Несносная Херктерент [СИ]

Глава 3. Несносная Херктерент

Теоретически, ученики, проживающие недалеко от школы, могли ночевать дома. Но Марина заявила, что будет жить в школе, и приезжать домой только на каникулы. Саргона несколько удивило, что то же самое заявила и Софи. То что и старшая дочь проведёт немало времени вдали от матери, императора вполне устраивает. Саргон не принадлежит к тем, кто считает двор императрицы чуть ли не самым замечательным местом в империи.

Заезд в школу разрешался со следующего дня после зачисления. Большинство учеников приезжало двадцать девятого- тридцатого числа восьмого месяца.

Для поездки в школу Софи выпросила у отца разрешение воспользоваться одной из машин императорского гаража, из тех, что собирают вручную сериями по пятдесят-шестьдесят в год. В конце-концов, из детей аристократов многие превратят свой приезд в школу в демонстрацию богатства отцов.

— Марина поедет со мной?

— Нет, — Софи не заметила прячущуюся в бороде ухмылку, — они уже испросили у нас разрешения воспользоваться другим… транспортным средством.

Слово «они» Софи пропустила мимо ушей.

Напрасно!

Несмотря на годы, в Сордаре ещё осталось немало от развесёлого курсанта, способного надеть поварской колпак на памятник знаменитому адмиралу, или надраить до зеркального блеска некоторые детали конных памятников. Исторических деятелей часто изображают восседающими на могучих жеребцах. Собственно, детали, отличающие жеребца от кобылы и приобретали задорный блеск.

У Главного корпуса школы многие зажимают уши от мощного рева. Источник — гигантский мотоцикл — совместное произведение изнывавших от зимней скуки морпехов, моряков с сордаровского крейсера и самого Сордара. Двигатель позаимствовали с танка (морпехи клялись, что с тяжелого, но им никто не верил по поговорке «врёт, как морпех») Переднее колесо происходит от высококолесного артиллерийского тягача, заднее — от тяжелой гаубицы. Всё соединялось вместе причудливой конструкцией из труб, весьма отдаленно напоминавшей раму обычного мотоцикла. Изготовители считают, что это самый большой мотоцикл в мире. Так или нет — проверить сложно. Шесть метров длины присутствуют.

Глушитель у агрегата отсутствовал как класс. А Сордар ещё и в топливо что-то добавил: подашь газу — из труб с хлопком вырвется струя пламени.

Сордар в полной форме контр-адмирала, правда, с несколькими неуставными дополнениями — крагами с раструбами до локтя, очками-консервами и выкрашенной в чёрный цвет парадной мирренской офицерской каской с шишаком времен прошлой войны.

Ревущее чудовище лихо затормозило у главного корпуса, обдав излишне любопытных потоком песка и гравия из-под колес.

Подхватывает и осторожно ставит на землю маленькую фигурку в чёрном. На девочке подогнанный под неё комбинезон морпехов из «специальных отрядов» (попросту — отдельных рот плавающих танков). Естественно присутствует и лихо заломленный на ухо морпеховский берет со смеющимся черепом.

Щелкнул пальцами, словно сдувая пылинку.

Марина козырнула в ответ.

Сордар, недолго думая, сдвигает берет ей на нос.

Марина уже собиралась снимать сумки с вещами, пристёгнутые ремнями у заднего колеса, когда заметила, что Сордар скорчил гримасу, словно лимон с кожурой съел. Ворчит угрюмо:

— Вот уж не думал, что мир и в самом деле, настолько тесен.

— Что случилось?

— Глянь вон туда, — кивает в сторону группы девушек, разодетых в стиле нелюбимых Мариной модных журналов, — видишь вон ту высокую блондинку? Ставлю свой кортик — это дочка Ленн Тьенд, редкостно противной твари, с которой я когда-то был знаком.

— Хм. По-моему, она вполне симпатичная.

Сордар усмехнулся.

— Матушка тоже не уродка. Но полная б… очень нехорошая женщина была. Законченная умная стерва, ценящая людей в зависимости от их положения, и беззастенчиво их использующая. В свое время из-за Ленн погиб человек, гораздо лучший, чем она… Готов спорить на что угодно — доченька такая же тварь, как и мать.

— А она нас, кажется, заметила.

— Совершенно не горю желанием с ней знакомиться. Я её матери как-то раз пообещал голову оторвать. И если доведётся встретиться — обещание выполню.

— Кажется, у тебя скоро появится возможность выполнить обещание. Она идёт сюда.

— Сам вижу, — ответил Сордар, зачем-то с хрустом разминая пальцы.

Марина глянула на значок старосты. На вставленной бумажке каллиграфическим почерком выведено Ленн дерн Тьенд-Орродарт.

Значит, Великий дом её матери — Тьенды, и Сордар в очередной раз не ошибся. А вот Ленн, похоже, собирается совершить главную, и, возможно, последнюю ошибку в жизни.

К Сордару, даже когда он в гражданском, незнакомые люди стараются не обращаться, или, если уж очень надо, обращаются подчеркнуто вежливо: слишком уж грозно выглядит напоминающий ожившую крепостную башню адмирал. Тьенд не такова. Встала напротив и умудрилась смерить Сордара взглядом сверху вниз, как нечто незначительное.

— Мужчина, что вы себе позволяете?! Вы не в казарме! На территории школы извольте вести себя подобающим образом.

Сордар окидывает девушку скучающим взглядом. Безо всякого интереса к неплохим формам. Примерно так молчаливый волкодав смотрит на тявкающего кучерявого пуделька с бантиком. Флегматичную зверюгу из себя вывести довольно сложно. Но если что — пудельку шею одним рывком свернёт. Вот и обдумывает угрюмая зверюга: сразу пудельку шею свернуть, или погодить слегка?

Марина бесстрашно смотрит. Чем-то по противности Ленн напоминает Софи. Но если Софи противна только иногда, то с этой картинку под названием «Противность» рисовать можно.

— Кто вы такая, что бы со мной так разговаривать?

Дернулась. Не привыкла, что её знать — не знают.

— Да я принадлежу к Великому дому второго разряда!

Сордар одной рукой сграбастал Ленн за воротник и приподнял так что ноги от земли оторвались.

Голоса не повышает. Говорит спокойно. Но в словах чувствуется спокойная мощь существа, что убьет и не заметит.

— А я Сордар Саргон, ненаследный принц. А Марина — моя очень близкая, и самая любимая родственница. Я понятно выражаюсь?

Какие-то невнятные звуки. Сордар слегка встряхивает Ленн.

— Не слышу.

— Да…

— Кто ты, я уже уяснил и запомнил. Так что учти — одна жалоба от Марины и…

Приподнимает Ленн повыше. Встряхивает.

— Я понятно выражаюсь?

— П… Предельно п… понятно.

Ставит Ленн так, что она чуть не падает.

Сордар демонстративно вытирает руку о штаны.

Ленн зыркнула по сторонам. Количество зрителей сократилось до её подруг.

— Ты глянь, ещё одна выдвигается.

— Она не из их компании, — сказала Марина, заметившая, как поскучнели лица разряженных девиц.

— Хоть это радует.

Подходит высокая девушка в школьной форме. Тоже со значком старосты.

— Вижу, с Ленн вы уже познакомились. Предупреждаю, контр-адмирал, она чрезвычайно мстительна, и её родной отец, и отчим достаточно влиятельны. У вашей родственницы и в самом деле могут быть неприятности.

— Не думаю… — очень спокойным тоном произнес Сордар.

— Ленн общается только с людьми, принадлежащими к Великим домам первых двух рангов.

— Я знаю, — спокойно ответил Сордар, — среди этих людей вряд ли найдутся желающие злить меня.

— Всё-таки, Марина, будь осторожней, больно уж у тебя язычок колючий; у меня, знаешь ли, хватает и других дел, кроме как таскать за шкирку твоих обидчиков.

Марина уперла руки в бока.

— И это человек, у кого на руке татуировка с черепом и надписью «Сеем смерть. Жнём победу!» об осторожности говорит? Я ведь эту Ленн тоже легко на место поставила бы. Я сама ненаследная принцесса. Конечно, так здорово вытрясти пыль я бы не смогла. Но ботинки вполне бы могла заставить лизать.

Адмирал кладет тяжеленную ладонь на плечо сестры. Слегка, самую малость сжимает.

— Не советую уподобляться подобным личностям.

Марина морщится. Дергает плечом. Вырваться не получается. Не зря говорят, что Сордар ломы узлом завязывал.

— Я и не собираюсь.

— Похвально.

Отпускает. Марина трет рукой плечо.

— Я что, тебе больно сделал? — в голосе адмирала что-то, похожее на чуть ли не детский испуг.

— Нет… Медведь! — Марина проворно показывает Сордару язык.

— Ты глянь, кто приехал!

Марина оборачивается. Прищурившись, внимательно рассматривает прекрасно знакомый длинный белый автомобиль.

— Так я и думала, что эти фифы Соньку поджидали. А мы им торжественную встречу испортили. Вот им! — Марина энергично сгибает правую руку в локте, выставив средний палец и хлопнув по сгибу левой.

Жест крайне оскорбителен, Кэретту точно хватил бы инфаркт, увидь она этот жест в исполнении дочери.

— Тебя кто научил такие вещи показывать? — без особого выражения спросил Сордар, на девяносто девять зная ответ.

— Мальчишки показали.

— Так нельзя!

— У тебя на корабле тоже так показывали! Взрослым можно, а мне почему нельзя?

Сордар не нашел, что ответить, попутно вспомнив, что и сам когда-то неплохо расширил арсенал ругательств за счет отцовского лексикона.

Белый автомобиль останавливается. Лакей в ливрее распахивает дверь. Несколько секунд ожидания — и появляется Софи. На ней обтягивающее черное платье с отрытыми плечами и спиной. Разрез до бедра. Блестящие туфельки на длиннющей шпильке. Блестящая черная сумочка на витом шнуре с монограммой мирренскими буквами «SS». Вокруг букв — серебряная змея — символ Дома Еггтов. Круглая шляпка с прозрачной вуалью. Через плечо небрежно переброшено боа из чёрно-бурой лисы.

Софи не выходит — она выплывает.

Застонал даже Сордар. На фоне разряженных девиц Софи выглядит тем, кем является и так — настоящей принцессой.

— Вот что значит инстинкт самца! — с судорожным придыханием изрекает Марина.

Сордар пытается отвесить ей подзатыльник. Марина уворачивается. Впрочем, Сордар никогда и не стремился попадать.

Фальшивые восторги и искренняя зависть.

Трескотню на старогрэдском и мирренском слышно даже здесь.

Марина и Сордар переглядываются. Гримасы у обоих совершенно одинаковы.

Сордар газанул. Гравий застучал по полированному борту. Сордар чуть наклонил мотоцикл — белый бок машины украсился длинной царапиной от соприкосновения с острым краем рамы.

Марина заметила большое количество надутых губок и кривых взглядов вослед. Только Софи смотрит как-то отстраненно с воистину императорским безразличием.

К некоторому огорчению Марины, из вновь поступивших она прибыла вовсе не в первых рядах. Потом решила, что в данном ключе быть не первой не так уж и плохо — иначе никто бы её прибытия не увидел.

Комнату Марина выбрала на первом этаже трёхэтажного корпуса. Распаковывать вещи не стала, и отправилась изучать территорию школы. Висящий на двери «Распорядок дня» проигнорирован.

Марину особенно заинтересовали химические лаборатории, гараж и содержащиеся при кабинетах биологии животные, в количествах, способных составить конкуренцию любому зоопарку. Это не собрание диковинок во дворце Эриды. Тут серьёзная коллекция с распределением по географическим зонам. Только слонов и бегемотов нет, а так даже очковый медведь, редкая пустынная лисичка с огромными ушами и не то кошка, не то мангуст из мирренских джунглей имеются.

В гараже, кроме школьных автобусов и пары тракторов, и кое-что поинтереснее имеется. Император грамотный инженер и любитель всевозможных технических диковинок, без разницы, на каком принципе движетель, или сколько у машины крыльев. Он частенько выкупает у КБ и частных лиц заинтересовавшие его агрегаты. Какие у него в гараже оказываются, какие — в Музее Политихническом. А иные в школу попадают. Даже шутит «Подростки, дай им волю, без проблем тяжелый танк по винтикам разберут. Вот только со сборкой проблемы будут».

«Ты мне дай танк разобрать, — сказала тогда Марина, — увидишь, как я соберу обратно!»

«Ничуть не сомневаюсь. Я имел в виду среднюю ситуацию в среде твоих ровесников».

Марина помнит — отец, когда она совсем маленькой была, катал её зимой на удивительной машине без колес или гусениц, а с чем-то вроде огромных винтов от мясорубки вместо них. Марина к тому времени уже видела снегоуборочную машину, убиравшую снег подобным приспособлением. Она и не знала, что на подном можно ездить. Потом Марина прочла, что такая машина называется шнекоход. Шнекохода здесь нет. Только машина снегоуборочная. Хм. А вот и местные диковинки.

Первая машина Марине прекрасно известна. Полугусеничный тягач-лесовоз с тележкой особой конструкции с какой-той рамой, роликовой цепью и мощными пружинами, обеспечивающими натяжение гусениц. Марина видела и активно лазала по такому тягачу ещё дома. На школьном сразу же нашла металлическую табличку с названием «Пронтерн» (порода мирренских лошадей-тяжеловозов) и серийным номером. Улыбнулась, увидев цифру 7. Словно знакомого встретила. Марина неплохо знает историю появления этой марки.

После кровавой войны грэды и миррены несколько лет демонстрировали чуть ли не братскую любовь. Упростилось таможенное законодательство, вплоть до беспошлинного ввоза отдельных, не пользующихся особым спросом, товаров.

В МИДве при Саргоне создан Технический комитет, куда любой с дипломом инженера (признавались грэдские, мирренские и даже дипломы, выданные в некоторых нейтральных странах) мог подать проект, на реализацию которого у автора не хватало средств, или он не нашел понимания в официальных органах. Проект рассматривался техническим комитетом, и, если признавался представляющим интерес, то автор получал беспроцентный или льготный кредит на реализацию идеи, или прямое направление в одно из министерств с рекомендацией МИДв выделить все необходимое для реализации проекта. Самые интересные проекты попадали на стол к императору, любящему необычные технические штуковины.

Один мирренский иммигрант, отчаявшись заинтересовать ведомство главного лесничего (точнее, ведомство было вовсе не против купить у изобретателя патент на гусеничную тележку его конструкции, что бы выпускать тягачи на заводах, принадлежащих ведомству, но цену за патент изобретателю предлагали, зная о его бедственном положении, недопустимо низкую) подал прошение в «Технический комитет». Проект рассматривали грамотные специалисты. Только одно «но» Ведомство Главного Лесничего ещё совсем недавно входило в МИДв, и между сотрудниками сохранялись контакты. Прошение изобретателя хотели удовлетворить частично: выдать кредит на постройку завода меньше, чем он планировал получить. С экономикой в Техническом комитете дружили, и умели считать: при самой жесткой экономии денег изобретателю хватило бы только на постройку завода и подготовку технологической оснастки. На закупку первой партии комплектующих ему пришлось бы обращаться за новым кредитом. Который бы ему никто не предоставил, и сославшись на хитро составленный договор, потребовали бы возврата предыдущего. В итоге — почти готовый завод и вся техническая документация за долги конфискуются в казну. Так бы все и было.

Но эффектная фотография тягача, тащащего с десяток прицепов, груженных толстенными бревнами, попалась на глаза императору. Саргон решил, что это фотомонтаж, и затребовал доклад из Технического комитета.

Доклад его удовлетворил, но сумма кредита показалась странной. Как раз в это время шли работы по расчистке парков Загородных дворцов от старых деревьев, и император решил посмотреть на машины в деле. Чиновники с кислыми минами известили изобретателя о назначенной особой аудиенции.

Два тягача своим ходом прибыли со станции. Изобретатель на вопросы отвечал чётко и ясно, словно гвардеец на смотре. Стоял по стойке смирно, да и ростом удался в правофлангового гвардейца. Все бы ничего, но он напрочь забыл все предупреждения чиновников, и говорил на своем родном языке. Титул Саргона он тоже назвал мирренским.

Главный лесничий готовился торжествовать. Он, хотя и не мог улавливать малейшее движение брови молодого императора, понимал, что за такой разговор изобретатель в лучшем случае, получит от ворот поворот, а в худшем как раз и проведёт несколько лет на лесоповале — «За оскорбление ЕИВ».

Саргон слушал спокойно.

Подозвал старшего лесоруба и поинтересовался, сколько времени потребуется, что бы нагрузить тридцать стандартных прицепов. Тот назвал время.

— Хорошо, грузите, потом цепляйте за каждую из этих машин, — ещё раз окинул их взглядом, — по десять, и везите на станцию. К вечеру я там буду, посмотрю.

— Мой машин и сам может бревен везти, — кажется, первая фраза сказанная изобретателем по-грэдски в тот день.

— Что же, отлично. Тягачи тоже нагрузите, сколько он скажет.

Подъезжая к станции, Саргон увидел оба тягача. Неугомонный изобретатель нагрузил все прицепы, подцепил к каждому тягачу по пятнадцать, сверху ещё рассадил лесорубов, и сам сел за руль первого тягача.

Колонна остановилась. Саргон обошел тягач. Зачем-то попинал переднее колесо. Пощупал мощную пружину у гусеницы.

Ловко забрался по бревнам на самый верх. Прошелся до кабины и крикнул сверху вниз.

— Ну что, владелец завода, встал? До станции мы ещё не доехали. Как доедем, так и будешь заводовладельцем.

Повернулся к начальнику лесорубов и попросил закурить.

Изобретатель получил в подарок золотые часы из кабинета ЕИВ, денежную награду из того же источника, и кредит из Госбанка под льготный процент в полтора раза больше, чем запрашивал.

Часы из кабинета не просто красивы — ещё и награда, весьма поднимающая статус имеющего как в своих собственных, так и в чужих, в первую очередь банкирских, глазах.

Завод заработал через полтора года. Первую партию в десять машин владелец отправил в дар ЕИВ. Два из них и сейчас работают в Загородном. А завод и по сей день существует, тягачи и самосвалы много на каких стройках, да лесозаготовках работают.

Как вскоре узнала Марина, кроме того, что в гараже, ещё один полуразобранный тягач служит наглядным пособием.

Тут тягачи остался потому, что были таким… непохожими на другие машины. Тягач давно уже переоборудован: выкрашен в цвета школьных автобусов, кузов заменен на оснащенный сиденьями. По школьным праздникам разъезжает по парку, катая учеников. А выпускники считают свои долгом накануне вручения «Свидетельства об окончании школы» угнать тягач и установить его на знаменитом повороте от столичной трассы к школе без капли топлива. Как гласит история школы, предотвратить ежегодный угон тягача ещё ни разу не удалось. Или, просто не особо пытались.

Марина ухмыляется своим мыслям.

О детской мечте — управлять паровозом — ещё не позабыла.

Тягач — замена вполне подходящая.

В этом году угон тягача обязательно состоится раньше обычного срока. Если Марине не удастся найти ещё что-нибудь, столь же интересное. А интересного тут много.

Вот ещё одна диковинка: удивительный грузовик под названием «Сороконожка». Ног, конечно же, нет, но зато осей пять, а колёс, соответственно, десять. Машина предлагалась Армии, на испытаниях присутствовало руководство Управления Механизации, Саргон тоже решил заглянуть, ну, а Марина, как обычно, навязала свое общество. Посмотреть, и в самом деле, было на что. Колеса так забавно качались на трассе с искуственными ухабами для испытаний грузовиков. Потом машина уверенно забралась ни искуственный холм под названием «Предельный» — своеобразная шутка испытателей. Землеройной техники на полигоне очень много, потому без проблем насыпали холм, на вершину которого следовало забраться на машине по самому крутому склону. Говорили, что склон чуть ли не 85 градусов. Марина к тому времени уже достаточно разбиралась в геометрии, что бы понять — крутизна склона испытателями занижена градусов на 15, а то и 20. Как бы то ни было, до испытаний «Сороконожки», забраться на вершину ещё не удавалось ни одной машине. Испытатель взял банк за десять лет — столько прошло с момента насыпки холма. На каждых испытаниях ставки делали — заберётся или нет автомобиль на вершину. Но в серию машина не пошла из-за дороговизны и сложности. Хотя, насколько Марина знает, по похожей схеме и вроде бы с таким же количеством колёс сейчас разрабатывают новый тяжелый бронеавтомобиль.

Школ, на деле, несколько: гуманитарная, математическая, физико-химическая, инженерная, филологических наук (с преподаванием всех дисциплин на мирренском языке) — в эту школу многие ученики мечтают попасть, ибо всем известно — там учат на шпионов.

Парк разбит в стиле позднего Сордара III. Больше всего напоминает слегка облагороженный лес с проложенными дорожками. Преобладать должны деревья из числа «навевающих грусть».

Озеро с несколькими островками сохранило следы юношеского интереса императора к мирренским паркам. Одной из отличительных черт таких парков были обнаруживавшиеся в самых неожиданных местах древние «руины», покосившиеся, до половины вросшие в землю «древние» статуи, даже мраморные черепа, с пробивающимися сквозь глазницы растениями. «Парки вечности», «парки смерти» называют их.

На островках от «Парка бренной жизни» сохранились «руины» замка, гроты с таинственными письменами, полуразрушенная башня с заложенными в подвале проходами. В прозрачной воде можно видеть покосившиеся статуи. Один из островков пересекает «древняя» дорога. Две глубоких колеи выходят из воды и исчезают в ней. По сторонам дороги — несколько мерных камней.

Бродя по зарослям, можно споткнуться о торчащую из земли каменную голову, лазая по кустам, вполне можно налететь на статую в полный рост.

Марине прекрасно известно, что все эти развалины со статуями — обыкновенная бутафория; за двести лет только преобредшая некоторые черты подлинных памятников. Но лазать по ним всё равно интересно.

На берегу Марина обнаруживает такой знакомый полупрозрачный халатик, сумочку, шляпку и зонтик. До островков далеко. На самый дальний Марина даже с того берега не заплывала. Сначала возникло желание утащить одежду, и обрядить какую-нибудь статую. Мысленно представила зрелище прячущейся до вечера по кустам Софи. И сразу же нахлынуло чувство разочарования — под подобным халатиком наверняка было что-то ещё. Софи хоть и гордится фигуркой, но не до такой степени, что бы столь откровенно её демонстрировать. Хотя дома она особо не стеснялась, зачастую ограничивая купальный костюм одной шапочкой. Марина уверена — сестра издевалась над ней, демонстрируя с каждым днём улучшающиеся формы.

Утонуть Софи не в состоянии, прямо как там самая субстанция, на родство Софи с которой Марина регулярно намекает. Следовательно, она на ближайшем к тому берегу островке. Как раз там, куда ещё не заплывала Марина.

Шляпку Марина на куст всё-таки повесила.

Скинула одежду и поплыла выяснять, что же такого на островке обнаружила сестра.

Софи сидит, свесив ноги, на самом краю рукотворной скалы. На ней купальник телесного цвета. Про себя Марина отметила, что Софи в халатике издали, выглядела бы весьма и весьма интригующе. Хотелось подкрасться, и столкнуть её вниз (под скалой глубоко) Софи оборачивается, неожиданно приветливо улыбается. Столь привычных насмешливых искорок в глазах нет. Кажется, только сейчас видишь пред собой настоящую Софи, а не одну из многочисленных масок. Марина даже пожалела о своих намерениях. Жуткой зазнайки Софи сейчас словно нет. Неожиданно добродушная и приветливая. Просто светится счастьем и миролюбием.

— Смотри! Как здесь красиво! Восхитительное место.

Обязательно нарисую это озеро.

Марина подходит и усаживается рядом. Хмуро молчит. Софи в очередной раз права. Место для парка император-философ выбрал изумительное. Мало где скалы, вода и деревья находятся в такой гармонии друг с другом. Покой и тишина. Марина знает — парк строился после долгой и тяжелой войны, закончившейся покорением крупного полукочевого государства. Сордар был философом, оставил много научных трудов, но как владеть палашом и наводить пушку тоже знал прекрасно. Среди грэдских полководцев имя Сордара III далеко не на последнем месте.

Крови тогда пролили очень много. Душа уставшего победителя жаждала отдыха. Тут в самом деле забываешь обо всем. Среди архитекторов парка имя императора значится по праву. Редко где созданное человеком удается столь органично вписать в природный ландшафт.

Софи встает. Вытягивается. Разводит руки. Просто светится от счастья.

— Как же здорово, кажется, ещё чуть-чуть — и взлетишь!

— А ты попробуй! Возьми да прыгни. Вдруг получится.

Софи обернулась.

— Давай вместе.

Марина протягивает руку.

Наперегонки плывут к берегу. Софи первая. Как всегда.

Софи растянулась на песке, раскинув руки. Смотрит в небо, улыбается. Марина плюхнулась на живот. Не любит она яркий солнечный свет.

— Водичка чудесная. Словно волшебная, как новой себя чувствуешь. Почему, интересно, дома так никогда хорошо не было?

— Э-э-э… Наверное, потому, что дома или у Эриды все бассейны с подогревом, а тут натуральный солнечный обогрев.

— Марин…

— Чего?

— В кого ты такая зануда?

— Кто бы говорил…

— Тебе тут нравится?

— Если не считать наличия твоей физиономии, то всё чудесно.

Софи весело смеётся.

— Мне тоже всё тут нравится. Так здорово — никаких одергиваний да глупых нотаций. Гуляй хоть целый день, ложись во сколько хочешь, ешь, что хочешь.

— Можно подумать, тебя не кормили.

— Понимаешь, пробивает её иногда на модные диеты. А я знаешь ли не овца, что бы шпинатиком питаться. Да и яйца с лимонным соком я не люблю.

— Бе-е-е, — Марина скорчила рожицу, — овечка.

— Знаешь ли, мой растущий организм нуждается в большом количестве высококалорийных продуктов. Особенно — качественного колониального шоколада. Впрочем, отечественного производства тоже подойдёт.

— Ничего, учеба начнётся, тебе не до шоколада будет.

— Как раз наоборот, он стимулирует умственную деятельность.

— Было бы чего стимулировать.

Софи не обиделась. Слишком все хорошо вокруг, что бы обижаться.

— Слушай, ты диету Сордара посоветуй, что бы самой шпинатик не лопать!

— Не думала, что он знает слово «диета».

— Он много каких слов знает, в основном, тебе неизвестных.

— Ты про диету давай!

— В общем, не знаю, в каком мирренском журнале он нашел якобы диету Кэрдин.

Софи фыркнула.

— Напрасно смеёшься, там на самом деле было написано, что идеальной фигурой Кэрдин обязана строгому соблюдению этой диеты. И эта диета — чуть ли не главная тайна нашей Безопасности. Её, якобы, даже от императрицы скрывают. Притом тираж журнала, где это напечатано — под миллион экземпляров. Тоже мне тайна.

— Миррены много каких глупостей пишут… Сордар-то тут причём?

— Так в той диете каждому продукту было присвоено определенное количество баллов, шпинатик — десять, яйца — пятнадцать, пирожное — сто пятьдесят. Меню на каждый день — не свыше скольки-то баллов. Ну, так и нашел Сордар в диете два продукта, содержащих ноль баллов. Сказал — надумаю на диету сесть- то только на эту. Водка — ноль баллов, жареное мясо — ноль баллов. И без ограничений.

— Обязательно посоветую. Только переименую как-нибудь.

— Юмор могут не оценить!

— Я не прощу не съеденных шоколадок! И пирожных.

— Смотри, растолстеешь, и вправду на диету придётся садиться.

Софи в ответ показала сестре язык. Марина демонстрирует кулак.

Одна из необъяснимых природных загадок для Марины — как Софи килограммами ухитряется трескать сладкое, оставаясь при этом худенькой и с идеальными зубками. А вот Марине со стоматологами общаться уже приходилось. Бр-р-р! Хотя и сладкого вроде ест немного. И не раскусывает из озорства орехи, как сестренка.

Если у престарелого императора-философа опавшие листья и вызывали меланхолию, то у нынешних обитателей парка обилие листвы вызывает совсем другие эмоции. Листьями можно кидаться, их можно засушить на зиму (зачем — непонятно, но ведь можно), их можно намазать клеем, а потом, хихикая, смотреть, как дворник безуспешно пытается их смести в кучу, а потом столь же безуспешно пытается поймать шутников. Листья приклеивали к стенам и даже потолку в холле. Не говоря уж о том, что листву можно банально жечь.

Вряд ли бы Сордар III, появись он в школе своего имени, обиделся, видя, во что превратили его дворец. Он всемерно заботился о развитии образования. Во многом благодаря ему, термин «неграмотный» остался только в учебниках. Хотя излишне шумные развлечения нынешних учеников любитель тишины и не одобрил бы.

Берет Марины вызывает у многих непреодолимой желание сорвать. Ну, или хоть эмблему открутить. Первый попытавшийся осуществить получил синяк под глазом и разбитый нос. Второй на следующий день пересчитал все ступеньки с третьего на второй этаж. Третий отделался вывихнутой рукой. Маленькую забияку стали побаиваться.

Единственное, чего не могут понять — маленькая забияка может устроить драку под носом Ленн (и похоже, она намеренно драки затевает, когда Ленн поблизости) — и ей ничего не будет. Неужто череп на берете и её напугал?

— Дорогая, не обращайте на неё внимания, — две представительницы Великих домов разговаривают по-старогредски, — она просто умственно неполноценна.

Старогрэдский язык очень сильно отличается от современного. Нынешний грэд книги на древнем языке читать сможет, понимая с пятого на десятое. У разговорного варианта отличий ещё больше. Если человека специально не учили, то разговора на старогрэдском он не поймёт. Древний язык начинают изучать в средней школе, большинству поступивших он неизвестен. Почти все аристократы начинают учить детей древнему языку с самого раннего возраста.

Среди выходцев из аристократических семей популярен вид игры или глупого розыгрыша: стоя рядом с кем-либо, не знающим древнего языка, обсуждать реальные или мнимые недостатки этого человека, не особенно стесняясь в выражениях. А обсуждаемый и не понимает, сколько помоев на него выливают.

Только забывать не надо — внешность и манеры бывают очень обманчивы… Такие безобразные игры Марина не выносит. Решили над ней подшутить — что же, готовьтесь к адекватному ответу.

Марина подходит к ним. Одну вроде знает, и в самом деле из Великого Дома Первого ранга. Имечко — язык сломаешь — Яздункотта; именно из-за непроизносимости и запомнено Мариной.

— Ну-ка повтори, что ты сказала, — на безупречном старогрэдском.

Молчание. О дурном нраве странной девчонки уже наслышаны.

Марина чарующе улыбается, так что видны верхние клыки.

— Слушай сюда, свинообразное головоногое неполного цикла превращения, — дальнейшее переводить весьма сложно. Прошлогодний визит к мирренам весьма обогатил лексикон Марины. «На флоте матом не ругаются, на флоте матом разговаривают». Необычайно юркое их высочество постоянно обнаруживалось в самых неожиданных местах линкора, успев подслушать много чего, не предназначенного для её ушек.

Сначала Марина весьма подробно описала, что думает о Яздункотте и её родне до очень отдаленного колена.

Затем набрала побольше воздуха, и в подробностях стала излагать, что она с Яздункоттой и её роднёй будет делать. Боцман парусного флота, отчитывающий провинившегося матроса с подробным описанием интимных контактов с этим самым матросом, его женой, родней и некоторыми деталями корабельной оснастки, выглядел бы просто невинной девочкой рядом с ругающейся Мариной. Ей не полностью понятно значение некоторых терминов, но остренький язычок и богатая фантазия с успехом заменяют незнание.

Яздункотта с подругой идут то белыми, то красными пятнами, и кажется, напару собираются упасть в обморок. Останавливает осознание, что в чувство их будут приводить с помощью струи из пожарного шланга, весьма некстати уютно свернувшегося на противоположной стене.

Марину похлопали по плечу. Оборачивается. Возле неё стоит высокий старшеклассник. Показывает значок старосты.

— Херктерент, если не ошибаюсь?

— Ага. Марина.

— Наказание…

— До начала учебного года не имеете права накладывать. См. 55 пункт правил.

Если и удивился, то вида не подал.

— Верно… Впрочем, год скоро начнётся…

— Тогда и поговорим!

— Сейчас тебе лучше пройти в ваш корпус. Пожалуй, я отведу тебя туда «Страх-и-Ужасу» следует знать, с каким сокровищем предстоит иметь дело.

На улице староста заговорщически подмигивает Марине.

— Я Ярн, а Хейс не бойся, она вовсе не страшная.

— Я и не боюсь! — отвечает Марина; Хейс не знает, а раз не знаешь, то зачем бояться? Сначала посмотреть надо, а после уж решать.

— Ну, ты их и отчитывала! И правильно, таких, считающих, что из-за денег отцов или длины титулов, им всё можно, нужно время от времени на место ставить. Выдала ты им! Я даже заслушался. У меня отец во флоте служил, но таких слов я от него не слышал, даже когда он с крыши свалился. Я с десяток новых слов узнал. У тебя отец тоже моряк?

— Брат старший во флоте служит, отец тоже, можно сказать, во флоте, но на берегу, — нехотя сообщает Марина.

— А зовут-то тебя как? — спохватившись спрашивает Ярн, словно позабыв, что Херктерент уже представилась.

— Марина.

— Ну и имечко, словно у принцессы. Знаешь, что означает?

— Да не интересно мне как-то- с едва скрываем раздражением выцеживает Марина. Ей вовсе не улыбается так засветиться чуть ли не в первый день.

— Морская. Тоже из морской семьи, как и я. У тебя брат часом, не на учебных парусниках служит?

— Нет. С чего ты взял?

— Отец рассказывал, они даже по флотским меркам матершинники ещё те.

Марина промолчала. Количество умных в школе не сильно преувеличено. К сожалению и немалому огорчению Марины.

Служить на парусниках Сордар не служил, а вот в кругосветку на паруснике, будучи курсантом, ходил. Рассказывал и о виртуозно ругавшемся боцмане — вылитом мирренском пирате из приключенческих романов. Марину всегда забавляло, как Сордар пытался воспроизводить высказывания боцмана, заменяя непечатные обороты цезурными аналогами. Получалось весьма образно. А на линкоре Марина ознакомилась и с оригинальными вариантами.

У дверей корпуса их встречает высокая девушка. Та самая, что Сордара не испугалась.

— Ярн! Чем Херктерент отличилась на этот раз?

— Вижу, ты с ней уже знакома.

Марина не сразу сообразила, что высокая и есть пресловутый «Страх — и — Ужас». Чего в ней страшного такого? Вроде, не уродка, похоже, из Приморья. И степень противности в разы ниже, чем даже у Софи, когда у той настроение хорошее.

Марина устроилась на берегу озера. Тепло, тенечек, ветерок, книжка про морские сражения, одна из глав Сордаром написана. Красота! Даже компания в воде во главе с Софи не слишком пейзаж портит. Марина неторопливо листает страницы, время от времени поглядывая на собравшихся на берегу.

Кажется, решили посоревноваться — сплавать до островка и обратно. Марина нет-нет, да одним глазом посматривает. Чувства двойственные — с одной стороны прекрасно знает, если среди учеников не замаскировался чемпион страны по плаванию — то победит Софи, с другой — лучше бы чемпион обнаружился, а то больно уж надоело на сияющую от бесконечных побед физиономию сестренки любоваться.

Результат заплыва оказался предсказуемым. Марина хотела вернуться к чтению, но передумала. На берегу появилась Ленн. Увидела Марину. Лицо одеревенело. Мимо прошла, словно там пустое место.

Большинство поступивших из аристократических семей прекрасно знают Софи.

— Не понимаю, моя дорогая, — с искусно поставленным так называемым аристократическим акцентом говорит, — как можно при столь сиятельном происхождении снисходить до общения с подобными личностями.

Окружавшие Софи попятились. Ленн не Хейс, первую боятся, вторую — уважают. Нету у Хейс болезненного самомнения и самолюбия Ленн. Нет и доведенного чуть ли не до патологии желания возвышаться самой, унижая других. Ленн обожает ставить простолюдинов на место. Наказания всегда накладывает в зависимости от происхождения провинившихся. Софи даже за самое масштабное безобразие от Ленн ничего не будет. А вот прочим участникам…

Софи шагнула вперед. Подбородок задран, спина прямая, в глазах огонь. Только Марина догадалась, что сестра в крайней степени бешенства. Хотя отсюда не видно, но Марина уверена — сестра сейчас бледна как смерть. Попасть под гнев Черного Еггта! Хе-хе, сестрёнку в гневе даже Марина побаивается. Немного. Чёрный Еггт в бешенстве! Оказаться на пути катящейся лавины, и то безопаснее.

— Моя дорогая благородная госпожа, видите ли, высота моего происхождения позволяет судить о людях не с точки зрения глупца, забравшегося на высокую гору. Глядя с вершины, тебе все кажутся маленькими, но другим кажешься маленьким ты сам.

Ленн даже рот разинула, мучительно подбирая слова для ответа. Вокруг стали посмеиваться. Сначала тихо, потом, сообразив, что Ленн сейчас не до них, всё громче.

Софи демонстративно протягивает руку долговязому парню, приплывшему вторым. Рукопожатие.

— Я выбираю друзей не по длине титулов! Но и подлостей тоже не прощу, и на титул не посмотрю!

Кажется, Софи оттрепала Ленн гораздо лучше, чем Сордар.

Ленн поворачивается. Посреди дорожки, уперев руки в бока и ухмыляясь до ушей, стоит Марина.

Далеко не всем присутствующим известно, что такое парабола. Но именно по этой фигуре Ленн и свита обходили Марину. Хохот им вослед не смолкал ещё долго.

Весть, что среди вновь поступивших несколько представительниц Древних Великих Домов, распространялась под строгим секретом, так что вскоре стала известна всей школе. Старшую дочь императора и дочь соправителя вычислили быстро, тем более, что девочки из аристократических семей откровенно кичаться знакомством с Софи и демонстративно игнорируют Эриду.

Софи помалкивает, что драчливая Марина Херктерент — её родная сестра. Марина тоже о родстве с Софи не распространяется.

Высоченная ученица выпускного класса, кареглазая красавица Хейс. Прозвище — «Страх-и-Ужас» — дано кем-то из учениц, завидующих её уму и красоте, или же одной из аристократок, презирающих её за абсолютно не знатное происхождение. Она — староста одного из корпусов. Как раз того, где поселились Софи и Марина.

Школьные шутники и безобразники боятся её, как огня. Она увлекается астрономией, так что ночь — далеко не лучшее время для проказ, а если учесть, что она и днём, словно по волшебству, появляется там, где что-то замышляется… При этом, ябед и доносчиков, она не выносит. С предпоследнего класса ясно, что значок лучшего выпускника будет красоваться на её груди. И на выпускном балу в первой паре будет она. Скорее всего, пару ей составит Ярн. Она с ним не больно-то то и дружит, но и не враждует, как, впрочем, и со всеми. За одним исключением — Ленн и её подруги. Хотя эта нелюбовь взаимна.

Директор достаточно умен, чтобы не ссориться с учениками, чьи родители достаточно влиятельны, как и с учениками вроде Хейс, которой блестящее будущее пророчат все, кому не лень.

— Вызывали, директор?

— Да, Хейс. Вам известно, что среди вновь поступивших три ученицы принадлежат к самым высшим слоям общества?

— Великолепно известно. Равно, как мне известно, и то, что глава совета попечителей неоднократно подчеркивал, что на взаимоотношения между учениками не должно влиять происхождение или должности их родителей.

— Однако вам следует знать их имена, сами знаете, дети высокопоставленных родителей учатся не под своими настоящими фамилиями — директор хитро усмехнулся — или же вы попытаетесь назвать их сами. О вашей проницательности уже ходят легенды.

— Попробую. Очевидно, вы имеете в виду Софи Херктерент.

— Верно. Как догадались?

— Хотя девочек с именем Софи в этом году в школу поступило семнадцать человек, я сразу поняла, что принцесса — Софи Херктерент. Её умение держаться, серьёзность и даже некоторая строгость, плюс блестящие знания и поступление на гуманитарное отделение. — Хейс усмехнулась — К тому же, я её банально узнала — она не слишком изменилась с прошлогоднего визита Его Величества к мирренам.

— Верно. Дальше.

— Эрида Эроин. Столь неприспособленным к реальной жизни может быть только человек, выросший в абсолютно тепличных условиях, окружённый всеобщей любовью и заботой. Не скажу, что ей здесь будет легко, но она достаточно сильная личность, так что справится.

— Ну, а третья?

— Тут имеются некоторые затруднения. Скажите, имеются ли среди поступивших бастарды Великих Домов?

— Тех, чей статус подтверждён, нет.

— Тогда, не знаю — прищуривается, стараясь что-то вспомнить. Говорит словно сама с собой. — Может быть… Марина Херктерент… Хотя нет, она вряд ли…

— Сдаётесь?

— Да.

— Как раз Марина Херктерент!

Хейс славится невозмутимостью. Ничем не показала сильного удивления.

— Подозревала, что среди её предков были аристократы, может, даже Еггты — внешность уж больно характерная… Я её приняла за бастарда Великого Дома. А уж если вспомнить её эффективное появление… То, наверное, понятно, чьей дочерью она мне показалась сначала.

— Адмирал — её единокровный брат. Сама она — Их Высочество Марина-Дина. Родная сестра Их Высочества Софи-Елизаветы.

— Никогда бы не подумала, что они родные сестры. Хотя, если вспомнить эффектное прибытие и той, и другой… Я ей уже вкатила «отвратительно» по поведению за десять дней.

— За что?

— За пять драк, попытку поджога и нахождение вне своей комнаты после отбоя. Правда, неплохо за три учебных дня? Причем в трёх из пяти случаев мальчишки просили не наказывать её, ибо она дралась и победила честно. Директор, я уверена, что девочка нам всем ещё создаст массу проблем.

— «Вне комнаты» вы её где поймали?

Хейс усмехнулась.

— Там же, где ловят большинство нарушителей первого года обучения. Отправилась ночью купаться на излучину.

— Да… Несколько лет назад там кто-то из вновь поступивших чуть не утонул…

— Теперь я плаваю значительно лучше.

Если уроженцы столицы почти все пишут перьевыми ручками, а младшая Херктерент вообще хвастает какой-то новой «шариковой», то в провинции большинство пишет стальными перьями номер три. Где перо, там и чернильница.

Ну, а где чернила — там и шаловливые ручки, использующие чернила для чего угодно, только не письма.

Простейшая шуточка, случающаяся почти на каждом уроке — «минирование» чернильницы.

Кусочек карбида засовывается под крышку так, что бы не касался поверхности. Опустил перо — и готово — из чернильницы плещет пахучая фиолетовая пенистая жижа.

Кнопки на стул — не серьезно. Вот гранату на основе вынутого из хлопушки заряда под ножку стула подпихнуть, что бы севший до потолка подскочил — это да, значительно лучше, но тоже не предел.

Разумеется, «саперы» щедро делятся друг с другом профессиональными секретами, и взрываться, гореть или вонять начинают совсем уже не взрывающиеся, не горючие и не пахнущие предметы.

Не то, что бы Марина царит среди главных взрывников (среди них двое победителей Химических состязаний), но с ней считаются и прислушиваются. Марина и не догадывалась, какое замечательное вещество — карбид. А так же, для каких целей можно использовать сахар.

Физкультура становится цепью разочарований. Везде, где надо и не надо — Софи первая среди девочек. Кое-где и вообще первая.

Марина поняла — не ей соревноваться в беге с длинноногой сестрёнкой. Это ещё ладно, терпимо, в конце- концов, дома Софи не могла поймать Марину не из-за своей скорости, а из-за Марининой верткости. На плавание вообще не пошла, что бы окончательно не испортить настроение. По скорости Сордар сравнивал Софи с торпедой, притом новейшей кислородной.

Настроение всё-таки испортили. Один из пробегавших мимо одноклассников остановился и сказал:

— Зря не пошла! Видела бы, как Софи в воду прыгнула! С десятиметровой вышки! Из девчонок никто даже до середины не долез, а она с самой верхотуры так и сиганула! Ещё и перевернулась в воздухе и без брызг в воду вошла! Как птица летает, и как торпеда…

«Р-р-р-р-р — подумала Марина».

Плавает! Классная!

— Она не утонула? — чуть ли с мольбой спрашивает Марина.

— Нет! Сначала её наказать хотели, но передумали и пять «отлично» за раз поставили.

— Кто-нибудь ещё оттуда прыгал? — Марина надеется хоть как-то подсластить пилюлю, ибо свято уверена — по смелости с Софи тягаться может только она. Прыгнуть с вышки Марина может. Только что толку второй быть? Да ещё наверняка голову или живот отбить.

— Нет. Залезли кое-кто — но побоялись. Стояли у трамплина, смотрели, снизу над ними смеялись, а она снова залезла, и опять прыгнула. Жаль, ты не видела!

«Было бы на что смотреть!» — мрачно думает Марина. Прыгать с такой вышки она прыгала. Дома. Плюхнулась, как булыжник, да ещё и сильно ударилась. Софи ей всё показывала и старалась объяснить — но у Марины ничего не получалось.

Дверь нараспашку, Марина лежит поперек кровати, читая книжку. Лениво поворачивается на шум.

В дверях стоит Софи. Лицо — словно наелась жутко экзотического тропического фрукта, родственного лимону, но в кучу раз кислее. Марина демонстративно поправляет лежащий на кровати журнал с собственной фотографией на обложке. (Фотография, с точки зрения Марины, просто дурацкая, но Софи об этом знать не обязательно). По традиции, обложку первого осеннего номера украшает физиономия, набравшая на вступительном экзамене максимальное число баллов. То есть, Марина Херктерент собственной персоной. Фотограф не зря имеет звание Придворного художника. Портрет Марины на Марину похож, а вот на портреты Её Императорского Высочества Марины-Дины дерн Оррокост Саргон-Еггт — вовсе нет. Хотя Марине фото все равно не понравились — берет надеть не позволили. Да и платье такое Марина не носит. «Зато, оно типичное, — сказал отец, — все должны видеть на фото обычную девочку, добившуюся права поступления благодаря своим способностям и блестящему знанию школьной программы». В журнальной статье есть и фотографии других поступивших, набравших высокие баллы. Софи в том числе. И пусть, её фото в статье первое. Она всего лишь вторая. А настоящая первая — Марина. Усы, рожки, бородку и дурацкую шапочку с кисточкой на фото Софи Марина уже нарисовала.

— Зачем ты пришла?

Софи усаживается на кровать. Отодвигает журнал, совершенно не обратив на него внимания.

— Я так устала ото лжи и лести… Со мной все хотят дружить, ибо прекрасно знают, кто я. Заискивания, сюсюканья, бесконечные «дорогая». Некоторые учителя не лучше. По паре предметов уже вижу — могу нести абсолютную чушь — и получать «Отлично». Это так мерзко! Как по патоке ходишь.

Мне просто захотелось увидеть человека, абсолютно не умеющего врать.

— Зато со мной никто дружить не хочет, хотя мы и одинаковые. И «Отлично» по всему получаю, ибо всё знаю.

— Я бы тоже не захотела дружить с ходячей пороховой бочкой, у которой не потушен фитиль. Кстати, знаешь, про тебя уже анекдот сочинили: «Слышали, Херктерент руку сломала?»

«Кому?»

Марина ухмыльнулась.

— Ну, надо же, до чего у людей фантазия убогая. Этому анекдоту сто лет в обед, и на самом деле он про Кэрдин, а не про меня.

— Ты-то где анекдотов про неё набралась? Я про них только здесь узнала.

— Ха! А тебе разве не известно, что большинство анекдотов про министра безопасности министр безопасности с подчинёнными и сочиняют?

— Шутишь!

— Ничуть. Отсутствие чувства юмора — твоя черта, а вовсе не Кэрдин.

— Так может ты и — Софи таинственно понизила голос — про императора анекдоты знаешь?

— Конечно, знаю. Он их коллекционирует.

Софи недоверчиво округлила глаза.

— Врёшь!

— Нет. В гвардейских казармах даже специальные ящики висят — кто напишет анекдот, неизвестный императору, получает отпуск на пятнадцать суток, не считая дороги.

Софи странно посмотрела на сестру. Никогда не поймёшь, шутит она или всерьёз говорит. Марина невозмутимо продолжает.

— Отец и Кэрдин лучшие анекдоты друг про друга любят рассказывать.

— Про маму тоже такие истории есть?

— Про нее — нет. Стройка «Дворца Грёз» — отменный анекдот сама по себе. Сейчас половина столичных скульпторов спешно изготавливает старинные статуи, надеясь через антикваров сбыть их императрице. — увидев недоверие сестры, быстро добавляет: — Точно-точно, мне Кэрдин говорила.

Упоминание имени Кэрдин только усилило недоверие Софи. Она слишком привыкла вести себя, как взрослая. А Кэрдин, несмотря на демонстрируемые строгость и официальность во всем, вполне может так пошутить над кем-либо — Сордару завидно будет. Софи подозревает, что Сордар и Кэрдин втихаря смеются над Кэреттой, и небезуспешно настраивают против неё Марину. А Софи обещала матери не допустить, чтобы Марина попала под неподобающее влияние. Расчет на смену обстановки не оправдался. Марина продолжает бурлить энергией.

— Кстати, хочешь самый свежий анекдот, — она криво ухмыльнулась, — свежее не бывает! Сордар, когда мы сюда ехали, рассказал.

Софи кивнула. То, что если и не запрещено, но прямо не разрешено, привлекает довольно сильно.

— В общем, вызывает Тим нашего посла и спрашивает: «Почему ваши войска стоят у наших границ?»

«Мы отвели их из мест постоянной дислокации на отдых, а почему ваши войска стоят у наших границ?»

«Что бы обеспечить вашим спокойный отдых».

Софи даже не улыбнулась. Марина просияла:

— Неужели не дошло!?

— Это совсем не смешно, Марина.

— Ну и что? Зато, жизненно! Тогда, если этот не нравится, на другой: Звонит Императору командующий флотом и говорит: «Ваше величество, императорский смотр флота надо отложить: контр-адмирал Сордар Саргон на рыбалку уехал».

«Так что, мы без Сордара не обойдёмся?»

«Без Сордара-то обойдёмся, а вот без „Владыки морей“…»

Софи искренне рассмеялась. Видимо, представила Сордара с удочкой, сидящего на носу «Владыки». Хотя нет, удочка не его стиль. Раз уж рыбалка происходит с борта «Владыки», то наживкой непременно должна служить какая-нибудь туша, насаженная на якорь. Только, кого на такую «удочку» можно поймать? Кита — и то зубатого, разве что?

— А ты знаешь, как Тим-IV на орлов охотился? — спрашивает Софи.

— Нет, расскажи…

Они до позднего вечера рассказывали другу смешные истории, иногда с довольно взрослым подтекстом, пока не появилась Хейс и не разогнала их спать.

Марина с непонятным выражением лица проводила их. Ключами от корпуса, да и от коридора она уже успела обзавестись. К несчастью, первая от лестницы комната — Хейс, и что ещё хуже, спит она чутко. А ключи от пожарной лестницы и веревки с якорями-кошками, как у горных стрелков ещё не пополнили Маринину коллекцию необходимых вещей. Марине уже известны многие способы, как старост вокруг пальца обвести. Но не все, далеко не все… Проблема, размер которой ещё не оценен Мариной по достоинству — страсть Хейс к познанию школьными предметами вовсе не ограничена.

На большой перемене какой-то рослый мальчишка просто так, из дурного озорства, толкает Эриду. Та падает. Не плачет, но смотрит обиженно — непонимающе. Маленькая, слабая, болезненная. Как ей отец вообще разрешил экзамены сдавать? Марина начинает проталкиваться вперёд. Сейчас кто-то будет бит, и неважно, что этот «кто-то» на две головы её выше.

Неожиданно раздается громкий окрик.

— Эй, немедленно извинись перед ней.

Дорогу «бычку» преграждает какой-то парень, Марина вроде бы видела его в окружении Софи. Не заморыш, но вряд ли «бычка» сильнее. Кажется, зовут Дмитрий.

— Ещё чего!

— Я сказал! — и не сказал вовсе, а отчеканил.

— С дороги.

Сцепились, и покатились по полу. Вокруг радостный вопль и крики — «Давай его!». Хотя большинство не знает ни того, ни другого. Ни тем более, Эриду.

— Что происходит? — словно из под земли появляется Хейс, у неё феноменальный нюх на беспорядки. — Так… Драка. Кто тут? Мельников… Рэнд… Чего не поделили? Херктерент… не участвует. Даже странно… Что произошло?

Драчуны тяжело дышат, но молчат. Эрида по-прежнему сидит на полу.

Выходит Марина.

— Он толкнул Эроин. Она упала. Ей больно!

— Случайно! Я не виноват, что эта трусиха такая неуклюжая.

— Ты. Сделал это. Намеренно, — чеканя слова, говорит Марина, — Дмитрий потребовал, что бы он извинился. Отказался. Потом началась драка. Если бы Дмитрий не справился, ему пришлось бы драться со мной.

— Это так?

Согласный гомон.

— Никто не будет наказан.

Хейс помогает Эриде подняться. Та неестественно бледна и напугана.

— Эроин. Я даю вам освобождение от следующего урока. Могу проводить в медицинский корпус. Если потребуется освобождение от следующих уроков, его даст врач. Право старосты — один урок.

Эрида робко кивает.

— Хейс! Я отведу её. — говорит Марина.

— Хорошо, Херктерент.

Марина обнимает Эриду. Окидывает собравшихся взглядом. Многим стало неуютно — не все знают, что маленькая Херктерент может быть настолько страшной. Взгляд, словно у змеи. Кажется, стекла вздрогнули от звонкого голоса.

— Запомните все! Если кто-нибудь хоть как-то её обидит- будет иметь дело со мной.

— И со мной! — сказал Дмитрий.

— И со мной! — Софи появилась неизвестно откуда.

Уж в чём-чём, а в отношении к Эриде Марина с Софи солидарна полностью.

— Пойдём. Не надо бояться.

Свободное время Хейс проводит в библиотеке. Начало учебного года, и в залах почти пусто. Форменное столпотворение начнется примерно за месяц- полтора до экзаменов. В рекламном проспекте школы говорится, что по числу наименований книг школьная библиотека богаче библиотеки самого знаменитого мирренского университета имени Тима II. Правда, или нет- никто не знает, но книг на самом деле, очень много.

Направляясь к выходу, Хейс замечает сидящую за заваленными газетами столом, младшую Херктерент. Ученик первого года в библиотеке не частое явление. Особенно, в начале учебного года. Хейс вспоминает себя — она где-то с конца десятого месяца стала постоянным посетителем библиотеки. А тут ещё девятый месяц заканчиваться не собирается.

Мимоходом глянула, что Херктерент читает. Мирренские газеты!

— Ты знаешь этот язык?

Марина поднимает глаза. Недовольно бурчит.

— Что в этом такого?

Хейс слышится в голосе скрытая насмешка, и она спрашивает по-мирренски:

— Что же в передовых статьях?

Колючий взгляд и ответ на том же языке:

— Всё как у нас: ухудшение международного положения, нарастание международной напряженности, «Опасные игры грэдского милитаризма», тяжело идущие переговоры, на закуску — уверения в мощи и непобедимости армии, «всегда готовой дать адекватный ответ агрессору», ну и прочие тра-ла-ла, бла-бла-бла. Если не получим этих пустынь, у нас могут быть проблемы с нефтью, если миррены не удержат те равнины, у них могут возникнуть проблемы с хлебом… И таких «если» — сотни, а то и тысячи. В общем — ничего хорошего. — заканчивает Марина совершенно не детским голосом.

Сама не зная почему, Хейс задает вопрос, мучивший в те дни миллиарды людей.

— Как ты думаешь, будет война?

Марина тяжело, совсем по-взрослому вздыхает.

— Думаю, да. Слишком далеко всё зашло. А мне так хочется ошибиться…

Насколько популярна Софи, ровно настолько не популярна Марина. Из-за длинного языка, крепеньких кулаков и, в первую очередь, из-за немыслимого зазнайства и всезнайства. Вещи, неизвестные Марине, словно не существуют в природе. У преподавателей наоборот — Марина всеобщая любимица по причине блестящего интеллекта и недетского ума. В преподавательской всем к десятому месяцу всем известна шутка: «Даже не спрашиваю, кто написал эту работу лучше всех, интересно, у кого второй результат?»

Сестёр распределили в одну группу изучающих мирренский — сильную, где занимаются уже владеющие языком. На первом занятии предложено написать сочинение на свободную тему.

К несказанному раздражению Марины, на следующем уроке сочинение Софи зачитано преподавателем вслух. Он ещё и посетовал, что далеко не все присутствующие могут оценить красоты языка — Софи написала сочинение классическим мирренским стихотворным размером. То, что среди работ, получивших отличную оценку, упомянута и ее — нисколько не порадовало. Отличная — не лучшая.

Софи с таким победоносным видом глянула на сестру — Марина окончательно убедилась: сочинение — вызов, направленный лично ей.

Вызов Мариной принят. На следующем уроке в виде домашнего задания она сдает перевод нескольких глав из романа современного мирренского писателя, изданного пару месяцев назад. Автор знаменит образными фразами и в больших количествах использует в тексте диалектизмы.

Софи в ответ переводит половину поэмы автора «новой волны», известного любовью к созданию новых слов и полным пренебрежением к грамматике.

К следующему уроку преподаватель решил, что Софи и Марине даже на высшем уровне делать нечего и перевел их заниматься языком вместе с учащимися Лингвистических классов, распределив по разным группам. В противном случае, любой урок превратился бы в перепалку сестер о тонкостях перевода той или иной фразы.

Любой урок, где присутствуют обе Херктерент, превращается в перепалку между ними. Если на уроке они обе вполне дисциплинированы, то на переменах обычно начинается. После урока ученики стараются не расходиться: Херктеренты непременно что-нибудь выкинут. Перемены после математики не исключение: урок перед большой переменой в пятый день не исключение. Начали спорить ещё не дойдя до дверей. Так. Спор переходит на повышенные тона. Значит, приглашаются зрители. Спор Херктерентов (или истинных Черных Еггтов, как шепчутся немногочисленные знатоки) — то ещё зрелище. О чём бы не спорили. Сегодняшняя свара — не исключение.

— Я все равно считаю быстрее.

— Все слышали? Она сказала, что считает быстрее в уме, чем я на доске, бумаге или каком-либо устройстве. Спорим?

Марина кивает. Софи, похоже, думает, что подстроила сестре отличную ловушку. Как неохота разубеждать её!

— Так, кто-нибудь напишите пример с числами побольше.

Софи с усмешкой достает из сумочки кругленькую чёрную коробочку с серебристым словом «Дина», открывает и достает предмет, похожий на миниатюрную кофемолку. Маленький, кругленький, серебристо-серый. Весь в прорезях, в каждой ползунок.

Победоносно смотрит на Марину.

— Знаешь, что это такое?

Марина знает — в прошлом году видела у отца почти такой же, только чуть побольше и чёрный. Миниатюрный, весом сто граммов, механический карманный калькулятор. Способен выполнять четыре арифметических действия и извлекать корни.

Изобретатель устал обивать пороги различных ведомств, в последней надежде, отправил изготовленный образец в подарок Его Величеству, да и название прибору подобрал как второе имя Марины — «Дина». Повезло — Саргон калькулятором заинтересовался. Назначил аудиенцию. Марина, как обычно, подслушивала. Сначала изобретатель ей не понравился — слишком жалким и раболепствующим выглядел. После того момента, как Саргон задал первый технический вопрос — человека словно подменили. Уверенная речь, чёткие ответы. Оказалось, у него и план организации серийного выпуска готов.

Вечером Саргон ещё и над Кэрдин подшутил.

— За сколько в уме 3456 на 23456 сможешь умножить?

Кэрдин недоуменно поднимает бровь.

— А я вот за двадцать секунд могу. Смотри!

— Я думаю выделить ему завод под это дело. Проведем как экстренные расходы МИДв.

Кэрдин кивает.

Первая серийная партия была выпущена через месяц. Машинки поступают, в основном, в армию — артиллеристам, снабженцам всех мастей. В продажу поступают в очень небольших количествах.

Марина не пополнила коллекцию необычных вещей. «Дина» просто не нужна — Марина достаточно быстро считает.

Что же, Марина ещё на экзамене заметила, что на математические вопросы потратила куда меньше времени, чем все остальные. Математика не входит в число любимых предметов, что не мешает не знать о существовании каких-либо других оценок, кроме «отлично».

— Готово!

Цифры мелькают перед глазами. Плюс, минус, умножить переход.

— 27 890 456, - в один голос.

Изумленный гомон. Марина усмехается, слегка показав клыки. Губы Софи плотно сжаты.

— Она подсматривает!

Марина демонстративно делает шаг вперед.

Софи быстро передвигает ползунки. Поворачивает ручку, снова двигает ползунки. Марина не смотрит — глаза прикрыты, губы что — то шепчут.

— 49 357 432, - не открывая глаз говорит Марина.

Щелчок рукоятки прозвучал в звенящей тишине.

Софи резким жестом протягивает прибор. На нем — та же цифра. Победа Марины бесспорна.

— Знаешь ли, Sestra, даже самые совершенные средства не способны компенсировать природное отсутствие мозгов.

Многие из мальчишек относятся к Херктерент нейтрально или со сдержанным уважением. Марина драчлива — а это качество весьма ценится. Зазнайка, но честная. В любимчики к преподавателям не набивается. Не ябедничает, в отличие от большинства других девчонок.

Вскоре сформировалась ещё одна группа учеников, нейтрально относящихся к Марине (правда, не вполне добровольно). Масса народу крутится вокруг Софи, кто искренне восторгается, а кто просто не забывает, кто она такая. Софи ухитряется со всеми быть в хороших отношениях, ни с кем не сближаясь особо.

Но Софи всем дала понять: говорить какие-либо гадости о Марине может только сама Софи. Любой другой, сказавший что-либо плохое о Марине, по глупости или из примитивного подхалимажа, быстро понимал — для Софи он или она больше не существуют.

Так что окружение Софи о Марине предпочитает помалкивать. В конце-концов, не только прожженные циники понимают — детство не навсегда, а в прошлом частенько достигали высоких постов те, чьи заслуги ограничивались тем, что обладатель знатной фамилии с ними в детстве мячик гонял. У Софи память очень хорошая. У Марины тоже неплохая.

Софи воцарилась некоронованной императрицей. Ученицы выпускного и предварительного классов иронизируют про неё: вспоминая старое стихотворение про юную невесту Наследника и блистательную Императрицу, жену старого Императора. Старость уступает молодости. Кто-то другой теперь станет школьной звездой. И вряд ли в ближайшие несколько лет появиться более яркая звезда. Если учесть, что разница в возрасте между иронизирующими и Софи года три-четыре и только в редких случаях вроде Ленн пять лет…

Объект всеобщей любви мальчишек и столь же всеобщей зависти девчонок.

За Мариной прочно закрепилась слава школьного кошмара. Что её вполне устраивает.

Утро во второй половине девятого месяца взорвало привычный мир. Поздно ночью дипломаты обменялись бумагами, уже зная: всё. Граница пылает. Война — свершившийся факт. Новый кошмар, обещающий по всем статьям превзойти предыдущий, начался.

В десять часов утра все радиопередачи прерваны.

«Внимание, прослушайте важное правительственное сообщение».

О начале войны сообщил министр обороны. Объявлена всеобщая мобилизация. Введено военное положение в приграничных местностях.

После правительственного сообщения по школьному радио директор объявил об отмене в этот день всех уроков. Всё равно, такая новость сорвёт все занятия, отменяй их или не отменяй. Каждого в той или иной степени касается новость.

Всё разговоры в коридорах — только о войне.

Общий настрой — шапками закидаем, пинками вышибем мирренов со всех занятых ими земель, закончим войну в пару месяцев, скинув врагов со скал их родного полуострова. Немногочисленные скептики (в основном — уроженцы приграничных областей) помалкивают. Только Марина всеобщего оптимизма в открытую не разделяет.

— Слушать вас всех… Просто противно. «Папа через три месяца дома будет», — передразнивает, — размечталась! Нас с колониями — под два миллиарда, мирренов — не меньше. Не через три месяца, и через три года война не кончится!

— С чего ты взяла?

— Они больше двадцати лет к войне готовились. Как и мы. Большинство из вас не видело мирренских кораблей — я видела, они ничем не хуже наших, вы не видели мирренских самолётов — я видела, они не хуже наших. Прогулки не будет. Крови наши отцы и братья нахлебаются — она задирает подбородок и выразительно проводит по шее, словно горло перерезая — вот сколько, и ещё нам перепадет, пожалуй, по это же самое место! Лет десять в крови друг друга полоскать будем!

Неужели не понимаете, схватка каких монстров предстоит?

Шепот всё громче.

— Она, наверное, мирренка…

— Точно, мирренка, маленькая да чернявая…

— И глаза…

— Шпионка…

— Бей её!!!

Сумку с учебниками Марина ловко запускает кому-то под ноги. Первый, замахнувшийся на Марину, тут же согнулся от непонятно с какой стороны пришедшегося удара. Заваривается привычная для многих каша, когда, зачастую и не поймёшь, кого и за что колотят.

— Что тут творится?

От окрика «Страх-и-Ужаса» всех расшвыряло по стенам. В центре коридора, сжав кулаки, стоит Марина. Некоторые у стен утирают кровь из разбитых носов, кто-то потирает ушибленную ногу. Двое, кряхтя, поднимаются.

— Вот…

— Что «вот»?

— Мирренскую шпионку поймали.

— Она сказала, что война будет долгой и трудной.

Хейс удивленно прищуривает левый глаз. Какая из Марина «мирренка», да ещё «шпионка», ей прекрасно известно. Только как бы поаккуратнее разъяснить?

— По-моему, кому-то просто завидно, что она учится лучше всех вас. Это первое… — у стен застонали, — другое прозвище Хейс — «Это первое» — начав отчитывать провинившегося, она становилась до невозможного занудной, обозначая каждую провинность пунктом. По неофициальной школьной статистике рекордом было «Это 157-е», — Я в курсе, что Херктерент прекрасно знает мирренский, притом получше, чем некоторые из вас свой родной. Это второе. Драку начала явно не Херктерент. Это третье.

Я только что слушала речь Его Величества, в которой он, в частности, сказал: «Враг силён и коварен, война будет долгой и трудной. Враг будет разбит! Победа будет за нами!» Это…

Договорить не удалось. Марина сгибается, зажимая рукой рот и нос, а другую прижав к животу. Слышны хрюкающие звуки.

— Тебе плохо?

— Нет, — снова эти же звуки, — все замечательно!

Марина разгибается, рот по-прежнему зажат. На Хейс старается не смотреть. Та невозмутимо продолжает.

— В- четвертых. На сегодня — в-последних. Расходитесь.

— Хейс, — спрашивает Марина, зачем-то прикрыв рот, — ты не знаешь, историю другого мира у нас преподают?

— На гуманитарном отделении. В одном из старших классов. Факультативно. А в чем дело?

Марина трясет головой, и, не отнимая ладони, говорит.

— Ни в чём!

Вновь сгибается, держась за живот.

Когда они остались вдвоём, Хейс спросила.

— Марина, а твой родственник-адмирал что о войне думает.

— Ты слышала. Только он куда хлеще выражается. Я ему верю.

Вместо трёх знаменитостей прибавилось две. Одна с устойчивым знаком «плюс», а другая — «плюс» и «минус» в ней самым причудливым образом уживались. А Эрида по причине застенчивости и некоторой странности в поведении знаменитостью быть не может.

Через несколько дней война напомнила о себе. Неожиданно по школьному радио объявили, что ученицу вызывают к директору. Фамилия мало кому знакома. Те, кто знает её чуть лучше, тоже понять ничего не могут — девочка тихоня, учится средне, к проказам вовсе не склонна.

— Что же такого она натворила? — неизвестно у кого поинтересовалась Софи.

— Надеюсь, за это её выгонят, — сказала Яздункотта, уже несколько дней оттирающаяся вокруг Софи в безуспешных попытках втереться к ней в доверие. Яздункотта усиленно демонстрирует, как она презирает всех, не принадлежащих к Великим Домам хотя бы младшего ранга. Если она этим на Софи впечатление произвести хочет — то вряд ли многого добьется.

Идёт та девочка. Поддерживаемая под руки. Заплаканная.

— Что случилось? — спросила Софи.

Главный староста хмуро бросает через плечо.

— Отца её. Убили.

— Пушечное мясо, — презрительно выцеживает Яздункотта.

Глаза Софи превратились в щелочки. Рука сжимается в кулак. Яздункотта не знает, что не только Марину учили рукопашному бою.

Проходившая мимо Хейс услышала.

— Так! «Отвратительно» по поведению за десять дней, — максимальное наказание, наложить которое в праве старосты, — и я немедленно подаю директору записку о вашем неподобающем поведении.

— Да я…

— Закрой рот, — сквозь зубы выцеживает Софи, — не то получишь по лицу. От меня. Он был солдатом, мой отец главком. Но они оба одно дело делали — в том числе, и тебя, дуру, защищали. Ещё раз услышу подобное — просто убью. Говорю это как Истинный Чёрный Еггт. А пока, Хейс, если понадобится свидетель — можешь смело вызывать меня. Я мерзостей никому не прощаю.

— Но, Софи… — начала было Яздункотта.

— Заткнись! — резко прерывает Софи. Чувствует себя — словно к грязи какой-то прикоснулась. Почти поверила в то, что Яздункотта говорит про Хейс, какая она злая да нехорошая. А оказывается, вот так. Шаг навстречу. Чтобы ударить. По-настоящему.

Хейс оказывается между ними.

— Драки не будет, — резко говорит, чеканя фразы. Хотя чувствуется — сама бы с удовольствием врезала. Уж тихоней-то Хейс никто никогда не называл.

Яздункотта по стеночке, по стеночке отползает за угол.

Софи с вызовом смотрит на Хейс. Пусть в данной истории она права, но Софи не позабыла, что многие девочки из хороших семей про старосту говорят.

— Ты правильно поступила.

— Я всегда, и везде поступаю только правильно!

Хейс добродушно усмехается.

— Слышала такое выражение: никогда не говори никогда.

— Конечно!

— А знаешь, кто никогда не ошибается?

— Тот, кто не делает ничего!

— Верно.

Софи молчит. Почему-то расхотелось ей с Хейс ссориться. Похоже, Хейс из тех, кто в отличие от многих знакомых Софи, не получает удовольствия от делания людям гадостей.

— Марина сказала, что ты справедливая. Хотя и зазнайка, — сказала, словно оправдываясь. Будто Хейс могла знать, что про неё Софи думала совсем недавно.

— Кто бы о зазнайстве говорил.

— Марина.

— У неё просто желание выделиться. Возрастное. Пройдёт.

— Слышала бы она нас, наверняка бы сказала: «Сплетничаете обо мне, словно две старухи».

Хейс усмехнулась. Ей ещё не исполнилось семнадцати лет. Хотя она и куда взрослее выглядит.

К некоторому удивлению Марины, мирренская пресса по прежнему поступает в школу, разве что с задержкой в несколько дней, а в случае с журналами в ярких обложках — на десятидневье — полтора. Ещё больше удивило Марину отсутствие на газетах и журналах следов от ножниц военных цензоров. Марина много читала о Первой войне, и упоминания об изрезанных письмах, или газетах с белыми пятнами вместо статей встречались в каждой второй книге, без разницы, писалась она на Севере или Юге материка.

Как поняла Марина по штемпелям, мирренская пресса поступает по дипломатическим каналам в посольства и консульства нейтральных стран, и уже оттуда попадает в школу.

Сейчас же газет с белыми пятнами нет, ради интереса попросила показать несколько писем с фронта. Там нашлось несколько вырезанных мест, но, судя по контексту, отец адресата — большой поклонник непечатной лексики, и именно наиболее цветастые выражения от ножниц и пострадали. Причем по тому же контексту, выражения относились в основном, к мирренскому императору, его родне до десятого колена, лошадям, кошкам и собакам, а так же гнусным действиям, которые автор намеревался с ним произвести в случае поимки.

Веселее всего было читать отчеты о заседании мирренского парламента. Конечно, скандалов, ругани, а то и прямого мордобоя и у грэдов хватает. Но что бы один депутат прямо на заседании застрелил другого по какому-то национальному вопросу — до такого не доходило. В нагрузку, фракция, куда входил убийца, его полностью поддержала, заявив, что он действовал «одержимый праведным гневом против оскорбления Святой веры». Марина решительно не понимает, почему поклонники расписанных (зачастую довольно плохо) досок, вдруг начинают убивать поклонников досок, расписанных по-иному.

А убийцу, вместо того, чтобы отправить в знаменитую тюрьму Чёрного форта, объявляют каким-то «Столпом веры». Суд все же начался, но война вытеснила эту новость с первых страниц. Марине все-таки хотелось узнать, чем дело кончится.

Но после военных новостей почему-то пошли не столичные новости, а что-то из рубрики «В стане врага».

До войны мирренские статьи, описывавшие что-либо из происходившего у грэдов, Марина всегда пропускала. Сордар как-то раз сказал про мирренских журналистов, анализирующих события в грэдской империи. «Иногда даже стыдно за соотечественников матери: пишущие такой бред про других в первую очередь выставляют идиотами себя. Как человек, видевший грэдские корабли только на картинках, может судить о взаимоотношениях на нижних палубах? Этот деятель даже из своих кораблей ни на одном никогда не был, а берётся судить о том, что на наших происходит! Кстати, почти все известные широким массам ученые — „специалисты по грэдскому вопросу“ — элементарно нашего языка не знают! А о наших проблемах рассуждать берутся!»

Фигуры в каких-то балахонах, склонившиеся над полевыми растениями.

Заголовок статьи гласит: «Детское рабство». Марина и не знала, что грэдская военная мощь создается рабским трудом сотен миллионов заключенных, включая детей. Оказывается, даже учащиеся даже престижных учебных заведений должны несколько часов в день отработать на заводе или в поле. (Для учащихся обычных школ рабочий день вообще не нормирован) Пишется и о неких специальных услугах, оказываемых старшими ученицами солдатам и офицерам. С возмущением и праведным гневом сообщается, что к оказанию «специальных услуг» девочек начинают принуждать с двенадцати-тринадцати лет, а то и с более раннего возраста.

«Вы хотите подобной судьбы для своих детей?» — вопрошал читателя автор статьи.

Полевые работы идут в любых погодных условиях, при самом скудном пайке. Рацион приведен. Почему-то рис с кусочками сырой рыбы должен вызвать особый ужас читателей. Марина ничего ужасного не увидела «Приморский рис» довольно распространенное блюдо. Бывает, и за императорским столом подается. Есть надо палочками, обмакивая в острый соевый соус, острую зеленую горчицу и заедая имбирем. Саргон, и особенно императрица, приморскую кухню не жалуют, но Сордар, наоборот, очень любит. Тем более, что самой древней, традиционной грэдской кухней является Приморская, и рис, рыба, водоросли, а так же все остальные морские обитатели — её основные компоненты. Слово «хлеб» в старогрэдском означает «рисовая лепешка» или «рисовый шарик», а не «изделие изо ржи или пшеницы». На мирренский слово «рис» дословно переводится как «грэдское зерно».

Насчёт размера пайков сказать Марина ничего не может, а вот высказывания вроде «Я только раз в десятку так наедался, как здесь каждый день!» слышать приходилось, в начале учебного года так почти каждый день. Недавно был праздничный обед по случаю дня рождения Сордара III. Все почему-то были в восторге, Марина же не заметила ничего особенного: черепаховый суп у Кэретты и в обычные дни подают, а уж по праздникам тем более. Ну а черная икра Марине с детства приелась. Да и блюда украшать материнские повара умеют лучше.

О том, в каких нечеловеческих условиях работают несчастные дети, писанина разведена на несколько страниц. В нескольких местах повторено, что даже учащиеся знаменитой школы имени Сордара V не освобождены от трудовой и прочих повинностей. Марине очень бы хотелось узнать, где находится столь ужасное учебное заведение, и года правления императора Сордара V. Она помнит даты правления всех грэдских властителей, начиная с Года Высадки. Но вот что-то Сордара V там нет, да и четвертого не наблюдается. Видимо, автор или авторы публикации, решив, что раз у них было восемь императоров, носивших имя Сордар (правда, один из них нынешней династией считается узурпатором), то и у грэдов штук пять всяко было, а школьный учебник истории просмотреть лень.

Ещё раз посмотрела на подписи под фото. Нет, конечно, несколько опытных полей и сад в школе имеются, и ряд личностей, помешанных на ботанике и агротехнике, там регулярно копается. Но объявлять это «всеобщей трудовой повинностью для детей с десятилетнего возраста»…

Марина страшно расхохоталась и не могла уняться несколько минут. По причине раннего утра в читальном зале был только библиотекарь, уже успевший прочесть этот журнал. Он и сам над статьёй хохотал не меньше. Так что он ничему не удивился.

Марина теперь поняла, почему Безопасность не препятствует распространению мирренских изданий. Если пропаганда врага ничего, кроме здорового смеха, не вызывает…

— Прочитала статью? — поинтересовался библиотекарь, когда Марина сдавала журнал.

Марина ещё пребывает под впечатлением, и то и дело хихикает, вспоминая то или иное место в статье. Поняв, что попытавшись что-то сказать, она только расхохочется, Марина кивнула.

— И что думаешь?

— Её надо на доске объявлений вывесить, что бы все прочли. Это… Это… — слов Марина так и не нашла, только в очередной раз хихикнула, махнув рукой.

— Я тоже так думаю; перевод уже почти закончен. Завтра вывешу.

— Всем расскажу! Пусть почитают.

Марине вспомнился старый разговор с Сордаром. Как раз о взглядах некоторых мирренов на воспитание.

Сордар показал фото: две деревянные планки, каждая с пятью отверстиями и кожаными ремешками, и попросил угадать, что это такое. Марина не смогла. «Ничего, я тоже в свое время бутылку бренди проиграл. Знакомый искренне потешался, утверждая, что я непременно должен знать, что это такое. Твоя версия о приспособлении для пыток недалека от истины. Такое ещё лет пятьдесят назад у мирренов надевалось на пальцы непослушным детям, воспитанного ребенка не должно быть ни видно, ни слышно. Он должен стоять прямо, руки за спиной. А если не получается — эта штука применяется. Надевается на пальцы, фиксируется на запястьях, раз — и руки за спиной связаны, а внешне все так чинно и прилично выглядит. Считалось, что способствует правильной осанке и помогает от вредных привычек. К тебе бы точно это применили».

«Это ещё почему?» — удивилась Марина.

«А кто ногти грызет постоянно? Смотри, некоторые лаки довольно ядовиты».

«Я ими не пользуюсь! И в те времена подобные предметы точно считались очень даже педагогичными».

«Угу. Тебе напомнить, хотя и сама, наверняка, знаешь, что как раз величайший мирренский педагог был принципиальным противником использования в школах розог и подобных штучек? Не забудь, он больше трехсот лет назад жил».

«Сам же говорил, что с годами только вино улучшается, а вовсе не люди».

«Марин, от твоего остроумия….»

«Повешенье в качестве наказания не применяется с 895 года!»

«Остроумная ты наша! Ты не забывай, колодки эти, в основном, в так называемых „хороших семьях“ и самых престижных мирренских школах практиковалось.

Люди, так издевающиеся над своими детьми, легко поверят, что на другом краю материка живут куда большие изверги», — с Сордаром не поймёшь, всерьёз он, или шутит.

К немалому разочарованию Марины, почти все заинтересовавшие её внешкольные занятия доступны только со второго года обучения. А самое интересное — так и с третьего. На первом полугодии из интересного — только стрельба из пневматических винтовок и пистолетов. Да и интерес довольно сомнительный.

На пневматические винтовки и пистолеты Марина смотрит без особого почтения. Она знает, что лет сто назад в войсках в небольшом количестве были мощные пневматические ружья, превосходившие по силе выстрела все остальные. Но было же это сто лет назад. А нынешняя пневматика — баловство, а не оружие. Только для развлечения и годятся. Дома пневматику Марина в руках почти не держала. Как-то раз привозили пистолеты с рукояткой причудливой формы, подготовленные для каких-то соревнований. Вот из них постреляла, и раскритиковала как раз рукоять.

«Сделано под руку, чуть побольше моей. Это не пистолет, а самое натуральное вредительство. „Конструктору“ на Севере самое место».

Саргон расхохотался так, что слёзы из глаз брызнули. Несколько незнакомых мужчин в гражданском сначала вежливо улыбались, а потом, когда император, не переставая хохотать со словами «На Север! Слышишь, на Север!» — несколько раз ткнул пальцем в одного из них, тоже принялись смеяться. Марина не поняла в чем тут дело, и хотела обидеться, раз про неё все забыли. Не прекращая смеяться, Саргон всё-таки объяснил. «Рукоять специально под женскую руку сделана. Потому и такого размера. Ох, заигралась ты со своим пулемётом!»

Но правила в школьном тире не Марина сочиняет. Да и винтовки с пистолетами тут помощнее уже известных Марине образцов.

Пришлось идти со всеми желающими. Она чувствует взгляды сверху вниз, но во взглядах только любопытство. Да кое-где затаенные надежды, что хоть на стрельбе нахальная маленькая зазнайка наконец-то обломается. Ну-ну, помечтайте.

Пистолет Марина не выбирала, взяла первый попавшийся. Для неё, словно специально, вывешивают новую мишень.

Первый выстрел — в «десятку».

— Не может быть, — шепотом говорит кто-то.

Марина открывает довольно тугой пистолет и протягивает руку за новой пулей.

10-10-9-10-9-10-10-10-9-10 — результат Марины из пневматического пистолета. Лучше всех новичков, да и получше многих, занимающихся не первый год.

Марина посматривает на стенд с настоящими пистолетами.

Тренер принял правильное решение, открыв стенд. Права пострелять из настоящего оружия удостаивается только Марина. Никто не спорит.

— Правила безопасности знаешь?

— Да. Оружие направлять только в сторону мишени; если заклинит — ничего не чинить самой, а немедленно звать вас…

— Как целиться, тебе, не нужно объяснять?

Марина кивает.

Тяжелый, мощный длинноствольный пистолет времен конца той войны. Оружие бойцов штурмовых групп. Пострелять из такого — мечта многих, пришедших сюда. Но, как давно известно, стрелять и попадать — вещи совершенно разные. Только Марине из таких пистолетов стрелять приходилось. Это чуть ли не любимое оружие Сордара. Да и Саргон иногда по мишеням постреливает, и Марине дает. Как-то странно он эти пистолеты называет — то ли «Мазеур», то ли «Маузер». Да ещё шутит, когда деревянная кобура на боку: «Почти комиссаром с Гражданской себя чувствуешь».

«А кто такие комиссары?»

«Вижу, библиотеку ты ещё не до конца прочла… В историческом отделе поищи, найдёшь».

Но Марину в тот день потянуло в оружейный отдел, а потом про комиссаров она забыла. Вспомнила только сейчас. Заодно всплыло в памяти, что некоторые военные ордена, вручаемые за храбрость, имеют степень «наградное оружие» — как раз похожий пистолет с орденом на рукоятке. Одна из самых редких наград. К Золотой Звезде приравнивается. Марина в тайне мечтает, что её когда-нибудь наградят таким пистолетом. А, может, ещё и Золотой Звездой. Наградой, какой пока, даже у Сордара нет.

Пули рвут бумагу. Марина стреляет со «взрослой» дистанции. Правда, она сама не знает, что дистанция «взрослая». Дома или с Сордаром всегда стреляла только с такой.

«Десятки» на мишени просто нет. Расстреляна Мариной в хлам. Дыра с излохмаченными краями — и всё, что от отметки «10» осталось. Кажется, из собравшихся, ещё никому не приходилось видеть такого стрелка. Чёрный берет Марины теперь всеми воспринимается совсем в ином свете.

— Ты и винтовкой так владеешь?

— Нет. Ей похуже. Лётчики и моряки винтовки не любят, а я у них училась. Но если дадите строенный крупнокалиберный пулемёт…

Кажется, кто-то застонал.

— Надеюсь, учившие тебя и из основного оружия стреляют не хуже.

— Узнаем скоро, — дипломатично ответила Марина, на деле ни секунды не сомневающаяся, что Сордар с одного залпа отправит на корм рыбам любой мирренский корабль.

Очередной урок истории начался с вопроса:

— Кто-нибудь из вас читает мирренскую прессу?

Взметнулась одна рука.

— Насчет вас, Херктерент, я и не сомневался… Хотелось бы знать, какую прессу вы не читаете.

В классе поднимается гомон.

— А ну тихо! Я ещё раз спрашиваю, кроме Херктерент, кто-нибудь ещё читал… вражеские газеты?

Гомон сменяется недоуменным перешептыванием. Много учеников занимаются мирренским в «сильных» группах, есть и несколько тех, для кого северный диалект мирренского — родной.

Признаться, что читаешь мирренскую прессу или слушаешь их передачи — долго от клички «шпион» или «белозадый» (так в ходе Первой войны называли сотрудничавших с мирренами) не отделаешься. Газеты тишком почитывают, в основном, ученики выпускного класса, не особо обращающие внимание, что там кричит мелкота. А вот мирренские передачи, особенно современной веселой музыки, полу подпольно слушают почти все.

Неуверенно поднимается рука, потом ещё несколько. Историк мысленно усмехается. Учеников, хорошо владеющих мирренским, минимум втрое больше.

— А теперь скажите, кто-нибудь, кроме Херктерент, читал хотя бы одну мирренскую книгу о начале той войны? Вижу пять, нет шесть человек. Не так уж и плохо. А теперь скажите, в чем разница в описании врага тогда и сейчас.

Молчание.

— А вы, Херктерент, что скажете?

Марина встает.

— Кроме обычных в таких случаях заявлений о защите Родины и отпоре агрессорам, было и ещё кое-что: в прошлом мы писали: «Остановим нашествие дикарей с юга!» миррены, в свою очередь, писали: «Отразим нашествие северных дикарей!». Прямо скажем, в начале той войны и мы, и они сильно недооценили друг друга.

Сейчас и у нас, и у них пишут несколько иное: «Мы воюем не с (впишите нужное слово) народом, а с кровавым (впишите нужный термин) режимом». Статьи настолько похожи, что простой заменой терминов и географических названий можно получить статьи, вышедшие на разных концах света. Разница между той и этой войной легко заметна — тогда противники воевали с народом друг друга, теперь же акцент делается на правительстве. Кроме чисто военных мер, в этот раз противники будут стремиться к стимулированию внутреннего разлада в лагере врага, что должно способствовать развитию беспорядков, могущих привести к смене формы правления, и приходу к власти не желающих вести боевые действия сил.

Подводя итог, — Марина слегка повышает голос, а её обычный тон не захочешь — услышишь, — врагов сейчас полно, и неизвестно какие — внешние или внутренние — страшнее. Внешний — он там, за нейтральной полосой. А внутренний — его не сразу распознаешь. Он может быть где угодно, он может быть рядом с тобой. Он может быть совсем не тем, кем кажется на первый взгляд. И твоя задача — найти его и уничтожить. Учтите — лидер врага сказал: «Лучше всего добиваться явных целей неявными методами!»

— Херктерент, блестяще! Не думаете о политической карьере в будущем? А остальные — всерьёз подумайте о сказанном. И о том, какие действия служат на пользу врагу.

Почему-то мирренские передачи стали слушать значительно меньше.

Просмотр фронтовых хроник не обязателен, но пустующих мест в зале не бывает. Мальчишки спорят о типах показанной техники. Зачастую к ним присоединяются обе Херктерент. Вскоре Софи прослыла признанным экспертом по самолётам, а Марина — по танкам. Если заходит речь о флоте, то сестер стараются развести подальше друг от друга. Сам факт их участия в почти настоящем боевом походе поднял до немыслимых высот мнение и той, и другой относительно собственных познаний в морском деле. А что собой представляют перепалки Херктерент, все уже очень хорошо уяснили.

Как-то раз посреди сеанса раздался радостный вопль «Папа!!!» — девочка увидела на одном из кадров отца — усталого, но вполне живого и здорового артиллериста. Марина и Софи помалкивают — их отца в хронике показывают на несколько порядков чаще, мелькал в кадрах и Сордар.

Фронты качались, иногда с амплитудой до нескольких сот километров. Амплитуда уменьшалась с каждым днём. Вскоре ломанная красная линия на огромной карте в холле школы застыла в нервном напряжении. Идут дни, месяцы, а линия лишь чуть подрагивает, словно живая. Новости по-прежнему в стиле первых дней, будто армия уже у ворот мирренской столицы. Приемники никто не конфискует (при наличии в одном месте такого количества юных радиолюбителей это просто бесполезно) так что идёт полу подпольное прослушивание мирренских передач. Тоже крайне мало интересного, сводки столь же парадные. Хотя до грэдской столицы мирренам не близко.

Жизнь школы постепенно вернулась в обычную колею. Об идущей войне напоминает только карта. Да разговоры на переменах.

Провели несколько учений по воздушной тревоге. Учения нравятся многим — из-за них отменяют уроки. Хотя бежать до убежища в противогазе довольно утомительно, особенно, если накануне при сборке этого противогаза откуда-то взялись лишние детали.

К некоторому удивлению Хейс, лучше всего со сборкой — разборкой противогаза и его надеванием справлялась младшая Херктерент. Её явно огорчает, что надевание противогаза происходит в классе, а не в тренажерном комплексе с использованием слезоточивого газа. Включая обязательное десятиминутное сидение в заполненном газом помещении. Старшая Херктерент тоже в числе лучших. Хуже всех — Эрида Эроин, ну это-то результат ожидаемый. Она бы и дольше возилась, не помоги ей Марина.

Перед войной в школе планировали создать аэроклуб. Успели построить ангар, привезли и собрали учебный истребитель. Лет десять назад изящный, почти без подкосов и расчалок, с шасси в обтекателях и четырьмя пулемётами, биплан считался лучшим в мире истребителем. Практически не участвуя в боях (колониальные драчки не в счёт), машины прослужили в первой линии шесть лет (это в то время, когда самолёты устаревали за год-полтора) и по сегодняшний день широко применялись в качестве учебных. Кроме всего прочего, машина славилась простотой в эксплуатации и лёгкостью в управлении. Школьные энтузиасты авиации достаточно быстро установили (попутно открутив некоторые детали) что к полётам машина не пригодна. И забыли про него.

Софи часто забирается в ангар. Ходит вокруг самолёта. Сидит в кабине, глядя, как реагируют на движение ручки элероны. Стоя у ангара, подолгу мечтательно смотрит в небо.

Ночью всех разбудил жуткий вой сирен воздушной тревоги.

— Что это? Учения? О них же всегда заранее предупреждают!

— Бомбить столицу будут, — невозмутимо сказала всезнающая Херктерент, — вон, кроме школьных, сирены установленные ГО, воют, школьные только дублируют их сигнал. Значит, всё по-настоящему.

Чуть ли не впервые на неё никто не огрызнулся.

В отличие от многих, Марина полностью одета, даже берет присутствует, через плечо сумка с противогазом и аптечкой. У Хейс на боку такая же сумка. На другом плече — сумка с большой аптечкой. На груди — фонарь — «невидимка». Рядом — короб с трубкой и антенной — портативная рация, выданная всем старостам в конце лета. До сегодняшней ночи с рацией постоянно ходил только помешанный на радиотехнике Ярн.

— Три минуты на сборы! Всем построиться! Идём в бомбоубежище.

Бомбоубежища построены из расчета одно на два корпуса. Толкотни и беспорядка нет, да и быть не может — Ленн и Хейс в одном месте, да обе «при исполнении».

— Все здесь?

— Младшей Херктерент нету.

Ленн и Хейс переглядываются. Момент, когда самая глубокая личная неприязнь становится неуместной. По правилам, обеим им следует идти искать Марину. И по тем же правилам, один из старост должен находиться в убежище.

Софи демонстративно зевает, берет два свернутых одеяла, забирается на лавку, одно укладывает в качестве подушки, и говорит, натягивая на голову второе:

— Как хотите, а я спать буду, разбудите, если кого-то с чёрным чувством юмора бомбой пришибёт.

— Я пойду, поищу её, — говорит Хейс.

В прошлом году вся школа говорила: «Спорить с Хейс бесполезно». Теперь говорят — «Что с Херктерентами, что с Хейс не поспоришь».

Почти все окна затемнены.

Поиски решила начать с крыши главного корпуса — до самого высокого места школы — башни старинной обсерватории Сордара, слишком долго бежать, а Херктерент ненавидит тратить время неизвестно на что.

Ну, так и есть — дверь на винтовую лестницу открыта.

Хейс выглядывает из окна башенки. Сидящий силуэт на гребне крыши виден четко.

Щелкнула тумблером рации. Ленн отзывается сразу. Голос даже слегка испуган.

— Как дела?

— Я нашла её. Всё в порядке.

Ленн отключилась.

Пока соображала, как бы поаккуратней окликнуть, чтобы не напугать, с гребня крыши раздался такой знакомый голос.

— Кто там ещё смелый? Лезь сюда, вместе поглядим.

Хейс полезла. Херктерент бесстрашна, и для неё авторитетом может быть только тот, кто способен делать то же, что и она. Да и сама Хейс пару лет назад любила на крыше посиживать. Правда, не столь «романтическими» ночами.

— Так и знала, что это ты, Сонька ведь трусиха, а Ленн — дура.

При всей нелюбви к Ленн, о её интеллектуальном потенциале Хейс более высокого мнения.

Марина убирает от глаз громадный бинокль.

— Ночного видения. Брат подарил. Не знала, что в такой ситуации пригодится.

Снова смотрит в сторону столицы.

— Хочешь, глянь, — протягивает бинокль, — пожары, похоже, в Юго-Западном районе. Зенитки бьют — отсюда видно. Красота!

— Марина, там сейчас гибнут люди.

— Это война, — просто отвечает девочка, не отрываясь от бинокля; заворожено шепчет: — Как огонь, смертельно опасно, но так завораживает…

Красноватые всполохи в небесах, тоненькие лучики прожекторов, грохот, похожий на отдаленную грозу.

— Слезать не думаешь?

— Нет. Скоро всё кончится. Бомбёжка не бывает долгой.

— Неужели тебе не страшно?

— Немного. Я знала, что они придут.

— Откуда?

— Отец. Я знаю — о производстве тяжелых зениток, разработке РЛС и постройке перехватчиков докладывали непосредственно ему. Он очень злился, если это не выполнялось в срок, и кого-то отдал за это под суд. Он даже с мамой из-за башен поругался.

Хейс тоже не могла понять назначение огромных бетонных коробов, утыканных зенитками, тут и там появлявшихся в столице. В своем непонимании она не одинока- многие деятели культуры возражают против построек, «уродующих исторический облик столицы».

Они даже подали прошение на имя императрицы.

— Какой-то там исторический дом снесли, да сад вырубили, чтобы башню построить. Мама хотела, чтобы этого не делали — мол, нарушится панорама Заречного района. Отец сказал: «Мне наплевать на живописные виды — я знаю одно — будь я командующим мирренскими ВВС, и планируй налет на столицу, обязательно бы пустил часть машин с этого направления — там слишком много заводов. Что верещит культурное общество — мне наплевать. Миррены будут бомбить столицу. Остальное меня не волнует.» Потом они просто ругались. — Марина грустно вздыхает.

«Выходит, не так уж и весело быть принцессой», — думает Хейс.

Что-то с утробным гудением, выбрасывая пламя, словно сказочное чудовище, пронеслось над школой. Марина, не отрываясь, следит в бинокль. Вскакивает, провожая окулярами удаляющейся силуэт. Хейс стоит рядом. Бесстрашие, оказывается, заразно.

— Наши подшибли! — со смесью восторга и ужаса выдыхает Марина. — На нашем поле брякнется! Гардэ!

Радостно подпрыгивает, срывает берет, и подкидывает в воздух.

— Гардэ!

Хейс смотрит в лицо Марины. Видит только искреннюю радость, да глуповатую улыбку. Подозревает, что и сама так же глупо улыбается. «Гардэ!» только что вместе орали. Что-то от древних времен, от стихийной радости первобытных людей, вместе убивших опасного зверя, объединяет их.

А Хейс придумала, как согнать неугомонную Херктерент с крыши. Скоро дадут отбой, все окажутся во дворе, а Херктерент ни за что не откажет себе в удовольствии побыть в центре всеобщего внимания. Благо, пожарных вряд ли будут вызывать — у них и без Херктерент сегодня работы предостаточно.

— Надо сообщить в местную ПВО…

— Дык, в чем дело, — Марина кивает на рацию.

— Не настроена на их частоту. Надо спуститься, и позвонить.

— Ну, так пошли.

Только теперь вновь взвыли сирены, и металлический голос объявляет об отмене воздушной тревоги.

Словно мёртвый дракон, на поле лежит туша бомбардировщика. Чёрный весь. Страшный. Война впервые вот так, вблизи взглянула им в лицо. Винты погнуты, за тушей тянутся три словно вспаханные борозды. Центральная — от фюзеляжа, две боковые оставлены массивными обтекателями стоек шасси.

— Что с ним произошло? — шепотом спрашивает Марина.

Софи так же тихо отвечает.

— Думаю, подбили зенитки, видишь — вон тот мотор горел. И хвостовая турель разбита. У них есть система аварийного сброса топлива. Сбросили топливо, выпрыгнули, но машина не упала, а стала планировать.

— С чего ты взяла, что они сбросили топливо?

— Это же «стратег»… Даже без экипажа, он бы очень далеко ушел от столицы. А он вот тут… Похоже, чистый ночной бомбардировщик, потому и в чёрный цвет выкрашен. Даже знаки, смотри, вон какие маленькие.

В оцеплении стоят курсанты авиационного училища. Старшеклассники узнают некоторых — прошлый и позапрошлые выпуски школы.

Вскоре приехали инженеры Института военной авиации. Бомбардировщик — один из символов мирренских ВВС. Теперь представилась возможность изучить образец поближе. Из сбитых в ту ночь машин, севший на поле за школой, оказался наименее повреждённым.

Машину затянули маскировочными сетями и несколько дней работали.

Потом прибыл целый строительный батальон.

За несколько часов настелили ячеистое металлическое аэродромное покрытие. Освобожденный от маскировки бомбардировщик стоит на шасси. Горевший мотор заменён целым, снятым с другой сбитой машины. Разбитая турель снята. На бортах нанесены грэдские знаки значительно крупнее обычных.

За ограждение не удалось пробраться даже неугомонной Марине.

В газетах написали о коварном враге, десятках сбитых самолетов. Мирренское радио не замедлило сообщить о полном уничтожении столичной промышленности и разрушении «нескольких важных военных объектов». На деле все оказалось несколько иначе. В школу попал последний номер не то, чтобы секретного, но в продажу не поступающего «Вестника ПВО». Журнал за пару дней зачитан до дыр.

В налете участвовало свыше ста пятидесяти машин. По данным разведки, несколько машин вернулись, не долетев до линии фронта. Перелетели на участке, где мало грэдских радаров. Вместо наиболее угрожаемого южного направления, прошли над лесными массивами и атаковали с северо-востока. Это было умно — но миррены не знали о запуске двух новых РЛС, контролирующих это направление. Воздушную тревогу объявили вовремя. В небо поднялись как новые истребители с бортовыми РЛС, так и более старые без них, но зато с летчиками, имевшими по много сотен часов ночных полетов и обладавшими «кошачьими» глазами. Взлетели и летающие прожекторы. Миррены шли без истребительного прикрытия — даже их тяжелые истребители не обладают нужной дальностью. В боях с истребителями было сбито тридцать семь машин, на двадцать пять претендовали зенитчики. Причину гибели десяти точно установить не удалось. Ещё пятнадцать не дотянули до линии фронта.

Самолет Марины (в статье приведены номера и обозначения всех бомбардировщиков, а буквенный код на хвосте Марина запомнила) оказался из числа подбитых зенитным огнём.

Налёт на столицу — бой из тех, что каждая сторона объявляет своей победой.

За посиделки на крыше Марину на месяц лишили права покидать школу по выходным. Чем её не сильно огорчили — библиотека школы ничем не хуже императорской. А в чем-то (по мнению Марины) даже лучше — позволяют брать какие угодно книги и не говорят «Это тебе ещё рано». А уж если учесть, что с точки зрения мальчишек Марина теперь почти кавалер Золотой Звезды, то все отлично. Если не считать заговорщических искорок в глазах Софи.

Как-то раз на выходных, отправляясь в столицу, Софи уж больно ядовито посмотрела и ухмыльнулась попавшейся на дороге Марине.

Софи вернулась точно вовремя. Чем-то очень сильно довольная. Проходя мимо Марины, не сдержалась от повторной победоносной ухмылки. Марина без колебаний ответила неприличным жестом. За почти пол суток достойный ответ вполне придумался. Софи в ответ ухмыльнулась ещё более нагло.

Марина, пожав плечами, отправилась спать. Что-то Софи явно замыслила, а предугадывать её ходы Марина так и не выучилась. Равно как и с ходу на них отвечать.

Эрида неторопливо идёт по аллее.

Один замок ранца не застёгнут.

Если другие чудят намеренно, то у Эриды всё как-то само собой получается. Сегодня Эрида верна себе. На грудь слева свешивается заплетенная косичка, перехваченная заколкой с несколькими крупными жемчужинами, справа — перетянутая обыкновенной резинкой, на спине хвост, небрежно перехваченный примерно посередине свитым в кольцо ожерельем.

Марина слегка дергает за не застегнутую лямку.

Эрида оборачивается.

Приветливо улыбнулась.

— Привет, Марина. Ты не знаешь, где Софи такие интересные очки взяла?

— Софи? Очки? — удивилась Марина, — остротой зрения сестра легко может поспорить с рысью.

— Ну да. Очки такие необыкновенные. Я хотела у неё спросить, но там было столько народу, и я побоялась.

— А белой трости у неё не было?

— Нет, — ответила Эрида, не заметив подвоха.

Софи. Вид сзади. На волосах — кожаный ремень.

Поворачивается. Очки словно у пилота времен Первой войны. Сами по себе предмет гордости обладателей и зависти всех остальных. Большей редкостью слывут только береты морпехов. Но очки Софи с красными стеклами.

Поправляет небрежным жестом. Обворожительно улыбается улыбкой победителя. Марина мысленно застонала. Сестренка уела её с потрохами.

Подобные очки носят пилоты ночных истребителей. Надевают за несколько часов перед вылетом, что бы лучше видеть в темноте. Раздобыть подобную редкость куда сложнее, чем берет морпеха.

А Софи ещё демонстративно глянула на «часики». Пилотские, здоровенные, со светящимися стрелками и двумя циферблатами — обычным и маленьким, фиксирующим время полета. В комплекте с очками получилась воистину гремучая смесь.

Звезда черного берета с серебряным черепом покатилась к закату.

Марина об очках сестренки забыла на следующий день. О поражениях никто вспоминать не любит.

Если Софи что-то надела — значит, это обязательно модно, и современно. В течение нескольких дней похожие очки (только с обычными стеклами) появились практически у всех девочек, чьи родственники имели хоть какое-то отношение к авиации.

Другие не хотели отставать. Вскоре чуть ли не три четверти девочек в школе стали носить очки. Кто какие смог раздобыть. Особой популярностью пользуются круглые пилотские и слесарные (тоже круглые, к тому же, легкодоступные) Встречаются старые шоферские, танковые, сварочные с синими стеклами, даже решетчатые, используемые при глазных заболеваниях.

Сама Софи в очках почти не ходит — так, наденет иногда вечерком.

Зато все остальные ходят в очках постоянно. Софи не привыкать быть законодательницей мод в стенах школы. Но моду на откровенно бредовую деталь костюма ей удалось ввести впервые.

Преподаватели реагируют с иронией — знают, что с подобного рода эпидемией моды на что-нибудь бороться бесполезно.

Как-то утром, зайдя к Эриде, Софи увидела на столике у кровати среди привычной кучи вещей различной ценности и нужности овальный ящичек красной кожи с золотым узором. Ящичек открыт. Изнутри отделан лиловым бархатом. Судя по размеру гнезда, в нем могли быть только очки.

Эрида выбредает из ванной. Нечесаная, в волочащемся по полу мужском халате. Голова наклонена, волосы закрывают лицо.

— Эр! — окликает Софи.

Та останавливается. Резко взмахнув головой, откидывает волосы за спину.

— Ой! — сказала Софи, невольно отступив на шаг.

Вместо привычного разноцветного взгляда на неё смотрят два огромных золотистого цвета обода. Внутри каждого — разноцветные сегменты диафрагмы. По бокам ободов какие-то маленькие ручки.

— Ой! — отвечает Эрида, вскидывая руки к вискам. Диафрагма слева с жужжанием раскрывается. Глаз за ней прищурен. Правая диафрагма раскрывается, закрывается левая. Затем резко распахиваются обе. Очки сделаны по типу пилотских, кожаный ремень охватывает голову.

Эрида щуря один глаз, пытается разглядеть, кто перед ней.

— Привет Софи!

Поворачивается, и подойдя к столику, начинает что-то выискивать. На пол падает и укатывается под кровать кедровая шишка. Вслед за ней — карандаш. Потом — помада. За цепочку Эрида вытаскивает монокль. Подходит к зеркалу. Склонив голову, щелкает переключателем на «оправе». Не с первой попытки вставляет монокль в прорезь оправы, щелкнув ручкой, возвращается к столику. Продолжает раскопки. Падает футляр от монокля. Затем — сразу пяток карандашей. На них — мягкая игрушка. За оправу Эрида вытаскивает второй монокль. Отточенным движением вставляет в прорезь с другой стороны. Вздыхает.

Поворачивается к Софи. Та уже забыла, зачем пришла. Эрида не стремится никого удивлять. Но «ты глянь, что эта чокнутая опять с собой сделала» в коридорах школы можно услышать почти ежедневно.

— Что это?

— Где?

Софи показывает пальцем.

Эрида резко оборачивается, словно искомый объект находит у неё за спиной. Путается в полах халата, и чуть не падает. Снова оборачивается к Софи.

Опять цветные диафрагмы, только на этот раз с каждой стороны почти на грудь свешиваются золотые цепочки. В центре каждой диафрагмы — маленькое отверстие. По губам видно — Эрида обижена, и не понимает, зачем Софи над ней шутит.

— Зачем тебе эти… очки?

— Ах, очки…

Софи кивает.

Эрида повторяет её жест.

Диафрагмы распахиваются полностью. Эрида торопливо чем-то щелкает на оправе.

— Правда, они занятные?

— Да… Более чем. Так зачем они тебе понадобились?

— Все ходят. Хотя и неудобно. Мне вот тоже захотелось чего-нибудь красивого. Нарисовала эскиз, дома показала папе, он обещал отдать мастеру. Вот, вчера прислали с посыльным.

— Ты в них что, спала?

— Ну да, вчера померила, и они мне понравились. В них так занятно.

— И ты будешь в них ходить?

Эрида щёлкнула одной диафрагмой.

— Ну да. Что бы я ни надела, всё равно все смеются. За спиной, но я-то знаю. Почему-то считают меня глупой.

Щелчок второй диафрагмы. Сегменты застывают в полузакрытом состоянии.

— Они не сломались? — с затаенной надеждой спрашивает Софи. Вещь, подтверждающую славу школьной сумасшедшей лучше, чем эти очки, придумать сложно. А Софи уже не раз приходилось отвечать на вопрос: «Как ты можешь общаться с этой чокнутой?» Если личностям вроде Ленн достаточно ответа «она нашего круга», то для не столь спесивых приходится придумывать более занятные варианты. Разубеждать учеников в ненормальности Эриды Софи уже перестала — поняла — бесполезно. А Эрида, что ни день, то новый повод представит, что бы её все на голову больной считали.

«Интересно, что бы было, надень я подобную конструкцию? — подумала Софи, и тут же сама себе ответила: — Все сочли бы это безумно модной и оригинальной вещичкой. И наверняка, мастерская, где это сделали, получила бы ещё несколько десятков заказов».

Эрида сбрасывает халат. Софи не слишком удивилась, обнаружив что костюм Эриды состоит только из черных тапочек без задников с огромными пушистыми помпонами. Софи косится на дверь. Ключ торчит в замке, и похоже, никогда оттуда не вынимался.

— Оделась бы хоть.

— Так тепло ведь, — просто отвечает Эрида.

Софи бочком отодвигается к двери. Эрида обводит взглядом комнату.

— Ага, вот она, — говорит и нагнувшись лезет под стол.

Софи торопливо поворачивает ключ в замке.

Эрида выбирается из-под стола. В руке — большая серьга в виде листика.

— Эр, может ты всё-таки оденешься?

— А зачем?

— Потому что, — начала было Софи и осеклась. Разумных доводов не тему того, почему человек не может ходить у себя в комнате без одежды, на ум как-то не приходит.

— Раздевайся тоже.

— Зачем это? — Софи своего тела не стыдиться совершенно, частенько вертится перед зеркалом, но людей предпочитает шокировать покроем купальников, а не отсутствием оных.

— Хочу нарисовать тебя голой. Попробовала себя — знаешь, понравилось, можешь вон в той папке глянуть.

Художественные способности Эриды много выше средних. До уровня Софи ей далековато, но прочих учеников превосходит на голову.

Несколько листов выполнены гуашью. С цветопередачей у Эриды всегда было хорошо.

— Ты их никому не показывала?

— Нет, только Марине.

Секреты Эриды Марина хранит, как свои собственные и даже лучше. Софи неоднократно рисовала классические скульптуры. Почему бы не попробовать с живой моделью?

— И как именно ты меня хотела изобразить?

— На фоне окна. Вполоборота. И волосы распусти обязательно.

Софи расстегивает платье.

— Ой, ты совсем как взрослая, — удивленно говорит Эрида, увидев черное кружевное белье Софи.

Та с усмешкой отстегивает зажимы чулок.

С небрежным кокетством изящным взмахом ножки откидывает трусики.

— Жаль, я не скульптор! — восторженно выдыхает Эрида.

Софи довольно проводит руками по телу, приподняв небольшие, но уже неплохо развитые, грудки. У Эриды у сосков ещё только-только намечаются припухлости, а у Марины вообще ещё ничего нет.

Эрида осторожно касается руки Софи. Говорит почему-то шепотом.

— Всегда завидовала, какая у тебя удивительно белая кожа.

Сделав несколько набросков, Эрида говорит:

— Знаешь, что-то не то. Надо, что бы у тебя было что-то в руках. Шарф или платок.

Из шкафа вытаскивают один из чемоданов Эриды.

Видно, что хозяйка собирала вещи сама. Никто другой до подобного склада самых разных вещей в одном месте не додумался бы. Легкие платки соседствуют с меховыми муфтами, тут же целый ворох ремешков, поясков, несколько перчаток и футляров с украшениями, тут же присутствуют футляры с подзорной трубой и механическим калькулятором.

Если Херт не глядя, оплачивает все счета Эриды, то Саргон прямо запретил дочерям покупать вещи дороже определенной суммы (в первую очередь, запрет касается Софи). На шубу из норки хватит, а вот на усыпанную бриллиантами сумочку — нет. У Эриды такая сумочка есть, но валяется в дальнем углу шкафа, как что-то совершенно не нужное. Не исключено, что Эрида уже позабыть успела, что такая сумочка у неё есть. И это притом, что сумочка показалась безумно дорогой самой Кэретте!

Софи натягивает сетчатую полупрозрачную черную перчатку.

— Эр, где вторая?

— Вот.

Она вскакивает.

— Придумала!

Вытаскивает из ящика шкафа белое покрывало, бросает на кровать.

— Надевай вторую, потом свои чулки без пояска и ложись на живот. Смотри на меня, только не смейся. Такое сочетание черного и белого — должно получиться здорово.

Внимательно изучают рисунок. Изображенная лежащая обнаженная выглядит порочно-соблазнительно. Волосы чёрные, глаза подведены чёрным. Взгляд женщины, твердо знающей, в чем её главная сила.

— Интересно, что будет, если в коридоре повесить? Ты мне тут такой макияж изобразила, что не узнают.

— Провисит до первого мальчишки — упрет к себе, и будет, сама знаешь, чем заниматься. Ты заметила, в библиотеке разобрали почти все книги про художников, кто хоть раз писал ню?

— Теперь давай я тебя нарисую, — говорит Софи.

Эрида стоит у зеркала, оттянув ногу назад, словно балерина и набросив на плечи шаль.

— Сядь на подоконник. Держи шаль так, словно закрываешься от кого-то. Смотри смущенно.

— Так?

Глаза опущены, голова наклонена.

— Вот!

— Да ты тут меня совсем маленькой сделала!

Эрида на рисунке выглядит ребенком, застигнутым нагой в неудачный момент. На лице смешанное выражения испуга, смущения и какой-то непосредственной наивности.

Сравнивают оба рисунка.

— Хм, — с глубокомысленным видом изрекает Софи, встав в позу оратора и подняв к верху палец, — что интересно, типы, представленные на данных изображениях, по мнению многих мужчин, являются примерно одинаково привлекательными, как с эстетической, так и с… другой точки зрения.

Эрида запускает в неё подушку. Софи ловко уворачивается. Обе хохочут.

Такое впечатление, что содержимое шкафа Эриды бесконечно. Чехлы с шубами. Коробки с обувью. Яркие коробки с мирренскими надписями. Софи с интересом открывает одну из них и достает атласные балетные туфельки с лентами.

Разглядывает, примеряет к ноге.

— Ой, — удивляется Софи, пощупав жесткий носок.

— Что там?

— Он совсем твердый.

— А ты что хотела, это же пуанты.

— Настоящие балетные туфельки?

— Ну да. Мирренской фирмы в них выступают лучшие балерины мира, включая нашу Геллетт.

— По прозвищу Императрица?

— Ну да, её почти все так зовут.

Софи надевает туфельку (у неё с Эридой один размер).

— Эр, а зачем носок жесткий? Что бы фуэте делать можно было?

— Ну да, хотя пуанты уже давно так делают, раньше, чем фуэте придумали. Носок проклеен и проложен картоном, подошва проложена толстой картонной стелькой и подшита тонкой кожей. В этой мастерской есть даже выточенные из дерева специальные колодки- этакие скульптурные портреты стоп всех самых известных балерин, как наших, так и мирренских. Про пуанты этой мастерской говорят что их, в отличие от всех остальных, сразу надевать можно.

— А разве не так?

— Нет, конечно. Пуанты — это тебе не туфли от Теренн, в которых можно отправляться на бал, едва достав их из коробки.

Балерина сначала разбивает носок молотком, что бы был несколько помягче, потом колотит по стельке. Иногда стельку совсем выдирают. Подошву трет о терку, подпиливает самый кончик туфли, и прошивает эту дыру суровыми нитками — все это нужно, что бы не скользить по полу. Иногда, прежде чем надеть, туфли слегка мочат, что бы лучше сели по ноге. Ленты к туфлям балерина тоже зачастую пришивает сама.

Софи попыталась завязать ленту.

— Надо не так.

— А как?

— Смотри.

Судя по ловким движениям рук, обычно неуклюжей Эриды, пуанты она надевала частенько.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Так я года два балериной быть хотела. Все спектакли с Императрицей смотрела.

— Помню, я тебя несколько раз в ложе видела.

— Я просила отца отдать меня в Императорскую балетную школу. Он был не против. Императрица приезжала к нам. Меня смотрела. Я жутко боялась, но показывала ей всё, что могла. Отцу прямо сказала — балериной быть могу, но дальше второй солистки не поднимусь. Того, на что не хватает таланта, можно достичь упорной работой, а я известная лентяйка. К тому же, люблю покушать. И мне сразу разонравилось быть балериной. Не хочется быть второй.

— Я тоже второй быть не люблю. Слушай, а покажи что-нибудь! Ведь даже императрица сказала, что ты можешь быть не худшей балериной.

Эрида зачем-то перекручивает ожерелье так, чтобы оно, как пояс, болталось на талии.

Эрида резко вскидывает ногу почти на сто восемьдесят градусов. Обхватив ногу руками, стоит так несколько секунд. Усаживается на шпагат. Софи чуть рот от изумления не открыла.

— Ну и растяжка у тебя, Эр!

Эрида вскакивает. Делает два оборота, наклоняется вперед. Резко вскидывает вертикально вверх ногу. Руки заводит за спину.

— Во как я ещё могу!

Софи вскакивает.

Миг — и она в такой же позе.

Носом почти касается носа Эриды.

Обе смеются.

Встают нормально.

— Не знала, что ты такая гибкая.

— Это ещё что, ты Марины не видела, увидь её императрица — точно бы стала умолять Императора, что бы он её в балетное училище определил.

— С чего ты взяла?

— Я ей показывала, что могу, ей понравилось, и захотелось повторить. И у неё всё получилось. Я ей сказала про балет, а она ответила, что профессиональные балерины — самые дорогие проститутки страны, и что со времен Прошлого Правления, когда Императорская труппа была коллективным гаремом императорской семьи, изменились только посетители, но не характер борделя.

— Интересно, кто ей это сказал?

— Все, и никто. Она обожает делать неочевидные, но верные выводы из очевидных вещей. Она сказала: «Императрицу так зовут не из-за того, что она здорово танцует, а потому, что она с отцом дружила столь же близко, как Кэрдин в свое время».

Софи промолчала. Слухи и ей известны, и она, хотя и считает их правдивыми, предпочитает не говорить на подобные темы. Лучше перевести разговор на что-нибудь другое.

— Почему же ты на гимнастике чуть ли не последняя?

— Не знаю. Когда на меня люди смотрят, я как-то теряюсь. Мышцы словно деревенеют.

С усмешкой изучают отражение. На Эриде шляпка, очки, несколько длинных перепутанных жемчужных ожерелий, свешивающихся ниже пупка, и балетные туфельки.

У Софи бархотка на шее, ещё одна на середине бедра левой ноги, мехове боа через плечо.

Переглядываются.

— Правда, мы замечательные?

Обе хохочут.

— А теперь ты мне позируй: ложись на бок спиной ко мне.

Так и не одевшись, лежат на кровати, листая альбом репродукций.

— Представляешь, что будет, если эти рисунки найдут?

— А что может быть? Висит же в Императорском музее портрет Эоны Сордар. На ней тоже ничего нет, а ей лет десять — одиннадцать, не больше.

— Ты бы ещё служанок с фресок в старых мирренских гробницах вспомнила!

— Вообще — то, судя по ожерельям и прическам, там и принцессы изображены. Не вполне понимаю, почему изображение обнаженной женщины — искусство, а если нашей ровесницы — то у художника могут быть проблемы с законом.

— Ну, у Пархена проблем не было, хотя его изображения школьниц на пляже взбесили некоторых феминисток. Они даже привлечь за растление его хотели.

— Там всё было чисто, мне Кэрдин говорила, отцу, кстати, эти рисунки понравились, но он об этом сказал, только когда негласная проверка закончилась. Художник ему напомнил какого-то известного иллюстратора из другого мира.

На следующем листе как раз знаменитое изображение принцесс.

— А давай, как они оденемся?

— Так на них же и нет почти ничего.

— Не скажи, видишь, браслеты, косички.

Запасы косметики у Эр тоже превосходят все мыслимые пределы. У Софи куда меньше.

Первой принцессой решили сделать Эриду, как более смуглую. Софи заплетает ей множество косичек. Проводит стрелки около глаз. Берет помаду, обводит сосок Эриды. Та хихикнула.

— Щекотно!

Каждая надевает на предплечья по несколько браслетов.

Софи застегивает тоненький серебряный поясок.

Проходит на носках, ритмично покачивая бедрами. Звякают браслеты на запястьях и щиколотках.

— Смотри, я танцовщица.

Эрида торопливо делает набросок.

— А может, фото поделать, а потом уже с них рисовать? У меня цветная пленка есть.

— А кто проявлять будет?

— Я и буду.

— Ты сможешь?

— Конечно. Мне уже два года фотографией заниматься нравиться. Я даже как в старину, на стеклянные пластины фото делать умею. Реактивов целый ящик. Марина про них расспрашивала.

«Ой, мама!» — думает Софи.

— Смотри, если с этим фильтром, то фото будет такое коричнево-желтоватое, как в старину.

— Эр, у тебя мундштука часом нету?

— Мундштука… Не, нет, капитанская трубка была где-то.

Со шкафа стаскивают плюшевого тигра, по расцветке и выражению морды мало отличающегося от настоящего. Софи устраивается у него на спине. Костюм — только бусы и шляпка. Сначала сидит, потом укладывается и обнимает зверя.

— Если подретушировать чуток, — Эрида щелкает затвором, — то тигр совсем, как живой будет.

Эрида протягивает Софи фотоаппарат.

— А теперь ты сними меня. С мечом, как воительницу.

— У тебя, что, и меч есть?

— Конечно! А у тебя разве нет?

Софи промолчала. Прославленные Мечи Дины она видела только в витрине. «Ты не коснешься „Глаза Змеи“ до совершеннолетия!» — непривычно властным тоном сказала Кэретта Марине. Это было на одном из прошлых парадов. Чем-то он был важнее других, по крайней мере, на Кэретте была старинная портупея, и золотом и камнями сверкала на боку любимая рапира императрицы. Софи прекрасно знает — если Кэретта запретит что-либо одной из них — запрет распространяется и на другую.

— Есть… Но… Ты хочешь сказать, что он у тебя при себе!?

— Ну да, маминого рода. Так как она последней была, то он теперь мой.

— Посмотреть можно?

Кажется, столяр, изготовивший шкафы в комнате Эриды, знал способ делать мебель в четырех измерениях — иначе Софи не могла объяснить, как столько вещей можно разместить в столь небольшом объёме.

Эрида заходит в шкаф. Кажется, что она ушла куда-то далеко. Она и в самом деле задом вылезает совсем из другой дверцы. За портупею тащит меч. Мама дорогая! Здоровенный двуручник с клинком, пожалуй, подлиннее, чем рост хозяйки. А если ещё рукоять больше чем в полметра добавить…

— Ты его хоть поднимешь?

— Ну да.

С показной небрежностью Эрида закидывает меч на плечи. Обхватывает руками, словно мирренский наемник. Софи торопливо отщелкивает несколько кадров. Она-то видит, что рукоять меча пристегнута к ножнам, но с Эриды станется посмотреть, что это за загогулины у дужек.

А Эрида недолго думая… Отстегивает и отбрасывает ножны. Бр-р-р-р. Клинок откровенно жуткого вида. Мало того, что чудовищно длинный, так ещё и волнистый, только острие примерно на полметра прямое. Да ещё с небольшим отверстием. Сам клинок вороненый, узоры напоминают стекающую кровь, и чем-то красным выложены. Рукоять обтянута черной кожей. В оголовьях — драгоценные камни.

— Говорят, это меч знаменитого Рэнда. В свернувшейся змее некоторые видят его герб. Но я-то знаю — при первых Еггтах таких мечей не делали.

— Да ну? А меч Фьюкроста?

— Единичное исключение. Такие мечи широко употреблялись мирренскими наемниками лет 200 спустя. Говорят, бойцу с таким мечом полагалась двойная, а то и тройная плата. А взятого в плен тут же рубили на куски.

— А зачем отверстие?

— В него вворачиваются выставленные вперед крючья. Знаешь, есть такие кабаньи мечи — сам клинок тонкий, окончание широкое, в него вставляют крючья — кабан бывает, напоровшись на меч или копье, лезет дальше, что бы добраться до охотника. Для того и копья на кабанов с перекладинами делали.

Ставит меч и устраивается головой между рукоятью и крестовиной. Задумчивый взгляд устремлен куда-то за пределы мира. Волосы небрежно рассыпаны по спине. Страхолюдный меч и едва формирующаяся девушка. Смертельная опасность и трогательная беззащитность. Робость во взгляде, застенчивость в позе.

— Снимай!

В недрах шкафа обнаруживается и широченный пояс с металлическими заклепками и огромной пряжкой с оскаленной волчьей головой. Пояс — на талию, на ноги — красные сапоги до середины бедра на высоченном каблуке. По несколько браслетов на запястья и предплечья.

Эрида перехватывает меч. Теперь стоит, отведя ногу и обхватив рукоять. Взгляд — словно воительницы. Бесстрашной, самоуверенной, дерзкой и откровенной во всем. Ярко-красные соски вызывающе смотрят вперед.

Софи опускает фотоаппарат.

— Знаешь, Эр, что- то есть в таком сочетании нежного и невинного с чем-то смертельно опасным.

— Заметь, во всех случаях это всего лишь я. Перехватывает меч, встает в защитную стойку. Лезвие чуть не задевает потолок.

Страшноватая поверхность клинка в идеальном состоянии, лезвие бритвенной остроты.

— Кто тебе его точит?

— Он же мой. Никто. То есть, я сама.

Вот так Эрида!

Слегка поводит клинком.

— Я пробовала с ним упражняться. Думаю, со временем смогу неплохо им владеть.

— Не сомневаюсь. Но почему же ты обычно такая… неуклюжая?

— Я просто, боюсь людей, с ними так… неловко. Не понимаешь их души, и не знаешь, чего от них ждать. Мне неуютно, когда вокруг много людей.

Что верно, то верно — в начале года Эрида получала довольно много плохих оценок — на уроках она запиналась и путала самые простые вещи. При этом письменные работы зачастую писала лучше всех. В списывании Эриду не обвинишь — решает быстрее всех и первой сдает. Потом преподаватели разобрались. Плохие оценки у Эриды пропали полностью. Правда, ей стали давать несколько больше заданий, чем остальным.

Она задания перерабатывает, словно комбайн. У себя Эрида пишет лежа на полу. Тетрадь, книги. Взгляд сосредоточенный, лицо напряженное. Эрида похожа только сама на себя, но в такие моменты проскальзывают суровые отцовские черты. Но такой Эриду кроме Софи и Марины, мало кто видел. Для других — рассеяно глуповатая улыбка, разноцветный взгляд и яркие ленты в косах.

Софи знает — многие в школе болтают, что она из жалости помогает Эриде, и только потому (из-за письменных работ) «эту дуру» ещё не выгнали.

Только цель. Вокруг она не замечает ничего. Можно спросить что-нибудь — повернется, ответит, и тут же забудет, о чем её спрашивали. А потом сама может попытаться рассказать человеку, о чем её спрашивали.

«Ты же об этом говорила».

«Да? Я не помню…»- и не понимающе улыбнётся.

О наличии у Эр огнестрельного оружия Софи не стала спрашивать — как раз тот случай, когда меньше знаешь — крепче спишь. С Эр станется на просьбу вытащить из шкафа пулемёт с заряженной лентой. Ладно-то она сама никогда ничего не положенного не совершала. Но ходячую бомбу по имени Марина тоже не стоит недооценивать.

— Эр, а где ты свои реактивы держишь?

— Нигде. Я их Марине отдала.

Ответ на вопрос «зачем?» Софи известен — если человек, даже малознакомый, попросит у неё какую-либо вещь, а вещь на тот момент покажется ей ненужной — отдаст, и никогда не попросит назад. «Мне это было не нужно»- и весь ответ. Марину Эр считает другом — другу она и последнее отдать готова. «Ему нужнее».

— Себе только для цветной фотопленки оставила, а для черно-белой и школьных реактивов хватит.

Да уж, об огнестрельном оружии и лучше не спрашивать. Эрида и в самом деле… НЕЧТО!!! Впрочем, и соправитель тоже хорош!

— У тебя тушь потекла.

— Да ну?

— В зеркало глянь.

— Точно. Пошли в душ.

У Эриды и в ванной зеркало в полный рост. Взявшись за руки, разглядывают изображение.

Забираются в ванну.

Софи трёт спину Эриды, та блаженно щурится. Потом они меняются.

Смотрят в зеркало. Обе в мыльной пене.

Эрида взвизгивает, уворачиваясь от струи. Софи, озорничая, направляет струю ей на ягодицы. Эрида извивается, визг переходит чуть ли не в ультразвуковой диапазон. Софи хохочет.

— Эр, повернись!

Та поворачивается, закрывая руками низ живота. Софи направляет туда душ.

— Давай, давай, там ещё не помыли!

Эр вскидывает руки.

— Ой, щекотно.

Софи снова проводит душем, но уже осторожнее.

— Щекотно… И как-то странно…

— Приятно?

— Да.

Эрида прислоняется к стене. Ноги чуть подгибаются. Глаза полуприкрыты.

— Эр, тебе плохо?

— Да… То есть нет.

Софи направляет душ ей на лицо. Эрида с визгом закрывается руками.

Софи расслаблено лежит на развернутом полотенце. Блаженно улыбается. Эр расчёсывает влажные волосы.

— Так приятно, когда так делают. Как в любимом мамином «Салоне отдохновения».

— А где такой? Я что-то не слышала?

— В районе Поместий.

— Я там не была никогда.

— Так приезжай летом. Тебе понравится. Хотя… Такого бассейна, как у тебя, даже там нет.

— Ты про салон лучше расскажи. Что там делают?

— Красоту наводят.

— А зачем? Твоя же мама и так красивая.

— Сама не знаю. Но там всякие маски на лицо и тело делают. О некоторых лучше не знать, из чего именно. Ванны там с цветами и травами разными, массажи всякие. Операции даже старухам делают, чтобы кожа как у молодых была. Разрезают, жир выкачивают.

— Бр-р-р! Даже страшно.

— Там ещё массажистки из колоний есть. Хотя и взрослые, но росточком — даже Марина пониже будет. Есть и наоборот, рослые девушки черной расы. Они южанки на самом деле, но тоже, говорят, что из колоний. Хотя, на самом деле, мама, да и остальные, туда в основном поболтать да посплетничать ездят. Слушать их скучно.

— Как это Марина там взрыв никакой не устроила?

— А её туда мама не брала, да, думаю, и не возьмёт. С её-то любовью к химии, да штучками с душем.

— Какими?

— А она тебе разве не говорила?

— Нет.

— Понятно…

— Что?

— Да так, ничего хорошего…

— Ты к ней опять придираешься.

— Я — нет. Это она всюду лезет.

Кто-то сильно дёргает ручку двери. Раз, другой. Софи торопливо вскакивает, заворачиваясь в полотенце. Эрида, как и была, идёт открывать.

— Эр…

Та непонимающе оборачивается.

— Что?

— Но ты же…

— Чужие здесь не ходят.

Распахивает дверь. Внутрь вваливается Марина. Она, похоже, дверь ударом ноги высаживать собиралась. И с её, довольно тяжелыми ботинками, могло бы и получиться. Недоуменно озирается по сторонам, пытаясь сообразить, с чего это Эрида вдруг запираться стала.

Вид Эриды почему-то её не удивил, а вот на Софи в полотенце уставилась в стиле барана и новых ворот.

Софи не знает, что делать — то ли в полотенце поплотнее замотаться, то ли, наоборот, сбросить его и начать одеваться, как будто Марины тут и нет.

А Марина в царящем бардаке обратила внимание на лифчик сестры. Той взгляд не понравился.

— Ой, там изнутри, что ватой подшито? Чтобы посильнее выпирало?

Софи хотела её стукнуть. Марина ловко увернулась, ухитрившись сдёрнуть с неё полотенце. Софи на мгновение застывает.

— Точно! Подшито!

Эрида только сейчас догадывается вновь запереть дверь.

— Марина, зачем ты неправду говоришь?

Любители военной техники смогли удовлетворить любопытство. Кроме неприступных лётчиков вблизи школы появилась ещё одна воинская часть — зенитчики. Да не простые, а из отдельного батальона по охране императорской ставки. Почти гвардейцы. Орудия установлены на огромных трехосных шасси от знаменитых столичных автобусов. В школьном гараже десять таких. Только столичные синие, школьные — словно диковинные звери- красные с желтым и все в разноцветных пятнах, а эти- зелёные с черными и коричневыми полосами. Радиатор и капот самые обычные, но кабины нет, а вместо салона- смотрящее назад орудие. Марина знает какое — девяностомилеметровая зенитная пушка обрзца 939 года, в просторечии именуемая «девять-девять»- по калибру и году принятия на вооружение. На одном шасси вместо пушки размещается дальномер. Горизонтальная труба с кучей рукояток, штурвалов и циферблатов делает машину похожей на аппарат из фантастического романа. На четырех машинах орудия. Ещё на батарее имеются две машины с прожекторами, выкрашенные камуфляжными цветами, автобус и лохматый щенок по кличке Кронпринц, таскающий на ошейнике два мирренских ордена времен Первой войны.

Мальчишки из школы частенько отираются вокруг батареи, Кронпринц крутится вокруг них, выпрашивая вкусненькое. Марина считает пса жуликом и бездельником. Сама она интересуется, в основном, машинами.

Особенно одной, с неисправным двигателем. Языкастую девчонку сперва с шуточками пытались прогнать. Потом махнули рукой. А спустя пару дней стали слушать её советы. Даже спросили: «У тебя отец, что, главный конструктор на автомобильном заводе — больно уж лихо ты в машинах разбираешься?»

«Ну да, — ответила Марина, — инженерное образование у него есть. А сейчас он на войне».

Больше вопросов не задавали.

Что-то неопределенное зелёного цвета с радостным тявканьем выкатывается навстречу.

Все отпрянули. Пес непонимающе гавкнул. Обычно на него так не реагировали. С трудом узнают в зелёном существе Кронпринца.

— Что это с ним?

Из-за спин голос. Все оборачиваются.

— Волчанка, — чавк, — зелёная, — чавк.

У кустов стоит Марина Херктерент и грызёт яблоко.

Все непонимающе уставились. Нелюбовь Херктерент к собакам, кошкам, птицам и прочей живности, за исключением змей, лягушек и ящериц, общеизвестна.

— Ну да, зеленая волчанка — чрезвычайно опасное кожное заболевание. Передается при тактильном контакте.

— Чего?

Огрызок плюхается в траву у ног спросившего.

— Гладил ты этого балбеса, вот чего. Ну, а теперь жди!

— Чего?

— Расчегокался! Волчанки зелёной. С тобой-то особо страшного ничего не будет- подумаешь, волдыри, как при ожогах, ты коротко стрижен, так что просто налысо обреют. Как и всех, кто с этой псиной контактировал.

— Ой! — испуганно сказала одна из девочек.

Марина с усмешкой смерила взглядом её кудри.

— Правильно «ой!», с волосами можешь попрощаться, и радуйся, если рябой не останешься. Это же зелёная волчанка. С месяцок походишь в йоде и зеленке — будешь как новенькая. Если повезет, конечно. А не повезёт — будешь, как от ветрянки в тяжелой степени, только раз в десять хуже.

— Что же делать? И почему никто из артиллеристов не заболел?

— Так это детская болезнь, у взрослых на неё иммунитет. В общем, дуйте в медпункт, а я пошла. Больно лениво на ваши волдыри любоваться.

— А ты?

— А что я? В отличие от вас, я с псиной не лизалась и с рук не кормила, а от человека к человеку это заболевание не передается.

Марина поворачивается, собираясь уйти.

— А ну стой!

Софи появляется, словно из-под земли. Норов сестер всем прекрасно известен. Сейчас что-то будет.

— Привет, Софи. Что, тоже решила с Кронпринцем пообщаться?

— Я знать не знаю никакого Кронпринца, но я очень желаю знать, куда подевались все тюбики с изумрудной и травяной зеленью из моего этюдника?

Марина шаркает ножкой. Опускает глаза. Собравшиеся начинают понимать причины возникновения зеленой волчанки.

— Что молчишь?

Марина делает пару шагов назад.

— И не думай отпираться! Я и так вижу — показывает на чешущего за ухом Кронпринца — куда подевалась моя краска!

Марина ухмыляется.

— Я тебе новую куплю. Только не плачь. Маленькая! — проворно показывает сестре язык.

— Да… — Софи задыхается от бешенства, — Да это ты у меня сейчас плакать будешь! Ребята, хватай её — чую кто-то скоро нежно-розовым будет!

Сказать что-либо значительно проще, чем осуществить. Марина выхватывает из кармана и с размаху швыряет в бегущих какой-то шарик. Хлопок. Яркая вспышка.

Когда в глазах прояснилось, Марины в поле зрения не обнаружилось.

Софи поднимается с земли. Цедит сквозь зубы.

— Профессор говорил, что из лаборатории пропал весь магний. Вот это значит, кто его уволок! Хотя он и так не особо сомневался, чьих это рук дело. Больше интересовался зачем!

Марина бесстрашно смотрит на командира батареи. То, что говорит эта девчонка, выглядит немыслимым, и одновременно, таким правдоподобным.

— Доказать можешь?

Марина разворачивает чертёж. Выполнено по всем правилам. Штамп в углу — и тот заполнен.

— Тебе кто-нибудь помогал?

— Нет. Но зато я знаю армейскую мудрость: инициатива наказуема.

Учения зенитчиков — одно из любимых развлечений.

Почти всё как на войне, только после команды «огонь» не возникают в небе шапки разрывов. Да не предшествуют началу учений сирены воздушной тревоги. Впрочем, с той памятной ночи их вообще не слышали. Для своей стратегической авиации миррены нашли какие-то более важные цели.

Командир батареи пришел в школу. Спросил, где кабинет директора, ему показали, но сказали, что он во дворе. Марина командира заметила, подходить не стала, за ним увязалась.

Козырнул. Представился.

— Я по поводу одной из ваших учениц. Марины Херктерент.

— О нет! Что она опять натворила?

— Натворила? Совсем ничего. Наоборот, я пришел доложить, что её следует наградить.

Директора давно не видели столь удивленным.

— Наградить? Херктерент?

— Да. Предложенные ею улучшения, касающиеся систем питания двигателя Б-4, значительно увеличивают межремонтный ресурс. Так как эти улучшения могут быть легко применены на всех машинах, оснащенных этим двигателем, это значительно увеличит надежность двигателей и упростит эксплуатацию машин.

Директор смотрит, мягко говоря, непонимающе. Командир продолжает.

— Улучшения достаточно серьезны, военнослужащего я бы наградил внеочередным отпуском, и подал бы представление о награждении медалью «За заслуги».

— Вы серьезно?

— Абсолютно, если нужно могу предъявить изготовленные ею чертежи.

— Её бы энергию — да в мирных целях…

— Не понял.

— Да я это о своем.

— Кстати, профессор, Херктерент здесь. Вон там за кустами прячется.

Марина демонстративно неторопливо выбирается на дорожку. Раз уж засекли… И не знают, как на её выходки реагировать.

Склонив голову набок, изучает директора и командира батареи, так, словно впервые их видит. В комбинезоне и берете, похожа на мальчика.

— Как вы её заметили?

От улыбки офицера веет холодком.

— Не будь у меня так развито боковое зрение, не разговаривал бы я с вами сейчас, профессор.

— Вам необходимо получить техническое образование, вы прирожденный инженер.

Список трофеев Марины увеличился на армейский ремень, пилотку со звездой, гвардейский значок и гильзу от зенитного снаряда, приспособленную в качестве напольной вазы. Предметом всеобщей зависти теперь служит нагрудная металлическая бляха с гербом — так и не отмененный формально знак артиллерийского офицера.

Ну, а уж врученная в актовом зале самая настоящая медаль с удостоверением и в коробочке — вообще вне конкуренции.

Неизвестно, что сияет ярче — новенькая медаль или довольная физиономия Марины. Софи настолько демонстративно не замечает сестру, что всем понятно — готова удавиться от зависти. «Неизвестным» автором уже заготовлена надгробная эпитафия в стихах. Один экземпляр с надгробным веночком из крапивы и цветков репейника подкинут под дверь Софи.

Ответ не замедлил себя ждать.

На доске объявлений появляется карандашный рисунок. Даже с претензией на художественные достоинства. Надутая, не выспавшаяся с оплывшим лицом Марина в халате тыкает пальцем в криво висящую на груди медаль. По полу в беспорядке разбросаны книжки, колбы и пробирки. Среди прочего валяется черный морпеховский берет с эмблемой в виде смеющегося черепа. Ещё один череп, натурального размера, увенчанный оплывшей свечкой, украшает заваленный хламом стол.

Подбородок задран, нижняя губа выпячена. Волосы в не слишком живописном беспорядке, да ещё и с какими-то рваными бумажками в качестве «украшений». Марина не любит смотреть в зеркало, и не помнит, что бы приходилось корчить такую рожу. Но не узнать Марину на картине не возможно.

Ещё и подпись — «Свежий кавалер -2». Кроме Софи, знатоков живописи другого мира в школе не так много. Марина как раз из их числа. Картина и в оригинале считается злой сатирой. А уж тут получилось вдвойне обидно. И что гораздо хуже — несправедливо. Медаль-то за дело получена, а не за умение ягодичные мышцы вылизывать.

В лицо Марине смеяться побаиваются, а вот за спиной хихикают вовсю. Кто по глупости, кто из черной зависти, а кто-то — просто по причине подлости человеческой натуры.

Марина с глубокомысленным видом разворачивается, закончив изучение картины. Народу вокруг подозрительно многовато. Все старательно делают вид, что ничего не замечают. Так просто, мимо проходят.

— Ну, я вообще-то люблю хорошие шутки. В том числе и над собой. Вполне остроумное, с претензией на сатиричность, произведение. Над техникой и манерой исполнения, конечно, ещё работать и работать, но потенциал у автора, безусловно, имеется. Не уверена, что автор сможет развить его должным образом, и вряд ли он сможет подняться выше рисования карикатур для газет сомнительной репутации.

Насвистывая умеренно непристойный мотивчик и засунув руки в карманы, Марина отправляется по своим делам. Сказанное ею в течение получаса, если не ещё быстрее, донесут до Софи. Наверняка в сильно доработанном и измененном варианте. Жаль, Марина не увидит, как сестра беситься будет! Ну, ничего, обождать пару деньков — и о том, как Софи рвала и метала, Марине непременно доложат. Пусть и в сильно измененной версии. Доброхотов хватает. Больно уж многим из чисто спортивного интереса охота посмотреть на зрелище под названием «Еггтовская свара».

Мечтать не вредно!

Самолет улетел. Покрытие осталось. Несколько дней подряд на поле вечером можно было видеть Софи, тщательно изучающею импровизированное летное поле.

О самолете вскоре забыли. Правда, Марина ещё какое-то время демонстрировала всем желающим мирренские авиационные часы со светящимися циферблатами и стрелками, открученные ею с самолёта. Только Софи знает, что часы подарены Сордаром во время визита к мирренам. И, как подозревает Софи, часы эти, если и не самим Сордаром, то кем-то из моряков его линкора, в самом деле украдены с мирренского самолёта. Возможно, вместе с самим самолётом.

Эрида любит играть в шахматы. Хотя в школе есть три шахматных общества, Эрида ни в одном не состоит. По-прежнему боится многолюдных сборищ и играет только с Мариной. Та может, в одно из шахматных обществ и записалась бы (о своих талантах как шахматиста, равно как и любых других, Марина чрезвычайно высокого мнения), но из-за страхов Эриды за компанию с ней ни в одно не пошла. Результаты практически полностью делятся на три части: одна треть — победы Марины, одна треть — Эриды, одна треть — ничьи.

Шахмат у Эриды несколько комплектов: от почти драгоценных с фигурами из чёрного дерева и слоновой кости, с клетками из панциря черепахи, до самых простых, деревянных. Комплекты фигур перемешаны. На драгоценной доске едва ли половина родных фигур. Остальные из разных комплектов. Флакончик из-под духов заменяет одну из башен белых, вторая башня — из комплекта янтарных, оставленного Эридой дома. Замена двух отсутствующих пехотинцев находится в карманах Марины — ими становятся раздобытый неизвестно где пистолетный патрон и игрушечный солдатик.

Доску Эриде даже видеть не обязательно: она помнит все ходы, свои и противника. Софи не поверила, что можно так играть. Марина тут же предложила проверить. Расставили фигуры, Эрида села спиной к доске. Марина играла за себя, Софи только фигуры двигала. Схватка закончилась вничью. Софи убедилась в правоте Марины. Пришлось ей из поездки в столицу везти Эриде коробку запрещенных врачами, но ужасно любимых ею конфет «Вишня в шоколаде». Марина всё подговаривала Эриду стребовать заводскую упаковку на двадцать коробок, аргументируя тем, что договаривались о коробке, а не о её размере, но Эрида осталась непреклонной.

Стали играть. Марина разыгрывает любимую мирренскую защиту. Эрида отыгрывает коня.

Кто-то довольно сильно стучит в дверь.

— Не заперто, — отвечает Марина.

Услышав её голос 99,9 %, решат что к Эриде можно зайти и попозже. Дверь отрылась.

Марина даже не повернула головы — по походке понятно, что та самая одна десятая процента прибыла — Софи собственной персоной. Марина двигает фигуру нападая на советника, Эрида отвечает. При всей своей рассеянности, шахматист Эрида серьёзный. Хейс звала её участвовать в первенстве школы, Эрида отказалась, сказав, что боится, когда много людей. Софи зареклась играть как с Эридой, так и с сестрой очень давно — до сих пор не может забыть, как две хихикающие подружки выиграли у неё по три партии каждая, причем Эрида один раз поставила Софи «детский» мат. Эриде тогда было шесть лет.

Намечается какая-то вечеринка.

Херт дарит дочери много чего, включая бриллианты из числа не самых маленьких. Беззаботная Эрида совершенно не интересуется их стоимостью. В её шкатулке золотые браслеты соседствуют с браслетами из деревянных шариков и плетеными из бисера — представления о ценности вещей у Эриды своеобразные.

У Саргона довольно специфические взгляды на украшения — Софи он прямо заявил, что до совершеннолетия бриллианты ей носить не позволит. После — хоть все сокровища короны в её распоряжении, а пока — даже золотых украшений можно носить не более одного. Кэретта так не считает, и у Софи имеется уже неплохой запас драгоценностей, подаренных императрицей. Софи привезла их в школу. И обнаружила, что далеко не у всех аристократок родители придерживаются взглядов Саргона. Одевается Софи лучше всех, но её украшения выглядят довольно блёкло.

К счастью, она знает о «сокровищнице» Эриды, и на вечеринки обязательно что-нибудь одалживает у неё, всегда возвращая на следующий день. Сама Эрида может надеть шедевр столичного ювелира, а может и в бусах из искусственного янтаря ходить. А на вечеринки её не зовут. Да и шедевра ювелира просто не заметят — с Эриды станется поверх него ожерелье из морских ракушек надеть.

— Эрида, где твое ожерелье с голубыми топазами?

Не отрываясь от доски, Эрида ответила.

— Я его Эрии поносить дала.

— Давно? — насторожилась Софи. Мило улыбаясь подругам Ленн, Софи их терпеть не может. Эрия даже на их фоне выделяется. Кто там она про происхождению, Софи наплевать. Но её пресмыкательство перед аристократками, и гаденькие фразы, отпускаемые за спинами… «Доброхотки» не раз, и не два пытались передать Эриде, что про неё Эрия говорит. А Эрида не верит, просто не верит, и всё. Никаким гадостям про кого бы их ни рассказывали, Эрида не верит. А вот хорошему поверит всегда.

— Не помню. Перед Днём коронации вроде.

— Может, она принесла, а ты его не туда положила.

— Нет. Оно мне нравится. Если его в шкатулке нет, то и в комнате его нет. Эрия как-нибудь потом принесёт.

Эрида так и не подняла головы. Об ожерелье она и не думает. Сейчас весь мир для неё сосредоточен в шестидесяти четырех клетках.

Софи поймала пристальный взгляд сестры. Понимающе кивает. Марина знает много недостатков Софи. Наивности среди них не числится.

— Эр, мне с Софи поговорить нужно, ты уж извини, попозже доиграем.

Сестры выходят в коридор.

— Ну, что ты по этому поводу думаешь?

— Эрия — сучка крашенная, — безапелляционно заявляет Марина, — считает Эр чокнутой и ничего не помнящей.

— Ожерелье надо вернуть, — сказала Софи, вспомнив про браслет, который взяла у Эриды почти месяц назад, как раз перед Днём Коронации. На столе же в комнате который день валяется, всё руки не доходят занести. Ладно, хоть браслет из нелюбимых Эридой вещей, и она может вспомнить о нем только через несколько месяцев, если вспомнит вообще.

— Ну, дык, о чем речь? У неё комната вроде на втором этаже, я слазаю, найду и принесу. А чтобы Эрии неповадно было, губку с чернилами в душ запихну.

— Так не годиться.

— В чем дело? Так проще всего — и вещь вернём, и дуру вороватую проучим.

Обе замолчали на несколько секунд.

— Марин…

— Чего?

— Ещё раз узнаю, что кто-то, кроме Эрии, попал под цветной душ, — Софи продемонстрировала сестре довольно крепенький кулачок.

— Уяснила?

Марина насупилась.

— А ты быстро успела смыть синьку с волос.

Софи обворожительно улыбнулась.

— Марин, я не первый год тебя знаю. И пузырек в мусорке я заметила, так что твои усилия пропали даром. Но вернёмся к Эрии. На сегодняшнюю вечеринку она наверняка его наденет. Может, у неё и правда ранний склероз, и она просто забыла вернуть, если же нет, то завтра ей светит очень неприятный разговор.

— И кислотный дождичек после него.

— Ты что, рехнулась? — Софи попыталась схватить сестру за руку, та проворно отскакивает на пару шагов, и с безопасного расстояния, произносит.

— Уж и пошутить нельзя. Кстати, какая краска самая стойкая?

Софи безнадежно машет на неё кулаком.

На следующий день перед уроками Софи встретила Марину. Перед этим заскочила к Эриде, благо та никогда не закрывает дверей, и подбросила к куче вещей, в беспорядке разбросанных на столе и вокруг, тот браслет.

— Как дела?

— Вынуждена согласиться с твоей характеристикой Эрии. Эта тварь сказала, что это её фамильное ожерелье. Принадлежит их семье со времен Сордара II.

Марина аж подпрыгнула от радости.

— Класс! Давай вызовем безопасность — жуть как охота посмотреть на бритую Эрию. К тому же, ей пойдёт полосатое.

— Так тоже не годится.

— Ну, тогда сама думай, как ожерелье возвращать. То не так, да это не эдак. Не придумаешь к вечеру — утром ожерелье будет у Эриды, а на бритую Эрию я все-таки посмотрю — нашла я тут один клей — сохнет почти мгновенно, и не отдерёшь ничем. Ночью оболью им волосы Эрии, да ещё и перьями посыплю. И записку на затылок или на лоб приклею, за что.

— Не злись. Эрия сама вернёт ожерелье Эриде.

— Как ты этого собираешься добиться?

Софи хитро прищурилась.

— Увидишь!

Когда надо, Софи попадется на дороге так, что захочешь — не обойдёшь. Эрия не то чтобы видеть не рада, но старательно делает вид, что торопится. Из-за угла возникает ухмыляющаяся Марина. Софи берет Эрию за локоток.

— Ты знаешь, весной я была в столице. Посетила магазин поставщика Императорского двора. Ознакомилась с их новым каталогом. Приглянулось мне одно ожерелье, ну такое, из категории «единичное исполнение» в фирменном стиле с голубыми топазами, уже хотела купить, но хозяин магази сказал, что уже продал ожерелье порученцам первого соправителя. Предложил изготовить аналогичное, но я ограничилась другими вещами из каталога.

Через пару дней я была приглашена на день рождения Эриды Херт. И я снова увидела ожерелье среди подарков отца Эриды. А вчера это ожерелье я видела на тебе. Ты ничего мне не хочешь сказать по этому поводу?

— В том магазине продается много разных оригинальных вещей, видимо, ты ошибаешься — ожерелье издавна принадлежит моей семье.

— Позволь усомниться. Эрида сказала мне, что ты брала ожерелье, но не говорила, что ты его возвращала.

— То ожерелье я вернула. Вчера ты видела другое. Эрида просто чокнутая.

— А вот я сомневаюсь. Видишь ли, у меня очень хорошая зрительная память. И я абсолютно уверена, что видела на тебе ожерелье Эриды. Может, ты просто забыла его вернуть?

— Вообще-то, тебе, наверное, известно, какая личность с не блестящим поведением бывает, днями не вылезает от Эриды.

Марина выразительно стукнула кулаком о ладонь.

— Угрожаешь?

— Ничуть. Просто советую вспомнить некоторые фотографии прошлого года. Кто там стоит рядом с Мариной? Напомнить тебе, кто такая Кэрдин Ягр, или сама догадаешься?

Эрия бледнеет.

— Вижу, что помнишь. А теперь представь, что будет, если Марина позвонит Бестии?

Марина кивает, ухмыляясь до ушей.

— В общем, альтернатив у тебя две — либо идешь к Эриде, и жалуясь на ранний склероз, возвращаешь ожерелье. Либо…

— Твое обучение будет продолжено в колонии для малолетнего хулиганья. А там такие девочки-персики оч-чень популярны.

Марина со вкусом облизывается. Софи демонстрирует ей кулак, так чтобы не видела Эрия.

— Это Марина у нас чуть что — сразу в драку. Я по-другому поступлю. Сама знаешь, жизнь со школой не кончается. Я просто напишу матери, и подробно изложу, как низко пала ты сама, а следовательно, и весь твой дом. У Кэретты, знаешь ли, есть такое милое увлечение — хоронить репутации. А тут такой повод. Круг, в который с таким трудом попала твоя мать, от твоей семьи отвернётся, приличных партий твоим сестрам, и тебе, естественно, уже не видать. Да и на карьере твоего отца можно поставить крест. Это уже от меня такой подарочек будет.

Эрия стоит ни жива, ни мертва.

— В общем, выбирай, что тебе больше нравится — колония для малолеток, погубленная репутация твоей семьи…

— Или и то и другое вместе — предложила Марина.

— Тоже, кстати вариант, — не моргнув глазом, поддержала сестру Софи, — Но всего этого может не быть, если ты немедленно отправишься к Эриде, и вернёшь ей ожерелье. Мы же, Чёрные Еггты, обещаем тебе, что забудем об этом инциденте, конечно, если ты впредь обязуешься не вытворять ничего подобного. Выбор, как говорится, за тобой.

— Я п-пойду?

— Куда? — осведомляется Марина.

— За ожерельем.

Софи кивает.

Школу охватила странная эпидемия: с начала дня в госпитальное крыло пришло несколько человек с одинаковыми симптомами: к руке намертво прилип какой-нибудь металлический предмет — монетка, нож, вилка или и то, и другое сразу. К середине дня, когда количество заболевших достигло уже почти двадцати человек, к доктору пришел крайне рассерженный директор.

К немалому удивлению, кроме тех больных, что были вчера, других в палатах нет.

Зато есть химик, на пару с доктором увлеченно роющийся в шкафу с лекарствами.

— Что за эпидемия, доктор? И где пострадавшие?

— Отправлены на уроки. К явному неудовольствию некоторых из них.

— Вы соображаете что делаете? Вдруг они заразны?!

Химик криво ухмыльнулся.

— Они не заразны, директор. Более того, это вообще не эпидемия.

— А что тогда?

— Вон журнал лежит. «Занимательная химия» прочтите обведенные абзацы. И сопоставьте изложенные факты с известными вам эпизодами поведения некоторых учащихся.

Директор читает очень быстро.

— И что вы думаете? Кто это у нас столь внимательно статью прочел?

Усмешку никто из троих скрыть не смог.

— Человек невиновен, пока не доказано обратное, — скучным тоном сказал химик, — Средства борьбы со следствием, но не с причиной эпидемии я хоть десять тонн сделать могу.

Против причины эпидемии мои средства, к сожалению, бесполезны.

— А применение любых медикаментов в воспитательных целях прямо запрещено действующим законодательством, — добавляет доктор.

Утро следующего дня началось с истошного вопля Ленн. Потом она завыла на одной ноте и с громкостью хорошей сирены воздушной тревоги. Не проснувшихся не осталось. Дверь Ленн запирает всегда. Пока искали завхоза с ключами, у дверей Ленн и под окнами корпуса собралось полшколы.

Происходящее активно обсуждается. Большинство склоняется к версии младшей Херктерент — Марина сидит на суку на уровне второго этажа и активно комментирует происходящее: по её данным, во время налета мирренов несколько бомб упало на территории зоопарка, и оттуда сбежал матёрый серебоспиный самец гориллы. А так как подруги у него нет, то он и решил удовлетворить инстинкты с самкой наиболее близкого с биологической точки зрения вида. Самца гориллы в зоопарке видели многие. Ленн притворно сочувствовали.

К корпусу стремительно идёт химик. В непременной полувоенной форме. Отличие от обычного только одно — кобура на боку.

Дверь открыли. Расстегнув кобуру, первым вошел химик. Вой мгновенно сменил тон на ультразвуковой визг. Несколько секунд спустя выходит невозмутимый химик.

Поманил Хейс. Протягивает пузырек.

— Зайдите и полейте Ленн на руки и куда скажет. Её счастье, что она не любит горячий душ. В противном случае, пришлось бы сообщать в полицию и заводить дело по статье «Нанесение тяжких телесных повреждений». Это до пятнадцати лет, если кто не в курсе.

Вой стих. Теперь слышен только плач. Видно, как Хейс ведёт в комнату завернутую в халат Ленн.

— А где горилла?

— Спрашивайте у того, кто это придумал.

Профессор обводит собравшихся взглядом, кого-то выискивая. Не находит.

— Я в курсе причины, вызвавшей данную… неприятность с Тьенд. В случае повторения подобного, я немедленно сообщу компетентным органам, а так же другим заинтересованным лицам.

Выходит Хейс.

— Что случилось с Ленн? — со всех сторон сыплются недоуменные вопросы.

— Она заболела?

— Её покусали?

— Ей плохо?

Подавляющее большинство спрашивающих искренне желает услышать «Да» на любой вопрос, касающийся резко ухудшившегося самочувствия Ленн.

Хейс вертит головой по сторонам. Смотрит фирменным взглядом — одной из причин, вызвавшей появление прозвища «Страх-и-Ужас».

— Какая-то маленькая свинья намазала краны в душе непонятно чем. У Ленн намертво прилипли руки к кранам, когда она хотела принять душ. Я, как и профессор, догадываюсь, чьих это ручек дело. И крайне не советую этому человеку навлекать на себя мой гнев.

Больше больных с подобными симптомами в Госпитальное крыло не поступало. Эпидемия кончилась как по волшебству.

Марина заходит к Эриде. Руки держит за спиной. Физиономия довольная-предовольная. Даже наличие в комнате Софи не в силах испортить настроение.

— Эр, у меня для тебя сюрприз.

— Правда? Покажи.

— Вот, — Марина протягивает Эриде бутыль из непрозрачного стекла, — теперь твои украшения никто трогать не будет.

Эрида протянула руку. Софи тут же оказывается между ними.

— Что это?

— Да так… Препарат один.

— Быстро, и в подробностях, как он действует!

— Ну я тут читала в «Химическом вестнике», что есть соединения, твердеющие при соприкосновении с любой жидкостью, в том числе и с потом. Я попробовала — получилось!

— И как же планируется использовать?

— Пусть Эрида смажет этим все свои украшения, если кто-то возьмёт поносить — украшение прилипнет намертво. Улика стопроцентная, без специального растворителя не снимешь, разве что срезать придётся.

— А как же я сама их буду носить?

Марина вытаскивает вторую бутылку.

— Вот. Растворитель. Надумаешь надеть — польешь им нужные вещи.

— А если я забуду? — просто спросила.

Марина опускает глаза. Разноцветный взгляд по-детски простодушен. А Марине не очень-то охота признавать, что не все её идеи удачны.

— Ну… Мы все ошибаемся.

— Дай-ка мне это сюда!

Софи убирает бутылки в сумочку.

— Не смотри на меня так. Я тот ещё химик, но я очень не плохой логик. Рецепт наверняка прост. Запомни, Марина — если что-то произойдёт с моими украшениями, или с кранами в душевой, ты тоже к чему-нибудь приклеишься. Да так, что на тебя все смогут полюбоваться от души. Я прекрасно понимаю, почему Ленн теперь всё время ходит в перчатках.

— Да и ты почему-то их стала носить. Боишься?

— Принимаю необходимые меры предосторожности, — Софи не успела оттереть несколько въевшихся в кожу пятен краски. Потому и надела перчатки. Но Марине об этом знать не обязательно. Пусть потешит себя надежной. Хе-хе.

За ужином обнаружилось отсутствие двух учеников второго года.

Куда они делись, директору ясно сразу — на фронт сбежать решили. Тем более, большая часть их вещей тоже пропала. В первую очередь, директор сообщил в железнодорожную полицию, обеспечивающую безопасность перевозок. Поздно ночью позвонил комендант одной из станций. Двое очень похожих на описание детей сняты с поезда, и завтра с утра их привезут в школу. Эту новость все обсуждали за ужином. Марина тоже ничего мимо ушей не пропустила.

Из кустов вылезает Херктерент. У неё сегодня только один урок, остальные предметы сданы где за полугодие, а где и за год.

— Привет, герои! Как повоевали?

— Замолчи!

— Много мирренов убили?

Бредут понуро. С одной стороны, при полицейском не очень-то драку начнёшь, с другой — против Херктерент даже вдвоём немного шансов.

— Старший сержант, — обращается Марина к сержанту, — а не подскажете, с какого поезда вы их сняли?

Сержант, понявший приказ отвезти балбесов в школу чуть ли не как награду и настроенный весьма благодушно, ответил.

— Да с 256-го смешанного, юная леди.

— То есть, с магистрали номер двенадцать Северо-Западной железной дороги?

— Точно так!

Херктерент победоносно задирает подбородок и, уперев руки в бока, говорит:

— Знала, что вы оба дураки, но теперь убедилась, что полные кретины. Вас в детстве часто роняли?

Хмуро молчат. Сержант, десятый год служащий на охране железных дорог, молча потешается. Он-то уже догадался, во что нахальная девчонка в берете с черепом собирается этих двоих носом ткнуть. Ну, точно, девчонка сказала то, что сержант и ожидал:

— Простите, а на какой фронт вы собирались ехать по двенадцатой магистрали, да ещё на 256 поезде? У него конечная станция имеет прозвище «Столица ледяных китобоев». Неужели так сложно карту посмотреть? Ну, та, что в холле висит, десятиметровая. Насколько я знаю, в северные широты даже мирренские рейдеры не забирались. Хотя, может, у меня информация не полная. На месте директора, я бы назначила вам, кроме всего прочего, дополнительные занятия по географии.

На дорожку выходит Хейс. С интересом осматривает всех четверых. Она уже привыкла — если вне классов где-то слышится голос Марины, то надо немедленно отправиться туда и посмотреть, что происходит. Во избежание, так сказать.

— Привет, Хейс! Скажи географам, что бы этих двоих с песочком продраили! Они фронт на Крайний Север искать отправились! Не иначе, миррены дрессированных белых медведей туда запустили!

Хейс показывает значок старосты.

— От лица руководства школы, выражаю вам благодарность за возвращение этих… учеников в родные стены. Передайте сопроводительные бумаги.

Она подписывает. Сержант уходит. Марина до ушей ухмыляется. Беглецы стоят, внимательно изучая гравий под ногами.

Хейс подходит вплотную.

— Перед тем, как отвести вас к директору, я хочу вам сказать, что, во-первых…

Марина издает радостный вопль. Запрыгивает на скамейку, усаживается на спинку, и, обхватив подбородок ладонями, с чарующей ухмылкой собирается прослушать знаменитые «пункты Хейс».

Спина и то, что ниже, сильно затекли. На этот раз Хейс закончила на пункте «это в-девяносто пятых».

Истошный вопль среди ночи разбудил весь корпус. Испуганные девочки выглядывают в коридор. У комнаты Херктерент, скрючившись и зажимая руками между ног, лежит Рэнд. Одетая Херктерент, грязно ругаясь, озверело пинает его.

— Прекратить! — раздается громкий окрик Хейс.

Марина, посильнее пнув лежащего напоследок, разворачивается. Кулаки плотно сжаты, тяжело дышит, взгляд способен убить.

Бешеный норов Херктерент — явление привычное, а вот избитый парень среди ночи в женском корпусе — не вполне.

Хейс присмотрелась — хм, а штаны-то у этого деятеля мокрые. Неужели детская неожиданность? Принюхалась — так и есть. Полный комплект.

— Что произошло?

Херктерент говорит отрывисто.

— Сегодня с утра я обнаружила под дверью своей комнаты лужу мочи. Ручка двери тоже была чем-то измазана. Всё было убрано, но я решила, что эксцесс непременно повторится, и предприняла некоторые меры по противодействию. Так как жидкость вполне проводит ток, то я положила под коврик металлическую сетку, и подала на неё, да ещё на ручку двери, высокое напряжение. Результат — налицо!

— Она всё врет!!! — со стоном подает голос остропахнущая туша.

Хейс подходит поближе.

— Кого ты здесь держишь за дур? Глаза с носом у меня на месте. Ты, Марина, должна была сказать мне об этом утром.

— Ты по запаху этого урода от других стала бы отличать? — Марина ещё не успокоилась, а Хейс стоит так, что не обойдя её, урода лишний раз не пнёшь, — Я сама в состоянии за себя постоять!

— Не сомневаюсь, но наказывать провинившихся — всё-таки моё, а не твоё дело.

— Ну, и как ты его собираешься наказать?

Хейс думала недолго:

— Сначала ты всё тут уберешь. Потом встанешь на колени и извинишься перед ней…

— Я не стану этого делать!

Марина стукнула кулаком о ладонь.

— Станешь! — гневно сказала Хейс, направив на него пистолет. Кто-то взвизгнул. — Потом оставишь нам свои штаны, они всё равно грязные… Да и остальную одежду, пожалуй, тоже. И голым пойдёшь в свой корпус.

— Ботинки можешь оставить.

— Кто-нибудь, сходите ко мне и принесите рацию.

Хейс щелкает тумблером. Прижимая короб щекой к плечу, говорит, не опуская пистолета.

— Алло, Ярн? Да, на часы смотрела. Но староста и ты, и я в любое время суток. Так что, — и в голосе лязгнул металл, — я располагаю сведениями, что один из учеников вашего корпуса, а именно Рэнд, в настоящий момент находится вне пределов своей комнаты. Более того, он совсем недавно в совершенно непотребном виде забрался в корпус, находящийся под моей ответственностью. По всей видимости, он решил поиграть в юного эксгибициониста, при этом прошу учесть, что он зашел на этаж, где живут, в основном, ученицы первого и второго годов обучения. Видимо, он решил попугать девочек своими, прямо скажем, не впечатляющими достоинствами. — вокруг захихикали. — Требую немедленно наказать его. Так что, можешь идти встречать его.

— Су-у-у-ука! — Рэнд дернулся вперёд.

Хейс резко направляет пистолет ему на промежность. Говорит совершенно спокойно.

— Ещё шаг — отстрелю яйца. По одному. Твое мужское достоинство и так под большим вопросом. Смотри, как бы я этот вопрос окончательно не решила. Стать, как стоял! — резко выкрикивает Хейс, направив пистолет в лоб дёрнувшемуся Рэнду.

Тот пятится.

— А самку собаки я тебе как-нибудь потом припомню.

— А я помогу, — добавляет Марина.

— Нет уж, Марина, я, как и ты, вполне в состоянии сама за себя постоять.

— А ты чего встал? Дверь, если подзабыл, вон там. Пошел, пошел! — сказала Хейс, помахивая пистолетом.

— И учти, придурок, — кричит вдогонку Марина, — я могла подать на дверь и смертельное напряжение!

— Откуда у тебя оружие?

Хейс поднимает пистолет дулом вверх и нажимает на спуск. Кто-то ойкнул. Выстрела не последовало. Из ствола вырвался язычок пламени.

— Это моя зажигалка. Дядя подарил.

— Ты куришь?

— Да. Это немного скучно — быть во всем правильной. А перед экзаменами так тяжело сосредоточится…

— Спасибо, Хейс, — сказала Марина.

Вокруг удивленно загомонили. Все считали, что слова благодарности Марине неизвестны.

Вечером Марина, выскочив из-за угла, буквально налетает на Ленн.

— Мне надо с вами поговорить, — сказала Ленн таким тоном, что Марина сразу поняла — её тут поджидали.

— О чем?

— Об имевшем место быть относительно вас возмутительном… инциденте.

Марина промолчала. Она не помнит, где слышала поговорку «знают двое — знает свинья», но знает, что раз свидетелей было куда больше двух, то глупо к кому-либо претензии предъявлять.

— Ну и что?

— Как «что»!? Вы должны принять меры для недопущения подобного.

— Уже. Приняла. — Марина очень жалеет, что в кармане нет яблока, а то бы непременно вытащила и с хрустом откусила, любуясь на физиономию Ленн.

— И вы их считаете достаточными?

— Вполне. В случае повторения я и в самом деле увеличу подаваемое напряжение. Так что, — Марина, прищурив левый глаз склонила голову на бок.

Если Ленн и узнала Хейсовское «так что», с многозначительной паузой, виду не подала.

— И вы не сообщили Её Величеству?

— А на хрена? — сказала Марина по-русски. Увидев непонимающую улыбку Ленн, добавила: — Не вижу в этом никакого смысла.

— Но… Это же недопустимо. Вы обязательно должны были…

— Ничего. И никому. Я. Не должна. — чеканит слова Марина. — Я Чёрный Еггт, и мне не пристало прятаться за материнскую юбку.

— В любом случае, возможности Её Величества…

— Мне прекрасно известны. — прерывает её Марина, — Повторюсь — это моя, и только моя война. И вести её я собираюсь самостоятельно. К нейтральным я тоже вполне… нейтральна, но не более того. И если это всё, то до свидания.

В классе преобладают девочки, в отличие от Софи и Марины, боящиеся любой техники, особенно военной. Хотя младшая Херктерент, влюбленными глазами смотрящая на огромный ручной пулемет — зрелище куда страшнее.

Пулемет Марина попыталась поднять. Убедилась, что тяжеловато. (На табличке и так написано — «Вес без патронов- 18 кг»). Мирренский аналог примерно таких же габаритов Марину почему-то не заинтересовал. Миновала она и стол с муляжами ручных гранат и макетами, поясняющими их устройство.

В свете недавних событий, предметы индивидуальной защиты привлекли самое пристальное внимание. Три типа противогазов для людей, плюс образцы для лошадей и собак. Комплекты химзащиты и даже асбестовый пожарный скафандр.

Принципиально новым для Марины выглядели только противопожарные маски. Одну из них, похожую на обычную каску с приделанной личиной от старинного шлема, она незамедлительно и надевает.

Прозвище у преподавателя военной подготовки — «генерал». Ходят слухи, что он был командующим округом ПВО и попал в опалу из-за конфликта с соправителем. Ходит он в полковничьей форме без знаков различия. О прошлом не рассказывает. Ученики случайно узнали (школьная знаменитость — принц Яроорт — увидел его на трибуне почетных гостей во время прошлогоднего парада по случаю Дня Мира), что у него Золотая Звезда и Золотое оружие «За храбрость» — высшие награды за военные заслуги. Но при этом нет медали Мира — обязательной награды всех участников Первой войны, и ходит он не в форме, а право ношения мундира в отставке предоставлялось всем, награжденным Звездой, без учета срока службы. К тому же, знаком с всесильной Кэрдин. Так что генерал — кумир очень многих мальчишек. Его уважают и слегка побаиваются. Любой бы испугался, застукай его генерал за чем-нибудь противозаконным. Любой. Но не Херктерент. Генерал кладет ей руку на плечо. Марина поворачивается. Удивленно наклоняет голову. Не более того.

— Так, а это у нас кто?

Марина снимает маску.

— Херктерент!

— Ага. Марина.

— Вам ещё рано посещать мои занятия.

— У меня есть разрешение от директора — в свободные часы я могу посещать любые другие занятия.

Генерал чуть заметно усмехнулся. Застукав кого-нибудь, играющегося с учебными пособиями военного назначения, он на следующем уроке вызывал провинившегося и требовал рассказать о предмете, привлекшем его внимание. Как правило, в журнале появлялось одно или несколько «отвратительно». Исключений генерал не делает, любимчиков у него нет. На длину чьих-либо титулов генералу наплевать.

— И что вы можете сказать нам про этот предмет?

— Пожарная маска ПМ-2, утверждена Министерством авиации в прошлом году для использования силами гражданской обороны, а так же местным ПВО. Основное предназначение — защита головы и глаз от огня и светового излучения. Должна применятся при тушении зажигательных бомб.

Вариант ПМ-3 — Марина приподнимает маску, отличающуюся от первой крестообразными прорезями для глаз и отсутствием каски — предназначен для изготовления в домашних условиях.

— Вижу, в отличие от большинства, учебник вы читали.

Хейс привычным жестом опустошает ящик со школьной почтой. Софи на свой даже не глянула — и так знает — забит любовными стишками и записочками с оформлением преимущественно из сердечек да воркующих птичек. Открывает только с почтой извне. Пара престижных каталогов, письма от не слишком близких, но вполне могущих оказаться полезными в дальнейшем, подруг. Саргон пишет редко, Кэретта ещё реже. Только сейчас обратила внимание — в одном ярусе с её ящиком — ящик Хейс. Выглядит так, словно никогда не открывался.

— Странно, что тебе никто не пишет, ты же вроде из обычной семьи.

— Ты моих родителей не знаешь. Для них «Хейс заканчивает школу с золотой медалью» звучит примерно как «Хейс стала проституткой, уголовницей, пьяницей» — продолжи список по вкусу. В общем, теперь у них на одну дочь меньше. Заодно и обязательные траты ещё на одну свадьбу отменяются.

— Кажется, некоторые предрассудки живучи в самых разных слоях. У моей матери, мягко говоря, специфические представления о том, что должна знать девушка, — Софи скорчила гримасу — «нашего круга». Причем если я в её глазах ещё туда-сюда, то Марина — просто образец того, какой девушка «нашего круга» не должна быть. Тяга к знаниям ей не понятна. Если есть богатство, то следует стремиться только к получению от жизни удовольствий. Зачем какие-то книги, это же так скучно. Женщине не место в кабине самолёта или за чертёжной доской. Либо дорогая игрушка, либо рабочая лошадь. Плюс производство наследников, причем обязательно от племенного самца.

— Как ни странно, но с твоей мамой во многом согласились бы и мои родители. Женщина — просто ещё одни рабочие руки в хозяйстве, а со временем — поставщик других рабочих рук. У меня дома если что и читали — то журнал, «Мясное животноводство».

Софи удивленно приподнимает бровь. Она краем уха слышала презрительную кличку Хейс — «свинарка», оказывается, придуманную не на пустом месте.

— А ты почему такая?

— Точно не знаю. Дядька, наверное, повлиял. С Первой войны пришел без ноги, да и рука плохо гнулась. Но вся грудь в орденах. Моряком был.

— Постой! Как же он в моряки попал? Ты же из окраинных, а перед Первой войной флот комплектовали в основном уроженцами приморских областей.

— Ха! Как сам дядька говаривал: «Я стал человеком исключительно из-за нашего бардака». Призвали его за два дня до войны. Только довезли до областного города — а тут война. Все сборные пункты набиты мобилизованными. Одних туда, других сюда. Станция забита. Он и прочие призывники не поймешь, на каких правах. Из документов — только повестка, форму не выдают, в часть не отправляют, с территории городка не выпускают, но кормить три раза в день не забывают и даже табачное довольствие на месяц вперед выдали. Один раз даже кино показывали — там и сейчас не самый передовой регион, а тогда вообще дыра редкостная была. Так что кино мой дядька первый раз в жизни видел. Немой ещё фильм. Запомнил название, я только тут в фильмотеке этот фильм нашла. Вот на таких непонятных правах они и торчали в городке несколько дней. Стоит дядька как-то раз, курит. Вдруг видит — офицер в черном и с каким-то ножиком вместо меча идёт. На дядьку глянул. Тот хоть и в своем был, по стойке «смирно» встал и честь отдал.

«Ты кто такой?» — офицер спросил.

Дядька сказал.

«И много вас тут таких?»

«Да с полтораста будет».

«Так. Со мной пойдёшь».

Это был командир строящегося броненосца. В начале войны капитан был в столице, а из-за нашего бардака застрял на этой станции. С началом войны с кораблей средней готовности забрали и отправили на вступающие в строй всех сколько-нибудь опытных матросов и офицеров. Замену прислали — офицеров только что из училища, а матросы должны были быть — рыбаки с Птичьих островов.

Софи невольно улыбнулась. В каждой стране есть область, уроженцев которой все прочие считают редкостными глупцами и рассказывают про них анекдоты. В Империи это жители Птичьих островов по прозвищу «Рыболюбы». Почему так сложилось — никто не знает. Но от славы глупцов не отделаешься. Неудивительно, что капитан вовсе не горел обрести в морской среде прозвище «Командир корабля дураков».

— В общем, капитан решил, что на фоне «Рыболюбов» крестьянские парни, некоторые из которых видели трактор, а один даже умел им управлять, по крайней мере, не будут служить таким уж поводом для насмешек. Вот так мой дядька попал во флот.

Перед тем боем ему предлагали пойти на ускоренные курсы, что бы стать офицером. Он сказал: «После боя подумаю». А бой вон каким оказался. Чин при выходе в отставку всё-таки получил. Но офицерский мундир я на нем только мёртвом видела.

Софи промолчала. В Первой войне из многочисленного Дома Еггтов в боях никто не участвовал. Все по каким-то «Комитетам содействия обороне» да «Комиссиям по улучшению снабжения» штаны протирали. А фотографироваться в воинственных позах все ой как любили. Софи слегка стыдно за таких предков. Да и нынешние представители Дома — ничуть не лучше.

— Он с войны одним из первых пришёл. Другой бы женился, он здоровый был. Мужчин в наших краях в то время было не очень… А у него что-то не сложилось. Жил бобылем, в земле копаться ненавидел. Мужики его с довоенных времён побаивались. Он любил рассказывать. О боях, походах, дальних странах. Единственный человек в поселке, регулярно покупавший книги. При этом выпить никогда не отказывался. И в компании, и так…

Говорил мне: «Умна ты, Хейс, тебе бы в какую школу столичную идти. Командир броненосца был — умнейший человек, в свое время благодаря императорской стипендии её заканчивал. Тоже из мужиков был — а вот пробился. И ты пробьешься! Нечего тебе на скотном дворе делать. Командир говорил, что бы туда поступить — голова нужна. И только. Убили его тогда же, когда мне ногу оттяпали. Мы охватили голову их колонны. Не вывернетесь! Все по одному броненосцу лупим. Один выбьем — по следующему. Меня приложило, когда ещё по флагману били. А командира уже в конце, когда четвёртого доколачивали. Он так и не увидел, как младший флагман поднял белый флаг. Я, впрочем, этого тоже не видел.»

Я тогда совсем маленькая была. Отец пытался его жизни учить.

— Твой отец тоже воевал?

— Ну да, солдат-окопник. В поселках, подобных нашему, большинство мужчин — воевавшие. Говорил он тогда: «Что ты как дерьмо в проруби болтаешься, жизнь зазря прожигаешь? Женился бы, хозяйство завел. А то загнешься от своей водки — и ничего от тебя не останется. Бутылки только пустые». А он сказал: «Это от тебя, братец, почти ничего не останется, хотя и денег скопишь побольше моего, и дом отгрохаешь не чета этому. Сыновей переженишь, дочек замуж выдашь. А всё равно следа по себе не оставишь. Говоришь, жизнь зазря прожигаешь. Как бы не так! Я уже знаю, что жизнь прожита не зря. Тот бой дети уже в школе учат, и через сто лет будут учить. Я там был комендором. И точно знаю — трижды попал в мирренский флагман. И всё, собственно говоря — не зря жизнь прожита».

Ещё сказал, — Хейс усмехнулась, — «Если и помянут тебя где через сто лет за пределами деревни, братец, то только за то, что ты её отцом был. И больше ни за что!»

Меня после такого выдрали.

— Как?

— Обыкновенно. Лежала, встать не могла. А он пришел к отцу. Тогда я дядьки первый и единственный раз в жизни испугалась. Отцу он сказал — «Только попробуй на неё руку ещё раз поднять».

«И что будет?»

«Тебя может больше не быть».

Просто угрожал, или на самом деле собирался убить — не знаю, и знать не хочу.

Как бы то ни было, но пока он был жив, меня пальцем никто не тронул.

Отношение к образованию там специфическое. Все вроде бы согласны, что хозяин должен быть грамотным. Но что бы женщина училась чему-нибудь… В школу девочки ходили, и, видимо, по сегодняшний день ходят, только потому, что закон об образовании обязателен, и не пускать ребенка учиться родителям обойдётся куда дороже. Сестер и подруг никогда не ругали за плохие оценки, меня же ругали постоянно — за хорошие. Считалось, что хорошо учиться — чуть ли не быть заразно больной, а в будущем — наверняка пойти по кривой дорожке. Хвалить меня только дядька хвалил; мать с ним постоянно ругалась — мол, дочку портишь, портовой шлюхой хочешь сделать. Тем более, в Приморье особый говор, я его у дядьки подцепила, и только здесь поняла, что зачастую разговариваю, как девочка из Приморья. Дразнить меня не дразнили — родственные связи там крепкие, дядьку побаивались, да и старшие братья непременно отколотили бы обидчика, хотя сами были не прочь подшутить.

Потом дядька умер; родители, было, подумали, что дурь у меня из головы выветрится — ан нет. Я на «отлично» сдала экзамены и написала заявление, что хочу поступать сюда. Меня выгнали из дома.

Софи ойкнула.

— Напрасно волнуешься — сейчас я понимаю, что это был обычный домашний скандал, и вернись я к вечеру домой, меня бы пустили. Но в том возрасте всё воспринимается иначе. Так что я попросила дядькиного приятеля — шофёра отвезти меня в районный центр. Ночевала на вокзале. Кстати, полицейские не дали спокойно выспаться. Разбудили и спросили кто такая и почему одна. Экзамен был на следующий день. После экзамена меня снова встречала полиция — поступило заявление о моей пропаже.

Хотели отвезти домой, но я сказала, что должна дождаться результата экзамена, ибо они придут не на адрес моей школы, а на адрес районного отдела образования. Ответ пришел через пять дней. Больше всего я боялась, что не поступлю — тогда пришлось бы с позором возвращаться домой. Но я поступила. А всем поступившим не из столицы высылался билет, где, сама знаешь, какая станция была конечной. Так что приехала я, фактически, только с тем, что было на мне. Считай, через полстраны ехала. С несколькими пересадками. Иногда заговоришь — а тебя не понимают. А уж моя смесь окраинного говора с приморским… Квадратных глаз за время поездки насмотрелась — больше в жизни не видала. Но знаешь, помогали мне люди всегда. Совершенно незнакомые, зачастую меня едва понимавшие. Вышла на этой станции — и на площади перед вокзалом увидела школьный автобус. Наверное, их специально так ярко красят. Я, впервые выйдя на площадь, даже испугалась… Но увидела автобус из книжки… В книжечке, присланной вместе с билетом, говорилось «Для пребывающих на станцию — школьные автобусы отходят в 6, 10, 14, 18 и 23 часа. Остановка Љ 7. Билет на проезд является и билетом на автобус». Помню, ноги тряслись, пока шла. Сердце колотилось так, что думала — выскочит. У автобуса стояли родители с детьми. Мне так страшно было подходить. Дело шло к двум часам, видела время на вокзальных часах, люди все не расходились. Наверное, я выглядела очень глупо. Подошёл полицейский, спросил, не потерялась ли я. Ему я хоть что-то смогла сказать — за время поездки уже почти привыкла общаться с ними. Но язык словно отнялся. Сказала только что-то вроде «школа», «туда» и показала в сторону автобуса. Он попросил мой билет. Нахмурился, когда увидел — билет большой, на нем делают отметки обо всех станциях пересадок. «Кто же тебя, маленькую, в такую даль отпустил? Сказал бы я пару слов твоему папаше, да жаль, далеко он». Взял меня за руку (тогда я была очень маленького роста — это здесь отъелась) и повел к автобусу. Водитель стоял у двери. Увидел билет, попросил показать удостоверение об окончании начальной школы — и пропустил в салон. Я до сих пор храню тот билет — мой пропуск в новую жизнь. Иногда задумываюсь — скольким подобным мне школа дала право на лучшую жизнь?

Не понимаю тех, кто болтает, как у нас всё плохо. Я выросла на скотном дворе, ты…

— Поверь, в моральном плане, места, где проходило мое детство не намного чище хлева.

— Здесь людей ценят за знания, а не за деньги или длину титулов.

— Мало кто верит, что наша дружба бескорыстна. Только мне нет до этого дела. У тебя есть Мечта, у меня тоже. Мне кажется, благодаря тебе мы и в самом деле увидим обратную сторону Луны. Слишком ты уверена в будущем. А такая уверенность — заразна.

Хейс усмехается.

— Я не сразу такой уверенной в себе стала. Сначала боялась всех и всего жутко. Помню, как озера увидела — сразу про море подумала. Видела только на картинке; дома речушка была — курица вброд перейдёт. Захотелось искупаться, днем времени не было — столько всего интересного, пошла ночью — и чуть не утонула. Тогдашняя староста меня вытащила. Почему-то даже не сильно ругалась, хотя я испугалась жутко. Не того, что тонула — боялась, что меня отчислят и отправят домой. А староста оказалась родственницей одного из соправителей, и спасла меня. Меня это так поразило. Мне она сказала только: «Из Приморья, а плавать не умеешь! Стыдно!»

Софи называет имя:

— Она?

— Да. Ты её знаешь?

— Как говорится, мир тесен. Троюродная сестра Яроорта. Плюс ну очень сильно дальняя моя родственница.

— Меня в итоге заставили усиленно заниматься плаванием, ну, да я особо не возражала. На втором году даже школьные соревнования выиграла. И решила — хватит, дальше буду плавать только для собственного удовольствия. Ну, и если кто тонуть будет.

К концу первого года страшно боялась, что на каникулы меня отправят… домой. Билет туда и обратно за счет школы… Но я туда просто не хотела… Понимаешь, тут я почувствовала себя… Не то, что бы лучшей. Но одной из тех, над кем никогда не смеются… Когда твои работы начинают хвалить и ставить в пример. Сложно передать словами, как это приятно. Чувствовать себя человеком, а не какой-то белой вороной.

Оказалось, что для остающихся в школе на лето организуют путешествия по разным местам нашей страны. И я записалась на поездку в Приморье. Столько рассказов слышала… И, в общем, не описать словами, когда видишь море первый раз. Просто сбывшаяся мечта. Потом нас водили на броненосец. Тот самый, на котором дядька воевал. Аллея, по которой идёшь к кораблю. Почти у самого трапа стоят кормовые гербы с мирренских броненосцев. У каждого — название корабля. Снятые с броненосцев бронзовые буквы. Там же стоят снятые с трофейных кораблей орудия. Словно ожили рассказы. Может, я слишком впечатлительная, но казалось, что слышишь гром пушек и слова команд. Знаешь, у них в каждом помещении висят фотографии тех, кто был тут в том бою. Я шла, смотрела — и оживали рассказы. Возле рубки висит бронзовая табличка там, где погиб капитан. Следы от осколков на броне. Потом были в носовой башне. Я не удержалась, спросила, поведут ли нас в казематы. Увидела ту самую стопятидесятимиллиметровку номер три. Фотографии расчета. Увидела совсем молодого дядьку. Даже удивилась — не знала, что у него в молодости были такие лихо закрученные усы. Сказано, что комендор, указаны все награды. Год смерти тоже стоял правильный. Меня спросили, откуда я его знаю. Потом мне дали такую медаль настольную с изображением броненосца. Её дарят всем родственникам участников боя, впервые посетившим корабль. На обратном пути мне все завидовали, и все просили медаль посмотреть. На обратной стороне выгравировано его имя, день, месяц и год битвы. Почувствовала себя частью чего-то большего. Когда уже уходили с корабля… Знаешь, у входа в адмиральский салон под стеклом лежит шпага мирренского адмирала. Для меня витрину открыли, и я сфотографировалась со шпагой в руках. Никому больше не позволили взять её в руки. Ленн тоже хотела, но ей не дали.

— Постой-ка, а Ленн — то что там делала во время каникул? Её матушка же владеет двумя виллами в Приморье, одной в окрестностях столицы, и после второго или третьего развода ей ещё яхта досталась немногим хуже старой императорской.

— Не знаю, знаю только, что Ленн очень переживала, что то лето ей придётся провести в школе. Кстати, именно с той поры у неё характер испортился. Такой злючкой она с начала второго года стала. Я краем уха слышала, как кто-то из Великого Дома назвала её незаконнорожденной. Она с той поры и взбесилась. Её это страшно оскорбило. Сама знаешь — она всегда, где надо и не надо подчеркивает свою принадлежность к Великому Дому. Раньше тоже самое было, только такой надменной она не была.

— Что за бред! Термин «незаконнорожденный» в нашем праве уже лет сто не используется, да и Ленн принадлежит к Дому, где родство считается исключительно по женской линии, я, к примеру, понятия не имею, кто отцом моей матери был. Однако, на мой статус этот никак не влияет.

— Значит, тот, кто Ленн так сказал, был не слишком умен, либо она сама умом не блеснула, когда на глупость оскорбилась.

— Я тоже была на броненосце; и мне не дали взять в руки ту шпагу. Я, было, обиделась, но отец сказал, что так и должно быть, раз никто из моих родственников в том бою не участвовал. Шпага младшего флагмана. Он только несколько часов командовал эскадрой.

— Точнее, тем, что от неё осталось после выхода из строя броненосцев первого отряда. Я хорошо знаю историю. Мы выбили флагмана меньше, чем за час. Горящий, со сбитыми мачтами и трубами, он выкатился из линии. Рулевое управление у него тоже было перебито, руль заклинил, он кое-как управлялся машинами. Но всё-таки пытался вести огонь. Младший флагман приказал самому быстрому крейсеру второго ранга идти к броненосцу, и снять адмирала. Крейсер выполнил приказ, адмирал был жив, и даже не ранен, но он отказался уходить с гибнущего корабля. Он был скорее придворным, нежели моряком, у мирренов так бывает довольно часто. В командующие попал по воле императора. Захотел славы, хотя до этого больше времени на столичных балах проводил, нежели на броненосцах. Я не знаю, храбрость или глупость вот так остаться на гибнущем корабле. В любом случае, поступок мужественного человека. Адмирал разрешил всем, кто хочет, перебираться на крейсер. Таких оказалось немного… В это время наш второй отряд снова стал бить по горящему кораблю. Крейсер отошел. Ночью ему удалось избежать атак миноносцев и уйти. Те с броненосца, что были на нем, человек тридцать кажется, оказались единственными из экипажа флагманского броненосца, кто уцелел.

Броненосец добили на закате. Командир отряда миноносцев писал потом, что не понимает, как на корабле может быть что-то живое. Казалось, что горит даже броня башен. Но они были живы, они ещё стреляли. Когда миноносцы пошли в атаку, командир отряда насчитал одну стопятидесятимиллиметровку и три восьмидесятимиллиметровки, открывшие огонь. Броненосец пытался отвернуть от торпед, и даже сам выстрелил торпедой в приближавшийся миноносец. Миноносец отвернул от одной торпеды; а в умирающего гиганта выпустили двенадцать. Три попали. Спасенных не было. Дядька говорил, что очень удивился, когда узнал, что флагмана добили только вечером. Он ещё до ранения видел, как флагман горел. Он говорил — даже в лазарете под броневой палубой было слышно, как кричали «Гардэ!!!», когда флагман второго отряда поднял белый флаг. Был ли он трусом — кто знает, но он в тот день уже видел, как погибли пять новейших броненосцев, а все наши корабли внешне целёхоньки. Вице-адмирала, да и всех офицеров со сдавшихся кораблей после возвращения из плена отдали под суд; вице-адмирал, вроде, в крепости и умер. Миррены потом линкор назвали в честь погибшего адмирала.

— Я знаю, я видела этот корабль, он встречал эскадру на рейде. Как я слышала, тогда миррены подумывали о его переводе в резерв.

— Не думаю, что они сейчас хоть что-то, способное на воде держаться в резерв выведут.

— Так же, как и мы. Я, кстати, тоже имею некоторое отношение к броненосцу, где твой дядя служил.

Хейс улыбнулась.

— Я знаю: «Заложен 23 шестого 9.. Года в присутствии Его Императорского…»

— Уймись ты с «Его Императорским», я тоже в курсе, что на закладной табличке написано. Забыла, что ли, куда модель нового корабля вместе с копией таблички направляются?

— В Морской музей.

— Это сейчас, а тогда полагалось отправлять такую модель в дар ЕИВ. В Приморском дворце раньше много таких моделей было, но после того, как я сломала мачту на одном броненосце, а Марина пыталась поджечь другой, отец решил, что памятники декоративно-прикладного искусства, пусть и специфического жанра, должны храниться в местах, где за ними будет обеспечен надлежащий уход. И все модели отправили по музеям, да военным училищам.

Хейс усмехнулась.

— Что верно, то верно, огонёк Марина любит…

— Вернёмся к броненосцу, «таланты» Марины обсудим потом: знаешь, после той войны корабль несколько лет служил учебно-артиллерийским кораблем?

Хейс кивает.

— Ну, так вот, решение об установке корабля на вечную стоянку уже было принято, в тот год броненосец последний раз выходил в море. Курсанты проходили на нем практику. Сордар в том числе. Даже фото есть — они все у носовой башни.

— Может, он и из дядькиной пушки стрелял…

— Нет, этого точно не было; когда корабль был учебным, орудия с первой батарейной палубы были сняты, их вернули только при реставрации.

Сборище всех самых заправских драчунов школы удивленно останавливается. Прямо над их секретным лазом на заборе, свесив ноги, сидит и грызет яблоко Несносная Херктерент.

— Ребята, куда направляемся?

— А тебе какое дело? Ты же девчонка! — спросил кто-то, и тут же получил по лбу огрызком, запущенным Херктерент.

— Тебя разве не учили, что отвечать вопросом на вопрос невежливо?

— Да я тебя!

— Тихо! — сказал староста. — «Котов» бить идём.

— Понятно, — сказала с интонацией «и так всё давным-давно знаю», — а меня возьмёте?

Никто не засмеялся. Некоторые уже дрались с ней. Почему-то никто не смог Херктерент победить.

— Тебя… — Ярн на секунду задумался и уверенно закончил, — тебя берём!

Вот и «коты». Крепкие, плотно сбитые и все какие-то одинаковые. При поступлении в школу следует выполнить довольно жесткие нормативы по физподготовке. Марина знает — когда открытие школы планировали, Саргон лично вычеркнул испытания по гимнастике из числа вступительных, сказав не вполне понятную фразу «Может, кто и восхищается спартанцами, но по мне это были просто здоровущие болваны. Ученики этой школы на них никогда не будут походить». Ну, Марине на здоровяков, едва умеющих писать и читать, тоже вовсе походить не охота.

Хотя в драках наличие здоровяков полезнее. По неофициальной статистике, «коты» побеждали в среднем в шести-семи драках из десяти. В истории межшкольных драк отмечены «кошмарные года» — тогда «коты» выигрывали все драки, ибо в школе учился Сордар Саргон.

Но в прошлой победили Сордаровцы, и «коты» твердо намерены взять реванш.

— Котики, с вашим чемпионом даже девочка справится.

«Коты» захохотали.

— Это не та, от которой вы всей школой бегаете?

Снова хохот.

Марина выходит вперед. Демонстративно откусывает кусок яблока. Толком не прожевав, говорит.

— Ну да, — чавк, — я та самая, — чавк, — все — не все, но кое-кто от меня и в самом деле бегал. — чавк.

Снова хохот. Ну не производит маленькая Марина впечатление грозного бойца. Пока они хохотали, Марина доела яблоко, и ловко отправила огрызок прямо в лоб старосте «котов». Смех стих как по команде.

Староста слегка обалдело изучает лежащий огрызок. Кроме силы, (как-никак, чемпион прошлогоднего первенства страны среди юниоров по штанге), он знаменит ещё и изрядным тугодумством.

— Значится так, выставляйте против меня вашего лучшего бойца, и если он против меня больше пяти минут продержится, то я свой любимый берет съем и эмблемой закушу.

Старосте котов осталось только сказать.

— Без соли берет есть будешь. Смотри, как бы эмблема у тебя в заду не застряла.

Грянул хохот. Все, что говорит громила, «котам» кажется необычайно смешным.

— По рукам. — с неприятной улыбочкой сказала Марина.

Бой закончился, толком не начавшись. Вот тут стоял староста, вон там — Марина. Миг — и огромный «кот» лежит, уткнувшись носом в землю, а Марина сидит на нем и выкручивает ногу.

— Я победила.

— Случайность! — крикнул кто-то из котов.

Марина находит его взглядом. Чарующе улыбается.

— Выходи сюда и проверим.

Кричавший старается протиснуться в задние ряды. Теперь хохочут уже сордаровцы.

— Если уж ваш лучший с девчонкой справиться не может, то куда уж остальным с нами тягаться!