Невыносимый (ЛП)

Глава 14

Я должна сбежать? Остаться? Осознаю, что поймана в ловушку, но черт меня возьми, если я не хочу попробовать сбежать. Единственной причиной, по которой я все еще прижимаюсь к кровати, являются любопытство и желание узнать, права я или нет относительно его хорошей стороны. После истории Джейми я не могу перестать думать о том, что Господин имеет какое — то отношение к нему и тому факту, что он отказался от самоубийства. Скорее всего, он передумал из — за него. Слишком подозрительное совпадение, что мы оба оказались связаны с этим человеком чисто случайно. Разумеется, Джейми работает на него, и именно он привез меня сюда. Он знает обо всех его планах. Возможно, у него была причина оставить меня здесь, и он верит, что у человека есть право выбора. Или возможно Господин убивает не сам, а в конечном счете просто позволяет людям умереть. Дает возможность поступить правильно?

Черный шелковый галстук покачивается от его грациозных движений. Для человека, готового причинить боль, в его движениях присутствует очень мощная элегантность. Этого почти достаточно, чтобы развеять мои страхи. Почти. Мне не нравится, что он держит скальпель. И пусть я выдержала первый раз, когда он клеймил меня, но я не готова повторить эту процедуру.

— Подними руки выше головы.

Приказ звучит властно. И мое тело подчиняется, но мой мозг протестует.

— Я не разрешаю резать себя снова.

Господин приподнимает брови, но его движения не выглядят нерешительными. Шелк оборачивается вокруг моих запястий, когда он прижимается к моему телу и привязывает к металлической трубе. Легкий аромат его одеколона заставляет меня прикрыть глаза. Удовольствие. Я не задумываюсь, когда наклоняюсь вперед и скольжу своими губами по его грубой щеке. Он отступает, фасад сдержанности трещит по швам, а его взгляд встречается с моим.

— Я могу получить поцелуй сейчас? — бл*дь, мой голос звучит хрипло. Глубокий и соблазнительный, в нем слышится приглашение. Подействует ли это на него? Я уже слегка пробила его защиту. Стоит попробовать.

Давление на моих запястьях усиливается, когда он сильнее затягивает узел.

— Я же сказал тебе, что нет. Ты меня совсем не слушаешь. И к твоему сведению, если я захочу изрезать тебя снова, то я это сделаю. Твои капризы на меня не действуют и не приведут ни к чему хорошему. Ты должна запомнить, что тут я устанавливаю правила. И ты будешь им подчиняться и выдержишь все, что я для тебя запланировал. Если ты этого не сделаешь, то никогда не сможешь уйти.

— Кажется, ты в любом случае не собираешься меня отпускать.

Если бы была возможность вернуть все назад, я бы так и сделала. По мере того, как я прижимаюсь к столбу, монстр, которого я привыкла видеть, возвращается. Синий оттенок его глаз темнеет, он оборачивает руку вокруг моего горла и прижимает меня к трубе.

— Ты хочешь остаться здесь, рабыня? Изрезанная мной на куски, в шрамах, чтобы быть маленькой шлюшкой до конца своих дней? Это то, чего ты добиваешься? Думаешь, если выдержишь побои, то я отступлю и освобожу тебя? Я так не думаю. Я скорее убью тебя, и в конце концов, сделаю это с гораздо большим удовольствием, чем ты думаешь, — он поджимает губы, сильнее сжимая мою шею, и наклоняется ниже, чтобы его глаза оказались на одном уровне с моими. — Хочешь, чтобы я тебя поцеловал. Желаешь мой поцелуй? Так тому и быть, — рукой, удерживающей меня за горло, он наклоняет мое тело вперед. Его губы жестко прижимаются к моим, и вопреки здравому смыслу, он впивается в меня зубами. Кровь сочится из моей предыдущей раны, и это почти заставляет меня закрыть рот, когда я ощущаю металлический привкус. Руками отчаянно дергаю ткань, которая на мне, в то время как ногами пытаюсь найти точку опоры. Воздух стремительно поступает в легкие, пока его руки перемещаются и впиваются в мой подбородок.

— М — м–м, — кончик его языка проходится по месту рассечения, пока он всасывает в рот мою нижнюю губу, вызывая боль, которая ощущается так, словно миллион жалящих игл пронзают кожу. — Так сладко. Так чертовски хорошо, рабыня, — его пальцы впиваются в мою щеку и сжимают до тех пор, пока я не начинаю плакать от боли. — Ты хочешь, чтобы я снова тебя поцеловал?

Необходимость плюнуть ему в лицо становится слишком сильной. Меня переполняет желание сделать это. Или заехать коленом ему между ног. Может, я неправа на счет его хорошей стороны? Я отказываюсь в это верить. Она должна быть там, остается единственный вопрос, почему я пытаюсь до нее достучаться?

— Отвечай, — рычит он.

Моя голова снова оказывается прижата к металлической трубе, и я стону, когда его рот опять прижимается к моему. Я жду от него боли или чего — то такого, что вызовет новый поток слез, но часть меня желает узнать, станет ли он нежным. Но он не становится. Его зубы впиваются в мою верхнюю губу с достаточной силой, чтобы заставить мои ноги подкоситься. Бл*дь, эта боль… так приятна. Как я могу наслаждаться этим? Даже самую малость? Это еще раз подтверждает, насколько нестабилен мой разум.

— Я собираюсь тебя очень хорошо заклеймить. Ты просто подожди. Теперь, бл*дь, отвечай.

Он отступает. Кровь медленно стекает по моим губам, а на его лице появляется выражение беспокойства, когда он рассматривает свою работу.

— Я ничего не скажу, пока ты не поцелуешь меня нормально.

Холод от лезвия ощущается над ключицей, заставляя подскочить мой пульс, а воздух поступать в легкие рывками. Не спеша, он движется в сторону плеча, скользя по нему и ускоряя мой сердечный ритм. Тупая сторона скальпеля проходится по моей коже, пока не смещается под бретельку платья. Мое тело сотрясает мелкая дрожь.

— Ох, рабыня. Ты не представляешь, что делаешь со мной, — кончик лезвия скользит по груди, едва прикасаясь, но я чувствую, как растет его беспокойство от вероятности того, что он повредит мою кожу. Пальцы дрожат, когда я осознаю его слова. Я не уверена, что появилась его хорошая часть, возможно, темная сторона все еще здесь.

Бретелька врезается в мое тело, когда он поддевает ее острой стороной и тянет на себя, дальше от моей груди. Мой рот открывается, пока я пытаюсь побороть неловкость.

— Скажите мне. Что я с тобой делаю?

Он поглаживает ткань лезвием вверх и вниз, но не разрезает ее, а только дразнит, как будто не собирается этого делать.

— Ты спросила неправильно, поэтому не получишь ответ, — от последующего за этими словами рывка, ткань оказывается свободной и начинает скользить по моим тугим соскам. Платье падает. Несмотря на то, что он может порезать кожу в любой момент, животная похоть на его лице заставляет мое тело оставаться в спокойствии, словно умоляя посмотреть, что он сделает дальше. Я хочу его независимо от того, правильно это или нет.

— Пожалуйста, скажи мне, Господин? — я понижаю голос и тембр, желая продемонстрировать ему свое уважение. — Я умираю от любопытства. Пожалуйста.

— Умираю… — его взгляд поднимается к моим глазам. — Тогда ты должна чувствовать себя как дома. — Господин рывком дергает платье вниз, полностью обнажая мои груди, и сжимает одну с достаточной силой. Он скользит лезвием по груди, все ниже по направлению к местечку, которое умоляет о внимании, и от этого между моих бедер становится влажно.

— Начнешь дышать глубже, и ты об этом пожалеешь.

Скальпель снова прижимается к моей коже острым концом, когда он сгибает запястье. Мои глаза закрываются, в то время как удовольствие смешивается с желанием убежать.

Когда он переворачивает лезвие и прижимает его тупой стороной, ослабляя нажим на чувствительный сосок, я не могу сдержать стон, который заполняет пространство между нами. Его глаза встречаются с моими, а уголки губ приподнимаются, образуя улыбку, которая так сексуальна, что я напоминаю себе, что нужно дышать.

— Я думаю, что мой скальпель нравится тебе больше, чем ты готова признать, — он дергает меня вперед, и сжатый в кулак материал моего платья оказывается в его руках. Я слышу треск рвущейся ткани, когда он дергает его вверх, используя только свои руки, чтобы сорвать остатки. Меня тянет к нему все больше, с каждым следующим движением его рук.

— В некоторых случаях он мне нравится, — удается выдавить мне. Мой мозг возвращается к предыдущему вопросу. — Что я должна сделать для тебя, Господин?

Скажите мне хоть что — то. Что — нибудь. Я не уверена, почему знать это так важно для меня. Возможно, я стремлюсь быть той, кто исцелит такого скользкого типа. Того, кто проделывает со мной вещи, которыми я наслаждаюсь, но все же боюсь их. Я не знаю, существуют ли люди, которых невозможно спасти, но мне нужно увидеть другую его сторону, а не ту, что сейчас передо мной. Если в нем есть что — то хорошее, так же, как и плохое, то возможно… бл*дь, я пытаюсь найти причину, чтобы оправдать то, что чувствую.

Пиджак падает на пол, и он отступает назад. Господин вынимает запонки из петелек своей рубашки и складывает их на подносе, рядом с ножами, пилами и скальпелями. Когда полы его рубашки расходятся в стороны, мой взгляд падает прямо на надпись, сделанную мной.

— Почему бы тебе не рассказать мне, что ты делаешь со мной, рабыня? Почему я позволил тебе себя порезать?

Но я не могу отвести взгляд. Даже когда он расстегивает ремень и вытягивает его из петель, я зачарованно продолжаю смотреть на надпись, которая пересекает низ его живота.

— Помутнение рассудка? Возможно, ты хотел, чтобы я страдала от порезов, несмотря на то, что в этом случае тебе придется носить на себе то, чего ты не хочешь — мое имя. Не думаю, что ты бы сделал это, если бы я не согласилась.

Чары пропадают, когда он шагает вперед. Я едва могу сосредоточиться на его руке, которой он толкает мою голову и прижимает ее к столбу.

— Ты думаешь, мне нужно твое разрешение, чтобы сделать то, что хочу? — огонь опаляет мое плечо, заставляя резко втянуть в себя воздух. Мой разум призывает меня сопротивляться и бороться, чтобы попытаться сбежать. Рациональная же часть меня подсказывает, что если я пошевелюсь, то боль станет намного сильнее.

Вверх и вниз, а затем снова вверх и еще раз вниз. Порезы уже сказали мне то, что я не могу увидеть. Этот ублюдок вырезал на мне букву "м". Она вероятно в четыре раза меньше предыдущей, но тем не менее, она есть.

— Ты, сукин сын! — я сглатываю очередной комок в горле, и слезы затуманивают мое зрение.

Снова появляется эта улыбка.

— Моя мать была прекрасной, большое спасибо. Добрейшая душа. Ничего общего со мной или моим отцом.

Я вздрагиваю, его скальпель продолжает вызывать опасения. Он прижимает его плоскую сторону к порезу, скользя острием по краю. Я украдкой наблюдаю, как он размазывает кровь. Под его руководством лезвие перемещается, оставляя за собой влажную дорожку, ведущую к моей шее.

— Ты все еще хочешь умереть? — металл понемногу приближается к моему горлу, пока я пытаюсь заставить себя посмотреть на него. На мгновение наши глаза встречаются, он останавливается и прижимает острие скальпеля до тех пор, пока я не чувствую легкий укол.

— Я по — прежнему хочу, чтобы ты поцеловал меня, — возражаю я, не в состоянии ответить на его вопрос, — но не как животное, которым ты был до этого. Я хочу, чтобы ты сделал это правильно, — я закрываю рот, но только для того, чтобы открыть его снова. — И я оставлю букву "д" на твоем плече. Я сделаю это, когда ты закончишь.

Господин качает головой. Его лицо подсказывает мне, что он в ярости, но что — то неуловимое мелькает в его взгляде. Удивление? Я могу только надеяться, что каким — то образом сломаю его, несмотря на суровую внешность. Я уже начала терять надежду.

— Я ничего тебе не должен. Единственная "д", соединяющая нас — это мой член (прим. пер.: dick — пер., как член) в твоей киске. Это все. О… — он улыбается, — и смерть (прим. пер.: death — пер., как смерть). Это тоже "д".

Я начинаю шипеть, когда он в очередной раз касается меня скальпелем.

— Ты, бл*дь, можешь прекратить вонзаться в меня этой штукой? Я не твоя проклятая разделочная доска! — я отворачиваю свое лицо подальше от него, зная, что собираюсь навлечь на себя ох*енную кучу неприятностей. Я просто не могу устоять перед тем, чтобы не вызвать у него возмущение. Если он не собирается показать мне себя с хорошей стороны, то я собираюсь увидеть, насколько плохой может оказаться его темное "я". — Мне это больше не нравится. Если ты не предложишь мне что — нибудь еще, что — то взамен нежности, то боюсь, мне не подходят твои варварские методы, и придется положить этому конец. Я нахожу твое лечение довольно скучным.

Пожалуйста, не позволяй ему ударить меня… или того хуже.

Я вовремя поднимаю глаза, чтобы увидеть, как шок растворяется в настоящем гневе. Даже ярости.

— Я тебе наскучил? Действительно? Я не знал, что это долбаный отпуск, рабыня. Сейчас давай определимся! Ну что, приступим? Мы начнем с имиджа. Женщины меняют его, когда едут в отпуск, верно? — он собирает мои волосы в кулак, и я замираю, когда лезвие размещается в месте его захвата.

— О, Боже! Пожалуйста, Господин, — умоляю я. — Не делай этого. Не…

Моя голова дергается, и я ощущаю, как дрожат мои губы, когда вижу, как длинные локоны свободно болтаются в его руках. Я почти не могу в это поверить. Он срезал мои гребаные волосы своим скальпелем!

— О, это только начало отпуска, любимая. Лучше молчи, если не хочешь быть изрезанной в процессе.

Из меня вырываются рыдания, когда оставшаяся длина падает к подбородку, и он собирает в кулак еще больше волос. О чем я только думала, когда решила на него надавить? О том, что он может быть хорошим? В этом человеке нет хорошего. Ничего. Он чертов монстр. Сам Дьявол.

Я пытаюсь пошевелиться, чтобы избавиться от его захвата, но бежать некуда.

— Еще чуть — чуть. А потом мы можем перейти к массажу. Женщины его любят, верно? Я думаю, что плеть выполнит эту работу на отлично.

— Я ненавижу тебя, — выдыхаю я. — Я говорила это и раньше, но на этот раз я действительно серьезна. Никогда за всю свою жизнь я не ненавидела кого — то так же сильно!

Господин отрезает последние длинные локоны и поднимает их к моим глазам, чтобы я смогла посмотреть.

— Если ты ненавидишь меня, тогда мы наконец сможем чего — нибудь достигнуть, — волосы падают, и он приближается, обхватывая руками мое лицо. Маски сняты, и я отворачиваюсь в отвращении. Это ловушка. Я замираю, когда он наклоняется ближе и прижимается губами к моим. В этом поцелуе нет привычной жестокости, лишь нежность и желание меня задобрить.

Чего — нибудь достигнуть? Я стою неподвижно, разрываясь между желанием укусить его за язык и попытаться понять, что, черт возьми, происходит. Мои эмоции воюют друг с другом, пытаясь решить, есть ли в его поступке какой — то скрытый мотив. Я уже ни в чем не уверена. Я видела его довольное выражение лица, прежде чем он меня поцеловал. И из того, что он сказал, выходит, словно он пытается преподать мне урок, но какой?

— Поцелуй меня, рабыня. Тебе понадобится все утешение, которое ты можешь получить, прежде чем я начну тебя развязывать, — его губы снова прижимаются к моим, как и его тело. Металл впивается в спину, большие ладони сжимают мою задницу, и все исчезает. Я оказываюсь поднятой так, что ноги обвивают его талию, пока одна из его рук скользит вверх, замирая на моей пояснице.

Кончик его языка скользит по моему, но я не отвечаю. Вместо этого я остаюсь совершенно неподвижной, без всякого энтузиазма. Жизненная энергия, которая протекает сквозь меня, заставляет мои глаза закрыться, в то время как я пытаюсь скрыть свою реакцию. Я чувствую, как по моему лицу текут слезы, когда его грубая щека скользит по моей. Бл*дь, даже после того, что он сделал, я все еще ему отвечаю. Я не могу понять его. Все во мне умоляет принять участие в процессе.

Поцелуй углубляется, в то время как его пальцы впиваются в мою плоть. Его твердый член скользит по моей попке, и я страстно желаю начать двигаться с ним в такт. Вся потребность концентрируется на том, что находится подо мной. Прежде чем осознаю, что делаю, я целую его в ответ. Удовольствие и голод возвращают меня к жизни, заставляя зашевелиться. Я открываю глаза и смотрю на незнакомца перед собой. Не думаю, что могу заставить себя ему сопротивляться.

Мои зубы впиваются в нижнюю губу Господина, и я отстраняюсь, пробуя на вкус его кровь. Я ожидаю появление монстра, но все, что я получаю — рычание, сопровождаемое улыбкой, которая растягивает его губы. Кровь стекает по подбородку, и он облизывает ранку, пока я дрожу от страха и похоти.

— Ты прокусил мою губу дважды, — вклиниваюсь я. — Я полагаю, что мы почти в расчете. Если ты развяжешь меня, то я оставлю свою метку на твоем плече, и мы будем квиты. А потом я уеду. Я готова вернуться домой.

Поцелуй затуманил мой мозг. Какого черта я это говорю? Он не собирается меня отпускать. Я это знаю.

— Ты — храбрая, рабыня, — он снова облизывает губу, размазывая кровь, и свободной рукой вытирает подбородок. — Ты — единственная, кто заставил меня истекать кровью. Единственная, кому я добровольно это позволил. Ты думаешь, что после этого я позволю тебе сбежать?

Мой рот открывается, пока я пытаюсь осмыслить сказанное им. Галстук натирает мои онемевшие запястья, но я все равно дергаю руками.

— Что? Нечего ответить? — он прищуривается и качает головой, я вижу, как возвращается гнев. — Я так не думаю. Мы оба знаем, что ты никуда не уйдешь, пока я не буду готов отпустить тебя. Если, — подчеркивает он, — я буду готов. Тебе еще предстоит пройти долгий путь. Случившаяся у тебя переоценка ценностей ничего не доказывает. Ты по — прежнему нестабильна. Ты должна будешь заработать свой билет на выход, и не важно, что это будет: жизнь или смерть. Выбор будет за тобой — решай, но время, когда это произойдет, будет моим. Но пока ты продолжаешь вести себя неправильно… возможно, мы никогда не достигнем того момента, когда нам придется принимать такие решения.

— Так это твой план? Позволить нашим жизням пройти мимо, пока ты удерживаешь и мучаешь меня в своем доме? Знаешь… — я останавливаюсь, пытаясь замедлить свой пульс. Я не могу остановить то, что должна сказать, независимо от того, как напугана тем, что может произойти после. — Та ярость, которую ты удерживаешь внутри и так легко позволяешь ей контролировать свою жизнь из — за того, что произошло в твоем прошлом… Ты не исцелишь себя тем, что сломаешь меня. Или кого — то другого, если на то пошло.

Он приближается до тех пор, пока между нами не остается расстояния. Моя грудь прижата к его, но он вжимается в меня сильнее.

— Ох, рабыня. Ты просто не понимаешь этого. Я делаю это с рабам не из — за своей утраты. Все, что я делаю — я делаю для своего удовольствия. Кроме того, ты любишь эти пытки, не спорь.

Никаких возражений. Его глаза впиваются в мои, словно что — то ищут, но я не понимаю, что именно. Я знаю только то, что должна выяснить, что же делать дальше. Я была на пути неповиновения и хотела убить себя, но теперь, когда я не хочу умирать… он действительно позволил бы мне сделать это? Возможно, но он говорил и обратное. Все сводится к тому, что я должна ему довериться. Чего я не делала раньше.

— Ты отрезал мои волосы, но что это доказывает? Что у тебя есть власть надо мной? Ты думаешь, я этого не вижу?

Он сжимает мою задницу пальцами, и я стараюсь не двигаться, когда он приподнимает меня выше на уровень своего живота.

— Очевидно, нет. Ты дерьмово подчиняешься и испытываешь мое терпение. Пока ты учишься, я буду делать все, что посчитаю нужным, чтобы привести тебя туда, где ты должна быть. Не важно, что это за собой повлечет.

Моя голова откидывается назад, когда я смотрю на него.

— И где это? Где я должна быть?

Рычание вырывается из его горла, и я могу сказать, что он пожалел о том, что произнес.

— Стабильность в том, что выбор за тобой. Мы закончили разговор. С этого дня ты будешь послушной. Ты будешь следовать всем моим правилам. Или, Боже, помоги мне, но я запру тебя здесь и буду бить каждый день до тех пор, пока ты не одумаешься. И я имею в виду не то баловство, которым мы занимались до этого. Я сломаю тебя, рабыня. Единственное, чего я, черт возьми, не хочу делать, несмотря на твои провокации, так это сломать тебя на столько, что ты будешь подчиняться каждой моей команде как гребаный робот. Тогда ты не сможешь уехать, даже если захочешь. Почему, спросишь ты? Потому что ты будешь так зависеть от каждого моего слова, что потеряешься без меня, говорящего тебе, что нужно делать. Ты умрешь без меня или безусловно, захочешь этого. Я хочу, чтобы ты была достаточно сильной и принимала свои собственные решения, даже тогда, когда будешь подчиняться правилам. Это для тебя. Не для меня. Тебя. Прими это. Сильная, но покорная. Понимаешь?

Его рука захватывает мое лицо, прижимая затылок к металлу.

— Учись. Повинуйся. Стань сильнее. Отбрось гордость и подчинись мне. Только тогда ты будешь знать, что действительно хочешь или в чем нуждаешься в своей жизни. И только тогда я смогу позволить тебе выбирать свой путь.

Время замедляется, когда я вспоминаю те недели, которые провела здесь. Внезапно, все становится предельно ясным. Это не было извращенной игрой, как я себя уверяла. Это не было попыткой выяснить, кем он был или что представляет собой его психика, таким образом, я должна была раскрыть тайну, которую удерживала внутри себя. Это так же не имеет смысла, как и цель, которую он мне озвучил. Сильная, но, тем не менее, покорная. Если я сделаю это, то смогу узнать его секреты. Возможно, это будет проще, чем если я продолжу бороться с ним. Но самое главное, я пойму, кто я есть. Прогнуться, если я хочу уехать. Если я хочу жизнь снова, независимо от того, что произойдет. Да. Пришло время.

— Согласна… Господин.

Его брови сходятся вместе, и напряженность, сковывающая его плечи, словно тает, когда он опускает меня на пол. Моя голова опущена, пока я жду того, что произойдет. Я знаю, что на этот раз не будет никакого удовольствия. А возможно больше и никогда. Все, что я получила от него — это поцелуй, который либо приведет меня к смерти, либо позволит нам разделить удовольствие.