Непростые условия

Глава 7 Прогулка с Кориной

Было немногим более десяти часов вечера, когда Кэллаген, припарковав машину у обочины, двинулся по тропинке, ведущей мимо домиков старой таможенной службы в сторону моря. Вечер был чудесен, и Крумбиз, так назывался этот заброшенный район с одинокими коттеджами, выглядел мирно и привлекательно. Ярдах в тридцати от Кэллагена высился Офицерский дом — некогда солидное строение с четырьмя каминными трубами. Его останки вызвали у детектива неприятные воспоминания.

Именно здесь Патрик Мэхон, известный в округе и достаточно Богатый ирландец, убил женщину, разрезал ее на куски и сжег. Несколько недель спустя ребенок, игравший рядом с Офицерским домом, нашел обгоревшую человеческую руку. Колеса закона пришли в движение, и Патрик Мэхон окончил свои дни на виселице.

Кэллаген миновал это страшное место и начал спускаться к пляжу. Почти сразу он увидел Корину, сидевшую на носу одного из яликов, вытащенных на берег. Позади нее он мог различить очертания моторной лодки, привязанной к пирсу длинной веревкой.

Заметив его, Корина встала и пошла навстречу. Ее туалет, состоявший из широких брюк, шерстяного жакета и шелкового кашне, был тщательно продуман и вполне соответствовал прохладному летнему вечеру. В лунном свете она выглядела эффектно и загадочно.

Протянув сыщику руку, она сказала:

— Слим, вы образец пунктуальности. Честно говоря, я думала, что вы намного опоздаете.

Кэллаген улыбнулся.

— Это не входит в число моих скверных привычек. Кроме того, не забывайте, что вы — мой клиент и оплачиваете мою точность.

— Не надо говорить так официально, — попросила Корина и, взглянув в сторону моря, продолжала:

— Чудесная ночь. Не хотите ли прокатиться на лодке?

— С удовольствием, — ответил Кэллаген.

Она села в ялик, Кэллаген оттолкнул его от берега и, перепрыгнув через узкую полоску воды, присоединился к ней. Корина взяла в руки весло и несколькими уверенными движениями направила ялик в сторону пирса. Они приблизились к моторной лодке, которую скорее можно было назвать катером. Пока Кэллаген привязывал ялик, Корина запустила мотор, и он перебрался к ней. Катер был изящен снаружи, но снабжен мощным двигателем, как вскоре убедился он.

— Катер принадлежит вам? — поинтересовался Кэллаген.

Она покачала головой.

— Нет, его владелец — Люсьен Донелли, мой поклонник. Это я убедила его приобрести катер, потому что люблю море, чего не скажешь о Люсьене. Иногда мне удается убедить его составить мне компанию, но, как правило, я езжу одна.

— Вы любите одиночество? — спросил Кэллаген.

— Скорее всего да, — ответила Корина.

Они миновали черту прибоя и находились теперь примерно в четверти мили от берега. Корина умело и ловко управляла катером.

— А из вас получился бы неплохой моряк, — заметил Кэллаген. — Но для моря этот катер, пожалуй, узковат. У него плохая устойчивость. Скорее всего, это судно сделано для речных прогулок.

— У него зато отличная скорость, и им легко управлять. Правда, нужен некоторый опыт, иначе недолго и перевернуться. Хотите попробовать?

Она резко вывернула руль, поставив судно бортом к волне. «Майская бабочка» вздрогнула и дала резкий крен. Корина рассмеялась и выровняла судно.

— Заметьте, — сказала она, — у «Майской бабочки» женский нрав, поэтому с ней надо обращаться осторожно, а то не миновать неприятностей.

Кэллаген достал портсигар.

— Хотите закурить? — спросил он.

— Нет, спасибо. Скажите, Слим, зам удалось что-нибудь выяснить насчет письма?

Голос Корины не выражал повышенной заинтересованности.

— Да, я узнал, кто его автор. Ваша догадка оказалась правильной: письмо написал Донелли.

Немного помолчав, как будто осмысливая услышанное, Корина сквозь зубы произнесла лишь одно слово:

— Подонок!

— Для вас это неожиданность? — спросил Кэллаген.

Опять последовало молчание.

— Пожалуй, нет, — наконец сказала она, — по правде сказать, я не очень поражена. Знаете, Слим, дайте мне все-таки сигарету, она помогает думать.

Кэллаген придвинулся к Корине, достал сигарету и помог ей прикурить, защищая рукой легкий язычок пламени. Ветер крепчал, и катер подбрасывало на волнах. Море показывало свой непростой характер.

Корина курила, и прошло несколько минут прежде, чем она заговорила вновь.

— Полагаю, Слим, вы неплохо разбираетесь в людях, — сказала она.

Кэллаген пожал плечами.

— Не думаю, что кто-нибудь может чувствовать себя уверенно, когда разговор идет о человеческой психологии. Каждого мужчину и каждую женщину надо рассматривать индивидуально. А почему вы подняли этот вопрос?

— Хотела бы знать, что вы думаете о Люсьене Донелли и о наших отношениях? Объясните, почему я не могу оставить человека, которого презираю?

— Кто-то уже давно сказал, что от любви до ненависти — один шаг, — заметил Кэллаген.

— Да, пожалуй, — согласилась она. — Мужчина и женщина — антиподы, но не могут жить друг без друга, очевидно, в этом и заключается борьба и единство противоположностей. Вам это покажется невероятным, но, несмотря ни на что, я продолжаю до безумия любить Люсьена.

— Вы должны были испытывать очень сильные чувства, раз уж рискнули выйти за него замуж.

— Господи, так вы и об этом знаете? — Корина издала короткий хриплый смешок. — Слим, а вы действительно неплохой детектив. Как вам удалось это раскопать?

— Я был в реабилитационном центре Харстмонс, — сказал Кэллаген, — и разговаривал со старшей сестрой. Она рассказала мне об аварии, в которую вы попали вместе с Донелли, и о том, что полиция, собиравшаяся допросить вас как свидетельницу, отказалась от этого. Нетрудно догадаться, что причина могла быть только одна: вы к этому времени были замужем за Донелли, и воспользовались своим правом не давать показаний против мужа.

— Я начинаю испытывать благоговейный ужас перед вашей проницательностью, — сказала она. — Я говорю правду, Слим. До сих пор об этом не знал никто, кроме нас двоих, чиновника магистрата, где мы поженились, и полицейского, которому я была вынуждена сказать правду. Кому понадобилось выдавать меня? Между прочим, если я сейчас переверну лодку, и вы утонете, наш секрет утонет вместе с вами…

Корина насмешливо посмотрела на Кэллагена, но увидела на его лице улыбку, а не испуг. Сейчас девушка была похожа на красивую ведьму: косынка сползла ей на плечи, и она сидела с распущенными волосами и горящими глазами. Но ее узкая рука не дрожала на рулевом колесе.

— Скорее утонете вы, — любезно заметил Кэллаген. — К вашему сведению, я неплохой пловец. Но даже если бы мне пришлось отправиться на дно, будьте уверены, я захватил бы вас с собою.

— Пожалуй, я верю в это, — усмехнулась Корина. — Может быть, не стоит вас топить… Скажите лучше, Слим, как, по-вашему, зачем Люсьен написал это письмо? И как вы узнали, что именно он сделал это?

Кэллаген закурил новую сигарету.

— Я раздобыл у секретарши Донелли образец шрифта пишущей машинки, стоящей в его конторе, — сказал он, — впрочем, секретарша не знала моих намерений. Все особенности машинки, на которой было напечатано анонимное письмо, полностью соответствовали полученному нами образцу. Письмо написал Донелли, можете не сомневаться.

— Допустим. Но вы не ответили на другой вопрос: зачем он это сделал?

— Сначала я тоже не мог понять: вся затея казалась бессмысленной, но теперь кое-что начинает проясняться.

Детектив замолчал.

— Ну, говорите же! — потребовала Корина.

— Вот моя версия, — начал Кэллаген. — Учтите, пока она не подкреплена достаточным количеством фактов. Вы встретились с Донелли в реабилитационном центре и увлеклись им, — кто может упрекнуть вас в этом? Привлекательный человек с хорошими манерами, боевой летчик, пострадавший от войны, и молоденькая сестра милосердия, — сколько было таких встреч! Но к этому времени Донелли уже знал, что Виола вышла замуж за Шэрфема в 1939 году, так как был у него вторым пилотом. Последний полет они совершали вместе, но им не повезло: они попали в плен. В лагере для военнопленных в Италии Шэрфем получил письмо от Виолы. Она сообщала, что по условиям завещания замужество лишает ее прав на значительное состояние. Шэрфем поделился своим горем с Донелли. После того, как Донелли более или менее оправился от ранения, друзья решили бежать из лагеря. Сначала им повезло, но при переходе через линию фронта Шэрфем был убит. Остальное вам известно, не правда ли?

— Продолжайте, — мрачно сказала Корина.

— Хорошо, продолжу, чтобы избежать неясностей. Обладание подобной информацией сулило большие деньги, и Донелли решил не упускать свой шанс… Он не случайно оказался в Харстмонсе, а сам попросил направить его туда: его интересовало, что происходит в «Темной роще». Узнать это не составило труда. Ему стало известно, что Виола, несмотря на замужество, осталась хозяйкой усадьбы и владелицей состояния. Я думаю, что Донелли преднамеренно познакомился с вами, хотя, возможно, его чувства к вам были вполне искренними: вы — красивая женщина, к тому же с вашей помощью открывался доступ к постоянному источнику дохода. Донелли далеко не глуп, но неразборчив в средствах достижения цели. Впрочем, это относится и к вам.

Корина хрипло рассмеялась.

— Вы правы: мы были достойной парой.

— Итак, вы увлеклись Донелли, и когда он предложил вам выйти за него замуж, согласились. Полагаю, что несмотря на ваш богатый опыт общения с мужчинами, он оказался первым человеком, который действительно покорил вас. После свадьбы Донелли рассказал уже знакомую историю, и вы были вынуждены молчать. Какой смысл вам был разглашать тайну Виолы? Деньги перешли бы к Патриции, поскольку вы тоже состояли в браке, а она могла быть не столь щедрой. Бьюсь об заклад, Донелли очень веселило это обстоятельство.

Корина прошипела сквозь зубы какое-то ругательство.

— Да, черт возьми! — призналась она. — Он смеялся, да еще как! Если бы вы слышали, как он смеялся!

Кэллаген глубоко задумался.

— Дальнейшие события вам известны лучше, чем мне, — сказал он. — Донелли объяснил, что самое выгодное в создавшейся ситуации — шантажировать Виолу, и для вашей старшей сестры наступили черные дни. Виола с самого начала открыла тете всю правду о своем замужестве. В сущности, это мисс Ваймеринг посоветовала ей молчать — из тех соображений, что Виола фактически никогда не была женой Шэрфема, который к тому же давно мертв. Но, поступив так, Виола нарушила закон.

Вы же сообщили Виоле, что встретили человека по имени Донелли, который знает всю правду, и уговорили сестру уступить его требованиям. Она начала платить шантажисту за молчание.

— Все так и было, — безучастно подтвердила Корина. — Некрасивая история, правда?

— Да, красивого мало, — согласился Кэллаген. — И все же меня интересует, почему вы согласились на это?

— Честно говоря, не знаю, — ответила Корина и задумалась.

После паузы она продолжала:

— Вероятно, было несколько причин. Во-первых, моя безумная любовь к Донелли. И вся беда в том, что с тех пор ничего не изменилось: я по-прежнему без ума от него, несмотря на приступы ненависти. Во-вторых, Виола сама виновата. В ней всегда было нечто такое, что приводило меня в бешенство. Да, я знаю, что вы скажете, — с горечью продолжала она. — Виола лучше меня. Она приличная, честная достойная женщина. Все время, пока продолжалась эта история, я чувствовала себя законченной дрянью. Она давала мне все, что я просила, — деньги, машины, меха… А я все более ожесточалась. По-видимому, хороший кнут мне милее, чем сладкий пряник, — Корина хрипло рассмеялась.

— Единственным человеком, по достоинству оценившим это, оказался мой муж. Это первоклассный специалист по втаптыванию людей в грязь.

— До сих пор все ясно, — сказал Кэллаген. — Но чего Донелли добивается сейчас? Зачем он послал второе письмо, копирующее первое?

— Он и в самом деле послал копию? — недоверчиво спросила Корина. — Ну и хитер! Замечательный артист, с крепкими нервами. В детстве такие обычно отрывают крылья бабочкам и интересуются внутренностями лягушки. Интересно, часто ли встречаются подобные типы? Настоящий мерзавец, пробы ставить негде… Кому же он послал второе письмо — тете Онории или Джону Гэлшинзу, третьему опекуну?

— Не угадали: он послал его старшему инспектору Скотланд-Ярда Гринголлу, возглавляющему расследование. Инспектор сам рассказал мне об этом.

— Все достаточно просто, Слим, — сказала Корина. — Не так давно я говорила с Донелли и предупредила, что Виола сыта по горло его все возрастающими притязаниями, он, ко всему прочему, страшный мот, а «Марден-клаб» не приносит практически никакого дохода. Ему просто нравится считаться владельцем клуба, так как это дает ощущение власти. Там он может встречаться с женщинами, которые ему по вкусу, — она невесело рассмеялась. — Я не тешу себя надеждой, что я у него единственная, и могу понять его: будь я мужчиной, я вела бы себя точно так же.

Кэллаген закурил новую сигарету.

— Корина, вы так и не объяснили, зачем Донелли послал второе письмо. Все ходите вокруг да около и углубляетесь в море. Моя жизнь снова в опасности?

— Ну что вы, дорогой Слим, — рассмеялась она, — я же предупреждена… Ладно, держитесь. Мы возвращаемся.

Она развернула лодку по широкой дуге, и холодные брызги полетели в их лица. Катер понесся к берегу.

— Полагаю, Донелли трезво оценил ситуацию: Виола не хочет больше платить. Он неплохой психолог, поэтому всегда понимал, что может настать такой момент, когда Виоле все надоест и она пошлет его ко всем чертям. На этот случай имелся запасной вариант. Донелли знает, что я не смогу довольствоваться малыми деньгами, поэтому я у него в руках. Если Виола будет лишена наследства, поместье автоматически перейдет ко мне, конечно, при условии, что никто не догадается о моем замужестве. А кто может догадаться? Никто, кроме членов семьи и адвоката матери, не знает условий завещания. Донелли не сомневается, что я буду молчать и не откажусь от денег, а тогда и он сам получит их, ведь он любимый муж…

Наступило молчание. Кэллаген уже мог различить полоску пляжа, за которой поднимались неясные контуры зданий. Корина выключила мотор, и «Майская бабочка» плавно подошла к берегу.

— Бросайте якорь, Слим, мы остановимся здесь. Пожалуйста, сядьте рядом, я собираюсь кое о чем попросить вас.

— Слушаюсь, капитан, — ответил шутливо Кэллаген.

Он бросил якорь за борт и сел рядом с Кориной. Она доверительно положила руку ему на плечо.

— Слим, я хочу, чтобы вы сделали для меня одно дело, и на этот раз говорю вполне искренне. Я не знаю, согласитесь ли вы, но выполнить мою просьбу под силу только вам.

— Начало загадочное, но обещаю сделать все, что смогу, — сказал Кэллаген, — на этот раз я верю в вашу искренность.

— Я хочу, чтобы вы поговорили с Донелли как мужчина с мужчиной, Я хочу, чтобы вы отправились в клуб, нашли его в этой дыре и как следует отделали. Если вы сделаете это, я не останусь в долгу.

— Как же вы собираетесь отблагодарить меня? — иронично поинтересовался Кэллаген.

— Не будем говорить об этом раньше времени, но обещаю, что вы останетесь довольны, — сказала Корина, — если, конечно, справитесь с Донелли. Вы должны это сделать, Слим, ведь вы ничего не потеряете, — она искоса взглянула на него и добавила: — Тем более Виолу.

Наступила тишина, нарушаемая только шумом прибоя.

— Вас же интересует Виола, не так ли? Она как раз в вашем вкусе, вот и расплатитесь за нее.

— Дело в том, — сказал Кэллаген, — что агентство Кэллагена никогда не поступает подобным образом.

— Расскажите этой своей бабушке, — отпарировала Корина. — Но если уж вы так щепетильны, то сделайте это для меня. В конце концов, я — ваш клиент и заплатила вам 75 фунтов. Ну как, договорились?

Кэллаген улыбнулась.

— Я и забыл об этих деньгах, — признался он. Ситуация была достаточно комичной. Кэллаген не сомневался, что Корина заплатила ему из денег, переданных Виолой для Донелли. В любом случае это были деньги Виолы.

— Я не испытываю симпатии к Донелли, — заявил он. — Этот тип доставил мне массу неприятностей, и в том, что полиция наступает мне на пятки, есть и его заслуга. Благодаря ему, шансов выйти сухим из воды, у меня, говоря откровенно, не слишком много, поэтому я, пожалуй, соглашусь и завтра вечером нанесу визит нашему другу. Посмотрим, как ему это понравится!

Она протянула руку.

— Спасибо, Слим, большое спасибо. Обещаю, вы не пожалеете о своем решении.

— Там увидим, — буркнул детектив.

Он выбрался из лодки и начал подниматься по склону.

Лучи утреннего солнца пробились через неплотно занавешенные окна, высветили рисунок ковра и упали на лицо Николлза, сидящего в углу комнаты с бокалом виски в руке.

— Дело дрянь, — признал он. — Судя по всему, на этот раз мы влипли основательно, и я ничуть не удивлен этим, потому что всегда подозревал, что в один прекрасный день найдется красотка, которая снимет скальп с нашей фирмы. Странно, что этого не случилось раньше. Теперь, похоже, пора бить отбой. Что будем делать?

Кэллаген, удобно расположившийся в кресле у камина, лениво пожал плечами.

— Да, дела плохи, — согласился он. — Фирма закончит свое существование, если только не произойдет ничего совсем уж непредсказуемого, а на это рассчитывать не приходится. Вчера мне удалось придержать Гринголла: Патриция сказала ему, что мисс Ваймеринг якобы уехала навестить больную подругу или что-то в этом роде. Но это всего лишь отсрочка. Инспектор увидится с ней сегодня или завтра. Он торопится, поэтому, скорее всего, — сегодня.

— Да, он возьмет ее в оборот, — задумчиво сказал Николлз, прихлебывая виски.

— Круг сужается, — констатировал Кэллаген. — Мисс Ваймеринг, естественно, будет утверждать, что у нее и в мыслях не было трогать платок и оружие, и Гринголл с радостью примется за меня…

Николлз кивнул.

— И вышибет из вас мозги в соответствии с законом. Ответственность за манипулирование уликами — страшное дело. Все честно и благородно, никакой личной антипатии к частным детективам.

Кэллаген отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, — эта хитрая лиса поступит иначе. Он понимает, что если обвинит меня, то я буду молчать, как рыба, пока меня не заставят давать показания под присягой, а ему нужно другое…

— Что же, черт побери, он сделает? — спросил Николлз.

— Гринголл попробует вступить со мной в переговоры, — ответил Кэллаген. — Он ведь точно знает, что это я передвинул оружие, стер отпечатки пальцев с рукоятки и убрал платок, но ничего не сделает нам при условии, что я объясню, почему мне пришлось так поступить. Но если я скажу ему правду, это будет равносильно признанию того, что наша клиентка Виола Аллардайс виновна в смерти своего отчима… Этого-то он и добивается. Тогда у него будет достаточно оснований рекомендовать коронеру передать дело на рассмотрение Большого жюри.

— Не слишком веселая участь ждет нашу клиентку, — согласился Николлз. — Будет скверно, если вам придется открываться Гринголлу, но вряд ли…

Он поморщился и замолчал.

— Что — «вряд ли»? — спросил Кэллаген.

— Сами знаете. Вы ничего не скажете инспектору, потому что питаете слабость к красивым женщинам. Значит, вы будете молчать и предпочтете получить оплеуху, но не допустите, чтобы мисс Аллардайс оказалась в пиковом положении. Так уже не раз бывало.

— Разве это не справедливо? — отозвался Кэллаген. — Виола Аллардайс — наша клиентка, а мы никогда не оставляем клиентов в беде.

— Господи, — взмолился Николлз, — не изменяет ли мне слух? Когда я припоминаю некоторые номера, которые вы выкидывали с некоторыми нашими клиентами, мне становится не по себе.

Он вздохнул.

— Впрочем, может быть, игра стоит свеч… если она хорошо заплатит.

Кэллаген улыбнулся.

— Она не заплатит нам ничего, — объявил он. — Единственный гонорар за это дело пока что поступил от Корины.

Николлз пожал плечами, наполнил бокалы и передал один Кэллагену.

— Мы работаем бесплатно на весь мир! — шутовски выкрикнул он. — Мы альтруисты! Зачем нам деньги, если нам обоим предстоит скоротать остаток дней в тюрьме?

— Бывает и хуже, — философски заметил Кэллаген, отхлебнув виски. — Лучше подумай, где сейчас может находиться твоя приятельница — та самая, что работает секретаршей у Донелли?

— Это проще простого — у меня есть ее адрес. Думаю, сейчас она сидит дома.

— Отлично, — сказал Кэллаген. — Садись в свою колымагу и поезжай к ней. Пригласи ее на ленч и постарайся выяснить, чем сегодня занимается Донелли. Особенно меня интересует вечернее время. Узнай, когда он обычно появляется в клубе, и вообще выясни все, что возможно.

Николлз встал, поставил на стол пустой бокал и поискал в кармане сигареты.

— Ладно уж, — проворчал он, — до встречи под виселицей. Если узнаю что-нибудь интересное, — сообщу немедленно. Если нет, — буду не раньше завтрашнего утра.

Дверь за помощником захлопнулась, и Кэллаген закурил новую сигарету. Его мысли возвратились к Корине. Удивительная женщина, думал он, чувственная, очаровательная, но, вместе с тем, глубоко порочная, да еще с ярко выраженными садистскими наклонностями. Вместе с Донелли она составляет страшную пару, по сравнению с которой семейство гремучих змей — приятная компания. Донелли, в конце концов, — обычный негодяй, хотя и с незаурядными способностями. Корина по всем статьям превосходила его. Она могла лгать с таким невинным видом, словно само небо вещало ее устами. Кэллаген хорошо помнил, что она говорила ему при первой встрече в баре «Корона». Казалось, он все еще слышал ее низкий, завораживающий голос, нанизывающий одну ложь на другую, как бусины на нитку: ах, она никогда не подозревала, что Виола была замужем… ах, что бы ни случилось, она должна сделать все, чтобы спасти Виолу… ах, он должен обязательно найти автора письма и помешать этому мерзавцу шантажировать Виолу… Господи, чего она только не говорила!

Кэллаген усмехнулся: а чего стоили ее сегодняшние признания! У нее хватило духу выслушать его и раскрыть все свои карты. Она призналась во всем: в том, что вышла замуж за Донелли, в том, что ненавидела Люсьена, но не могла порвать с ним, наконец, она косвенно признала, что ненавидит Виолу. Кэллаген готов был предположить, что она питает ненависть и к себе самой…

Этому брачному союзу могли бы позавидовать самые отпетые мошенники! С такой спутницей, как Корина, Донелли мог рассчитывать на многое. Он увидел в ней родственную душу и, вступив с ней в брак, без всякого труда уговорил шантажировать собственную сестру. Но похоже, что Корина и ему преподнесет сюрприз.

Теперь Кэллаген начинал понимать, почему Онория Ваймеринг уговорила Виолу сохранить свой брак в тайне. Тетка, похоже, неплохо знала свою среднюю племянницу и отдавала себе отчет в том, что произойдет, если Корина станет владелицей поместья и состояния матери. Нетрудно было представить, что бы из этого вышло. Правда, прозорливость мисс Ваймеринг не смогла уберечь Виолу от беды.

Кэллаген попытался восстановить в памяти детали своей прогулки с Кориной. Он отчетливо вспомнил ее красивые узкие руки, уверенно удерживающие рулевое колесо, ее большие задумчивые глаза, невинное выражение, которое она как маску надевала на лицо. Он вспомнил, как изменился ее голос, когда она заговорила о своем муже: он стал злобным и выражал ненависть и бессилие. Да, страшная женщина…

И она еще требовала, чтобы Кэллаген задал хорошую трепку ее муженьку… Впрочем, это желание не казалось ему странным: после бесконечных издевательств Донелли ее, безусловно, манит идея физической расправы над ним. Садистские наклонности, ранее направленные на Виолу, она сейчас готова обратить против собственного мужа, чтобы потом выразить ему свое сочувствие, если, конечно, удастся скрыть радость…

Дьявол, а не женщина!

И все-таки Кэллаген не мог временами не восхищаться ею. Прошлой ночью он не раз поражался ее незаурядностью. Много ли на свете найдется женщин, которые, как Корина, ничего не будут отрицать и не попытаются оправдаться, когда неприятная правда брошена им в лицо? Вместо этого она рискнула обратиться к нему с просьбой. Если Кэллагену удастся проучить Донелли, то, по ее мнению, он совершит добрый поступок. Добрый поступок, подумать только!

Что, черт побери, по ее мнению, добро, а что зло?

Кэллаген пожал плечами, снял ноги с каминной решетки и подошел к окну.

— Что размышлять на эту тему, — сказал он вслух, — надо признать, что Корина — загадка природы, и перестать думать об этом.

В это время позвонила Эффи Томпсон.

— Доброе утро, мистер Кэллаген, — усталым голосом сказала она. — Надеюсь, вы хорошо провели ночь?

— Замечательно, Эффи, благодарю вас, — ответил Кэллаген. — А вам как спалось?

— Не очень хорошо, учитывая то обстоятельство, что мне пришлось спать на кресле в вашем кабинете в ожидании звонка Джона Фрика.

— Вы просто молодчина, — похвалил ее Кэллаген. — Кстати, когда я вернусь, не постесняйтесь напомнить мне о прибавке к жалованью, вы ее заслужили. Считайте это официальным заявлением, если, конечно, я не попаду за решетку.

— Мне уже доводилось слышать о прибавке к жалованью, — сухо заметила Эффи. — Слава Богу, у меня хватило здравого смысла не воспринимать ваши слова всерьез. А почему вы собираетесь попасть за решетку, мистер Кэллаген?

— В наши дни надо быть готовым ко всему, — философски заметил Кэллаген.

— Неужели дела настолько плохи? — обеспокоено спросила Эффи, оставив свой холодный тон.

— Все может быть, — сказал Кэллаген. — Но вы еще ничего не сказали о новостях из Кейптауна.

— Джон Фрик позвонил сегодня утром, — доложила Эффи. — Я пыталась связаться с вами сразу после его звонка, но линия была занята.

Руперт Шэрфем, работавший одно время инструктором танцев в «Роузхилл Данс Холл» — действительно тот человек, которого мы ищем. Фрик сообщил мне результаты его медицинского освидетельствования. Сравнив их с данными, приведенными в досье, вы убедитесь, что они идентичны. Я имею в виду родимое пятно у левой подмышки и несколько других примет.

— С этим все ясно. Продолжайте, Эффи.

— Шэрфем разыскивается кейптаунской полицией по двум обвинениям. В начале 1938 года он женился на Эрнестине Росслайер, брак зафиксирован в бюро записи гражданских актов Кейптауна. Его жена жива и работает на ферме Эрманос в провинции Кейптаун. Там против Шэрфема возбуждено дело об уклонении от уплаты алиментов. В чем его обвиняет родезийская полиция, пока не известно. Это все, что Фрик имеет на сегодня, но он продолжает поиски новой информации.

— Передайте ему, чтобы успокоился, — сказал Кэллаген, — мне вполне хватит и этого. Отправьте ему телеграмму с просьбой переслать заверенную копию записи о бракосочетании. Она мне нужна срочно, поэтому пусть пошлет авиапочтой.

— Будет сделано, — сказал Эффи. — Вы еще не знаете, когда вернетесь? Здесь скопилась масса корреспонденции, кроме того, мисс Ваймеринг по меньшей мере дважды пыталась разыскать вас.

— Ничего не могу поделать, — вздохнул Кэллаген. — Мне придется задержаться здесь еще минимум на день. Постарайтесь как-нибудь продержаться до моего возвращения.

— Выбора у меня все равно нет, — заметила Эффи. — Что же, удачи вам, мистер Кэллаген, и пожалуйста, постарайтесь не попасть за решетку.

— Спасибо, — сказал Кэллаген. — Буду стараться изо всех сил.

Кэллаген повесил трубку. Несколько минут он сидел как истукан, все еще не веря в свою удачу.

— Ну и дела, черт побери! — наконец произнес он.

Кэллаген подошел к шкафчику, вынул бутылку виски, отвинтил пробку и сделал королевский глоток. Повод для этого был достаточный.

В дверь постучали.

Это Гринголл, подумал Кэллаген, а с ним и неприятности.

К счастью, он ошибся. Это пришла Патриция, очаровательная в своем красном твидовом костюма, в начищенных до блеска коричневых деревенских туфельках и коричневой фетровой шляпе, кокетливо надвинутой на глаза.

— Добро пожаловать, — весело сказал Кэллаген. — Что новенького?

— Я достала списки банкнот, Слим, — сообщила Патриция и вытащила листки из кармана жакета. — Держите. Никаких затруднений. В банке все прошло как по маслу.

Кэллаген положил листки в карман.

— Спасибо, Патриция, — сказал он. — Вы мне очень помогли. Хотите сигарету?

— Не откажусь, — ответила Патриция. — А как дела у вас, Слим?

— Не так хорошо, как хотелось бы, потому что я ожидаю новых осложнений с Гринголлом.

Кэллаген достал пачку сигарет и протянул ей.

— Где тетя Онория? — спросил он.

— Она вернется примерно через полчаса, ходит где-то по магазинам. Мистер Гринголл ждет ее: он уже два раза звонил нам сегодня утром. Боюсь, уже ничего нельзя сделать. Это очень плохо, Слим?

— Ничего, бывает и хуже, — успокоил ее Кэллаген улыбнувшись. — Это немного усложнит дело, вот и все. А где Виола?

— Дома. Хотите поговорить с ней?

— Да, и как можно скорее, — сказал Кэллаген. — Когда вернетесь, передайте ей, что нам надо встретиться. Скажем, около трех часов, только пусть не очень опаздывает. Я буду ждать ее у зеленой калитки.

— Будьте спокойны, — заверила Патриция и встала. — Мне пора. Не рискуйте понапрасну, Слим, вы же знаете, я буду беспокоиться о вас.

— Я буду предельно осторожен. Патриция улыбнулась.

— Вы настоящий мужчина, Слим, в вас есть изюминка, я уверена в этом.

— Я тоже, — улыбнулся Кэллаген, — только не знаю, где она зарыта. До встречи, Патриция.

После ухода Патриции Кэллаген достал из кармана список, переданный ею. Вытащив из бумажника несколько банкнот, полученных от Корины, он сравнил номера: они совпадали, как он и думал.

Кэллаген улыбнулся: Корина обманывала не только сестру, но и Донелли. Детектив не сомневался, что банкноты, лежащие перед ним на столе, были из последнего платежа Виолы. Корина оставила их себе, в этом, по-видимому, и заключалось объяснение «возросших» требований Донелли.

Кэллаген положил банкноты и список в карман, спустился в гараж, сел за руль машины и не спеша, поехал по пустынной дороге в сторону Хэнтовера. Он пытался проанализировать события последних дней и с удовлетворением отмстил, что из разрозненных кусочков мозаики стала вырисовываться общая картина.

Без пяти минут три Кэллаген припарковал свой автомобиль у опушки небольшого леса, окаймляющего склон холма между «Темной рощей» и шоссе, ведущего на Истбурн. Он пошел по тропинке вверх по склону холма мимо знакомой стены, окружающей усадьбу.

Виола Аллардайс ждала его у калитки. Солнечные лучи, оживлявшие унылый пейзаж, окрасили светлые волосы в золотистый цвет, который подчеркивал тон легкого верблюжьего пальто, накинутого на плечи.

«Что за женщина, — восхитился Кэллаген. — Ради нее не жалко никаких усилий».

Когда он подошел поближе, лицо Виолы озарилось улыбкой.

— Добрый день, — сказала она. — Вы неизменно действуете на меня как оазис в безводной пустыне на путешественника.

— Меня впервые называют оазисом, — рассмеялся Кэллаген. — Но я с благодарностью принимаю этот комплемент, что бы он не означал. У меня есть для вас несколько важных сообщений — надеюсь, приятных. Я хочу, чтобы вы знали истинное положение вещей на тот случай, если мне придется неожиданно уехать.

Виола подняла брови. Кэллаген готов был поклясться, что никогда в своей жизни он не встречал таких восхитительных глаз. Их сияние ослепляло его.

— Но вы не навсегда покидаете нас? Мне горько бы было слышать это.

— В самом деле? — спросил Кэллаген, подумав, что единственной причиной, которая могла бы заставить его уехать, была опасность в лице инспектора Гринголла, но он не стал распространяться об этом. — Расскажите мне, почему мой отъезд пугает вас? — Виола повернула голову, бросила отсутствующий взгляд поверх калитки на пустынные поля и тихо произнесла:

— Знаете, я не могу этого объяснить. Я слишком долго чувствовала себя одинокой и несчастной. Вы принесли мне надежду, и единственные светлые мысли у меня сегодня связаны с вами.

Кэллаген улыбнулся.

— Мои акции растут, — пошутил он. — Я уже не просто оазис в пустыне, но и источник светлых мыслей. Могу я надеяться, что ваша неприязнь ко мне с недавних пор поубавилась?

Все еще продолжая смотреть в сторону, Виола сказала:

— Зачем сегодня вспоминать об этом?

— О'кей, — согласился Кэллаген. — А теперь приготовьтесь к потрясению: вы никогда не были миссис Руперт Шэрфем. Более того, вы никогда юридически не были замужем и, таким образом, никогда юридически не нарушали завещания вашей матери. Вы законная владелица «Темной рощи» и всего состояния. Что вы на это скажете?

Виола недоуменно посмотрела на него.

— Что вы хотите этим сказать? Может быть, вы просто смеетесь надо мной?

— То, что вы слышали, — правда. Все не так скверно, как кажется. Вам повезло, что война началась сразу же после вашей так называемой свадьбы. Если бы Шэрфем не вступил в Королевские ВВС, вам пришлось бы жить вместе. Боюсь, это не доставило бы вам радости.

— Послушайте, — сказал Виола, — объясните толком, что значат ваши слова? Вы понимаете, какое это имеет для меня значение?!

— В 1938 году, — объяснил Кэллаген, — Руперт Шэрфем работал танцовщиком в заведении под названием «Роузхилл Данс Холл» в Кейптауне. Тогда же он женился на женщине по имени Эрнестина Росслайер.

У нее есть ребенок от этого брака, и она до сих пор разыскивает Шэрфема. Ныне она работает на ферме в местечке Эрманос, провинция Кейптаун. Следовательно, женившись на вас в 1939 году, Шэрфем уже нарушил закон. У человека не может быть двух жен.

— О, Господи! — воскликнула Виола и прислонилась к стене.

Кэллагену показалось, что она упадет в обморок, но Виола справилась с собой.

— Это замечательно, — тихо сказала она. — Вы возвращаете мне жизнь!

— Да, спасительное известие, — согласился Кэллаген. — И весьма своевременное: одним махом снимает все вопросы.

— Теперь все будет в порядке? — спросила Виола. — Я так счастлива!.. Вы вполне уверены в своих словах?

— Полностью, — успокоил ее Кэллаген. — Я получил полное досье на Шэрфема, включая результаты служебного медицинского обследования и подробное описание его деятельности в Кейптауне. Инструктор танцев из «Роузхилл Данс Холл» и пилот Руперт Шэрфем — одно и то же лицо! Мой агент на днях пришлет копию свидетельства о браке. Когда оно окажется у нас в руках, мы потребуем расторжения вашего брачного контракта. Так или иначе, вы остаетесь мисс Аллардайс.

— Я начинаю думать, что вы добрый волшебник. — Кэллаген вздохнул.

— Боюсь, найдутся люди, которые не разделят вашу точку зрения.

Виола пристально посмотрела на него.

— Меня не интересует чужое мнение. Я навсегда останусь при своем… навсегда.

— Ну что ж, весьма похвально с вашей стороны. Теперь перейдем к менее приятным новостям. Боюсь, они покажутся вам не столь радостными.

Ее лицо вновь стало серьезным.

— Новые осложнения? — спросила она.

— И да, и нет. Они не касаются непосредственно вас, — сказал Кэллаген. — Речь идет о Корине. Должен признать, хотя она и является моим клиентом, но мне ее общество не доставляет большого удовольствия.

— Я и не подозревала, что Корина — ваш клиент, — сказала Виола после непродолжительной паузы.

— Вы и не могли этого знать, — добродушно согласился Кэллаген. — Иногда люди обращаются ко мне за консультацией, и я обычно стараюсь не разочаровывать их. Корину интересовало авторство анонимного письма. У нее были соображения на этот счет, и она хотела их проверить. Она подозревала Донелли и заплатила 75 фунтов, чтобы я проверил ее предположение.

— Ну, и что же? — поинтересовалась Виола.

— Полагаю, вы имеете право узнать результат, тем более, что эти 75 фунтов были частью тех денег, которые вы недавно передали ей для Донелли. Многообещающая молодая особа, не правда ли? Готова обмануть родную сестру. Кстати, сколько вам пришлось заплатить?

— Четыреста фунтов, — сказала Виола.

— Вероятно, сотню она оставила себе, — предположил Кэллаген. — Так или иначе, эти деньги были частью последнего платежа. Я проверил номера банкнот, между прочим, с помощью Патриции. Она славная девушка, ваша сестра.

— Патриция — просто чудо, — согласилась Виола. — Значит, она помогала вам?

Кэллаген кивнул.

— Получается, пока вы работаете на нашу семью, семья, в свою очередь, работает на вас. — Виола рассмеялась. — Неплохое разделение труда. Скажите, есть ли среди нас кто-то, кто не был бы вашим клиентом?

— У меня достаточно широкие плечи, — весело сказал Кэллаген. — Чем больше клиентов, тем лучше. Но подождите, я еще не сказал самого сенсационного: Корина — замужняя женщина, уже долгое время она является женой Донелли.

Виола снова прислонилась к стене. На этот раз она была потрясена еще больше. Ее лицо побледнело.

— Вы хотите сказать… — начала она.

— Да, да. В общих чертах это выглядело так: Руперт Шэрфем, ваш мнимый супруг, и Люсьен Донелли служили в одном полку. Они вместе летели в самолете, который был сбит над Италией. В результате катастрофы серьезно пострадал один Донелли. Они попали в плен к итальянцам и были помещены в лагерь для военнопленных. В таких условиях мужчины быстро находят общий язык. Спустя некоторое время Шэрфем получил письмо, в котором вы сообщили о смерти матери и о завещании. Шэрфем посвятил Донелли в свои дела, умолчав лишь о своей первой женитьбе в Южной Африке. Через какое-то время Шэрфем и Донелли решили бежать из лагеря. При переходе через линию фронта Шэрфем был убит, а Донелли вернулся в Англию, обладая весьма ценной информацией. После госпиталя он попросил направить его в реабилитационный центр Харстмонсе, поближе к «Темной роще» Пока все ясно?

Виола молча кивнула.

— Здесь ему повезло, — продолжал Кэллаген, — он встретил Корину, и вы легко можете представить, что произошло дальше. Конечно, Донелли — негодяй, но, увы, он необычайно привлекателен для женщин. Короче говоря, Корина влюбилась в него, и они быстро нашли общий язык. Но Донелли не хотел рисковать, ему нужна была полная власть над вашей сестрой. Женившись на ней, он приобрел такую власть. Не знаю при каких обстоятельствах, но свадьба состоялась. Вскоре после этого, убедившись, что Корина не слишком любит вас, он доверил ей свою историю. Его расчет оказался верным: Корина с удовольствием согласилась помогать ему. В некотором роде это было семейное предприятие, но Донелли недооценил Корину: она не довольствовалась ролью посредницы и ни в чем не уступала ему. Корина начала обманывать и своего мужа: часть ваших денег она оставляла себе. В конце концов у Донелли появились подозрения. Он перестал доверять Корине и начал подумывать об усовершенствовании своего метода добывания денег.

— Следуя своему плану, — продолжал Кэллаген, — он написал анонимное письмо. Нетрудно было представить себе, какое впечатление должно было произвести это письмо на вашего отчима. Полковник Стенхарст должен был принять меры, в результате которых вы лишались наследства, и состояние автоматически переходило к Корине. Вспомните: никто, за исключением одного-двух полностью незаинтересованных людей, не подозревал, что Корина была замужем. Если бы замысел Донелли осуществился, Корина снова оказалась бы в его руках. В любой момент он мог сыграть с ней ту же шутку, которую уже опробовал на вас. Иными словами, он намеревался всю жизнь оставаться тайным владельцем «Темной рощи». Должен признать, это неплохой план. Тем не менее он не сработал.

— Звучит почти фантастически, — прошептала Виола.

— Правда часто звучит фантастически, — сказал Кэллаген, — но от этого она не перестает быть правдой. Теперь в этом деле многое стало понятным, но до его окончания еще далеко.

— Вы удивительный человек, — повторила Виола. — Какая досада, что я не сразу поняла вас.

Кэллаген улыбнулся.

— Излишняя доверчивость тоже до добра не доводит, и у меня нет претензий к вам. Я верю, что ненависть и любовь всегда живут рядом.

Он закурил и стал прощаться.

— Что вы собираетесь теперь делать? — спросила Виола. — Посвятите меня в ваши планы.

Кэллаген улыбнулся еще шире.

— Моя ближайшая задача — держаться подальше от инспектора Гринголла. В данный момент он не слишком расположен ко мне. А мне бы хотелось иметь руки развязанными, чтобы довести расследование до конца.

— Что же вы натворили, Слим? — обеспокоилась Виола.

— Ничего особенного, — сказал Кэллаген. — Просто у полицейских существует предубеждение против лиц, сознательно манипулирующих уликами, особенно в случаях со смертельным исходом. Да и к частным детективам они не испытывают симпатии… Кто их осудит за это? Во всяком случае, не я. Мои пути и пути Гринголла пересекались и ранее, и у нас уже возникали напряженные ситуации. Вся беда в том, что у Гринголла хорошая память.

— Понятно, — протянула Виола. — Значит, сейчас снова возникла напряженная ситуация?

— Дело не в том, как это назвать. Просто Гринголл недоволен ходом расследования и подозревает, что я где-то поставил ему подножку. Вообще-то он очень хороший и честный полицейский, именно на таких, как он, и держится полиция. Но, раз уж так случилось, самое лучшее для меня — какое-то время не попадаться ему на глаза. Я останусь поблизости, просто перейду на нелегальное положение.

— Новые неприятности, — вздохнула Виола. — Может быть, я смогу чем-нибудь помочь? Постарайтесь держать меня в курсе событий.

— Не волнуйтесь, — успокоил ее Кэллаген. — Я найду способ связаться с вами. А пока — до свидания.

Виола протянула ему руку.

— До свидания, мистер Кэллаген. Да поможет вам Бог!

Кэллаген рассмеялся.

— Если вы будете продолжать разговор в том же духе, я не удержусь от слез.

Пожав ей руку, он медленно пошел по тропинке.

Виоле очень хотелось, чтобы он обернулся, но, к ее огорчению, этого не произошло.

Когда Кэллаген вернулся в отель, Николлз сидел в баре. Он проворно встал с места, подошел к стойке, заказал двойное виски с содовой и принес шефу.

— Мне нравится провинция, — доверительно сообщил он. — Виски наливают сколько хочешь, воздух тоже пьянит… Что еще человеку надо? Знай себе пей да пой песни. Я дитя природы, простой деревенский парень… Здесь я это понял.

— Тебе не хватает только соломы в волосах, — с сарказмом заметил Кэллаген.

— Появится и солома, — заверил Николлз, — зачем торопиться? Кстати, я едва не отдал Богу душу, и все из-за сна, который приснился мне прошлой ночью. Паршивый сон. Будто бы вас упрятали за решетку… Хотя не исключено, что виновато виски.

— И я надеюсь, что это виски, а не озарение свыше… — усмехнулся Кэллаген. — Ты лучше доложи, что у тебя нового?

— Сегодня в клубе намечается большое шоу, — быстро сменил тему Николлз. — Окончится не раньше полуночи. Моя куколка уверена, что Донелли к финалу обязательно появится, хотя бы для того, чтобы собрать деньги и чеки. Но учтите, это всего лишь ее предположение.

Кэллаген кивнул и отхлебнул виски.

— Полагаю, у тебя уже назначено свидание на сегодняшний вечер? — спросил он.

— Да, — признался Николлз. — Нечто в этом роде, если вы меня правильно понимаете. Но если у вас есть для меня дело…

— Все в порядке, — успокоил его Кэллаген. — Ничего существенного. Но утром ты мне наверняка понадобишься. Скажем, в десять часов.

— О'кей, буду ровно в десять, — обрадовался Николлз и направился к двери.

Кэллаген допил виски, вышел из бара и начал медленно подниматься по лестнице. Им овладело беспокойство, предчувствие, что должно что-то произойти. В сложившейся ситуации это могло быть все, что угодно.

Он открыл дверь, ведущую в гостиную — и увидел Гринголла. Инспектор стоял у камина с неизменной короткой трубкой в зубах и выражение его лица не обещало ничего хорошего.

— Вот оно, — подумал Кэллаген. — Представление начинается, Бог знает, чем оно закончится. С Гринголлом трудно будет договориться.

— Хэлло, Слим, — мрачно поздоровался Гринголл. — Как видишь, я поджидаю тебя, у меня было предчувствие, что ты скоро возвратишься. Может быть, выпьем для начала?

— Минутку, — сказал Кэллаген.

Он открыл стенной шкафчик, достал бутылку, сифон и приготовил напитки.

— Кажется, я должен извиниться перед тобой, Слим, — продолжал Гринголл.

Он с удовольствием отхлебнул виски с содовой.

— А в чем дело? — поинтересовался Кэллаген. Гринголл выбил трубку и положил ее на каминную доску.

— Все скромничаешь, Слим. Ты отлично знаешь, что я подозревал тебя в умышленном манипулировании уликами и не верил ни одному твоему слову. Ты прекрасно понимал, что я никогда серьезно не подозревал мисс Ваймеринг. Я ждал только ее показаний, чтобы окончательно припереть тебя к стене. Я очень прозрачно намекнул тебе на это…

— Правильно, так оно и было. Но, честно говоря, я не принял вашего замечания всерьез, — сказал Кэллаген.

Гринголл сделал еще один глоток.

— Ты, видимо, раньше меня заподозрил, что Патриция Аллардайс приложила здесь свою руку, усовершенствовав сцену преступления по своему вкусу.

Кэллаген улыбнулся, подумав о Патриции с необычной теплотой. Что за девушка! Настоящее чудо. Вслух он произнес:

— Теперь многое проясняется, а как вы догадались об этом?

— Если бы я не был занят другими проблемами, я давно бы подумал о такой возможности. Видишь ли, по вполне понятным причинам я обязан был заняться изучением всех членов семьи, но я упустил это милое дитя из виду, не подумав, что Патриция обожает всевозможные театральные эффекты, и у нее развилась мания переносить сценические трюки в повседневную жизнь. То, что случилось, — вполне в ее стиле. Глупость, конечно, но что с нее взять?

Кэллаген укоризненно покачал головой.

— Значит, она призналась? — спросил он.

— Призналась, — проворчал Гринголл. — Между нами говоря, она сама до смерти напугана неожиданными последствиями своего поступка. А выяснилось все вот как. Сегодня днем я отправился в «Темную рощу» и имел продолжительный разговор с мисс Ваймеринг. Я попросил ее во всех подробностях припомнить события того дня. Как я и предполагал, она была потрясена случившимся и в считанные минуты поспешила покинуть место трагедии. О том, чтобы прикоснуться к трупу не могло быть и речи. Все, что она сумела припомнить, это чувство страха, охватившее ее при виде тела полковника, распростертого на полу. Кстати, она не сомневалась в его самоубийстве.

— Разумеется, — сказал Кэллаген. — Смерть полковника была для нее тяжелым ударом, а при мысли, что кто-то из близких приложил к этому руку, бедняга сошла бы с ума.

Гринголл допил виски, аккуратно поставил стакан на стол, взял трубку и принялся набивать ее.

— Я намекнул ей, — продолжал он, — что кто-то, по-видимому, попытался изменить сцену преступления и, возможно, имел серьезные основания для этого. Я добавил, что после Саллинса к телу подходили только вы двое, причем в разнос время. Следовательно, кто-то из вас лгал мне. Извини меня за ошибку, но согласись, что основания для подозрений были немалые. Не секрет, что тебе и прежде случалось баловаться с уликами только потому, что они по какой-то причине не укладывались в твою схему. Однако мисс Ваймеринг решительно отвергла подобную возможность, заявив, что не понимает, какую цель ты мог бы преследовать подобными действиями. Я возразил, что факт остается фактом: кто-то по-своему усмотрению изменил сцену трагедии. И если она отрицает свою вину, то подозрения падают на тебя…

— Логично, — пробормотал Кэллаген. — Что же произошло потом?

Гринголл рассмеялся.

— Дверь неожиданно открылась, — сказал он, — и на пороге вся в слезах появилась Патриция Аллардайс, бледная, как полотно. Жуткая пародия на Теда Бара в каком-то старом фильме. По-видимому, она с самого начала подслушала наш разговор и, естественно, перепугалась не на шутку. Она мямлила и заикалась, но под конец призналась, что убрала платок, лежавший у тела полковника, потому что это был ее собственный платок с инициалами, который она одолжила полковнику примерно неделю назад, когда старику потребовалось протереть очки. Потом она вспомнила, что много раз держала в руках и пистолет, когда отчим демонстрировал его членам семьи. Она, видите ли, опасалась, что на рукоятке могли сохраниться отпечатки ее пальцев. Маленькой идиотке было невдомек, что к этому времени все прежние отпечатки были перекрыты более поздними. Короче, она решила, что ее могут заподозрить в убийстве, и прибежала в беседку. Она вытерла пистолет и забрала носовой платок. Ясное дело, она была слишком напугана, чтобы распространяться о своем подвиге, но, услышав о моих подозрениях, пришла в еще больший ужас и решила, что лишь чистосердечное признание сможет облегчить ее участь.

Я прочел ей небольшую лекцию на этот счет, но решил оставить ее поступок без последствий. В итоге моя задача еще более осложнилась.

— Ясно, — задумчиво сказал Кэллаген. — Фактически, вы вернулись к исходной точке.

Гринголл уныло кивнул.

— К сожалению, ты прав, хотя, может быть, еще не все потеряно, если ты захочешь помочь мне. Ответь, почему ты сказал Мэнстону из полиции Брайтона, что работаешь на меня, когда наводил у него справки о Корине Аллардайс?

— Надеялся, что это поможет мне побыстрее получить нужную информацию, — ответил Кэллаген. — Мои надежды оправдались: я узнал, что Аллардайс вышла замуж за человека по фамилии Донелли, ныне владельца «Марден-клаба» неподалеку от Роттингена.

Произошло это достаточно давно. Донелли тот самый человек, который послал анонимное письмо полковнику, а затем и его копию на ваше имя.

— Что ж, я не против, когда мое имя используется для добрых дел. Но знай, трудолюбивая пчелка, что я раньше тебя установил факт замужества Корины Аллардайс, так как Мэнстон уже рассказал мне об этом, когда я сам наводил справки о семействе. Вот почему он был так поражен, когда появился ты и начал задавать вопросы по поводу Корины, якобы по моему поручению. Мэнстон заподозрил неладное и позвонил мне сразу же после твоего отъезда. А теперь скажи, как тебе удалось установить автора письма?

— Машинка, на которой оно было напечатано, обнаружена в конторе Донелли. Мы сравнили шрифт с образцом, полученным от секретарши Донелли. Интересно, что Корина с самого начала подозревала своего мужа и попросила меня проверить ее предположение.

— Следовательно, вы работали и на Корину Аллардайс? — не без иронии спросил Гринголл. — Похоже, тебе пришлось побегать, Слим.

Кэллаген усмехнулся.

— Да уж, — признался он. — Кстати, даже если бы я не работал на нее, мне бы пришлось проверить машинку Донелли по собственной инициативе. Честно говоря, я недооценивал Корину. Донелли — достаточно мерзкий тип, но на ней негде пробы ставить…

— Ты недалек от истины, — сказал Гринголл. — Подозреваю, что это она перерезала телефонный провод накануне убийства полковника.

— Она сама призналась мне в этом, — усмехнулся Кэллаген.

— Как ты думаешь, зачем она это сделала? — поинтересовался Гринголл.

Кэллаген пожал плечами.

— Корина объяснила это тем, что подслушала разговор полковника с Николлзом и решила предотвратить появление частного детектива в «Темной роще» или, по крайней мере, оттянуть его прибытие до тех пор, пока она не узнает все о письме, полученном Стенхарстом.

— Ее интересовало содержание письма?

— Совершенно верно. Во всяком случае, такова ее версия.

— Ты не поверил ей? — поинтересовался Гринголл.

— Ни единому слову.

— Но почему? Ее объяснение звучало достаточно правдоподобно.

— Чушь, — сказал Кэллаген. — Впрочем, судите сами. Допустим, она подслушивает разговор полковника и узнает о существовании какого-то письма и о том, что Стенхарст намеревается поздно вечером предпринять новую попытку связаться с частным детективом. На что, собственно, может рассчитывать Корина, перерезав провод? Если полковник действительно очень хочет поговорить со мной, не так уж трудно найти другой телефон. Для этого нужно лишь выйти за ворота усадьбы, что Стенхарст и сделал: второй раз он попытался связаться со мной из телефонной будки рядом с дорогой.

— Твои слова не вызывают у меня возражений, но ты забыл о письме. Возможно, Корина рассуждала так: старик ночью не решится выходить из дома, значит я получу отсрочку, чтобы придумать какой-нибудь выход. Если же он все-таки отправится звонить, она надеялась воспользоваться его отсутствием, чтобы узнать содержание письма.

— Чушь, — повторил Кэллаген. — При всех своих странностях полковник был далеко не глуп. Как можно было надеяться, что полковник оставит письмо, содержащее информацию, способную изменить жизнь семьи, в таком месте, где всякий сможет его найти? Корина вряд ли рассчитывала на такую удачу.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Гринголл, — но у Корины могли быть в запасе и другие способы ознакомиться с содержанием письма. Невозможно в точности проследить за ходом ее мыслей.

— Хорошо, — сказал Кэллаген. — Допустим, существовал какой-то гениальный способ. В конце концов это ничего не меняет. Вернемся к перерезанным телефонным проводам. Зачем Корина так настойчиво утверждает, что их перерезала именно она? Да затем, что по каким-то соображениям ее устраивает, чтобы мы думали так, а не иначе.

— Но провода действительно были перерезаны, — возразил Гринголл.

— Разумеется, — согласился Кэллаген. — Но возникает вопрос: кто был больше всего заинтересован в этом?

— Для частного детектива мозги у тебя работают совсем неплохо, Слим, — заметил Гринголл.

— Мозгами шевелят иногда и полицейские, — заметил Кэллаген. — Просто иногда частный детектив находится в лучшем положении, чем они. Он располагает возможностями, которые недоступны простому полицейскому. Для него не существует официальных правил ведения расследования. Он может льстить, подкупать, угрожать. Словом — делать все, что не нарушает границы дозволенного, ибо в этом случае сам рискует оказаться в когтях закона.

— Прекрасная речь, — сказал Гринголл и снова взялся за трубку. — Я с удовлетворением принимаю комплимент в адрес полиции, но меня больше интересуют твои соображения по поводу того, зачем и кем был перерезан телефонный провод?

— Помилуйте, — ухмыльнулся Кэллаген. — Вы же сами навели меня на мысль о том, что это не проделки Корины.

— Перестань ухмыляться и объясни все толком, — сердито сказал Гринголл.

— Пожалуйста. Если припомните, вы в прошлый разговорили, что телефонистка подслушала часть разговора полковника с моим помощником. Значит, телефонная будка на дороге Хэнтовер-Алфристаун не имеет автоматической связи с Лондоном, следовательно, приходится соединяться через оператора в Брайтоне. Чего это ради старик протопал ночью полмили, чтобы сделать вторичный звонок? Если бы ничего не случилось, он мог бы дождаться утра… А почему не поднял на ноги весь дом, обнаружив перерезанные провода? При его характере это выглядит странно.

Выводы напрашиваются сами: шума Стенхарст не поднял… потому что сам перерезал провода. А со мной спешил связаться из-за того, что почувствовал опасность.

Я не могу описать детали происшедшего, но, очевидно, схема событий была близка к той, которую я себе нарисовал.

Кэллаген собирался было налить по новой порции виски с содовой, но Гринголл нетерпеливо остановил его.

— Подожди с выпивкой, Слим, ты меня слишком заинтриговал.

Кэллаген послушно вернулся на свое место и продолжил рассказ.

— Итак, Корина подслушала разговор отчима и решила, что пора ввести в игру Донелли, Со слов Виолы, ее сестра выходила из дома. Наверное, она направилась к уже известной нам телефонной будке, чтобы связаться с ним, но по дороге сообразила, что будка не оборудована автоматической связью, и ей придется делать заказ телефонистке, сидящей на коммутаторе. Корина прекрасно знала здешние обычаи: скучающая на ночном дежурстве телефонистка вполне способна запомнить содержание беседы, поэтому предпочла не рисковать. Она возвратилась в дом и позвонила Донелли по телефону, установленному в холле. И тут происходит самое интересное.

— Я понял, — рассмеялся Гринголл, — теперь полковник подслушал ее разговор.

— Правильно, — согласился Кэллаген. — Он услышал слабый звук, возникающий при использовании параллельного аппарата, поднял трубку и услышал, как Корина сообщает Донелли о случившемся, и тот обещает предпринять что-нибудь, чтобы обезвредить Стенхарста. Вы понимаете, что должно произойти дальше?

— Догадываюсь.

— Корина считала, что Стенхарст мирно спит в своей постели. Сама она не смыкала глаз в ожидании ответного звонка. Но полковник слишком разозлился, чтобы заснуть. У него и так дурной характер, а теперь он просто взбешен. Он принимает решение помешать Корине вторично поговорить с Донелли и перерезает провода, затем выходит из дому, чтобы снова позвонить мне теперь уже из телефонной будки. Как известно, ему не повезло. Донелли не откажешь в быстроте действий: когда полковник дозвонился до моего клуба, я уже отключился. Неизвестный доброжелатель подсыпал какую-то дрянь в мое виски.

— Понимаю, — подмигнул Гринголл, — специфические условия работы частного детектива.

— Смейтесь, сколько хотите, — сказал Кэллаген, — Разумеется, у полицейских условия работы куда безопаснее для здоровья.

— А теперь давайте поговорим о следующем дне, — предложил Гринголл, — о дне убийства. Полагаю, тебе известно имя убийцы?

— Думаю, да. Но об этом еще рано говорить, и бесполезно давить на меня, Гринголл, — вы ничего не услышите.

— Я и не думал давить на тебя, — заверил Гринголл, — просто надеялся узнать твое мнение.

— Так я и поверил, — сказал Кэллаген. — Но кое-что я все-таки скажу. Дело подошло к критической точке. Ни одному мошеннику еще не удавалось совершить преступление, не оставив после себя хоть каких-то следов. Чем больше они стараются избавиться от улик, тем активнее действуют. Вот на этой активности мы их и поймаем. Я всегда доверял своему чутью, а оно сейчас говорит мне, что развязка приближается. Не пройдет и двадцати четырех часов, как случится нечто такое, что поставит точку в этом деле. Нам остается только спокойно сидеть и ждать.

— Очень хорошо, — сказал Гринголл. — Я готов посидеть и подождать. Но почему ты считаешь, Слим, что развязка уже близка?

— Да потому, что мой опыт в таких делах подсказывает, что когда мошенники начинают грызться между собой, развязка не за горами… Потерпите немного, Гринголл, и не торопите события. Поверьте, все разрешится само собой.

Гринголл положил трубку в карман и взялся за шляпу.

— Я не собираюсь торопить события, — сказал он. — Я отправляюсь в Брайтон повидать свою престарелую родственницу. Я не видел ее много лет. Может быть, мы встретимся завтра, тогда и поговорим — официально, при свидетелях.

Кэллаген улыбнулся.

— Буду очень рад встретиться с вами, — сказал он. — Я очень надеюсь дожить до завтра.