Ничего невозможного

Глава 8 Рыба-сон

Тысячу лет назад она была фарфоровой вазой: тонкой, полупрозрачной, расписанной изысканным узором — болотными травами и танцующими журавлями. Потом чье-то неловкое движение, миг полета, холодные плиты мраморного пола древнего дворца, и — нет больше привычного единства, и не будет уже никогда. Много веков пролежала она в толще песка и пыли. Обычные черепки, никчемные осколки, само олицетворение вечного забвения. А потом некий дотошный профессор откопал позабытый город, нашел развалины дворца и подобрал черепки. Тщательно очистил и склеил их воедино, заново явив миру мастерство древних гончаров. И чтобы больше не рисковать, ученые мужи положили ее в коробку с ватой, закрыли крышкой, присвоили номер по каталогу. Одно забвение сменилось другим, и ничего более. Спи-отдыхай, мое сокровище, и пусть снятся тебе звонкие голоса юных чернокосых принцесс в шелестящих шелках, церемониальные чеканные фразы жрецов, шепот седобородых советников — хитрых и умных, цокот лошадиных копыт и звон мечей, тебе оставили только память о славном прошлом, о том, чего уже не будет никогда. Будущего нет. Оно там, за толстыми ватными стенками, в вязкой удушающей тишине, и оно не для тебя… Фэймрил Джевидж.

Отбросить тяжелый полог сна, вызванного лихорадкой и лекарствами, она была не в силах. Пить хотелось дьявольски, но воду почему-то давали крошечными чашечками. Только припадешь к ним иссохшими губами, а пить-то уже нечего. Но Фэйм, не успев пожаловаться на жажду, снова проваливалась в сон. И спала, спала, спала… Будто совершая заплыв по бескрайнему океану небытия. Приплывала лазурная рыба-сон и проглатывала женщину целиком, ту в свою очередь догоняла и глотала другая рыба-сон — огромная и золотая, как солнце в зените. А потом ныряла в стылую черноту подводных ущелий и там ложилась спать. Женщина спала в лазурной рыбе, а та спала в большой золотой рыбе, большая рыба спала на дне моря…

— Обязательно перевязывать грудь?

— Росс, лучше вы потом наймете кормилицу, чем сейчас с ней приключится горячка и начнется воспаление в железах.

Сквозь толщу воды доносились голоса.

— Но это означает…

— В задницу, Джевидж! Не будьте идиотом! Ничего это не означает! Просто придется отказаться от грудного вскармливания, и все.

На груди у женщины покоился целый океан, со всеми течениями, рыбами и гадами, кораблями и матросами, а сверху давило небо и падали одна за другой в океан звезды. Но та крепко спала, и снилось ей, что где-то далеко смеется маленький мальчик со свинцово-серыми глазами. Такими же, как у его сурового, упрямого и скрытного отца, который однажды приплывет на лодке и поймает большую рыбу, вытащит из нее рыбу поменьше, вскроет той брюхо и найдет свою женщину. И разбудит ее…

— Фэйм, дорогая! Фэйм! Выпейте еще глоточек! Станет легче.

— Росс…

— Нет, девочка моя. Наш милорд уехал по делам, наказал мне вас лечить и беречь.

Фэймрил обнаружила себя в ночной сорочке, с расплетенными косами и лежащей в постели, а рядом Ниала Коринея и Кайра Финскотта во всеоружии микстур и пилюль. В комнате стоял запах разведенного уксуса, а на лбу лежал влажный компресс.

— Помоги миледи приподняться, подложи подушку выше, — приказал профессор. — Ей неудобно глотать.

— Я заболела? — немеющими, покрытыми коркой губами спросила леди Джевидж и тут же вспомнила все, что произошло с ними и с Дианом. — Как давно?

— Не слишком. Только ночь миновала. Мы вовремя спохватились.

Фэйм провела рукой по туго затянутым на груди полосам ткани. Внахлест, плотно-плотно, словно старинная броня. Дышать тяжело, нечем дышать, каждый вдох дерет горло. Наверное, это от слез, застрявших где-то чуть ниже корня языка — ни проглотить их, проклятущие, ни откашлять.

— Похитители дали о себе знать? — кое-как проскрипела леди Джевидж.

Ниал медленно покачал головой.

— Нет.

— Как Росс?

— Не очень хорошо. Очень переживает и за вас волнуется. Поэтому надо выздоравливать как можно скорее. Вы нужны ему, милая моя девочка. В одиночку он не выстоит, — честно признался отрекшийся волшебник.

От переживаний профессор похудел и с лица спал, рывком постарев лет на десять-пятнадцать, из цветущего немолодого господина превратился в старика.

— Он жив. Диан жив, — прошептала Фэйм прежде, чем снова нырнуть в тяжелые трясины сна…

Давным-давно, в другой жизни, была она игрушкой злого мальчишки. Пятнадцать лет он забавлялся ею, как мог и умел, и с каждым годом его злые выдумки были все хитрее и отвратительнее. А потом, когда игрушка опостылела, он подкинул ее другому мальчишке, тоже, кстати, недоброму. Думал, забава веселей получится. А оказалось, что даже сломанная, растерзанная кукла кому-то бывает в радость… Сломали игрушку…

Когда-то была она бродячей кошкой, кладбищенской попрошайкой, прячущейся от злых мальчишек-живодеров в заброшенном доме. Спятившей зверюшкой, не побоявшейся чудовищ, потому что поверила ласковой руке и пригрелась на груди у того, кто не побрезговал полосатой шкуркой… Убили кошку…

Трясина затягивала все глубже и глубже, и не было в ней дна, и конца бесконечному сползанию все ниже и ниже тоже не предвиделось. Тьма стягивала беспомощное тело женщины-кошки-игрушки змеиными кольцами, сжимая все сильнее и сильнее, пока не превратилась в настоящего гигантского змея с радужными крыльями и высоким спинным гребнем, с огненными глазами и сверкающими лезвиями зубов. Он медленно обшарил залитое слезами и потом лицо Фэймрил Джевидж своим длинным раздвоенным языком.

«Ах-ха! Бес-с-страш-ш-шная! Это снова ты».

«Неспящий! — беззвучно кричала она. — Где мой сын? Жив ли он?»

Огромный, могучий, прекрасный Великий Л'лэ, в чьем дыхании таилась вечность, ласково слизнул теплые маленькие слезинки с ее щек и молвил тихо-тихо:

«Молч-ч-ч-ч-чи. Ищ-щ-щ-щи. Найдеш-ш-ш-шь».

И уполз прочь в свою уютную нору, надежно спрятанную средь миров и мирозданий, и унес с собой жар, отчаяние и боль, оставив на прощание молочно-серебряную рыбу-сон в подарок. Чтобы женщина ухватилась рукой за длинный шелковый плавник, чтобы с ее помощью поднялась на поверхность теплого ласкового моря и плавала в нем рядом с закатным солнцем по золотым волнам. А когда наступила ночь, рыба-сон высоко выпрыгнула из воды, став луной, и убаюкала женщину-кошку-игрушку по имени Фэйм целительной песней.

Зато теперь Росс в точности знал, что именно чувствует Фэймрил бессонными ночами и долгими днями, когда просиживает возле его постели в ожидании окончания приступа язвы. Отчаяние и бессилие хоть чем-то помочь. Не вольешь свою кровь в вены, не отдашь силы, не заберешь себе часть боли — вот что бесит больше всего. Но выбор есть всегда. Можно скрежетать зубами, разбивать в кровь костяшки пальцев, метаться по комнате, как бешеный волк, а можно помочь помыть, переодеть, перевязать, напоить лекарствами, оставить на попечение опытнейшему лекарю и отправиться на службу. Джевидж выбрал второе. А перед отъездом наказал каждые три часа извещать его о состоянии здоровья Фэйм. Как, как? Гонца на бричке посылать в канцелярию с полным отчетом — кончился ли жар, пришла ли в себя, что профессор говорит и что думает.

Денек предстоял жаркий во всех смыслах. Погода расщедрилась на солнце и почти летнее тепло, спор с Его императорским величеством по кандидатуре преемника тоже обещал стать… горячим. О встречах, назначенных на послеобеденное время, Росс вообще старался не думать.

Джевидж откинулся на подушки сиденья и закрыл глаза ладонью, не скрывая от экзорта-телохранителя своих раздерганных чувств. У Раила сегодня будет о чем поговорить. Не только о вице-канцлере и о двух взаимоисключающих проектах финансирования трансконтинентальной железной дороги — еще одной Россовой мечты. Но, право слово, как же не хотелось лорду Джевиджу обсуждать поиски похитителей сына с монархом. Опять наводящие вопросы, подозрения, тайные и явные упреки и, разумеется, бездна сочувствия. Не напускного или притворного — нет! Раил никогда не был лицемером, но вину за случившееся он опять возложит на Фэймрил.

«Какое глупейшее упрямство, лишенное всякого смысла. Если нет настоящего врага, его нужно придумать?»

— Просто не слушайте его, милорд…

— Что вы сказали?! — вскинулся Росс.

«Отлично! Теперь я разговариваю вслух!» — поздравил он себя.

Но Морран Кил и не подумал изобразить мало-мальское смущение от того, что прочитал по движениям губ Джевиджа несказанное, напротив, он уставился на подопечного во все глаза и заявил:

— Государь отчего-то невзлюбил миледи, теперь вот и попрекает без конца.

— Сам знаю, — буркнул в ответ канцлер.

Ну, разумеется, его телохранитель был наблюдателен и совсем неглуп, но если даже он заметил отношение Раила к Фэймрил, то те, кому по долгу службы и призвания положено бдеть за настроениями императора, уже смекнули, что к чему. И непременно сделали выводы. А уж какие они, эти выводы, понятно без дополнительных пояснений — семи пядей во лбу не потребуется. Маг, разумеется, в их приватных беседах с Раилом не участвовал, а стало быть, слышал пересуды прислуги, а те, в свою очередь, повторяли вслед за придворными.

— Морран, будьте моими ушами. Если где-то во дворце скользнет в разговоре имя моей жены…

— Милорд, я стану подглядывать и подслушивать везде, где только можно, — клятвенно заверил маг.

Мэтр сам, должно быть, дивился неведомо откуда-то проклюнувшейся в нем преданности лорду канцлеру. Как будто она сама по себе возникла. Как бы не так! Росс сразу приценился к парню, как опытный барышник к чистокровному жеребцу-трехлетке, исподволь прощупал на крепость нервов и устоев, заглянул в личное дело, копнул поглубже, убеждаясь, что выбор Лласара Урграйна безупречен во всех отношениях. «Молодой экзорт склонен к разумному риску, смел и свободолюбив — то, что нужно для хорошего офицера-порученца», — что-то в этом духе заявил многоопытный командор. Росс, в свою очередь, пригляделся, прикинул и решил: «Ты будешь мой с потрохами, мэтр Кил», занявшись чародеем вплотную и не жалея усилий, чтобы тот не сорвался с крючка. Ведь рядом с лордом Джевиджем не может оказаться случайного человека, его армия безупречна, начиная от личного доктора и заканчивая садовником. Разве Росс хочет от людей многого? Только абсолютной личной преданности — не больше, но и не меньше. Так было и так будет.

«Если ты такой умный, Морран Кил, то рано или поздно ты сам догадаешься. А если — нет… Ну что ж, значит, будешь бегать в моей упряжке просто так», — одобрительно ухмыльнулся канцлер. А еще он подумал о том, что Фэйм не ошибалась, когда иногда в порыве гнева обзывала его «кукловодом» и «манипулятором». Впрочем, супруга редко когда питала иллюзии на его счет, и, пожалуй, она единственная, кто знал правду.

Все же просто, как затертый медный сет. Когда профессионализм и опыт неоспоримы, когда победы очевидны, а достижения осязаемы, то грех не воспользоваться всем этим добром, верно?

Мелькание солнечных бликов, равномерное покачивание экипажа виной тому, а может, лекарства профессора Коринея, которые навеяли воспоминания, более похожие на яркий красочный сон. Врет ведь отрекшийся магик — лукавый, как все их чародейское племя, будто нет в его снадобьях волшебства. Есть, еще как есть. Иначе на хвосте у медленно затухающей в подреберье боли не притащились бы те далекие годы. Сколь же ему тогда лет было? Двадцать? Или чуть больше…

…Запахи на войне отнюдь не ласкают обоняние, звуки, к слову, тоже. И речь идет вовсе не о выстрелах, взрывах и артиллерийской канонаде. Летом война монотонно гудит мушиным жужжанием — зеленые твари роями вьются над трупами людей и животных, а осенью и зимой размеренно стучит дробной капелью — с веток деревьев, околышей фуражек, с носов. За эту бесконечную ночь лейтенант Джевидж и его взвод промокли насквозь. Шинели пропитались ледяной водой, сочащейся из низких тяжелых облаков, и солдатам осталось только молиться ВсеТворцу, чтобы оттепель продлилась до тех пор, пока они не успеют просушить одежду. Ударь мороз — им всем хана. Особенно молоденькому офицеришке, тощему до полупрозрачности. Росс знал, что за глаза его называют Кузнечиком за длинные ноги и умение съесть тройную порцию каши в один присест. От назойливых мыслей о еде, просачивающихся через отрывки тревожного сна, отвлек чуть слышный шепот.

— Проклятущий мост, — пробормотал сквозь дрему рядовой Трайк. — С-с-с-сучий мост…

Зубы его стучали в ознобе своеобразной барабанной дробью, но мнение рыжего стрелка безоговорочно разделял весь взвод. Вернее, то, что от него осталось после трех дней непрерывных боев. Приказ был таков — занять оборону возле узкого каменного моста, переброшенного через никогда не замерзающую бурную Эоху, и продержаться минимум декаду. Лучше, если и дольше. Само по себе задание являлось оскорблением для честолюбивого молодого лейтенанта. Пока армия генерала Кимидея будет сражаться, пока остальные офицеры станут совершать подвиги и делать головокружительную карьеру, Джевиджу придется стеречь дурацкий мост через дурацкую речку. Разве это справедливо — загонять лучшего выпускника академии этого года в такую дыру, скажите на милость? Примерно так думал Росс, покидая лагерь, и до того момента, пока не очутился возле проклятущего моста. Нельзя сказать, что это направление было стратегическим, слишком уж пересеченной являлась местность — сплошные овраги скалы и непролазная чащоба, но, прорвись дамодарцы через Эоху в этом месте, в тыл к наступающей эльлорской армии могли легко забраться лазутчики и диверсанты. Во всяком случае, именно так рассказывали Джевиджу в штабе, когда вручали приказ командующего. На деле же…

Росс утер грязное лицо чуть менее грязным мокрым платком. От несложной манипуляции толку вышло мало, чище кожа не стала, зато офицер окончательно проснулся. На часах было четверть пятого утра. Самое время проверить караулы.

— Поспите еще, господин лейтенант, — участливо сказал сержант Либан. — Парни уж точно глаз не смыкали, после вчерашнего-то.

Ночная атака была единственным способом перебить эльлорцев, потому что при свете дня вся затея превращалось в чистой воды самоубийство. Кому же хочется лезть под шквальный огонь, когда тебя расстреливают в упор, словно курей на птичьем дворе. Дамодарцы ни дураками, ни самоубийцами не были. У них тоже был приказ, только противоположного свойства — уничтожить защитников и при этом сберечь мост. К счастью для Джевиджа и его людей, враги не решились притащить с собой пушку. Или не дали им пушек, справедливо посчитав, что всей артиллерии надлежит быть сейчас между Суитхеном и Хамуром, приготовленной для очередного сражения. И слава ВсеТворцу! Пару удачных попаданий прикончили бы остатки взвода, окопавшегося на правом берегу.

Бой накануне выдался особо кровопролитным, несмотря на то что дамодарцы, так же как и эльлорцы, свежего подкрепления не получали. Джевидж решил, что у вражеского командира кончается отпущенное на выполнение задание время, вот тот и засуетился — погнал своих солдат вброд через Эоху по обе стороны от злополучного моста. Теперь их тела валялись между гигантских валунов, забрызганных кровью и покрытых черными проплешинами от взрывов гранат.

— Слава ВсеТворцу, вода в реке поднимается. В горах прошли дожди, — отметил сержант.

Он решил сопроводить своего лейтенанта. Так. На всякий случай— война все-таки… К тому же после недолгого мучительного сна под проливным дождем у Кузнечика спина плохо гнулась.

— Это хорошо, Либан. Значит, пучеглазые[14] не смогут больше лазить к нам через русло. Будет время чуть передохнуть.

— Ага! Точно так, ваша милость. А там, глядишь, и подкрепление придет.

Проклятая Эоха никогда не замерзала, но в разгар зимы уровень воды понижался до минимума, чем и пользовались дамодарцы.

— Может, взорвать его к такой-то матери? — предложил в сотый раз сержант. — А скажем, что это сделали пучеглазы.

— И отправиться под трибунал? — хмыкнул Росс. — Этот мост слишком важен и для нас, и для них. Не знаю, как вас, а меня мысль о том, что капитана Римилью тоже расстреляют, только по другую сторону линии фронта, не греет совсем.

Вражий командир сразу же исполнился презрения к «эльлорскому молокососу» и при каждом удобном случае демонстрировал свое отношение в виде замысловатых ругательств и проклятий.

Шутка все равно получилась неудачная, но Либан сделал вид, будто ему она понравилась. До этого «великого стояния на реке Эохе» Джевидж считал старого сержанта завзятым подхалимом и вдруг с удивлением обнаружил, что тот искренне заботится о молодом офицере, отчего-то проникнувшись к нему симпатией.

— Странно, — задумчиво молвил Росс, с отвращением натягивая на синие скрюченные пальцы влажные перчатки. — Почему сегодня так тихо на той стороне?

Всю долину медленно затягивало густым молочно-серым туманом, спускающимся с гор.

— Приспались небось под дождичек, — хихикнул сержант, а потом встрепенулся, настороженно прислушиваясь к происходящему на левом берегу. — А может, и наоборот. Чуете, ваша милость? Кажись, лошади…

Джевидж замер на месте, прикладывая указательный палец к губам.

— Там какое-то движение. Поднимайте людей, Либан. Быстрее.

Собственно, и тормошить-то особо некого — в живых из сорока эльлорцев осталась всего дюжина, включая и самого Росса. Ночью дежурили по очереди по четверо, днем отсыпались, оставляя всего двух наблюдателей.

Пока солдаты поспешно занимали свои места на баррикаде из камней, мешков с песком, пустых ящиков из-под патронов, лейтенант продолжал наблюдать за противоположным берегом. Видеть он ничего за чертовым туманом не видел, но чуял запах лошадей, слышал позвякивание металла, скрип колес и едва уловимое перешептывание на дамодарском. Ох, как ему это все не нравилось! Но ждать, когда все прояснится, пришлось довольно долго. Лежа на мокрых мешках, в мокрой одежде, с пустым желудком и в самом гнетущем настроении.

Где-то за тучами медленно поднималось солнце, ветер потихоньку выдувал туман, и пред ясным взором лейтенанта и остатков его взвода открылась неприглядная правда, а в определенном смысле приоткрылась завеса над будущим. Они все умрут. Причем уже сегодня.

Дамодарцы все-таки получили долгожданное подкрепление и скорострельную горную пушку. Капитан Римилья по этому поводу облачился в белый парадный китель и выглядел совершенно счастливым.

— Рядовой Нигру! — скомандовал Росс тут же.

Мальчишка-новобранец вытянулся по стойке «смирно», дожидаясь, пока лейтенант нацарапает на листочке из командирской книжки короткий приказ.

— Срочно возвращайтесь в расположение 9-го пехотного полка и сообщите командованию, что мы все погибли, а мост через Эоху остался без защиты.

— Но…

— Исполнять, рядовой! — рявкнул Джевидж. — Смирно! Кругом! Бегом марш!

А когда паренек скрылся из виду, сказал своим угрюмым солдатам:

— У меня, к сожалению, осталось совсем немного первосортного бренди, но на один хороший глоток хватит всем.

И пустил по кругу серебряную фляжку с черненым фамильным гербом.

Он сам не знал, зачем стал делиться выпивкой. Наверное, просто не хотелось, чтобы отцовский подарок достался какому-то поганому пучеглазу. Тому же капитану Римилье, к примеру.

— Мы пропали, ваша милость? — обреченно спросил рядовой Хольс, звучно потянув мокрым от простуды носом.

От его манеры все время облизывать верхнюю губу в надежде словить зеленую соплю Джевиджа тошнило, а от сержанта Либана еще и регулярно доставалось по шее, но сейчас Росс почти жалел тощего эарфиренца.

— Боюсь, что так, рядовой. Они сметут нас пушкой.

Умирать лейтенанту совершенно не хотелось, как, собственно, и остальным его подчиненным. Жить — оно, знаете ли, хорошо, можно даже сказать, расчудесно. И дождик этот такой освежающий, и вши кусают бодряще, а бренди щедрого командира так и вовсе выше всяких похвал. Жить бы еще и жить.

— Надеюсь, нет нужды напоминать, в чем состоит наш долг перед родиной и императором? — устало напомнил Росс.

— Да уж, как тут не упомнить, — вздохнул рыжий Трайк.

— Стало быть, помрем, раз судьба такая, — пожал плечами сержант.

В конце концов, все они — солдаты и давно смирились со своей участью. Лейтенанту тоже не было особенно страшно. Обидно до чертиков — да, но не страшно.

Проклятый мост… с-с-сучий мост… Чтоб ты провалился!

Наверное, угловатое некрасивое лицо Джевиджа осветилось такой потрясающей улыбкой, что у его бойцов пропал дар речи.

— Быстро! Немедленно строим баррикаду-гнездо прямо на мосту, прямо на этом сучьем мосту! Весь боеприпас туда же. Они хотят его заполучить целым? А вот хрен им!

Из солдатских глоток вырвался дружный рев, и десять пар глаз воззрились на командира с нескрываемым восторгом. «Теперь они твои до последнего мига жизни», — сказал в голове кто-то холодным до дрожи голосом. И дело было не в честно разделенном между всеми бренди. Кузнечик оказался рисковый, а значит, фартовый. С таким всегда есть шанс уцелеть, пускай призрачный и ненадежный, главное, чтобы он был, этот поганый шанс.

Солдаты сорвались с мест и бросились выполнять приказание лейтенанта, прекрасно понимая, что это самый опасный, но единственный возможный способ сопротивляться чуть дольше, чем рассчитывает дамодарский капитан. Чтобы убить эльлорских защитников, придется палить прямой наводкой по мосту, рискуя подорвать сосредоточенный на нем боеприпас, И тогда мост точно взлетит на воздух. Такая вот непростая дилемма встанет перед его милостью Римильей, а мы поглядим, как он ее разрешит.

— Заткни пушчонку себе в зад, пучеглаз! — проорал рядовой Хольс, делая неприличный жест в сторону вражеских позиций.

Его убили первым…

— Мы приехали, милорд.

Морран распахнул дверцу экипажа и выскочил наружу первым, внимательно осматриваясь вокруг себя.

— Все в порядке, милорд.

— Спасибо, мэтр.

Маг оказался приятно удивлен — лорд канцлер впервые воспользовался его помощью, чтобы сойти с подножки, а не оттолкнул протянутую руку по своему обыкновению.

«То ли нога сегодня болит сильнее, то ли доверять стал больше, то ли подспудно, сам того не сознавая, ищет опору в тяжкий миг своей жизни», — решил Морран, осторожно косясь на Джевиджа, чьи губы кривила загадочная ухмылка.

Они уже полтора часа ходили вокруг да около. Как в переносном смысле, так и в прямом — вокруг молоденькой финиковой пальмы в дворцовой оранжерее. Зрелище назидательное и познавательное одновременно: когда взрослые мужчины играют в словесные догонялки — кто кого поймает на тайных замыслах. Один откровенно спекулирует своей немощью — вот, мол, как у сильных мира сего принято обращаться с увечным ветераном — всем телом налегает на трость, тихонько поскуливая от боли. Хотя совсем рядом имеется премиленькая скамеечка. Другой — говорит одно, а думает совершенно про другое. Первый хром на правую ногу, второй на… Тсссс! Так нельзя говорить и думать о владыке великой империи современности! Потому что попахивает оскорблением величества.

— Трен Кариони даже не дворянин! — возмутился Его императорское величество, потрясая распечатанным пакетом с назначением.

— Пфе! — поморщился Джевидж, варварски отрывая лист у безвинного фикуса. — Это единственное препятствие? Так дайте ему баронский титул. На крайний случай сойдет личное дворянство.

— Торгаш и сын торгаша.

Росс ответил таким красноречивым взглядом, что император помимо воли прикусил язык.

— У меня большие сомнения насчет полубожественного происхождения самого первого графа Джевиджа, уверен, он был простым смертным, наверняка ублюдком какого-то наемника, и если чем и выделялся среди прочих негодяев, то лишь непомерной наглостью, которой хватило, чтобы зацапать титул и земли.

— Грубоватый намек, вы не находите? — недовольно нахмурился Раил, прячась за олеандром.

— У меня нет времени на более тонкие аллегории, — вздохнул канцлер и, нарушая маскировку государя, раздвинул ветки. — Серьезно. Мне нужен Трен Кариони, и я не уеду из Эрдореша до тех пор, пока не добьюсь вашего соизволения. Посему давайте же продолжим спор и разрешим все сомнения в торжестве обретенной в нем истины.

— Он слишком молод, — не сдавался император.

— Я сдал настолько сильно, что выгляжу древним старцем? Кариони всего на три года младше, — отмахнулся фикусовым листком Джевидж.

Выглядел он, конечно, паршиво, но, учитывая обстоятельства…

— Зачем вы вообще сегодня приехали? Не лучше ли было остаться дома, поддержать жену?

Вот в чем, в чем, а в участии Росс не нуждался. И решил сразу отрезать Его императорскому величеству все пути для развития болезненной темы:

— Фэйм спит. У нее от переживаний приключилась нервная горячка, к тому же перегорает молоко, и мое присутствие никак ей не поможет. Я оставил жену на попечение двух прекрасных врачей, опытной сиделки и целой армии слуг, при необходимости ее будут лечить всем Императорским университетом. Единственное, что исцелило бы леди Джевидж от всех недомоганий, — возвращение нашего сына. И так как Диана и его похитителей ищут Тайная служба и вся столичная полиция, то мешаться под ногами у профессионалов сыска я не стану. Равно как и бегать по улицам Эарфирена с револьвером. Поэтому я здесь, перед вами и в меру сил пытаюсь отстоять свою правоту в вопросе выбора будущего вице-канцлера.

«Не лезьте ко мне, не трогайте мою жену, не суйте свой нос раз ничем не можете помочь! И давайте займемся делом». Таков примерно был обоюдно понятный перевод вышесказанного.

Но речь, произнесенная канцлером, стоящим в обнимку со стволом пальмы, подействовала на Раила парадоксально. Совсем не так, как рассчитывал оратор. А Росс, если честно, ожидал монаршего стыда. Обычно такой прием срабатывал.

— Что будет, если похитители потребуют невозможного за жизнь вашего ребенка? — пошел император в лобовую атаку.

— Для этого мне и нужен вице-канцлер, — моментально среагировал Джевидж.

Они стояли напротив и взирали друг на друга почти с нежностью. Приятно же знать, что служишь по-настоящему умному монарху. Не менее приятно, чем осознавать, что столь жестокий человек в свое время оказался на твоей стороне в решающий момент.

— Вы не ответили на мой вопрос.

Раил тоже умел быть непреклонным, и милосердие не относилось к его основным добродетелям.

— Для начала неплохо бы узнать, насколько невозможны условия. Пока с нами никто не связывался.

— И все же? — настаивал на ответе император.

«Нет, нет, нет! Ты не прижмешь меня так сильно, чтобы я не смог вывернуться».

— Все зависит от степени невозможности, сир. Если кому-то хватило наглости похитить моего сына, то ему должно хватить ума не требовать того, что сделать не в моих силах. Мои возможности ограничены, особенно если существует официальный преемник…

— На которого повлиять аналогичным образом гораздо сложнее? — нахмурился Раил Второй. — М-да, жизнь оставшегося в живых сына Трена Кариони и так висит на волоске. Я не ожидал от вас такого откровенного цинизма.

Императору стало очень уж не по себе от тона и смысла речей Джевиджа.

— Теперь я почти убежден, что цинизм — это болезнь заразная. Я хотел всего лишь сказать, что наличие вице-канцлера снимает с меня часть ответственности и дает возможность отстраниться от дел.

— Вы рискуете потерять сына. Злодеи ведь не дураки, они быстро поймут, что вы пытаетесь ускользнуть.

«А вот это против правил! Не нужно меня пугать! Я и так полутруп от страха за моего мажонка, — разозлился Росс. — Такому маленькому нет нужды резать горло. Достаточно бросить где-нибудь в безлюдном месте».

— А я и не утверждаю, что ваше согласие назначить Трена Кариони вице-канцлером исцелит мое разбитое сердце, — глухо огрызнулся Джевидж. — Но дальше откладывать нельзя. Я столько лет служил вам и империи верой и правдой, что могу ожидать, что один раз мне пойдут навстречу и остановят свой выбор на человеке, чьи профессиональные качества я полагаю наилучшим образом подходящими для данной работы.

Говоря откровенно, Росс не понимал, отчего император так упорствует. Неужели из-за того, что Трен Кариони никоим образом ничем не обязан Раилу Второму Илдисингу — ни богатством, ни карьерой, ни министерским постом? Будущий канцлер окажется слишком независим от самодержца — и это пугает? В таком случае, возникает встречный вопрос — насколько же Его императорское величество считает зависимым от своей воли самого лорда Джевиджа?

Кружение вокруг пальмы продолжалось, но уже с меньшей скоростью. Оба собеседника устали и от беготни и от спора.

— Трен Кариони — целиком лоялен, а если вы осчастливите его титулом, то более преданного человека вам будет сложно отыскать, — посоветовал Росс, думая о том, что по-настоящему осчастливить Трена может только чудесное исцеление сына.

— Я подумаю, — снова попытался уклониться император, отгораживаясь от собеседника кадкой с небольшим деревцем, похожим на лимон.

— Сир, подумайте прямо сейчас.

— Это наглость! — фыркнул Раил, отщипнув маленький лаковый листок от ветки.

— Нет! Это, — Джевидж показал на терзаемое монархом растение, — померанец. А я всего лишь проявляю вежливую настойчивость и взываю к вашему чувству сопереживания бедам ближнего, — довольно живо изобразил смирение во взоре лорд канцлер. — Возможно, в нынешней ситуации назначение Кариони станет единственным способом спасти прежнюю политическую линию. Трен, по крайней мере, единомышленник и «наш человек».

Понимание пронзило императора навылет, он застыл неподвижно и поглядел на Джевиджа пристальнее обычного:

— Вы используете похищение собственного сына, чтобы надавить на меня.

— Да, сир. Чувствуете, насколько мы с вами похожи друг на друга, — мрачно заявил Росс.

Раил молчал, не веря своим глазам и ушам, захваченный в плен прошлым. Двадцать лет прошло, а он помнит…

— Слышали, Ваше высочество, взвод лейтенанта Джевиджа погиб в полном составе при обороне каменного моста через Эоху? — прошелестел над ухом принца голос капитана Маэлгура.

Наследник престола от рождения имел чин полковника гвардии, и, естественно, дорога в действующую армию ему была строжайше заказана. А вот младший сын Раила Первого покинул Военную академию в звании капитана, и никто не возражал, чтобы принц послужил отечеству. При штабе, разумеется, только при штабе. Времена, когда королевская кровь лилась на поле брани, давно миновали. Родительской воле, она же самодержавная, капитан Илдисинг противиться не посмел, хотя до колик завидовал своему другу Россу Джевиджу — настоящему полевому командиру, под началом у которого свой собственный взвод. А вот однокашнику досталось от сослуживцев за принцеву симпатию, и так как у венценосного папеньки Раил в фаворе не был, то полковое начальство не стремилось поощрить лейтенанта Джевиджа даже за очевидные заслуги. Плохую службу сослужила ему дружба с сыном эльлорского императора, ничего не скажешь.

— А вам не кажется, что в этом есть и ваша «заслуга», капитан? — холодно поинтересовался Раил, изливая на собеседника все накопившееся презрение. — Думаете, если в нашей армии станет на одного отважного лейтенанта меньше, это пойдет ей только на пользу?

Говорить о погибшем друге было больно, но принц не подавал виду и, даже оставшись наедине с собой, сдержал подступившие слезы. Еще чего доброго подумают, что он размазня и слабак, а он совсем не такой.

— Росс Джевидж просто исполнил свой долг. Любой мог оказаться на его месте, Ваше высочество, — фыркнул в смоляные усы Маэлгур.

— Даже вы? — презрительно скривился Раил. — Впрочем, у вас своей роты нет, так что разговора быть не может.

— Каждый занимается своим делом, Ваше высочество. Мы с вами служим в штабе, Росс Джевидж обороняет мост.

— Ваша правда, капитан. Мы с вами живы, а Росс — мертв. И я не забуду, на ком лежит косвенная вина за его безвременную гибель, — посулил принц.

Офицеры, не смевшие трогать Его высочество, вволю отыгрывались на Россе: злословили, придирались, хамили и откровенно оскорбляли «любимчика маленького принца». Последняя сплетня, пущенная в штабе с легкой руки острослова Маэлгура, вообще намекала на такие вещи, за которые можно и вызов на дуэль схлопотать. Что, собственно, и случилось, а не вмешайся вовремя Раил, то поединок окончился бы смертоубийством, а вся история — трибуналом. В итоге Джевидж попросил перевод в 9-й стрелковый, подальше от штабных крыс, от сплетен, и поближе к линии фронта.

Злоязычный капитан не принял угрозу всерьез. Очень зря, потому что распаленный жаждой мести принц явил миру до сей поры скрытые умения интриговать и строить козни, добившись, чтобы Маэлгур отправился на передовую. И это невзирая на то, что вскоре выяснилось — лейтенант Росс Джевидж и двое его людей по счастливой случайности уцелели. Гибнущему взводу пришла на помощь стрелковая рота 18-го пехотного полка. Дамодарцев отбросили от моста и заняли левый берег Эохи.

Горе тоже может стать оружием. Абсолютно все можно превратить в оружие — чувства, привязанности, самою жизнь свою, если понадобится.

Мистрис Лугрин Четани искоса бросила взгляд на свое отражение в высоком стекле, закрывающем маятник напольных часов. Если учесть, что ночь накануне была потрачена на выбор подходящего костюма, то выглядела основательница «Союза отчаянных женщин Эльлора» весьма недурственно. Темно-серое бархатное платье с широким воротником, отделанным кружевным кантом, должно было указывать на крайнюю серьезность намерений одетой в него женщины. Более того, мистрис Четани настояла, чтобы ее соратницы из числа приглашенных на собеседование к лорду канцлеру тоже оделись подобающе: никаких укороченных юбок, никаких распущенных по плечам волос и провокационных блузок. Росс Джевидж — бывший военный, а следовательно, придерживается консервативных взглядов. Не стоит его дразнить в столь ответственный, можно сказать, судьбоносный момент.

Посему активистки выглядели завзятыми скромницами — Ваниина Раст отказалась от любимой ярко-алой шляпки, Кирстрил Алассин впервые за последние пять лет надела корсет (ужасная сбруя для морального угнетения женщин, придуманная негодяями и подонками в штанах), и, надо сказать, ее фигуре это пошло на пользу. И тем не менее секретарь канцлера время от времени окидывал посетительниц подозрительным взором, вгоняя женщин в смущение. Понятно же, что пламенные речи на площади в окружении сторонниц — это одно, а личная встреча со вторым человеком в империи — совсем другое. Приглашение от Джевиджа, присланное с курьером в штаб-квартиру милитанток[15], наделало столько шума, будто строгий, затянутый в мундир юноша принес не тонкий конверт, а бомбу с уже зажженным фитилем. Примерно четверть часа «отчаянные» дамы визжали почище гимназисток и прыгали от радости. Джевидж просто так в гости никого не зовет, а это приглашение может означать… Стоит ли удивляться, что никто из них не спал от волнения?

Мистрис Четани нервно поправила выбившийся из прически локон, мысленно взывая к ВсеТворцу ниспослать для себя побольше уверенности перед лицом всемогущего канцлера империи.

«Не трусь! — твердо сказала себе Лугрин. — Он тебя не съест. Или съест?»

По слухам, лорд канцлер ни детей, ни женщин на обед не употреблял, но мало ли.

— Моей небрежности нет оправдания, сударыни. Простите великодушно! — заявил Джевидж, едва распахнув дверь в приемную.

На встречу с активистками из «Союза отчаянных женщин Эльлора» он опоздал ровно на две минуты. Возможно, разволновавшиеся дамы и не заметили бы такой непунктуальности, но лорд канцлер счел своим долгом извиниться. Очень хороший знак, решила Лугрин.

По-деловому поприветствовав гостий рукопожатиями, из уважения к их убеждениям отказавшись от светского поцелуя ручек, Джевидж сделал широкий приглашающий жест, дескать, чувствуйте себя как дома. Хозяин обширного кабинета тяжело опустился в свое кресло, за его правым плечом расположился телохранитель — полная противоположность подопечному во всем, кроме выражения на лице. Оба мрачны и явно чем-то крайне опечалены.

— Итак, сударыни мои, перейдем сразу к делу…

Лугрин Четани никогда не была настолько наивна, чтобы вообразить, будто лорд канцлер с порога объявит о предоставлении женщинам Эльлора всех гражданских прав, включая право быть избранными в парламент. И, само собой, о таких радикальных переменах речь и не шла. Джевидж предлагал создать официальную партию, зарегистрировать ее в установленном законом порядке.

— На мой взгляд, ваше движение в нынешнем виде мало чем отличается от подпольных группировок бомбистов, — утверждал он.

— Но мы не бросаемся бомбами, и наша борьба вполне законна!

— Относительно законна, — поправил Росс. — Если бы наши правоведы дали себе лишний труд покопаться в эльлорских законах, то вы, мистрис Четани, уже давно сидели бы под домашним арестом, — добавил он с недоброй ухмылкой. — Поэтому официальная партия, членами которой будут женщины всех слоев общества, может стать первой ступенькой на пути к вашей цели. Расценивайте мои рекомендации не только как добрый совет друга, но и как настоятельную просьбу главы правительства.

— А почему это вы решили помочь нашему движению? — подала голос, как всегда, несдержанная Ваниина Раст. — Только честно.

Прозвучало несколько наивно, почти по-детски, но такова уж мистрис Раст — женщина сильных страстей и длинного бойкого языка — сначала скажет, а потом подумает. Спрашивать у канцлера, честен ли он в разговоре, по меньшей мере нелепо.

— Честно? — Джевидж надменно изогнул густую бровь. — Вы превратно меня поняли, сударыня. Я не собираюсь вам помогать, это не входит в круг моих обязанностей. Я всего лишь собираюсь направить ваше общественное движение в правильное русло, чтобы вы сами смогли добиться желаемого.

— Очень щедрое предложение, — согласилась Лугрин и как бы случайно предположила: — И должно быть, небескорыстное? Не так ли? Именно о таком условии и спрашивала моя уважаемая соратница.

Она почувствовала, как от волнения вспотели ладони в тонких перчатках и покрылся испариной лоб.

— Вы весьма проницательны, мистрис Четани, — сказал канцлер без всякого снисхождения или превосходства в голосе. — Ничего дурного в корысти я не вижу. Она, как известно, двигатель прогресса. По крайней мере, так утверждают ученые экономисты. На мой взгляд, ваш «Союз» тоже явление прогрессивное. Хочется этого кому-то в Совете или нет, но проблему женских прав придется решать. Рано или поздно, так или иначе. С другой стороны, изменить что-то резко, одним махом не под силу ни мне, ни Его императорскому величеству. Необходимо постепенно, но неуклонно двигаться в нужном направлении. Я предлагаю сударыням милитанткам сделать первый шаг навстречу.

— Навстречу кому?

— Мне, — улыбнулся лорд канцлер. — В течение ближайших двух лет мы с вице-канцлером будем последовательно лоббировать интересы вашей партии, предлагать новые законопроекты по защите прав женщин…

— С вице-канцлером? — удивилась руководительница «отчаянных».

— Да, именно. Мы станем покровительствовать вашей партии, и вполне возможно, что совместными усилиями добьемся столь желаемых вами прав. Но…

Джевидж сделал многозначительную паузу, переводя тяжелый взгляд по очереди с одной активистки на другую. Но нельзя сказать, чтобы в темно-серых глазах его таился холод. Напротив, от него Лугрин стало чересчур тепло, непозволительно тепло.

Ох, не зря в свое время Джевиджа почитали одним из главных столичных сердцеедов. Что-то было в этом немолодом, усталом мужчине, с многослойными мешками под нижним веком, впалыми щеками, синими от отрастающей щетины, и сухими обветренными губами. Что-то располагающее, обольстительное, сулящее море удовольствия. Судя здраво, ничего в нем нет особенного. Нос слишком велик, подбородок тяжелый, лицо несимметричное, глаза узкие — весьма посредственная внешность. Но так и хочется пригладить чуть взъерошенные волосы на макушке и потереться щекой о щеку, мурлыкая от нежности.

«Это аура абсолютной мужественности, — здраво решила Лугрин, отгоняя внезапное наваждение. — Каждая нормальная женщина чувствует эту силу без всяких слов и, когда рядом такой сильный мужчина, инстинктивно стремится завоевать его внимание. И вообще, я — замужем, а он счастливо женат на леди Фэймрил». Романтическая история их брака наделала шума, судили-рядили не только в светских салонах. А ну-ка, как часто мужчина провоцирует и убивает на дуэли соперника, чтобы завладеть его женой? Еще реже такие случаи происходят в присутствии самого императора.

— Но? — многозначительно переспросила Лугрин.

— Но первая женская партия будет целиком лояльна мне и моему правительству, а если… вернее сказать, когда вы окажетесь в парламенте, то не забудете о нашей маленькой договоренности.

Милитантки напряглись и замолчали, словно набрав в рот воды. Даже мистрис Раст не додумалась задавать дурацкие вопросы.

— Нам нужно обдумать ваше предложение, — вздохнула руководительница.

— Разумеется, — беспечно кивнул Росс.

В этот момент в дверь настойчиво постучали. Это был гонец из дома — один из охранников. Джевидж обязал секретаря пропускать парня без доклада и очереди. Тот по-военному вытянулся в струнку и отрапортовал:

— Миледи все еще спит, но мэтр говорит, что жар вот-вот должен пойти на спад. В остальном — без изменений.

— Писем или записок не подкидывали? Почта была?

— Ничего не подкидывали, а почта обычная. Все письма вскрыли и проверили. Ничего.

— Хорошо. Свободен, Ялери. Через два часа жду тебя снова.

— Так точно, милорд.

Джевидж с телохранителем переглянулись с самым разочарованным видом, словно взаимно ища поддержки в столь тяжелый час. Новости их обоих нисколько не порадовали — миледи по-прежнему плоха, а от похитителей ни словечка.

— А правда, что у вас украли сына? — робко спросила мистрис Раст.

— Правда, сударыня, — угрюмо кивнул канцлер, словно не замечая за горестными размышлениями посторонних. — Моя супруга очень… больна, у нее горячка.

Первой всхлипнула мистрис Алассин.

Как известно, ломать проще, чем строить, а продырявить легче, чем заткнуть брешь. Именно поэтому лорду Джевиджу потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы довести милитанток до слез, а на утешение чувствительных дам у Моррана ушел целый час. Чего он только ни делал: и водичкой отпаивал, и своим чистым платком пожертвовал, и уговаривал, но пока в недрах тонких женских организмов не иссяк недельный запас слез, ничего не помогало. И естественно, таким простеньким маневром, вызвав бурю сочувствия, милорд добился своего. За это он был мысленно обозван чертовым стратегом и бессердечной сволочью.

— Они уже ушли? — спокойно спросил Джевидж, не отрывая взгляда от письма, которое писал.

Металлическое перо скользит по бумаге, ни запинки, ни помарки, словно не человек пишет, а механизм какой.

— Да, милорд, — в сердцах буркнул маг-экзорт. — Едва-едва спровадил.

Его прямо распирало изнутри от злости и возмущения.

«Ничего святого! Никаких внутренних запретов, и цель всегда оправдывает средства!»

— Очень хорошо. Ялери явился как никогда кстати.

— Лучше бы он сообщил что-то утешительное о здоровье миледи… — прошипел себе под нос Морран.

Реакция Джевиджа оказалась мгновенной — он вскинул голову и воззрился на телохранителя, будто сапсан, нацелившийся на скворца, даже зрачки расширились. Того и гляди кинется, спикирует из поднебесья вертикально вниз, норовя по касательной ударить когтистыми лапами.

— Вы изволили выказать недовольство, мэтр?

«А чего мне бояться? Что он мне сделает?» — мелькнуло в бедовой голове мага, прежде чем он открыл рот для ответа.

— Изволю, милорд, — заявил он решительно.

Судя по характерному движению бровей, Джевидж не ожидал отпора.

«Ну, точно сапсан. Веки желтые, глаза круглые… Разорвет сейчас».

Обычно экзорт безмолвно глотал любую колкость, ни разу не пытаясь восстать против моральной тирании лорда канцлера, а тут вдруг неожиданно почувствовал вкус к бунту.

«Сказать наконец этому напыщенному гаду все! Да, сказать ему все, что накопилось на душе!»

Нецензурные слова так и вертелись у Моррана Кила на языке.

— Чем же я вас так опечалил, уважаемый мэтр? — холодно молвил канцлер, откидываясь назад на спинку кресла.

— А это имеет для вас хоть какое-то значение?

— Очень даже имеет. Считаете, я безнравственно воспользовался болезнью миледи, чтобы решить свою проблему с активистками «Союза отчаянных женщин»? — полюбопытствовал Джевидж.

— Так точно, милорд, — отчеканил маг. — Вы специально подгадали время, чтобы Ялери застал ваших посетительниц. И это — подло, безнравственно и неуважительно по отношению к вашей супруге. Если бы она узнала, как вы спекулируете на похищении собственного сына, она бы вам этого не простила!

— Ага… Иными словами, вы хотите сказать, что я — расчетливый, лживый ублюдок, способный принести в жертву своим политическим амбициям жизни жены и сына?

— Так точно!

— Смотри-ка, раскусили меня, открыли глаза на собственную тайную сущность, припечатали, можно сказать, огненными гвоздями правды к позорному столбу. Низкий поклон, мэтр Кил. А то бы помер и не узнал глубины своего падения. Браво! Уж теперь, после вашего вердикта, я исправлюсь, душа моя очнется и восстанет из мрака порока, чтобы вознестись к светочу добродетели. Это вас в Хокваре так хорошо научили отличать добро от зла?

Говоря это, канцлер отодвинулся вместе с креслом назад, чтобы удобнее было положить ноги на край стола, по примеру Грифа Деврая, сложил руки на груди, и его физиономия выражала отнюдь не просветление, а крайнюю степень презрения к собеседнику.

— Знаете, мэтр, за что я так искренне и всем сердцем… не люблю чародеев всех мастей? — спросил он.

Морран отрицательно мотнул головой. Он уже и сам испугался последствий своей спонтанной обличительной речи.

— А за то, что все вы по какой-то неведомой причине считаете себя особенными, избранными, а также лучше и больше, чем все остальные смертные. Следите за моими рассуждениями, мэтр. Скажем, меткий стрелок выделяется среди прочих только зоркостью зрения и твердостью руки. Первое даруется милостью ВсеТворца от рождения, второе приобретается многолетней тренировкой. Многие почитают умение попасть из револьвера в яблоко с восьмидесяти шагов — настоящим даром свыше. Но отчего-то же стрелки не собираются в Ковены, в отличие от колдунов, которым точно так же, как и выдающимся снайперам, для проявления своего дарования нужен свой волшебный «револьвер». Без своего жезла вы, мэтр, беззащитны против немага меня, и я могу удавить вас голыми руками. Так в чем же ваша избранность? В том, что вы устроены иначе, чем другие люди? Как бородатая женщина, сросшиеся близнецы или человек-слон из цирка уродцев? Они тоже не такие. Ваше сообщество — цирк душевных уродов: мучителей — как бывший муж Фэймрил, интриганов — как мис Махавир, трусов — как те маги, которых я расстреливал на дамодарской войне. Именно поэтому ваша моральная оценка моих поступков меня совершенно не интересует.

— Потому что вы — нормальный человек, а я — монстр из цирка?! — вспылил маг.

Джевидж склонил голову к плечу, разглядывая телохранителя с тщанием энтомолога, открывшего новый вид пауков.

— Потому что вы, мэтр Кил, сам не будучи ни мужем, ни отцом, не представляя себе меру ответственности, которая возложена на меня императором, смеете судить о моей жизни, о степени чистоты моей совести и о чувствах к жене и сыну.

— То есть бородатой женщине нельзя иметь собственное мнение о красоте мис Лур? — решил уточнить маг, тоже вдаваясь в аллегории.

— Почему же? Можно, как и всем остальным. Но мис Лур ее мнение безразлично, ей интересно только то, что думает Гриф Деврай, а бородатая женщина на самом деле несчастнейшая из женщин, хотя зарабатывает в три раза больше, чем Лалил Лур на своей службе.

— А я для вас… кто-то вроде бородатой женщины?

— Скорее мальчик-собака, если вам интересно, — язвительно фыркнул Джевидж. — Очень удачная параллель, на мой взгляд, и по форме, и по содержанию. А Печать Ведьмобоя — поводок и ошейник.

Ошеломленный и раздавленный таким поворотом разговора, Морран сумел только выдохнуть, вложив в сказанное весь имеющийся запас сарказма:

— Спасибо за доброту и откровенность, милорд.

— Взаимно, мэтр Кил. В политике это называется «стороны обменялись мнениями». Уж не обессудьте, судя по всему, вам просто не терпелось поделиться впечатлениями от моей несимпатичной персоны. Теперь-то хоть полегчало? — с притворной участливостью спросил Джевидж.

— Не очень, — буркнул Морран.

От обиды и унижения горело лицо и прерывалось дыхание. Пожалуй, даже в Хокваре с ним не обращались хуже. И ведь не придерешься. Он сам хотел поговорить начистоту, первый начал с обвинений, забыв в порыве гнева, с кем имеет дело.

— На это и был расчет, мэтр Кил. Впредь вы сначала подумаете о смысле происходящего, а потом вынесете вердикт, — лорд Джевидж вдруг сменил гнев на милость, заговорив более мягким тоном. — Это я вам советую как бывший военный. Отличная стратегия, гарантирующая защиту от прямых оскорблений и нелицеприятных сравнений.

Экзорт чувствовал себя размазанным по стене куском грязи, ковриком, об который только что вытерли ноги. Короче, практически мальчиком-собакой — знаменитым на весь Эльлор человеком, У которого все тело, в том числе и лицо, было покрыто волосами, как у животного. И видимо, это обжигающее ощущение своего полнейшего уничижения снова развязало язык Моррану Килу:

— И каков же смысл ваших манипуляций с милитантками?

— А я не говорил, что обязан объяснять вам суть каждого шага.

— Предположим, милорд, что мальчик-собака оказался слишком любознательным…

На иссушенных, треснувших губах канцлера расцвела самая глумливая ухмылка, какую только видели стены этого кабинета. И оказалось, что бывший маршал до сих пор умеет двигаться, как прирожденный фехтовальщик — быстро, решительно и почти молниеносно. А хромота ему совершенно не мешает быстро подскочить к телохранителю и выдохнуть в лицо горячее:

— Ах ты — щенок паршивый! Ты еще смеешь меня допрашивать, ведьмачье отродье!

Намотав при этом шейный платок мага себе на кулак, в одночасье превратив его в удавку.

Это тоже был приемчик из армейского прошлого. Орать во всю глотку, не давать вставить ни словечка в защиту, обрушить на голову виновника молот из обвинений, подозрений и угроз, расплющить в блин, как лошадиное копыто лягушонка. На молодых и неопытных действовало безотказно. Один-единственный раз, и только в качестве своеобразного тарана, чтобы сломить сопротивление, и лишь для тех, на кого возлагались определенные надежды. Но Морран Кил о таких хитростях не подозревал, как не знал, что подлинное недовольство у Джевиджа выражается совершенно иным способом. А потому с ужасом внимал хозяйскому гневу. А уж выражениям и оборотам, которыми крыл зарвавшегося телохранителя милорд, позавидовал бы любой армейский сержант, настолько ярки и образны они были. Вот бы подивился молодой человек, если бы узнал, что мысли же лорда канцлера в этот момент оставались холоднее вод высокогорного родника:

«Ты меня допрашивать удумал, паршивец? Ну-ну! Это мы еще поглядим. Ты мне нужен с потрохами, с мозгами и твоим богомерзким даром в придачу. Ты мне понадобишься, Морран Кил, понадобишься весь без остатка, когда мы с тобой пойдем на штурм Ковена. И ты будешь чародействовать, колдовать, шаманить и магичить столько, сколько понадобится, пока твои сородичи не вернут мне Диана живым и невредимым. Я же знаю, Морран Кил, что без мажьего племени тут не обошлось. Я точно знаю! Ты будешь моим «волшебным револьвером», хочется тебе этого или нет!»

«Знамя» у лорда Джевиджа уже имелось — знамя по имени Фэймрил, у него была своя ищейка — рейнджер-сыщик, походная «аптечка», теперь осталось обзавестись колдовским мечом. Подобно воину из легенд, спуститься в драконье подземелье и выковать во тьме непобедимое оружие.

Паршивое это дело — натягивать на себя шкуру эпического героя, у того всегда есть уязвимое место — пятка, ухо или прилипший к заднице листочек. А у Росса Джевиджа — маленький родной мажонок четырех с половиной месяцев от роду. Вот и ударили по нему, очень верно рассчитав и время, и место.

И теперь скажи, что не все беды от колдунов?! От них, проклятых, от Дара их сволочного.

После классической армейской взбучки, щедро выданной магу-телохранителю, у Росса Джевиджа даже на душе полегчало. Видит ВсеТворец, словно двадцать лет с плеч долой скинул. Куда только делась огненная боль, медленно растекавшаяся в желудке после тяжелого разговора с императором. Прав был сержант Либан, когда твердил, что лучше сразу хорошенько накричать, чем декаду себя сдерживать, а потом все равно устроить раздачу. «Солдаты не любят, когда их мурыжат и шибко долго держат за яйца, — говорил он. — От непокобели… непоколебивого… тьфу ты!.. невозмутимого офицера всегда ожидают подвоха, как от бочки с порохом, стоящей на солнцепеке. Оно ж неведомо, когда она взорвется. Все нормальные люди просто обязаны гневаться на чужую тупость и разгильдяйство. А ежли офицер молчит, стал быть, у него на уме какая-нить подлянка вызревает».

И ведь не врал, старый пройдоха. Мэтр Кил воспринял Джевиджеву вспышку ярости как должное. В его миропорядке ничего не нарушилось — раз переступил черту дозволенного по отношению к господину, значит, получи в грубых выражениях и будь свободен.

Росс так и сказал, когда ослабил хватку на горле мага:

— А теперь, мэтр, кругом! И шагом марш в приемную! Чтобы до конца дня я тебя не видел!

Вздох облегчения стал ему ответом.

Ну до чего же люди — предсказуемые создания, и до чего же просто ими управлять. Даже если они маги — один черт.

Свирепый кобель по кличке Чок больше уже нe выдерет кусок из задницы у незадачливого воришки, и не облает яростно прохожего, и не подерется со своим извечным соперником Рико за благосклонность течной суки. Потому что издох. Нор, видимо, судьбина собачья такова, что даже и после смерти он весе равно послужит своему хозяину.

— Мне нужно содержимое его желудка и кишок, — наказал профессор Кориней Кайру. — А также возьми по кусочку сердечной мышцы, легких и мозгов. Поглядим, что за яд такой.

Сам Ниал наотрез отказался препарировать несчастного пса, но Финскотт и не настаивал. Он сам справится с такой простой задачей. За столько лет учебы он вдоволь нарезал подопытных животных, чтобы и тут не подвести наставника. Под препараторскую отвели одно из кухонных помещений, где имелся о обитый жестью стол для разделки дичи, буде хозяева изволят таковой прикупить для званого ужина. Биби, конечно, повозмущалась насчет дохлых псин во святая святых, но как только до главной поварихи дошло, для чего все затевается, как она сдалась без сопротивления.

— Если для моей бедной девочки оно надо, то я этого зверя зажарю и сама сожру, — пообещала почтенная мистрис.

Таких подвигов от нее никто не требовал, разумеется. Лишь бы не мешала и не лезла с советами.

— Деврай, полотно дайте, пожалуйста, — попросил Кайр, не глядя протягивая окровавленную руку назад. — Пилку гибкую — вот что. Мне нужно череп вскрыть.

Гриф сам вызвался составить компанию молодому человеку.

Не то чтобы он не знал, как внутри устроены собаки, или интересовался анатомией животных, просто ему в очередной раз требовалась пара свободных ушей для своих рассуждений по расследованию. Хорошенькие ушки Лалил были ему сейчас недоступны — она дрессировала охрану. Зрелище на редкость поучительное, практически веселое. Глядеть, как бледнеют и краснеют здоровенные рейнджеры под пронзительным взглядом агентессы, довольно забавно. Тем паче что ничего такого фривольного она им не говорит. Инструктаж есть инструктаж, ни капли романтики. Но когда ведет его столь привлекательная женщина, тут сложно думать о вещах серьезных. Гриф готов был поклясться, что слышит, как скрипят мужские мозги в попытках удержать глазные яблоки выше уровня бюста мис Лур.

Словом, сыщику требовалось выговориться, а Финскотт подходил по всем параметрам: внимателен, сосредоточен и вопросы задает по делу. А то, что руки по локоть в звериной крови, так не в человечьей же. Впрочем, бывшего рейнджера вообще тяжело смутить видом вывернутых наизнанку потрохов. Были времена — насмотрелся.

— Я буду рассказывать, Финскотт, а вы будете задавать вопросы. Договорились?

— Без проблем, — кивнул молодой человек, извлекая и рассекая печень.

— Вот не поверите, Кайр, я вижу целых три преступления. Что вы скажете, если я заявлю следующее: одни люди отравили собак, другие усыпили второй этаж, а третьи похитили малыша?

Молодой медикус настолько удивился, что даже отвлекся от перебирания собачьего ливера и поднял заинтересованный взгляд на сыщика.

— С чего вы взяли?

Разный почерк. Собак отравили накануне, причем всех, кто был на улице. Потому и не пострадал Рико — его кормили в доме.

Джевиджу показалось, будто любимец заскучал, что у собак его породы первый признак недомогания, распорядился дать лекарств и забрать в дом. А дабы смягчить испытание лечением — угостить чем-нибудь вкусненьким.

— Акторы лорда Урграйна нашли в камине одной из спален странные чешуйки, похожие на змеиные, только черные.

— Чешуя? — удивился Кайр и с подозрением добавил: — Черная змеиная чешуя?

Гриф понимающе хмыкнул. Он тоже не забыл Великого Л'лэ. Его рациональный ум поначалу наотрез отказывался признать реальность существования Неспящих, но факт оставался фактом — сыщик таки летал верхом на огнеглазой нечисти, и ничего тут не попишешь. Оттого находка акторов Деврая взволновала несказанно.

— Я же говорю, что только похожие, но не настоящая чешуя, — поправил он. — Искусно выточенные из гематита штуковины.

Урграйновы экзорты считают — в них могла быть магия, усыпившая нянек и леди Джевидж.

— А почему это не могли сделать похитители?

Сыщик замялся, не зная, какие слова подобрать, чтобы доходчивее пояснить собеседнику ход своих мыслей. Пришлось даже в макушке поскрести и злодейски пошевелить усами. Для усиления мыслительных процессов.

— Вот тут-то у меня наблюдается непристойно большая дыра в доказательствах, мистрил Финскотт, — честно признался Гриф.

— Неужто? Почему?

— Ибо их нету. То бишь где-то они, конечно, есть, но я их пока не нашел. Основания для сомнений, скажем прямо, метафизического свойства. Вот бывает у вас такое чувство, когда вы решаете умственную задачку, будто какая-то деталь упущена, и обнаруживается только по итогу, после решения?

— Да сплошь и рядом.

— Во-о-о-от! — протянул задумчиво бывший рейнджер. — У меня есть отпечатки на ручке окна, волоконце от веревки, непримятые кусты и украденная погремушка.

— Не густо.

— Согласен. Отпечатки с моей картотекой не совпали — это раз.

— А должны были?

Кайр отрабатывал свой номер со всей ответственностью. Сказано — задавать вопросы, вот он и старался вовсю. Помнил по собственным университетским ежегодным испытаниям, что наводящие вопросы, коли экзаменатор настроен благодушно, всегда помогают в ответе.

— Мастеров незаметно и бесшумно влезть по водосточной трубе найдется в Эарфирене не так уж много. И тот, кто покусился на Диана, был не из их числа. Так что моя версия о наемнике из местных благополучно провалилась.

— А мог быть чужой?

— Мог, — согласился Гриф. — Но прямо сейчас отпечатки мне не помогут. Теперь они станут доказательством, когда преступник уже будет пойман. Теперь волоконце от веревки… Я его все утро изучал — веревка армейская, казенная, старая, но крепкая. У меня самого такая была в Кехтанском походе.

— И о чем это нам говорит?

— А хрен его знает, — бессильно развел руками сыщик. — А вот аккуратная засада в кустах поведала мне об опытнейшем следопыте, который там сидел. Судя по размеру следов — взрослый мужчина, немаленького роста. Ботинки, кстати, рейнджерские. Я даже подумал, что это парни натоптали. А потом гляжу — не-е- е-ет! Чужие ботинки, старые потому что.

— Стоптанные?

— В том-то и дело, что нет. Почти новенькие. А таких уже лет семь как никто не носит, кроме ветеранов.

— Странно.

— Вот-вот, Финскотт! — обрадовался неведомо чему сыщик. — Странно и непонятно.

— А погремушка при чем? — решил уточнить Кайр.

— А при том, что похитители взяли мальцу забавку, чтобы не плакал в дороге. Проснется и орать начнет при виде незнакомых лиц, а тут знакомая игрушка. И клянусь Дланью Милосердной, что такая умная мысль могла прийти в голову только женщине. Руби меня в куски милордовым палашом, Финскотт, но тут замешана баба.

— И что же выходит, мистрил Деврай? — продолжил вопрошать медикус.

— А ничего не выходит, мистрил Финскотт. Но дохлые псы, волшебные чешуи и заботливая баба с мужиком в кустах никак друг с другом складываться не хотят. Хоть режьте меня своей пилой.

— Так, может, и вправду не должны?

— Вот и я о чем. Спасибо вам, Кайр.

— Да не за что, мистрил Деврай, а если еще и поможете мне сложить останки Чока в мешок, то это я вам буду благодарен.

— А вы-то хоть узнали, чего профессор просил?

— Поглядим, — уклончиво молвил молодой человек, заботливо укупоривая склянки с добытыми образцами животных тканей весьма тошнотворного вида. — Глядишь, когда узнаем, что за яд, то подкинем еще одну детальку в вашу головоломку.

Сколько бы ни твердили всякие прожженные циники про то, что этот мир по сути своей слегка упорядоченный бардак, но опыт подсказывает — рано или поздно все становится на свои места, и каждый оказывается там, где ему в данный момент надлежит быть. Посему несчастный пес отправился в яму удобрять розовый куст, Кайр Финскотт понес добычу профессору, а сыщик продолжил размышлять дальше.

Кончилась тягучая песня, и толстая серебряная рыба-сон честно отпустила женщину на волю…

Какое-то время Фэйм плавала в тончайшем слое, разделяющем сон и явь, а потом вдруг, совершенно внезапно осознала себя в своем теле. Болела грудь, кружилась голова, от мерзкого вкуса во рту тошнило, но Фэймрил находилась душой в этом мире теперь уже полностью и целиком.

— Росс… — позвала она, не надеясь на отклик.

— Я тут, — ответил Джевидж.

И точно! Вот глаза, нос, брови, лоб, жесткие короткие волосы.

— Рико копируешь? — слабо улыбнулась Фэйм, чувствуя, как он положил голову ей на живот, то ли согревая, то ли заслоняя собой.

В ответ лорд канцлер молча поймал и стал целовать ее руки. Отросшая щетина совсем не больно колола пальцы.

«Значит, даже бриться не стал, так торопился и волновался. А ему ведь нельзя нервничать», — подумалось миледи, пока она ласково поглаживала Россовы щеки.

— Расскажи мне что-нибудь… пожалуйста… что-нибудь давнее…

О том, что лорд Джевидж — замечательный рассказчик, пожалуй, знала только Фэйм.

— Я думал, тот снег уже никогда не растает…

Про оборону моста через Эоху много писали в газетах. Именно из них юная леди Сааджи впервые узнала о существовании лейтенанта Джевиджа.