Вивьен
Еще один понедельник, еще один день учебы, еще один день, когда я скучаю по Оливеру. Прошло шесть недель с тех пор, как он сел на самолет до Портленда, шесть недель с тех пор, как мы занимались любовью, пока солнце не показалось над горизонтом, шесть недель с тех пор, как он успокаивал меня, пока я не заснула в его объятиях, и шесть недель с тех пор, как он оставил меня спящей в нашей кровати и вышел за дверь, не попрощавшись.
После того как он согласился вернуться, ради меня, у меня было еще две просьбы. Одна — заниматься со мной любовью, пока мы не впадем в поисткоитальную кому, а вторая — уйти не прощаясь. Тоска по нему — как тупая боль; когда я учусь или сплю, я ее не замечаю. Но прощание… это медленная, жестокая пытка.
Мы разговариваем и обмениваемся сообщениями каждый день, даже если это быстрое «я люблю тебя». Оливер работает на протяжении дня и навещает Кэролайн вечерами. Ее прогресс медленный, но заметный. Оливеру удалось поговорить с ней о том, чем ее кормят, или о шоу, что транслируют больничные телевизоры. Никто не говорил о Мелани или о событиях, что привели к тому трагическому дню.
Я все также хожу к родителям Оливера каждую субботу, иногда мои родители приезжают, чтобы присоединиться к нам. Пока Хью на гребле в воскресенье утром, Джеки приходит ко мне на кофе. Это то время, когда мы разговариваем по душам. Она предполагает, что Кэролайн обсуждает смерть Мелани с доктором во время индивидуальных сеансов, а на групповых — говорит о своей борьбе с депрессией. Оливер все еще отказывается посещать специалиста или даже поговорить с Джеки об этом. Я боюсь, что он начнет ускользать от меня и всех остальных, если не предпримет что-то.
— Мама хочет, чтобы я разослала приглашения на свадьбу почтой, но ты не дала мне адрес Оливера в Портленде.
— Просто пошли ему домой. Я перескажу ему подробности, — я откладываю меню. У Алекс и меня перерыв между занятиями по понедельникам как раз во время ланча. Я планировала использовать это время для учебы, но она настояла, чтобы мы потратили его на планирование свадьбы за бургерами и картошкой фри… ладно, и салатом для нее. Хотя к этому времени уже почти ничего не нужно было планировать.
— Мама думает, что это невежливо, так как он живет в Портленде.
— Ну, он все еще оплачивает ипотеку здесь, и я надеюсь на Бога, что он все еще считает его своим домом, — я шлепаю ее по руке. — Почему ты заказываешь салат, а затем крадешь половину моей картошки? Просто возьми себе картошку.
— Не могу. Должна влезть в свое свадебное платье.
— Так что… в моей картошке нет калорий?
— Ага. Они влияют только на того, кто заказал ее, — она останавливается, половина картошки все еще торчит у нее изо рта.
— Дерьмо! Посмотри на себя, Цветочек. Ты сторонник вредной еды с костлявой задницей. Все во вселенной должно быть сбалансировано. Поэтому, если ты не поправишься от этой картошки, тогда… — она вытягивает картошку изо рта, — … черт возьми! Я не влезу в свое платье, и в этом будет твоя вина!
— Моя вина?
— Да, ты ужасно на меня влияешь. Тебя убьет, если ты закажешь салат хоть раз? Худые люди тоже умирают, ты знаешь?
— Я ем салат.
— Когда? — она тычет ножом в салат, будто пронзает рыбу.
— Почти каждый день, — смеюсь я. — Когда ты не доедаешь свой, потому что съедаешь слишком много моей картошки.
Она морщит нос и кривляется мне. Я хихикаю и откусываю большой кусок гамбургера, кетчуп и масло капают на мою тарелку.
Она хватает телефон и фотографирует.
— Что за черт? — протестую я с полным ртом.
— Все вы знаменитости забываете, что папарацци просто ждут, чтобы застать вас в неловкий момент.
— Ты до сих пор отправляешь фотографии Оливеру?
— Сейчас — да, — ухмыляется она.
***
Когда я просматриваю список литературы того, что необходимо прочитать на этой неделе, получаю сообщение от Оливера. Я ожидала звонка или даже более того, связи по скайпу.
Оливер: Ужинаю с Брайсом и Митчеллом. Поговорим завтра.
Я: Я не буду спать, позвони, когда закончишь.
Оливер: По вашему времени будет уже поздно. Завтра. Спокойной ночи, любимая.
И… я сдуваюсь, как проколотый воздушный шарик. Это всего лишь на один вечер, я знаю это. Хотя в последнее время наши телефонные разговоры стали короче, обычно из-за родителей Кэролайн или одного из клиентов Оливера. Наши сообщения стали менее содержательными, а по скайпу мы не общались уже несколько недель. На следующей неделе День благодарения, а Оливер все еще не купил билет на самолет.
У меня не было оснований злиться на него или жалеть себя. Оливер в Портленде, потому что я сказала ему ехать. Я представляла себе, что он будет разбираться в проблемах с Кэролайн и ее семьей, или посещать могилу Мелани. Наивная, но обнадеживающая часть меня осмелилась представить себе, что он также обратиться за помощью для себя. Но что я точно не представляла, так это ужин с партнерами, ланч с клиентами и все меньше и меньше общения со мной.
Я: Люблю тебя <3
Жду.
Еще жду.
Жду с нетерпением.
Нервничаю.
Схожу с ума!
Читаю еще две главы, затем проверяю телефон. Ничего. Чищу зубы и умываюсь. Ничего. Затем, как только я забираюсь в кровать с Розенбергом и заданием по английскому, телефон вибрирует.
Оливер: Ага.
Ага? АГА! Его ответ на «я люблю тебя» — ага?
Я зла… действительно зла. Проводя пальцем по экрану телефона, я размышляю над тем, позвонить ли Алекс, но я знаю, что сегодня она у Шона. Затем решаю позвонить Джеки. Она сказала, что я могу звонить в любое время и по любому поводу. Но что я скажу? «Эй, простите, что разбудила вас, но Оливер сказал: «ага».
Да, она, вероятно, начнет думать, что это сумасшествие в каком-то роде.
***
Этим утром я нуждаюсь в дополнительной порции кофе. Мне действительно нужно относиться ко сну как к жизненно важной части для моего тела. Может, мне удастся нагнать упущенное во время праздников. Да, как раз, разбираясь с невестой и девичником. Звучит, будто я вдоволь высплюсь.
Я вывожу Розенберга на прогулку еще раз, перед тем как отправиться на занятия. Хватая сумку, замечаю, что не увидела сообщение от Оливера этим утром.
Оливер: Доброе утро! Встречаю рассвет и думаю о тебе.
Уф! Я игнорирую его сообщение, пока не определюсь какое у меня настроение: всепрощающее и веселое или злопамятное и ворчливое. Выходя за дверь с сумкой на плече и термокружкой в ее боковом кармане, решаю, что оно где-то между этими полярными позициями.
Я:Хорошо.
Моя ухмылка показывает мое внутреннее удовлетворение.
Оливер: Ты на занятиях?
Я: Неа.
Оливер: С тобой все хорошо?
И вот тут настает момент расплаты…
Я: Ага.
Телефон звонит.
— Привет, — отвечаю я наиболее дипломатичным голосом, который мне удается изобразить.
— Я сделал что-то не так?
Мое молчание отвечает за меня.
— Предполагается, что я знаю, что я сделал?
Я смотрю вперед. Мой корпус приблизительно в пятидесяти ярдах от меня, поэтому я могу либо соврать и повести себя как малолетка: прервать звонок и сердиться весь день или выложить все как есть.
— Я расстроилась, когда вчера вечером не состоялся наш разговор, с чем я могу смириться. Но затем ты сказал: «ага».
— Ага?
— Ага.
— Ты сказала мне «ага» сегодня утром.
— Потому что ты сказал мне так вчера вечером, — вздыхаю я. — Я ответила тебе тем же.
— Когда я сказал «ага» тебе вчера вечером? И чего ты пытаешься добиться таким образом? — я слышу раздражение в его голосе.
— Я сказала, что люблю тебя, а ты ответил: «ага». Я пытаюсь донести до тебя, что никто не хочет, чтобы ему отвечали: «ага»!
— Это просто неформальное слово в значении «да»!
— Ну, это был неправильный ответ, Оливер! «Я люблю тебя» — это утверждение, а не вопрос, бл*дь! — я кривлюсь, понимая, что люди смотрят на меня. На самом деле я не такая девушка, которая употребляет слова на букву «Б» в публичных местах. Сворачивая на траву, я прячусь за стволом большого дерева.
— Вивьен, мне…жаль. Это было как раз в разгар ужина, и я пытался переписываться с тобой, отвечая на вопросы Брайса и Митчелла. Я не хотел…
— Стой, — я тяжело выдыхаю. — Это не твоя вина. Я слишком остро отреагировала. В последнее время я подвержена стрессу и я просто… — я очень хочу сказать то, что чувствую, «я скучаю по тебе», но не говорю. — Прости. Мне нужно бежать на занятия.
— Вивьен?
— Гм?
— Я люблю тебя.
Я усмехаюсь и закатываю глаза, чувствуя себя неловко, смехотворно и, не смотря на мое ученое окружение, слегка туповатой.
— Ага.
Оливер неожиданно смеется, и это стирает все напряжение между нами, которое воцарилось за последние пять минут.
***
В пять тридцать послышался стук в дверь. Это разносчик из моего любимого индийского ресторана, подарок от Оливера. Часом позже снова раздался стук в дверь: разносчик цветов. Я кладу их на столешницу и читаю карточку.
Я читал, что пятнадцать роз символизируют «я действительно очень сожалею, пожалуйста, прости меня». Поэтому я прислал тебе восемнадцать, потому что три означают «Я люблю тебя». ~ Оливер
После того как прошла первоначальная эйфория «О, я самая счастливая девушка», я осуждаю себя за детское отношение, ненадежность, поведение девушки-подростка. Ему стоит задуматься, не меняет ли он одну полностью нестабильную женщину на другую. Я молю Бога, чтобы он не рассказывал никому о нашем споре и своей необходимости извиняться. Я могу себе представить этот разговор.
— Эй, Оливер, к чему такой широкий жест?
— Я написал Вивьен слово «ага».
Если уже это не говорит о первых звоночках сумасшествия, тогда я не знаю, что может на это указывать.
Я знаю, что он вероятно с Кэролайн, но не могу устоять, чтобы не отправить короткое сообщение.
Я: Я не достойна.
Я удивлена его немедленным ответом.
Оливер: Расскажи мне об этом. Я только что получил фотографию. Тебе придется серьезно объясниться!
Я задерживаю дыхание, в то время как голова кружится от замешательства.
Я: Какую фотографию?
Оливер: Поговорим позже.
Я не могу думать ни о чем другом после его странного ответа. Фотография… какая фотография? Я была в баре еще несколько раз вместе с Челси, Фелицией и Тесс, и мы все делали глупые фотографии на свои телефоны, но я никогда не была с другим парнем или делала что-то такое, что могло бы расстроить Оли.
Время тянется, пока я снова и снова перечитываю одну и ту же страницу книги. Наконец, как приостановление исполнения приговора, мой телефон вибрирует. Оли прислал мне фотографию… ту фотографию. Затем он звонит.
— О боже! Ты засранец, я думала, ты злишься.
— Я злюсь.
Я перевожу звонок на громкую связь и смотрю на фото, которое Алекс сделала вчера во время ланча — то, на котором я выгляжу как бешеное животное, нападающее на гамбургер. Он был таким вкусным, но даже я морщусь, глядя на то, как кетчуп и масло капают с него.
— Ты же осознаешь, что мой отец — кардиолог, да? Если это выйдет наружу, то это позор для нашей семьи.
Я смеюсь, и даже если он не может меня видеть, мое лицо краснеет.
— Я думаю, это был бургер с индейкой.
— Вивьен.
— По крайней мере, я его заказывала, но если подумать, официант мог перепутать мой заказ, и у меня не было времени, чтобы ждать, пока он исправит это…
— Любимая, ты не умеешь врать как положено.
Я смеюсь.
— Ты меня спрашивала о Дне благодарения. Боюсь, что не смогу приехать домой. Мне действительно очень жаль.
Он только что украл улыбку, которую вызвал на моем лице десять секунд назад.
— Почему?
— Дуг и Лили думают, что мое отсутствие на праздники негативно отразится на Кэролайн, да и на работе нагрузка больше, чем я ожидал.
— Как у тебя дела, Оли?
— У меня? Отлично, а что? — замешательство в его голосе удручающее. — Я имею в виду, что иногда разочаровывает то, что приходится ждать, когда у Кэролайн наступит заметное улучшение. Ее родители говорят, что видят его, даже доктора говорят, что она идет на поправку, но я этого не замечаю. Мне просто интересно, сколько времени это займет.
— Сколько времени займет, что?
— Чтобы она поняла.
— Поняла, что?
Я слышу разочарование в его вздохе.
— Чтобы она поняла последствия того, что она сделала и что ей нужно отпустить меня!
Мое тело замерло. Его ледяной голос содержит столько горечи и неприкрытой злости.
— Прости… я не хотел…
— Оливер, все хорошо.
— Не хорошо. Причина, по которой я здесь — это чтобы защитить тебя от всего этого дерьма. Вот почему я никогда об этом не упоминаю.
— Но если ты хочешь поговорить об этом…
— Нет! Я не хочу говорить и не нуждаюсь в этом разговоре. Я просто… я просто нуждаюсь в тебе. Мне нужно, чтобы ты рассказала о том, как прошел твой день и о Розенберге, о свадебных планах, которые сводят тебя с ума. Это жизнь, которую я хочу и, если у меня не может быть ее прямо сейчас, по крайней мере, я хочу представить себе ее, даже если совсем на чуть-чуть каждый вечер по телефону с тобой.
Я вытираю слезы, которые он не может видеть. Он не хочет моей жалости. Я понимаю. Тоже была в таком положении. Но Оливер застрял. Он в этой темной дыре и не может найти из нее выход. И не имеет значения, сколько рук помощи протянуто, чтобы вытащить его на свет, потому что он не может их видеть. Поэтому я делаю все, что могу. Я даю ему просвет в жизнь, которую он ищет.
— Не думаю, что для моего инструктора по английскому языку он родной. Я имею в виду, действительно? Разве это не должно быть одним из основных требований? Розенберг действительно полюбил твои старые беговые кроссовки. Как такое возможно? Разве у собак не сильно развитый нюх, чувствительный к запахам?
Оли смеется и, если бы между нами не было тысяч миль, я бы могла поклясться, что он смеется сквозь слезы.
— Алекс — типичная брайдзилла[67], ее может превзойти только ее мама, у которой поведение страдающей свадебным обсессивно-компульсивным расстройством. Кстати, если ты придерживаешься этикета, то ты должен знать также, что твое приглашение прислано тебе домой, сюда.
Я делаю паузу. Он не отвечает.
— Ты же будешь на свадьбе, да?
— Я буду. Ни за что не пропущу, чтобы увидеть тебя разодетую в пух и прах.
— Ну, мистер Конрад, чувства взаимны. Ты улетел со всеми своими сексуальными костюмами. Я до сих пор не видела тебя одетого в один из них. Мне интересно, смогут ли они заменить мою фантазию о кожаных ботинках.
— Фантазию? Ты не можешь назвать это фантазией, так как ты уже пережила это. И, насколько я помню, я сделал эту фантазию реальностью, — его голос опускается до уровня сексуальности «трахни меня снова у грузовика», и мне приходится сжать ноги.
— Да, ты, определенно, это сделал. Спокойной ночи, Оли. Я люблю тебя.
— Но мы только начали.
— Вот именно. Если мы сейчас не закончим, я никогда не прочитаю эту главу.
— Тогда холодный душ. Спокойной ночи.