Невская битва

Тайна городского имени

Гордое имя свое — Господин Великий Новгород — этот город получил не сразу. В конце I тысячелетия Новгород был еще сравнительно небольшим и подчинившим себе лишь самую ближнюю округу центром.

Когда он возник и почему получил название «Нового города»? И где же был (если был) «Старый город», по отношению к которому Новгород был молодым и новым? Имя города несет в себе эту загадку, и она уже не один век волнует умы ученых и любителей старины. Высказано немало предположений, но догадки эти то с одной, то с другой стороны оказывались слабо доказанными, рождали новые сомнения и новые споры.

Думали, например, что Новгород был «новым» по отношению к Старой Руссе. Но быстро выяснилось, что она, во-первых, и Старой-то стала после того, как появилась Новая Русса. А во-вторых, — и это главное! — самый древний культурный слой отложился здесь лишь в XI веке, когда Новгород уже был известен во многих странах.

Говорили, что предшественник Новгорода — это Старая Ладога. Археологически она действительно древнее Новгорода, в остатках ее первых построек найдены бревна середины VIII века! Но «Старой» Ладога стала называться тоже недавно — после появления Новой Ладоги.

И само существование таких пар: Старая Ладога — Новая Ладога, Старая Русса — Новая Русса — говорит о том, что «новые» города возникали совсем рядом со «старыми», как бы в противовес им получая свои названия.

Поиски разгадки продолжались. Ученые доказали, что первоначально на месте Новгорода располагались три отдельных неукрепленных поселка, и лишь потом на территории нынешнего кремля появилось небольшое укрепление — детинец. Кто построил его? Может быть, жители этих трех поселков? Построили и стали называть крепость «Новым городом» в отличие от старых поселков. Как будто логично. Правда, почти сразу родились новые сомнения. Ведь «город» в Древней Руси — это всегда укрепленное поселение, окруженное стеной или валом. «Город» огораживали бревенчатым частоколом, насыпями, стенами… Если старые поселки не были укреплены — а следов укреплений не найдено, — то они и «городами» прозываться не могли. А коль не было «старых» городов, то откуда «новый»?

Поиски «старого» города привели археологов к истоку Волхова, берущего начало в Ильмень-озере. Здесь расположен большой холм, издревле прозванный Городищем. «Городище — место, где когда-то стоял город, который оказался по каким-то причинам заброшенным». Потом он мог заселиться вновь, но возникшее название — Городище — почти всегда сохранял. И действительно, летописи XII–XV веков упоминают Городище как резиденцию новгородских князей.

А недавние раскопки обнаружили на Городище под Новгородом слои IX века! Есть надежда, что будут и новые, более древние, находки. Так может, это и есть растворившийся во тьме веков «старый» город, предшественник возникшего чуть ниже по течению Волхова Новгорода? Может быть. Во всяком случае против этой версии возражений гораздо меньше, чем против других. Более того, нашлось одно интересное подтверждение в скандинавских странах. Они часто и упорно Новгород именуют «Хольмгард», что означает «город на острове». Но ведь Новгород-то расположен на берегу реки! А вот Городище находилось как раз на острове! Не перешло ли в сагах древнее название «город на острове» на вновь отстроенный Новгород, по мере того как Городище превращалось в княжескую резиденцию? Тоже может быть.

Но зачем нужно было рядом со старой крепостью строить новую? Зачем тратить на это огромные силы и средства? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы сталкиваемся с интереснейшим и еще не до конца понятным феноменом русской средневековой жизни. Оказывается, подобные случаи переноса городов в ту эпоху были далеко не единичными исключениями. Такие же пары городов («старый город» — «новый город») найдены археологами в районе Смоленска, Переяславля и других городов.

Как правило, новый укрепленный центр возникал совсем недалеко от старого. В этом просматривается большая жизненная целесообразность: между центрами сразу возникали оживленные хозяйственные связи, что помогало новому центру. Горожанин мог утром направиться из одного старого города в новый (и наоборот) продать или купить товар, сделать иные дела и еще засветло вернуться домой.

Но коренная причина появления таких городов-братьев, видимо, кроется в борьбе отмиравшего племенного начала и народившейся феодальной, чаще всего княжеской, власти. Их противоборство и вело к тому, что рядом со «старыми» племенными центрами — их иногда называют «протогородами», предшественниками феодальных городов, — возникали, росли, крепли и в конце концов даже заглушали прежние центры новые, уже феодальные города. Будущее было за ними.

Как бы то ни было, Новгород родился и пошел в рост. Первые полтора-два столетия он оставался еще небольшим, целиком поставленным из дерева городком. В середине X века его замостили. Деревья для древнейшей из найденных деревянных мостовых срублены в 953 году.

Становление града

Новгород обосновался сразу на обоих берегах Волхова. Это редкий для средневековья случай — обычно град строился на одном, высоком, берегу. Три поселка стали потом, после слияния в одно целое, именоваться концами. На Торговой стороне рос и строился Славенский конец. На Софийской стороне множились избы в Неревском и Людине концах. Здесь же высились и деревянные стены первого новгородского детинца. Еще одно небольшое укрепление — княжеский двор — появилось на Торговой стороне, недалеко от сохранившегося доныне Никольского собора.

В XI веке появились в городе первые каменные сооружения. Сначала это были храмы, и лишь позднее начали постепенно одеваться в камень городские укрепления. Артели мастеров каменного дела непрерывно вели свою многотрудную работу — заканчивали одно сооружение и сразу начинали следующее. Одна за другой возносились над городом главы церквей, издалека видимые, все время напоминавшие средневековому человеку о боге.

Каменные утесы храмов прочно стояли среди сотен и тысяч низких деревянных строений. В отличие от южностепных русских сел и городов, где главным видом жилища в древнюю пору были вросшие в землю полуземлянки, Новгород был уставлен добротными и разнообразными срубными строениями. Причиной такого различия служило, во-первых, обилие строительного леса. А во-вторых, зарываться в землю в этих северных краях не позволяли близко подходившие к поверхности грунтовые воды, чего не встречалось на сухом степном юге.

Избы были намного просторнее полуземлянок — четыре метра на пять, часто и пять на шесть. Попадались и вовсе огромные хоромины — восемь метров в длину и семь в ширину! А один из срубов, найденных археологами, сложен из цельных бревен четырнадцатиметровой длины! Деревья для таких домов выискивались в ближних и дальних лесах и большими крестьянскими трудами свозились в город, на место постройки.

Возводили сруб, предварительно укрепив место постройки вымосткой, для чего тщательно уплотняли землю тяжелыми трамбовками. Основной способ соединения бревен сруба назывался «в обло». Он и сейчас встречается в старых постройках — удачным оказалось это народное изобретение.

Сырая почва заставляла устраивать в доме деревянные полы. Здесь нельзя было, как на юге, обойтись утрамбовкой глинистого грунта внутри помещения. Полы составлялись из толстых тесаных плах, которые укладывались на поперечные бревна. Пространство между полом и землей способствовало сохранению тепла. Кроме того, этот подпол стали использовать для хранения вещей и припасов. Потом стали пол поднимать еще выше от земли, закреплять поперечные бревна, на котором лежали плахи на пятом, шестом, а то и десятом венце сруба. Подпольное помещение получалось сравнительно высоким и вместительным. Это было очень удобно в хозяйстве. Теперь, например, зимой, не приходилось выходить на холод, бежать в амбар или клеть за какими-то припасами. Кроме того, это большое помещение, его стали звать «подклеть», защищало жилую часть от земляной сырости и холода. А чтобы еще лучше защититься от северных неудобств, снаружи вокруг сруба устраивалась завалина. В полуметре от избы по периметру укладывались бревна. Пространство между ними и стенами засыпалось глинистой землей и уплотнялось. Дождевая вода стекала по таким завалинам в сторону от жилища.

В северной стороне зимой никак не обойтись без обогрева. Поэтому в каждой избе была печь. Она и согревала дом, на ней и пищу готовили. А если хозяин владел ремеслом, для которого нужен огненный жар, то печь и ремеслу служила — плавили в ней легкий металл, размягчали стекло, лили воск, обжигали глиняную посуду. Поэтому печи по устройству бывали разные; каждый делал такую, какая ему нужна.

Труб над печами тогда еще не ставили, топили по-черному. Дым поднимался вверх, отдавал тепло стенам и выходил наружу через дымовое отверстие в крыше и маленькие оконца в верхних венцах сруба. Натопив избу и дождавшись, пока выйдет последний дым, окошки и отверстие в крыше закрывали.

Дым слыл большим неудобством зимней жизни. «Горести дымной не терпев, тепла не видати!» — восклицал один древний автор. Чтоб уменьшить эту напасть, новгородцы стали строить избы повыше — три-четыре метра от пола до крыши. Дым в таких строениях поднимался высоко вверх, а внизу воздух оставался почти чистым. К ночи верхняя часть избы, где располагались полати, хорошо прогревалась. Тогда прекращали топить, дым выходил — на теплых полатях укладывались спать. А днем жизнь шла внизу, куда все время поступал свежий воздух с улицы.

Здесь внизу шла постоянная трудовая жизнь. Женщины работали по дому, ткали, шили, готовили еду. Дети помогали взрослым. Мужчины-хозяева делали всякий свою работу — кто торговые дела готовил, кто ремесленным трудом занимался — мастерская чаще всего располагалась здесь же, в жилище.

Мастеров в городе жило очень много. Ремесло новгородское отличалось разнообразием, высоким качеством изделий. Слава о нем расходилась по всем концам Руси, да и за границей новгородские поделки знали и ценили.

Самым распространенным и главным материалом новгородским ремесленникам служило, естественно, дерево. Из дерева строили крепостные укрепления и храмы, избы и клети, амбары, сараи, бани. Деревянными заборами-тынами обносили усадьбы. Бревно к бревну выкладывали мостовые, на старый ряд, ушедший в землю, раз за разом накатывали новый. Деревянные корабли стояли у деревянных причалов. По деревянным сходням катили деревянные бочки, закатывали их под деревянные навесы, грузили на деревянные телеги.

Внутри домов, богатых и бедных, большая часть изделий тоже была деревянной: лавки, столы, полати, кадки, сундуки, туеса, кружки, ложки…

Дерево мастера различали по множеству пород, каждая из которых годилась для определенных целей. В дело шли ель и сосна, дуб и привозной самшит, береза и лиственница, яблоня, можжевельник, липа. Причем использовалась не только древесина, но и кора, а особенно широко береста.

Почти каждое изделие, вышедшее из-под инструмента хорошего мастера, имело элементы художественного оформления. Всякий мастер стремился не только устроить жизнь, но и украсить ее. Украшались дома разными колонками, наличниками, коньками. Украшались корабли и крепостные ворота. Затейливая резьба вилась по ручкам ложек и ковшей, рукоятям ножей, мечей, по коробьям и туесам.

Особо уважали в Новгороде огненных мастеров, знавших толк в плавке и литье металлов, кузнечном деле. Всякий металл шел в дело, находил свою форму в нужных изделиях — крепкое железо и мягкий свинец, холодное серебро и слепящее золото, скромная медь и податливое олово.

Кузнецы изготовляли такое множество изделий, что и не перечислишь: от хитроумных замков до крепких насошников, от иголок до мечей.

Кузнецы по злату-серебру во множестве мастерских ежедневно лили, ковали, чеканили, гравировали, штамповали, колдовали над сканью-филигранью и эмалями. Пожалуй, больше всего изготовляли женских украшений: перстни, медальоны, височные кольца, колты и рясна, браслеты и привески, амулеты и фибулы, пряжки, заколки, булавки и цепочки — всего не перечесть.

Много трудились мастера по церковным заказам: чеканные оклады для икон, сосуды для церковных благовоний, кресты-энколпионы, нательные кресты и змеевики. Змеевиками называли специальные подвески, на одной стороне которых изображали святого покровителя — Георгия Победоносца, архангела Михаила, Христа или Богоматерь, а на другой — голову Медузы с двенадцатью змеями вокруг.

Кроме металла для мелких поделок широко применялась кость. Из нее делали гребни и расчески, ручки ножей, иглы, кресты, иконки, ложки, ножны. Кость шла в дело самая разная — кости коров и лошадей, рога оленей и лосей, быков и туров. Особо ценился драгоценный «рыбий зуб» — моржовая кость, которую привозили со Студеного моря.

Работать с костью было непросто. Ее долго вываривали в щелоке — до полного размягчения. А потом распиливали на пластины, зажав в тиски, выпрямляли и затем резали разные поделки, украшали их орнаментами. Особенно любили изображать «лютого зверя», драконов и других восходивших к языческим временам персонажей. Любое изделие из кости обязательно украшалось затейливой резьбой — красоту ценили.

Много было в городе и каменных дел мастеров. Целые артели откалывали, тесали камень и обжигали кирпич для храмов, украшали здания затейливым орнаментом. Художество тесно сплеталось со строительством. Камень шел — розовый шифер, желтый известняк — и на мелкие поделки: иконки, кресты, пряслица, шахматные фигуры. Из камня резались и самые разные литейные формы, потребные тем, кто занимался литейным ремеслом.

Широко использовалась для многих целей обожженная глина. Из нее делалась едва ли не большая часть посуды; соперником здесь было лишь дерево, так как дорогой металлической посуды было немного. Из глины выделывалось большое количество кирпича и изразцов.

Знали новгородцы и тонкое искусство стеклоделия. Из стекла выделывали дорогую посуду, но больше всего его использовали для изготовления украшений: браслетов, перстней, бус. Стекло для этого использовалось самое разное, всех цветов и оттенков, прозрачное и непрозрачное. А уж форм украшений — тех же бус и вовсе не перечислить. От простых круглых шариков до затейливых оригинальных поделок, украшенных расписным орнаментом. Бусинка к бусинке составлялись нарядные ожерелья — мечта новгородских красавиц. К ожерельям добавлялись стеклянные браслеты — гладкие, витые, крученые, рубчатые. А к браслетам подбирались перстни сияющие. Зеленое, красное, желтое, черное, фиолетовое, синее и иной стеклянный блеск и сияние обильно украшали древнюю жизнь.

Много жило в городе кожевников. Тяжелый дух шел из их тесных мастерских. Кожевенное дело требовало силы, выносливости да и знаний немалых. А использовались кожаные изделия очень широко — здесь и мягкие башмаки, и сапоги, и женские полусапожки, и туфли, и детские тапочки. Обувь часто украшали вышивкой растительного орнамента или замысловатым плетеным узором. Кожаными были сумки и кошели, чехлы и ножны, рукавицы и ремни, колчаны, пояски, конская упряжь. Все это часто тоже украшалось и вышивкой, и тиснением.

В жизни каждого простого новгородца — независимо от того, был он ремесленником или мелким торговцем, — обязательным подспорьем служило сельское хозяйство. В каждом дворе был огород. В хлевах и загонах за домом содержались домашние животные. Все пространство вокруг города занимали большие и малые роспаши, луга и лужки, выгоны для скота.

Но конечно, этот большой по тем временам град не мог сам себя полностью обеспечить хлебом и другими продуктами. Много хлеба поставляла в Новгород его сельская округа.

Сельские округа

Новгород был центром огромного края — от моря до моря, от карельских болот до уральских отрогов. Еще на излете I тысячелетия нашей эры словене новгородские заселили местности по берегам Ильмень-озера, вдоль течения Волхова, Луги, Шелони, Ловати, Мсты и других рек. Свидетельства этого древнего славянского продвижения можно найти и на современной карте. Посмотрите, сколько малых и больших селений в Ленинградской и Новгородской областях одинаково заканчиваются на — ичи или — ицы. Боровичи, Молосковицы, Чирко-вичи, Зимятицы, Волковицы, Глобицы, Гостилицы, Домашковицы, Дятлицы, Конюховицы, Летошицы, Плещевицы, Робитицы, Смердовицы, Смолиговичи, Сяглицы, Терпилицы, Холоповицы, Яблоничи — не перечислить всех! Древность таких названий несомненна. В них явственно проглядывают древнейшие времена, когда в этих селах и весях жили патриархальные семьи. Отсюда, от этих первопоселенцев и остались названия, похожие на отчества, их называют патронимическими.

Это самые старые места славянских поселений в новгородской округе. Первопоселенцы ставили их на «диком лесу» — рубили избу, а иногда начинали с полуземлянки, ставили легкие хозяйственные постройки. Но главной работой, пожалуй, было даже не жилье, а хлебное поле. Откуда было взяться ровному полю в плотном северном лесу? Его нужно было создавать многотрудной работой, требовавшей напряженных усилий, умения и опыта. В ближней округе выбирали участок для подсеки. Подрубали на нем деревья, и они год сохли на корню.

Потом участок выжигали, выбирая нужное время, чтоб никуда не перекинулся злой огонь. Корчевали несгоревшие пни, рыхлили и разравнивали землю. Вся семья трудилась, не зная отдыха, с раннего света до поздних сумерек. Участок обычно был немалый: северная дерноватая землица не южный чернозем. Чтобы семью прокормить, большой клин нужен.

В темную от плодородного пепла землю ложились семена. Меряли зерно — и для посева, и урожай — коробьями новгородскими. Велика была коробья — семь пудов зерна вмещала.

Долгое время в земледелии господствовали подсека и перелог. Освоенный земельный клин за несколько лет истощался, терял плодородие, и его забрасывали, распахивая новый участок. Труда на это уходило много, да и участок подходящий не всегда удавалось найти поблизости. Поэтому постепенно рядом с перелогом стало появляться более прогрессивное трехполье, которое не требовало постоянной расчистки все новых и новых пашен. Пахотная земля делилась на три равных поля — озимое, яровое и пар. Паровое поле отдыхало, восстанавливало силу. Озимое засевалось осенью — молодая зелень уходила под снег, а яровое — весной. Поля чередовались между собой, и это чередование позволяло сохранять достаточное плодородие почвы.

Посеяв хлеб, ждал земледелец урожая, не забывая других важных дел. Косил сено на заливных поймах, лесных полянах и прочих удобных и неудобных местах. Женщины и малые дети трудились на огородах, ухаживали за животными. В хозяйстве древнего новгородца были и лошади, и коровы, и овцы, и свиньи, и куры.

Земледелие и животноводство не исчерпывали хозяйственных забот русского крестьянина. Как правило, он был еще и неплохим охотником. Кабан и лось, заяц и хитрая лиса, лютый волк и могучий хозяин леса — медведь, стремительная утка и грузный гусь, драгоценный бобер и юркая белка — на всякую лесную живность умел охотиться древний обитатель новгородской земли.

Но и это не все. Богатство рек и озер служило еще одним важным полем хозяйственных забот. Простые и хитроумные снасти — от удочки до невода, от бредня до сложного заплота на реке — были в ходу у рыбаков. Рыба водилась самая разная — от любимого князьями и посадниками нежного лосося, от знаменитого невского сига до мелкой мойвы, которую бочками солили на зиму.

И озером-рекой не замыкался круг хозяйства! Неотторжимой его частью был окружавший всякую деревню батюшка-лес. В нем рос и водился, не считая птицы и зверя, неисчислимый набор нужных для человеческой жизни вещей. Повсюду на Новгородчине собирали крепкие грибы, сушили, а иногда там, где соль в достатке была, солили. Ягода всякая тоже в запас шла: малина, брусника, клюква, черника, морошка, душистая земляника. Травы пахучие припасались для напитков и снадобий. Собирали в лесу в заветных местах дикий бортный мед…

Лес дарил зимнее тепло — жаркие смолистые дрова. Лес давал бревна для избы, клети, бани. Дарил бересту, из которой выделывались сотни предметов — от большого короба до малой кружечки. И еще многое-многое, от чего непростая крестьянская жизнь становилась легче и светлее.

Конечно, не крестьянин владел землями, лесами, озерами и реками, хотя во многих местах Новгородчины крестьянские общины имели значение немалое. Во все стороны от Новгорода тянулись нити могущественного влияния новгородских олигархов. Огромные волости принадлежали новгородским знатным фамилиям, тем самым, что господствовали в политической жизни Новгорода. Волости и волостки у многих были разбросаны по разным углам, дальним и ближним. Перезывая к себе крестьян, каждый владелец стремился, чтоб как можно больше принадлежавших ему земель вошли в прочный хозяйственный оборот, были заселены и освоены, давали доход. Поэтому нередко перезываемому крестьянину на три, пять, а то и десять лет, если участок был дик и особенно труден для освоения, давалась льгота — освобождение от платежей.

Перезывались обычно молодые семьи — «от отцов сыновья, от дядь племянники». Было весьма распространенным делом, почти обычаем — выросший сын уходил строить собственный дом-двор и свою жизнь. Взрослые сыновья крайне редко оставались с родителями, обычно уходили на новое место — иногда совсем рядом с родительской деревней, иногда в дальнюю волость, где основывали свою деревню-починок. Именно поэтому на Новгородчине было очень мало больших сел и деревень. Преобладали мелкие однодворные деревни. Семь-восемь из десяти наугад взятых тогдашних поселений наверняка оказались бы именно такими — один двор, один хозяин. Сравнительно большими — в пять, десять, пятнадцать дворов — были лишь поселения, где процветал какой-нибудь промысел — соляной, железоделательный или жила дружная артель «рыбных ловцов».

Переходы лично свободных крестьян из волости в волость, из села в село тоже были делом обычным. Они использовались крестьянами в борьбе за снижение оброков. Феодал знал: коль поднимет он платеж повыше устоявшейся «старины», то крестьянин уйдет в другое место. Нужда в крестьянских руках ощущалась повсюду, поэтому платежи постепенно даже снижались. Владельцу выгоднее было получать умеренный оброк со многих крестьян, а не разгонять их непосильными поборами, рискуя «запустошить» свои деревни, ведь крепостной неволи тогда не было, крестьяне-общинники умели постоять за себя. Место тяжелого «половья» — половины урожая в пользу владельца — постепенно заняла треть. Потом появилась в оброках «четверть» и даже «пятина» из хлеба. А еще позднее издолье стало вытесняться точно определявшимся по договору-ряду оброком. «А дохода идет с той деревни — ржи 10 коробей, ячменя 10 коробей, овса 20 коробей, а денег — полтина новгородская. Да мелкого доходу 2 полти мяса, 4 барана, 2 чаши масла коровьего, 10 пятков льну, 2 бочки мойвы…»

Один за другим появлялись в разных концах Новгородского края все новые и новые починки. Они отстраивались, окружались расчищенными полями и лет за пять-десять превращались в крепкие деревни.

Постепенно оформилась и сеть более крупных территориальных центров-погостов. В каждом погосте было несколько десятков, а то и сотен мелких деревень. Сам погост бывал обычно более крупным, чем другие, поселением. В нем обязательно стояла церковь, рядом жил поп и другие церковные причетники. Нередко тут же помещался двор владельца ближней волостки, куда тот иногда наезжал из Новгорода. На погосте происходил суд, сюда сходились жители окрестных сел на местный торг. В самые древние времена погосты были местом сбора княжеских даней. Летопись упоминает о том, как легендарная княгиня Ольга «ставила погосты» по Луге-реке. По традиции на погост свозился боярский оброк из ближних деревень, и уже отсюда собранные запасы везли в Новгород.

Погостов было более ста. Они объединялись в крупные районы — пятины. Пятин было пять, отсюда и название. На северо-запад от Новгорода, обнимая приневские земли и уходя в дальние пространства Карелии, лежала Водская пятина, получившая название от племени водь. Южнее ее располагалась Шелонская пятина, она именовалась так от реки Шелони. На восток от Водской пятины тянулась обширная Обонежская пятина, обнимавшая Онежское озеро. За нею лежали новгородские владения, уходившие дальше на север, до самого Студеного моря, а на восток — до Урал-камня. К югу и юго-востоку от Новгорода располагались еще две пятины — Деревская и Бежецкая. Здесь земли новгородские упирались во владения тверских князей.

Велика и обильна была новгородская земля. В отличие от балтийских торговых городов — знаменитого ганзейского круга, — Новгород жил не только торговлей. Он был столицей огромной феодальной республики. В пятинах и погостах, селах и сельцах, весях и починках новгородской земли растили хлеб и варили соль, добывали пушного и морского зверя, плавили железо, ловили рыбу и возделывали лен, разводили скот и гончарили, добывали мед на глухих бортных ухожаях и промышляли мелкий жемчуг на северных реках. Торговля новгородская стояла на прочном и обширном хозяйственном основании. Земля новгородская жила, век от века расцветая.

Полтысячелетия просуществовала Новгородская феодальная республика — от легендарных драматических событий, связанных с вокняжением Рюрика в X веке, до присоединения к Москве в конце XV века.

Разнообразие и сложность новгородской жизни способствовали быстрому и широкому распространению грамотности. Долгое время считалось, что грамотных в Древней Руси было совсем немного, да и те сидели по монашеским кельям, переписывали церковные книги и летописи. Но открытие берестяных грамот опрокинуло эти представления. Огромная библиотека берестяных грамот каждый год пополняется десятком-другим новых находок и все больше расширяет наши знания о древней новгородской жизни. Среди авторов грамот есть дети, начинающие учить грамоту, есть крестьяне дальних волостей, есть тороватые купцы, а иногда и самого новгородского посадника строгие указания попадутся.

Сегодня уже не выглядит сказочным приукрасом неторопливый былинный распев:

Скромная береста, рассеянная в многометровых толщах культурного слоя, доказала, что былина отразила обыденную норму новгородской жизни.

Широко распространившаяся письменность стала основой просвещения. Уже в 1030 году в Новгороде открылась по указу Ярослава Мудрого первая школа. Не случайно, думается, именно из Новгорода дошла до наших времен древнейшая из сохранившихся русских книг — драгоценное Остромирово Евангелие. Его создали по заказу посадника Остромира в 1067 году. Многие «писцы книжные» трудились в Новгороде, переписывали книги святые, составляли летописи.

«Чтение доброе» новгородцы ценили очень высоко, книга считалась великим сокровищем человеческой мудрости. «Велика ведь бывает польза от учения книжного! Книгами мы мудрость обретаем, это реки, напояющие вселенную. В книгах ведь неисчетная глубина!» Такое отношение к книге осталось у северных русских крестьян, потомков древних новгородцев, на века — и до сих пор бережно хранят в крестьянских домах, семьях старинные книги.

Вечевой строй

Жизнь Новгорода уже в те незапамятные времена была кипучей. Подходили к пристаням Торговой стороны суда из дальних европейских городов. Одни товары сгружали на деревянные причалы, другие грузили на корабли.

На княжеском дворе сновали дружинники — то готовились к походу, то спешили по княжеским поручениям — кто на север, кто на юг. Походы княжеские случались часто. То большие, то малые, дальние и ближние. По ближним волостям ходили за данью и припасами, по дальним владениям — в Поморье и Карелию, в земли ижорские, карельские, финские. И на юг не раз ходили военным походом, в дальние степные края, а то и за Русское море — в Константинополь.

Бывали и по-настоящему великие походы, эхо которых до сих пор отдается в пространствах истории. Одним из них стал совершенный в 882 году поход князя Олега, принявшего власть от легендарного Рюрика, из Новгорода на Киев. Итогом его великого предприятия стало объединение двух крупнейших восточнославянских племенных союзов. Ядром северного союза были словене ильменские, а южного — жившие вокруг Киева поляне.

882 год традиционно считается годом, когда началась история новой европейской страны — Древнерусского государства, столицей которой стал взятый Олегом Киев.

Но и после этого Новгород оставался очень важным центром Киевской державы. Новгородский престол считался почетным, его занимали обычно сыновья киевского князя. В молодые годы был новгородским князем Владимир Святославич — знаменитый князь, крестивший Русь. Его новгородское княжение было полно бурных событий. Править здесь Владимир начал еще при жизни отца, Святослава Игоревича, пославшего Владимира на Новгородское княжение вместе с многоопытным воеводой Добрыней.

После смерти отца между братьями-наследниками началась жестокая и кровавая усобица. Владимир почел за благо скрыться в Скандинавии. Лишь через несколько лет, набрав варяжскую дружину, он явился в новгородские пределы. Многоопытные в военном деле наемники помогли ему сначала утвердиться в Новгороде, а потом и Киев захватить. Расправившись с братом, Владимир стал великим князем киевским, оставив полюбившийся Новгород на попечение Добрыни, воспетого в древних былинах под именем Добрыни Никитича.

Сидя на киевском престоле, Владимир не забывал любимого северного града. Например, едва ли не насильно крестив Киев в 988 году, он уже в следующем году послал в Новгород епископа — грека Иоакима Корсунянина, по приказу которого были низвергнуты языческие боги Перун, Волос, Даждьбог. Новгородцы не сразу покорились новой вере и приняли ее. Многие по-прежнему верили в волхование и древних богов.

Добрыня правил в Новгороде, покуда великий князь не прислал на княжение новгородское подросшего сына — Вышеслава. Однако тот пробыл здесь недолго — заболел тяжко и умер. После этого в Новгород был прислан другой сын Владимира — Ярослав, позднее прозванный в народе Мудрым. Правда, в молодые годы Ярослава отличала не столько рассудительность и мудрость, сколько непокорная решительность. В 1014 году он отказал стольному Киеву в выплате дани, которую северный град исправно платил столице каждый год — три тысячи полновесных серебряных гривен!

Отказ Новгорода выплатить дань стал первым звеном в цепи драматических событий в древнерусской политической жизни. Возмутившись отказом сына, Владимир Святославич стал спешно собирать войско для похода на север. Уведав об этом, Ярослав забеспокоился, видно, не ожидал столь быстрого киевского ответа. Своих сил у него было немного, но он нашел выход, вспомнив об отцовском опыте, — пригласил на службу буйную варяжскую дружину. Варяги с готовностью откликнулись, служба сулила выгоду и добычу. В начале 1015 года они явились в Новгород. Но скоро их разнузданное буйство — вели они себя как в завоеванном городе — разгневало новгородцев. Они терпели неделю, другую, третью, но в середине июля гнев прорвался наружу — в одну из ночей едва ли не большая часть наемников была перебита.

Ярослава эта расправа привела в бешенство. Он ответил новгородцам коварной жестокостью, вполне в духе раннефеодального средневековья. Пригласил знатных новгородцев, вдохновлявших варяжский разгром, на пир. Пир стал кровавым: в разгар веселья на знатных гостей кинулись княжеские дружинники с обнаженными мечами и копьями. Никто не уцелел, знать новгородская полегла на княжеском дворе.

Ослепленный яростью Ярослав думал, что утраты его отмщены. Но новый поворот судьбы в один миг сделал кровавое деяние совершенно бессмысленным. В ту же ночь, когда с княжеского двора еще не убрали убитых и не засыпали песком кровавые следы, прискакал на загнанной лошади гонец из Киева. Родная сестра Предслава писала новгородскому князю, что отец их любимый Владимир Святославич умер негаданно, а в Киеве творится злая смута. Престол киевский захватил брат Святополк. Возжелав править державою единолично, он убил уже трех братьев — Бориса, Глеба и Святослава!

Честолюбивый Ярослав опечалился письмом! Но огорчала не столько вероломная жестокость брата, сколько собственное бессилие в такой важный момент, из-за чего он не мог вмешаться в борьбу. Варяжская дружина полегла на новгородских улицах, а отношения с новгородцами достигли критического накала из-за резни на княжеском пиру. Что было делать? Кровь лилась и в Новгороде, и в Киеве, затмевала разум.

Лихорадочно поразмыслив, Ярослав решил сослаться именно на затмение разума. На другой день, пока не расползлись слухи, он собрал новгородцев на вече и обратился к ним со страстной речью. Летопись донесла до нас ее изложение. Ярослав говорил о любимой и честной новгородской дружине, которую иссекли вчера. «В безумии моем! — каялся Ярослав. — Не теперво ми их златом окупити!»

Следом за покаянием князь заговорил о киевских событиях — о смерти Владимира, коварстве воцарившегося там Святополка.

«Хочу на него пойти! — признался он новгородцам и тут же призвал их: — Потягните ко мне!»

Расчет оказался верен. Новгородцы, желавшие добиться свободы и избавления от тяжкой дани, сразу откликнулись на призыв. Вчерашняя распря заслонилась вспыхнувшей разбойной жаждой. В короткий срок была собрана мощная дружина. Скоро она выступила в поход, и в битве у Любеча Ярослав разгромил Святополка. Тот бежал в Польшу, а Ярослав вокняжился в Киеве.

Два года прошли спокойно, князь упивался властью. Но вновь объявился Святополк, прозванный за убийство братьев Окаянным, привел с собой войско польского короля Болеслава. На этот раз воинская судьба не оказалась благосклонна к Ярославу — наголову разгромленный, он бежал с поля боя всего с четырьмя уцелевшими дружинниками.

Новгородцы сочувственно встретили князя. Правда, он почти сразу стал собираться за море — в Скандинавию, за варягами-наемниками, с которыми намеревался вернуться для продолжения борьбы.

Новгородцы, однако, не приняли княжеского плана. Со свойственной им решительностью, они действовали резко и однозначно: порубили ладьи, на которых Ярослав собирался двинуться в свейскую сторону. Бояре и житьи люди собрали потребное серебро и снарядили дружину, набранную из новгородцев, оказавшихся в Новгороде варягов и воинов ближних племен.

Новое войско склонило весы политической судьбы в пользу Ярослава. В ожесточенном сражении на реке Альте он разбил Святополка Окаянного.

Ликованию князя, вернувшего себе киевский престол, не было предела. Он щедро одарил новгородцев — и не только серебром. Ярослав дал им «правду» и «устав» — законы, согласно которым должен был теперь жить Новгород. Это была древнейшая «Русская правда» — первый свод древнерусских законов. Скоро начали применять его по всем русским землям.

Ярослав и дальше не оставлял Новгород своими заботами. Посылал наместников-сыновей. Вместо сгоревшей деревянной Софии заложил Софию каменную — поныне стоящий на новгородской земле грандиозный храм, ставший символом Новгорода. С той поры стали говорить в народе: «Где святая София, тут и Новгород!»

София была центром древнего Детинца — крепости, защищенной земляным укреплением. Неправильной формы земляная дуга вала-гребля, достигшая пяти метров высоты, огибала Детинец и упиралась концами в берега Волхова. Когда-то был Детинец княжеской резиденцией, но в начале XII века князя вытеснил отсюда церковный владыка новгородский. Вольготно расположился в Детинце владычный двор, а сама София стала хранилищем новгородской казны, охранялась владычными людьми.

Со временем владыки еще сильней укрепили, Детинец. Новые стены и башни воздвиглись на старых насыпях. Через Пречистенскую башню шла из Детинца мощеная дорога к Большому мосту через Волхов. Через Спасскую башню ездили в Людин конец.

Новая София символизировала растущее могущество северного града. Новгород все прочнее утверждался как центр огромного края, который простирался до самого Студеного моря. Теперь многие племена были союзны или подвластны Новгороду — не только приладожская чудь, карелы, ижора, водь, весь, но и дальняя лопь и югра…

Прочный союз этих племен с ильменскими словенами сложился в незапамятные времена, еще в конце I тысячелетия нашей эры.

Особенно важными для безопасности Новгорода являлись отношения с племенами води и ижоры. Водь обитала по берегам Балтики, примерно от устья реки Наровы до устья Невы. Этот угол новгородских владений до петровских времен так и назывался — Водская пятина. Основными занятиями води были земледелие, рыболовство и разнообразные промыслы. В курганах XI–XII веков найдено много серпов и кос, горшков с зерном — все эти важные вещи должны были пригодиться умершему в загробной жизни. Активно занимались вожане трудным железоделательным промыслом — добывали железную болотную руду, сушили и отжигали ее, выплавляли в маленьких домницах железные крицы — сырой металл, который кузнецы путем многих искусных проковок и закалки доводили до нужной твердости и прочности. Вожане активно торговали продуктами земледелия, рыболовства и промыслов — в Новгороде существовала купеческая «Водская сотня».

Водская земля стояла форпостом обороны Новгородского государства на западе и северо-западе. Именно вдоль балтийского побережья устремлялись в новгородские пределы крестоносные и иные «находники» — и с юга, и с севера Балтики. Не раз вместе с новгородцами вожане становились в боевой строй для отражения этих набегов. Центром обороны бывал обычно Корорский погост, позднее ставший сильной новгородской крепостью.

Ижорская земля простиралась вдоль левого берега реки Невы. Она тоже издревле входила в обширную феодальную республику.

Характерно, что издавна племена ижоры и словен жили в мире, — неизвестно ни одного случая столкновений между ними. Наоборот, возникший союз со временем становился все прочнее. Общая земля — общая судьба, это правило стало простым и естественным законом отношений. Сближали ижору с новгородцами и общие опасности. Расположенная на пути «из варяг в греки» Ижорская земля первой испытывала на себе тяжесть вторжений, которые часто совершались по невскому пути.

Разнообразные связи с другими частями Новгородчины способствовали быстрому хозяйственному развитию Ижорской земли. В XII–XIII веках здесь было хорошо развито земледелие и скотоводство, процветал рыбный промысел. Большие выгоды имели ижоряне от транзитной торговли по Неве и Ладоге. Ижорские лодочники занимались перевозкой товаров, знатоки-лоцманы водили суда по рекам и беспокойной Ладоге. Плата за эти труды выглядела по тем временам неплохой. «Нанятый на проезд по Неве вниз и опять вверх должен на харч получить пять марок кун или один окорок…» — записано в одном из древних договоров.

Трудолюбивое племя много работало на своей земле. Но созданное нелегкими народными усилиями, часто становилось добычей алчного чужеземного рыцарства. Иноземцы называли Ижорскую землю «Ингрия» или «Ингардия». Имя это часто попадается и в папских буллах, и в рыцарских хрониках. Одна из них сообщает, как в 1221 году немецкие рыцари «сделали далекий поход в землю, называемую Ингардия. Так как никакие известия их не опередили, они нашли эту область полной народу и нанесли ингарам тяжкий удар, перебили много мужчин, увели массу пленных; множество овец, быков и разного скота не могли захватить с собой и потому истребили».

Такие тяжкие испытания заставляли постоянно заботиться о безопасности. В 30-е годы XIII века при князе Александре Ярославиче ижорцы создали по его поручению «стражу морскую», которая несла дозор на балтийской границе Новгородского государства, быстро оповещала князя о приближении врага. Теперь застать Ижорское племя и всю землю новгородскую врасплох стало намного труднее. О том, насколько своевременно была создана такая служба, свидетельствует история шведского крестоносного вторжения в 1240 году.

Все более обширными — великими — становились новгородские владения. Рос и сам город, который все чаще начинали именовать тоже Великим.

Но это гордое прозвище родилось не только из географических реалий. Великим Новгород сделала и та уникальная форма правления, которая утвердилась здесь. Постепенно Новгород стал из княжеского города центром феодальной республики. Уже в конце XI века здесь возникло выборное посадничество, чего не было ни в одной древнерусской земле.

Со временем утвердилось в Новгороде гордое и самолюбивое правило «вольности в князьях». Состояло оно в следующем. Новгородцы заключали союз-договор то с одним, то с другим сильным князем — владимирским, черниговским, смоленским — и принимали к себе того или иного княжеского родича, чаще всего сына. С ним составляли ряд-договор, князь брал обязательство держать Новгород «по старине и без обиды», а в подтверждение «целовал крест на всей воле новгородской». За соблюдением этого простого, но строгого уговора новгородцы пристально следили, коль случалось, что князь его нарушал или чем другим не угождал городу, то правителя изгоняли — «указывали путь». Эта республиканская вольница покоилась на большом экономическом могуществе Новгорода и потому признавалась всеми русскими князьями.

А «путь указывали» князьям весьма часто. Если в других землях князья сидели по десять, двадцать, тридцать и больше лет, то в Новгороде смены шли куда как быстрее. За XII–XIII века на городском престоле побывали почти шестьдесят князей, в среднем по три-четыре года удерживались они у кормила новгородской власти. А иные лишь несколько месяцев умели высидеть на нетвердом, все время раскачиваемом буйным вечевым сбором престоле.

Но без князя новгородцы не мыслили себе жизни — князь был предводителем войска, представлял державу в дипломатических делах, был верховным судьей и издателем законов. Правда, многое было не в его власти: он не мог, например, скупать земли в новгородских волостях, назначать своевольно должностных лиц, вмешиваться в торговлю с ганзейскими городами и многое другое. Такая шаткость княжеской власти неизбежно вела к усилению других политических сил. В конце XI века появился в Новгороде избираемый на общем вече посадник. Влияние посадника постепенно росло, со временем вся исполнительная власть перешла в его руки. Правда, посадники тоже часто менялись — в соперничестве боярских группировок то одна, то другая, то третья брала верх и завоевывала высшие посты.

На посадничьи должности избирались только люди из боярских родов. Они составляли высший слой новгородского феодального общества. Слой замкнутый, аристократический, сказочно богатый, спесивый. Он пророс когда-то из родоплеменной знати ильменских словен, откуда брали начало роды Мишиничей, Онцифоровичей, Михалковичей и прочих.

Ниже в феодальной пирамиде стояли средние и мелкие феодалы. В Новгороде их звали «житьи люди». Подчас они жили не хуже бояр, имели десятки деревень, сотни крестьян свозили им оброки в новгородские усадьбы. Но сколь угодно большие богатства не открывали «жить-ему человеку» всех возможностей. «Житьи» могли попасть в состав новгородского посольства в иные земли и города, полноправно участвовали в вечевых собраниях. Но путь в боярский круг был им изначально заказан, здесь никакое богатство помочь не могло, а значит, и высшие должности в боярской республике оказывались для «житьего человека» недостижимы, сколь бы талантлив, ловок и хитер он ни был.

Еще одной важной и сильной группой новгородского общества являлись купцы. Богатства их бывали велики, но политического могущества они имели немного. Голос купцов весом звучал лишь в торговых делах, в иные сферы бояре и «житьи люди» их не пускали, следили ревниво.

Богатых купцов — их звали «гостями» — насчитывалось немного. Основную массу торговых людей составляли мелкие торговцы, лавки которых стояли в гостиных рядах, а кто победнее — у того прямо на улицах.

Еще ниже на социальной лестнице стояли ремесленники. Хотя они по закону и являлись лично свободными людьми, но в обществе считались «молодшими» по отношению к другим слоям — боярству, «житьим», купечеству. Соответственно прав и влияния у них было куда как меньше, чем у других.

Но жили в средневековом Новгороде не только свободные горожане. В усадьбах могущественных бояр, да и во дворах «житьих людей» в плоских низких избах, а то и в сырых полуземлянках ютилось множество холопов — людей, находившихся в рабском состоянии. Бесправие их и зависимость от воли хозяина были полными — жизнь холопа-челядина считалась едва ли выше животного. Раб-челядин в летописи часто стоит рядом с животным. «Ополонишася челядью и скотом» (взяли в полон много рабов и домашних животных) — обычная фраза летописи при описании военных походов. За убийство холопа наказывали лишь постольку, поскольку считалось, что это наносит материальный урон хозяину.

На холопах лежала самая тяжкая и грязная работа. Женщине-рабыне (ее так и прозывали — «раба») приходилось обслуживать домашнее хозяйство феодалов. Они готовили еду, нянчили детей, поддерживали чистоту в доме, ходили за скотиной, а в страдную пору были на полях. Холопы-мужчины несли не только хозяйственные заботы. Существовал, например, особый разряд боевых холопов. Во время походов они всегда были подле хозяина, а в любой битве окружали своего господина со всех сторон, защищая его от наседавших противников. Это стало обычной практикой для всего средневекового мира — боевые слуги сопровождали любого феодала. Потому, хотя войны и случались постоянно, феодалов погибало сравнительно немного, основную часть павших в любом сражении составляли рядовые дружинники и боевые слуги-холопы.

Высшим органом власти в городе являлось вече. Оно собиралось по древней традиции «на Ярославле дворе», у стен и ныне украшающего Новгород Никольского собора. Участвовать в вече могли все свободные мужчины — «и бояре, и житьи люди, и купцы, и черные люди». Вече для средневекового новгородца олицетворяло собой понятие «Господин Государь Великий Новгород». На нем решались все главные вопросы новгородской жизни — оно приглашало князей и «указывало им путь», утверждало договоры и союзы, объявляло войну и провозглашало мир.

На вече выбирали посадников и тысяцких. На его собраниях распоряжались новгородскими земельными владениями — подчас целые волости продавались за громадные по тем временам суммы, поступавшие в новгородскую казну. Десятки килограммов серебра, случалось, отправлял тот или иной богатей-боярин в хранилища святой Софии.

Вече не только утверждало законы, но часто и практически осуществляло их. Например, судило изменников. Приговоренных к смерти на виду всего честного народа низвергали с Великого моста в суровые холодные воды Волхова — гибель в нем была практически неизбежной.

Многие вечевые собрания проходили буйно. По иному вопросу рядились день, два, три, а то и дольше. На «вечевую степень» — сложенную из камней-кирпичей трибуну — взбирались десятки ораторов и, перекрикивая толпу, возглашали о своем. Коль слов не хватало, в ход шли кулаки, а то и до боевого оружия дело доходило. Бывало, один новгородский район-конец сходился с другим на Великом мосту, где в давке и костоломной мешанине каждая из сторон пыталась взять верх, доказать правоту силой.

В каждом конце было еще и свое вече, на нем предварительно договаривались, что отстаивать на общеновгородском сходе, а также решали местные дела. В каждом конце доминировала в политике та или иная боярская группировка, поэтому политические схватки на Ярославовом дворе были по внутренней сути своей столкновениями боярских группировок, увлекавших за собой большую или меньшую часть новгородских свободных людей. Бояре умели ловко использовать народное недовольство, настроения «черных» людей, особенно в трудные голодные годы. Столкновения боровшихся за власть кончанских группировок переплетались в реальной жизни с антибоярской борьбой городских низов. Мозаика новгородской политической жизни была сложной, запутанной, подчас просто причудливой.

Главные схватки шли за высокую должность новгородского посадника, поскольку к его рукам сходились главные нити республиканского управления. Он был главой вечевых собраний, вместе с князем возглавлял войско. Заключал договоры с зарубежными городами и королевствами. Распоряжался казной и судил преступивших закон.

Боролись бояре и за место тысяцкого. С конца XII века его тоже избирали на вече. Он активно участвовал в международных делах, разбирал торговые и прочие тяжбы.

Вечевая стихия далеко не всегда приносила плоды, угодные боярству. Поэтому со временем возник в Новгороде аристократический Совет господ, который стал органом, где вырабатывалась общебоярская тактика политической борьбы. Он собирался на дворе архиепископа, что освящало его в глазах верующих, придавало решениям Совета некий общеновгородский смысл. Кроме церковного владыки в Совет господ входили посадник, тысяцкий, кончанские старосты, а также группа бояр, которых летопись обычно именует «старые». «Старые» — это те, кто раньше бывал посадником или тысяцким. Совет господ часто предрешал важнейшие вопросы. Бояре сговаривались, как им действовать на вече, чтобы достичь желаемого. Теперь боярская олигархия еще крепче стала держать нити управления огромной феодальной республикой. Республика новгородская окончательно превратилась в боярскую, аристократическую.

Таким стал Господин Великий Новгород к тому времени, когда был призван сюда на княжение князь Александр Ярославич.

Так жила Новгородская земля. Сеяла хлеб, варила соль, плавила железо. Торговала с русскими княжествами и заморскими землями. Управлялась по своим законам — призывала князей и указывала им путь, буйствовала на вече, принимала иноземных послов и направляла к королям, князьям, магистрам свои посольства. Украшала чтимый во всех концах света Господин Великий Новгород высокими храмами, обносила крепкими стенами, а на дальних подступах к нему строила крепости.

Одной из самых ярких черт новгородского характера было глубокое, веками взраставшее в народе свободолюбие. Именно из него родились здесь и право вольности в князьях, и народное вече, и самоуправление районов-концов, и вся удаль новгородская. За свободу новгородцы стояли крепко, берегли ее зорко. Никакого врага не страшились и любую цену готовы были уплатить, чтоб уберечь вольность новгородскую. Поэтому, когда пришел час испытаний, Новгород не дрогнул, а стал действовать энергично, быстро и решительно.