Невская битва

За морями, за горами

В закатной от Новгорода стороне за седыми балтийскими валами, за скалистыми берегами находились земли шведские, с которыми Господин Великий Новгород за долгую свою историю много торговал и немало воевал. Бывало, жил в спокойствии и мире со свеями по полстолетия и более, а потом вдруг скрещивал мечи. То распахивал ворота перед северными купцами, а то щетинился самострелами со стен всех своих крепостей.

Королевская Швеция лежала за знакомым морем, покрытая озерами и лесами, прочерченная быстрыми реками.

Древние ледники перемешали ее землю с камнями и щебнем, нагромоздили повсюду валуны и обломки скал. Морские берега были изрезаны заливами и бухтами, их скалистая линия неприветливо встречала всякого пришельца.

Большую часть страны укрывал плотный лесной полог — «много лесов и ненаселенные места столь обширны, что через них можно ехать много дней». Лесные дебри разделяли заселенные местности, защищали лучше любых укреплений. Правда, лес всегда нес не только защиту, но и опасность: огромные лесные пространства легко и навсегда поглощали неопытных путников.

Опасные звери водились здесь в изобилии: медведи, волки, росомахи, зубры, кабаны… Много было и ценного пушного зверя: бобров, куниц, выдр, горностаев. Олени и лоси ходили около людского жилья. Дикая птица: гуси, лебеди, куропатки — водилась без счета. В реках и озерах, пугая малых рыб, плескались огромные лососи, золотистые сазаны, серо-зеленые щуки, скользили змеевидные угри. А у морского берега в изобилии водились треска и сельдь.

Природа не обидела Швецию и иными дарами. Железную руду находили и в болотах, и в горах. А медные руды во многих местах подходили совсем близко к земной поверхности; иногда нужно было лишь содрать мох, чтобы добраться до них. Но особо ценили и берегли правители серебряные рудники. Шведское серебро было не простым — почти восьмую часть добытого составляло чистое золото, с которым был смешан в здешних местах этот любимый викингами белый металл, открывавший путь к любому богатству и сам ценившийся как высокая драгоценность.

Из чистого серебра, после того как умельцы извлекали из него золото, в королевских мастерских отливались и чеканились шведские деньги. Главной была марка чистого серебра — слиток весом около 200 граммов. А позднее, в XIII веке, короли стали чеканить монеты, но и массивные слитки продолжали ходить по стране, использовались для крупных сделок, упрятывались в сокровенные тайники.

Однако серебра не хватало и роль денег часто исполняли разные ходовые товары: скот, рыба, холст, железо и медь. В древних текстах можно встретить выражения «10 марок холста», «8 марок коровьего масла» — всякий товар имел свою денежную меру и в подходящих случаях сам играл роль денег. Такому обычаю способствовало и то, что многие налоги в пользу господ и правителей платились не деньгами, а натурой: пушниной и холстом, зерном и коровьим маслом, мясом, домашней птицей, сеном, хмелем. Такая ситуация была типична не только для Швеции, едва вступавшей в феодальную эпоху, но во многом еще сохранявшей черты общинно-родового строя, но и для Руси, и для других европейских стран.

На грани I и II тысячелетий нашей эры на территории Швеции обитали несколько десятков племен. Их имена сохранились в названии в сочинениях древних географов: свеи, лопари, вестьёты, остьёты, вермландцы, гуты… «А кроме того, есть и другие бесчисленные народы свеонов», — писал в XI веке Адам Бременский.

Во времена первобытной древности каждое племя делилось на отдельные роды и каждый род имел свою территорию. Большие родовые семьи насчитывали по нескольку десятков человек, жили сообща в низких длинных домах. Длинными их называли не случайно — строения вытягивались на шестьдесят и более метров. В середине дома располагался очаг. Крепкие короткие столбы подпирали плоскую крышу. Позднее, в средние века, когда родовой строй ушел в забытое прошлое, скандинавы стали называть уцелевшие кое-где фундаменты таких домов «могилами великанов и богатырей» — так поражали необычностью остатки этих древних построек.

Но постепенно родовые узы ослабевали, на смену большим родовым семьям приходили малые, объединявшие только родителей и детей. В начале нашего тысячелетия, как раз во время эпохи викингов, такие семьи уже преобладали. Жизнь Швеции медленно шла в сторону феодализма. Через слой родовых отношений прорастали новые побеги, возникали формы начальной государственной жизни. Уже во времена викингов Швеция стала королевством, объединявшим несколько племенных областей под властью одного правителя.

Свейские конунги

Короля-конунга избирали из знатного рода. Само слово «конунг» означало, как полагают, «человек, происходящий от богов». Выбирали его на общем сходе-тинге трех главных областей королевства. По традиции этот тинг собирали на издревле знаменитом лугу Мура в десяти километрах от Уппсалы, где лежал священный камень Мурастен. На него — «согласно законам и обычаям отечества» — поднимали вновь избранного короля, чтобы его могли видеть все собравшиеся.

Но этим дело не кончалось. Новый король должен был объехать все основные земли королевства, и в каждой из них его «присуждали в короли» еще и на местных тингах. Это была не простая поездка. В каждую землю король въезжал как во враждебную. На границе ему давали знатных заложников и только после этого путь продолжался. На общем земельном тинге новый король приносил клятву — обещал соблюдать закон и мир.

Древний порядок был строг, нарушать его не мог никто. Саги рассказывают, что лишь однажды была такая попытка. Дерзкий и гордый король Рагнвальд решил не брать заложников, ожидавших его на границе одной из земель, надеясь на то, что любую угрозу отведет силами своей дружины и собственной доблестью. Но отступление от древнего обычая закончилось для него трагически: «…и за это неуважение, — бесстрастно сообщает хроника, — которое он оказал всем вестьётам, он умер позорной смертью».

Подданные искренне считали, что конунг является носителем божественной силы и способен влиять даже на природные явления, например сделать год урожайным, прекратить холода и дожди, предотвратить стихийные бедствия. «У свеев был обычай, — сообщает одна из древних саг, — приписывать королям урожай и неурожай». Бытовало даже особое прозвище для королей — «благополучный для урожая». Но когда случался неурожай, то и самого короля могли принести в жертву богам, которым, как полагали язычники, он чем-то не угодил.

Так, древнее сказание свидетельствует, что при жизни одного из королей был голод и нужда. Тогда свеи совершили большое жертвоприношение в Уппсале. В первую осень они принесли в жертву быков, но урожай не стал лучше. На другую осень они принесли человеческие жертвы, но урожай был такой же или еще хуже. Но на третью осень собрались многочисленные свей в Уппсале, когда должны были совершаться жертвоприношения. Тогда хёвдинги держали совет и решили, что неурожай мог случиться из-за Домальди, их короля, и что они должны принести его в жертву ради урожая. И они пошли к нему, и убили его, и окрасили его кровью жертвенные скамьи».

Случай этот не был исключением, это была одна из норм тогдашней, еще во многом варварской жизни. Точно так же кончил свои дни герой многих сказаний король Олаф Лесоруб. «Король Олаф, — сообщает сага, — не был большим жертвенным жрецом. Это не нравилось свеям, и они думали, что неурожай мог случиться из-за него. Тогда свей собрали войско и выступили против короля Олафа, окружили его дом, сожгли его внутри и подарили его Одину (верховному божеству) и принесли его в жертву за урожай».

Так что король шведов в те древние времена мог погибнуть не только на поле брани от руки врага, но и от рук разгневанных подданных, свято веривших в древние, с первобытных времен существовавшие обычаи.

Королевские слуги

Высшим должностным лицом при короле был ярл. Эта древняя должность, так же как и королевская, тоже возникла еще в языческие времена. В феодальную эпоху звание ярла стало примерно эквивалентно герцогу или графу в других странах. Ярл часто бывал королевским наместником в разных землях королевства, по указу короля мог командовать морским ополчением, главной боевой силой королевства. Обычно он имел собственную дружину, получал большую дань с земель, да и собственные владения ярлов были очень велики.

Иногда ярлы становились столь могущественны, что превращались в фактических правителей государства, оттесняя, как знаменитый Биргер, в тень королей.

Для ведения государственных дел, которых по мере вызревания феодальных отношений становилось все больше и больше, в XII веке была учреждена должность канцлера, которую обычно занимал знавший — в отличие от профессиональных вояк — грамоту и законы епископ. В те же времена возник и составлявшийся из «многих добрых мужей» королевский совет, издававший важнейшие указы.

Со временем королевских указов и законов становилось все больше и больше. Для их выполнения были учреждены должности специальных «королевских посланцев». Они собирали дани, ведали судебными разбирательствами, представляли королевскую власть на собраниях-тингах. Должность эта была почетной и важной. Так, в любой земле «королевскому посланцу» не только давали требуемое число лошадей при поездках, но и прокладывали в снегу дорогу. А если жители вдруг пытались уклониться от этой тяжелой повинности, то на них накладывался большой штраф.

Закон строго охранял и берег «королевского посланца», его жизнь и честь. За его убийство взимался штраф в 300 марок, за рану в живот или голову — 200 марок, за синяк — 100 марок, за замахивание секирой, мечом или прицеливание из лука — 40 марок. Эти огромные платы были не под силу одному человеку, их выплачивала сообща вся область, где случалось с «королевским посланцем» какое-либо происшествие. Кроме «королевских посланцев», наезжавших время от времени, в каждом округе были слуги, управлявшие королевскими имениями. Их называли брюти. Помимо хозяйственных забот, брюти следили, чтобы всегда были полны припасов имевшиеся в каждой местности королевские кладовые. А поставлять продукты должны были окрестные жители, свободные подданные короля — бонды. Брюти собирал мелкие штрафы, мог посадить вора или бродягу в королевскую тюрьму. Для этого при нем состояло двенадцать верных и сильных слуг-исполнителей.

Жизнь и честь брюти тоже охранялись законом, но не так строго, как «королевского посланника». За убийство брюти штраф составлял 40 марок — тоже очень много, но гораздо меньше, чем за убийство «посланника».

Охраняя верных слуг, королевская власть укрепляла в первую очередь себя. Она постепенно росла, опираясь на местную знать и католическую церковь. Правдами и неправдами вводил король все новые и новые налоги. Многие из них сначала появлялись как временные, но быстро становились постоянными. Часть податей вносилась деньгами, другая часть продуктами и товарами. Все нужно было королю: зерно и жирные коровы, овцы, ягнята, козлята, поросята, курицы и гуси, шпик, коровье масло, хмель, холст, пушнина. Львиную долю того, что производилось в хозяйствах бондов-собственников, королевская власть забирала себе.

А следом за королевским брюти являлись на хозяйственное подворье бондов церковники. Церковная десятина была еще одним бременем. Королевская власть вынуждена была мириться с алчностью католической церкви, поскольку она являлась ее верным и мощным союзником. Не один век католичество упорно цеплялось за скалистые берега Скандинавии, проникало в ближние и дальние места северной страны, но только в конце XI века христианство было объявлено единственной религией Швеции. Правда, и тогда еще эта «единственность» была лишь желаемым для самой церкви и короля идеалом, а не утвердившейся действительностью. И сто и двести лет спустя среди шведов упорно жили, переходя от поколения к поколению, языческие верования. Тщетно увещевали паству епископы: «Все христиане должны верить в Христа, в то, что он — бог и что больше нет богов, кроме одного его! Никто не должен приносить кровавые жертвоприношения идолам, и никто не должен верить в священные рощи и камни!»

Древняя вера жила, рождая сопротивление новой. Простые люди, а часто и знатные, отказывались платить церковную десятину. А то и открыто выступали против католичества.

Жгли, разоряли церкви и монастыри, разгоняли, а подчас и убивали священников.

Но крестоносное католичество упорно проникало во все поры народной жизни, укреплялось, создавая все более плотную сеть приходов. Страна была поделена на шесть епископств, потом появился архиепископ в Уппсале. Римский папа настойчиво и постоянно поддерживал и раздувал огонь в новом северном очаге католичества, думая о грядущих продвижениях «святой веры» в иные языческие области, в том числе в туманные и таинственные пределы лежавшей на востоке Руси.

Все более благосклонной становилась по отношению к церкви королевская власть. Эта благосклонность была взаимной — церковь стала короновать избранных по древним обычаям королей, освящая светскую власть новой христианской верой. Теперь верховный правитель становился в глазах подданных «королем божьей милостью», отблеск небесных сил сиял в его короне.

Грозный ледунг

Стараниями церкви деяния короля приобретали высший, одобренный небом смысл. Это относилось как к внутренним делам королевства, так и к военным походам в другие страны. Король был верховным военачальником. Он возглавлял и сухопутные походы и морские ополчения-ледунги.

Морское ополчение шведов со времен викингов не знало себе равных по силе. Хронист Адам Бременский отметил, что племена свеев — лучшие бойцы и на конях и на кораблях и поэтому подчинили своей власти остальные народы Севера.

Ледунг собирался для дальних походов. Вся страна делилась на «корабельные округа», и каждый из них должен был выставить боевой корабль в полном оснащении для дальнего похода с дружиной на борту. Корабли были двух основных типов: сорокавесельные шнеки с экипажем по сотне человек каждая и меньшие по размерам — до шестнадцати пар весел — скуты, на которых размещалось от двадцати до пятидесяти человек. И те и другие оснащались не только веслами, но и парусами; северные ветры помогали в походах, давая отдых гребцам.

Основную часть экипажей составляли гребцы, которые во время военных высадок брались за оружие. Но всегда плыли на кораблях и группы воинов-рыцарей, которые никогда не садились за весла. Их уделом был только бой. Они жили на носу корабля и всегда первыми высаживались на неприятельскую территорию. Прозывали их «живущие на штевне», то есть на носу корабля. Со временем из них сформировалась рыцарская часть королевского войска.

Набирались в ледунг крепкие мужчины, способные носить, как тогда говорилось в законе, «полное народное оружие». Каждый должен был иметь пять видов такового: секиру или меч, кольчугу или панцирь, щит, шлем, лук и полный колчан — три дюжины стрел.

Командовали боевыми кораблями стуриманы-кормчие, наиболее опытные, отлично знавшие Балтику, Северное и другие моря, авторитетные в своих землях-ландах мореплаватели и военачальники.

Размеры ледунга бывали разными. К концу XIII века в иных королевских ледунгах шло до трехсот кораблей, которые несли двадцать пять — тридцать тысяч человек, — огромная по тем временам сила!

Уже в эпоху викингов ледунг стал жесткой и четкой военной организацией шведских племен, еще стоявших на ступени варварства. Фридрих Энгельс ярко характеризовал эту ступень развития человеческого общества. «Богатства соседей, — писал он, — возбуждают жадность народов, у которых приобретение богатства оказывается уже одной из важнейших жизненных целей. Они варвары: грабеж им кажется более легким и даже более почетным, чем созидательный труд. Война, которую раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападение, или для того, чтобы расширить территорию, ставшую недостаточной, ведется теперь только ради грабежа, становится постоянным промыслом».

Викинги наводили ужас на обитателей ближних и дальних европейских углов. По знаменитому впоследствии торговому пути «из варяг в греки» они проникали в земли восточных славян. Русь удивила их множеством крепко стоявших на своей земле городов, и потому викинги прозвали ее Гардарик — «страна городов».

А первым русским городом на длинном — через полсвета — пути до сказочной Византии была Ладога, с которой торговая дорога раздваивалась: «парчовый» путь вел по Днепру «в греки», а «серебряный» — по Волге «в арабы».

Дружины викингов останавливались в Ладоге перед походами на юг. Многие из них оставались жить в городе, где велась бойкая торговля, процветало ремесло. Славяне охотно торговали с воинственными соседями, участвовали в их военных и торговых предприятиях. Заимствовали секреты ремесла и делились своими.

Но если отношения обострялись — а такое случалось, — вольнолюбие славян и союзных с ними карел, води, ижоры давало себя знать упорством сопротивления, стойкостью в защите своей земли.

На Руси викингов называли варягами, а жители южных европейских государств именовали этих свирепых «находников» норманнами, то есть «северными людьми». О ярости их ходили легенды, имевшие под собой достоверную историческую основу.

«От жестокости норманнов избави нас, Господи!» — взывал к небесам вселенский собор католической церкви. Не было храма в Европе, где бы ужасавшиеся боевому бешенству викингов католики не повторяли этой молитвы.

Военный напор викингов, казалось, не знал предела. Еще в конце VIII века их набеги потрясли Англию и Ирландию. В середине следующего столетия их сокрушительному натиску подверглись Франция, Португалия, Испания и германские земли. Нант, Севилья, Лиссабон, Париж, Гамбург и множество других городов были взяты молниеносными штурмами и разграблены. Следом пришел черед Южной Италии, Сицилии, Византии и Северной Африки. Викинги высадились и освоились в Исландии, потеснив там племена кельтов, проникли в Гренландию, где под мощными ледниками скрываются ныне остатки их поселений. И за полтысячелетия до Колумба достигли Америки!

Главной добродетелью почиталась у викингов воинская доблесть, постоянная — днем и ночью — готовность к сражению.

Ее славили саги и песни:

Главным делом, жизни многих поколений скандинавов стали дальние боевые походы во все концы света:

Цель этих походов всегда была одна — военная добыча. Золото, серебро, оружие, рабы и рабыни. Возвращаясь, опьяненные удачей викинги распевали любимые песни:

Но жизнь, посвященная войне, грабежу, алчной погоне за добычей, была полна опасностей. Смерть стерегла викингов и на море, и на суше. В разгуле стихии и в разгуле битвы. По боевой традиции викинг всегда должен быть готовым к тому, чтобы умереть с честью, — это считалось едва ли не высшей доблестью. И об этом сложено немало чеканных стихов:

Видимо, не раз появлялся флот ледунга и в землях восточных славян. Одно из знаменитых известий «Повести временных лет», древнейшей русской летописи, говорит, похоже, именно о нем. «Взимали дань варяги из заморья на чуди, на словенах, на мери, и на веси, кривичах…» Но в 862 году произошло непредвиденное: «…изгнали варягов за море и не дали им дани». Наверно, в тот давний год пришедший на Русь флот ледунга получил отпор.

К русским пределам

Воинственность викингов по наследству перешла к конунам феодальной Швеции. А традиции великолепного военного искусства жили в свеях, подталкивая их к новым и новым походам в земли ближних и дальних соседей. Только теперь вершились эти походы под «святой сенью» католического креста.

Так было, например, в 1164 году, когда новгородцы дали отпор одной из мощных шведских армад.

В марте того памятного новгородцам года из Балтики в Неву вошла флотилия пятидесяти пяти боевых шнек, на каждой из которых находилось до сотни воинов. Быстро поднявшись по реке, армада вошла в Ладожское озеро, затем достигла устья седого Волхова и стала подниматься вверх против его мощного течения.

Целью многотысячной военной экспедиции была опоясанная каменным крепостным поясом Ладога — сильнейший новгородский форпост. 23 мая шведский флот подошел к городу. К этому времени деревянный ладожский посад горел во многих местах, подожженный укрывшимися в крепости ладожанами. Высадившись на берег, шведы почти без передышки пошли на штурм ладожской твердыни. Русские отбивались организованно и хладнокровно. Скоро штурмовые отряды вынуждены были отойти. Шведы поняли, что нужна более основательная подготовка к взятию Ладоги. Но защитники крепости не дали такой возможности — смелая и внезапная вылазка большого отряда ладожан стоила осаждавшим больших потерь. Потерявшее уверенность крестоносное войско отошло поспешно от города, чтобы не подвергнуться новому решительному нападению.

Неудачное начало обескуражило шведов. Пять дней их военачальники решали, что предпринять, как подступиться к твердокаменному ладожскому ореху.

В конце концов это промедление обошлось захватчикам очень дорого. 28 мая на шведский стан, словно каменный обвал, обрушилось новгородское войско, пришедшее на помощь родному «пригороду». Беспорядочный бой длился недолго — большинство захватчиков погибло или попало в плен. Внезапный удар позволил новгородцам захватить почти весь шведский флот — сорок три шнеки. Двенадцать шведских кораблей сумели отойти от берега и бежать с места битвы. Крестоносный выпад бесславно провалился, надолго отбив у шведских феодалов охоту вторгаться в пределы Новгорода. Но богатства русских земель влекли шведских феодалов неодолимо, эта тяга, то затухая, то разгораясь, существовала долгие столетия.

XIII век в этом отношении мало чем отличался от предыдущих столетий.

В 1240 году во времена короля Эрика, королевича Биргера и ярла Ульфа Фаси ледунг был собран вновь. В начале лета под тысячами огромных весел вскипела балтийская вода у шведских берегов. Крепкие паруса, надуваясь, хлопали под сильным ветром. Стуриманы-кормчие крепко держали рули шнек, всматривались в восточную сторону, где скрывался богатый Гардарик — Русь.

«Живущие на штевне», коротая время, точили секиры и мечи, рассказывали друг другу о прежних удачах. Католические епископы, шедшие с ледунгом, чтобы обратить язычников в истинную веру, возносили молитвы об успехе великого дела, которое возглавили королевский ярл и королевич.

Летнее солнце сияло над Балтикой, грело крепкие спины гребцов, покрывало загаром лица отдыхавших рыцарей. Ласковый ветер шевелил их светлые волосы.

Начинался большой и славный поход. Все жаждали удачи, и она, казалось, была близка и возможна.