Невиновный клиент

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

12 апреля

07:00

Сегодня был мой сороковой день рождения, и первым делом мне нужно было разобраться с Джонни Уэйном Нилом. Судебный психиатр, которого я нанял, чтобы тот провел осмотр Джонни Уэйна, сказал мне, что тот был самовлюбленным, патологическим лжецом и социопатом, и это были его положительные качества. Он назвал Джонни Уэйна «неисправимым чудовищем». Я попросил психиатра не писать об этом в его заключении, так как не хотел, чтобы окружной прокурор увидел это. Чудовище он или нет, но Джонни Уэйн все еще являлся моим клиентом.

Джонни Уэйн Нил нанял двух своих приятелей — головорезов, чтобы те убили его красивую, молодую и хорошо застрахованную жену. Около года назад в одну из сред она проснулась в три утра и обнаружила двоих незнакомцев, склонившихся над ее кроватью. Мужчины неумело и жестоко резали ее, в то время как трехлетний сын Джонни Уэйна, который спал той ночью вместе со своей матерью, заполз под кровать и слышал, как умирала его мама.

Менее чем за неделю следователи из филиала ФБР в штате Теннесси и полицейского управления Джонсон-Сити выяснили, кто несет ответственность за это убийство. Джонни Уэйн был арестован и обвинен в убийстве с отягчающими обстоятельствами и в сговоре с целью совершения предумышленного убийства. Из-за отвратительного характера преступления, штат Теннесси просил для него смертную казнь. Один бессердечный судья назначил меня защищать его. Почасовая оплата составляла сто долларов — примерно столько же, сколько получали мелкие проститутки.

Прокурор предложил отменить смертный приговор, если Джонни Уэйн признает себя виновным в предумышленном убийстве, согласится сесть в тюрьму и отбывать там пожизненное заключение. Неделю назад я озвучил это предложение Джонни, и он принял его весьма неохотно. В девять часов утра нам нужно было быть в суде, чтобы Джонни Уэйн признал там свою вину. Так что рано утром я отправился в тюрьму, чтобы убедиться, что он не изменил своего намерения.

После того, как я просидел пятнадцать минут в комнате для адвоката, в нее ввели Джонни Уэйна, облаченного в идеально выглаженный, без каких-либо складок оранжевый комбинезон. На руках у него были надеты наручники, прикованные к поясу, представляющие собой цепь, а его лодыжки — закованы в кандалы.

— Прежде чем предстать перед судом, я хотел убедиться в том, что ты все еще готов принять эту сделку, — сказал я, как только конвойный вышел, и Джонни неуклюже сел на стул. — Как только ты признаешь сделку, пути назад не будет.

Джонни Уэйн уставился на стол. Его коротко постриженные, тонкие и хорошо уложенные волосы были цвета соломы в тюках. Он был намного ниже меня, под метр восемьдесят, худой и бледный. Его лицо и руки были покрыты мелкими розоватыми веснушками. Он начал постукивать пальцами по столу, и я заметил, что совсем недавно он сделал маникюр. От него пахло шампунем.

— Как тебе удается так хорошо выглядеть в этом месте? — спросил я. — Каждый раз, когда я вижу тебя, ты словно только что вышел из салона.

Он закатил глаза. Они были у него бледно-зеленые, близко посаженные, и в зависимости от угла освещения иногда радужка была усеяна красными крапинками, левый глаз слегка косил. Поэтому любому человеку было неловко смотреть ему в глаза. Я никогда не мог точно сказать, на чем он сфокусирован.

— Тот факт, что я нахожусь в тюрьме, не означает, что должен жить как скот, — сказал он. — Я могу приобрести здесь определенные услуги.

— Ты имеешь в виду парикмахера?

— У меня есть парикмахер. Раз в неделю ко мне в камеру приходит один из заключенных. Он подравнивает мою бороду, моет голову и подстригает мои волосы.

— Он и маникюр тебе делает?

Я взглянул на свои ногти.

— Я его делаю сам.

— Кто стирает тебе белье? Все мои клиенты имеют вид, словно спят в тюремной робе.

Могу сказать, что мои вопросы раздражали его, и это побудило меня продолжить задавать ему их.

— Мое белье стирается со всеми остальными, — сказал он. — Я только приобретаю кое-какую продукцию в магазине для человека, который относится к моим вещам с особым вниманием.

Он говорил тонким гнусавым тенором, но его дикция была идеальной. Я представил себе, как он засунул кучу конского навоза себе в рот только для того, чтобы коверкать слова.

— Почему тебя так интересует моя личная гигиена? — спросил Джонни Уэйн. — Это раздражает тебя?

— Нет, — сказал я. — Мне просто стало любопытно.

Его презрение ко мне было просто осязаемым. С каждым посещением я чувствовал, что оно растет как метастазы рака, но меня это не волновало. Он мне не нравился, так же сильно, как и я ему. Он обманывал меня десятки раз, пуская моего следователя и меня по ложному следу в поисках липовых свидетелей по всему Восточному Теннесси. Кроме того, он постоянно ныл.

— Итак, теперь у нас есть крайне важное дело на повестке, — сказал Джонни. — Объясни-ка мне еще раз эту «сделку», как ты красноречиво назвал ее.

— Все просто, — ответил я. — И идиоту понятно.

— Ты намекаешь, что я дурак?

Искренне отвечать ему на вопрос не послужит никакой благой цели, поэтому я сделал вид, что не услышал его.

— Суть сделки состоит в том, что ты признаешь себя виновным в умышленном убийстве и соглашаешься с приговором на пожизненное заключение без права на помилование. Ты отказываешься от своего права обжаловать приговор, но взамен ты получаешь возможность остаться в живых. Джонни Уэйн избавится от инъекции, если говорить понятным языком.

Он фыркнул презрительно.

— Для меня это не выглядит, как удачная сделка.

— Зависит от точки зрения.

— Что ты имеешь в виду?

— Это зависит от того, хочешь ли ты провести остаток жизни среди заключенных, где сможешь, по крайней мере, иметь некое подобие жизни, или провести ближайшие пятнадцать лет в изоляции в камере смертников, а затем умереть от смертельной инъекции.

— Но я невиновен.

— Конечно. К сожалению, доказательства говорят об обратном.

— Они все косвенные. Откровенная ложь.

Я уже слышал эти слова множество раз. Почти каждый второй преступник, которого я представлял, заявлял о своей невиновности столько раз, что уже сам начинал верить в это.

— А как насчет распечатки телефонных звонков, которые полностью совпадают с показаниями Клайва и Дерека, которые они дали полицейским? — спросил я. — Они утверждали, что это ты звонил, чтобы проверить — едут ли они к Лоре, чтобы убить ее. А еще ты звонил, когда они возвращались после совершения преступления.

Мышцы его челюсти сжались. Джонни Уэйн не любил обсуждать факты.

— Как насчет четырех разных полисов страхования жизни, которые ты оформил на Лору за последние полтора года? Триста пятьдесят тысяч долларов, Джонни Уэйн.

— Многие люди застраховывают жизни своих супругов.

— Объясни тогда, почему Дерек и Клайв сказали, что ты их нанял для убийства Лоры и обещал заплатить десять процентов от денег, полученных по страховке.

— Они пытаются спасти себя.

— Если ты их не нанимал, то зачем они это сделали? Они даже не знали ее.

— Почему? Почему? Для чего ты задаешь мне все эти глупые вопросы? Ты вообще-то здесь в качестве моего адвоката.

Мне следовало напомнить ему про аудиозапись, но у меня не было никакого желания спорить с ним. Клайв и Дерек — отморозки, которых он нанял, в ходе допроса сразу сознались во всем. Они признались и рассказали полицейским, что именно Джонни Уэйн нанял их. Полиция надела на них записывающие устройства и послала на встречу с Джонни, который без задней мысли говорил с ними об убийстве и деньгах. Когда я в первый раз дал ему прослушать запись, его лицо приобрело довольно странный оттенок.

— Послушай меня, — сказал я. — Часть работы адвоката заключается в том, чтобы давать дельные советы своему клиенту. И мой совет состоит в том, что государственный обвинитель может привести дрессированную мартышку и признать тебя виновным за это убийство. Доказательства твоей вины неопровержимы, убийство было совершено особо жестоким способом, и твой маленький сын был свидетелем этого. Мой совет заключается в том, что вероятность того, что тебе вынесут смертный приговор, является почти стопроцентной.

— Я никого не убивал, — сказал он.

— Может, и нет, но она была бы еще жива, если бы не ты. Присяжные признают тебя несущим за это ответственность.

— Итак, я должен провести остаток своей жизни в тюрьме за преступление, которого не совершал?

— Ты можешь либо принять их предложение и признать себя виновным, либо можешь отправиться в суд.

— С адвокатом, который считает, что я виновен.

— Не вини меня в этом. Я только высказываю тебе свое честное мнение о том, каков, по моему мнению, будет результат. Ты должен быть благодарен. Твоя теща и тесть не верят в смертную казнь. Они думают, что если ты будешь осужден и приговорен к смерти, то твоя кровь будет на их руках. Именно они убедили окружного прокурора сделать тебе это предложение.

— Лицемерные дураки, — сказал Джонни Уэйн.

Мне хотелось ударить его наотмашь. Джеймс и Рита Миллер, родители убитой, красивой, невинной молодой жены были одними из самых добрых людей, которых я когда-либо встречал. Я опрашивал их, когда готовился к суду. Одним из вопросов, который я задал, как такая красивая девушка, как Лора, увлеклась таким неприятным человеком, как Джонни Уэйн. Джеймс Миллер рассказал мне, что Лора познакомилась с Джонни, в то время, когда училась в колледже в Карсон-Ньюман, небольшой школе в Джефферсон-Сити, всего в шестидесяти милях отсюда. Джонни Уэйн, который жил в Джефферсон-Сити и учился там заочно, стал завсегдатаем Баптистского Студенческого Союза, где собирались студенты-баптисты. Именно там он наткнулся на Лору, убеждая ее, что он придерживается глубокого убеждения относительно христианства. Джеймс и Рита сказали, что они были обеспокоены, но доверяли решению Лоры. Джонни казался умным и вел себя так, будто любил ее. Они никогда даже не представляли, что за ухоженным внешним видом и легкой улыбкой скрывается монстр. Вскоре после свадьбы в их браке появились трещины, и он начал медленно разрушаться. После третьей годовщины свадьбы Джонни оставил Лору из-за другой женщины и переехал в Северную Каролину. В ту ночь, когда убили Лору, он был в каком-то баре в Шарлотт со своей подругой, которая находилась на раннем сроке беременности. Я посмотрел на Джонни Уэйна и представил, как костяшки моего кулака опускаются на его зубы. Эта картина подействовала на меня успокаивающе.

— Ну, что выбираешь? — спросил я. — Мне нужен ответ. Мы должны быть в суде через два часа.

— Мне нужно еще время, чтобы рассмотреть этот вопрос.

— Нет. Тебе не нужно никакого времени. Это подарок. Или ты принимаешь его или забываешь про него.

Его руки поднялись к носу, и он начал, заведя отвратительную привычку, сжимать ноздри большим и указательным пальцами. Сожмет и удерживает. Выпускает воздух.

После трех раз выполнения этого упражнения, он сказал:

— Я сделаю это. Давай, бросай меня на съедение волкам.

— Умное решение, — произнес я. — Первое, которое ты сделал за долгое время.

— Мы закончили?

— Полагаю, что да. Ты спешишь?

— Я должен сходить погадить из-за той чуши, которая подается в этой дыре.

Его голос, как и лицо, были лишены эмоций. В очередной раз он не удосужился спросить о сыне. Он не упоминал о мальчике месяцами.

Я встал и нажал кнопку на стене, чтобы вызвать охранников. Джонни Уэйн остался сидеть, а я прислонился к стене и уставился в потолок. Я не хотел сидеть. Я желал в этот момент находиться как можно дальше от него. После трех или четырех минут я услышал тяжелые шаги охранников, шедших по коридору к двери.

— Эй, Диллард, — неожиданно сказал Джонни Уэйн.

— Что?

— Все думают, что она была такой святой, а она была глупой. Ей следовало дать мне развод на моих условиях, они были не такими уж и сложными. Она сама навлекла на себя это.

— Не говори больше ни слова, — произнес я.

Дверь с лязгом открылась, вошли охранники и подняли его со стула. Один из них бритоголовый юнец с толстой шеей оглядел меня сверху донизу.

— Ты ведь работаешь только по уголовным делам, не так ли? — спросил он.

— Верно.

— Тогда я думаю, ты будешь рад узнать, что старая леди некоторое время назад позвонила в 911 и сообщила, что ее кот нашел человеческий член возле озера. Вероятно, скоро появится и труп.

— Член? Вы имеете в виду пенис?

— Для тебя пенис, для меня — член.

— Ну, и?

— Думаю, ты бы хотел знать. Труп означает работу для тебя, не так ли? Ты же своего рода могильщик.

Он подмигнул напарнику, и они засмеялись. Даже Джонни Уэйн улыбнулся. После того, как они вышли, я остался стоять в течение нескольких минут, прислонившись к стене, их смех и вульгарное признание Джонни по-прежнему звучали у меня в голове. Постепенно звон цепей, когда его уводили все дальше и дальше, становился все тише.

Моя голова начала пульсировать, а желудок скрутило, пока я шел через лабиринт из стали и бетона. Я устал защищать всех этих Джонни Уэйнов Нилов на этом свете, и мне надоело быть посмешищем, чтобы надо мной смеялись придурки, подобные этим надзирателям. Я напомнил себе, что меньше чем через год я буду свободен, так как собирался закончить с адвокатской практикой. Больше никаких Джонни Уэйнов. Больше никаких придурков.

Когда я уже шел к входной двери, то пытался убедить себя успокоиться. «Не позволяй всему этому добраться до тебя. Ты просто делаешь свою работу. Важную работу». Я заставил себя подумать о чем-то приятном. О своем дне рождения. Как мы отпразднуем его с моей женой Кэролайн и нашими детьми, самыми важными и прекрасными людьми в моей жизни. С шоколадным тортом. Что бы мне пожелать им в этом году?

Идея пришла мне в голову именно тогда, когда я вышел из двери под дождь, и мои мысли заставили меня улыбнуться. Вероятность того, что мое желание сбудется один на миллион, ну и что из этого? А почему бы и нет?

В этом году я хотел бы пожелать что-то простое и эгоистичное. Прежде чем отказаться от юридической практики, я хотел бы одного? Только одного? Единственного невиновного клиента.

12 апреля

8:45

Час спустя я сидел в своем пикапе на стоянке у здания суда округа Вашингтон в центральной части Джонсборо — маленького городка, словно сошедшего с открытки, и являющегося самым старым городом в штате Теннесси. Город был расположен среди холмов в ста сорока пяти километрах к северо-востоку от Ноксвилла. Я посмотрел через улицу на Международный центр сказительства, который был построен несколько лет назад, и в какой-то степени благодаря этому Джонсборо стал известным по всей стране. Каждый октябрь тысячи людей стекаются сюда, чтобы принять участие в крупном фестивале по рассказыванию сказок. Я улыбнулся, когда задумался об иронии — центр сказительства был построен близко к зданию суда. По обеим сторонам улицы процветала беззастенчивая ложь.

Как только капли дождя начали барабанить по лобовому стеклу, я открыл бардачок, достал из него жидкость для полоскания рта и использовал ее по назначению. У меня вошло в привычку носить с собой ополаскиватель для полости рта, так как в течение всего дня я ощущал сухость и привкус горечи во рту, особенно, когда должен был предстать перед судьей или жюри присяжных. Сухость во рту сопровождалась ощущением пустоты в желудке и снедающим чувством надвигающей катастрофы. Время от времени, в особенности, когда я находился в кругу семьи, эти ощущения исчезали, но были готовы вернуться в любую минуту. Этой ночью мне приснился сон, что я находился на каком-то плоту, у меня не было весел, и я дрейфовал на середине широкой бушующей реки, быстрое течение которой с головокружительной скоростью несло меня к смертельному водопаду. Я никак не мог добраться до берега, и у меня не было сил плыть против течения. Как только я сорвался с края водопада, то тут же проснулся.

Завинтив крышку на флаконе, я сделал глубокий вдох. Представление начинается. Я вылез из машины и поднялся по ступенькам в здание суда, прошел через фойе и подошел к арестантскому отсеку.

Сегодня дежурным офицером был Джон Аллен «Сержант» Херли, грубоватый, но добродушный старый простак, с которым я всегда обменивался шутливыми оскорблениями. Сержант был легендой в офисе шерифа, благодаря своей храбрости и мужеству. Моей любимой историей про него была та, в которой Сержант в одиночку собственноручно задержал печально известного вооруженного грабителя Дьюи Дэвиса, после того, как последний ограбил продуктовый магазин на окраине Джонсборо. Тогда еще молодой Сержант отрабатывал вызов о грабеже и прибыл на место происшествия в тот момент, когда из двери «Уинн-Дикси»[1] вышел Дьюи с дробовиком в руке. Легенда гласит, что Сержант выскочил из своей патрульной машины, и, не обращая внимания на ружье, побежал на стоянку по направлению к Дьюи, и вырубил того одним ударом прежде, чем отправил его в тюрьму.

Сейчас Сержанту было под семьдесят, он по-прежнему был высоким и худым, но мать-природа уже начала брать свое, сгибая его так, как старый тополь гнется на сильном ветру. Его огромные руки были усеяны большими пигментными пятнами, его верхняя губа натянулась, став тонкой линией над протезами, придавая его лицу неизменно злобное выражение. Пряжка на его ремне с пистолетом была застегнута на пять сантиметров выше его пупка, но на ремне отсутствовала кобура с пистолетом. Он был вооружен только дубинкой и небольшим перцовым газовым баллончиком.

— Что случилось, Сержант? — спросил я, пока проходил через металлоискатель.

— Аренда, — прорычал он. — Я слышал, что твой Джонни Уэйн сегодня поднимет белый флаг.

Офис шерифа был более эффективной фабрикой сплетен, чем кружок кройки и шитья. Сержант всегда знал, что происходит, иногда даже раньше, чем это случалось.

— Хорошие новости распространяются быстро, — заметил я.

— Не могу поверить, что его не приговорят к смерти.

— Ладно, Сержант, ты знаешь, что он невиновен. Просто он попал под каток системы.

— Невиновный. Если он невиновен, то Папа Римский — не католик. Никто из тех, кого ты представляешь, не являются невиновными.

Когда я начал проходить мимо Сержанта в сторону лифта, он схватил меня за руку. Его скрюченные пальцы сильно впились в мой бицепс.

— Ты знаешь, что я хочу? — сказал он. — Я хочу быть свидетелем того, как этого проклятого сукина сына вздернут на виселице грузовика с платформой прямо здесь, перед зданием суда. Вот что я хочу увидеть своими глазами. Я даже готов купить билет.

Такое распространенное настроение преобладало в обществе. Единственная вина Лоры Нил, жены и жертвы Джона Уэйна, заключалась в том, что она выбрала себе плохого мужа. Лора была учителем начальной школы и пользовалась очень хорошей репутацией. Ее родители были порядочными и трудолюбивыми людьми, ее брат был профессором в колледже. Люди хотели видеть Джонни Уэйна сожженным на костре, и у меня было ощущение, что большинство из них не возражало бы увидеть его адвоката, сгоревшим на костре вместе с ним.

Я вырвал руку из тисков Сержанта и направился вверх по боковой лестнице на второй этаж. Около десятка человек толпились в коридоре возле зала заседаний, общаясь вполголоса. Коридор был узким и слабо освещенным. Я никогда не обращал внимания на цветовую гамму в коридоре перед залом суда. Все было черно-белым, и у меня возникло такое ощущение, будто я попал на съемки фильма «Двенадцать разгневанных мужчин».

Я вошел в зал судебных заседаний судьи Айвена Гласса и огляделся по сторонам. Не было ни судьи, ни судебного пристава, ни секретаря.

— Где его честь? — спросил я у Лизы Мейс, помощницы окружного прокурора, который был назначен обвинителем по делу Джона Уэйна. Она сидела за столом обвинения, рассматривая свои ногти.

— В своих покоях. Он в плохом настроении.

Вот уже более тридцати лет Гласс был печально известен как пьяница и бабник. Он имел за спиной два развода, в основном из-за увлечения более молодыми женщинами, но добрые люди первого судебного округа, похоже, не имели ничего против него, и избирали его каждые восемь лет. Гласс-старший тоже был судьей, как и его отец до него. Поэтому Гласс часто упоминал, что судейство перешло к нему по наследству. Среди адвокатов он был известен как Иван Грозный — из-за полного отсутствия сострадания к обвиняемым и потому, что относился к адвокатам так же плохо, как и к их клиентам. У меня не заладились с ним отношения прямо с моего окончания юридической школы. В первый же раз, когда я оказался в его суде, он отправил старика в тюрьму только за то, что тот не мог позволить себе оплатить судебные издержки. Я знал, что то, что он сделал, было нарушением. Заключение должников в тюрьму уже давно было признано незаконным, но он, казалось, делал все, что хотел, не заботясь о соблюдении закона. Я провел некоторые исследования и обнаружил, что Гласс совершал такие действия в течение многих лет. Я написал ему письмо и попросил прекратить. Он ответил и заявил мне, что молодые юристы должны заниматься своим делом. Поэтому я подал иск в суд округа на то, что один из их сотрудников, судья, нарушает конституцию в процессе своей трудовой деятельности. К тому моменту, как я закончил, округу пришлось выплатить почти миллион долларов тем людям, кого Гласс незаконно отправил в тюрьму. В ходе судебного разбирательства он чувствовал себя неловко, а затем возненавидел меня, и одним из его способов мести было то, что он назначал меня защитником на дела таких людей, как Джонни Уэйн Нил.

В зале суда царила напряженная и мрачная атмосфера. Стервятники из СМИ уже сидели на местах, отведенных для присяжных. Джеймс и Рита Миллер, теща и тесть Джонни Уэйна, сидели в первом ряду. Рита плакала, а Джеймс отвернулся, когда я попытался поймать его взгляд.

Я подошел к столу защиты, чтобы дождаться судью. Наконец, опоздав на полчаса, пошатываясь, он вошел в дверь, одетый в свою черную мантию. Его волосы были белы, как снег, и находились в полном беспорядке. Он носил темные очки, за которыми не было видно глаз. Его секретарь помогла ему подняться по ступенькам и усадила в кресло, а затем объявила номер дела. Затем судебные приставы ввели Джонни Уэйн в дверь справа от меня, и проводили его к трибуне, находящейся в трех метрах перед столом судьи. Я встал у трибуны рядом со своим подзащитным. Судья провел длительный опрос подсудимого с целью установления дееспособности Джонни Уэйна, чтобы тот смог признать себя виновным, и что он осознает происходящее и не находится под воздействием алкоголя или наркотиков. Затем Лиза Мейс, обвинитель, встала и зачитала длинный перечень доказательств, которые будут представлены, если судебный процесс по делу Джонни Уэйна все же начнется. Я слышал, как Рита Миллер, безудержно рыдая позади меня, была вынуждена выслушать в последний раз подробное описание того, как жестоко убивали ее дочь, в то время как их внук прятался под кроватью. Мне стало стыдно, что я представляю интересы человека, который причинил ей такие страдания.

Когда Лиза закончила, судья Гласс напрягся и произнес хриплым от табака и выпивки голосом:

— Джонни Уэйн Нил, вы признаете себя виновным в предумышленном убийстве?

Момент истины. Точка невозврата.

— Виновен, — последовал едва слышный ответ.

Я вздохнул с облегчением.

— После заявления о признании вины, суд признает вас виновным, и приговаривает к пожизненному заключению без права на помилование.

Гласс опустил очки на кончик носа и наклонился вперед. Его глаза впились в Джонни Уэйна.

— Просто для сведения, — сказал он. — Я хочу сказать кое-что, прежде чем они отправят тебя в тюрьму, где ты будешь гнить до конца своего жалкого существования. Несомненно, что за все мои года работы в качестве судьи, ты, без сомнения, самое отвратительное, самое трусливое и наиболее жалкое подобие человека, который когда-либо находился в моем суде. Ты не испытываешь ни грамма сожаления о содеянном, и я хочу, чтоб ты знал, я был бы очень рад отправить тебя на виселицу, если бы у тебя было мужество предстать перед судом.

Джонни Уэйн медленно поднял голову и посмотрел в глаза судьи и тихо сказал:

— Да пошел ты.

Глаза Гласса расширились.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что ты можешь идти к черту. Вы все: окружной прокурор, ТБР и жалкое подобие адвоката, на которого вы меня сбросили, и все остальные, кто приложил руку к тому, чтобы подставить меня.

Он произносил слова, постепенно увеличивая силу звука, так, что его речь перелилась в крещендо, и когда он закончил, его голос продолжал отзываться эхом от стен в зале.

Возникла гробовая тишина.

Судья удивил меня тем, что повернулся ко мне, улыбаясь.

— Ваш клиент, господин Диллард, не только трус, но и дурак.

— Иди к черту! — крикнул Джонни Уэйн.

— Приставы! — заорал судья, даже поднялся со своего места и указал молотком на Джонни Уэйна. — Выведите его и заткните ему рот!

Приставы подлетели к нему за доли секунды. Двое из них повалили его на пол, другие присоединились к веселью. Я слышал щелканье камер и аханье людей, пока я уходил с их дороги. Джонни Уэйн орал благим матом, пока его били и пинали. Наконец, приставам удалось скрутить его, и тогда они смогли протащить его по полу за ноги и вытащить за дверь. Я сидел за столом защиты и мельком задавался вопросом, следует ли мне чувствовать себя оскорбленным из-за того, что Джонни Уэйн назвал меня жалкой пародией на адвоката. Может быть, я действительно был жалким подобием человека, но я был чертовски хороший адвокат.

Через несколько минут судебные приставы, выстроившись в фалангу, снова втащили Джонни Уэйна в зал заседаний. Они что-то засунули ему в рот, а затем заклеили поверх клейкой лентой. Я задался вопросом, что будет чувствовать Уэйн, когда они сорвут ленту с его аккуратно подстриженной бородки. Они поставили его в вертикальное положение у трибуны прямо напротив судьи.

— Мистер Нил, — сказал судья Гласс, — ваш небольшой взрыв эмоций заставил меня на мгновенье задуматься о возможности отмены соглашения о признании вашей вины и заставить вас предстать перед судом. Но я считаю, что это наказание является более подходящим для такого человека, как вы. Вы сгниете в тюрьме, но, прежде чем умереть, я думаю, там с вами произойдет много вещей, которые вы с нетерпением должны ждать. Такой красивый молодой человек с очень грязным ртом, как вы, несомненно, будет пользоваться огромной популярностью среди заключенных в исправительной колонии. Я уверен, что вы будете фаворитом среди содомитов. Приговор остается в силе. Жизнь без права на досрочное освобождение. Уведите его отсюда.

Последней картиной с Джонни Уэйном, запечатленной у меня в голове, было то, как его тащили по полу, потому что он отказался идти, а из его глаз на серебристый широкий скотч на его губах капали слезы. Для него, наверное, самым страшным было то, что во время потасовки с охранниками помялся его комбинезон.

Для того чтобы избежать встречи со средствами массовой информации, я выскользнул через боковую дверь, спустился по лестнице и направился обратно через отсек с заключенными. Сержант рылся в сумке женщины. Когда я проходил мимо, он протянул ей сумку и поспешил ко мне.

— Эй, Диллард, ты слышал об убийстве?

— О каком убийстве?

— Они нашли какого-то парня зарезанным в номере «Бюджет Инн». Кто-то отрезал ему причиндалы. Сегодня утром кошка нашла их на берегу озера.

— Сержант, я не совершал этого, — произнес я. — Невиновен.

Я продолжил идти, но слышал за спиной его смех.

— Может быть, тебе придется защищать убийцу, — я слышал, как он бросил мне вслед. — Ну, возможно, убийца будет таким же невиновным, как старина Джонни Уэйн. Просто попавшим под каток системы.

12 апреля

10:00

Сотовый телефон специального агента Филлипа Ландерса зазвонил незадолго до десяти утра, как только он засунул себе в рот на завтрак бурито в «Соник».[2] Звонил специальный агент Райт — глава отделения Бюро расследований штата Теннесси, в народе зовущееся ТБР, в Джонсон-Сити. Билл был начальником Ландерса. Не то, чтобы этот глупый подлиза был хорошим начальником, но Ландерс должен был быть на его месте. По его личному мнению, он был, безусловно, самым умным, трудолюбивым и красивым агентом ТБР в отделении. Однако он верил, что совсем скоро получит свой шанс, так как Райт собирался подать в отставку.

— В «Бюджет Инн» обнаружили тело, — сказал Райт, в то время как Ландерс медленно жевал и наблюдал за молоденькой официанткой на роликовых коньках. — Мужчина. Зарезан. Это все, что известно. Я уже вызвал судебно-медицинских экспертов. Они в пути.

У полиции Джонсон-Сити не было собственного отдела криминалистики, поэтому убийства передавались в ТБР. Ландерс спокойно доел свой бурито. Спешить было некуда. Парень уже был мертв.

Через полчаса после того, как Ландерс получил вызов, он въехал на стоянку «Бюджет Инн», где уже находись шесть городских патрульных машин. И на всех них мигали огни, как будто полицейские, которые управляли ими, были по-настоящему чем-то заняты. Патрульные полицейские всегда удивляли Ландерса. Они могли часами оставаться на месте преступления, собирая сплетни и надеясь получить в свои руки частицу информации, чтобы поделиться ею с коллегами. А если повезет, то им удавалось мельком увидеть тела, и когда они возвращались домой, то рассказывали своим женам или подругам жуткие подробности.

Ландерс открыл багажник, достал латексные перчатки и направился вверх по лестнице в комнату № 201. День выдался пасмурный и моросил дождик, но, тем не менее, ему потребовалось несколько секунд, чтобы его глаза привыкли к тусклому свету в комнате. Как только он переступил порог, то сразу же почувствовал запах крови. Его взгляд переместился влево. Над кроватью склонился Джимми Браун, большой, недалекий белый парень из сельской местности с короткой стрижкой, который за двадцать лет упорной работы вырос из патрульного полицейского в следователя полиции Джонсон-Сити. Под ним на кровати находилась, как оказалась, туша мужчины. Очень бледная туша. Человек был наг, и лежал на спине. Его ноги были расставлены, а руки раскинуты по сторонам. Распластанный и покрытый темной, запекшейся кровью.

— Вот тебе и смерть с достоинством, да? — спросил Ландерс.

Браун посмотрел на него невозмутимо, даже не улыбнувшись. Как он мог не улыбнуться? Это же было довольно забавно. Ландерс списал это на мелочную зависть.

— Где криминалисты? — спросил Браун.

— В пути. Должны быть здесь через час или около того.

Команда криминалистов из Восточного Теннесси ехала сюда из Ноксвилла, который располагался в ста сорока пяти километрах к западу. Они отвечали за всю восточную часть штата. Ландерс знал, что они появятся здесь со своей фантастической современной мобильной лабораторией, одетые в симпатичную маленькую белую униформу. Благодаря сериалам про расследования на месте преступления, им всем казалось, что они звезды.

— Кто же этот красавчик? — спросил Ландерс.

Браун отступил в сторону от тела и вытащил свой блокнот.

— Зарегистрировался как Джон Пол Тестер и указал адрес в Ньюпорте, что подтверждается талоном, найденным в бардачке его автомобиля. Его бумажник исчез, если он у него, конечно, был. Менеджер говорит, что он зарегистрировался вчера поздно вечером и сказал, что будет проповедовать здесь Учение о пробуждении из Евангелия, и спросил, где можно перекусить хорошим гамбургером. Менеджер посоветовал ему сходить в «Фиолетовую свинью». От Департамента безопасности мы получим фото с его водительского удостоверения, так что сможем показать и опросить в округе.

Ландерс задавался вопросом, зачем Брауну понадобился блокнот, чтобы изложить краткую информацию. Этот тип действительно был туповат. Ландерс обошел кровать, глядя на мертвую тушу. На теле было, по меньшей мере, с десяток ран от ножа, большинство из которых были сосредоточены в области шеи и груди.

— Проповедник, да? Похоже, кому-то не понравилась проповедь.

— Это не самое страшное, — сказал Браун. — Его член исчез.

— Ух, ты! Серьезно?

Из-за крови Ландерс не заметил этой детали. Он посмотрел между ног туши, и не увидел ничего кроме темно-красной липкой массы. Тому, кто его отрезал, пришлось нелегко. Ландерс подумал, что с таким животом, толстяк не видел свой собственный член довольно долгое время.

— Есть еще кое-что, — продолжил Браун. — Этим утром какая-то женщина звонила в офис шерифа. Она живет рядом с мостом Пикен, и ее кот вернулся с небольшим подарком. Человеческим пенисом. Вероятно, он принадлежит этому парню.

Его логика была поразительной.

— У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу времени его смерти? — спросил Ландерс.

— Он холодный и жесткий. Я бы сказал, что он мертв более восьми часов.

— Камеры видеонаблюдения?

— Только на стойке регистрации. Ни на стоянке, ни в каком другом месте их нет.

Раздался стук и в дверь вошел патрульный полицейский. Он принес фотографию мертвеца размером 20 × 25 сантиметров. Он передал ее Брауну, который, в свою очередь, отдал ее Ландерсу и спросил:

— Ты здесь, чтобы помочь, или просто на экскурсии?

— Слушаюсь и повинуюсь. По крайней мере, до тех пор, пока дело не будет официально передано в мою юрисдикцию.

Браун посмотрел на него сурово.

— Почему бы тебе не отправиться с фотографией в «Фиолетовую свинью» и не поспрашивать там?

— Сделаю, — сказал Ландерс. — Что-нибудь еще?

— Думаю, что нет. Мои люди проверяют женщину, которая прошлой ночью была на дежурстве, прочесывают территорию и работают по нью-портскому следу. Ты сам сказал, что криминалисты в дороге. Думаю, что пока все находится под контролем.

— Замечательно. Итак, я направляюсь в «Фиолетовую свинью».

Ландерс спустился по ступенькам, прошел мимо патрульных и сел в машину. В тот же момент он увидел одного из репортеров местной газеты «Новости Джонсон-Сити», ошивающегося возле входа. Ее звали Сильвия, кажется. Она не была красавицей, но ее внешность нельзя было назвать отталкивающей, поэтому Ландерс вышел из машины и подошел к ней, чтобы пообщаться пару минут. Он слил ей «утку» о пропаже полового члена, думая, что стоит попробовать покувыркаться в постели с ней в будущем.

Затем Ландерс поехал на юг, вниз по Роан-стрит, поминутно поглядывая на фотографию мертвого проповедника. У мужчины были рыжеватые волосы, приличные на вид черты лица, и широкие бакенбарды, которые спускались к нижней части мочки уха, как у Элвиса Пресли. Мужчина выглядел неплохо, но его, определенно, даже нельзя было сравнивать с Ландерсом.

— Преподобный, что же ты сделал, чтобы тебя убили? — спросил Ландерс, глядя на фотографию, как только завернул на стоянку у «Фиолетовой свиньи». — Погрузил старый свой старый фитилек в бочку с испорченным воском?

12 апреля

10:20

Кэролайн Диллард, одетая в потрясающий модный темно-синий костюм от «Calvin Klein», сделала глубокий вдох, выпрямила спину, и направилась к стойке регистрации. За пуленепробиваемым стеклом находился угрюмый, полный мужчина средних лет с коротко постриженными волосами, уложенными на пробор, и с полным ртом жевательного табака. Он сидел, одетый в черный свитер с вышитым значком на груди. Под значком были вышиты слова «Вашингтонское управление исправительных учреждений». В то время как Кэролайн приблизилась, он сплюнул коричневый табачный сок в одноразовый стаканчик.

Кэролайн взяла регистрационный лист, улыбнулась и сказала:

— Мне нужно встретиться с заключенным под № 7740.

В Вашингтонском Центре предварительного заключения у людей, кажется, не было имен. Все здесь отслеживались по номерам.

Офицер оглядел ее непристойным взглядом и спросил:

— У тебя есть удостоверение личности, красотка?

— Меня зовут Кэролайн Диллард, — ответила она.

Это был только ее третий визит в изолятор временного содержания, в двух предыдущих случаях она не сталкивалась с этим сотрудником. Она полезла в кошелек, вытащила водительское удостоверение и положила его в металлический поддон в нижней части окна.

— Ты адвокат? — спросил он.

— Я — помощник адвоката Джо Дилларда.

— Ты его жена?

— Да.

— Слишком красивая, чтобы быть за ним замужем.

Кэролайн вздохнула.

— Если вы проверите список допущенных лиц, то найдете меня в нем.

Полицейский открыл блокнот со спиралью и не спеша начал просматривать страницы.

— Я чувствую твой аромат через окно, — сказал он. — Ты хорошо пахнешь.

— Я обязательно передам вашему боссу, что вам понравилось, как я пахну.

Кэролайн посмотрела на имя, вышитое под значком.

— Офицер Кагл, не так ли? Шериф приходит к нам в гости каждое Рождество. Мы с ним очень хорошие друзья.

Это было откровенной ложью, так как шериф никогда не бывал в доме у Кэролайн, но это, похоже, возымело должный эффект.

Офицер Кагл опустил взгляд, и вернул обратно водительское удостоверение через окошко.

— Вы же знаете, как пройти в комнату для адвокатов, не так ли, мэм?

Кэролайн кивнула и улыбнулась.

— Ну, добро пожаловать тогда.

Кэролайн быстро прошла через лабиринт решеток и стальных дверей. Она немного волновалась из-за этого визита, так как не могла предугадать, в каком настроении будет заключенная, с которой она собиралась встретиться. Женщина в течение девяти месяцев находилась в заключении, и это был самый длительный срок за всю ее жизнь. Она украла у матери чековую книжку, подделала чек и потратила деньги на покупку кокаина. Муж Кэролайн, Джо, выступал ее защитником. Он сумел убедить прокурора, чтобы тот уменьшил тяжесть обвинения, но из-за многочисленных столкновений Сары Диллард с законом, обвинение настаивало на том, что в обмен на более мягкое обвинение, она отказывается от испытательного срока и соглашается отбывать наказание в окружной тюрьме.

Кэролайн находилась уже пять минут в помещении для адвокатов, когда женщина-надзиратель открыла дверь и отошла, чтобы дать возможность войти заключенной. На Саре не было наручников, и она не была закована в цепи, так как не представляла собой опасности. Не было никакого риска, что заключенная может сбежать, так как она выйдет на свободу через несколько часов. Она слегка улыбнулась и кивнула, увидев Кэролайн.

Кэролайн встала, чтобы обнять золовку.

— Как ты?

— Нормально, — ответила Сара Диллард.

— Ты выглядишь хорошо.

— Ты тоже. Даже чертовски хорошо.

Они обе сели, и Кэролайн улыбнулась своей золовке Саре Диллард.

Кэролайн всегда поражалось сходством между ее мужем и его старшей сестрой. Волосы обоих были густые и темные, глаза зеленые, зубы белые, а тела — стройные и поджарые. Единственный видимым недостатком на лице Сары был небольшой розовый шрам, который, разрезал ее левую бровь, словно молния. Шрам остался на память от удара какого-то торговца наркотиками, когда она в последний раз была на улице. У Сары были высокие скулы, мощные челюсти и ямочка на подбородке. Джо рассказывал Кэролайн, что когда они были маленькими, то часто их считали близнецами. Сходство стало уменьшаться, когда Джо вымахал под метр девяносто и набрал 90 килограммов мышечной массы. Кэролайн поражалась стойкости внешности Сары. Ее красота была свежа, и было трудно поверить в то, что из года в год, она злоупотребляла алкоголем и наркотиками.

— Приняла ли ты решение по вопросу, который мы обсуждали на прошлой неделе? — спросила Кэролайн.

Сара опустила взгляд на стол.

— Если хочешь знать правду, то это меня не особенно радует.

— Почему?

— Кэролайн, я слишком взрослая, чтобы жить у брата. Я слишком взрослая, чтобы жить с тобой. Я ценю то, что вы пытаетесь сделать, но считаю, мне лучше идти своим путем.

Кэролайн пристально вглядывалась в зелень ее глаз.

— Ты собираешься пойти своим путем. Как ты это делала последние двадцать лет?

— Ой, хватит уже. Скажите, пожалуйста! Ты продела весь путь сюда, только для того, чтобы оскорбить меня?

— Я приехала сюда, чтобы попытаться вразумить твою тупую башку. Если ты не переедешь к нам жить, то куда ты пойдешь? Чем планируешь заняться?

— У меня есть друзья.

— Какие друзья? Дилеры и наркоманы? Ты должна держаться подальше от таких людей.

— В самом деле?

Зеленые глаза Сары сверкнули сердито, но Кэролайн выдержала ее пристальный взгляд.

— Несмотря на то, что ты жена моего брата, это не дает тебе право читать мне лекции. Кстати, а зачем ты это делаешь? И почему Джо не приехал?

Кэролайн облокотилась на стол и наклонилась к Саре.

— Я делаю это потому, что забочусь о тебе. Мы оба беспокоимся. Мы только хотим помочь. А Джо здесь нет потому, что он не может вынести, чтобы видеть тебя в тюрьме. Это его убивает.

— Из-за того, что он увидит меня здесь, это его убьет? Ну, ему следовало бы попробовать пожить здесь некоторое время. Это научило бы его проявлять сострадание к своим клиентам.

— У него достаточно сочувствия к клиентам и особенно к тебе. Он сделал все возможное для тебя, в том числе, посылая тебе каждый месяц деньги.

— Я постараюсь не забыть отправить ему благодарственное письмо, когда выйду.

— Сара, почему ты такая циничная?? Почему не можешь поверить, что кто-то просто заботится о тебе и хочет помочь? Только и всего. Без всяких условий.

— Без условий? А что, если завтра вечером я захочу получить кайф?

— Я сказала, без каких либо условий, но без правил не обойтись. Если кто-то из нас заметит следы наркотиков или алкоголя, ты окажешься за улице.

Сара улыбнулась.

— И вот что еще. Мы будем любить тебя до тех пор, пока ты не сделаешь то, что делала всегда. Если ты это допустишь, то мы не будем тебя любить в той же мере. Мы, конечно, продолжим любить тебя, но не будем помогать в твоем самоуничтожении.

— Спасибо, не надо.

Сара встала и подошла к стене, чтобы нажать на кнопку вызова охраны.

— И это все? Никаких благодарностей?

— Да.

— Хорошо. — Кэролайн тоже встала и направилась к противоположной двери. Они обе стояли в неловком молчании, отвернувшись друг от друга, пока не появилась надзирательница.

— Предложение остается в силе, — сказала Кэролайн, когда Сара выходила из комнаты. — Все что тебе нужно сделать — это согласиться.

12 апреля

11:15

Агент Ландерс знал, из-за того, что покойник был проповедником, на следствие будет оказано дополнительное давление, чтобы арест был произведен как можно быстрее. Не то чтобы при поиске убийцы давление не оказывалось бы совсем, если бы он был сантехником или барменом, но проповедники по-прежнему занимают особое место в сердцах и мыслях наиболее влиятельных людей восточной части Теннесси. Убийство Божьего человека было оскорблением Всевышнему.

«Фиолетовая свинья» представляла из себя небольшой бар, расположенный приблизительно в полутора километрах от Государственного университета Восточного Теннесси, в котором подавались популярные бургеры и пиво. Бар был похож на один из тех английских пабов, в которых одни и те же люди сидят на одних и тех же местах, рассказывают свои старые шутки и пьют один и тот же сорт пива. Ландерс обедал здесь два или три раза в месяц. Время от времени он заходил сюда и выпивал пиво после работы. Владельцы были его одноклассники из средней школы, и он знал нескольких постоянных посетителей и официанток. Особенно официанток. У Ландерса были телефоны их всех, даже тех, кто был замужем.

«Искусный с женщинами», — так он называл себя.

Он припарковал свой «Форд» на стоянке, захватил с собой фотографию Тестера и поспешил к двери. Он учуял запах жира, как только вышел из машины. «Фиолетовая свинья» не открывался на завтрак, но на стоянке были автомобили. Он знал, что сотрудники готовятся к обеденной суматохе, поэтому постучал в запертую входную дверь. Патти Гиллеспи была маленькой брюнеткой, высотой чуть выше метра пятидесяти. Она и ее брат, Сонни, владели этим местом. Ландерс однажды уже трахнул пьяную Патти в школе в женском туалете во время баскетбольного матча. Хотел понять, каково это быть с такими миниатюрными.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал Ландерс, и она впустила его внутрь, Как только он вошел, то сразу плюхнулся на первый попавшийся стул. В помещении было сумрачно и пахло затхлым сигаретным дымом и прогорклым жиром. Зеркало тянулось вдоль длинной стены, расположенной напротив бара. Ландерс посмотрел на свое отражение в нем, пока Патти обошла бар и вернулась. Ему понравилось то, что он увидел.

— В чем разница между сперматозоидом и агентом ТБР? — спросила она.

Патти нравилось выводить его из себя.

— Ну, давай, срази меня, — ответил он. — В чем же разница между сперматозоидом и агентом ТБР?

— У сперматозоида есть один шанс на миллион стать человеком. Что ты будешь пить?

— «Пепси». У меня есть фотография, и я хочу, чтобы ты на нее взглянула. Не возражаешь?

— Ты выполняешь настоящую полицейскую работу?

— Естественно.

— Эй, Лотти, — Патти крикнула в сторону кухни. — Специальный агент Филипп Ландерс делает реальную полицейскую работу в моем маленьком старом баре. Хочет, чтобы я помогла ему. Что делать?

— Все отрицать, — крикнул женский голос. — И потребовать адвоката.

— Ты ей не нравишься, — сказала Патти. — Она говорит, что у тебя маленький член.

— Тебе лучше знать, — ответил он и подмигнул ей.

— Я была пьяной, придурок. Я не помню твой пенис.

Ландерс положил фотографию Тестера на бар.

— Есть вероятность, что этот человек был здесь вчера вечером.

Патти кивнула.

— Пришел в шесть, сидел вон за тем столиком, — она указала позади Ландерса. — Я обслуживала его. Он заказал чизбургер и картофель фри. Выпил два пива «Blue Ribbons». Уже никто не пьет «Blue Ribbons». Я помню, о чем я подумала: он не выглядел бы так плохо, если бы немного похудел и сбрил эти дурацкие бакенбарды.

— Не думаю, что он сможет побрить их в ближайшее время. Он мертв.

Патти ахнула.

— Шутишь?

— Мертвее не бывает. Вчера вечером его убили. Есть шанс, что он познакомился здесь с кем-то? Ты видела, как он уходил?

— Сонни был на кассе, когда тот покинул бар. Он ушел один, но спросил у Сонни о «Мышином хвосте».

— В самом деле? Расскажи-ка мне поподробнее.

— Довольно неприятный тип, понимаешь? Слишком много мнящий о себе, с таким большим животом и в дешевом костюме. Когда оплачивал счет, он спросил у Сонни, где можно найти развлечения для взрослых. Место, где показывают все. Сонни рассказал мне об этом после того, как тот ушел. Он подумал, что это смешно. Сонни сказал, что единственным способом, которым этот чувак сможет получить хоть что-то, являются деньги.

— «Мышиный хвост», да? Спасибо, Патти. После всех этих лет я, наконец, включу тебя в список для моих рождественских открыток.

— Ух, ты. Подожди минутку, — произнесла Патти. — Мне нужны детали. Расскажи мне что-нибудь сочненькое.

— К сожалению, не могу сделать это прямо сейчас. Я уверен, что ты услышишь обо всем в новостях.

— Как по-мужски. Всегда хотите что-то получить задаром.

Ландерс повернулся, чтобы уйти, не предлагая заплатить.

— Спасибо за пепси, — бросил он, — и спасибо за информацию. Я вернусь и расскажу об этом позже.

— Я тебе это припомню, — сказала она.

Ландерс посмотрел в зеркало, выходя за дверь, и увидел, как Патти послала ему воздушный поцелуй.

— У этого мужика отличная задница, Лотти, — сказала она, и он это услышал.

— К черту его, — ответила Лотти. — Он педик.

Лотти была довольно хорошенькой, но как только Ландерс переспал с ней несколько раз, то бросил ее. В мире было слишком много других женщин, которые хотели лечь с ним в постель. Он полагал, что он обязан ради всех них оставаться одиноким.

12 апреля

11:45

Похотливый проповедник. Этот человек был во вкусе Ландерса. Он позвонил Джимми Брауну и рассказал ему об их главном герое, и проинформировал, что теперь он направляется в «Мышиный хвост». Браун сообщил ему, что они нашли свидетеля, ночного портье мотеля, которая сказала, что около полуночи ей показалось, будто она видела, как женщина направлялась в комнату Тестера. Может быть, они нашли что-то.

Браун заявил, что Тестер был евангелистом, странствующим проповедником из Ньюпорта, города, расположенного в округе Кок в ста километрах к юго-западу от Джонсон-Сити. Ньюпорт был печально известен среди сотрудников правоохранительных органов тремя вещами: автомастерскими, производством марихуаны, и, в особенности, петушиными боями. Кроме того, Ландерс слышал, что некоторые из проповедников в тех местах являлись заклинателями змей, религиозными экстремистами, и чтобы доказать свою веру, размахивали медноголовыми щитомордниками и гремучими змеями во время своих проповедей. Он задавался вопросом, а нравилось ли мертвому проповеднику играть со скользкими змеями.

Он въехал на стоянку «Мышиного хвоста» незадолго до полудня и обогнул клуб. Позади здания находился только один автомобиль — черный кабриолет «БМВ», и из него только что вышла женщина с рыжими волосами. Она была одета в черные кожаные штаны и плотную блузку леопардовой расцветки. Ей было тяжело идти по гравию на восьмисантиметровых каблуках с шипами. Наряд был определенно слишком экстравагантным, но на ее теле это смотрелось достаточно хорошо.

Ландерс остановился у «БМВ», вышел из-за него, представился и показал женщине свой значок. Она пожала ему руку и сказала, что ее зовут Эрлин Барлоу. Она была владелицей этого места. Ее муж умер некоторое время назад, и после его смерти она взяла управление на себя. У нее было красивое лицо, и она носила лифчик пуш-ап, которому было что поднимать. Но ей, должно быть, было не менее пятидесяти, поэтому Ландерс решил, что ярко-рыжие волосы были все же крашеные.

— Что я могу для тебя сделать, дорогой? — спросила она, после небольшого обмена любезностями.

— Когда вы открываетесь?

Ландерс был разочарован тем, что место сейчас было закрыто, так как он хотел поговорить с сотрудниками. На самом деле, если честно, он надеялся увидеть некоторых из них в действии. Он слышал, что «Мышиный хвост» было довольно жарким местечком, но он никогда до сих пор не бывал здесь. Когда Ландерс хотел посетить стрип-клуб, то отправлялся в Мертл-Бич или Атланту. Поскольку ему нравилось смотреть на живых, обнаженных женщин, но он знал, что если в ТБР узнают о том, что он зависал в местном стрип-клубе, то его, вероятно, уволят. Эти места были печально известны из-за наркотиков.

— В пять, — ответила женщина. — Мы работаем с пяти до двух, шесть дней в неделю. Воскресенье выходной. Ее голос звучал с явно выраженной южной красивостью, с приторной протяжностью, характерной для жителей Теннесси, то есть не совсем то, что он ожидал услышать от женщины такого рода. Ландерс подумал, как это мило соблюдать шабат в стрип-баре.

— Итак, прошлой ночью вы работали?

— Как правило, среда для нас очень хорошая ночь. Вы понимаете, середина недели.

На лице ее играла легкая улыбка, когда она произнесла «середина недели». Ландерс задался вопросом, сколько же желающих приходят сюда каждую среду.

— Прошлой ночью было много людей?

— Как всегда, сладкий. Не возражаешь, если я спрошу, почему ты этим интересуешься?

Как только она это произнесла, он перевел внимание на ее рот. Хорошие зубы и ярко-красные, как сладкие яблоки, губы. Их цвет напоминал краску «Шевроле» модели 1956 года.

— Мисс Барлоу, я просто делаю свою работу, — сказал он. — Очевидно, я не был бы здесь, если бы не проводил кое-какое расследование.

— Отлично понимаю, — произнесла она, — но уверена, что и ты поймешь, что я начинаю беспокоиться, когда сотрудник полиции, даже такой красивый, как ты, появляется в моем заведении и начинает задавать вопросы. Может быть, я могла бы помочь тебе немного больше, если бы ты позволил мне узнать, что именно ты расследуешь.

Ландерс пошел к своей машине, наклонился и взял фотографию Тестера с переднего сиденья. Потом спросил.

— Вы были здесь вчера вечером?

— Дорогой, я здесь каждый вечер.

— Узнаете этого парня?

Ландерс передал ей фотографию. Она посмотрела на нее несколько секунд, а затем покачала головой и отдала обратно.

— Думаю, что нет.

— Я считаю, что вчера вечером он был здесь.

— В самом деле? И что заставляет тебя так думать?

— Информация, которую я получил. Прошлой ночью он был найден мертвым.

Она ахнула и подняла руку ко рту.

— О боже, какой ужас!

Ландерс в очередной раз поднял фотографию к ее лицу.

— Вы абсолютно уверены, что не видели его вчера вечером в клубе?

— Ну, я не могу сказать с полной уверенностью. Многие мужчины приходят и уходят. Я не запоминаю их всех.

— Мне нужно поговорить с сотрудниками, которые были вчера в смене, и с как можно большим количеством клиентов, с кем я могу пообщаться.

— Ох, готова поклясться — сказала она, — ты напугаешь моих девочек до смерти. А клиенты? Дорогой, они разбегутся от тебя, как испуганные кролики. Большинство из них не хотят, чтобы их жены узнали, что они были здесь, не говоря уже о полиции. Если ты пойдешь и начнешь расспрашивать их об убийстве, прямо не знаю, что станет с моим бизнесом.

— Я ничего не говорил об убийстве.

Искусственная улыбка, которую она надела, застыла на лице, но ее глаза слегка сузились. В тот момент, Ландерс знал, что она поняла, что оказалась лицом в навозной куче. Это не удивило Ландерса. Любая женщина в такой одежде должна быть глупой.

— Я думала, что ты сказал, что мужчина был убит, — сказала она.

— Нет. Я сказал «найден мертвым», а не «убит». Я ничего не говорил о том, как он умер. Он, возможно, был сбит поездом или погиб в автокатастрофе. Он мог спрыгнуть с крыши и вышибить себе мозги. Что заставляет вас думать, что он был убит?

— Дорогой, я не утверждаю, но не думаю, что ТБР занимается ДТП. Я считаю, что вас посылают только тогда, когда дело доходит до чего-то плохого.

Хорошая попытка. Она что-то знала, и после того, как облажалась, постаралась пойти на попятную. Ландерс решил попытаться вырвать ее из привычной обстановки и отвезти в место, где она чувствовала бы себя менее комфортно.

— Мисс Барлоу, давайте проедем с вами в мой офис, где мы сможем посидеть, выпить чашечку кофе и поговорить. Вы дадите мне список ваших работников и назовете как можно больше имен клиентов, кого сможете вспомнить из тех, кто был здесь прошлым вечером. А я верну вас сюда через пару часов.

Улыбка исчезла с ее лица.

— Дорогой, я говорила тебе, что мой покойный муж, царство ему небесное, был шерифом округа Мак-Нэри? Я почти год была его личным секретарем, прежде чем он ушел в отставку, а примерно через год после этого мы поженились. Это было очень давно, но я помню кое-что из законов. А сейчас мне бы не хотелось быть с тобой грубой, сладкий, но одна из вещей, которые я помню, что если у тебя нет ордера или ты не арестовываешь меня, то я даже не обязана разговаривать с тобой. До настоящего момента я старалась быть вежливой, но ты ясно дал понять, что считаешь, будто я совершила что-то плохое. Поэтому, знаешь что? Я думаю, что я уже пойду и начну работать, ладно? А тебе приятного дня.

Она развернулась, и, виляя бедрами, — единственная фраза, способная описать то, как покачивались ее бедра, — пошла на своих шпильках к «Мышиному хвосту». Ландерс наблюдал за ней некоторое время, а затем повернулся и сел в машину.

Большинство людей съеживается от страха, когда они разговаривают с агентами ТБР, и почти все они сотрудничают, если им нечего скрывать. Этой женщине явно было что скрывать. Ландерс решил покопаться в ее грязном белье, пока не выяснит, что именно она скрывала.

12 апреля

12:10

После того как увели Джонни Уэйна, я отправился навестить свою мать. Было время обеда, и моя прогулка по коридору к отделению длительного ухода за больными в доме престарелых была похожа на прохождение сквозь строй инвалидных колясок. Я осторожно постучал в дверь и вошел. Она не спала. Казалось, она бодрствовала всегда. Врачи сообщили, что развитие болезни Альцгеймера приводит к бессоннице. Она сидела на кровати и смотрела спортивные новости по каналу «Спортцентр». Бейсбольный сезон начался, и это означало, что ее любимый клуб «Атланта Бравс» вернулся на поле.

— Привет, мама. Как ты?

— Как будто попала под поезд.

— Хорошо. По крайней мере, ты с нами.

Болезнь развивалась неумолимо. Иногда я приходил, и она приветствовала меня по имени, мы с ней разговаривали, а на следующий день она даже не могла вспомнить, кто я. На это было больно смотреть. Ей было всего шестьдесят лет, и мама всегда была сильной и энергичной. Но теперь ее кожа потеряла свою упругость и была цвета выбеленной кости, ее вес снизился до сорока килограммов, и мне казалось, что она потеряла в росте, по крайней мере, сантиметров пять. Щеки впали, ее карие глаза потускнели, а волосы посерели и истончились. Ее протезы лежали в банке на ночном столике. Когда я сел на стул рядом с кроватью, то понял, что скоро она уже не сможет нормально разговаривать.

Мама родилась в 1947 году в небольшом городке под названием Эрвин, расположенном в штате Теннесси в предгорьях Аппалачей, недалеко от границы с Северной Каролиной, и находящимся в окружении Национального лесного заповедника Чероки. Она полюбила моего отца — звезду футбола из близлежащего города Джонсон-Сити, и вышла за него замуж в 1964 году, через месяц после того, как они окончили среднюю школу. В 1966 году родилась Сара, а я появился на свет в 1967 году, сразу же вслед за тем, как мой отец был призван в армию и отправился во Вьетнам. Я никогда не видел его живым. К тому времени, как я родился, его отправили домой в мешке для трупов.

Мама делала все возможное, чтобы заботиться о нас с сестрой. Она работала бухгалтером в небольшой кровельной компании и стирала белье чужих людей. Она мало говорила, но когда открывала рот, то обычно это была горькая тирада в отношении Линдона Джонсона или Ричарда Никсона. Она никогда не встречалась с другими мужчинами и почти не выходила из дома. Единственное, что она настоятельно требовала от меня: «Получи образование, Джо».

— Сару сегодня выпускают из тюрьмы, — заметил я. — Надеюсь, она останется пожить в моем доме некоторое время. Кэролайн отправилась сегодня утром поговорить с ней.

Мама опустила глаза, когда я упомянул Сару, и покачала головой.

— Моя плоть и кровь в тюрьме, — произнесла она. — Скажи мне, где я ошиблась.

— Нет смысла тебе корить себя за это. Она такая, какая есть. Это не твоя вина.

— Джо, тебе лучше быть осторожным с вашими ценностями. Она растащит весь дом, если ты дашь ей шанс.

— Сара не стала бы красть у меня, мам.

На самом деле, Сара подворовывала у меня и раньше, но я никогда не говорил об этом матери.

— Ну, она обкрадывала меня много раз.

— Может, она изменилась. Ты выглядела грустной, когда я вошел. Что случилось?

— Я думала о Раймонде.

Она потянулась за салфеткой возле кровати и вытерла глаза. Раймонд был младшим братом мамы, утонувшим, когда ему было семнадцать лет.

— Так жаль.

— Нет, не жаль, — сказал я, прежде чем осознал, что именно вылетело из моих уст. — Мама, не лей свои слезы по нему. Это пустое.

— Джо, ты и слова доброго не сказал о своем дяде. Так что же он сделал тебе?

Я покачал головой, не желая говорить об этом. Она не вспоминала о нем годами.

— Он не был хорошим человеком.

— Ему просто нужно…

— Мам, пожалуйста, мы могли бы не говорить о Раймонде? Ты имеешь право на свое мнение, а я — на свое.

Я хотел ей рассказать, на чем была основана моя точка зрения, но не видел в этом смысла. Мама умирала, а это случилось так давно. Не считал нужным очернить ее приятные воспоминания о единственном брате.

Мне удалось отвлечь маму от мыслей о Раймонде, и перевести разговор на некоторое время на моего сына Джека и его перспективы в качестве игрока в бейсбол, но затем, как внезапно меняется погода, так и моя мать посмотрела на меня так, будто видела впервые.

— Что вы здесь делаете? — спросила она. — Кто вы?

Такой переход был слишком быстр даже для нее, как будто кто-то нажал какой-то внутренний переключатель. Даже ее тон изменился.

— Это я, мам. Джо. Твой сын.

— Почему вы носите этот галстук? Вы большой человек?

— Нет, мам. Я не большая шишка.

— Где Раймонд?

— Раймонд умер.

Она глубоко вздохнула и уставилась в потолок.

— Мам? Ты меня слышишь?

Она не реагировала, лежа неподвижно, почти в ступоре. Я посмотрел на прикроватную тумбочку. На ней стояло несколько фотографий нашей развалившейся семьи. На одной из них был изображен мой дед на кукурузном поле, одетый в комбинезон с нагрудниками, и мулом, запряженным в плуг. Там же была фотография в рамке, где я стоял на сцене по случаю церемонии окончания юридического факультета. Рядом с ней в меньшей по размеру рамке стояла черно-белая фотография, запечатлевшая меня с Сарой, когда мне было семь лет. Мы стояли на плоту из досок на середине пруда, находящегося за домом бабушки и дедушки и размером в пол-акра. И мы оба улыбались от уха до уха. У меня не было двух передних зубов.

Справа от этой фотографии стояло изображение чуть большего размера с дядей Раймондом, где тот был снят за полгода до его смерти. Ему было семнадцать, он стоял рядом с застреленной, выпотрошенной и подвешенной на дереве ланью. Он держал винтовку в левой руке и сигарету в правой. Я подошел и взял в руки фотографию, изучал ее с минуту, а затем повернулся к постели. Мама все так же смотрела в потолок.

— Ты меня слышишь? — спросил я.

Тишина в ответ.

Я сел в кресло рядом с ее кроватью и начал разбирать рамку фотографии. Я разжал маленькие скобы на задней ее части, вытащил фото и разорвал на мелкие кусочки.

— Мама, я надеюсь, ты не будешь сильно сердиться, но я отправлю Раймонда туда, где ему место.

Я встал и пошел в ванную комнату, бросил кусочки в унитаз, спустил воду, и смотрел, как они кружатся по чаше и исчезают. Потом вернулся и снова сел рядом с ее кроватью. Я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался успокоиться. Я выпрямился.

— Поскольку ты меня все равно не слышишь, я расскажу тебе, что он сделал, — произнес я. — По крайней мере, я смогу выговориться.

Я наклонился вперед, уперся локтями в колени и сплел пальцы.

— Мне было восемь лет, Саре — девять. Ты ушла куда-то с бабушкой и дедушкой. Был вечер пятницы, и ты оставила Сару и меня в доме бабушки с Раймондом, которому, как я полагаю, было шестнадцать.

Я помню, что смотрел бейсбол по телевизору, и, видимо, задремал, потому что когда проснулся, было уже темно. Единственный свет исходил от телевизора. Я помню, как сидел и потирал глаза, а потом услышал шум, который напугал меня, так как звук был таким, словно кто-то звал на помощь. Я встал с дивана и направился в сторону шума, испытывая с каждым шагом все больший страх. Я передвигался на цыпочках.

Когда подошел ближе, то смог разобрать некоторые слова, что-то вроде: «Нет! Прекрати!». Это был голос Сары, который доносился из спальни дяди Раймонда. Я слегка толкнул дверь, и в свете лампы увидел дядю. Он стоял на коленях на кровати спиной ко мне абсолютно голый. Голос Сары доносился из-под него.

Я остановился, чтобы сделать глубокий вдох. Образ обнаженного дяди, нависшего над моей сестрой, остался выжженным в моем мозгу.

— Ты слышишь меня, мама? — спросил я. — Ты поняла, что я сказал?

Я заметил, что мой голос дрожал. Мама все так же смотрела на потолок.

— Сара продолжала говорить: «Больно. Прекрати!». Я не понимал, что происходит, так как ничего не знал о сексе. Но в голосе Сары было столько боли и страха, что мне стало ясно — происходит что-то плохое. В конце концов, мне удалось спросить: «Что происходит?» Я удивился, услышав свой собственный голос.

Раймонд повернул голову, посмотрел на меня убийственным взглядом и сказал: «Пошел вон, маленький кусок дерьма». Я спросил его, что он делает с Сарой. И затем, мам, именно в этот момент, Сара сказала то, что преследует меня и по сей день. Я никогда не забуду ее слабый голосок: «Джо, убери его от меня. Он делает мне больно».

Мне пришлось остановиться на минуту. Насилие, совершенное над моей сестрой, преследовало меня и ее более трех десятилетий. Когда завел этот разговор с мамой, я думал, что рассказать другому человеку, даже тому, кто не смог бы принять то, что случилось с Сарой, возможно, помогло бы мне, наконец. Но пока я рассказывал об этом, почувствовал, что снова оказался в той маленькой спальне. Я ощущал, как мое сердце колотится в груди, как мои руки стали холодными и липкими.

— Я стоял, как идиот, несколько секунд, не зная, что делать, но Раймонд не оставил мне выбора — вскочил с кровати и ухватил меня за горло, затем ударил головой об стену так сильно, что у меня закружилась голова. Потом схватил за шиворот и вышвырнул за дверь. Я помню, как полз по коридору на животе. Он захлопнул дверь, и я замер. Я подумал о том, что следует пойти в гараж и взять бейсбольную биту или лопату, возможно топор. Что угодно. Я слышал, как Сара плачет за закрытой дверью, это было похоже на те кошмары, в которых ты не можешь пошевелиться. Я был слишком напуган, чтобы двигаться.

— Казалось, прошла целая вечность прежде, чем они вышли из комнаты. Я помню, как Сара, всхлипывала и вытирала нос тыльной стороной ладони. Раймонд схватил нас обоих за шею и потащил в гостиную, а потом толкнул на диван. Он наклонился и погрозил пальцем в сантиметре от моего носа. И тогда твой брат, которого ты так любила, прошипел, что если я хоть кому-нибудь скажу одно слово об этом, то он убьет мою сестру. Затем он повернулся к Саре и сказал ей, что если она расскажет, хоть что-нибудь, то он убьет ее брата. А в конце он спросил, понятно ли нам?

Никто из нас не проронил ни слова, даже между собой мы не обсуждали того, что случилось. Когда через год этот кусок дерьма утонул, это был один из лучших дней в моей жизни. Я пытался стереть это воспоминание из своей головы, но не смог. Очевидно, это не удалось и Саре.

Я откинулся в кресле и глубоко вздохнул.

— Теперь ты знаешь.

Она не двигалась с тех пор, как я начал свой рассказ. Мама лежала, едва дыша, все еще глядя в пустоту, лишь изредка моргая.

— Не верю, что ты не заметила изменений после того дня. Не могу поверить, что ты даже не удосужилась спросить, что случилось. Я бы рассказал тебе об этом, и, может быть, ты смогла бы помочь каким-то образом Саре. Но ты была слишком занята, жалея саму себя. Ты провела всю свою жизнь, чувствуя себя несчастной, а теперь все кончено.

Я искал любой знак того, что она поняла меня. Ничего.

— Ты слышала то, что я тебе сейчас говорил? Слышали ли ты, мама?

В дверь постучали, и в комнату осторожно вошла одна из медсестер.

— Все в порядке? — спросила она. — Мне показалось, что кто-то кричал.

Мне потребовалось несколько секунд, прежде чем я понял, о чем она говорит. И вдруг я осознал, где я сейчас нахожусь, как будто только что пробудился от глубокого сна.

— Все в порядке, — успокоил я ее. — Пожалуйста, закройте дверь.

Она повернулась и вышла. Я встал с кресла и посмотрел на маму.

— Думаю, что теперь я чувствую себя немного лучше. Рад, что нам удалось поговорить.

12 апреля

16:00

Эрлин Барлоу ощущала отсутствие Гаса сейчас сильнее, чем когда-либо. Было бы лучше, если бы он присутствовал при встрече с агентом ТБР. Как только ей удалось избавиться от него на стоянке, она села в баре и задала себе вопрос, а что Гас бы сделал на ее месте. Она беспокоилась, так как агент ТБР не производил впечатления человека, от которого можно держаться на расстоянии достаточно долго. Она знала, что он вернется, и понимала, что это, вероятнее всего, произойдет довольно скоро.

Как она и сообщила агенту, Гас был избран главным шерифом округа Мак-Нэри, когда ему было всего лишь двадцать шесть лет. Это было почти тридцать лет назад. Двадцатидвухлетняя Эрлин была еще почти ребенком и ничего толком не знала о жизни. Ее дядя, работавший в Окружной комиссии, помог получить ей должность диспетчера в офисе шерифа. Они с самого начала полюбили друг друга.

Однако, она не упомянула агенту, что в то время Гас был еще женат на другой женщине, и его жена Баши поймала их в один из пятничных вечеров в Гатлинберге в номере мотеля. Через несколько месяцев она развелась с Гасом, и он подал в отставку с поста главного шерифа. Ползли слухи, что он покрывал азартных игроков и дилеров марихуаны, но Эрлин не верила ни единому слову.

В то время как он находился еще в должности шерифа, он встретил людей, которые помогли ему войти в бизнес развлечений для взрослых в округе Гамильтон после его отставки. Он попросил Эрлин поехать с ним, и она согласилась, так как была безумно влюблена, но скрывала это в глубине души. Гас был большим, сильным, красивым мужчиной и настоящим мужиком. Он относился к ней, как к принцессе. Они не могли иметь детей, потому что она сделала неудачный аборт в шестнадцать лет и осталась бесплодной, но они жили душа в душу почти на протяжении тридцати лет. Будучи женатыми, они владели четырьмя клубами в разных штатах. Они либо покупали клуб, который не приносил прибыли, либо задешево строили его и налаживали в нем работу. Гас руководил бизнесом и решал проблемы с клиентами, а Эрлин имела дело с девушками. Они делали клуб прибыльным, управляли им некоторое время, а затем продавали, зарабатывая на этом кучу денег. И они помогли многим девушкам, попавшим в тяжелое положение.

Эрлин и Гас планировали держать «Мышиный хвост» еще лет пять, а затем прекратить работу и переехать в Южную Каролину. Но в сентябре прошлого года, однажды в воскресенье днем Гас косил газон перед домом, потом споткнулся и упал, и когда Эрлин нашла его, он уже, как оказалось, умер от коронаротромбоза. Ее сердце разлетелось на миллион осколков. Ее любимый Гас. Вот, она только что взглянула на него через окно кухни, и он помахал ей рукой, управляя газонокосилкой, а через мгновение — конец! Вот так просто. Мертв. Единственное, что давало ей силы жить, была вера в то, что когда-нибудь они снова будут вместе. Ее Гас будет ждать ее в загробном мире.

После того, как агент ТБР ушел, она какое-то время раздумывала, а потом позвонила бармену и всем девушкам, которые работали вчера вечером, и приказала им явиться в бар к четырем, то есть за час до открытия ресторана. Бармена звали Ронни. Митци, Элизабет, Джули, Триша, Хизер и Дебби были танцовщицами. Остальные две, Эйприл и Александра — официантками. Все они были красавицами с прекрасными телами. Чем старше Эрлин становилась, тем больше ей нравилось находиться рядом с ними. Она пыталась научить их самоуважению и держаться подальше от плохих мужчин и наркотиков. Это была трудная задача, но она делала все возможное.

Вчера вечером, когда был убит мужчина, столики также обслуживала Энджел, но Эрлин не хотела, чтобы та присутствовала на этой встрече. Убитый отвратительно вел себя по отношению к ней, и Эрлин боялась, что если агент ТБР узнает об этом, то он может начать подозревать Энджел. Кроме того, Эрлин испытывала вину за то, что малышка работала в клубе. Энджел была не той девушкой, которая могла бы постоять за себя в таком месте, как «Мышиный хвост», так как была слишком уязвимой, но Эрлин никаким образом не могла этого знать, когда они встретились в первый раз.

Эрлин была в курсе, что некоторые из девочек считают довольно странным, что с самого начала она приняла Энджел под свое крыло. Но они просто не понимали. В значительной степени причина была в Гасе. От первого брака у него была дочь, красивая брюнетка по имени Элис. После того как Гас и Эрлин сбежали вместе, бывшая жена Гаса, Баши, возненавидела его настолько, что не позволяла ему увидеться с дочкой. Но он постоянно говорил о том, как хочет увидеться с ней, и каждый месяц посылал ей деньги. Он часто говорил, что в один прекрасный день она приедет, что Эрлин стоит подождать и она увидит.

Через неделю после семнадцатого дня рождения Элис Гас действительно получил по почте фотографию своей дочери в рамке. В конверте была записка:

Гас повесил фотографию прямо возле кухонной двери, и каждый раз, когда выходил из дома, посылал ей воздушный поцелуй.

А потом случилось непоправимое. Накануне Нового года, всего через несколько месяцев после того, как Гас получил фотографию, Элис и двое ее сверстника погибли в автомобильной аварии. Гас отправился на похороны, но Эрлин осталась дома, так как подумала, что будет неправильно, если она там будет присутствовать. В течение следующих нескольких месяцев Гас был чрезвычайно подавлен. В конце концов, ему все-таки удалось выйти из депрессии, но он так и не снял фотографию со стены и не перестал посылать воздушные поцелуи Элис. После его смерти Эрлин оставила фотографию там, где она до этого висела. Она даже сама стала посылать поцелуи.

Когда Энджел прибыла на автобусе вместе с Джулией Хейс, у Эрлин прямо-таки чуть не отвисла челюсть. Энджел была так похожа на Элис, что она готова была поклясться — они могли быть сестрами, возможно, даже близнецами. Когда она впервые увидела Энджел, то ей на память пришли слова Гаса: «В один прекрасный день она приедет. Подожди и увидишь».

Эрлин знала, что она должна забрать Энджел к себе домой. Это ощущалось так, словно частица Гаса вернулась снова домой, будто Гас сам послал Энджел ей в утешение. Ухаживание за девушкой, помощь ей, на самом деле, принесли ей утешение. Это было исцеление, вот что это было. Это помогло залечить душевные раны от потери Гаса, и частично избавиться от того багажа, который она носила в себе с того момента, как врач сказал ей, что она никогда не станет матерью.

И когда они сидели, прижавшись друг к другу на диване напротив камина, и смотрели фильм, Энджел начала медленно открываться и поделилась некоторыми ужасными вещами, которые с ней произошли. И Эрлин поняла, что оказалась права. Она сделала вывод, что Гас или сам Бог послал Энджел к ней, хотя, на самом деле, для нее не имело значения, кто из них. Энджел стала для Эрлин дочерью, которой у нее никогда не было. Она должна была позаботиться о ней.

Девочки и Ронни начали приходить между четырьмя и четырьмя пятнадцатью. Эрлин сказала им, чтобы они пока посидели в баре. После того, как Джули пришла самая последняя и как всегда опоздала, Эрлин встала за стойку бара и произнесла небольшую речь.

— Около полудня сюда приходил агент ТБР, — сказала она. — В связи с убийством. У него была фотография мужчины, который был убит, и он считает, что тот находился вчера вечером здесь. Возможно, он даже полагает, что любой из нас может быть к этому причастен.

Эрлин сделала паузу и посмотрела на их лица. Она предъявляла высокие требования к своим девочкам. Те должны были одеваться определенным образом, когда приходили в клуб, и Эрлин была крайне щепетильна в отношении их макияжа и причесок. Когда Эрлин упомянула про убийство, челюсти у девочек отвисли, и они начали пересматриваться между собой.

— Убийство, про которое говорили по радио? — спросила Хизер. — Говорили, что тот человек был проповедником. Мне пришло в голову, что это тот мужик, который вчера вечером разглагольствовал…

Эрлин подняла руку.

— Я ничего не слышала по радио, — сказала она. — Однако я хочу, чтобы вы все забыли, что этот человек был вчера вечером здесь. Его здесь не было. Теперь я хочу, чтобы каждый из вас, посмотрел на меня и слушал очень внимательно то, что я сейчас скажу. Когда агент из ТБР придет сюда или к вам, начнет задавать вопросы, покажет вам фотографию, вы скажете ему, что человека с фотографии здесь не было. Все понятно?

Все, кроме Джули закивали. Та посмотрела на Эрлин.

— Значит, ты предлагаешь нам врать копу про убийство? — спросила она. — Это разве не противозаконно?

Джули! Вечно с ней проблемы. Красивая, зеленоглазая и рыжая с совершенным телом, отлично подходила для бизнеса, но она снова вернулась к кокаину, и ее состояние ухудшалось с каждым днем. Она всегда опаздывала, постоянно отвлекалась, и иногда, когда танцевала, делала вопиюще вульгарные вещи.

Кроме того, Джули запала на Гаса, хотя он ей в деды годился, и завидовала Эрлин. И в прошлом году она ее уволила после того, как поймала ту, нюхающую кокаин в одном из складских помещений. Джули закатила страшный, безобразный скандал и вопила во всю глотку, когда вылетела, как ошпаренная, из клуба. В течение восьми месяцев о ней не было ни слуха ни духа, а затем два месяца назад она позвонила Эрлин по телефону, была очень вежливой и привела кучу оправданий. Джули сказала ей, как сильно сожалеет о Гасе, и сообщила, что она чиста, как стеклышко, и хотела бы вернуться на работу. В то время она находилась в Техасе, и здравый смысл подсказывал Эрлин, что пусть она там и остается, но сердце шептало, что Джули была просто запутавшейся молодой девушкой, которая нуждается в работе. Кроме того, ее присутствие хорошо бы сказалось на бизнесе.

— Ничего не случится, если мы будем держаться вместе, — сказала Эрлин, продолжая свою речь. — Девочки, вы представляете себе, как повлияет убийство на этот бизнес? Люди будут держаться подальше от этого места. Мы все окажемся на улице, в том числе и вы, мисс Джули. Что случится со всеми деньгами, которые ты заработала? Испарятся. Кроме того, я уверена, что никто из здесь присутствующих не убивал этого господина, и сильно сомневаюсь, что любой из нас располагает информацией, которая могла бы помочь полиции. Этот парень был пьян и, кроме того, дурак. Все видели, как он себя вел. Вероятно, после того, как он ушел отсюда, то нарвался на того, кто не был так терпим к его поведению, как мы. Так зачем нам в это ввязываться? Если детектив спросит вас, просто скажите ему, что человека здесь не было, и пусть он имеет дело с людьми, которые действительно могли бы ему помочь.

— А где Энджел? — спросила Джули. — Она единственная, кто обслуживала его.

— Энджел дома. Мы с ней решили, что она, на самом деле, не создана для этой работы. Не беспокойся об Энджел. Она ничего не скажет.

Эрлин сделала паузу на минутку и посмотрела на них снова.

— Девочки, мы все на одной и той же стороне?

Она знала, что Ронни был с ней, поэтому она даже на него не взглянула.

Все молча кивнули. Эрлин знала, что упоминание о деньгах, которые они зарабатывают, привлечет их внимание, и к тому же она хорошо к ним относилась. Взамен от них она ожидала, по крайней мере, немного лояльности.

— Джули?

Джули надула жвачку и пожала плечами.

— Ладно, тогда давайте приступим к работе.

12 апреля

18:00

После того как покинул дом престарелых, я провел следующий час в поездке в Маунтин-Сити, где должен был защищать клиента, который собирался признать себя виновным в обмен на более мягкое обвинение в убийстве по неосторожности, которое изначально звучало как убийство со смягчающими вину обстоятельствами. Мой клиент, тридцатилетний мужчина, по имени Лестер Хэнкок, однажды вечером неожиданно вернулся домой и застал своего лучшего друга в постели с женой. Он просто сказал своему приятелю убираться из его дома и никогда больше здесь не появляться. Его друг ушел, но через пятнадцать минут вернулся, и, стоя напротив дома через улицу, начал выкрикивать оскорбления. Лестер стал кричать ему в ответ. Тогда его друг схватил бейсбольную биту с сидения своего пикапа и пошел по направлению к дому. Лестер вышел на крыльцо и проделал в нем дырку из своего охотничьего ружья. Если бы он не затащил мужчину в дом, а затем солгал полиции о том, как все произошло на самом деле, то вероятнее всего, он бы не был обвинен.

На дворе был апрель, и путешествие в горы доставляло удовольствие. Солнце падало таким образом, что горные пики отражались в блестящих водах озера Уотога, а сами горы наполнялись жизнью. Склоны были усеяны розовыми и белыми цветами багрянника и брэдфордской груши. Пока я медленно ехал по красивой сельской местности, я раздумывал над вопросом, который ранее задала мне мама: «Что же такого Раймонд сделал тебе?»

Почти сразу же после изнасилования, я начал слишком остро реагировать на всех, кто пытался задирать меня. В следующем году меня три раза исключали из школы за драки, а я был только в третьем классе. Я боялся остаться в одиночестве, и мне постоянно снились кошмары. Спустя какое-то время кошмары прекратились, но когда я был в восьмом классе, и только вступил в период полового созревания, я швырнул свой шлем в тренера по футболу, который схватил меня за маску и накричал за то, что я допустил ошибку в игре во время тренировки. Шлем попал ему в голову. Они выкинули меня из команды и из школы на один месяц.

В первый год обучения в средней школе, в то время, когда во мне бушевали гормоны, я чувствовал, что не могу ничего проконтролировать, включая собственное тело, я не спал в течение нескольких дней и впал в глубокую депрессию. Тогда в первый раз мне приснилось, что бурные воды несут меня вниз по реке к водопаду.

А потом, на второй год учебы в средней школе я познакомился с Кэролайн. Она была красивая, умная и веселая оптимистка, и сначала я просто не мог поверить, что она хотела иметь со мной хоть что-то общее. Но это было так. Она видела во мне то, что не видел я сам, и хотя я ее не понимал тогда, но был благодарен. Она широко улыбалась мне или смотрела на меня украдкой, подмигивала, отчего мое сердце таяло. Постепенно ночные кошмары прекратились, и в течение нескольких следующих лет, я узнал, что значит по-настоящему наслаждаться жизнью.

Я и Кэролайн были неразлучны в школе. Мы оба усердно трудились. Я был спортсменом, она — танцовщицей, и оба хорошо учились. Я и она работали неполный рабочий день. В выходные дни я расставлял продукты в супермаркете, а она давала уроки танцев для детей в студии, где училась. Ее отец был дальнобойщиком и редко бывал дома, а ее мать была почти так же лишена эмоций, как и моя, но Кэролайн никогда не жаловалась ни на кого из них. Мы были друг у друга, и этого казалось вполне достаточно.

Единственная серьезная проблема возникла по окончании школы. Кэролайн хотела выйти замуж, да и я тоже был не против, но было кое-что еще, что я хотел сделать в первую очередь. Мне было трудно ей это объяснить, но я хотел отправиться служить в армию и стать рейнджером. Кэролайн сказала, что я сошел с ума, и пытаюсь каким-то надуманным способом укрепить связь с мертвым отцом. Скорее всего, она была права, но это не имело значения, так как я уже принял решение. Через месяц после того, как окончил школу, я записался и отправился в тренировочный лагерь на той же неделе, когда Кэролайн поступила в колледж при Университете штата Теннесси в Ноксвилле. Она сказала, что будет ждать меня, и дождалась. Я писал ей почти каждый день, и приезжал домой каждый раз, чтобы увидеться с ней, как только мне давали увольнительную. Это оказались самые долгие три года в моей жизни.

К тому времени, как я уволился из армии, Кэролайн получила степень бакалавра свободных искусств. Мы поженились в методистской церкви, которую посещала ее мать в городе Джонсон-Сити, на той же неделе, когда я вернулся домой, а осенью я поступил изучать право. Кэролайн начала работать в танцевальной студии, принадлежавшей бывшей участнице группы поддержки «Далласских ковбоев». Она преподавала джазовый танец и чечетку, акробатику и хореографию для танцевальных концертов. Я специализировался на политологии и знал, кем хочу стать. Я учился на юридическом, и собирался стать прокурором. Я хотел отправлять таких людей, как мой дядя Раймонд, в тюрьму.

Мой брак с Кэролайн оказался лучшим решением в моей жизни. Она была так красива, так энергична, и, что самое главное, преподала мне самый важный для меня урок в мире — что значит любить. В ближайшие два года у нас родилось двое прекрасных здоровых детей, и Кэролайн помогала мне учиться воспитывать их. Она подталкивала меня, когда это было необходимо, сдерживала, когда мне это было нужно, делала все возможное, чтобы попытаться ослабить напряженность, которая сжигала меня изнутри.

К сожалению, из армии я принес больший багаж, нежели рюкзак. Рейнджеры — подразделение специалистов, преданные всей душой стране, гордящиеся тем, что способны воевать в любых условиях и в любой момент. На протяжении трех лет я тренировался по всему миру, но не участвовал в боевых действиях. За два месяца до истечения срока моего контракта, мой отряд был отправлен в Гренаду. Ужасающие образы коротких, но кровопролитных боев, в которых я участвовал, преследовали меня во время учебы в колледже и юридической школы. Я просыпался от крика посреди ночи, весь в поту, и моя жена мягко говорила со мной, стараясь успокоить.

Со временем мне удалось подавить воспоминания, как и в случае с изнасилованием Сары, по крайней мере, внешне. Мне даже посчастливилось получить отличные оценки и окончить колледж и юридическую школу, хотя все это время я работал неполный рабочий день и одновременно пытался делать все возможное, чтобы быть хорошим мужем и отцом. Я был так занят, что мне не оставалось времени думать о прошлом. Я полагаю, что на протяжении семи лет мне мало удавалось поспать.

К тому времени как я окончил юридическую школу, мой сын Джек пошел в первый класс. Когда я отправился на собеседование в офис окружного прокурора в округе Вашингтон, то с разочарованием обнаружил, что стартовая зарплата прокурора-новичка составляет менее 25 000 долларов в год, и мне потребуется, по крайней мере, десять лет, чтобы добраться до планки в пятьдесят тысяч. Казалось, что это пустая трата большой части времени и сил за такую жалкую зарплату. Кэролайн только что открыла свою собственную танцевальную студию, и мы понимали, что пройдет некоторое время, прежде чем она начнет достойно зарабатывать. Я полагал, что смог бы заработать, как минимум, вдвое больше, чем в офисе окружного прокурора, основав свою собственную практику, даже будучи новичком, так что я открыл свою фирму в Джонсон-Сити. Я сказал себе, что после того, как накоплю достаточно денег и приобрету опыт, закрою свой офис и начну работать в качестве прокурора.

Я сразу же начал браться за уголовные дела, думая, что этот опыт пригодится мне позже, когда пойду работать в офис окружного прокурора. Я прилагал такое же количество пота и усилий на свою юридическую практику, какое я прилагал бы, если бы решил стать спортсменом, солдатом или студентом, и очень скоро я стал довольно хорош в своем ремесле. Я обнаружил, что закон предоставляет достаточную свободу действий для проницательного и предприимчивого ума, и научился принимать даже самые убийственные доказательства и переворачивать их таким образом, что они становились удобны для моих доводов. Через пару лет я начал выигрывать судебные процессы. Победы в суде принесли мне известность, и вскоре я стал самым загруженным адвокатом по уголовным делам в этом районе. Хлынули и деньги.

Я защищал убийц, воров, торговцев наркотиками, проституток, белых воротничков, домашних деспотов и пьяных водителей. Единственными делами, от которых я отказывался, были случаи, связанные с сексуальными преступлениями. Я убедил себя, что я какой-то белый рыцарь, адвокат, защищающий права обвиняемого против давящего всех и вся правительства. Со временем я сделал печальное открытие, узнав, что многие сотрудники полиции и прокуратуры, которые находились по ту сторону баррикад, не сильно отличались от преступников, которых я защищал. Их не интересовала истина — их всех заботил только выигрыш. Тем не менее мысль о переходе в прокуратуру не покидала мою голову. Но деньги не позволяли мне сделать этот шаг. Я хорошо заботился о жене и детях. Я был горд тем, что являюсь главой семьи. Я испытывал гордость от того, что в состоянии дать своим детям материальные блага и возможности, каких не было у меня. И прежде чем я осознал это, прошло десять лет.

А потом появился Билли Докери. Билли, тридцатилетний маменькин сыночек, который обвинялся в том, что убил пожилую женщину после того, как ворвался в ее дом посреди ночи.

Он был длинноволосым, тощим, глупым, и заносчивым, он не понравился мне сразу, как только мы встретились. Но он клялся, что невиновен, обвинение против него было слабым, и его мать была готова заплатить большую сумму, так что я взялся за это дело. Год спустя присяжные признали его невиновным по окончании трехдневного судебного разбирательства.

На следующий день после того, как он был оправдан, Билли появился в моем офисе пьяным и бросил мне на стол конверт. Когда я его спросил что это такое, он ответил, что это премия в пять тысяч долларов наличными. Я объяснил, что его мать уже заплатила мне гонорар. Он был пьян и настойчив. Я знал, что он безработный, поэтому задал ему вопрос о том, откуда он взял деньги.

— У той женщины, — сказал он.

— У какой женщины?

— Которую я убил. У меня их куча. Я подумал, ты заслужил свою долю.

Я выбросил его вместе с деньгами на улицу. Не было никакого смысла рассказывать полиции о том, что произошло. Правило конфиденциальности между адвокатом и клиентом не позволяло мне публично разглашать его маленький грязный секрет, а закон запрещал повторное судебное преследование Билли за то же преступление. До истории с Билли я делал то же самое, что и все остальные защитники по уголовным делам — избегал обсуждать с клиентом то, что произошло на самом деле. Меня интересовали только процедуры и доказательства. Однако когда Билли ударил меня по лицу истиной, я понял, что в течение многих лет обманывал сам себя. Я понял, что моя профессия, моя репутация, как я воспринимаю сам себя, являлись не более чем фасадом. Я был шлюхой, которая продает свои услуги тому, кто больше заплатит. Меня не интересовала истина. Я был заинтересован в победе, потому что победа означала поступление денег. Я полностью потерял чувство чести. Я почти потерял чувство собственного достоинства.

Когда ко мне пришло осознание этого, я захотел полностью отказаться от юридической практики. Но мои дети еще учились в школе, и в скором времени должны были пойти в колледж. Кэролайн хорошо управляла нашими деньгами, но у нас не было достаточно накопленных средств, чтобы я мог отказаться от практики. Поэтому мы с Кэролайн обсудили все и решили, что я продолжу работать, пока дети не закончат школу и не поступят в колледж. Тогда мы и решим, чем я буду дальше заниматься в жизни.

Я сразу же начал сокращать количество дел, за которые брался. Дела, которые я вел, где подсудимым грозила смертная казнь, и которые мне были назначены судьей в качестве мести за те дни, когда я переворачивал факты и помогал выйти на свободу таким людям как Билли Докери. Мой сын уже учился в колледже, а дочери оставалось отучиться последний год в средней школе. Менее чем через год я надеялся покончить с делами, которые вел, и уйти из профессии, в которую пошел из-за дяди Раймонда, хотя это и не было основной причиной.

Уже почти стемнело к тому времени, как я вернулся из Маунтин-Сити. До сих пор мой день рождения казался мне полным провалом. Джонни Уэйн с кляпом во рту, то, как я практически развалился на части в комнате мамы, воспоминание об изнасиловании Сары снова и снова проигрывалось в моей голове. Кроме того, я не смог связаться с Кэролайн или с кем-то из моих детей по мобильному. Я десятки раз звонил им на обратном пути из гор.

Наконец, я въехал на подъездную дорожку к дому, и нажал на кнопку открытия двери гаража. Тот оказался пуст. Рио, моя десятимесячная немецкая овчарка, выскочила из гаража и начала обыденный ритуал наматывания кругов вокруг автомобиля. Я спас Рио из довольно плохой ситуации, когда ему было только два месяца, и стал его героем. Когда он видел меня, подъезжающим каждый день к дому, то испытывал волнение, которое в этот раз оказалось слишком сильным для его юного мочевого пузыря. Как только я вышел из машины, он написал мне на ботинок.

Где же они могут быть? Я не вижу машины моего сына. На прошлой неделе мы говорили с ним по телефону, и он обещал пойти вместе с нами на ужин в мой день рождения. Я всерьез задумался о том, чтобы плюнуть на все и пойти куда-нибудь, чтобы заглушить мои печали, но все же решил зайти и посмотреть, не оставили ли они мне записку. Конечно же, они не могли запамятовать про мой день рождения. Это были люди, которых я любил больше всего на свете. Они бы никогда не забыли про мой день рождения. Мы всегда очень торжественно отмечали его.

Кэролайн ничего не сказала мне этим утром, но я вышел рано в 5:30 утра и помылся в тренажерном зале после того, как потренировался. Она и Лили все еще спали, когда я уходил. Может быть, они все-таки забыли?

Или, возможно, что-то не так? Что-то должно было быть не так. Я с минуту чесал Рио за ушком, затем пошел и открыл дверь, которая вела на кухню. Внутри было темно. Я впустил собаку вперед себя. Царила тишина.

— Привет! Кто-нибудь есть дома?

Я включил свет на кухне.

С потолка свисал огромный плакат, который простирался вплоть до пола, и был шириной не менее двух метров. Он походил на плакат, которые делают болельщики футбольной школьной команды, который держат на поле во время игры.

На нем ярко-синими буквами было написано:

Я рассмеялся, когда из-за угла гостиной на кухне появилось трио, распевавшее «С днем Рождения, тебя». Все трое были одеты в полосатые пижамы и улыбались, как чеширские коты. Они держались за запястья друг друга. Семейная банда Диллардов. Жалость к самому себе испарилась, и я раскрыл свои руки для дружеских объятий.

Кэролайн объявила, что они ведут меня на ужин, и затем отправились быстро переодевать эти дурацкие пижамы. Я решил пойти в «Кафе Пасифик» — тихое, маленькое местечко на окраине Джонсон-Сити, где подавали лучшие морепродукты в городе.

Пока я сидел в ресторане, поглощая креветки и гребешки в невероятном тайском соусе, я смотрел на их лица, остановившись, наконец, на Кэролайн. Я влюбился в самую красивую девушку, которую увидел много лет назад, но сейчас она стала еще краше. Ее волнистые каштановые волосы переливались в свете свечей. Ее гладкая, светлая кожа и глубокие карие глаза, которые засветились, когда она поймала меня за разглядыванием и застенчиво улыбнулась, отчего на ее левой щечке появилась ямочка. У Кэролайн было подтянутое, гибкое тело танцовщицы, но при этом мягкое и округлое там, где надо. Она занималась танцами всю свою жизнь и до сих пор работала в небольшой танцевальной студии. Лили была полной ее копией, за исключением того, что ее волосы были светлее, а глаза — орехового цвета. Ей — семнадцать и она училась последний год в средней школе. Она хотела стать танцовщицей, или фотографом, или художницей, или актрисой на Бродвее.

Джек очень похож на меня. Ему только что исполнилось девятнадцать, и он — высокий и мускулистый, с темными волосами и задумчивыми глаза, почти черными. Джек является одним из лучших студентов и очень хорошим спортсменом, целью которого — играть в профессиональный бейсбол, и он работает над этим с пылом фанатика. Мы вместе с ним провели бесчисленные часы, тренируясь на бейсбольном поле. Он бил, пока на его руках не образовывались мозоли, бросал, пока не начинала болеть рука, поднимал тяжести, пока его мышцы не начинали гореть, и бегал, пока держался на ногах. Его усилия окупились в виде стипендии в университете Вандербильта.

Когда официант принес шоколадный торт. Кэролайн начала рыться в сумке, достала свечу, воткнула ее в торт и зажгла.

— Загадай желание, — произнесла она.

— И не говори нам какое, — добавила Лили.

Она повторяла это каждый год.

Я молча пожелал себе: одного невиновного клиента. И чем скорее, тем лучше.

Джек сунул руку под стол и вытащил маленькую плоскую коробку, обернутую в подарочную бумагу.

— Это от всех нас, — сказал он.

Я открыл коробку. Там лежала записка, написанная рукой Кэролайн:

Она не меньше меня хотела, чтобы я бросил профессию юриста, так как считала, что моя работа заставляет меня воевать с самим собой. Не раз она говорила мне, что никогда не видела человека в большем противоречии с самим собой. Она подталкивала меня поступить в вечернюю школу, чтобы получить сертификат учителя средней школы и тренера.

Внутри коробки лежали билеты на игру «Атланта Бравс» в июле.

— Я освобожу твой календарь, — сказала Кэролайн. — Мы все пойдем. Не смей планировать ничего на выходные.

— Конечно, нет, — пообещал я. Это было чудесно.

Мы закончили с десертом и около девяти отправились домой. Когда я въехал на подъездную дорожку, свет фар скользнул по крыльцу, и в десяти метрах слева от двери гаража я заметил какое-то движение. Мы жили изолированно на десяти акрах земли на утесе с видом на озеро Бун. Когда мы отправились в ресторан, то оставили Рио в доме. Я остановился недалеко от гаража и вышел из машины. Я слышал, как Рио яростно лает внутри.

— Иди и включи свет над крыльцом, — сказал я Кэролайн. — А вы оставайтесь в машине.

— Нет уж, — возразил Джек, и вылез с заднего сиденья.

Я поднялся на крыльцо. Джек был рядом со мной. Кто-то поднялся с качелей на крыльце и встал.

— Кто там? — спросил я.

Тишина. Затем на крыльце вспыхнул свет. Рядом с качелями в шортах и зеленой футболку, на которой было написано «Возьми меня, я — ирландка», стояла моя сестра Сара.

12 апреля

23:00

К тому времени как Ландерс вернулся в свой офис, детективы Джонсон-Сити уже собрали больше информации о жертве убийства. Оказалось, что Пол Тестер был вдовцом и у него имелся взрослый ребенок — сын, который служил заместителем шерифа и капелланом в округе Кок. Тестер прибыл в Джонсон-Сити проповедовать Учение о пробуждении из Евангелия в небольшой церкви, находящейся рядом с Бунс Крик. Он выступил с проповедью, собрал почти триста долларов пожертвований на его нужды, около девяти вышел из церкви, и с тех пор его больше никто не видел. Выписка из банка показала, что он снял двести долларов наличными в банкомате в 23:45, расположенном внутри «Мышиного хвоста». Если Тестер потратил там триста долларов и около полуночи ему потребовались еще деньги, то Барлоу должна была его заметить.

Она солгала.

Ландерс провел остаток дня, составляя письменное заявление для получения ордера на обыск, а затем отправился к судье, которому объяснил, что владелица клуба, где жертву видели в последний раз, ввела следствие в заблуждение и отказывается сотрудничать. Судья подписал уполномоченному лицу ТБР ордер на обыск «Мышиного хвоста» для сбора возможных доказательств, имеющих отношение к убийству Джона Пола Тестера. И так как это был стрип-клуб, то судья ни минуты не колебался, чтобы позволить Ландерсу сделать это в рабочее время.

Ландерс лично планировал облаву. Примерно за час до того, как туда ворвется спецназ, он собирался войти внутрь и все проверить, а потом в назначенное время дать сигнал о начале облавы. Он ждал этого с нетерпением, особенно момента проверки персонала.

Вскоре после девяти он отправился домой, чтобы принять душ и переодеться. Натянув джинсы, черную водолазку и сверху надев пиджак, он поместил свое оружие 38 калибра в кобуру на лодыжке, и около 22:15 поехал к «Мышиному хвосту».

Заведение снаружи выглядело простовато, выстроенное из бетонных плит и выкрашенное в бледно-голубой цвет. На стене здания со стороны улицы, была нарисована большая серая мышь с улыбкой от уха до уха и с изогнутым вверх хвостом, напоминавшим собой эрегированный фаллос.

На стоянке перед входом в клуб стояло двадцать или тридцать машин. Ландерсу пришлось заплатить десять долларов за вход, чтобы пройти в помещение мимо блондинки, выглядевшей как дорогая проститутка с хорошо продуманным макияжем и одетой в черный латекс. С огромной грудью. Банкомат, откуда потерпевший снял деньги, находился рядом с барной стойкой.

Блондинка впустила Ландерса в основную часть клуба, которая представляла собой большой зал длиной около тридцати метров и шириной — почти пятнадцать. В стенах главного помещения были углубления, напоминающие собой небольшие комнатки ожидания со входом, закрытым черными шторами. В помещении имелись три сцены, каждая размером с боксерский ринг, расположенные в виде треугольника и оснащенные бронзовыми столбиками. Все сцены были окружены зеркалами, и на каждой извивалась обнаженная женщина. Сигаретный дым висел облаком на высоте примерно трех метров от пола, а зеркальный шар разбрасывал свет по всему помещению. Музыка была настолько оглушительной, что Ландерс со стоянки слышал басовые ноты даже через стены. Он не узнал звучавшую песню, но это был кто-то из дурацких рэперов.

Ландерс быстро посчитал посетителей. В баре слева расположились шесть мужчин, справа от него еще тридцать или около того сидели за столиками около сцены и барной стойки. За исключением танцовщиц и двух официанток, которые носили чрезвычайно привлекательные обтягивающие белые костюмы медсестер, в помещении не было других женщин. Ландерс нигде не видел Эрлин Барлоу.

Он присел за столик, находящийся в стороне. Рыженькая, танцевавшая на сцене, была великолепна. Она являлась красавицей и, при откидывании головы назад, ее волосы развивались. У нее были длинные ноги, подтянутая попка, небольшие, но упругие груди, и она умела хорошо двигаться. Ландерс, сидя здесь, предавался фантазиям, что вот бы ему забрать ее в ванную комнату с собой и показать, что значит хорошо провести время, и в этот момент одна из медсестер остановилась возле его столика. Ее крошечный топ на молнии был почти полностью расстегнут, и ее грудь чуть ли не выпадала из него.

— Дорогой, чем я могу помочь тебе?

— Содовую. Дольку лайма.

Медсестра посмотрела на него презрительно, когда он заказал содовую. Конечно, он предпочел бы виски, но неизвестно, что может случиться во время облавы. Он должен оставаться в трезвом уме.

Пару минут спустя медсестра Бетти принесла содовую. Напиток обошелся ему в пять пятьдесят. Она посмотрела на него с еще большим презрением, когда он не оставил ей чаевые. Ландерс позвонил Джимми Брауну в 22:45. Проверка должна была начаться ровно в одиннадцать. Из-за грохота музыки Ландерс едва слышал Брауна, который сообщил, что они только съезжают с автострады и будут на месте через пять минут.

В этот момент Ландерс увидел Эрлин Барлоу, одетую в кожаные штаны и блузку леопардовой расцветки, в которой она была ранее. Та стояла у стойки бара. Медсестра Бетти что-то говорила ей на ухо, и указала в направлении Ландерса. Музыка прекратилась, и диск-жокей объяснил клиентам, что к девочкам запрещено прикасаться. Эрлин заметила Ландерса и направилась прямо к нему.

— Красавчик, ты здесь, чтобы арестовать меня? — спросила она, подойдя к столу. — Или просто плохой мальчик, который ищет развлечений?

— Помнишь человека, о котором я спрашивал тебя? Мертвый парень, которого здесь не было? Вчера вечером он снял деньги из банкомата, расположенного там в фойе.

— Ну, дорогой, наверное, я его каким-то образом пропустила.

— Я не твой дорогой. Меня зовут Ландерс. Специальный агент Ландерс. И очень скоро ты поймешь, как я ненавижу сук, которые мне врут. — Ландерс достал свой мобильный телефон и набрал Джимми Брауна. — Вы готовы?

— Все на месте. Сейчас мы находимся перед главным входом.

— Давайте.

В фойе раздался истошный крик, и дверь с шумом распахнулась. Офицеры спецназа в черном боевом снаряжении и касках ворвались в помещение. Они выглядели как «морские котики» с оружием в руках. Они начали кричать:

— Полиция! Всем лечь на пол! Все на пол!

Ландерс встал, вынул оружие и направил его в лицо Эрлин Барлоу.

— Это облава, — сказал он. — Подними руки и положи их на стену. Не двигайся, пока я не скажу.

Выражение ее лица было бесценным.

26 апреля

11:00

Через две недели после моего дня рождения, я закончил слушание по делу о наркотиках в федеральном суде Гринвилля и уже сел за руль, чтобы вернуться в Джонсон-Сити, когда посмотрел на свой мобильный телефон и увидел текстовое сообщение от Кэролайн: «Позвони мне. Срочно».

Два года назад, когда мы приняли решение, что я перестану заниматься юридической практикой, Кэролайн начала работать в качестве моего секретаря и помощника. Так как я стал брать меньше дел, то мне было необходимо сократить расходы. Так как занятия по танцам, которые преподавала Кэролайн в ее танцевальной студии, проводились по вечерам, то она сама предложила взять на себя эту работу. Когда договор аренды на офис в центре города истек, то я помог своему секретарю найти работу в другой юридической фирме и перевез все необходимое в свой дом. Это решение сэкономило мне почти шестьдесят тысяч долларов в год, а Кэролайн прошла онлайн-курс и получила удостоверение помощника адвоката. Она оказалась способной ученицей. Я все еще арендовал в центре небольшой конференц-зал для консультаций, где встречался с клиентами, но это обходилось мне всего в двести долларов в месяц.

— Что случилось? — спросил я, когда Кэролайн ответила мне на звонок.

— Это может оказаться как хорошей новостью, так и не очень, — ответила она. — Рано утром звонила какая-то женщина, которая представилась Эрлин Барлоу. Она была в бешенстве. Сказала, что полиция ворвалась к ней в дом, и они арестовали ее молодую подругу за убийство, и что ей необходимо нанять адвоката. Она не переставала уверять, что девушка не могла этого совершить.

— Конечно.

— Она хочет встретиться с тобой. Прошло много времени с тех пор, как тебя нанимало частное лицо по делу об убийстве.

— Мать Билли Докери наняла меня.

Я никому не говорил о признании Билли Докери. Даже Кэролайн.

— Ты хорошо заработал на этом деле. Помнишь?

— Пятьдесят тысяч.

— Нам они пригодятся.

— Я думал, что у нас все хорошо в финансовом плане.

— Это так, но дело об убийстве? Это может принести хорошие деньги, дорогой. Речь идет об убийстве проповедника. Тот, которого нашли в номере мотеля.

— Кэролайн, я не хочу браться за дело об убийстве, независимо от того громкое оно или нет, так как оно может затянуться на несколько лет.

— Вот поэтому я не внесла ее в расписание, — в голосе Кэролайн звучало разочарование.

Я раздумывал несколько минут над этим, взвешивая все «за и «против». Любопытство, наконец, взяло вверх.

— Какого черта, я не сломаюсь, если поговорю с ней. Позвони ей, и пригласи на встречу в центр города на час.

У меня заняло час, чтобы вернуться в Джонсон-Сити. Я съел обед в кафе, расположенном в двух кварталах от моего конференц-зала, и вошел в дверь где-то около без десяти минут первого. Женщина уже сидела там за столом и ждала меня. Когда я вошел, она встала. Единственное, что я мог сделать, это попытаться не показать своего удивления. Она была одета в обтягивающие черные брюки из спандекса и топ черно-оранжевой тигровой расцветки, через который можно было довольно легко увидеть соски большого бюста. У ее волос был красный оттенок, который я никогда не видел раньше, в том числе и на голове у женщин.

— Джо Диллард, — представился я и пожал ей руку.

Ее ногти были, по крайней мере, два сантиметра длиной и окрашены в тон ее одежды.

— Эрлин Барлоу. Ты в жизни выглядишь даже лучше, чем по телевизору.

Она улыбнулась, и когда я посмотрел ей в глаза, то обнаружил, что, несмотря на шокирующий наряд, она была привлекательной женщиной. Я указал на стул.

— Миссис Барлоу, чем я могу вам помочь?

— О, дорогой, у меня самая кошмарная проблема. Просто ужасная. Очень близкая мне молодая подруга была арестована за преступление, которого не совершала.

— Близкая подруга?

— Скорее, почти дочь. Я вроде как присматриваю за ней примерно с месяц.

— Миссис Барлоу, давайте начнем с самого начала. Расскажите мне все, что вы считаете нужным, чтобы я знал.

— Пожалуйста, сладкий, зови меня Эрлин. Думаю, я должна начать с того, что у меня есть мужской клуб «Мышиный хвост». Мы владели им с мужем, но он умер в прошлом году, и теперь им руковожу я. Я не думаю, что видела тебя там.

Я рассмеялся.

— Не имел удовольствия, но много слышал о нем.

— Меня это не удивляет. У нас на протяжении многих лет приходят и уходят несколько адвокатов, а также парочка судей.

Каких судей? Хотел я спросить у нее, но потом решил, что не хочу этого знать. Меня не волновало то, что они делали. В скором времени я собираюсь закончить со всем этим и буду двигаться дальше.

— Расскажите о своей подруге.

— Ты слышал, что они произвели арест в связи с убийством пастора из Ньюпорта? Того, которого зарезали?

— Я думаю, все слышали.

— Она не делала этого, мистер Диллард. Я готова поклясться на стопке Библий. Я хочу нанять тебя для ее защиты.

— Откуда вы знаете, что она этого не делала?

— Потому что я была с ней всю ночь. Я отвезла ее домой из клуба после окончания смены. Она живет у меня, и она никуда не выходила. Она не могла этого сделать. А, кроме того, она самая милая и добрая маленькая штучка, которую я когда-либо встречала. Она даже мухи не обидит, не говоря уже о том, чтобы убить человека.

У Эрлин Барлоу был почти завораживающий южный протяжный и сладкий тип очарования. Тот факт, что она была простая на вид, даже в этой дикой одежде, делал беседу еще более приятной. Несколько раз у меня возникало ощущение, что у Эрлин есть больше того, чем она хотела мне показать, возможно, опасность, которая действительно заинтриговала бы меня.

Через полчаса я просмотрел свои записи. Она сообщила, что взяла Энджел Кристиан, арестованную девушку, в свой дом после того, как та прибыла сюда на автобусе вместе с другой девушкой, танцовщицей по имени Джули Хейс, чуть больше месяца назад. Она отметила, что Энджел напомнила ей красивую молодую дочь ее покойного мужа, которая погибла в автомобильной аварии. У меня сложилось впечатление, что она убедила себя в том, что Энджел была реинкарнацией дочери. Она рассказала, что Энджел пострадала от серьезного насилия в семье и убежала из дома. Она упоминала что-то про ее руки.

Меня, мягко говоря, немного беспокоило несколько вещей в этой ситуации. Эрлин сообщила мне, что она изначально ввела в заблуждение агента ТБР по имени Фил Ландерс. Я знал Ландерса, и мне было плевать на него. Она сказала, что Энджел Кристиан не настоящее имя девушки. Она призналась, что полиция получила ордер на изъятие образца волос у Энджел, или как там ее звали, и у Эрлин. Это означало, что, вероятно, ДНК-тест будет участвовать в качестве доказательства, и эти тесты почти всегда имели катастрофические последствия для обвиняемого. У полиции, по всей видимости, имелись свидетели или другие доказательства, в противном случае они не смогли бы получить ордер. Она также сказала, что полиция разыскивает пропавший корвет.

Но она была убеждена в невиновности девушки, и если она говорит правду, то вряд ли у Энджел был мотив или возможность совершить убийство. Мне очень хотелось, но не настолько сильным было искушение взять на себя дело об убийстве, которое, вероятнее всего, дойдет до суда. Я не собирался больше тратить ее время, но и не хотел так прямо отказать, поэтому решил поднять планку настолько высоко, что у нее не будет возможности или желания, чтобы ее перепрыгнуть.

— Эрлин, вы хоть представляете, сколько будет стоить нанять меня в качестве защитника на такой случай, как этот? Умышленное убийство. По радио я слышал что-то о смертной казни, вы же знаете, и дело, скорее всего, дойдет до суда.

— Мистер Диллард, мой муж хорошо меня обеспечил, и пока был жив и после своей смерти. Деньги меня не волнуют.

Ей не следовало этого говорить, так как сумма, которую я держал в своей голове, сразу увеличилась в два раза.

— Я буду с вами откровенен, мэм, — сказал я. — Я планирую уйти из этого бизнеса в ближайший год. Если я возьмусь за это дело, это будет означать, что мне, вероятно, придется оставаться адвокатом гораздо дольше, чем я хотел бы.

— Пожалуйста, мистер Диллард, я заплачу столько, сколько захочешь. Ты самый лучший адвокат здесь. В течение многих лет я читала и слушала истории о тебе. Несколько лет назад ты даже защищал некоторых из моих девочек по разным мелочам, и все они очень высокого мнения о тебе. Я не хочу, чтобы кто-то другой защищал мою милую Энджел. Почему бы тебе не посмотреть на это как на последнюю лебединую песню? Ты можешь уйти с большим шумом.

Я сделал глубокий вдох.

— Вы знаете эту девушку чуть больше месяца, и говорите мне, что готовы отдать четверть миллиона долларов на ее защиту?

Она даже глазом не моргнула.

— Энджел никого не убивала, мистер Диллард. Я клянусь. Я сделаю все, что необходимо.

— Хорошо, вот условия, при которых я возьмусь за это. Двести пятьдесят тысяч наличными, авансом, и без возврата какой-либо части денег. Это мой гонорар. Кроме того, вы должны оплатить расходы. Нам будет нужен следователь, и, возможно, понадобится нанять экспертов. А они не из дешевых.

— Знаешь что, дорогой, — прервала она меня, — почему бы тебе не сходить в тюрьму и не встретиться с Энджел. Когда закончишь, позвонишь мне, а я приготовлю для тебя деньги.

26 апреля

15:00

По дороге в тюрьму я всерьез задумался о том, стоит ли мне браться за это дело. Я решил выйти из игры, и время пришло. Лили выпускается через месяц, и мне осталось закончить только пару дел. Но деньги… Боже мой! Четверть миллиона? Неужели она заплатит? Эти деньги обеспечат Кэролайн и мне немного душевного спокойствия. Я решил подождать и принять решение после того, как поговорю с девушкой.

Как только дверь в комнату адвоката открылась, я понял, что Эрлин Барлоу сказала правду, хотя бы в одном. Девушка была красивой. Я встал, в то время как два охранника поддерживали ее за локти, когда она шагнула в помещение в кандалах на лодыжках. Они помогли ей сесть в кресло, как будто она села пообедать, а затем вышли за дверь. На мгновенье я задумался, что они могли ей поклоняться. Дверь закрылась, и я снова сел.

— Ну, я никогда не видел ничего подобного, — начал я.

Она рассеянно улыбнулась.

— Охранники обычно не вежливы с заключенными независимо от пола. Я никогда не замечал, чтобы надзиратель помогал заключенному сесть.

Ее волосы были цвета полированного красного дерева и спадали, как горный водопад, чуть ниже плеч. Ее нос был маленьким, тонким и слегка вздернутым. Ее миндалевидные глаза были насыщенного коричневого цвета. Ее левая бровь была немного выше, чем правая, придавая ее лицу выражение постоянного интереса или легкого недоумения. Губы ее были полными и слегка выпирающими, и даже под стандартным оранжевым тюремным комбинезоном было видно, что у нее идеальное тело.

— Меня зовут Джо Диллард, — продолжил я. — Я — адвокат. Эрлин Барлоу попросила меня приехать и поговорить с вами.

— Я Энджел, — ответила она. — Энджел Кристиан.

Ее голос был нежным сопрано.

— Мисс Кристиан, вы понимаете, почему находитесь здесь?

— Да, — короткая пауза. — Меня обвиняют в убийстве.

Она облокотилась на стол и начала тихо плакать. Я видел сотни рыдающих клиентов. Мужчин и женщин. Меня давно закалили слезы и сопровождающие их звуки, но плач это этой красивой молодой девушки тронул меня. Я встал и постучал в дверь. Охранник сразу же открыл ее.

— Ребята, не найдется ли у вас какого-нибудь платка? — спросил я.

Охранник посмотрел мне через плечо на Энджел, затем взглянул исподлобья на меня.

— Что ты с ней сделал?

— Ничего. Есть ли у вас носовой платок или нет?

— Подождите, я найду что-нибудь.

Он ненадолго исчез и вскоре вернулся с рулоном туалетной бумаги, передал его мне, все еще хмурясь. Я закрыл дверь и вручил его Энджел.

— Боюсь, это лучшее, что смогли найти.

— Спасибо, — ответила она. — Мне жаль, что я расплакалась.

— Не волнуйтесь. Я часто вижу такие вещи.

— Не могу поверить, — сказала она сквозь рыдания. — Я должна оставаться здесь? Не могу ли я вернуться домой к мисс Эрлин?

— Мне очень жаль, но вам придется остаться здесь на некоторое время. Вы хотите поговорить о том, что случилось?

— Ничего не произошло, — она всхлипнула и высморкалась.

— Вы хотите сказать, что не имеете ничего общего с убийством преподобного Тестера?

— Я не убивала его. Я ничего не сделала ему.

— Вы его знали?

— Я никогда его не видела до того момента, когда он пришел в клуб в тот вечер. Я работала официанткой, и обслуживала, в том числе и его столик.

— Расскажите мне об этом.

Она прикусила нижнюю губу и собралась с мыслями.

— Он заказал двойной виски со льдом. С самого начала он начал заигрывать со мной. Пару раз он кричал мне со своего места, пока я была в баре, закатывая сцены. Затем, когда он опьянел, то начал цитировать Библию и вести себя очень странно. Каждый раз, когда я оказывалась рядом с ним, он пытался случайно задеть меня. Под конец, он попытался поцеловать и предложил мне уйти с ним. Тогда мисс Эрлин и Ронни подошли и попросили его уйти.

— И это все? Вы не видели его больше после того, как он ушел, и он был жив и здоров, когда вышел через дверь?

— Вот именно, я клянусь. Они сказали ему уйти, и я больше его не видела. Несколько дней спустя толпа полицейских пришли в дом мисс Эрлин. Она сказала мне не разговаривать ни с кем из них, и я послушалась, но у них была одна бумажка, в которой говорилось, что я должна дать ему несколько волосинок из моих волос. Они перевернули вверх дном дом мисс Эрлин. Этим утром они вернулись, посадили меня в машину и привезли сюда.

Пока она говорила, что-то не оставляло меня в покое. Мне потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что это было, и когда я понял, то смог только удивиться. Напротив меня сидела одна из самых красивых молодых женщин, которых я когда-либо видел с таким сексуальным телом, что при нормальных обстоятельствах я бы или возбудился, или, по крайней мере, был бы рассеянным. Но, несмотря на удивительный внешний вид, Энджел не излучала даже намека на сексуальность. Разговор с ней был похож на то, как будто разговариваешь со своим ребенком.

— Задавал ли вопросы офицер полиции, когда арестовал вас? — спросил я.

— Он попытался после того, как нас привезли сюда. Он отвел меня в такую же комнату, как эта. Но мисс Эрлин сказала мне ничего ему не говорить, поэтому я молчала. Я думаю, что он немного разозлился на меня.

Либо Энджел и Эрлин были двумя лучшими лгуньями, которых я когда-либо встречал, либо полиция совершила огромную ошибку. Мне не нравился агент Ландерс, так как он был нечестным бабником, у которого было эго размером с небоскреб, но ТБР считалось лучшей следственной службой. Трудно было поверить, что они арестовали человека по обвинению в умышленном убийстве без веских доказательств.

— Мисс Кристиан, были ли у вас какие-нибудь проблемы с законом? Вас когда-нибудь арестовывали за что-нибудь?

— Нет.

— Даже штрафов за вождение?

— Я даже не умею водить машину.

Она снова начала всхлипывать. Энджел казалась абсолютно беспомощной и неспособной на насилие. Мое сердце сочувствовало ей, и я спрашивал себя, почему. Зачем ей убивать какого-то незнакомца? Что могло произойти, чтобы превратить эту молодую девушку в убийцу?

И пока я сидел и задавался вопросом, она отвела блестящие от слез глаза от куска туалетной бумаги и взглянула на меня, сказав:

— Помоги мне, мистер Диллард. Пожалуйста.

Вдруг я услышал голос, который не был ее. Голос из прошлого, голос беззащитной маленькой девочки… «Убери его от меня, Джо. Он делает мне больно».

Я посмотрел на нее и кивнул.

— Хорошо, мисс Кристиан, — сказал я. — Я помогу. Теперь у вас есть адвокат.