

— Вы хотите, — мягко прервал Кэллаген, — попросить меня сделать то, о чем не успел договориться покойный полковник, правильно я вас понял? Хотя он руководствовался совершенно иными мотивами: в основе его поступков лежали гнев и подозрения, вами же руководит желание помочь племянницам. Прекрасно, я сделаю все, что в моих силах.

Мисс Ваймеринг поднялась со стула.

— Вы очень добры, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы знали: я полностью доверяю вам, мистер Кэллаген. Я рада, что мы так хорошо понимаем друг друга, меня смущает только вопрос оплаты ваших трудов…

— Не будем об этом сейчас, — сказал Кэллаген, предостерегающе подняв руку. — И давайте договоримся: когда я узнаю что-нибудь новое, то обязательно сообщу вам. Если вы — то, вам известно, где меня найти. В мое отсутствие вы всегда можете поговорить с Николлзом, моим помощником. Он скоро должен приехать сюда.

— До свидания, мистер Кэллаген, — сказала она. — Не могу выразить, как я вам благодарна. К сожалению, я не богата, и…

— …и вряд ли сможете убедить Виолу оплатить счета фирмы, занимающейся расследованием ее поступков, — докончил за нее Кэллаген. — Что ж, поживем — увидим.

— Благодарю вас, мистер Кэллаген, — повторила она.

Проводив мисс Ваймеринг, Кэллаген запер дверь и закурил новую сигарету. Он пришел к выводу, что ему очень нравится эта леди. Знать бы точно, сказала ли она ему всю правду. По его мнению, мисс Ваймеринг была более озадачена судьбой двух своих старших племянниц, чем хотела показать.

Дверь открылась, и на пороге появился Николлз.

— Как доехал? — спросил Кэллаген вместо приветствия.

— Приятная поездка, — ответил тот. — И машина попалась отличная, и погода что надо. Я всегда любил сельскую местность, под ярким солнышком я расцветаю.

— В самом деле? — похлопал его по плечу Кэллаген. — Ладно, давай о деле. Ты достал завещание?

— А как же? — сказал Николлз. — Вот оно. — Кэллаген взял листок, протянутый Николлзом, подошел к окну и начал читать.

Кэллаген сложил бумаги и положил во внутренний карман.

— Ну, и как тебе это завещание? — спросил он Николлза.

— Сдается мне, что покойная леди не слишком жаловала полковника, — ухмыльнулся тот. — Будь она довольна своей судьбой, ей бы в голову не пришло, что кто-то в будущем может поживиться за счет ее дочерей. У женщины бывают настоящие заскоки по этому поводу. Думаю, она вбила себе в голову, что полковник, женился на ней из-за денег.

— Похоже, что так, — задумчиво сказал Кэллаген.

— Поэтому она и оставила ему всего двести пятьдесят фунтов в год. Держу пари, что он был взбешен и характер у него от этого не улучшился: за любой мелочью обращаться к своей падчерице — это слишком…

Николлз пошарил в кармане, достал смятую пачку «Лаки Страйк» и закурил.

— У меня есть для вас еще одна новость, — сказал он многозначительно. — Только не упадите.

— Ну? — спросил Кэллаген.

— Как вы думаете, кого я встретил по дороге сюда? Кого увидел на площади у дерева с трубкой в зубах? Даю вам четыре попытки, — игриво сказал Николлз.

— Не воспользуюсь ни одной. У меня сейчас нет желания отгадывать загадки, — буркнул Кэллаген, — говори сразу.

— Главного инспектора Гринголла собственной персоной! — с торжеством объявил Николлз.

— Меня это не удивляет, — пожал плечами Кэллаген. — Все-таки труп в наличии имеется…

— Но зачем приперся Гринголл? Расследованием занимается местная полиция. Что-то подозрительно.

— Тем интереснее для нас, — ухмыльнулся Кэллаген. — Ясно, что местная полиция связалась по такому случаю с Брайтонским отделом расследований, там засомневались в том, что полковник покончил жизнь самоубийством, обратились в Скотланд-Ярд — и вот результат.

— Меня не удивит, если Гринголл захочет увидеться с вами, — сказал Николлз.

— Меня тоже, — усмехнулся Кэллаген и серьезным тоном продолжал: — Для тебя, Винди, тоже есть работа. Как ты знаешь, опекунов всего трое: полковник, который умер, мисс Ваймеринг — с ней я уже успел познакомиться, и, наконец, Джон Гэлшинз — вероятно, адвокат миссис Стенхарст. Попробуй разузнать о нем побольше. Возможно, мне придется встретиться с ним.

— О'кей, — сказал Николлз. — Кстати, что говорят в округе о смерти полковника?

— Пока что все молчат, — ответил Кэллаген. — Думаю, люди из Брайтонского отдела расследований предупредили всех в «Темной роще», чтобы они держали язык за зубами. Но эти предупреждения действуют на них очень короткий срок, и скоро у местных сплетников будет о чем поговорить.

— Да, — засмеялся Николлз, — и иногда из этих сплетен можно выловить кучу полезных вещей.

— Еще одно, — сказал Кэллаген. — В ближайшее время займись «Марден-клабом» Брайтона. В клубе работает официантом некий Чарли Мейсон. Выясни все, что сможешь, об этом парне и о клубе, да не затягивай с этим…

— О'кей. До скорого. — Николлз вышел из комнаты.

Когда главный инспектор Гринголл вошел в бар отеля «Два монаха», Кэллаген, сидя в углу, пил виски с содовой. Он сразу заметил Гринголла и теперь исподлобья наблюдал за тем, как инспектор заказывает виски и набивает табаком свою вересковую трубку.

«Значит, они считают это убийством, — подумал Кэллаген, — иначе Гринголл не появился бы здесь, вероятно, брайтонская полиция приняла версию об убийстве с самого начала».

Кэллагену не терпелось узнать подробности медицинского заключения, и он стал смотреть на Гринголла в упор, чтобы привлечь его внимание.

Джорджу Гринголлу по кличке Джиггер было около пятидесяти, и его можно было принять за кого угодно, только не за инспектора полиции: мягкое доброжелательное выражение не сходило с его лица, держался Гринголл скромно, но с достоинством. И эти мягкость и скромность часто сбивали с толку тех, кто имел дело с инспектором. Он представлял собой тип инспектора, который, несмотря на все усилия авторов детективов, остается образцом полицейского во всем мире.

Гринголл любил прикинуться эдаким ограниченным полисменом, долго подыскивал нужное слово, сосредоточивал внимание на малозначащих и очевидных вещах, часто переспрашивал что-нибудь. Все это было частью отработанной годами тактики общения с людьми: успокоить, внушить чувство собственного превосходства над тупым капом — и поймать потерявшего бдительность простака.

Гринголл подождал, пока бармен нальет ему, взял свой бокал и подошел к Кэллагену.

— Хэлло, Слим, — сказал он. — Рад видеть вас здесь.

— Я тоже, — кивнул Кэллаген. — Как дела? Давненько мы не виделись.

— Да, — согласился Гринголл. Затем, выдержав небольшую паузу добавил: — Знаете, Слим, в последнее время мы несколько раз перебегали друг другу дорогу — взять хотя бы дела Вайдена или Дэниса. Я думаю, что наша работа шла бы куда успешнее, если бы с самого начала мы были в хороших отношениях.

— Это верно, — усмехнулся Кэллаген. — Что ж, если мы оба пришли к такому выводу, то давайте попробуем работать вместе…

— Я рад, — сказал Гринголл. — Для начала не станем делать вид, что наша сегодняшняя встреча случайна: я знал, что вы были в «Темной роще», и сделал вывод, что вы работаете на кого-то из членов семьи. Цель моего визита вам, надеюсь, понятна?

Кэллаген пожал плечами.

— Очевидно, суссекская полиция попросила вас заняться делом о самоубийстве полковника?

Гринголл поднял брови.

— Вы считаете это самоубийством? Подобная мысль мне и в голову не приходила…

Кэллаген хмыкнул:

— А мне не пришло в голову ничего другого…

— В самом деле? — спросил Гринголл. — Знаю вас, Слим. Вы всегда предпочитаете молчать о своих делах, не говоря уж о делах клиентов. Но в этом случае вам придется отказаться от своего правила. Ваш клиент мертв.

— Разве? Почему вы так думаете?

— Ну а разве не так? — мягко спросил Гринголл. Кэллаген задумчиво отхлебнул виски.

— Все зависит от того, кто является моим клиентом, не так ли? Вам не кажется, что мы ходим вокруг да около вместо того, чтобы прямо перейти к делу?

— Ладно, — сказал Гринголл, — могу первым выложить карты. Насколько мне известно, за обедом накануне смерти полковника произошла крупная семейная ссора: полковник Стенхарст был очень недоволен поведением своих падчериц — по крайней мере старших. По-видимому, он не стеснялся в выражениях…

— Откуда ваши сведения, инспектор, — Кэллаген сделал удивленные глаза.

— Ну, в доме достаточно людей, и некоторых я уже успел допросить. Таким образом, мне удалось установить, что полковник собирался нанять частного детектива, который бы выяснил кое-какие вопросы, касающиеся его падчериц, с которыми у него в последнее время возникли разногласия. Поэтому вечером после обеда он позвонил вам, но не застал, а впоследствии просил телефонистку соединить его с другим номером, опять-таки я думаю, в надежде переговорить с вами.

— Стойте, стойте, Гринголл. Позвольте мне узнать, как расценивать сказанное вами — как версию или как изложение фактов?

— Разумеется, как изложение фактов: все это я выяснил у телефонистки, дежурившей в ту ночь, — у нее оказалась хорошая память.

— Ну что за курочки сидят на наших линиях! Знают все, даже то, что я и сам не знаю. Наверняка она подслушала и разговор? — ехидно поинтересовался Кэллаген.

— Нет, о чем шла речь, она не знает. Но вы зря отпираетесь, Кэллаген. Если вы не получили приглашения от полковника, то чего ради вы здесь? Чтобы уберечь вас от соблазна сказать мне, что вы случайно оказались в «Темной роще», я сам отвечу на свой вопрос: вы увидели в Стенхарсте потенциального клиента, на котором можно заработать, ведь за свои услуги вы берете немалые денежки, хотя, Слим, вынужден признать, что вы их честно отрабатываете. — Гринголл улыбнулся, довольный собой, и спросил:

— Надеюсь, теперь вы признаетесь, что говорили с полковником или нашли его записку у себя в конторе?

— Вы допрашиваете меня официально, Гринголл, или…

— Нет, нет, пока это только частная беседа, — заверил Гринголл, — но я был обязан поговорить с вами, Слим.

— Да, действительно, хотя бы потому, что я оказался вторым, кто увидел труп — первым был Саллинс. Ну что ж, Гринголл, я расскажу, как все было, — медленно проговорил Кэллаген, соображая, что, если полицейский допросил Саллинса, то тот уже успел доложить, что в день смерти отчима Виола надолго уезжала из «Темной рощи» днем. Так или иначе, Гринголл со своей дотошностью выяснит, что она в тот день встречалась с Кэллагеном.

— Я сообщу вам в точности, что произошло, этим я выполню свой гражданский долг, и никто не посмеет упрекнуть меня в «сокрытии информации от полиции» или в «обструкции официального лица при исполнении им служебных обязанностей», — Кэллаген лучезарно улыбнулся, впрочем, он всегда был неотразим, когда ему приходилось лгать.

— Полагаю, Слим, что вы поступаете очень благоразумно, — согласился Гринголл. — Надеюсь, это избавит вас от лишних неприятностей в будущем.

— Вот и замечательно, — сказал Кэллаген. — Итак, полковник Стенхарст позвонил мне позавчера после девяти вечера: неудивительно, что меня не оказалось в конторе. Трубку взял Николлз. Он выслушал полковника, который торопился встретиться со мной, и решил, что дело вряд ли меня заинтересует, но, прикинув, что у нас в данный момент напряг с работой, предложил полковнику перезвонить мне в клуб, куда я собирался пойти вечером.

Гринголл кивком дал понять, что продолжает внимательно слушать.

— Действительно, кто-то звонил мне в клуб, и очевидно это был полковник, но я не подошел к телефону, так как у меня есть причины скрываться от одной назойливой дамы, у старых холостяков иногда возникают такие ситуации, — простодушно сознался Кэллаген, — мне и в голову не пришло, что клиент может звонить мне в клуб в такое время.

— И тем не менее вы все-таки здесь… — напомнил Гринголл.

— Не торопитесь, — сказал Кэллаген, — позвольте мне закончить. На следующее утро, когда я пришел в контору, Николлз рассказал мне о звонке Стенхарста, но я ответил, что не хочу иметь никаких дел с отставными полковниками, и вот тут произошло событие, изменившие мои планы.

— Вот как? — спросил Гринголл. — Что же случилось?

«А ты еще ничего не знаешь», — подумал Кэллаген и продолжал:

— Я так мало заинтересовался звонком полковника, что собирался отправиться по личным делам в Эверли, но тут ко мне явился посетитель: это была мисс Виола Аллардайс.

Гринголл поднял брови.

— Это становится интересным, — протянул он.

— Вот-вот, — подхватил Кэллаген. — Те же самые слова я сказал себе: дело становится интересным. Поэтому-то я здесь.

— Следовательно, — уточнил Гринголл, — ваше появление в «Темной роще» объясняется не звонком полковника Стенхарста, а встречей с мисс Аллардайс.

— Вы совершенно правы, — сказал Кэллаген. — После разговора с ней, я утвердился в мысли, что не буду работать на полковника.

Он замолчал.

— Как же тогда понимать ваш приезд, — настаивал Гринголл, — если вы приняли такое решение?

— Очень просто, я решил, что моим клиентом будет мисс Виола Аллардайс, — Кэллаген улыбнулся. — Вы ведь знаете, что она владелица «Темной рощи» и весьма богатая женщина.

— Понимаю, — протянул Гринголл, — кажется, понимаю.

— Как вы уже знаете, позавчера за обедом в «Темной роще» произошел неприятный инцидент, во время которого полковник вел себя далеко не лучшим образом. Он был очень придирчив к падчерицам. Если вы говорили с мисс Ваймеринг, то понимаете, что я имею в виду. Его выходка испортила его отношения с мисс Аллардайс, которая до этого относилась к нему вполне терпимо. Полковник, согласно завещанию, является ее опекуном. У мисс Аллардайс могли появиться вполне обоснованные сомнения в его способности заниматься делами опекунства. Она великодушно не желала предпринимать ничего такого, что могло бы нанести ущерб полковнику до вчерашнего обеда, когда дело дошло до того, что он стал угрожать, что установит слежку за девушками. По ее мнению, заявление полковника — полный вздор. Она уполномочила меня переговорить со своим отчимом, подробно ознакомиться с ситуацией и посоветовать, какие шаги ей следует предпринять.

— Понятно, — сказал Гринголл, — итак, мисс Аллардайс решила поставить полковника «на место»?

— Да, и можно удивляться ее долготерпению, ведь вы знаете, что представляют собой отставные офицеры колониальных войск: больная печень, скверный характер, вечная раздражительность…

Гринголл вновь принялся раскуривать трубку.

— Значит, вы не видели полковника? — спросил он.

— Не успел, — пожал плечами Кэллаген. — Когда я добрался до «Темной рощи», его, по словам домашних, не было в усадьбе. Мисс Ваймеринг предложила позвонить ему после обеда, но я снова не успел: когда я шел к машине, то встретил Саллинса. Он нашел тело полковника.

— Вы решили пойти и сами взглянуть на тело?

— Не совсем так, — сказал Кэллаген. — Я предложил Саллинсу немедленно позвонить в полицию, но затем мне пришла в голову другая мысль. Я должен был убедиться в смерти полковника, а не поднимать шум без необходимости. Я предложил Саллинсу, подождать, пока я вернусь. Старик чувствовал себя скверно: он был испуган и крайне возбужден, поэтому я пошел один. Осмотрев полковника, я убедился, что он мертв. Единственное, что оставалось сделать, позвонить в полицию.

Гринголл кивнул.

— Все понятно, кроме одного: почему вы решили, что полковник совершил самоубийство?

Кэллаген удивленно взглянул на него.

— Повторяю, у меня не возникло никаких сомнений. Полковник лежал на полу, рядом валялся пистолет, явно выпавший из его руки… Естественно, я подумал о самоубийстве.

— Я буду откровенным с вами, Слим, — сказал Гринголл. — Кое-что вызывает у меня подозрения. Если полковник совершил самоубийство, на пистолете должны остаться отпечатки пальцев.

— А их нет? — поинтересовался Кэллаген.

— Нет, — развел руками Гринголл.

— Давайте искать разгадку этого, — предложил Кэллаген. — Насколько я помню, в правой руке полковник держал носовой платок. Возможно, он обернул рукоятку платком?

— Чего ради? — Гринголл недоверчиво посмотрел на Кэллагена.

— Может быть, он не хотел, чтобы его отпечатки были на рукоятке пистолета.

Гринголл недоуменно поднял брови.

— С какой стати? — Кэллаген задумался.

— Можно предположить, что на рукоятке оставались отпечатки пальцев многих людей, а полковник, понимая, что полиция обязательно проведет экспертизу, не хотел впутывать в это дело невинных. Естественно, он воспользовался носовым платком. Попробуем представить себе, как это было. Он вытер ствол, держа пистолет за рукоятку. Затем взял пистолет за ствол и вынул другой рукой носовой платок. Будучи аккуратным человеком, полковник не желал бросать платок на пол, так же, как и класть его в карман. На платке, вероятно, остались следы ружейного масла. Ему оставалось только одно — обернуть платок вокруг рукоятки, придерживая пистолет за дуло, и затем выстрелить в себя, но в этом случае на оружии должны были остаться отпечатки его пальцев на стволе. — Гринголл кивнул.

— Да, вы правы: отпечатки его пальцев сохранились на стволе. Но все равно это вызывает у меня недоверие…

— И поэтому вы ищете человека, — спросил Кэллаген, — у которого были основания желать смерти полковника? Я не думаю, что кто-то так серьезно относился к Стенхарсту, более правдоподобно его желание покончить с собой. Подумайте сами, человек, привыкший к власти и повиновению, не видит даже элементарного уважения в семье. Более того, готов держать пари, что все окружающие — в деревне и где угодно — не пылали к нему особой любовью. Из-за его самодурства вся семья восстает против него, в гневе он звонит мне, но наутро понимает, что оказался в очень неприятном положении и, если я соглашусь на его предложение, это еще больше осложнит все его дела. Полковник чувствует усталость и безысходность. Его удручает то, что он никому не нужен… В таких ситуациях люди часто уходят из жизни… Мне такое объяснение кажется убедительным.

— Возможно, — задумчиво проговорил Гринголл и встал из-за стола.

— Выпейте еще, Гринголл, — предложил Кэллаген. Инспектор покачал головой.

— Спасибо, в другой раз. Вы знаете, теоретически все у вас сходится и я бы согласился с вами, если бы не одно обстоятельство…

— Какое же? — насторожился Кэллаген.

— Насколько я знаю, полковник звонил в вашу контору с аппарата, находившегося в его комнате. Но во второй раз он позвонил из телефонной будки по дороге в Алфристаун.

— Ну и что? — спросил Кэллаген. — По-видимому, он вышел прогуляться.

— Я хочу сказать, что раз уж мисс Аллардайс на следующий день приехала на встречу с вами, она должна была доподлинно знать, что полковник позвонил вам и просил приехать в «Темную рощу». В противном случае ее поведение необъяснимо. Иными словами, кто-то подслушал первый разговор полковника. Попробуйте объяснить, кому и зачем это понадобилось?

— Не могу представить, — признался Кэллаген.

— И я тоже, — сказал Гринголл. — Ну ладно, доброй ночи, Слим.

— Доброй ночи, — ответил Кэллаген. Гринголл вышел из комнаты.

— Итак, Гринголл считает, — думал Кэллаген, — что Стенхарст был убит, будет рыть землю носом, чтобы доказать это.

Его мысли вернулись к полковнику. Значит, вторично Стенхарст звонил из телефонной будки по дороге в Алфристаун, о причинах догадаться не сложно: тот, кто подслушивал первый разговор, принял меры, чтобы помешать полковнику позвонить еще раз. Выходит, телефонная линия «Темной рощи» была повреждена не на следующий день, а сразу после первого звонка полковника.

Вздохнув, Кэллаген еще раз заказал виски с содовой.

Уже начало темнеть, когда Кэллаген свернул с Хай-стрит на проселок и двинулся вверх по склону холма в сторону Хэнтовера. Интуиция подсказывала ему, что должны произойти какие-то важные события, причиной которых послужило письмо, полученное полковником Стенхарстом, вызвавшее его гнев и заставившее немедленно искать встречи с Кэллагеном. Выходит, что в письме было что-то и важное, и срочное.

Он свернул на узкую дорогу, окружавшую высокие стены усадьбы. Дорога вилась сквозь заросли, здесь было совсем темно. Занятый своими мыслями, Кэллаген не заметил, как дошел почти до калитки. Он остановился, чтобы закурить, и тут услышал незнакомый голос.

— Добрый вечер, мистер Кэллаген.

Кэллаген поднял голову и увидел совсем юную прелестную девушку. Она была одета в строгий костюм из твида, на голове красовалась маленькая фетровая шляпка. Лицо юной леди расплывалось в улыбке.

— Добрый вечер, — холодно ответил Кэллаген. — С кем имею честь говорить?

— Я — Патриция Аллардайс, — картинно представилась девушка. — А хотите скажу, кто вы? Вы — частный детектив. И это просто замечательно, что я познакомилась с вами.

— Я рад, что хоть кому-то знакомство со мной может показаться замечательным, мисс Аллардайс, — иронично заметил Кэллаген.

— Пожалуйста, зовите меня Патрицией, — попросила она, — и знайте, что я могу быть очень полезной для вас. Вы очень быстро убедитесь, что у меня есть все необходимые качества, чтобы стать первоклассной шпионкой.

Кэллаген насмешливо сказал:

— Прекрасно. Но почему вы думаете, что мне сейчас нужны услуги первоклассной шпионки?

Патриция очаровательно склонила головку и промурлыкала:

— О, я совершенно уверена в этом!

— О'кей, — согласился Кэллаген. — И чем же «первоклассная шпионка» может помочь мне?

— Пока не знаю, но чувствую, что пригожусь, — ответила Патриция. — Неужели вы думаете, что разберетесь во всем без помощи того, кто живет в этом доме?

«Забавная девушка, — подумал Кэллаген, — но совсем не глупа».

— Я вам помогу разобраться во всем, — продолжала Патриция. — Начнем со скандала за обедом. Совершенно очевидно, что у Жерваза были основания подозревать в чем-то Виолу и Корину. Он угрожал проследить за ними, но никому не сказал о намерении поручить сделать это именно вам.

— Как же об этом узнали все? — спросил Кэллаген.

— Вот именно, как? — как эхо повторила Патриция. — А дело в том, что полковник всегда звонил по спаренному аппарату, который находится наверху, в его комнате, а параллельный телефон стоит на столике в холле, поэтому кто угодно мог поднять трубку и подслушать разговор.

— Ясно, — сказал Кэллаген. — Но давайте вернемся к ссоре: она, конечно, была грандиозной?

— Да нет, самая рядовая. По правде говоря, Жерваз всегда был чем-то или кем-то недоволен. Но обычно это касалось меня или Корины, ее он действительно не любил, прямо терпеть не мог, но к Виоле он чувствовал симпатию, по крайней мере до этого злосчастного обеда. Виола такая замечательная девушка…

— Итак, он недолюбливал Корину, — вернул разговор в нужное русло Кэллаген. — По-видимому, для этого были основания?

— Между нами, — сморщила носик Патриция, — Корина — зловредная тварь и эгоистка до мозга костей, проще говоря, — настоящая стерва. Иногда я просто боюсь ее, но это между нами. В Корине есть что-то от итальянских мафиози, и я не удивлюсь, если это она убила Жерваза.

— А зачем ей это понадобилось? — поинтересовался Кэллаген.

Патриция пожала плечами.

— Спросите о чем-нибудь попроще, — вздохнула она. — Я не понимаю, кому он мог так уж сильно насолить, что его прикокнули. Конечно, мне не следовало бы плохо говорить о покойнике, но в сущности это был просто выживший из ума старик, который не мог принести особого вреда. По крайней мере, именно так мне всегда казалось.

Кэллаген кивнул.

— А теперь вспомним: во время ссоры был разговор о каком-то клубе, куда ходили Корина и Виола?

— Да, он говорил об этом, — подтвердила Патриция, — но это было потом, а началось все из-за меня. На самом деле, — сказала она с известной долей гордости, — большинство ссор в нашей семье начиналось из-за меня. Это вносило хоть какое-то разнообразие в нашу жизнь, ведь других развлечений в нашем доме явно маловато.

— Понятно, — улыбнулся Кэллаген. — Итак, как же все началось?

Патриция оживилась.

— Мне пришло в голову взять одно из вечерних платьев Корины — красное с глубоким вырезом. Корина увидела меня еще до обеда и просто взбесилась. Она вообще охраняет свой гардероб, как львица детенышей.

— Ну, если вы это преодолеваете, то я верю, что обладаете всеми качествами шпионки самого высокого класса, — рассмеялся Кэллаген. — А ей не приходило в голову просто напросто запереть свой гардероб?

Патриция снисходительно усмехнулась.

— Она пыталась, и много раз. По крайней мере, она запирала свою комнату. Откуда ей было знать, что у меня есть запасные ключи? — самодовольно добавила Патриция. — Думаю, у меня найдутся ключи ко всем замкам, которые может запереть Корина.

— А зачем они вам? — поинтересовался Кэллаген.

— Не знаю. Наверное, потому что я всегда не доверяла Корине, а тут, чувствую, что она задумала что-то против Виолы. Я очень люблю старшую сестру. По-моему, она — прелесть. Все любят ее, все — кроме Корины, эта никого не любит, я уверена. Так вот, я никак не могу понять, в чем дело, и последнее время стараюсь не спускать глаз с этой стервы. Вам это не кажется опасным?

— Я ничего не могу вам ответить: мне неизвестны их отношения, но, может быть, вы все слишком драматизируете, насмотревшись детективов?

Патриция покачала головой.

— Может и так, все говорят, что я слишком увлекаюсь кинофильмами.

— Послушайте, Патриция, — сказал Кэллаген, — хотите помочь мне?

Она энергично кивнула:

— С удовольствием. Что я должна сделать?

— Меня интересует вот что: вечером накануне своей смерти полковник получил письмо и собирался поговорить со мной об этом. Сейчас, когда полиция заполонила весь дом, мне не слишком удобно заниматься поисками письма, а вы вполне можете это сделать.

— Ну, конечно, — согласилась Патриция. — Я проберусь в комнату отчима. Может быть, оно находится у него в столе.

«Иногда риск вполне обоснован, — подумал Кэллаген. — И это, кажется, именно такой случай». Вслух он сказал:

— Патриция, я полностью полагаюсь на вас и знаю, что вы не подведете меня и не проболтаетесь.

— Будьте спокойны, — заверила она. — Кстати, как вас зовут? Просто удивительно, но у меня такое ощущение, что я знаю вас уже сто лет.

— Меня зовут Слим.

— Отличное имя Слим.

— Я полагаю, — Кэллагена развеселили ее слова, но погасив улыбку, он продолжал: — Я полагаю, что Корина подслушала разговор вашего отчима: на следующий день Виола посетила мою контору, значит, кто-то рассказал ей о намерениях полковника, если только не она сама подслушивала…

— Исключено, — заявила Патриция. — Я знаю, что она поднялась в свою комнату. Теперь я уверена: это была Корина.

— Возможно, — согласился Кэллаген. — Если это была Корина, то, узнав о письме, она заинтересовалась его содержанием, решив, что оно касается не только Виолы, но и ее самой. Если полковник собирался поручить мне проследить за обеими, ей было просто необходимо заполучить письмо.

Патриция секунду подумала.

— Скорее всего, так оно и есть.

— В таком случае, — сказал Кэллаген, — узнав о смерти полковника, она первым делом должна была попытаться завладеть письмом. Может быть, оно уже у нее.

— Вы хотите сказать, — догадалась Патриция, — что в первую очередь я должна обыскать комнату Корины?

Кэллаген кивнул.

— Это проще простого, Слим. Если письмо у нее в комнате, считайте, что оно в наших руках.

— Но вы должны быть осторожны, — предупредил Кэллаген. — Если она застанет вас у себя, то это может плохо кончиться.

— Можете не беспокоиться, — успокоила его Патриция, — Корина ничего не узнает.

— Хорошо, — сказал Кэллаген. — Вы сообразите, как нужно действовать. В случае удачи звоните мне в «Два монаха», но назовитесь другим именем.

— Ну, конечно же, — улыбнулась Патриция. — Я буду мадам Икс.

— Пожалуй, это тоже не подойдет, — усмехнулся Кэллаген, — назовите себя мисс Браун.

Патриция послушно кивнула.

— Вот что еще, — добавил он, — я хотел бы переговорить с Виолой, но не у вас в доме.

— Что же, я могу передать ей это. Думаю, она сможет незаметно выйти из дома после обеда и встретиться с вами, скажем, без четверти десять.

— Это было бы прекрасно, — сказал Кэллаген. — Для Виолы наш разговор очень важен.

Патриция сделалась серьезной.

— Значит, ее дела плохи? — спросила она. Кэллаген кивнул.

— Хорошо, Слим, я сделаю все, что смогу, а сейчас мне лучше вернуться домой, пока они не начали меня разыскивать.

Она протянула ему маленькую руку.

— Потрясающе, — прошептала она. — Подумать только, я работаю с настоящим детективом! Это даже интереснее, чем в кино.

— Очень рад, что вы так считаете, — улыбнулся Кэллаген.

— Если письмо у Корины, я найду его, — клятвенно повторила Патриция, — хотя, наверное, не очень здорово обыскивать комнату сестры.

Патриция вздохнула, но тут же опять улыбнулась.

— Я сделаю это в память о полковнике, ведь он был так несчастен.

Она тряхнула головой.

— Ну, пока, Слим. Скоро встретимся.

Кэллаген с теплой улыбкой смотрел, как она удаляется по тропинке.