Неспешная игра

Фелиша смеётся, и я ухожу, потому что, чёрт возьми, что это было? Ни разу в жизни я не флиртовала с Конрадом.

Мысль о флирте с Конрадом заставляет меня думать о презервативах. В частности, огромный запас презервативов Конрада, который Келли обнаружила в его шкафу… но как?

«Что ты делала в шкафу Конрада, когда нашла его запас презервативов?»

Отправляю сообщение, стоя в коридоре у ванной. Келли отвечает немедленно.

«Целовалась со Стивеном. Просто не хотела тебе говорить. А почему ты спрашиваешь?»

«Ха! Так я и думала!»

Конрад всегда казался мне странным, и это заставило меня задуматься о его презервативах.

«Где ты?»

«Дома.»

«ТОЧНО???»

Я хмурюсь. Почему заглавными буквами?

«Не нужно кричать.»

«Ты уже в своей комнате?»

«Нет.»

Я начинаю двигаться в направлении комнаты, задаваясь вопросом, почему она спрашивает, что она может знать. Дурное предчувствие скользит по моей спине, и я распахиваю дверь, чтобы обнаружить… Тристана. Без рубашки. В моей постели.

Он улыбается.

— Я уж думал, ты никогда сюда не доберёшься. Господи, как долго Келли приседала тебе на уши в «Старбаксе»?

У меня отвисает челюсть.

— Что ты здесь делаешь? Вы это с Келли спланировали? — взвизгиваю я.

Кивнув, он поднимает руку и чешет свою заросшую челюсть. Он выглядит так чертовски хорошо, что не могу поверить, что он здесь, в моей комнате. В моей постели. В то время, когда он должен быть со своими родителями.

— Сюрприз. А теперь иди сюда, ангел. И поприветствуй меня должным образом.

Я закрываю и запираю дверь, прежде чем отправить Келли короткое сообщение.

«Подлая сучка.»

Ответ приходит, когда я забираюсь в кровать и оказываюсь в объятиях своего парня.

«А то ты не знаешь:)»

ГЛАВА 25

Тристан

— Я хочу кое-что спросить, — мы лежим в моей постели в ночь на День благодарения, обнажённые, переплетённые друг с другом. Я снова и снова провожу пальцами по волосам Александрии, отчего она практически мурлычет, словно кошка, ей это безумно нравится. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ей было хорошо, я обязан.

Значит ли это, что я подкаблучник? Не знаю. Меня это и не волнует.

Я поменял свои планы на День благодарения, отменив встречу с родителями, хотя им было всё равно. Если честно, мне кажется, мама даже почувствовала облегчение. Это означало, что ей не нужно было готовить ужин из индейки со всеми прочими атрибутами. То, для чего она большую часть времени нанимает кого-то другого.

Я бы предпочёл провести неделю наедине с Александрией. Я бы чертовски сильно скучал по ней, пока меня не было. Значит ли и это, что я подкаблучник?

Может быть. Пофиг.

— Что? — сонно спрашивает она. Мы провели вторую половину дня в доме родителей Стивена. Да, даже меня пригласили, как только все узнали, что на этой неделе я здесь. Стивен — порядочный парень — не колеблясь пригласил меня прийти, и я, хоть и неохотно, но могу оценить этот жест. Мы хорошо провели сегодня время. Его родители были милыми, как и его младший брат Джейсон, который просто миниатюрная копия Стивена, только страшно умный. Видимо, он обречён поступить в Гарвард или Массачусетский технологический институт.

Келли и Стивен весь день вели себя как влюблённые подростки, притворяясь, что на самом деле они не вместе, но хватали друг друга за задницу всякий раз, когда думали, что никто не видит.

К несчастью для меня, я видел. Много раз. Я частенько замечал, как они хватали друг друга, когда совершенно этого не хотел. А когда вышел покурить, застукал Стивена, целующим Келли на заднем дворе, и они виновато отскочили друг от друга.

Как будто я собирался их судить. Я просто закурил, не сказав ни слова.

Да, чёрт возьми, я всё ещё курю, но только когда нервничаю, клянусь Богом. И провести день Благодарения с семьёй, которую никогда раньше не встречал, было достаточно, чтобы я занервничал. На самом деле многого и не нужно.

— В моём братстве через пару недель будет какой-то официальный приём, — морщусь, уставившись в потолок. Я никогда не был ни на одном из мероприятий для пар, которые устраивало моё братство. Я не настолько глуп, чтобы вести девушку на что-то подобное. Они сразу же начали бы предполагать, что я хочу добиться с ними чего-то большего, а это последнее, что мне было нужно.

Хотя Александрию хочу взять с собой, не то, чтобы я действительно хотел идти на эту дурацкую вечеринку с ужином, танцами и прочей ерундой. Но думаю, было бы хорошо, если она будет рядом в этот вечер. Своего рода публичное заявление о том, что она моя, хотя никто не поверит, что у меня на самом деле есть девушка. Если это вообще так.

Девушка.

Мне трудно осознать это слово.

Она сдвигается, её колено практически упирается в моё «хозяйство», и смотрит на меня в замешательстве.

— Ты состоишь в братстве? Я даже не догадывалась об этом.

Киваю.

— Я больше не тусуюсь в их доме. Я не был там уже почти год, хотя иногда заглядываю. Посещаю вечеринки, когда могу. Но обычно я слишком занят, управляя казино, или хожу на занятия, или… теперь провожу время с тобой.

— Ну так что? — она выгибает изящную бровь. — Ты просишь меня пойти с тобой?

— Да, — убираю пальцы с её волос и прикасаюсь к её щеке. — Пойдёшь? Со мной?

— Да, — она улыбается, и я наклоняюсь, целуя её всё ещё изогнутые губы. — С удовольствием. Хотя отчётливо помню, как ты говорил мне, что ни о чём не просишь. А просто берёшь.

Эх, мои слова обернулись против меня же. Каждому парню нравится подобное дерьмо.

— Отлично. Ты идёшь со мной на эту дурацкую вечеринку. Конец истории.

Александрия смеётся, прижимаясь губами к моей груди и целуя. Её губы влажные и горячие, и мой член дёргается. Она продолжает в том же духе, и мне снова хочется наброситься на неё.

Кого, чёрт возьми, я обманываю? Мне не нужен повод, чтобы снова наброситься на неё.

— Тебе необязательно надевать бальное платье или что-то в этом роде, — объясняю я. — Это просто предлог для девушек, чтобы нарядиться и выглядеть сексуально, и для всех нажраться до усрачки.

— А им нужен предлог для всего этого? — интересуется она, невинно моргая.

Усмехнувшись, снова целую её. Эти идеальные розовые губы всё ещё играют главную роль в моих ежедневных фантазиях. Что делает жизнь ещё лучше, так это то, что теперь эти губы также стали частью моей реальности. О, какие губки у моей девушки. Она может смеяться, говорить, улыбаться, целовать и сосать мой член, как никто другой.

Грубо, но честно. Словно Александрия была создана для меня. Стоит мне начать думать об этом слишком усердно, тут же начинаю сходить с ума.

Поэтому предпочитаю вообще не думать.

— Когда именно это будет? — уточняет она.

Называю ей дату, и она хватает свой телефон с прикроватной тумбочки, быстро вводя событие в свой календарь.

— Нужно будет обязательно попросить выходной в субботу.

— Вечеринка начнётся не раньше семи часов, — указываю я, зная, что она всегда заканчивает работу самое позднее в шесть, иногда раньше.

— Да, но мне нужно время, чтобы сделать причёску и, возможно, маникюр или что-то в этом роде, — объясняет она, кладя телефон обратно на тумбочку. — А ещё мне придётся выбрать наряд. И туфли.

— Ты действительно собираешься принарядиться только для меня? — поддразниваю я.

— Нет, для твоих товарищей по братству. Чтобы они увидели, насколько горяча твоя половина, — дерзко улыбается Александрия.

Я хмурюсь. Может, мне не хочется, чтобы они знали, какая она чертовски горячая. Тогда они всю ночь просто будут пускать на неё слюни. И мне, возможно, придётся надрать кому-нибудь задницу, потому что я не допущу, чтобы такое дерьмо происходило.

Господи, с каких это пор я превратился в ворчащего пещерного человека?

— Предупреждаю тебя заранее, — бурчу я, убирая её волосы с лица и заправляя непослушные пряди за ухо. — Они все придурки.

— Правда? Какой сюрприз, — сарказм очевиден.

— Я серьёзно. Они ещё хуже, чем я.

Она хлопает ресницами.

— Как такое вообще возможно?

Я отказываюсь обижаться на её слова. Это правда, и я никогда не уклонялся от того, кто я есть. Она это знает. Я придурок. Это она тоже знает. Тем не менее, как-то раздражает то, как она это говорит.

— Детка, ты злая, — сгребаю её в охапку и быстро целую в губы. — Без шуток. Зачем ты пытаешься так сильно меня задеть?

— Зачем? Я задеваю твои чувства? — она хмуро смотрит на меня.

— Ну, вроде того. Вопреки распространённому мнению, у меня действительно есть чувства, — я помню, как она говорила это Келли в ту ночь, когда я неожиданно появился у неё дома и в первый раз сыграл в видеоигры с парнями. Такое ощущение, словно это было целую вечность назад. Тогда я был другим парнем. Совершенно и абсолютно другим.

И за перемены я должен поблагодарить Александрию.

— Прости, — её голос приглушён, взгляд затуманен. Она вся такая искренняя, раскаивающаяся красавица. Чтоб меня, мне очень нравится эта девушка. Наверное, больше, чем следовало бы. — Я не хотела ранить твои самые настоящие чувства.

— Хорошо, — я целую её, медленное прикосновение губ к губам. — Мои оскорблённые чувства прощают тебя.

Наши губы снова встречаются, и она вкладывает столько чувства в поцелуй, что понимаю — Александрия молча просит у меня прощения. И даю ей его в виде своих нетерпеливых губ и языка, глубоко целую её, переворачиваю так, чтобы она лежала на спине, и прижимаю к матрасу. Это всё, чем мы занимались всю неделю.

Сексом. Ещё мы ели. Смеялись. Смотрели что-нибудь вместе, может, даже фильм. Пока наши руки не начинали блуждать, а губы не встречались, как будто она магнит, а я сталь — я никак не мог устоять. Затем всё начиналось сначала.

Хорошо, что Шеп и Джейд уехали, Джейд повезла Шепа на каникулы в дом своей мамы. Поэтому мы взяли на себя их роль домашнего блаженства, трахаясь на каждой доступной поверхности, которую можно найти.

Да. Я уже готов жить сам по себе. Ещё несколько месяцев этого дерьма, и я уйду отсюда.

Александрия отработала всего несколько коротких дневных смен, но ей ещё работать завтра и в субботу, её босс полностью подготовилась к Чёрной пятнице и выходным. Нужно использовать свой шанс, когда это только возможно.

Так что сегодня вечером будет праздник траха эпических масштабов.

— Тебе не показались Стивен и Келли сегодня смешными? — спрашивает Александрия, когда я наконец прерываю наш поцелуй.

Я хмурюсь. Какого чёрта мы говорим о них сейчас? Женщины. Они любят посплетничать.

— Они были более чем нелепы. Я думал, что Стивен воспользуется своим шансом и скажет своим родителям — чёрт возьми, всем нам — что он встречается с Келли.

Александрия рассказала мне кое-какие подробности о том, что происходит между Келли и Стивеном. Не то, чтобы меня это особенно интересовало, и она это знает. Я оставлю ей все эти сплетни о взаимоотношениях.

— Знаю. Это было так странно. Я не понимаю их, — она качает головой, её волосы разметались по моей подушке.

— Уверен, нас люди тоже не понимают, — нежно целую её. Её красивые губы, изящный вздёрнутый носик, милый подбородок. Её округлые щёки, веки, когда она закрывает глаза, и, наконец, лоб. Я бы начал всё сначала и поцеловал её точно так же ещё раз, но она, вероятно, оттолкнула бы меня.

А может, и нет.

— Я думаю, это может быть аналогией наших зарождающихся отношений.

— Ты так думаешь? — осторожно спрашивает она.

— Уверен, — как они могли думать по-другому? Я поражён тем, что она хочет остаться со мной. Я поражён тем, что хочу быть рядом с ней. Не то, чтобы она не была удивительной, милой, весёлой и чертовски сексуальной, но проводить время с Александрией, как будто у нас отношения или что-то в этом роде — это противоречит моим убеждениям.

Я иду против всего, что отстаиваю. Я с лёгкостью забыл про принцип «поматросил и бросил». Это чертовски безумно.

— Ну, я понимаю нас, — тихо признаётся она. — А ты?

О, чёрт. Как ответить на её вопрос, не облажавшись?

Алекс

Я жду, когда он что-нибудь скажет, мой подбородок упирается ему в грудь, а взгляд прикован к его лицу. Он выглядит раздираемым противоречиями, словно не знает, как лучше ответить, и я мысленно готовлюсь услышать худшее.

В конце концов, это же Тристан.

Он кладёт руку мне на голову, приглаживая волосы назад, как будто гладит меня. Мне нравится, когда он так делает, мои глаза начинают закрываться, убаюканные этим ложным чувством безопасности. Словно ничего плохого не может произойти, пока Тристан вот так прикасается ко мне.

Пора бы уже привыкнуть. Большую часть своей жизни я прожила с ложным чувством безопасности. Всегда верила, что всё было просто прекрасно, когда на самом деле в течение многих лет весь мой мир был на грани краха. Пока, наконец, он действительно не рухнул, и я осталась в полном одиночестве собирать осколки.

Спасибо, больше не надо. Реальность — мой лучший друг. Так что, если Тристан скажет что-то не то, скажет, что он всё ещё не хочет ничего серьёзного, тогда лучше забыть его. Я пас. Буду двигаться дальше.

Даже если это будет больнее, чем хочу признать.

— Я принял нас, — наконец произносит он, его голос глубокий и мягкий. Он проводит рукой по моим волосам, пока те не ложатся мне на спину между лопатками. — На самом деле не должно иметь значения, что думают другие, верно?

Открыв глаза, я обнаруживаю, что он наблюдает за мной с беспокойством в ярко-синих глазах.

— Тебя беспокоит, что может подумать кто-то другой?

— Я ни о чём не беспокоюсь, — бормочет он, и я щиплю его за бок, заставляя взвизгнуть. — Господи, женщина, за что?

— Тебе не нужно тянуть своё «Я Тристан Прескотт — король этого грёбаного мира и могу делать всё, что захочу», чтобы воздействовать на меня, — делаю паузу, надеясь, что он поймёт, что мне нужно от него. — Будь со мной искренним.

Он убирает волосы с моего лба, проводит указательным пальцем по одной моей брови, затем по другой.

— Когда я с тобой, я самый настоящий, каким только могу быть.

Клянусь, на секунду моё сердце замирает. Может быть, даже две.

— Правда?

Тристан кивает.

— Но я не хочу навешивать ярлыки на то, что происходит между нами.

О. Конечно, он не хочет. То есть, я не его девушка, он не мой парень, так что мы просто… кто? Два трахающихся человека? Разве это не кульминационный момент старого анекдота?

Супер. Меня сделали посмешищем. Моя жизнь не могла стать хуже.

— Ты кажешься разочарованной.

— Потому что так и есть, — я отстраняюсь от него и сажусь в кровати, подтыкая простыню повыше, чтобы она прикрывала мою грудь. Я не в настроении быть открытой, особенно после того, что он только что сказал. — У всего есть ярлык, Тристан, нравится тебе это или нет.

— Неужели? И какой же у меня ярлык? — он тоже садится, от его большого тела отчётливо исходит разочарование. Я злюсь на него, но всё ещё могу оценить, насколько он чертовски хорош собой. Волосы торчат во все стороны, совершенно голый, белая простыня обмотана вокруг бёдер, так что видна только его великолепная грудь, а на лице — явное раздражение. Раздражение так же здорово идёт ему, ублюдку. Ему, наверное, ненавистно, что мы ведём этот разговор, когда могли бы заниматься сексом — его любимым занятием.

Моим тоже, но этот разговор должен состояться. Я не могу вечно плыть по течению. Мне нужны ответы. Доказательства.

То, что я почти боюсь узнать.

Сев прямее, всё ещё плотно укутавшись в простыню, смотрю на него, испытывая искушение наброситься и сказать что-нибудь ужасное.

— Ты красивый. Сексуальная. Богатый. Очаровательный.

Он просто сидит, не говоря ни слова.

— Но ещё ты высокомерный. Заносчивый. Бездушный, — делаю паузу, прежде чем навесить последний ярлык. — Бессердечный.

Его глаза сужаются, но в остальном он по-прежнему никак не реагирует.

— Вот так я подумала, впервые встретив тебя, — я колеблюсь и опускаю взгляд, не желая видеть весь этот гнев, вспыхнувший в его глазах. — Итак. А у меня, какие ярлыки?

Какое-то время он молчит. Так тихо, что мне, наконец, приходится поднять глаза, чтобы посмотреть, дышит ли он ещё.

— Ты действительно хочешь знать, что я подумал в ту ночь, когда впервые встретил тебя? — спрашивает он.

Я киваю, нервы заставляют меня дрожать.

Бояться.

— Красивая. Сексуальная. Язвительная. Недосягаемая.

Теперь моя очередь хранить молчание. Что я могу сказать? Он четырьмя словами точно описал меня.

— Чванливая. Великолепная. Недосягаемая, — продолжает он.

— Ты уже говорил это. Недосягаемая, — бормочу я, особо не вникая в снобистскую ссылку. Хотя я тоже назвала его бессердечным, так что… туше.

— Это был ярлык, который все вешали на тебя. Они все предостерегали меня от тебя.

Я хмурюсь.

— Кто все?

— Шеп. Джейд. Гейб. Люси. Чёрт возьми, даже Келли говорила мне оставить тебя в покое, хотя она также помогла нам сойтись. Словно она не могла удержаться.

— Судя по всему, это только заставило тебя хотеть меня ещё больше, — я отбрасываю простыню с тела и вскакиваю с кровати, лихорадочно оглядывая комнату в поисках своей одежды. Больше не могу слушать его чушь. Чем больше он говорит, тем хуже становится. На самом деле ему на меня наплевать. Его больше волнует мысль о том, чтобы иметь меня. А это большая разница.

Как разговор может превратиться из такого удивительно хорошего в ужасающе плохой всего за две минуты?

— Что ты делаешь?

— Ищу свою одежду. Мне нужно убраться отсюда, — бормочу я, хватая свои трусики с пола. Я отчётливо помню, как Тристан медленно стягивал их с меня, его рот был повсюду, сводя меня с ума.

Теперь он сводит меня с ума другими способами, и я ненавижу это.

Он хватает меня за руку, останавливая мои поиски, и трусики, которые я сжимала, падают на пол.

— Почему? Из-за того, что я сказал?

Я пристально смотрю на него, желая, чтобы он отпустил меня. И в то же время желая, чтобы он никогда, никогда не делал этого.

— Ты со мной только потому, что думаешь, что я какой-то запретный плод или что-то в этом роде.

Тристан закатывает глаза.

— Ты действительно в это веришь?

— Я это знаю, — я пытаюсь вырваться из его хватки, но он крепче сжимает меня. — Отпусти меня.

— Нет, — он тянет меня на себя, но я сопротивляюсь. — Али, послушай меня.

— Зачем? Чтобы ты мог наговорить ещё больше красивых слов и обманом заставить меня остаться? Тебе на меня наплевать. Тебя волнует только завоевание. Желание иметь то, что не можешь. Всё это чушь собачья, — каким-то образом мне удаётся вырваться из его хватки и убежать, схватив первый предмет одежды, который вижу — одну из фланелевых рубашек Тристана, висящую на стуле. Я распахиваю дверь его спальни и бегу по коридору, резко дёргая рубашку, когда практически спотыкаюсь на лестнице.

Не знаю, куда я бегу. Я почти ничего не вижу, моё зрение затуманено дурацкими грёбаными слезами. Я в ярости. Злюсь на себя за то, что плачу.

Ещё больше злюсь на себя за переживания.

— Александрия, — как чёртов «Стелс», он подкрадывается ко мне, когда я подхожу к входной двери, хватает меня сзади и заключает в объятия. Я сопротивляюсь изо всех сил, упираясь локтями ему в грудь. Откидываюсь назад, так что моя пятка входит в прямой контакт с его голенью. — Блин, это чертовски больно, — бормочет он мне на ухо.

— Отпусти меня! — я практически кричу, колотя кулаками по его предплечьям. Ненавижу его предплечья. Они мускулистые, с гладкой золотистой кожей, слегка покрытой тёмными волосами, и толстыми запястьями. Да. Ненавижу их. Ненавижу его.

Я плачу, слёзы текут по моим щекам, и я падаю на него, признавая своё поражение. Его хватка смягчается, его рука гладит мой живот, пытаясь успокоить меня, как будто я какое-то вышедшее из-под контроля дикое животное.

— Послушай меня, — шепчет он, убирая волосы с моего уха, его горячие губы касаются моей кожи. — Ярлыки — это чушь собачья, и ты это знаешь. Ты действительно думаешь, что я бессердечный?

Да! Хочется мне закричать, хотя это было бы ложью. Вместо этого я качаю головой, слишком подавленная, чтобы говорить.

— Возможно, поначалу я и увивался за тобой, потому что мне сказали, что не должен, но я всё ещё с тобой, потому что… — он колеблется, и в тишине, которая нас окружает, так много осталось недосказанным. Я слышу, как он дышит. Чувствую, как поднимается и опускается его грудь у моей спины. Его рука скользит по моему животу, его пальцы ласкают мою кожу, вызывая покалывание повсюду. — Ты мне не безразлична, Алекс. — его голос низкий. Грубый. Произнося слова, которые мне отчаянно нужно услышать. — Не заставляй меня говорить что-то ещё, потому что знаю, что в конце концов всё испорчу, я просто не могу. Ещё пока нет.

Я медленно поворачиваюсь в его объятиях, поднимая лицо так, чтобы наши взгляды встретились. Он касается моих щёк, вытирает слёзы, на его лице не что иное, как ужас.

— Твои слёзы убивают меня, — хрипло шепчет он. — Не плачь из-за меня. Я этого не стою.

Я закрываю глаза, борясь с новыми слезами, которые появляются при его словах. Он не понимает, как много он для меня значит. Он того стоит. Хотела бы я, чтобы он видел, как сильно.

Не могу больше на него злиться. Просто он… такой, какой он есть. Он не лжец. А я ненавижу лжецов. Мошенников. Тристан всегда откровенен, вплоть до того, что ужасно прямолинеен.

Либо я принимаю его таким, какой он есть, либо ухожу.

— Отведи меня в постель, Тристан, — шепчу я, открывая глаза и тут же появляются новые слёзы. Он целует их, его губы задерживаются, из горла вырывается мучительный стон. Его руки сжимаются вокруг меня, и я никогда не чувствовала себя более желанной. — Пожалуйста.

ГЛАВА 26

Тристан

Я подхватываю её на руки и несу вверх по лестнице, моё сердце колотится в груди, кровь кипит. Страх всё ещё овладевает мной из-за того, что мог её потерять. Александрия почти уже выбежала за дверь. Она, на хрен, чуть не убежала от меня в одной моей рубашке. Какого чёрта? Как я мог так сильно испортить то, что у нас есть? Всего несколькими глупыми словами?

Слова никогда не значили так много, как сейчас, между нами. Одно неверно сказанное слово может привести к тому, что всё рухнет. Я не могу позволить этому случиться. Ещё нет. Конец будет, я уверен в этом, — но не сейчас. Мне нужно держаться за неё как можно дольше.

Александрия обвивает руками мою шею, её щека покоится на моём плече. Я прижимаю её к себе, мы оба голые, если не считать моей рубашки, которую она накинула, хотя она так и не успела застегнуть её. Я вижу каждый прелестный дюйм, и я бы пристально уставился на неё, но боюсь, что споткнусь на лестнице и причиню ей боль. Она такая чертовски красивая.

Моя.

У меня сдавливает грудь, и я с трудом сглатываю, вспоминая то, что мы сказали друг другу. Я был полным придурком. Неудивительно. А Александрия была злой. Но заварил кашу я, упомянув это дерьмо с ярлыками. Она продолжила это, довольно точно охарактеризовав меня. А потом ей пришлось отступить, что привело, в свою очередь, к её слезам.

Которые чуть не сломили меня. Последнее, что я когда-либо хотел бы видеть, — это как моя девочка плачет из-за того, что я сделал. Моё сердце разбилось, стоило мне увидеть, как эти слёзы наполняют её глаза и скатываются по щекам. Я имел в виду то, что сказал, — я не стою её слёз. Это правда.

Я также имел в виду то, что сказал, когда уверял её, что она мне небезразлична. Это тоже правда. Если бы она стала настаивать на большем, я, вероятно, сказал бы что-нибудь ужасное и испортил момент. Будет лучше, если я буду держать рот на замке.

А вместо этого показывать, как много она для меня значит.

Толкнув ногой дверь спальни, вхожу внутрь и осторожно усаживаю её на край кровати. Она смотрит на меня снизу вверх, её волосы падают на спину золотыми волнами, глаза светятся, пока она наблюдает за мной. Я касаюсь её щеки и наклоняюсь, целуя. Вложив весь свой страх и беспокойство в этот единственный поцелуй. Мои губы твёрдые, язык ищущий, обеими руками я обнимаю её лицо. Она запрокидывает голову и хватает меня, тянет вниз, так что я падаю на неё сверху. Я кладу руки на матрас по обе стороны от её головы, не позволяя своим губам оторваться от её.

Нет времени медлить, нет времени для поддразнивания. Мне нужно быть внутри неё. Немедленно. Я ползу вверх по матрасу, увлекая её за собой, рукой обнимая за талию. Александрия обнимает меня за шею, губами касается моего горла и шепчет кучу глупостей, как обычно.

Я проглатываю каждое из этих бессмысленных слов. Как будто она так переполнена желанием меня, что не может говорить связно. Мне знакомо это чувство. А я люблю поговорить. Я знаю, что сказать в любой ситуации. Но с Александрией я двигаюсь по неизведанной территории и большую часть времени умудряюсь эффектно облажаться.

Отстой.

Тянусь за презервативом на прикроватном столике и встаю на колени, разрываю обёртку и надеваю. Александрия срывает с себя рубашку и растягивается передо мной, раздвигая ноги, предлагая мне взглянуть на рай, иначе известный как её идеальная киска.

Чёрт, я превратился в самого банального ублюдка на планете.

— Быстрее, — шепчет она, потирая ногу о моё бедро. — Хочу, чтобы ты был во мне.

Мои руки дрожат, когда я раскручиваю презерватив до конца. Я твёрд, как скала. Я был внутри неё меньше часа назад, и уже настолько переполнен своей потребностью, что едва могу видеть. Она впивается зубами в нижнюю губу, проводит руками по бокам, по животу, а затем обхватывает свою грудь.

О, чёрт. Чертовски возбуждает смотреть, как она трогает себя. Может, я смогу подождать, чтобы войти в неё…

— Продолжай, — прошу я её, кивая, когда она останавливается. Большие глаза встречаются с моими. — Прикоснись к себе. Я хочу посмотреть.

Она колеблется, её руки всё ещё обхватывают грудь. Я вижу крошечный проблеск, просто лёгкое прикосновение, когда она проводит большими пальцами по своим твёрдым соскам.

— Вот так? — спрашивает она дрожащим голосом.

— Именно так, — подбадриваю я.

Её руки скользят вниз, по животу, по бёдрам. Она раздвигает ноги шире, позволяя мне увидеть всё, что у неё есть, и я издаю стон, когда она кладёт руку на лобковые волосы.

— Покажи мне, что ты делаешь, когда ты совсем одна, — шепчу я, мой голос хриплый, мысли дикие.

— Я не зн…

— Пожалуйста, — перебиваю я, заставляя её нахмуриться. Чёрт, почему она хмурится? Я хочу, чтобы она была довольна. Я хочу, чтобы она была возбуждённой. Возбуждённой для меня.

Судорожное дыхание вырывается из неё, когда она скользит рукой вниз, полностью прикрывая свою киску. Александрия остаётся неподвижной, закрывает глаза, делает глубокий вдох, так что её грудь поднимается, задерживается на мгновение, прежде чем выдохнуть. Собирая всё своё мужество, чтобы подготовиться к тому, что она собирается сделать дальше.

Я жду с едва сдерживаемым предвкушением.

Медленно она сгибает пальцы, пока не остаётся только указательный палец, и начинает щупать себя. Ласкать. Она проводит пальцем вверх и вниз, по складкам, по клитору, затем снова вниз, чтобы — о, чёрт, — погрузить его в своё тело. И повторяет всё снова. И снова. Всё в той же последовательности. Ощупывает, ласкает клитор, вставляет палец, вытаскивает, затем начинает всё сначала.

Я восхищён. И не могу оторвать глаз от того места, где она трогает себя. Она нарушает очерёдность и сосредотачивается на своём клиторе, потирая его, её глаза открываются, чтобы проверить, наблюдаю ли я за ней.

Чёрт, да, ещё как наблюдаю. Я не могу остановиться.

— Ты действительно этим занимаешься, когда остаёшься одна? — любопытствую я, удивляясь, что реально могу связать слова в законченное предложение. Мой член, кажется, вот-вот взорвётся, я срываю презерватив, желая свободно погладить себя.

Её взгляд падает на мою руку члене, эти красивые глаза остекленели от вожделения.

— Иногда.

Моё воображение разыгрывается.

— Что ещё ты делаешь?

— Обещай, что не будешь смеяться? — Её взгляд всё ещё не отрывается от моей руки, поглаживающей член.

— Я бы никогда не стал смеяться над тобой, ангел. Надеюсь, ты это понимаешь. — Я сдерживаю стон, когда она облизывает губы. Я бы всё отдал, только бы этот рот был на мне.

— Иногда я использую… вибратор.

Моя рука замирает.

— У тебя он есть?

Она кивает.

— Я получила его в подарок несколько лет назад.

— И ты им пользуешься?

— Ну… да. — Её щёки розовеют.

— И тебе это нравится?

Молчаливый кивок — мой ответ.

— Он большой или это один из тех крошечных, похожих на пулю? — Никогда в жизни не использовал с девушкой вибратор. Но я пересмотрел весь сериал «Секс в большом городе», так что думаю, я довольно хорошо разбираюсь в вибраторах, фаллоимитаторах и других различных секс-игрушках. — Только не говори мне, что у тебя есть вибратор — кролик.

— Нет! — Теперь её лицо пылает. — Не могу поверить, что мы говорим об этом.

— Детка, ты единственная девушка, с которой я хочу поговорить об этом. — И это чёртова правда. Даже не могу представить себе, чтобы я заговорил о вибраторах с кем-то ещё. Невероятно, что мы можем сделать паузу в том, что делали — и это было чертовски горячо — чтобы начать шутить о вибраторах. Мне нравится это в нас.

— Когда ты в последний раз пользовалась своим вибратором? — спрашиваю я, когда она ничего не говорит.

— Несколько недель назад, — признаётся она.

— Ты пользовалась им после того, как мы встретились?

Неохотный кивок.

— Ты использовала его и думала обо мне?

Вообще никакого ответа.

Я отпускаю свой член и протягиваю руку, чтобы положить свою руку на её, тепло её киски согревает мою кожу.

— Али, это так?

Она вздыхает.

— Хорошо. Да. Так и есть.

Ухмыляясь, я убираю её руку и заменяю своей, позволяя своим пальцам погрузиться в её тёплые, влажные глубины.

— О чём ты думала?

— О той ночи, когда ты поцеловал меня в моей комнате и Стивен прервал нас, — признаётся она. — Я представляла, что было бы, если бы Стивен не постучал тогда в мою дверь.

— О, я могу точно сказать тебе, что бы произошло. — Теперь моя очередь исследовать её складки, вставить указательный палец внутрь её тела, и затем добавить ещё один. Когда я начинаю трахать её, она стонет, её бёдра двигаются, глаза закрываются. Она такая чертовски отзывчивая.

— Расскажи мне, — шепчет она.

Алекс

Его толстые пальцы входят и выходят из моего тела, и, Боже мой, я уже близка к оргазму. Заставляя меня забыть все те дерьмовые слова, что он наговорил, и это приятно. Очень приятно.

Сейчас я могу сосредоточиться на том, как хорошо он заставляет меня чувствовать себя.

— Мы бы ещё долго целовались, — бормочет он, убирая пальцы из моего тела, чтобы изменить свою позу. Мне их сразу же не хватает, но говорю себе, что у нас вся ночь впереди. Он всегда готов подарить мне пару оргазмов.

Всегда.

Он ложится, тесно прижавшись ко мне, возвращает руку к моей киске, большим пальцем потирая клитор.

— Целоваться — это то, что у нас получается лучше всего, тебе не кажется? — поддразнивает Тристан.

И чтобы доказать свою точку зрения, он захватывает мой рот в страстном поцелуе с языком, который заканчивается слишком быстро. Но, по крайней мере, он продолжает говорить.

— Я бы медленно снял с тебя одежду и обнаружил, что на тебе самое сексуальное нижнее бельё, которое когда-либо видел. После того, как я взял бы себя в руки, я бы погладил тебя везде, сделал бы тебя готовой и влажной для меня.

Я становлюсь ещё влажнее, просто слыша, как он это говорит.

— Я бы засасывал твои соски глубоко в рот всё время, пока ласкал твою киску, а ты бы извивалась и умоляла о большем.

Я начинаю извиваться, когда он засасывает один из моих сосков в рот. Его слова, его действия возбуждают меня. И делают мокрой. Его большой палец легко скользит по моему клитору, и сладкая, знакомая боль начинает нарастать. Я зарываюсь руками в его волосы, прижимая Тристана к себе.

— Ты бы в первый раз запустила пальцы в мои волосы, потому что я заметил, ты часто это делаешь. Как и дёргаешь за них, — замечает он, его рот движется по моей груди, горячее дыхание обдувает чувствительный сосок. — Но я не возражаю. На самом деле, мне это даже нравится.

Забавы ради дёргаю его за волосы.

— Я, наверное, набросился бы на тебя. И обнаружил, что у тебя самая сладкая киска в мире. Ничего не было бы вкуснее.

— Умоляю, — саркастически бормочу я, потому что ничего не могу с собой поделать. Он, должно быть, шутит.

— Я серьёзно. — Он скользит пальцами между моих ног, касаясь каждого чувствительного дюйма, затем подносит их ко рту и глубоко всасывает. — Чертовски вкусно, — говорит он, вытаскивая пальцы.

Прерывистое дыхание покидает меня, когда вижу, как его губы блестят от моих соков. О, а потом он их облизывает. У меня внутри всё трепещет. Может, некоторым девушкам противны такие вещи, но не мне. Всё, что делает Тристан, меня заводит.

— Что дальше? — поощряю я его.

Он улыбается.

— Ну, так как я мужчина, то каким-то образом заполучил бы эти идеальные розовые губы на моём члене, и тебе бы это понравилось.

Я улыбаюсь в ответ.

— Мне действительно нравится сосать твой член.

Его улыбка исчезает, сменяясь тёмным, голодным взглядом, который заставляет моё тело напрягаться в предвкушении. Он выглядит так, будто хочет наброситься на меня.

— Женщина, ты не можешь говорить мне такие вещи, не ожидая реакции.

— Какой реакции? — невинно спрашиваю я.

— Дай мне ещё один презерватив, и увидишь.

Я хватаю один из множества презервативов, разбросанных на его прикроватной тумбочке, и отдаю ему, зачарованно наблюдая, как он встаёт на колени и надевает его. Мне нравится смотреть, как он это делает. Его брови сосредоточенно нахмурились, губа зажата между зубами, пальцы скользят по головке члена, отчего тот раскачивается. Он надевает презерватив и, как всегда, хорошенько натягивает его, погладив себя один раз. Ещё раз. И порядок. Он готов.

Это самая горячая вещь на свете.

— Ты готова к большому Ч? — спрашивает он, как только презерватив надёжно сидит. Он снова ухмыляется, выражение его лица такое очаровательное, несмотря на то, что он только что сказал. Уверена, он ждёт, что я скажу что-нибудь столь же нелепое.

Я сажусь и двигаюсь к нему, его ухмылка сползает, когда он падает на свою идеальную задницу, а я забираюсь к нему на колени. Его член поднимается между нами, я хватаю его за плечи, обхватываю ногами талию и идеально располагаюсь, чтобы опуститься на него.

— Я всегда хочу большой Ч, — улыбаюсь я и опускаюсь на его толстый член, обхватывая его дюйм за дюймом, моё тело поддаётся его вторжению, пока Тристан не оказывается глубоко во мне.

Он большой. Пульсирующий. Наполняющий меня.

— Чёрт, Али. — Он наклоняется вперёд, прижимаясь своим лбом к моему. Я шевелю бёдрами, и он морщится. Я хочу снова приподняться, но Тристан упирается руками мне в бёдра, удерживая меня на месте. — Просто… не двигайся.

— Но разве не в этом смысл секса? — Я снова ёрзаю, чувствую, как он входит ещё глубже, и мы оба стонем в унисон.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, я кончу, и быстро. — Он громко выдыхает, в его голосе звучит пытка. — Это последнее, чего я хочу.

Как и я. Я хочу, чтобы это продолжалось, а не закончилось, не успев начаться.

— Не торопись, детка, — умоляет он, и я подчиняюсь, позволяя ему вести, его руки всё ещё на моих бёдрах, когда я приподнимаюсь и опускаюсь. Движение наших соединённых тел ощущается так невероятно хорошо, что я едва могу это вынести. Закрываю глаза, растворяясь в ощущении его члена, проникающего глубоко в моё тело.

Словно я полностью принадлежу ему. Я одержима всем в Тристане. Его большое тело окружает меня, его руки на моих бёдрах, мои ноги обвиваются вокруг него, наши тела так близко, что мы дышим одним воздухом. Я опускаю взгляд, мои волосы падают вперёд, когда я смотрю, как его член исчезает внутри моего тела, а затем появляется снова, толстый, длинный и скользкий от моих соков.

Клянусь, у меня только что был мини-оргазм.

— Ты ощущаешься чертовски хорошо, — шепчет он как раз перед тем, как его рот оказывается на моём. Поцелуй порочный. Неистовый. Ошеломительный. Языки и губы, стоны и шёпот, наши тела становятся скользкими от пота, напряжение в моём животе нарастает.

Он прерывает поцелуй, чтобы осыпать ещё несколькими мою челюсть, вниз по шее. Мягкие, сосущие поцелуи с участием его языка. Зубов. Я крепче прижимаю его к себе, жёстко оседлав его, Тристан хватает меня за задницу и держит неподвижно, продолжая толкаться во мне. Попадая во все нужные места, в частности, в одно, которое заставляет меня прижимать его ещё ближе, мой рот на его плече. Он открывается в беззвучном крике, пока Тристан врезается в меня, и я разваливаюсь на части, мой живот дрожит, мои внутренние стенки сжимаются, когда я кончаю. С моих губ срывается его имя и другие неразборчивые слова, что я, кажется, всегда говорю, когда меня переполняют чувства. Или кончаю.

А потом он тоже кончает, прямо за мной, его тело дрожит, мышцы напрягаются как раз перед тем, как ослабнуть. Крик покидает его, и он крепко сжимает меня, его член глубоко, его хватка крепкая, собственническая.

Это похоже на заявление.

Парень, который не хочет навешивать на нас ярлыки, который полон решимости разрушить то, что у нас есть, прежде чем оно естественным образом развалится, претендует на меня. Владеет мной. Его рот на моей коже, член в моём теле, его руки повсюду, требующие моей капитуляции.

И я капитулирую.

Охотно.

ГЛАВА 27

Алекс

— Ты возишься слишком долго, — ворчу я, глядя на своё отражение в зеркале. Мои волосы всё ещё не уложены, а время на исходе. — Поторопись.

— Боже мой, успокойся. Ты такая придирчивая, — бормочет Келли, проводя щипцами для завивки только по кончикам моих волос. После просмотра журналов мод в течение последних двадцати минут, пока Келли сушила мои волосы — она всегда покупает журналы, поэтому я попросила её принести последние купленные — и я нашла причёску, которую хотела на сегодняшний вечер.

Теперь посмотрим, сможет ли Келли воспроизвести её.

— Твоё платье поставит Тристана на колени, — ухмыляется она, выпуская прядь волос, которые падают в самый идеальный завиток из когда-либо существовавших. Такое облегчение, что она оправдывает ожидания. — Оно милое и сексуальное одновременно.

Я выдыхаю, мой взгляд всё ещё прикован к моему отражению.

— Не слишком ли сильно я накрасилась? Кажется, я переборщила с подводкой для глаз. — Я уже приноровилась рисовать «кошачий глаз», но не слишком ли это?

— Не смей ничего менять, — угрожает Келли, размахивая щипцами для завивки перед моим отражением. — Ты выглядишь потрясающе.

Выпрямившись, провожу рукой по переду платья, сжимая губы вместе.

— Платье слишком короткое.

— Сексуальное.

— Кто-нибудь может увидеть мои трусики.

— Тогда не надевай их.

— Келли. — Мой взгляд встречается с её в зеркале.

Она пожимает плечами, продолжая завивать.

— Что? Тристану бы это понравилось.

— Одно неверное движение, и каждому парню на вечеринке это понравится. — Я кладу руку на живот, желая, чтобы мои нервы успокоились. Я до смерти боюсь идти на эту вечеринку сегодня вечером. Я была взволнована с тех пор, как Тристан попросил меня — мне казалось, что его просьба что-то значит, понимаете? Как будто он хочет показать меня своим друзьям, показать, что я с ним. Но как только пришло осознание, и дата приближалась всё ближе и ближе, я начала бояться идти.

Что, если я придаю этому слишком большое значение? Это может не быть чем-то особенным. Тристан — неоспоримый король повседневных вещей. И хотя он был внимательным и милым, и за последние несколько недель мы провели много времени вместе, все может рухнуть из-за одного неверного шага.

К тому же, я мучилась из-за того, что надеть, что очень глупо. Платью, которое я, наконец, выбрала, два года. И если на вечере будет богатая девушка, которая следит за модой, она поймёт это в одно мгновение. Мне должно быть всё равно, но прежняя Алекс съёживается при мысли о том, чтобы носить что-то настолько вышедшее из моды.

Хотя на самом деле это совсем не вышло из моды. Просто во мне заговорила прежняя Алекс. Платье из мягкого чёрного бархата, с короткими рукавами — колпачками, высоким закруглённым воротником и расклешённой юбкой — юбкой, которая заканчивается высоко на бёдрах, — демонстрируя почти всю длину ног.

Наверное, слишком много ног, но к чёрту всё это. Тристан снова и снова повторял мне, что мои ноги — его любимая часть тела. Пусть они будут выставлены напоказ, пока это возможно, даже если на улице тридцать пять градусов (Прим. пер.: 1,6 градусов Цельсия), необычайно холодно для калифорнийского побережья.

Келли подходит ко мне сзади, всё ещё завивая мои волосы.

— Стивен приглашает меня куда-нибудь сегодня вечером.

— Да? — Сосредотачиваюсь на подруге, устав беспокоиться о проблемах с нарядом. Сосредотачиваюсь на том, что могу контролировать. Так проще.

— Да. Мы собираемся купить рождественские подарки.

Всё равно продолжаю сходить с ума.

— Звучит серьёзно.

— Не совсем. Ему просто нужна помощь в выборе подарков для его семьи, и я сказала ему, что выбираю самые лучшие подарки на свете. Мне понятно, когда меня используют. — Я смеюсь, и она продолжает. — Кто я такая, чтобы отказываться от свидания-забега по магазинам? Это будет весело. Плюс, может, я смогу намекнуть, что я хочу на Рождество.

— А ты ему что-нибудь подаришь? — интересуюсь я.

— Хочу, но не уверена, что именно. Его любимая игра — «Легенда о Зельде». Там есть статуэтка, которую он хотел с детства, но она такая дорогая. Я видела одну на eBay, она стоит более семисот баксов! — Келли качает головой.

— Бред какой-то, — соглашаюсь я, думая, как мило, что она ищет варианты.

— А ты? Ты готовишь что-нибудь Тристану?

Вздыхаю.

— Не знаю. Не хочу раздувать из мухи слона по поводу праздника.

— На этот раз он поедет домой?

— Да. Он даже попросил меня поехать с ним.

Келли кладёт щипцы для завивки на стойку и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Правда? Это очень круто!

— Думаешь? — Я не уверена. Его так трудно понять, и он сделал это предложение так небрежно. Я рассмеялась, как будто он шутил, но выражение его лица было серьёзным, а слова тщательно подобраны. «Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — сказал он. — Мне не нравится мысль, что ты будешь в полном одиночестве во время каникул».

Я призналась ему, что останусь здесь на месячные каникулы, и он не мог в это поверить. Никто не может поверить, когда я говорю это, и я была близка к тому, чтобы признаться в своей жалкой истории бесчисленное количество раз.

Но никогда не могу заставить себя сделать это.

Часть моей проблемы в том, что я никогда не чувствую, что нахожусь на твёрдой почве с Тристаном. Он по-прежнему спокойно плывёт по течению, притворяясь, что наши отношения не являются чем-то серьёзным и волнующим. Потому что это так. В ту ночь, когда у нас был разговор, спор, как угодно, произошёл сдвиг. Однако назвать то спором — это слишком натянуто. Больше похоже на то, что у нас обоих случился небольшой припадок.

Наверное, не стоит пытаться навесить ярлык на то, что произошло, верно?

Всё, что я знаю, это то, что чувствую себя ближе к нему. Чувствует ли он то же самое? Я всё время ловлю на себе его пристальный, такой влюблённый взгляд. Но он быстро прячет его — маска, которую он так хорошо умеет носить, скользит на место, как только он понимает, что я наблюдаю за ним, но я видела этот взгляд. И я его узнаю.

Я чувствую то же самое, что и он.

Томление от любви.

Мой телефон жужжит, вибрируя на кафельной стойке, я хватаю его и вижу на экране текстовое сообщение от Тристана.

«Ты готова? Я уже выхожу из дома.»

— Тристан уже вышел из дома, — сообщаю я Келли, посылая Тристану быстрый ответ, прежде чем положить телефон на стойку. — Поторопись.

— Ты властная избалованная девчонка, — бормочет Келли, быстро проводя щипцами для завивки по моим волосам. — Вот так. Как тебе? — Она пальцами расчёсывает локоны, распуская их, чтобы они выглядели естественно.

— Идеально. Мне нравится. Спасибо. — Я поворачиваюсь к ней лицом и улыбаюсь. — Осталось надеть туфли.

Я выхожу из ванной и иду в свою комнату, сажусь на край кровати, чтобы надеть классические чёрные туфли на каблуках от Лабутена. Келли входит в комнату секундой позже, её взгляд падает на мои ноги.

— Как ты можешь позволить себе такую обувь? Они стоят, как арендная плата за два месяца. — Она бросает многозначительный взгляд на мои ноги. — Я бы узнала эти красные подошвы где угодно.

Открываю рот, и слова просто вылетают из меня.

— Я росла богатой девочкой. В старших классах у меня было всё, о чём только можно мечтать. Пока моих родителей не арестовали — они присвоили деньги своих клиентов. Теперь они в тюрьме. — Сжимаю губы, ошеломлённая тем, что так много выдала.

У Келли отвисает челюсть, глаза расширяются.

— Ты… ты это серьёзно?

— Да. Всё так и есть. — Киваю и надеваю другую туфлю, затем встаю. Я возвышаюсь над Келли, а она среднего роста, так что чувствую себя женщиной-амазонкой. — Но, пожалуйста, никому не говори.

— Не скажу, — сразу же откликается она, и я знаю, что могу ей доверять. — Твои родители оба в тюрьме? Вот почему ты остаёшься здесь во время перерыва в учебе?

— Больше мне некуда идти. — Пожимаю плечами.

— Ух ты, ничего себе, — бормочет она почти про себя. — А ты говорила уже об этом Тристану?

Вот тут-то всё и становится щекотливым. Не хочу, чтобы она злилась на меня за то, что скрываю это от него. Схватив маленькую вечернюю сумочку от Шанель, которую я успела урвать из маминой коллекции, прежде чем нас выгнали из дома, бросаю в неё свой телефон и захлопываю.

— Как-то про это речь ещё не заходила, — признаюсь, потупив взгляд.

— Хм, — слышится в ответ. Я поворачиваюсь к ней лицом. Она смотрит на меня так, словно я окончательно спятила. — Допустим. Я имею в виду, конечно, ты же не можешь так небрежно, мимоходом, просто сбросить бомбу, что твои родители сидят в долбаной тюрьме. — Её слова буквально сочатся сарказмом.

— Прости. — Подхожу к ней и быстро обнимаю. Не хочу, чтобы она испортила моё платье, прическу, макияж, ничего из этого. — Понимаю, что выдала тебе это так, словно ничего особенного, и, уверена, у тебя ко мне много вопросов. Я могу ответить на них завтра. Или в следующие несколько дней. — Психическая нагрузка внезапно становится легче, и отчасти я рада, что поделилась этим с Келли. Теперь, если я только наберусь смелости рассказать Тристану о своём прошлом и покончу с этим…

— У тебя были секреты, Александрия Ашер. — Она мягко улыбается и грозит мне пальцем. — Я надеюсь на полное объяснение в самое ближайшее время.

— И я его тебе дам. Обещаю. — Я целую её в щёку, оставляя на коже след розовой помады. Вытираю его большим пальцем. — Спасибо. За всё. — За то, что помогла мне. За то, что приняла меня, ничего не ожидая взамен.

Этого я ей сказать не могу, независимо от того, насколько сильно слова готовы сорваться с кончика моего языка. Она бы подумала, что я странная. Но она — первый человек, который так легко принял меня и никогда ничего не ждала взамен в качестве какой-то расплаты. Мои старые так называемые друзья использовали меня для собственной выгоды. Во всём этом не было ничего настоящего или искреннего.

Но Джейд и Люси, Шеп и Гейб, милый Стивен и надоедливый Конрад, никогда не появляющийся Джефф и даже Фелиша — все они стали моими друзьями. Настоящими друзьями, которые хотят проводить со мной время, а не пытаться чего-то добиться, будучи моими друзьями. Они втянули меня в свой круг, и мы создали новые связи, все вращающиеся вокруг меня.

И, конечно же, ещё есть Тристан. Парень, в которого я влюблена.

Парень, которого люблю.

Не то, чтобы я ему говорила об этом. Я не сумасшедшая. Стоит мне произнести слово на букву «Л», и он испугается. Нужно быть осторожной. Осмотрительной.

Очень внимательной…

— Алекс! — Кричит внезапно Конрад, и я понимаю, что это сигнал — мне пора идти. Чтобы встретиться лицом к лицу с моим парнем, позволить ему взять меня за руку и отвести к своей машине, в которой он увезёт меня на весёлую праздничную вечеринку, где сможет похвастаться мной, а я им, уверенная в том, что он принадлежит мне. Сегодня ничто не помешает мне.

Я полна решимости хорошо провести время.

Тристан

При первом взгляде на неё у меня пересыхает во рту. Чёрт возьми, я думал, что Александрия была чертовски сексуальна в костюме ангела, когда впервые встретил её на вечеринке в честь Хэллоуина.

Но девушка, стоящая передо мной сегодня вечером, в чёрном платье с самой короткой юбкой, которую когда-либо видел, и на самых высоких чёрных каблуках, которые больше похожи на орудия пыток, я знаю, что никогда не видел её более сексапильной.

Или красивой.

Её робкая улыбка показывает, что она нервничает. Я упиваюсь её лицом — искусно нанесённой косметикой, которая только подчёркивает её черты, волосами, ниспадающими сексуальными волнами вокруг лица и ниже плеч. Взяв её за руку и притянув к себе, целую в щёку и шепчу:

— Ты пытаешься убить меня?

Она отстраняется от меня, её улыбка становится шире. Хотя в ней всё ещё чувствуется нервозность.

— Тебе нравится?

— Чертовски нравится, — заявляю я с энтузиазмом. — Надеюсь, я привёл себя в порядок так же хорошо, как и ты.

— Ты выглядишь потрясающе. — Она отступает назад, чтобы осмотреть меня во весь рост. Я развожу руки в стороны. На мне чёрные брюки и серебристо-серая рубашка на пуговицах, но без галстука. Чёртов галстук — мой предел. — Ты выглядишь великолепно.

Я тянусь к ней и обнимаю за талию, готовый сцеловать с неё всю эту тёмно-розовую помаду…

— Вы двое чертовски отвратительны, — кричит Конрад из гостиной, отчего мы оба смеёмся, тем самым ослабляя внезапное напряжение. Я нервничаю из-за того, что иду на эту дурацкую вечеринку, хотя и не знаю, почему. Кажется, Александрия тоже нервничает.

— Готова? — тихо спрашиваю я.

Она кивает, я беру её за руку и веду из дома к машине. Холодный воздух впивается в мою обнажённую кожу, заставляя дрожать, и я толкаю её хорошенькую попку по тротуару, практически запихивая Александрию на пассажирское сиденье, прежде чем обхожу машину и забираюсь на водительское.

— Холодно, — говорит она, когда я завожу машину, затем наклоняюсь, чтобы включить обогрев.

— Включи обогрев сидений, — напоминаю я ей, и она делает это, затем протягивает руку и включает также и моё.

Эта девушка всегда заботится обо мне. Присматривает за мной. Кто знал о такой выгоде в отношениях? Наверное, мне стоило догадаться. Для большинства это естественное предположение. Но отношения, которые я наблюдал в детстве, были больше похожи на отношения двух людей, живущих бок о бок, а не друг с другом. Мои родители просто выполняли все формальности. Никогда не видел между ними ни капли привязанности. Вообще никогда.

Но каждая мелочь, которую Александрия делает для меня, будь то принести для меня стакан воды или укрыть одеялом, когда я жалуюсь, что мне холодно, — это потому, что ей не всё равно.

Она заботится обо мне.

Мои родители заботятся, потому что они должны — это их обязанность. Моя семья и друзья едва терпят меня. Я это хорошо знал, поэтому намеренно сводил их с ума, практически бросал им вызов оставаться рядом, несмотря на то, что я заноза в заднице.

Но не Александрия. Она заботится обо мне, потому что хочет этого, потому что по какой-то безумной причине я ей нравлюсь. Хочет проводить со мной время, заботиться обо мне, целовать меня, обнимать и позволять мне прикасаться к ней, когда мне этого захочется. Она показала мне настоящую дружбу и настоящую близость, то, чего как я думал, не может существовать, особенно когда вы в паре.

С моим ангелом у меня есть и то, и другое. Я счастливый человек.

Так почему же мне всегда кажется, что я на грани того, чтобы сказать или сделать что-то не то и разрушить то, что у нас есть?

Качая головой, я говорю себе сосредоточиться на здесь и сейчас. Она у меня в машине, она моя пара на этой дурацкой праздничной вечеринке, и мы собираемся хорошо провести время, чёрт возьми.

Александрия рассказывает о своём рабочем дне, пока я везу нас в отель, где проходит вечеринка. Она хотела взять выходной, но её босс попросила прийти на несколько часов утром, так как со всей этой праздничной суетой в магазине было дел невпроворот. Будучи милой девушкой, Алекс вышла на работу.

Я не очень внимательно слушаю, что она говорит. Скорее, я просто наслаждаюсь мелодичным звуком её голоса. Временами он тихий, но поднимается выше, когда она возбуждена, немного ниже, когда она раздражена. Она рассказывает о раздражающих покупателях, милых старушках и множестве случайных покупателей, заглянувших в их магазинчик в поисках идеального рождественского подарка.

— Ты не слишком устала? — интересуюсь, как только она заканчивает рассказывать свою историю. — Мы можем уйти пораньше, если хочешь. — Я не против, особенно, учитывая, во что она одета. Я хочу поскорее вернуть её домой и уложить в свою постель. Или, может, сначала прижму её к стене и проведу руками по её ногам, под юбкой, узнаю точно, что на ней надето под…

— Нет, со мной всё будет в порядке. — Я бросаю взгляд в её сторону и вижу, что она улыбается мне. — Я нервничаю, но мне не терпится пойти.

— Шеп и Гейб будут там. — Слава Богу.

— Знаю. Джейд написала мне раньше, спрашивая, в чём я пойду.

— Ты сказала ей, что это что-то неприличное? — поднимаю я брови.

Александрия смеётся.

— На мне нет ничего неприличного. Юбка немного коротковата, но не так уж криминально.

— Криминально. Но я фанат коротких юбок. — Протягиваю руку и кладу ладонь на её обнажённое бедро. Её кожа холодна, и она вздрагивает от моего первого прикосновения. — Детка, ты словно ледышка. — Я провожу рукой вверх и вниз по её ноге, обхватывая пальцами внутреннюю поверхность бедра. — Тебе нужно согреться.

— На улице холодно. — Она кладёт свою руку на мою, останавливая продвижение. — Ты пытаешься выяснить, есть ли на мне трусики?

От этого вопроса мой член оживляется.

— А они есть? — Я надеюсь на это, потому что её платье чертовски короткое. Ей не нужно демонстрировать свои прелести никакому другому парню на вечеринке. Я единственный, кому позволено видеть их.

С другой стороны, может быть, и хорошо, что на ней ничего нет, потому что, чёрт возьми, это сведёт меня с ума, застрявшего на вечеринке на следующие пару часов. Ведущего светские беседы, всё время зная, что моя девочка ходит по комнате без трусиков.

Дерьмо. Я на самом деле покрываюсь испариной, размышляя о возможностях. Протянув руку, выключаю обогрев сидений, затем полностью выключаю обогрев.

— Келли советовала не надевать.

Чёртова Келли. Я хочу и задушить, и поблагодарить её за это предложение.

— Ты последовала ее совету?

— Нет, — тихо признаётся она. — Ты видел, какое короткое это платье? Это просто смешно.

Я усмехаюсь и неохотно убираю руку с её бедра.

— Говорит девушка, которая утверждала, что её юбка не так уж сильно и коротка.

— Ладно, она очень короткая. Но прикрывает всё, что надо. По крайней мере, я не свечу своими сиськами. Не то, чтобы у меня было чем блеснуть.

— Они идеальны. — Она идеальна. Я бросаю на неё ещё один взгляд и вижу, что она смотрит на свою грудь, разглаживает перед платья, ёрзает на кресле. В постоянном движении, как будто она серьёзно взволнована. — Перестань дёргаться. Ты всем понравишься.

Может, даже слишком. Они будут коситься на неё и говорить что-то неуместное, что выведет меня из себя. Я готов выслушать много дерьмовых разговоров. За эти годы я внёс хорошую лепту. Ничего так не нравилось, как причинять своему собрату по братству бесконечную боль за то, что он связал себя с одной девушкой. Никогда не мог себе представить, что захочу сделать то же самое.

Что ж, всё меняется. Люди меняются. И хотя я не могу классифицировать то, что у нас с Александрией — я не готов дать этому определение, чёрт возьми, — я знаю, что никуда не уйду. Она мне нравится. Я забочусь о ней.

Возможно, я даже мог бы влюбиться в неё.

Что бы это ни значило.

ГЛАВА 28

Тристан

— Ты не танцуешь?

Я пристально смотрю на Александрию. Музыка громкая, и девушке приходится кричать, чтобы её услышали. Мы единственные, кто стоит за одним из этих высоких коктейльных столиков, маленький стеклянный подсвечник со свечой, стоящий посередине, бросает свой мерцающий свет на её лицо. Сегодня её глаза кажутся шире, наверное, из-за макияжа. Всё в ней ярче, интенсивнее, заметнее.

Её красивое лицо. Её очаровательная улыбка. Её заразительный смех. Это сексуальное тело и длинные ноги, которые убивают меня каждый раз, стоит мне только посмотреть на них. Теперь она хочет танцевать. Я вижу это в её глазах. Слышу это в её голосе.

Я, чёрт возьми, не танцую. Никогда не танцевал. Когда меня выбрали королём выпускного бала в последнем классе, я был вынужден танцевать, но это продолжалось всего две минуты, а потом я ушёл. И тот танец был медленным. Я могу шаркать ногами, держась за девушку, и не унижаться. Но быстрые танцы? Ни за что.

Шеп выставляет себя полным идиотом, но кто бы сомневался? Этому парню просто на всё наплевать. Никогда в жизни не видел, чтобы кто-то вёл себя более нелепо, но каким-то образом ему всегда удаётся выглядеть круто. Шеп нравится всем. Он душа вечеринки. Остальным из нас просто повезло, что нас пригласили.

— Тебе стоит попросить Шепа потанцевать с тобой, — увиливаю я, наклоняясь и целуя её в нежную щёчку. — Он согласится. — Шеп и Гейб — единственные, кому я позволил бы танцевать со своей девушкой. Другие придурки рискнули бы остаться с оторванными руками.

— Я не хочу танцевать с Шепом, — тихо говорит она, её большие глаза умоляют. — Я хочу танцевать с тобой.

Вздохнув, осматриваю танцпол и хмурюсь, когда замечаю Гейба и Люси тоже там. Люси умеет двигаться. Я не удивлён. Гейб выглядит неловко, размахивая руками и локтями, и я едва сдерживаю смех, готовый из меня вырваться.

— Я никогда не был хорошим танцором, — признаюсь я, допивая колу. Сегодня вечером я остаюсь трезвым, так как на мне ответственность за то, чтобы доставить нас домой. Шеп и Гейб оба забронировали номера в отеле, где проходит вечеринка, и мне жаль, что не сделал то же самое. Когда они предложили это, идея показалась мне глупой. Почему, сам не знаю.

Может, потому что, когда дело доходит до отношений, половину времени я понятия не имею, что делаю.

— Как насчёт медленной песни? — спрашивает она с надеждой в голосе. Мне так не хочется её подводить. Последнее, что я когда-либо хотел бы сделать, это сокрушить её дух. Всё, о чём она просит, — это немного потанцевать. Я могу с этим справиться, верно?

— Может быть, — сдаюсь я, и улыбка на её лице стоит того, чтобы я уступил. — Тебе весело?

— Да. Даже больше, чем я предполагала.

Как и мне. Учитывая, что я почти не появлялся в течение последнего года, никто не обращает на меня внимания, что меня вполне устраивает. Я представил всем Александрию, и ни один парень не сделал грубого замечания. Ни одного.

Ну, Шеп сделал, но это потому, что он придурок. Он действительно хотел подначить меня или Александрию. Но никто не дал ему той реакции, которую он искал, поэтому он отступил. Ну, это и Джейд заставили его остановиться, прежде чем он зашёл слишком далеко.

Слава Богу.

— Хочешь поскорее уйти? — предлагаю я, надеясь, что она скажет «да».

Она обнимает меня и кладёт голову на моё плечо.

— После нашего танца я согласна уйти.

Вздохнув, поворачиваю голову и целую её в висок.

— Только один медленный танец, хорошо? А потом мы уходим. Я хочу отвезти тебя домой и побыть наедине.

— Договорились, — её голос такой же мягкий, как и улыбка, и я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ней, провожу большим пальцем по её нижней губе. Не могу не прикасаться к ней: она стала зависимостью, от которой я не хочу избавляться.

Песня заканчивается. Начинается медленный танец, и Александрия хватает меня за руку, вытаскивая на танцпол. Я притягиваю её в свои объятия, и она обнимает меня за шею, откидываясь назад, чтобы улыбнуться мне. Она выглядит такой хорошенькой, такой довольной собой, что убедила меня выйти с ней на танцпол. Это не что иное, как чудо, так что ей лучше наслаждаться этим, пока может.

Я кружу её, заставляя задыхаться и смеяться одновременно, и когда мы дефилируем мимо раскачивающихся Шепа и Джейд, он смотрит на меня так, словно у меня выросло две головы.

— Ты отличный танцор, — уверяет Александрия, затаив дыхание, когда мы замедляемся, её руки сжимаются вокруг моей шеи. — Ты видел, как Шеп посмотрел на тебя?

— Он не может поверить, что я танцую, — заявляю я ей.

— Значит, ты делаешь это только ради меня, — бормочет она, её глаза светятся счастьем.

Я останавливаюсь и прижимаю её к себе в центре танцпола. Мне всё равно, кто за нами наблюдает.

— Я многое делаю только ради тебя.

Она улыбается. Я наклоняю голову, собираясь поцеловать её, когда кто-то хлопает меня по плечу.

Практически рыча, поворачиваюсь и вижу, что передо мной стоит мой старый знакомый Марк. На первом курсе мы вместе вступили в это братство. Раньше мы часто тусовались с ним, хотя в конце концов отдалились друг от друга. Трудно завязать дружбу, когда всё, что у вас есть общего, это то, что вы оба любите пить пиво.

— Привет, Марк…

— Алекс Макинтош? Святое дерьмо, это действительно ты? — Марк даже не смотрит на меня. Он улыбается Александрии, как будто только что увидел давно потерянного друга.

Она моргает, глядя на него, паника пробегает по её лицу, улыбка дрожит.

— Э-э…

— Только не говори, что не помнишь меня, потому что я прямо в твоё чертовски красивое лицо тут же назову тебя лгуньей, — Марк тянется к моей девушке, заключая её в медвежьи объятия, положив руки ей на спину, слишком близко к её заднице для моего комфорта. — Я не видел тебя со средней школы! Чёрт возьми, девочка, ты повзрослела.

Он отпускает её, прежде чем мне приходится встать между ними, счастливый ублюдок. Марк пристально смотрит на неё, но взгляд Александрии продолжает устремляться ко мне, как будто она хочет, чтобы я что-то сказал. Я даже не знаю, что и думать. Я всё ещё в ступоре из-за её фамилии. Мне она говорила, что её фамилия Ашер. Но Марк назвал её Макинтош.

Какого чёрта?

— Вы двое знаете друг друга? — интересуюсь я.

Александрия бросает на меня умоляющий взгляд.

— Мы вместе учились в средней школе.

— О, конечно, скажи это Прескотту так, словно мы просто знакомые. Как будто мы едва знаем друг друга. Мы встречались, когда я был старшеклассником, а она была в младшей школе, на протяжении… как долго? Весь футбольный сезон? — ухмылка на лице Марка говорит сама за себя. — Веселились за трибунами и всё такое. Ты знаешь, как это бывает — и засранец на самом деле подмигивает мне.

Ага. Знаю я. Он трахал её. А теперь Марк думает, что мы члены одного клуба или что-то в этом роде.

— Ничего серьёзного, — протестует она, как будто это должно как-то улучшить ситуацию.

— А когда это бывает серьёзно, Алекс? Помню, у тебя тогда было много парней, — Марк ржёт, словно рассказал весёлую шутку.

Я сжимаю руки в кулаки. Чёрт возьми, мне хочется изуродовать его грёбаное лицо.

— Нам уже пора… — начинает Александрия, поворачиваясь ко мне, когда Марк снова подаёт голос.

— Кстати, как поживают твои родители? Я слышал, что у них было много неприятностей из-за выдвинутых против них обвинений и всего остального.

Я замираю совершенно неподвижно. Обвинения? Против её родителей?

— Погоди минутку, — Марк щёлкает пальцами, затем указывает одним на Александрию. — Их же признали виновными, верно? И приговорили к тюремному заключению. — он качает головой, его голос полон насмешливого сочувствия. — Полный отстой.

Александрия дрожит, когда делает шаг ближе ко мне.

— Уведи меня отсюда, — шепчет она. — Пожалуйста.

— Что, воссоединение с бывшим не доставляет удовольствия? — спрашиваю я резким голосом. Таким резким, что она вздрагивает, как будто я физически порезал её.

Проклятье, ничего не могу с этим поделать. Этот придурок Марк, похоже, знает о ней больше, чем когда-либо узнаю я, и он занимался с ней сексом. Я знаю, что он это делал, ублюдочный урод. Если бы мне могло сойти с рук избиение его рожи, я бы так и сделал.

Это делает меня ревнивым придурком? Вам лучше поверить в это. И меня это вполне устраивает. Более чем, потому что я бы хотел надрать его жалкую задницу. Одна только мысль о том, что он прикасается к Александрии…

Это невыносимо.

— Не могу поверить, что не встречал тебя в кампусе. Мы должны как-нибудь пересечься. С удовольствием наверстал бы время. Кстати, красивое платье, — он снова дотрагивается до неё. На самом деле, обнимает её за талию, и вот тогда у меня в глазах красная пелена.

Вот тогда я теряю самообладание.

Алекс

— Тристан, нет! — кричу я, когда он так сильно отталкивает Марка от меня, что тот падает на пол. Я наклоняюсь вперёд, чтобы помочь ему подняться, но кто-то другой удерживает меня, когда мы внезапно оказываемся в окружении.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что это Шеп останавливает меня, его выражение лица решительное, и он качает головой.

— Стой тут, — велит он мне низким и смертельно серьёзным голосом. — Тебе не стоит влезать в эту неразбериху.

Джейд спешит присоединиться к нам.

— Мы не хотим, чтобы ты пострадала, — накрыв мою руку своей, теперь и она уговаривает меня. Я киваю, высвобождаясь из объятий Шепа, хотя и не отстраняюсь от него. Вместо этого я жду, от паники у меня сводит желудок.

Шеп и Джейд не хотят, чтобы мне было больно, но мне уже больно наблюдать, как трое парней, включая Гейба, удерживают Тристана, чтобы он не набросился на Марка, который снова на ногах. Его лицо красное, ухмылка на губах уродливая, глаза остекленели от гнева. Узнаю этот взгляд, хотя прошло много времени с тех пор, как я видела его в последний раз. Марк был немного вспыльчив, когда мы были подростками. Видимо, некоторые вещи не меняются.

— Какого чёрта ты это сделал, урод? — рычит он.

А ещё Марк пьян. Я помню, ему всегда нравились вечеринки, ему всегда хотелось накуриться, напиться, что угодно. Мы действительно встречались, как он сказал, даже несколько раз дурачились, но, как я уже подчеркнула, ничего серьёзного не было. Между Марком и мной никогда не было ничего большего.

Он намекнул, что мы занимались этим, как кролики, с момента нашей первой встречи в школе, придурок с самодовольным выражением лица, которому так и хочется влепить пощёчину. Не сомневаюсь, что Тристан понял это.

— Ты дотронулся до неё, — шипит Тристан, кивая в мою сторону. — Ты не имеешь права прикасаться к моей девушке.

Моё сердце согревается от того, как он называет меня своей девушкой, но это превратилось в такую уродливую сцену. У меня дикое желание уйти, просто сбежать и забыть всю эту ночь, когда-либо случавшуюся.

— Сначала она была моей девушкой, мудак, — Марк смеётся, и Тристан снова бросается на него, другие парни удерживают его, говоря, чтобы он успокоился.

А всё, что я могу делать, это стоять там и смотреть на разворачивающуюся передо мной сцену, словно я какой-то статист на съёмочной площадке, которого не используют, но почему-то считают необходимым.

— Марк, прекрати, — начинаю я, но Тристан смотрит на меня, его ноздри раздуваются, рот сжат в тонкую линию.

— Вам двоим лучше уйти, — твёрдо говорит Гейб, положив руку на плечо Тристана и подталкивая его в мою сторону. — Если, конечно, ты не против пойти с ним домой? — спрашивает он с выражением искренней озабоченности на лице.

Вскидываю руки вверх, раздражённая его расспросами. Как будто я теперь должна его бояться?

— Конечно, я хочу пойти домой с ним.

— Тогда пойдём, — Тристан сбрасывает руку Гейба и подходит ко мне с пылающими от гнева глазами. Разочарование. И множество других эмоций, которые я даже не могу определить. — Ты готова, Александрия?

Кивнув, позволяю ему взять меня за руку и вывести из помещения, его хватка крепкая, выражение лица полностью отсутствующее. Всё, что осталось, — это его обычная бесстрастная маска, которую он так чертовски хорошо умеет носить.

Мы ни с кем не прощаемся, и, когда проходим мимо, на нас пялится куча народа, отчего мне неловко. Вот это конец вечера. Такое чувство, будто я всё испортила. Будто этот идиот Марк тоже столько всего не испортил. Почему его не выгоняют? Не то чтобы я хотела остаться, но все автоматически предполагают, что в этой ситуации плохой парень — Тристан.

Это он толкнул Марка на пол…

Но сделал он это из-за меня. Никто никогда раньше не делал для меня ничего подобного.

Мы выходим из отеля, не сказав друг другу ни слова, и, как только нас окутывает тёмная ночь, делаю глубокий вдох, уговаривая себя не плакать. Эта ситуация не стоит моих слёз. Мы с этим разберёмся. Он не сердится на меня. Он злится на Марка за то, что тот столько дерьма наговорил обо мне.

К тому времени, как мы оба садимся в машину, меня трясёт, я безумно нервничаю. Тристан всё ещё ничего не сказал. Он даже не посмотрел в мою сторону, завёл машину, и ничего. Он просто сидит на водительском сиденье, уставившись на руль, его грудь быстро поднимается и опускается — единственный признак того, что он действительно жив.

— Макинтош, — наконец произносит он, медленно поворачивая голову и смотря в упор на меня. — Твоя фамилия Макинтош?

Я смотрю на него, во рту пересыхает, пока я пытаюсь подобрать правильные слова, чтобы всё объяснить. Мне стоило рассказать ему раньше, но это было неважно. Во всяком случае, не для меня. Алекс Макинтош — это прежняя я. Я больше не та девушка.

— Раньше была.

Его рот кривится в гримасе отвращения, как будто он только что съел что-то особенно отвратительное.

— Раньше была? Что, чёрт возьми, это вообще значит, Александрия?

Я вздрагиваю, когда он кричит, в маленьком пространстве его машины звук очень громкий. Но он всё ещё не собирается двигаться, так что, думаю, разговор будет прямо здесь.

— Я сменила фамилию. В конце моего выпускного класса родители были арестованы по обвинению в растрате. Они управляли собственной инвестиционной компанией, и их обвинили в краже миллионов у своих клиентов. Они обслуживали множество крупных счетов с огромными деньгами, и у них это хорошо получалось. Пока, как я думаю, мой отец не стал слишком жадным и не начал воровать, — объясняю я убито, на сердце горько. Я всё ещё не оправилась от того, что они сделали. И не думаю, что когда-нибудь смогу. — Потом присоединилась и мама, и в конце концов их обоих поймали.

— Итак, они в тюрьме, — говорит он ровным, бесстрастным голосом, уставившись в пространство, не отрывая взгляда от лобового стекла.

— Да, — тихо подтверждаю я. Мне бы хотелось, чтобы он посмотрел на меня. Чтобы увидел, насколько я искренна. — После того, как нашу фамилию протащили через суды и средства массовой информации, как только я поняла, что мы потеряли всё и пути назад нет, я сменила имя и уехала. Я хотела начать сначала, начать новую жизнь. Там бы я никогда не смогла этого сделать. Все были в курсе позора моей семьи, моего позора.

Он смотрит на меня.

— Включая Марка.

Я киваю.

— Включая Марка.

Тристан разочарованно выдыхает. По-другому не сказать. Я чувствую его гнев, его раздражение. И я ничего не могу сделать, чтобы это исправить.

— Меня чертовски убило, что он знал такие подробности о тебе и сказал их так небрежно, словно они не имели большого значения, в то время как я умираю от желания узнать о тебе всё и вся. Ты никогда ни хрена мне не рассказываешь.

Ничего не говорю, потому что он прав. Я наклоняю голову и изучаю свои дрожащие руки, сцепленные вместе у меня на коленях.

— Лишь самую малость. Ты всегда говоришь мне ровно столько, чтобы заморочить голову, но так ли это на самом деле? Достаточно ли этого? — я поднимаю голову, когда чувствую, что он смотрит на меня, наши взгляды встречаются. — Мне насрать, богата ты или бедна, Александрия.

— Знаю, — прикусываю нижнюю губу, чтобы не разбиться вдребезги. — Я так долго держала это в себе, что не знала, как сказать это вслух. Иногда я забывала, что это вообще когда-либо случалось. Как только я встретила Келли, тебя, Шепа, Джейд, и… всех остальных, вы все помогли мне забыть. На этот раз у меня есть настоящие друзья, настоящая жизнь. У меня есть работа, учёба и люди, которые действительно заботятся обо мне. У меня есть цель, а я никогда раньше не чувствовала, что у меня есть хоть что-то из этого.

Понимает ли он? Понимает ли, что сделал для меня? Что они все сделали для меня? Я всё ещё была бы той оболочкой человека, одинокого и грустного, и двигалась бы по жизни без них. Мне повезло, что вместо этого они есть у меня. И впервые в жизни я действительно живу. Они мне нужны.

Но Тристан мне нужен больше всех.

— Господи, — выдыхает он, ударяя кулаком по рулю, отчего я подпрыгиваю. Я смотрю, как он снова бьёт по нему, его пальцы сжаты в кулак, костяшки покраснели. — Твоего отца зовут Дуглас Макинтош?

Моё тело замирает. Откуда он знает?

— Д-да.

Он поворачивается на своём сиденье так, чтобы оказаться лицом ко мне, позволяя мне увидеть ужас и печаль, запечатлённые в его знакомых, красивых чертах.

— У твоего отца был роман с моей мамой. Он украл все её деньги, и она из-за этого пыталась покончить с собой.

Я изумлённо смотрю на него.

— Что? — его слова не доходят до меня. Я знаю, что мои родители украли деньги. Я знаю, что они забирали у людей сбережения и тратили их все, оставляя своих жертв ни с чем. Они опустошали и разрушали будущее. Они брали с нулевыми намерениями когда-либо отдать.

Их истории, хотя и ужасные, никогда не касались меня лично. Мне было плохо, но я ничего не могла для них сделать. В то время я могла сосредоточиться только на том, как действия родителей повлияли на меня. Как это разрушило мою жизнь. Я не думала ни о ком другом. Только о себе.

— У твоего отца был роман с моей мамой, — медленно повторяет он. — Она пыталась покончить с собой после того, как он бросил её и забрал все её деньги. Мама приняла кучу таблеток, но выжила.

Я в ужасе. Неужели это правда? Неужели мой отец действительно сделал это?

— Слава Богу, она выжила, — автоматически говорю я, потянувшись к нему, но Тристан отдёргивает руку, прежде чем успеваю схватить её. Я откидываюсь на спинку сиденья, задетая тем, что он не позволяет мне прикасаться к нему, когда это всё, что я хочу сделать прямо сейчас. Он даёт мне твёрдую почву под ногами. Заставляет чувствовать себя цельной.

Но сейчас я вижу, как Тристан постепенно отдаляется.

— Как будто тебе не всё равно, — бормочет он, поворачиваясь, чтобы снова сосредоточиться на руле. — Позже она призналась мне, что копила эти деньги, чтобы уйти от моего отца. Они не ладили друг с другом. Их брак, по сути, был лишён любви в течение многих лет. Она хотела сбежать, но твой отец забрал всё и разрушил её планы. Практически, чёрт возьми, разрушил её жизнь.

У меня такое чувство, будто моё сердце разрывается пополам. Не могу объяснить действия моего отца. И я тоже не могу извинить то, что он сделал. Но разве его воровство — моя вина? Его роман с мамой Тристана — разве я сделала так, чтобы это произошло? Нет. А Тристан смотрит на меня так, словно да. Как будто это всё из-за меня.

— Мне так жаль, — шепчу я, не зная, что ещё сказать.

Никакого ответа. Я наблюдаю за ним, изучаю его сильный, знакомый профиль. Его челюсть как гранит, желваки ходят ходуном, и я знаю, что он сжимает и разжимает зубы. Он безумно напряжён. И почему-то считает, что это моя вина.

Я не знаю, как убедить его в обратном.

— Это не я украла деньги твоей матери, — начинаю я, и он поворачивается ко мне с враждебным выражением лица, его глаза пылают гневом.

— Так вот как ты это оправдываешь? Что это не ты их взяла? Разве не деньги моей мамы помогли оплатить всё, что ты надела сегодня вечером? Твою сумочку от Шанель, которая, наверное, стоит тысяч пять долларов? Эти охеренно дорогие туфли? — он кричит, а я съёживаюсь на своём сидении, принимая на себя основной удар его гнева. — Мои родители чуть не развелись из-за всего этого дерьма. Между ними до сих пор что-то не так. Это, чёрт возьми, разорвало мою семью на части.

— И мою тоже, — шепчу я, моё горло дерёт и саднит.

Он едва смотрит в мою сторону.

— Уверен, это было действительно тяжело, — саркастически замечает он.

Я вздрагиваю от его слов, гнев переполняет меня. Он может злиться. Я могу это понять. Я кое-что скрыла от него, и это было неправильно. Я скрыла нечто такое, о чём он даже не подозревал, и за это он может на меня злиться. Но я отказываюсь брать на себя вину за то, за что не несу никакой ответственности. Это несправедливо.

Но какой дурак сказал, что жизнь справедлива? Это была я? Потому что никто никогда не говорил мне, что жизнь справедлива. Это не так.

Этого никогда не бывает.

— Отвези меня домой, — тихо требую я, когда Тристан всё ещё ничего не говорит.

Он заводит машину, отвозит меня домой и высаживает, ни разу не сказав ни слова.

Так же, как и я.

ГЛАВА 29

Алекс

— Твои страдания разбивают мне сердце, с меня хватит. Сейчас Рождество. Нельзя-грустить-и-плакать-в-постели-весь-день, — пальцы с острыми ногтями толкают меня в плечо, и я отбрыкиваюсь, надеясь, что моя надоедливая подруга не станет тыкать в меня снова. — Ну же, Алекс. Вставай. Пойдём прогуляемся или ещё что-нибудь. Тебе нужно подышать свежим воздухом.

— На улице холодно, — бормочу я в подушку, не желая выходить, не желая вообще никуда идти. — И число самоубийств возрастает до самого высокого уровня, — добавляю я, просто чтобы вывести её из себя.

— Ты сейчас серьёзно? Потому что, если ты подумываешь…

Я переворачиваюсь, свирепо глядя на неё. Ошеломлённое выражение на лице Келли почти комично.

— Я не серьёзно. Просто пытаюсь заставить тебя заткнуться.

Келли пристально смотрит в ответ. Когда она полна решимости добиться своего, то становится почти невыносимой.

— Ты ведёшь себя нелепо.

— Ты тоже.

— Прогулка пойдёт тебе на пользу, — она делает вид, что собирается стянуть одеяло с моего тела, но я крепко вцепилась в него.

— Там чертовски холодно, — напоминаю я ей. Боже, неужели она не может просто оставить меня в покое?

— И что? Сейчас зима, на улице должно быть холодно, — Келли резко хлопает в ладоши, и в тишине дома этот звук раздражает. — Вставай, соня. Ты не можешь весь день валяться в постели и хандрить.

Я пробыла в ней последние пару дней, и все оставили меня в покое. Так почему же Келли так одержима желанием вытащить меня из постели именно сейчас?

— У тебя что-то припрятано в рукаве? Потому что, если это так, то я настолько устала от твоих уловок, что это даже не смешно. Можешь попробовать это дерьмо на ком-нибудь другом.

— О, как мало веры. Никаких уловок или сомнительных делишек, это всего лишь просьба. Я просто хочу, чтобы ты встала с постели и приняла душ. Может, ещё причесалась. Одевайся и пойдём со мной в «Старбакс». Мне одиноко, и я хочу имбирный латте, — она делает паузу, выражение её лица становится серьёзным. — Кроме того, я скучаю по тебе.

Я переворачиваюсь на бок, говоря в стену:

— Разве ты не должна быть на каникулах дома?

— Я осталась на несколько дополнительных дней только ради тебя, ворчунья, — Келли снова хлопает в ладоши, и я посылаю ей убийственный взгляд через плечо. — Иди в душ, и пойдём выпьем кофе с маффином.

Мой желудок восстаёт против предложения кофе и кекса.

— Звучит отвратительно.

— Боже, может, ты больна, — бормочет она себе под нос, суетясь в моей спальне, осматривая всю одежду и разное дерьмо, разбросанное вокруг. С моей удачей она перероет всё и найдёт самую компрометирующую вещь, какую только можно, например, мой вибратор или ящик с сексуальным нижним бельём.

— Я не больна, — цежу я, выползая из кровати. Вчера я действительно позвонила на работу и сказалась больной, из-за чего до сих пор чувствую себя плохо, но я бы ни за что не смогла общаться с клиентами, будучи в таком эмоциональном расстройстве. Следующий рабочий день у меня завтра, и я совершенно точно пойду туда. Нельзя вечно прятаться от мира.

Неважно, как сильно я этого хочу.

Я присоединяюсь к Келли у своего комода, вытаскиваю несколько вещей и беру их с собой в ванную, чтобы принять душ, как она предлагала. Она не отступит, так что я вполне могу сдаться.

— С разбитым сердцем — да, — говорю я ей. — Но больна? Нет.

— К чёрту этого парня. В следующий раз, когда увижу его, я убью его, клянусь Богом, — рычит Келли, явно жаждущая крови. Прямо как Стивен ведёт себя, когда играет в Call of Duty. — Кем он себя возомнил, обращаясь с тобой, как с дерьмом, когда в том, что произошло, даже не было твоей вины?

— Он вправе думать, что угодно, — пожимаю плечами. — Ему был нужен кто-то, на ком он мог бы выместить свою ярость, и этим человеком стала я. — И я действительно кое-что утаила от него. Нельзя винить его за то, что он разозлился из-за этого.

— Он придурок, — яростно заявляет Келли. Она познакомилась сначала с ним, но всё же спешит защитить меня. Я люблю её за это. — Я хочу разбить его уродливое лицо за то, что он сделал с тобой.

Вздыхаю.

— Оно не уродливое, — далеко не так. Он самый великолепный парень, которого я когда-либо видела, как внутри, так и снаружи. Он неидеален и иногда говорит глупости, но в глубине души он добрый человек. По крайней мере, я так думала.

Теперь я уже не так в этом уверена.

— Как по мне, он уродливый. И он мудак, — бормочет она. — Он делает больно тебе, значит делает больно и мне.

— Переживу, — её слова трогают меня, и я стараюсь не расклеиться и не разреветься. Она так мила, что принимает мою сторону, даже когда я не на сто процентов права.

— Не должно быть ничего, что тебе нужно преодолевать. Ты не сделала. Ничего. Плохого. — Келли хлопает по крышке комода, отчего всё на нём сотрясается. «Икеа», может, и производит приличную мебель, но не настолько прочную.

— Видишь ли, в том-то и дело. Я действительно сделала кое-что неправильное. Я не рассказывала ему о своём прошлом, а для него это было равносильно лжи, — указываю я. — Плюс, у моего отца был роман с его мамой.

У меня до сих пор это с трудом укладывается в голове. А мама знает? Сколько романов было у моего отца? Был ли это единственный, или были и другие?

Предполагаю, что были и другие, но точно не знаю. И я отказываюсь разговаривать с ним только для того, чтобы спросить об этом. Наше общение полностью прекратилось. Как будто они совсем забыли обо мне. Что может быть хуже? Я к этому привыкла.

Привыкла к их ужасному поведению.

Так почему же мне так больно, когда Тристан ведёт себя дерьмово?

Прошло три дня после инцидента с Марком. С тех пор я ничего не слышала о Тристане. Ни смс, ни звонка, ни случайного визита домой, ничего. Больше никто о нём ничего не слышал. Он рано уехал домой на каникулы и исчез в клубах дыма.

Видимо, это конец нас. Типично, что он не может официально порвать со мной. Но как разорвать так называемые отношения, которые изначально не были определены?

— То, что он сбежал, как маленький мальчик, и даже не поговорил с тобой обо всём, приводит в бешенство. И о многом говорит. Он не готов к такого рода обязательствам, — Келли издаёт тихий рычащий звук и машет мне руками, прогоняя. — Иди уже в душ. Может, нам нужно пойти и найти бар. Утопить наши печали в алкоголе.

Я смеюсь, и она тоже, но в одно мгновение мой смех превращается в слёзы. И тогда Келли притягивает меня в свои объятия, шепчет слова утешения, прижимая к себе. Повторяя снова и снова, что он этого не стоит, — так уж случилось, что Тристан больше всего любит говорить мне именно эти слова.

Одна мысль о том, как он произносит их, заставляет меня плакать ещё сильнее.

— Не хочу оставлять тебя здесь одну на Рождество, — говорит она, когда я, наконец, успокаиваюсь и высвобождаюсь из её объятий.

Я одариваю её слабой улыбкой.

— Конрад остаётся. И Стивен пригласил нас к своим родителям на рождественский ужин, так что со мной всё будет в порядке, — Стивен оказался хорошим другом.

На лице Келли ясно читается тоска.

— Я завидую. Мне бы хотелось провести Рождество со своим парнем.

— Я буду отбиваться от всех девушек, которые попытаются заигрывать с ним, — торжественно обещаю я.

Она качает головой.

— А как насчёт его двоюродных сестричек на семейном ужине? Если ему нравятся такие вещи, тогда они могут забрать его.

— Ему нравишься ты, — успокаиваю я подругу. — Это я тебе завидую. Стивен надёжный парень. Не боится отношений. — они не теряли времени даром. Келли — его девушка, он без колебаний называет её так.

— Он действительно такой, — тихо соглашается она. — Мне казалось, ты тоже нравишься Тристану.

— Мне тоже так казалось. Но при первых признаках реальной проблемы он срывается и убегает. Я даже удивлена, что он продержался так долго, — теперь я звучу горько, но ничего не могу с этим поделать.

Если бы он остался рядом, если бы он действительно выслушал меня, тогда, возможно, я бы достучалась до него. Но он воздвиг стены. Натянул маску, которую он так искусно носит. Ушёл в себя, а меня отправил восвояси.

Очевидно, с ним покончено. То, что он может так быстро отстраняться, причиняет боль. До того, как Марк прервал нас, он был таким милым и весёлым. Кружил меня на танцполе, горячий взгляд в его глазах был только для меня. Я чувствовала связь с ним, уверенность в наших развивающихся отношениях. Как он мог так легко отпустить меня…

— Я в душ, — говорю я Келли, собирая свою одежду и направляясь к двери. — Дай мне тридцать минут. А затем свалим отсюда.

Келли приподнимает бровь.

— «Старбакс» или бар?

— Бар, — решаю я, чувствуя себя пьяницей, но мне всё равно. Мне нужно выпить чего-нибудь покрепче. — Сейчас где-то пять часов, верно?

Тристан

— Где ты, чёрт возьми, мужик? — Гейб звучит так, будто он далеко, как оно и есть.

— Колорадо. Вейл, — я стою у окна своей спальни и смотрю на улицу. У моих родителей здесь коттедж. Как только я переехал, они стали проводить Рождество здесь. Снег идёт как сумасшедший, и чертовски холодно. Но в городе магазины освещены как ожившая рождественская деревня, и моя мама называет их дом площадью десять тысяч квадратных футов «уютным».

Неважно.

— Ты никому не сказал, куда направляешься, — его тон обвиняющий, и от этого мне неловко. — Ты просто взял и бесследно исчез.

— Извини. Я просто… мне нужно было убраться оттуда к чёртовой матери.

Гейб на мгновение замолкает.

— Ты только что извинился?

Закатываю глаза.

— Да, но не придавай этому большого значения, хорошо? Господи.

— Твоя девушка очень расстроена.

Я скрежещу зубами:

— Она не моя девушка, — за последние несколько дней я провёл много душевных поисков и пришёл к осознанию: хотя Александрия, возможно, поступила со мной неправильно, я тоже поступил неправильно по отношению к ней. Мы оба испортили эти отношения ещё до того, как у них появился реальный шанс. Не знаю, сможем ли мы их спасти. Не знаю, достаточно ли я силён, чтобы спасти их, или она закончила со мной. Она может ненавидеть меня за всё, знаю. Должна. Я повторял это снова и снова. Я не заслуживаю её. Даже после того, что она сделала, я знаю, что она лучше меня. Она хорошая девочка, которая пытается что-то сделать в своей жизни. А я плохой парень, который делает всё возможное, чтобы сжечь всё дотла.

— Могу я тебе кое-что сказать? Как мужчина мужчине? — спрашивает Гейб низким голосом. Серьёзным.

Жду неприятностей.

— Конечно.

А что ещё я мог, кроме как согласиться? Он собирается сказать мне, хочу я это услышать или нет.

— Ты же знаешь, Люси сделала то же самое со мной, — верно. Я забыл. Она действительно обманула его. С момента их знакомства она сохраняла видимость. — Только она мне много чего рассказывала. Сочинила замысловатую историю, на которую я купился. Историю, которую, как ей казалось, я хотел услышать, потому что она решила, что я не приму правду.

— Разве тебя это не разозлило?

— Я был чертовски взбешён. Она столько всего наговорила, но… Я не мог вечно использовать против неё то, что она сделала со мной. Любовь к ней в конце концов победила, — Гейб делает паузу. — Может, тебе стоит позволить своей любви к Алекс одержать верх.

— Я не люблю её, — сразу же начинаю я, но Гейб перебивает меня.

— Отлично. Ты её не любишь. Но ты действительно заботишься о ней. Не отрицай этого, потому что мы все знаем, что это правда, — Гейб говорит параллельно со мной, когда я начинаю протестовать. — Чего ты хочешь больше? Невыносимых страданий, когда ты один без неё? Или присутствия Алекс в твоей жизни, делающее твои дни лучше? Что выбираешь?

Я закрываю глаза, противясь его словам. Как только я приехал в Вейл, я заговорил с мамой о её романе с Дугласом Макинтошем, а она просто отмахнулась от этого, как от пустяка, что, в свою очередь, взорвало мой грёбаный разум.

«Что сделано, то сделано», — сказала она мне. — «Я не могу стереть прошлое, но могу двигаться дальше».

С тех пор её слова не выходят у меня из головы.

— Люди совершают ошибки, — продолжает Гейб. — Мы все идиоты, просто двигаемся по жизни в надежде выжить. Но когда ты встречаешь ту идиотку, которая идеально тебе подходит, разве ты не хочешь пойти за ней? Разве ты не хочешь сохранить её в своей жизни? Разве не лучше быть двумя идиотами, смотрящими на мир вместе, чем сталкиваться с этим миром в одиночку?

— Ты только что назвал себя идиотом? — шучу я, но Гейб не отвечает. Он ждёт, когда я закончу. Резко выдохнув, я смягчаюсь. — Я больше не знаю, что правильно, а что неправильно. Отношения — это отстой.

— Нет, если ты с правильным человеком.

— Откуда мне знать, что то, что было у нас с Александрией, было правильно?

— Если тебе трудно дышать, есть, спать, жить своей обычной жизнью, то я бы сказал, что это всё очень сильные знаки, — говорит Гейб сухо.

Дерьмо. Она — это всё, о чём я могу думать. Печальное выражение её лица, когда я высадил её у дома, её глаза, полные тоски. Я так разозлился, когда узнал, кто её отец. Она не виновата в этом. Она не несёт ответственности за действия своего отца.

Так почему же я винил её?

— С каких это пор ты стал так хорошо разбираться во всём этом дерьме? — спрашиваю я его, раздражённый тем, что он на самом деле раздаёт приличные советы. Знаю, что веду себя чертовски иррационально, но ничего не могу с собой поделать.

— Я узнаю родственную душу, когда вижу её, — отвечает Гейб. — Я был на твоём месте. И это совсем не весело.

— Так что же мне делать? — провожу рукой по волосам и отворачиваюсь от окна. Меня не трогает снег, Рождество или что-то в этом роде. Мне нужно поговорить с Александрией. Мне нужно всё исправить.

— Поговори с ней. Позвони ей. Иди к ней. Скажи, что чувствуешь.

Моя автоматическая реакция — к чёрту это. Я не пресмыкаюсь. Я не извиняюсь. Я не утруждаю себя попытками всё исправить. Никогда этого не делал.

Но Гейб прав. Я скучаю по ней. Я хочу, чтобы она была в моей жизни. Единственный, кто меня сдерживает, — это я сам. Если я хочу её, то должен пойти за ней.

— Она скорее всего не ответит на мой звонок.

— Напиши ей.

— Это не то.

— А как ещё ты собираешься с ней поговорить? Ты в Колорадо, она в Калифорнии.

Я резко выдыхаю.

— Ты заноза в заднице.

Гейб усмехается.

— Ты поблагодаришь меня позже, обещаю.

— Мне пора, — бормочу я, отчего Гейб смеётся немного сильнее. — Эй, придурок.

Смех прекращается.

— Да, уродец? — весело спрашивает Гейб.

— Я собираюсь поблагодарить тебя прямо сейчас, — тихо говорю я, надеясь, что он понимает, как сильно ценю его и его дружбу. То, что он позвонил мне, когда никто другой этого не сделал.

— Всегда пожалуйста. А теперь разберись, как выбраться из этой передряги.

***

Позже ночью я сижу в постели, сжимая телефон в руке, и размышляю, как подступиться к Александрии. Разговор по телефону ничего не изменит. Я совершенно уверен, что она всё равно проигнорирует мой звонок. Но сообщение она не может игнорировать, не так ли?

Может, она никогда и не ответит, и это съест меня изнутри, но это шанс, которым я должен воспользоваться. По крайней мере, я могу сказать то, что мне нужно.

Начинаю писать сообщение, нажимая бесчисленное количество раз кнопку «Назад», стирая то, что печатаю. Перефразируя. Мне нужно всё сделать правильно, и это трудно. Не хочу облажаться. Не хочу рисковать потерять её.

Не могу.

Ставить всё на карту — не в моём стиле. Я не говорю цветистых слов. Я не романтик. Я прямолинеен до такой степени, что мои слова, как правило, приносят больше вреда, чем пользы. Я даже не хочу быть мудаком большую часть времени. Просто у меня нет фильтра. Я говорю то, что хочу и когда хочу.

Звучит как оправдание, но это правда.

С Александрией мне нужно быть честным. Открытым. Настоящим. Но не резким. Никогда не быть резким. Я уже был таким раньше и причинил ей боль. Такую сильную, что могу не вернуть её.

А я должен вернуть её.

Решимость наполняет меня, я снова начинаю печатать, мои большие пальцы летают по клавиатуре.

Алекс

Я была на ужине с Келли, где мы обе поклялись, что не будем проверять наши телефоны до конца вечера. Сначала было тяжело, но через некоторое время я была благодарна за это. Я слишком зависима от своего телефона. И не похоже, что кто-то мне пишет.

Это была последняя ночь Келли здесь: она уезжает завтра, так что мы хотели потусоваться только вдвоём. Напитки, ужин и покупки. Мне не для кого было покупать подарок, поэтому я просто потащилась за ней, но на самом деле это оказалось гораздо веселее. Переживание, что подарить, было снято, так что я могла просто наслаждаться шопингом.

Когда мы вернулись ко мне домой, я вручила Келли её подарок от меня — сумочку через плечо от «LouisVuitton».

— Я совершенно точно не могу принять её, — вздыхает она, поворачивая сумочку так и этак, её рот приоткрыт, счастье сверкает в глазах.

— Совершенно точно можешь, — искренне говорю я ей. — Я хочу, чтобы она была у тебя. Ты была мне такой замечательной подругой. — я призналась ей, когда несколько дней назад она вынудила меня выйти из дома, что продаю все свои дорогие сумки на комиссионных сайтах и что у меня заканчиваются последние деньги. К счастью, большая часть этих денег спрятана в сбережениях для будущих платежей за обучение, но эта прибыльная работа вот-вот должна была закончиться.

— Ты тоже была хорошей подругой. Самой лучшей, — она крепко обнимает меня, прижимая к себе, подпрыгивая вверх-вниз и практически крича мне в ухо: «Счастливого Рождества мне, у-у-у!»

Келли дарит мне корзину весёлых девчачьих мелочей, таких как лосьон и свечи, плюс подарочную карту Starbucks, потому что мы, кажется, там живём. Мы — воплощение белых девушек в штанах для йоги, любящих наши тыквенно-пряные латте, но мне всё равно. Я всем сердцем принимаю это клише.

— Мне пора идти, — говорит она мне после того, как мы закончили охать и ахать над нашими подарками. — Я собираюсь остаться на ночь у Стивена. — Келли действительно начинает краснеть.

— Повеселитесь, — я крепко обнимаю её на прощание, переполненная волной эмоций, которых не ожидала. Клянусь, я сейчас заплачу. Глупо. — Счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества! — отвечает она мне, когда я провожаю её к входной двери. Конрад тоже обнимает её, когда она уходит, и шлёпает по заднице, заставляя её ахнуть. Парень очень сильно сбивает с толку. Она толкает его, прежде чем выйти за дверь. — Надеюсь, Фелиша надерёт тебе задницу, Конрад!

Он закрывает дверь и улыбается мне.

— Её так легко вывести из себя.

Я посылаю ему многозначительный взгляд.

— Лучше никогда даже не пытайся шлёпнуть меня по заднице.

— Чёрт возьми, нет. Тристан надерёт мне задницу, если я когда-нибудь прикоснусь к тебе, — он поднимает руки и пятится от меня, направляясь в гостиную.

Моё сердце сжимается, стоит мне услышать имя Тристана. Мы провели последние четыре часа, ни разу не упомянув о нём. Теперь я слышу его имя и возвращаюсь к исходной точке. Несчастная. Печальная.

Скучающая по нему.

Одарив Конрада слабой улыбкой, направляюсь в свою спальню, закрываю и запираю за собой дверь, прежде чем хватаю телефон с комода и проверяю его.

И обнаруживаю, что у меня есть текстовые сообщения от того самого, кого я пытаюсь забыть.

От Тристана.

«Я скучаю по тебе. Я не должен был оставлять тебя, не попрощавшись, и уверен, что ты ненавидишь меня. Не могу винить тебя. Я всё время всё порчу. Говорю самые худшие вещи, какие только можно вообразить. Обращаюсь со всеми как с дерьмом, но ты почему-то всё равно хочешь остаться со мной. Но и это тоже мне удалось испортить.»

«Прости, что не позволил тебе всё объяснить. Прости, что винил тебя в том, что твой отец сделал с моей мамой. Прости, что пытался надрать Марку задницу.»

«Беру свои слова назад, за это я не прошу прощения. Я должен был надрать Марку задницу.»

Прижимаю пальцы к губам и смеюсь. Чувствую, как слёзы начинают катиться по щекам, когда я плачу.

«Мне бы хотелось, чтобы ты рассказала мне, что случилось с твоей семьей, но я понимаю, почему ты этого не сделала. Мне тоже неудобно делиться семейными секретами. Мне не легко открыться. Уверен, ты быстро это поняла.»

«Но я хочу открыться тебе. Я хочу поделиться с тобой всем. Я так чертовски сильно скучаю по тебе. Мне не следовало приезжать сюда на Рождество. Я бы предпочёл провести его с тобой.»

Сейчас я уже плачу вовсю. Это всё, что я могу делать в последнее время, и это отстой. Но, по крайней мере, это слёзы счастья.

«Александрия, где ты?»

«Алекс?»

«Али?»

«Ангел?»

ГЛАВА 30

Тристан

Я просыпаюсь от звука звонящего телефона и вслепую протягиваю руку, хватаясь за прикроватный столик, пока мои пальцы не обхватывают его, и я роняю чёртов гаджет на пол.

— Блин, — бормочу я, свешиваясь с кровати и поднимая его. Моё сердце начинает бешено колотиться, когда вижу на экране имя Александрии.

А потом экран потемнел. Телефон перестал звонить. Я пропустил её звонок.

— Чёрт возьми, — сажусь в кровати и выбираю её номер в списке пропущенных звонков, с тревогой ожидая, когда начнутся гудки. Ещё гудок. Ещё один.

— Тристан?

Услышав её голос, испытываю прилив облегчения, вожделения и чего-то ещё, что не узнаю, проходящего через меня. Опускаю голову на груду подушек позади себя и закрываю глаза, с трудом сглатывая.

— Да. Привет.

Некоторое время мы молчим, и я слышу её дыхание. Крепче сжимаю телефон, желая, чтобы она лежала рядом со мной. Но желания — для дураков, а я самый большой из них, так что нужно быть благодарным, что она, по крайней мере, разговаривает со мной.

— Я получила твои сообщения, — наконец заговаривает она.

— И ты действительно позвонила мне вместо того, чтобы тоже написать? — чёрт, разве не глупо было говорить это? Возможно.

— Я хотела услышать твой голос, — колеблется она. — Я только что увидела твои смс. Мы гуляли с Келли.

Чёртова Келли. Вечно вмешивается в мои отношения.

Больше похоже на отсутствие их.

— Мы поужинали и обменялись рождественскими подарками. Она уезжает завтра утром, — продолжает она.

Проклятье, моя девочка осталась одна на грёбаное Рождество. Это невыносимо. Мне нужно завтра же сесть в самолёт и поехать к ней.

— Значит ты проведёшь Рождество в одиночестве, — делаю глубокий вдох. Завтра двадцать второе. Я могу успеть вовремя, если погода будет благоприятствовать, и я смогу найти место в самолёте.

— Со мной здесь Конрад, — слабое утешение. — И мы идём к Стивену на рождественский ужин.

Чёртов Стивен. Хотя я не испытываю к нему ненависти. Он хорошо относится к Александрии. И он наполовину влюблён в Келли, так что мне не нужно беспокоиться о нём.

— Я рад, что тебе есть куда пойти.

— Тристан, в своих сообщениях ты написал то, что имел в виду?

У меня пересыхает в горле.

— Я имел в виду каждое грёбаное слово.

На мгновение Александрия замолкает.

— Прости, что не была честна с тобой.

— Это ты прости, что я был таким придурком с тобой той ночью, — возражаю я.

— Я должна была сказать тебе правду с самого начала.

— Я должен был надрать Марку задницу. Он это заслужил, — от одной мысли о нём моя рука сжимается в кулак.

Она разражается смехом.

— Я скучаю по тебе.

— Я тоже скучаю по тебе. Так чертовски сильно, что это убивает меня.

— Где ты? — спрашивает она.

Я рассказываю ей о так называемом домике моих родителей в Вейле. Она говорит мне, что бывала там раньше — конечно. У нас с Александрией больше общего, чем мы изначально думали. Некоторое время мы болтаем о пустяках, пока, наконец, я не задаю ей вопрос, любопытно посмотреть, как она ответит.

— Ангел, скажи мне, что ты хочешь на Рождество? — шепчу я.

— Я ничего не хочу. Всё, что я хочу, у меня уже есть, — шепчет она в ответ.

— Должно быть что-то ещё, чего ты хочешь. Новую машину?

— Нет.

— Новые туфли?

— Абсолютно нет.

— Новую сумочку?

— Теперь ты просто дразнишь меня.

Я улыбаюсь. Есть такое.

— Скажи мне, ангел. Что ты хочешь на Рождество, что только я могу тебе подарить?

Она вздыхает, и этот звук доносится прямо до моего члена. Я хочу, чтобы она была здесь, обнажённая и обёрнутая вокруг меня.

— Ты уверен, что хочешь это услышать?

Теперь моё любопытство разыгралось.

— Определённо.

— Я хочу любви. Настоящей, умопомрачительной, беспокойной, всепоглощающей, не-могу-жить-без-тебя любви, — признаётся она, её мягкий голос проникает прямо в мою грудь и сжимает моё сердце.

Но я узнаю эти слова. Не так давно я их уже слышал.

— Ты только что процитировала мне Кэрри Брэдшоу? — интересуюсь я.

Александрия снова смеётся. Кажется, она ещё и плачет.

— Да. Боже мой. То, что ты даже узнаёшь эти слова, подтверждает то, о чём я думала всё это время.

— Что?

— Что мы созданы друг для друга.

Алекс

Конец света. Признаю. Я играю в Call of Duty с Конрадом. Очевидно, мне уже не до скуки.

Сегодня канун Рождества, и в доме только мы вдвоём. Мы заказали три пиццы примерно в обеденное время, чтобы было что поесть и на ужин, так как на кухне почти нет еды. Конрад сказал мне, что планировал всю ночь играть на фестивале Call of Duty, чтобы не просыпаться рано утром в Рождество и не впадать в депрессию из-за того, что он не был со своей семьей. Он не мог позволить себе билет домой, вот почему он застрял здесь. Мне жаль его, но, эй, по крайней мере, мы вместе.

Я больше не чувствую себя такой подавленной на Рождество. Тристан возвращается двадцать шестого. С той ночи, когда я получила его сообщения, мы регулярно общаемся, хотя сегодня я мало что от него слышала. Он упомянул о семейных обязанностях, поэтому предполагаю, что он отправился в какой-нибудь модный ресторан поесть изысканной еды, которая, вероятно, стоит столько же, сколько весь мой бюджет на продукты в течение двух месяцев.

Я просто рада, что мы с Тристаном снова общаемся. А ещё мы полностью открыты друг с другом. Долгие телефонные разговоры до поздней ночи, признание друг другу в нашем прошлом, в наших секретах. Я рассказала ему о своих родителях. Он рассказал мне о своих. Были моменты, когда наши жизни могли бы пересечься, но почему-то этого не произошло. У нас много общего в том, как мы были воспитаны, Тристан и я.

Но не сейчас. Я бедная девочка, а он богатый мальчик. И это нормально. Я могу легко войти в его жизнь, если мне нужно, хотя… ого, я заглядываю слишком далеко вперёд, но ничего не могу с собой поделать. Теперь, когда мы с Тристаном прояснили ситуацию, я вижу будущее с ним, и мне кажется, что он тоже его видит.

Наши отношения неидеальны, но они наши. Мы работаем над ними вместе. Он целиком со мной. Я знаю, что это так. А я с ним.

В итоге я играю с Конрадом больше двух часов, и он уничтожает меня. До такой степени, что моё зрение затуманивается, а голова кружится. Я, пошатываясь, возвращаюсь в свою тёмную спальню с тяжёлым приступом укачивания и падаю на кровать, закрыв глаза, чтобы отогнать головокружение.

Я так устала. Мне нужно почистить зубы. Умыть лицо. Я снимаю свитер и бросаю его на пол. Стягиваю с себя леггинсы и тоже сбрасываю их на пол. Переворачиваюсь на бок, погружаясь в сон, когда слышу тихий стук.

Ещё один.

Потом ещё.

Я сажусь прямо, убирая волосы с лица. Снова раздаётся стук, звук чего-то бьющегося о стекло. Например, о моё окно.

Встав с постели, подхожу к окну и отодвигаю жалюзи, выглядывая наружу. Там, по другую сторону розового куста, стоит Тристан, его рука отведена назад, когда он бросает кусок коры в стекло.

Дзинь!

Подняв жалюзи, я стою перед окном и улыбаюсь ему, открывая.

— Что ты здесь делаешь? — интересуюсь я.

Он кивает на меня подбородком. О, он так хорошо выглядит. Одетый в толстую тёмно-синюю толстовку, которую он любит носить, и джинсы, он бросает остатки коры, которую сжимал, на землю.

— Я здесь, чтобы увидеть тебя.

Я прислоняюсь к подоконнику, головокружение грозит взять верх и заставить меня вести себя нелепо. Он вернулся пораньше из-за меня. Он пропустил Рождество со своими родителями из-за меня.

— Почему ты не постучал в дверь, как нормальный человек?

— Мне показалось, что так более романтично, — он пожимает плечами.

Моё сердце вот-вот выскочит из груди.

— Ты называешь себя романтиком?

Выражение его лица становится серьёзным.

— Я романтик только с тобой.

Оу. Вау. Ему нужно попасть в мою спальню. Сейчас же.

— Хочешь, чтобы я впустила тебя?

— Всё, что потребуется, чтобы добраться до тебя, ангел. Я застрял в аэропорту на несколько часов, пытаясь вернуться сюда. Если мне придётся прорубить дорогу сквозь этот грёбаный розовый куст и пролезть в твоё окно, чтобы заключить тебя в свои объятия, я сделаю и это.

Он уже говорил мне эти слова раньше. И мне приятно слышать их снова.

— Встретимся у входной двери, — я закрываю окно и опускаю жалюзи, затем бегу к двери. Отпираю замки, открываю дверь и бросаюсь на Тристана. Он ловит меня, обхватывая руками и прижимаясь губами к моему лбу, крепко обнимая.

— Так приятно держать тебя снова в объятиях, Али, — шепчет он мне в волосы.

Я сжимаю его, прижимаясь лицом к его твёрдой груди.

— Не могу поверить, что ты здесь.

Он тянется к моему лицу, скользит пальцами под моим подбородком и откидывает мою голову назад.

— Я не смог бы быть без тебя, — говорит он, его пылающий взгляд блуждает по моему лицу, как будто он пытается охватить всю меня целиком. — Я всё-таки не выдержал и вчера поехал в аэропорт.

Я хмурюсь.

— Вчера?

Тристан кивает, убирая мои волосы со лба.

— Мне пришлось ждать в резерве. Это заняло целую вечность. Как только я наконец получил место, рейс был отложен из-за погоды. Началась метель.

— Звучит опасно, — бормочу я.

— И удручающе. К тому времени, когда я наконец добрался до Сан-Франциско, я почувствовал такое грёбаное облегчение. Только чтобы узнать, что из-за задержки они уступили моё место на стыковочном рейсе. Так что мне снова пришлось быть в режиме ожидания.

— О, Тристан, — не могу поверить, что он пошёл на всё это ради меня. Претерпел столько трудностей в пути только для того, чтобы быть со мной на Рождество.

Я помню, как сказала, когда между нами всё только начиналось, что мне бы хотелось, чтобы он показал мне, что он чувствует. Что просто его слова бессмысленны. Он всегда был мастак на слова. Я же хотела увидеть поступки.

То, через что он прошёл, чтобы добраться до меня, говорит о многом. Больше, чем могли бы сказать его слова.

— О, здорово, теперь мне снова придётся иметь дело с вами двумя? — Конрад появляется перед нами, его волосы в беспорядке, выражение лица сонное. Он смотрит на Тристана. — Что ты здесь делаешь? Ты Санта-Клаус или кто?

— Хо, мать твою, хо, — шутит Тристан, хлопая Конрада по плечу. — Спасибо, что позаботился об Александрии для меня.

Глаза Конрада расширяются.

— Да. Э-э, конечно, чувак. Никаких проблем, — он смотрит на меня. — Счастливого Рождества вам обоим.

— Счастливого Рождества, — отвечаю я Конраду, вырываясь из объятий Тристана, беру его за руку и тащу обратно в свою спальню. В тот момент, когда дверь закрывается, я прижимаюсь к ней, руки Тристана оказываются на моей талии, а его губы на моих. Он целует меня долго и глубоко, руки крепко сжимают меня.

Я обнимаю Тристана, и он поднимает меня, обхватив ладонями мои ягодицы, его эрекция трётся о болезненное место между моих бёдер. Когда он, наконец, прерывает поцелуй и проводит губами по моей шее, я задыхаюсь, охваченная желанием раздеть его и уложить в свою постель.

— Ты встретила меня у входной двери в одном нижнем белье, — бормочет он мне в кожу.

Оу. Дерьмо.

— На мне футболка, — еле слышно уточняю я.

— Да, но без штанов. Одни лишь сексуальные чёрные кружевные трусики, — он поднимает голову и улыбается мне. — Ты устроила Конраду настоящее шоу.

— О, Боже, — шепчу я, опустив голову. — Я идиотка.

— Но ты моя идиотка, — он касается моей щеки, и я откидываю голову назад, улыбаясь ему. — Ты выглядишь восхитительно в этих сексуальных чёрных кружевных трусиках.

Я трусь о его твёрдый член, сводя с ума и его, и себя. На нём слишком много одежды.

— Думаю, без них я выглядела бы ещё лучше.

— Ты так думаешь?

— Уверена, — киваю я. — Наверное, тебе следует снять их с меня и убедиться.

Он приподнимает бровь.

— С удовольствием.

— Да?

— М-мм, хм, — он сжимает мою задницу, притягивая меня как можно ближе к себе. — Обожаю заниматься с тобой всем, чем угодно, пока ты голая.

— Только если ты тоже голый, — указываю я.

— Это можно устроить, — торжественно говорит он.

— Точно?

— Обещаю.

ГЛАВА 31