Михаил Петрович Орлов провалялся в больнице ни много ни мало — два месяца! После сотрясения мозга у него началась двусторонняя амнезия, по ночам он метался по кровати и звал некую Зину, а наутро ничего не помнил. Едва врачи справились с приступами амнезии, навалился насморк, потом ни с того ни с сего вывихнулся палец… Словом, только в мае вышел похудевший и истерзанный лечением милиционер под лучи ласкового весеннего солнышка.
Никуда не спеша, насвистывая «Наша служба и опасна, и всё такое …», Михаил направился к зданию Городского народного суда, в котором сегодня как раз заканчивались слушания по делу об убийстве кондуктора Старобабина.
Купив на ступеньках цитадели правосудия букетик подснежников, капитан Орлов вошёл внутрь. Слушая, как прокурор читает состав преступления, Михаил Петрович поражался, какой чудовищный клубок злоупотреблений, какая мрачная бездна махинаций, преступлений, должностных и уголовных, скрывалась за ничем не примечательным на первый взгляд убийством троллейбусного кондуктора.
Секта-банда почти в полном составе сидела на скамье подсудимых. Около полусотни тел со злобными низколобыми харями копошились в тесной клетке и почему-то напомнили Михаилу банку с червями, которую он видел однажды в детстве, на рыбалке. В центре кучи подсудимых сидела старуха Колупаева со строгим и безучастным лицом. «Как равнодушная матка среди копошащихся трутней», — подумал с отвращением Орлов.
По мере того, как перед сидящими в зале суда раскрывались гнусные подробности отвратительной жизни гражданки Колупаевой, одна-единственная мысль терзала измученный сотрясениями мозг милиционера: «Что же всё-таки отравило душу этой Людмилы Ивановны? Что напитало лютой злобой небольшой мозг её, затаившийся в аккуратно причёсанной старушечьей голове? Где она, та грань, переступив которую, милая в целом женщина превратилась в кровожадную атаманшу своры отмороженных кондукторов?»
И, не находя ответа, слабые после больницы руки милиционера в отчаянии мяли и терзали ни в чем не повинные первые робкие весенние цветы…