Невротические стили

Современное понимание природы различных неврозов в большинстве случав соотносится пониманием природы защитных механизмов, более или менее специфических для каждого невроза. С этой точки зрения картина истерического невроза относительно понятна. Это было первое невротическое состояние, которое изучал Фрейд, и из всех неврозов истерия больше других связана с определенным защитным механизмом, а именно — с вытеснением. В других же неврозах присутствует целая совокупность защитных механизмов, например, в обсессивно-компульсивной патологии — вытеснение, ответная реакция, изоляция аффекта и прекращение действия.

Механизм вытеснения обладает уникальной для защитного механизма простотой и ясностью. Это объясняется тем, что он сохраняет элементарную структуру. Таким образом, механизм вытеснения и его значение для истерической патологии вполне ясны и несомненно реальны.

Но все же можно усомниться, может ли специфический защитный механизм вытеснения объяснить форму истерических симптомов и черт, не говоря уже о типичных склонностях и методах адаптации, связанных с этими чертами и симптомами. А даже если это возможно, как объяснить, что этот защитный механизм характерен именно для определенных людей? Мы должны найти матрицу, общую модель деятельности, из которой наряду с другими истерическими чертами может возникнуть процесс вытеснения.

ВЫТЕСНЕНИЕ И ИСТЕРИЧЕСКИЙ CTИЛЬ ПОЗНАНИЯ

Я не случайно выбрал в качестве отправной точки

модель познания; она непосредственно связана с природой вытеснения. Анна Фрейд определила вытеснение как «отторжение или сокрытие идеи аффекта сознательным эго»[39]. Но наиболее знакомое нам вытеснение — это забывание, то есть сознание теряет не аффект, а мысленное содержание, которое было понято, по не смогло занять место среди сознательных воспоминаний или воспоминаний, доступных сознанию. Таким образом, вытеснение особенно сильно связано с процессом и моделью познания. Иными словами, очень похоже, что качества намята и забывчивость изначально тесно связаны с познанием и вниманием.

До сих пор я не рассматривал качества функции памяти, соответствующие разным стилям деятельности, но некоторые из них хорошо известны. Например, у людей с обсессивно-компульсивным характером «хорошая» техническая память и память па факты. В этом отношении их память превосходит «обычную». Так, довольно часто обсессивно-компульсивные личности, проходя психотерапию, вспоминают свое детство в мельчайших подробностях. «Объективная» память обсессивно-компульсивных людей, пере полненная техническими деталями, еще раз подтверждает, что содержание воспоминаний зависит от природы познания, а стиль воспоминаний соответствует его общему стилю: то есть, в данном случае, — узко сфокусированному, техническому взгляду на жизнь.

Я считаю, что между воспоминаниями и начальным познанием существует двойная связь. Во-первых, начальное познание организует когнитивную информацию и создает материал, из которого возникает воспоминание. Конечно же, воспоминание не тождественно начальному познанию, а ограничено им[40]. В случае обсессивно-компульсивной личности материал для воспоминаний создается технической информацией и организацией начального познания. Но едва ли можно себе вообразить, что процесс восстановления в памяти определенных событий (организация и сбор воспоминаний, а также привлечение к ним внимания) не связан со стилем начального когнитивного процесса. Вероятнее всего, что один и тот же стиль деятельности внимания имеет место и в начальном познании, и в воспоминании[41].

Очевидно, что подробное, до мельчайших деталей, техническое познание и узко сфокусированное внимание обсессивно — компульсивного человека приводят к «хорошей» памяти и, по — моему, не вызывают вытеснения находящегося в памяти содержания. Можно ли предположить, что метод познания истерических личностей приводит к забыванию и вытеснению? Я попытаюсь показать, что природа истерического мышления создает основу для забывания и делает его фактически неизбежным. Сейчас мы рассмотрим некоторые свойства истерического познания и мышления.

Если попросить истерическую личность что-нибудь описать, то ответ будет примерно таким: «Ой, он такой большой!» или «Она такая замечательная!» или «Я его так ненавижу!» Особенности таких ответов станут еще яснее, если сравнить их с техническими, детализированными ответами обсессивной личности. То есть, если истерическому человеку задать вопрос, то в ответ получишь не факты, а впечатления. Часто они очень живые и интересные, но все же остаются только впечатлениями — они не детализированы, у них нет четкого определения и, конечно же, они не техничны.

Например, однажды, выясняя историю болезни крайне истерической пациентки[42], я многократно пытался получить от нее описание ее отца. Однако она вряд ли понимала, какая информация меня интересует, и лишь отвечала: «Мой отец? Он был, как ураган! Вот и все — просто, как ураган!»

Я считаю, что истерическое познание глобально, рассеяно, и ему не достает концентрации, особенно концентрации на подробностях. Короче говоря, оно импрессионистическое. В отличии от активного, интенсивного, узко сфокусированного внимания обсессивно-компульсивного человека, у истерического познания явно ослаб лена фокусировка внимания; компульсивный человек активно и долго ищет детали, а истерик очень восприимчив и немедленно реагирует на текущие впечатления.

Это очевидно и в тесте Роршаха.

Там, где компульсивный человек тщательно выделяет анатомические черты, истерик бросает быстрый взгляд и восклицает: «Оно в крови!» Там, где (например, в комплексной и яркой десятой карточке) компульсивный человек перечислит родственные черты между различными растениями или морскими животными, истерик скажет: «Прекрасный банкет!» или «Это Париж!.. как на французских картинках». Далее посмотрев на карточку с очевидным изображением (например на «летучую мышь» на первой карточке), компульсивный человек скажет: «…это чем-то похожее па распростертые крылья, а вот это напоминает ноги и голову… конечно, вот это похоже на усы, хотя они неправильные, но в целом эта картинка больше всего напоминает летучую мышь», а истерик просто глянет на карточку и скажет: «О! Большая летучая мышь! Уберите ее!».

В тесте Роршаха есть техническая процедура, особенно интересная для изучения связи между воспоминанием и начальным познанием. Эта процедура называется «inquiry»: после получения первых ответов тестирующий спрашивает пациента о разных деталях его ответов, не показывая карточек. В данном случае ответы обсессивно-компульсивных людей и истериков различаются столь же значительно, как и их начальные ответы. Как правило, обсессивно-компульсивные личности дают фактические, технические ответы. А истерические личности, несмотря на то, что обычно они не забывают своих ответов, часто не в состоянии четко ответить на вопросы типа: «Чем оно похоже на летучую мышь?»

Иногда они на секунду задумываются и отвечают: «Ну, я не знаю… просто мышь как мышь». Иногда они даже не чувствуют и не понимают вопроса, но не потому, что им не хватает умственных способностей, а потому, что для ответа требуется техническая информация, которую они не понимают или не владеют. Они говорят: «Что вы имеете в виду? Это просто летучая мышь. Вот и все». Безусловно, можно сказать, что такие ответы отражают тот факт, что истерики не способны к технической интроспекции; но впечатлительность и немедленная реакция позволяет предположить, что начальное познание не включает в себя не только интроспекцию, но и техническую информацию, необходимую для ответов на подобные вопросы.

Вряд ли можно приписать защитному механизму вытеснения нехватку фактических деталей и четких определений. Это не вытеснение специфических идей или эмоций из сознания, и оно может быть вовсе не связанно с содержанием мышления. Это форма познания, хотя, несомненно, вследствие этой формы происходит помутнение — и даже отсутствие — ясного мысленного содержания.

Я хотел бы отметить и другие проявления и последствия этого стиля познания, которые мы обсудим позже. Это типичные истерические черты. Но я хотел бы показать, что они являются аспектами общей когнитивной модели. Первый аспект — это истерическая неспособность к длительной или интенсивной умственной концентрации; отсюда следует второй аспект — отвлеченность внимания и впечатлительность; третий — это нереальный мир, в котором живет истерическая личность.

Сначала рассмотрим неспособность к умственной концентрации. Когда истерическая женщина проходит психологический тест, где требуется решить математическую задачу, она смотрит на все, словно надеясь, что на нее снизойдет ответ, и в конце концов отвечает наугад. Таким образом психологические тесты позволяют нам обнаружить неспособность к интенсивной концентрации, даже когда в остальных пунктах теста проявляется высокий уровень умственных способностей. Очень часто в тесте на умственные способности истерические пациенты не могут объяснить, каким образом они получили ответ, даже если этот ответ правильный. Ясно, что в этих случаях ответ получают не благодаря концентрации на фактах и опираясь па принципы, которые можно было бы объяснить позже, а «интуитивно».

У каждого есть интуиция, пассивное и впечатлительное «вдохновение», — хотя у компульсивных и параноидных людей оно проявляется крайне редко. Но большинство знает, что интуитивные предчувствия часто ошибочны пли неполны. Для нормального человека это часть мышления: интуитивные предчувствия могут быть полезны, если их внимательно проверить, а потом использовать или отбросить. Но для истерической личности интуитивное предчувствие или впечатление является окончательным когнитивным продуктом сознания. Легко заметить, что истерикам недостает интеллектуального любопытства, и очевидно, что интеллектуальное любопытство не поддерживает этот стиль познания. Впечатлительный стиль (познание, состоящее из интуиции и быстрых, относительно пассивных впечатлении) останавливается на очевидном, на том, что видно с первого взгляда.

Второе проявление этого стиля познания — впечатлительность. Мы знаем, что истерики легко внушаемы, то есть на них действует чужое мнение, давление реальных или воображаемых внешних требований, причуды, предрассудки, возбуждение и т. п. Но нетрудно заметить, что истерическая впечатлительность простирается несколько дальше. Эта модель познания или тин осознания характеризуется отсутствием активного, узко сфокусированного внимания или неспособностью к активной концентрации. Поэтому любые мимолетные, случайные впечатления оказывают на историков огромное влияние.

Я упоминал о том, что впечатлительное познание несовместимо с любопытством и останавливается на том, что видно с первого взгляда. Точно таким же образом огромное влияние оказывает все живое, неожиданней или настойчиво предлагаемое. Другими словами, истерическим вниманием очень легко овладеть. Итак, мы видим, что такие люди не только легко поддаются внушению, но и легко отвлекаются. Их мысли (в отличие от мыслей обсессивно — компульсивных людей) легко прерываются случайными впечатлениями. Их очень легко удивить. Если представить когнитивный аспект в виде карикатуры Билли Бурка на истеричную женщину и забыть про аффекты (смущение, внезапное хихиканье и тому подобное), то получим картину отвлеченности и несобранности мышления и выражения мыслей.

Третий аспект, который я хотел бы здесь упомянуть, является, скорее, следствием, а не прямым проявлением истерической модели познания. Попросту говоря, истерикам часто не хватает знаний. Я имею в виду, что им не хватает ясного фактического знания. Речь идет не только о хорошо известной наивности таких людей в области сексуальности или в других областях, связанных с высоким эмоциональным напряжением. Им не хватает знаний и во вполне эмоционально нейтральных областях. Иными словами, это общий дефицит знаний, не привязанный к определенному содержанию и не являющийся результатом вытеснения.

С помощью психологического теста эту склонность можно выявить, используя нейтральный материал (например, словарный запас и общую информацию), и сравнить уровень знаний с уровнем других аспектов умственных способностей. Общий дефицит фактической информации может служить индикатором истерии; у историков он проявляется регулярно. Как же может быть иначе? Этот вид познания не накапливает факты; он накапливает впечатления (например, впечатление пациентки, что ее отец был, как «ураган»). Эти впечатления замещают друг друга, переплетаются в памяти, а в дальнейшем, теряются отчетливость и фактический подробности. Кроме того, эта когнитивная модель не может создать постоянных интеллектуальных интересов или интенсивного любопытства. Опыт показывает, что истерики редко встречаются среди ученых, и мы можем предположить, что они часто встречаются среди людей, которые читают в газетах одни заголовки. Фактический мир истерической личности очень истощен. В следующей части мы увидим, что романтика и фантазия замещают в субъективном мире истерической личности факты и знание.

Я отметил эти три черты (относительное отсутствие активной концентрации, влияние мимолетных впечатлений, и относительно нереальный субъективный мир истерика), чтобы прояснить картину истерического мышления и познания и обозначить форму деятельности, породившую и специфический механизм вытеснения, и другие известные истерические характеристики. В этом стиле вытеснение может найти облегчение двумя способами. Во-первых, начальное познание логически не связанно с другими фактами, например, с именами, датами, местами и т. д., — оно основано на впечатлениях (например, «Ой! Какой он замечательный!»), и сырые впечатления легко замещаются новыми или перемешиваются с ними. Во-вторых, неспособность к узкой концентрации и впечатлительная природа когнитивного стиля приводят к отсутствию ясных, фактических воспоминаний. Таким образом, оба обстоятелства действуют в одном направлении.

Я не хочу сказать, что эти обстоятельства сами по себе можно считать вытеснением; я лишь имею в виду, что этот стиль деятельности и в особенности, познания, создаст благоприятную почву для явления, которое мы называем «вытеснением». Едва ли при таком стиле деятельности можно ясно и подробно вспомнить что-либо, связанное с высоким эмоциональным накалом. В случае же обсессивно-компульсивного человека вытесняется аффективное содержание.

В рамках этого когнитивного стиля становится понятной и поразительная наивность истериков: они не видят вещей, очевидных всем остальным. Не концентрироваться на неприятном факте очень легко при общем отсутствии узкосфокусированного внимания. Иногда, работая с истерической пациенткой, замечаешь намеки на неприятные факты, которыми пропитана ее речь, и трудно поверить, что сама пациентка их не замечает. Однако очень часто дело обстоит именно так — содержание мышления остается па периферии внимания — таковы особенности этого стиля.

ИСТЕРИЧЕСКИЙ РОМАНТИЗМ И ФАНТАЗИИ

Как уже отмечалось, истерическая личность замещает объективный мир романтическим и сентиментальным. Однако неверно считать, что истерики полностью погружены в романтические фантазии. Фактически часто оказывается, что их фантазии не являются очень развитыми. Говоря об истерическом романтизме, мы имеем в виду не время, проводимое в романтических мечтаниях, а скорее романтическую склонность, пронизывающую ежедневные мысли и суждения.

Как мы знаем, истерические личности склонны к мысли, что придет-Прекрасный-Принц-и-тогда-все-будет-хорошо, они ностальгически идеализируют фигуры из прошлого и сентиментально смотрят на настоящее. Ностальгические и идеализированные воспоминания (вне зависимости от их специфического содержания) основаны на впечатлительности, которую я описал выше. Как правило, в таких воспоминаниях не хватает фактических деталей, и создается впечатление, что объективные факты или детали все испортят.

То же самое качество присутствует и в истерической идеализации партнера или объекта романтической любви; истерические личности с легкостью не замечают очевидных недостатков, что является важным аспектом романтической любви. Тут, следует добавить, что с такой же легкостью они чувствуют полное отвращение, так же совершенно не замечая множества деталей. В истерически-романтическом взгляде па жизнь есть и своя злодеи, и свои герои. Истерическая пациентка, мгновенно идеализирующая встреченного мужчину, скорее всего столь же быстро почувствует отвращение к кому-то другому (например, к человеку с физическим уродством или непривлекательному) и ужас по отношению к третьему. Романтическая склонность не привязана к определенному содержанию, хотя одни содержания подходят ей лучше, чем другие. В романтизме отсутствуют сложные или противоречивые фигуры или воспоминания, являющиеся признаками реальной жизни.

Если задать себе вопрос, какие содержания или стороны жизни будут доминировать в ментальной жизни впечатлительной личности, то ответ будет такой: живые, яркие, эмоционально напряженные и эмоционально провоцирующие аспекты. Именно такие стороны замечает истерическая личность, и именно они составляют содержание романтических мыслей. Каждый человек в жизни что-то ищет: компульсивный человек ищет техническую информацию, параноик, еще более интенсивно, ищет ключи, а другие люди, — и среди них истерики, — ничего не ищут, а просто что-то сваливается им на голову, и они видят в жизни поражающие их живые и яркие вещи. И потому простые фактические детали, менее яркие аспекты, противоречия и сухие нейтральные стороны жизни для истериков остаются незамеченными. Субъективный мир у них яркий и захватывающий, но ему не достает плотности и фактов.

Например, истерическая пациентка смотрит на кабинет терапевта, как на таинственное место, где обитают темные силы, потому что впервые переступив порог, она оказалась под впечатлением двустворчатых дверей, тишины и больших кожаных кресел. Лишь несколько месяцев спустя, она начинает замечать в комнате другие, более привычные предметы: картины на стене, ковер и т. п., — все, что лишало комнату таинственности Я хотел бы рассмотреть еще одну истерическую черту, тесно связанную с романтической склонностью. Это театральность или актерство, которое часто ярко выражено в истерическом поведении. В связи с актерством истериков мы обычно думаем только об их эмоциональности, но такое поведение отличается не только эмоциональностью. Это скорее преувеличенная и неубедительная эмоциональнось (например, когда истерик рассказывает фальшиво-драматическим голосом, делая выразительные жесты, про «боль и муки», которые причиняет ему его подруга). Но хотя театральность и драматические преувеличения у истерических личностей встречаются сплошь и рядом, они не выглядят неискренними. Иными словами, они не преувеличивают и не драматизируют свои чувства сознательно, чтобы добиться конкретной цели или произвести какой-то особый эффект. Фактически они не осознают, что играют. Если после особо впечатляющей театральной сцены намекнуть истерику, что чувства, которые он пытается изобразить, не очень-то убедительны или что он сам, возможно, не вполне верит в то, что говорит, то скорее всего он не разозлится от того, что сцена не удалась, а искренне удивится, растеряется и смутится. Способность истериков действовать неестественно и этого не замечать — поразительна и отражает природу их отношений с реальностью. Я попытаюсь это объяснить.

Похоже, что романтическое, мечтательное, нереальное и неплотное восприятие мира истериком распространяется и на него самого. Он не ощущает себя материальным существом с фактологической историей. Часто он вообще не осознает своей истории, а если и осознает, она ему видится ему в форме романа, населенного впечатляющими романтическими или идеализированными персонажами. Он и сам чувствует себя персонажем этого романа, Золушкой или героическим и отважным Дон Жуаном. Наблюдая за истерической театральностью, часто создается впечатление, что человека «уносит» его собственная игра, и по-моему, в этом есть доля истины. Он не укоренен в своем фактическом существовании и своей истории, в твердых убеждениях и в ощущении реального, объективного мира. Вместо этого его действительно «уносят» немедленные реакции, и внимание захватывают живые впечатления, романтические провокации, смена его собственного настроения и образы его фантазий. Его «отключает» неглубокое, но присутствующее чувство.

Часто, когда я слушал истерическую пациентку, и она оживленно говорила, перескакивая с одной темы на другую, — то о своем разочаровании, то о забавном случае, то о восхитительном человеке, с которым она только что познакомилась, — у меня (и, думаю, у других терапевтов тоже) создавалось впечатление, что я понятия не имею, что же она чувствует, или какое у нее «в действительности» настроение. Несколько раз я говорил пациентке об этом впечатлении и получал в ответ интересное подтверждение. Она очень радостно отвечала буквально следующее: «Я не знаю, что я на самом деле чувствую». Но такие пациентки, наверное, имеют в виду что-то такое: «Я не знаю, на что я похожа». Они чувствуют себя невесомыми и парящими[43], это их то привлекает, то отталкивает, их захватывает сначала одно, потом другое. У них нет чувства собственной плотности и целенаправленности, позволяющей сопротивляться впечатляющим, но мимолетным влияниям. Эмоциональное поведение или идеи истерической личности не коренятся в настоящем, глубоком интересе, в долгой истории или в постоянной цели. Позже мы еще вернемся к этому вопросу.

Еще один аспект отношения истерической личности к реальности можно описать в терминах детской игры, в которой можно проиграть или выиграть что-либо ценное. Дети говорят: «Давайте играть «по-настоящему»», или: «Давайте играть «понарошку»». Это разделение не имеет ничего общего с правилами игры или деятельности и потому не влияет на поведение и не заметно со стороны. Вопрос только в том, будут ли результаты игры иметь материальные последствия, и какие чувства в отношении игры испытывает человек. «По-настоящему» означает, что игра считается серьезным делом. Если внимательно понаблюдать за истерическими людьми, можно заметить, что для них может «не считаться» серьезным то, что остальное люди считают весьма серьезным событием. Эта черта субъективного истерического восприятия безусловно связана с впечатлительным, нереальным и мечтательным субъективным миром, по она заслуживает особого внимания.

Эта склонность становится явной, когда истерик удивляется какому-либо событию, являющемуся следствием его собственных действий или событий, о которых он прекрасно знал; это событие мог бы предсказать любой другой человек.

Пациентка средних лет, вышла замуж за человека, моложе себя па много лет. Она начинает замечать, что муж проявляет явные признаки возрастающего недовольства браком. Чтобы его успокоить, она предлагает ему пройти психотерапию. Он соглашается, но вскоре после этого заявляет, что хочет развестись. Она потрясена.

Другая истерическая пациентка (ей под тридцать) не чувствует энтузиазма, когда ее сестра (про которую пациентка знает, что она много пьет и не отличается целомудрием) спрашивает, нельзя ли ненадолго переехать к ней. Несколько лет назад сестра соблазнила мужа пациентки, и это послужило причиной развода. Хотя пациентка понимает, что «при определенных условиях» история может повториться, но не считает, эту «возможность реальной» и соглашается на просьбу сестры. Однако то же самое происходит и с ее новым мужем, пациентка об этом узнает — после того, как об этом узнали все вокруг — и страшно удивляется. Она говорит: «Знаете… я действительно думала о такой возможно у меня появлялась эта мысль…, но я никогда не думала, что так действительно случится».

У третьей пациентки, тридцатилетней женщины, периодически случаются припадки истерической ярости, направленные, главным образом, на ее мужа. Она поразилась, когда муж ей однажды сказал, что не может больше этого выносить. «Он действительно имел это в виду», — с изумлением говорит она и добавляет: «Но ведь я же вовсе не имела в виду того, что ему говорила».

Если бы эти люди настойчиво и серьезно задали себе определенные вопросы, то скорее всего, получили бы верные ответы, то есть предугадали бы развитие событий, или хотя бы поняли, что возможность такого развития событий очень вероятна. Но они не задавали себе этих вопросов настойчиво и всерьез. Разумеется, у них могли быть мотивы избегания ответов, но чтобы исказить реальность, недостаточно только одного мотива. Это стало возможно лишь благодаря их рассеянному, впечатлительному мировоззрению — отсутствию острого взгляда на простые жесткие факты, и именно потому им удалось избежать этих серьезных вопросов.

У других людей, включая нормальных, в жизни тоже случается что-нибудь подобное. Удивляясь такому повороту событий, они говорят: «Теперь я это понимаю, но раньше я просто не думал, что это действительно может случиться». То же самое бывает и с пациентами, находящимися в состоянии легкой истерии — если терапевт резко фокусирует их внимание, сперва они удивляются, а через несколько секунд комментируют: «Но я всегда это знал». И для истерической личности — это основное правило. Реальные факты и реальные последствия этих фактов они видят лишь очень смутно, периферийным зрением; они рассеяны до тех пор, пока события или люди настойчиво им не скажут: «Смотри!».

Чувство, что происходящее на самом деле не считается, или, вернее, отсутствие чувства, что происходящее действительно считается, наиболее заметно, когда события ему решительно противоречат. Однако это чувство постоянно присутствует и является аспектом многих типичных истерических склонностей. Например, иногда оно проявляется в игнорировании фактов, говорящих о денежных затруднениях. У более импульсивных историков, поглощенных страстным романом, именно это чувство составляет основу ощущения, что «все неважно, кроме нас двоих». Возможно, это одна из причин, из-за которых старость застает этих людей врасплох. Это чувство составляет часть истерической незрелости и наивной невинности многих историков. Оно же присутствует в культурной незрелости женщин, которая теперь встречается лишь в определенных слоях среди южанок. Это чувство родственно истерической наивности, но отличается от фактуальной наивности, которая тоже присутствует у истериков. Это скорее отношение к реальности, а не ее игнорирование. Поэтому мы должны не приписывать это чувство тенденциям вытеснения, а соотнести и то, и другое с общим методом познания и субъективным восприятием.

У этого отношения к реальности есть одно интересное проявление, хорошо известное в психиатрии. Часто отмечалось, что истерики способны относиться к своим симптомам с удивительным безразличием (например, к конверсионным симптомам), la belle indifference, как говорили во времена описательной психиатрии. Теперь это выражение можно услышать редко: возможно, потому, что в наше время нечасто встречаются драматические конверсионные симптомы. Но безразличное отношение (пли, ощущение, что это на самом деле не считается) все еще можно встретить.

ИСТЕРИЧЕСКИЕ ЭМОЦИИ

В истерической эмоциональности существует интересный парадокс. Если правда, что фантазия пронизывает ментальную жизнь истерика, а чувство нематериальности и неопределенности характеризует и это восприятие внешнего мира, и его самовосприятие, то как же у него складываются такие живые, интенсивные эмоции? Можно предположить, что интенсивная эмоциональная жизнь, сильные чувства лучше всего гарантируют живое и интенсивное самоощущение, но в этом случае получается иной результат. Об этом парадоксе неплохо вспомнить, когда мы будем подробнее разбирать истерическую эмоциональность, Я хотел бы начать с ее крайнего проявления — с истерического эмоционального взрыва.

Часто истерические взрывы становятся основной жалобой и приводят истериков на терапию, хотя чаще всего недоволен не пациент, а его родственники, которые являются потерпевшими от истерического взрыва. Легко заметить, что, кроме коротких периодов раскаяния после каждого эпизода пациента этот симптом не беспокоит. Вероятно, чаще всего — это взрывы ярости, но они могут смешиваться с ощущениями депрессии.

У одной типичной пациентки, двадцатишестилетней женщины, такие взрывы случались часто после того, как она куда-нибудь отправлялась со своим женихом. Как правило, начало вечера проходило мирно, но в машине, по пути домой, она начинала (с напряжением, но все еще себя контролируя) критиковать поведение жениха: например, этим вечером он был к пей недостаточно внимателен. После она всегда признавала, что выбирала самый тривиальный повод для раздражения. Как бы там ни было, через несколько минут ее жених либо пытался защититься, либо извиниться за свое поведение. Ее ярость разгоралась, она начинала его обвинять, кричать и швырять все, что попадалось под руку. Взрыв вскоре превращался в обиду и полностью прекращался лишь тогда, когда она, все еще обиженная, покидала жениха.

Во время этих взрывов, вне зависимости от повода, содержание ее обвинений было приблизительно одинаково. Она просто обвиняла его так, чтобы, как ей казалось, больнее всего его ранить. Так, она обвиняла его в эгоизме, нечувствительности и язвительности и т. п. Однако я снова хотел бы обсудить не специфическое содержание эмоциональных взрывов, которое у разных пациентов и в разных ситуациях разное, а общую форму.

Я уже высказывал предположение, что безразличие истерической личности к симптомам в какой-то степени проявляется и в ее отношении к этим эмоциональным взрывам. Я хотел бы вернуться к этому факту и рассмотреть его повнимательнее, поскольку реакция, следующая после симптома, и ретроспективное отношение к нему мне кажутся его частью, которую необходимо понимать. Если истерическое безразличие и отвержение конверсионных симптомов заслуживают внимания, то реакция на эмоциональные взрывы заслуживает его еще больше, В конце концов, конверсионные симптомы остаются загадочным и эфемерным явлением. В случае же собственных чувств и реакций, к том)' же таких живых, эту отстраненность понять гораздо труднее. Однако я считаю, что наблюдения подтверждают тот факт, что истерики относятся к своим эмоциональным взрывам так же, как они относятся к конверсионным симптомам: то есть не считают содержание взрывов своими настоящими чувствами, а воспринимают их, как нечто их посетившее или скорее прошедшее сквозь них.

Пациентка из приведенного мной последнего примера говорила о своих взрывах так, что, если бы не подробности, можно было бы подумать, что она не присутствовала в той ситуации. Один или два дня были наполнены сожалением и раскаянием, но этот период быстро проходил, и даже в раскаянии проскальзывали намеки на отстраненность, которая со временем становилась все сильнее. Даже в первые несколько дней, когда она со слезами вспоминала об этом эпизоде и была искренне обеспокоена чувствами своего жениха, то говорила о своем взрыве так — а эта черта очень важная, словно он не имел ничего общего с ее чувствами. Тут важно не только то, что эта весьма умная женщина не догадывалась, что чувства, так интенсивно проявившиеся несколько дней назад, не могут сейчас совсем отсутствовать. Более того, она явно не считала, что вообще чувствует по отношению к жениху то. что у нее вырвалось в момент взрыва, и в действительности не чувствовала этого даже в тот момент. Наоборот: и в период раскаяния, и позже она говорила об этом, как о таинственном припадке, полностью подчинившем ее себе; короче говоря, она этого не чувствовала. «Но я так не считаю» — говорила она с удивлением, и ее удивление не выглядело наигранным. И при этом добавляла, что и тогда так не считала. Совсем наоборот, говорила пациентка, она любит и уважает своего жениха. И говорила это очень искренне и убедительно.

Иногда пациентки соотносят свои взрывы или, как они их называют, припадки, с менструальными периодами, но эта женщина с неохотой отказалась от этой теории, и то не до конца, несмотря на то, что даты не совпадали. Другая пациентка со схожими симптомами, читала книги по психоанализу и таким образом была посвящена в таинство психоанализа; после того, как все теории и отношении ее взрывов отпали, она стала искать разгадку в своей истории и в «бессознательном». «Почему» Почему? Я говорю то, что вовсе не имею в виду. Я не знаю, почему… Возможно из-за брата — я всегда чувствовала, что он меня отвергает. Но я не помню, чтобы я на него злилась. Возможно, мне было больно, но…»

Здесь очень легко пойти по ложному следу; этот поиск «причины» эмоциональных взрывов в детстве или бессознательном — не просто поиск инсайта. Это подтверждение убежденности пациентки, что такие взрывы не выражают ее чувств, а являются чуждой силой («бессознательным»), которая овладевает ей. Это безусловно защитное заявление. Фактически пациентка хочет поверить в свое временное помешательство и ищет случайный или провоцирующий аспект, который это подтвердит. Но несмотря на ее утверждение, имеющее защитную цель, оно совершенно обоснованно, ибо отражает ее реальные переживания. Фактически, едва осознав содержание этого переживания («это были не мои чувства»), невозможно не вспомнить другой, весьма распространенный вид истерического симптома, а именно: диссоциативную личность, у которой полностью теряется даже память о мыслях и поведении мистера Хайда, как только он перестает действовать.

Изучая эмоциональные взрывы, важно отметить еще одну, более общую черту поведения и эмоциональной жизни истерических пациентов. Обычно они ведут себя очень мирно. Пациентка из первого примера считала себя «порядочной», и так оно и было, и ее удивленное раскаяние после взрыва всегда содержало такие чувства: «Как же возможно, чтобы я, такая хорошая и порядочная женщина, так себя вела?» За исключением яростных взрывов, она была очень тихой и старательно избегала агрессивных высказываний (причем, считала агрессивными даже такие высказывания, которые другим показались бы вполне мирными). Любое мало-мальски агрессивное заявление или требование она расценивала как «грубое» или «отвратительное» поведение. Хотя она считала, что старается не причинять боли другим, несомненно, в первую очередь она сама не могла перенести «грубости». Однако, именно те люди, с которыми она обычно так осторожно общалась, время от временя становились объектами чудовищного взрыва ярости.

Для этих людей характерна комбинация аффективных взрывов и тихого поведения, и некие параллели можно найти и в других эмоциональных областях. Например, хорошо известно, что некоторые импульсивные истерические женщины, отдаваясь время от времени взрывным эмоциональным увлечениям, остаются сдержанными в более постоянной и ровной любви.

Как нам это все понять? Достаточно ли сказать, что аффект истерика неглубокий, эфемерный и мимолетный, а не глубокий и постоянный? Описание звучит убедительно, если признать, что взрывы ярости умещаются в рамках «неглубокого» аффекта. Возможно, объективно описывая ее чувства как «неглубокие», мы говорим о том же, что субъективно воспринимает пациентка, когда говорит: «На самом деле я этого совсем не чувствовала»; Но, по-моему, это заявление не слишком углубляет наше понимание истерических эмоций и, в особенности, не проясняет связь подобных аффектов с другими аспектами истерической деятельности.

Давайте вспомним, что говорилось в отношении когнитивной деятельности истериков и об их субъективном восприятии. Я описал их познание как впечатлительное, немедленное и глобальное. Когнитивное восприятие истерика — это не восприятие фактов и разработка суждений, а восприятие интуитивное л впечатлительное. Кроме того, это люди, чьим вниманием легко завладеть, они легко внушаемы и увлекаются любым впечатлением, которое в данный момент задевает их за живое. Поэтому их суждения легко изменяются; они не уходят корнями в твердые убеждения, которые не продуманы и не основаны на знаниях или фактах личного опыта (и по субъективному восприятию это тоже так). Из-за того, что их суждения и идеи не являются глубоко интегрированными продуктами, а скоротечными и изменчивыми, легко поддающимися влиянию мимолетных впечатлений, можно сказать, что эти идеи и суждения не вполне представляют самого человека. Теперь я хотел бы предположить, что истерические эмоциональные взрывы, то есть резкий выход аффекта, который быстро стихает, а позже воспринимается так, будто прошел сквозь истерическую личность, а сама она не принимала в нем участия, — эти взрывы происходят лишь при этом стиле деятельности и могут существовать лишь в контексте этого стиля.

Каким образом полубессознательный, полусформировавшийся импульс или ощущение трансформируются в конкретную эмоцию? Должен существовать некий интеграционный процесс, благодаря которому полусформировавшееся ощущение ассоциативно привязывается к существующим склонностям, чувствам, интересам и т. п., и таким образом, получает ассоциативное содержание (так сказать, набирает в весе) и одновременно становится более конкретным и сложным. Теперь давайте себе представим, что истерик характеризуется не только немедленным когнитивным восприятием, но и немедленным эффективным восприятием. Отсутствие комплексной когнитивной интеграции (то есть, быстрое, впечатлительное познание) будет сопровождаться немедленным проявлением аффектов. Эти аффекты, едва пробудившись, врываются в сознание в качестве окончательного аффективного продукта, подобно сиюминутным глобальным впечатлениям, которые появляются в качестве окончательного когнитивного продукта. А это значит, что такие люди, как правило, характеризуются слишком быстрой и непроработанной организацией и интеграцией ментального содержания. В нормальном интеграционном процессе полуинтуитивная мысль становится сознательным суждением, полусформированное, смутное впечатление становится ясной идеей, а полуосознанное, сиюминутное ощущение становится конкретной и глубокой эмоцией; у истерической личности этот процесс является неполным и свернутым.

Эмоцию, которая появляется в сознании в качестве результата нормального процесса интеграции и ассоциативной связи полусформировавшегося импульса с существующими целями, интересами и вкусами, — такую эмоцию человек воспринимает как свою; она соответствует личности человека и глубоко его затрагивает. Но у истерической личности и в когнитивной, и в аффективной сфере такой интеграционный процесс отсутствует, И в этом смысле ощущение истерика, что он не участвовал в эмоциональном взрыве, соответствует действительности; в этом смысле, эти эмоции действительно не были его эмоциями. Недостаточность интеграционного процесса и развития является причиной того, что, с одной стороны, аффект был внезапный, резкий и изменчивый, а, с другой — он не был дифференцирован. Можно сказать, что истерический аффект, как и познание, не проявляется в ясном, хорошо дифференцированном сознании в качестве развитого, конкретного ментального содержания, а мгновенно доминирует и захватывает рассеянное и пассивное сознание.

Есть множество истериков, в основном женщин, для которых характерны не аффективные взрывы, а взрывы более или менее постоянные и менее интенсивные, по сравнению с теми, которые мы разбирали. У этих людей функционирует та же самая система. В романе Генри Джеймса один персонаж описывал героиню следующим образом: «Она это сказала, и сразу стало видно, что это женщина, говорящая с сильным французским акцентом все, что ей взбредет в голову».[44] Я хотел бы добавить, что эта истерическая женщина «говорит все, что ей взбредет в голову» именно Потому, что любая едва сформировавшаяся прихоть, фантазия, мимолетное впечатление или сиюминутная эмоция в этот момент доминируют в ее сознании. В присутствии такой личности создается впечатление, что она сама не вполне участвует в этих проявлениях и аффектах. Мы знаем и ждем, что завтра она скорее всего забудет половину своих чувств, а про вторую половину скажет, что она «на самом деле вовсе не имела это в виду». Мне думается, именно это мы называем «неглубокими» истерическими эмоциями.

Метод деятельности, стимулирующий появление таких аффектов, как правило, вызывает их в большом количестве. Такие изменчивые эмоции по своей природе не требуют большой психологической интеграционной активности. Разумеется, я не имею в виду, что такие аффекты совершенно не зависят от развития психологических интеграционных способностей, а лишь хочу сказать, что они могут существовать и существуют, когда интеграционные способности слабо развиты. Детские эмоции, как правило, не такие утонченные, как у взрослых, но потому их нельзя назвать менее живыми, Одним из последствий этого обстоятельства оказывается то, что в определенных рамках (которые мы обсудим в следующей главе) психологическая организация, где сразу проявляются ментальные содержания, характеризуется, с одной стороны, «отсутствием глубины» и доминированием аффекта, а с другой стороны, обилием самих аффектов.

Кроме того, мы уже упоминали о том, что несмотря на крайнюю эмоциональность истериков, в определенных ситуациях они бывают очень сдержаны, и сейчас мы можем это понять. Очевидно, такое эмоциональное восприятие — взрывающееся и живое, по эфемерное и «неглубоко» переживаемое — соответствует романтическому восприятию мира и самих себя. Этот субъективный мир является продуктом истерического стиля, и в этом мире они могут более-менее комфортабельно жить. «Серьезная» же эмоция, которая действительно «имеется в виду», и серьезное убеждение совершенно не соответствуют такому субъективному миру и для истериков очень неприятны. Ведь истерики чувствуют себя невесомыми, а когда появляется такая эмоция или суждение (а поскольку человек не функционирует как совершенная машина, они всегда периодически появляются), они чувствуют нечто более материальное и стремятся этого избежать. Это относится к очень многим специфическим эмоциям или содержанию мышления. Таким образом, многие сентиментальные истерики часто сдержаны в любви и не имеют никаких политических убеждений.

Истерики вовсе не единственные, чье познание и субъективное восприятие характеризуется впечатлительными, быстрыми и слабо организованными ментальными содержаниями; есть люди, у которых это выражено гораздо ярче. В следующей главе я попытаюсь показать, что люди с пассивным или импульсивным характером еще больше наделены этими чертами, хотя для них вовсе не характерна сильная эмоциональность в обычном смысле этого слова. Скорее они склонны к импульсивным действиям, которые пи они сами, ни другие не воспринимают как действия, совершенные свободно, по собственной воле.