Станислав Дузь – высокий, кряжистый рабочий – едва умещается с противоположной стороны стола, опирается на него всем телом и, явно не зная, куда девать руки, растерянно смотрит на следователя.
– Профессия?
Дузь разводит руками.
– Какая у меня профессия? Работаю разнорабочим на стройке в микрорайоне Заборувек.
– Судим? – Корч отрывает взгляд от исписанного листа.
Дузь сжимает зубы, морщина на лбу проступает резче.
– Да. – ответ звучит коротко и глухо.
– За что?
На губах Дузя появляется ироническая усмешка, в голосе тоже ирония:
– Будто сами не знаете, за что… Вор я. Пойман с поличным. Украл мешок цемента. Получил год условно.
Эта явная ирония Корча настораживает.
– Да, действительно, я что-то слышал об этом… – говорит он медленно.
– Теперь меня опять в чем-нибудь обвиняют?! – в голосе явный вызов. – Опять донос?
– Я хотел бы знать, где вы были пятнадцатого июля.
Дузь пожимает плечами.
– А кто ж его знает? Тут забудешь, что вчера делал, а две недели назад…
– Постарайтесь вспомнить, – многозначительно говорит Корч.
Дузь задумывается.
– Пятнадцатое, пятнадцатое… – повторяет он. – А… так это тот день, когда пожар был?
– Вот именно.
– Ага, я так и знал: кто-то опять хочет впутать меня в историю! На этот раз не выйдет. Пятнадцатого моя жена рожала в воеводском роддоме. С утра мне сообщили, я отпросился с работы и двухчасовым автобусом уехал. А потому как родился сын, пошел в город и с радости напился. Потом меня подобрала «раковая шейка». Всю ночь проспал в вытрезвиловке. Выпустили на следующий день в девять утра. Да еще деньги содрали. А когда я вернулся в Заборув, тут от склада только головешки дымились.
– Хорошо. Посидите тут. – Корч выходит.
– Проверь-ка, да побыстрее, содержался ли Станислав Дузь в воеводском вытрезвителе в ночь с 15 на 16 июля, – поручает он дежурному.
– Как вы были одеты, когда ездили к жене? – спрашивает Корч, возвращаясь.
Дузь снова задумывается.
– Вроде бы я ездил в светлом костюме. Точно После работы переоделся.
– А верхняя одежда: пальто, куртка?
– Нет, в плаще я был, – машинально отвечает Дузь. – А почему вы об этом спрашиваете?
– У вас есть куртка? – перебивает его Корч.
– Есть.
– На работе вы были в ней?
– В ней. Но потом стало жарко, я ее снял и оставил в раздевалке, на вешалке. А недавно забрал домой.
– Кто может входить в раздевалку?
Дузь пожимает плечами.
– Да все могут. После работы раздевалку запирают. У меня ничего не пропало, – он поворачивает голову к двери, в которой появляется дежурный.
Корч встает, подходит к милиционеру, берет у него записку и быстро пробегает ее глазами. Из текста следует, что пятнадцатого июля в восемнадцать часов Дузь был задержан воеводской милицией за нарушение общественного порядка в нетрезвом состоянии и ночь с пятнадцатого на шестнадцатое провел в медвытрезвителе. Освобожден был в девять часов утра шестнадцатого июля после взыскания с него установленной платы.
Корч прячет записку в стол и продолжает допрос.
– Вы сказали, что из куртки у вас ничего не пропало. А вы хорошо ее осмотрели?
– Да что ее смотреть, – недоумевает Дузь, – в карманах у меня ничего не было, нечего и проверять…
– Вы можете принести мне куртку и оставить ее на несколько дней?
– А почему нет? – Дузь старается не выдать своего удивления. – Вижу, все-таки хотят меня впутать… – бормочет он чуть слышно.
– Почему вы так думаете! Надо понимать, что в историю с хищением мешка цемента вас тоже впутали? Но вы же действительно взяли этот мешок? И сами признали это на суде.
– И взял, и не взял. Антос попросил меня выручить его и отнести этот мешок директору магазина стройматериалов. Обещал за это бутылку. Я согласился, жалко, что ли? Он выдал мне цемент, я погрузил его на тачку и отвез Борковскому. А тут как назло у него какие-то милиционеры. Я их увидел, хотел завернуть оглобли, да поздно – меня заметили. Стали спрашивать, что да как, откуда цемент, зачем я его сюда привез? Пришлось выкручиваться – не хотелось подводить Антоса и Борковского. А потом они же оба меня и продали. Антос написал, что я взял мешок без него, а Борковский показал, что я и раньше вроде бы предлагал ему ворованное, а он, мол, каждый раз отказывался. Им поверили. Еще бы! Борковский – двоюродный брат жены Голомбека, а кладовщик – родня председателю Янишевокому. А я – что? Если бы не наш директор Якубяк, мне бы тут вообще житья не стало. Только он и поддержал.
– Почему вы думаете, что против вас опять подали заявление? У вас есть враги?
Дузь мрачнеет. Молчит.
– Да тут такая история… – наконец выдавливает он из себя, низко опуская голову, – сунул я нос не в свое дело…
– В какое дело? Что вы имеете в виду?
Дузь пристально смотрит на Корча.
– А правду говорят, будто это вы спасли на пожаре Яську Врубля?
Корч откровенно озадачен!
– При чем тут это?
– Да я просто так спросил. В городе говорят…
– Что же в этом особенного? – Корч пожимает плечами. – Для того мы там и были. Но вы не ответили на мой вопрос: в какую историю вы впутались? – возвращается он к интересующей его теме.
– Вы человек здесь новый, чужой. Поживете побольше, сами поймете, что к чему… – Дузь говорит медленно и неохотно.
«Кажется, ничего больше я пока от него не добьюсь, – мысленно решает Корч. – Может быть, позже, если удастся завоевать его доверие?»
Уже попрощавшись, Дузь останавливается у двери, переступает с ноги на ногу. Похоже, он хочет сказать что-то еще и не решается. Корч делает вид, что не обращает на него внимания, и ни о чем не спрашивает. Вопрос может его только вспугнуть.
Дузь решается.
– Ладно, скажу вам еще кое-что… Хотите знать правду? Тогда поищите, куда девалась последняя партия паркета, предназначенная для новых жилых домов. Может, и она угодила на строительство дач?… До свидания, пан поручик! – Дузь закрывает за собой дверь.
Корч сидит за столом в глубокой задумчивости. «Директорский любимчик. Чего он боится, если за спиной у него сам директор? Дачи? В числе владельцев дач – Янишевский. Голомбек, Антос и другие. Кое-кто из них связан между собой родственными связями. Но дачу построил и Якубяк, подвергающийся с разных сторон нападкам. Почему? В чем тут дело, в чем причина вражды? – размышляет Корч. «Выявить исполнителей, источники получения строительных материалов, проверить наряды», – записывает он на листке бумаги. – В чем причина конфликта между Якубяком, бухгалтером и Антосом? Якубяк, строя дачу, пользовался услугами кладовщика, следовательно, казалось бы, должен его покрывать и поддерживать. Тем не менее Антос говорит о новом директоре без симпатии. Не может простить, что тот поначалу хотел его уволить? А может, это просто камуфляж, предназначенный специально для него, Корча? Но если так, зачем Антос стал бы обращаться к начальнику милиции с жалобой на действия директора? Перестраховка? А может, просто мелкая месть за то, что тот покровительствует Дузю, осведомленному о разных местных делах и делишках? В частности, о делах на складе? Поделись Дузь этой информацией с директором – и Антос у того в руках. Возможно, заявляя, что видел Дузя возле склада перед самым пожаром, Антос просто пытается убрать опасного для себя свидетеля? Но ведь пуговица, найденная на месте пожара, действительно оказалась от куртки Дузя. Хотя куртку мог, конечно, взять любой из рабочих. Впрочем, зачем куртку? Достаточно было и одной пуговицы. Но зачем вообще кладовщику понадобилось возбуждать подозрение в поджоге? И пытаться все свалить на Дузя?» Все эти вопросы и сомнения Корч записывает в блокнот. На них надо найти ответ.