Никого над нами

1

— На, держи!

Томас Амбольт, студиозус третьего курса колледжа Святого Амброзия, ректором в котором был досточтимый брат Пелусий, чей дом стоит прямо у Кембриджского моста, поймал брошенный ему башмак и придирчиво осмотрел его. Хм… а этот варвар оказался неплохим сапожником. Томас вздохнул. Ко всему прочему… За те три месяца своего бегства, за которые они с этим великовозрастным варваром, неизвестно как угодившим в студенты, преодолели почти два десятка стран и уже почти тридцать городов, варвар показал себя хорошим конюхом, всадником, охотником, следопытом, кашеваром, неплохим торговцем, неожиданно сильным мечником и… вот теперь еще весьма недурственным сапожником. Да, еще он забыл упомянуть обжору и выпивоху. Но это как бы компенсировалось. Когда они шли напрямик, а вернее, уж напролом через страшную Геммельгонскую чащу, в мрачной сердцевине которой на много дней пути не встречается ничего живого, и только злобные торки, хлопая своими кожистыми крыльями, перелетают с одного засохшего дерева на другое, ожидая, пока глупые путники, рискнувшие пойти через самое сердце чащи, окончательно обессилят и превратятся в легкую добычу, сам Томас свалился от истощения уже к исходу первой недели, а еще через два дня потерял сознание от жажды. Фляги-то они успели наполнить из ручья на опушке, поэтому первые три дня пить было что, но дорожные мешки так и пришлось бросить в том трактире… А этот варвар не только сам выбрался из чащи, но и выволок еще и его, Томаса. Очнулся он на кровати убого трактира, что ютился у края Геммельгонской чащи, но уже с другой ее стороны. И обнаружил перед своим лицом чашку наваристого бульона и кружку с вином, сильно разбавленным водой (а что еще можно дать человеку после пары недель голода и сухой жажды?), кои с трудом, но вылакал. Так вот, лишь после этого варвар спустился в зал и обожрался, и упился вусмерть.

Все началось тихим мартовским вечером. Томас сидел в библиотеке, поскольку отец Исидор, их преподаватель по риторике, наказал его за продемонстрированные при ответе весьма слабые знания, назначив в переписчики избранных изречений Иосифа Аримафейского. И вот сейчас Томас грустно сидел за переписческой кафедрой и, щуря глаза, поскольку света толстого свечного огарка не хватало, чтобы разогнать темноту раннего вечера, опустившегося на их провинциальный городок, известный остальному миру разве что несколькими колледжами довольно известного в ученых кругах университета, вглядывался в ветхий свиток. Сегодня весь день было сумрачно, вечер наступил рано. Потому Томас не успел справиться с уроком засветло и вынужден был зажечь свечной огарок. Возможно, именно это стечение вроде бы совершенно случайных обстоятельств привело к тому, что ему, не слишком усердному студиозусу третьего курса колледжа Святого Амброзия, пришлось покинуть свою уютную комнатку в университетском кампусе и удариться в бега. В чем был, не успев ни собрать вещей, ни предупредить своего куратора и приятелей-студентов и уповая лишь на Господа и этого дюжего варвара из далеких восточных чащоб…

Странное поскребывание где-то на уровне пола он услышал, когда уже закончил работу и пересыпал свежеисписанный пергамент тонким песком, дабы тот впитал лишние чернила. Томас замер, прислушиваясь. Но поскребывание не повторилось. Тогда он аккуратно ссыпал песок обратно в песочницу и уже совсем собрался скатать пергамент, как вдруг его внимание привлек новый звук. Но на этот раз он был более явственный и точно слышался со стороны двери. Томас отложил пергамент и подошел к двери. Несколько мгновений он прислушивался, а затем осторожно отворил ее и… тут же отшатнулся. Ибо сразу за дверью, плашмя и вытянув руки, лежал человек. Человек был одет в сутану, а его голова была покрыта капюшоном. Пола сутаны задралась, обнажив кривоватую ногу, покрытую густыми темными волосами и обутую в веревочную сандалию.

— Хк-хы-ы… — послышалось из-под капюшона. Томас вздрогнул и торопливо перекрестился. По лежащему телу внезапно пробежала легкая судорога, и из-под капюшона вновь послышался звук — на это раз более осмысленный.

— Ты… добрый христианин? — с натугой выдавило тело.

Томас удивленно сглотнул. Такого вопроса он не ожидал.

— Ну… да.

— Не… отдавай им…, - прохрипело тело и дернуло рукой.

Тут Томас увидел, что вокруг запястья левой руки лежащего человека обмотан какой-то шнурок.

— Что? — испуганно спросил он, не решаясь дотронуться до шнурка, потому что это означало дотронуться и до человека.

А он Томаса очень пугал.

— Не… отдавай… — еще раз прохрипело тело, вновь дернулось — и затихло.

Томас несколько секунд недоуменно пялился на лежащего, а затем сообразил, что человек умер. От этого открытия у студиозуса перехватило дыхание…

Под широким рукавом мертвеца скрывался большой кожаный кошель с каким-то предметом внутри, напоминающим то ли подсвечник, то ли кубок. Томас рискнул извлечь кошель из-под трупа лишь спустя пять минут. Но открыть и посмотреть, что в нем, так и не успел. Потому что где-то внизу громыхнула открывающаяся дверь, и визгливый голос брата Джонатана, личного секретаря ректора, возбужденно прокричал:

— Он точно побежал сюда, ваше преподобие, здесь на ступеньках везде следы крови…

— Ну как, впору?

Томас отвлекся от воспоминаний и пошевелил пальцами ноги.

— Да, Святослав, это… как его, спаси боуг!

— Научился, — добродушно усмехнулся варвар, сидевший с противоположной стороны костра. — Славно. В наших местах люди простые — к путнику завсегда с радостью и участием. Но без благодарности нельзя — обидеться могут. А тогда уж держись…

— Убьют? — испуганно вскинулся Томас.

— Да зачем? — удивился Святослав. — Ты что, тать какой? Или ворог? Зачем тебя убивать? А вот побить могут…

Томас поежился. Он до сих пор опасался, что согласие отправиться с этим варваром в его глухие и необжитые родные места было самой большой ошибкой, которую он совершил в своей такой еще недолгой, но уже переполненной бурными событиями жизни. Впрочем, куда было деваться…

Почему он сразу не отдал кошель преподобному Пелусию, Томас и сам не мог потом объяснить. Может быть, потому что умирающий монах столь страстно, тратя на это последние мгновения своей жизни, убеждал его «не отдавать им», не уточнив, правда, кому. А ректор с секретарем оказались первыми кандидатами в тех, кому нельзя было отдавать кошель — оттого, что явно преследовали этого монаха… Во всяком случае, несмотря на настойчивые убеждения ректора и вкрадчивые сладкие речи его секретаря, Томас, которого они застали в писцовой с пергаментом в руках, перетряхивающим песок, продолжал упорно твердить: никого не видел, что происходило за дверями писцовой — не знает и вот только закончил переписывать урок, назначенный ему отцом Исидором. Помучив его с полчаса, ректор с секретарем учинили в писцовой форменный обыск и, не найдя ничего, велели Томасу немедленно следовать в свою комнату и, никуда не отлучаясь, ожидать там дальнейших указаний. Как Томас и поступил, напоследок бросив взгляд на плотно прикрытое окошко писцовой, между рамой и косяком которой и были зажаты шнурки кошеля. А сам кошель между тем висел снаружи.

В комнате он стянул штаны, рубаху и забрался под одеяло. Это помогло мало. Одеяло было тонким, лоскутным, а Томаса сейчас бил крупный озноб. Ему казалось, что он сделал страшную глупость — встряв в дела, совершенно его не касающиеся, да еще такие, за которые убивают… Не надо было слушать никаких умирающих монахов, а со спокойной совестью отдать тот кошель ректору и, выкинув происшествие из головы, спокойно окончить третий курс колледжа и перейти на четвертый. Ну в самом деле, неужели ректор и его секретарь могли быть именно теми людьми, дабы избежать попадания кошеля в руки которых, тот безвестный монах пожертвовал даже самой своей жизнью? Это ж совершенно невозможно! Но что-то — Томас даже и не осмыслил, что — какой-то червячок, сидящий внутри, зудел, что в данном случае выражение «со спокойной совестью» не имело бы к нему никакого отношения… С другой стороны — ну и что? Ну даже если и не имело бы? Живут же люди и с грехом на душе, и как живут! На золоте едят! На пуховых перинах спят! И ничего такого им спать не мешает… Короче, живут так, как Томас, сын вполне обеспеченного, но бережливого до скупости торговца сукном из Остершира (ибо голодное крестьянское детство было еще свежо в его памяти), жить только мечтал бы. Но благодетель Томаса, отец Юлиус, священник их прихода, заронил в душу юноше слишком многое, чтобы он согласился убить свою бессмертную душу за столь малую плату, как еда на золоте и сладкий сон… тем более что перед сыном торговца сукном никто пока и не выложил непременного и твердого обязательства после отдачи кошеля обеспечить ему райскую жизнь до самой старости. А следовательно, сделка пока вырисовывалась крайне рискованной и совершенно не гарантированной…

Где-то через час Томас понял, что душевные терзания в отсутствие предмета лишь обостряют ситуацию, и решил, вопреки приказу ректора, выйти из комнаты и добраться до кошеля. Вновь появляться в писцовой было рискованно, но кошель-то висел снаружи. Так что нужно было лишь придумать, как добраться до окна второго этажа, где оставалось всего-навсего перерезать шнурки. Томас быстро оделся и выскользнул за дверь. На улице уже окончательно стемнело, так что до крыла, где была расположенная писцовая, вплотную примыкавшая к колокольне церкви колледжа, он добрался незамеченным. В окне писцовой по-прежнему горел свет. Томас заколебался. Но зуд увидеть наконец содержимое кошеля достиг столь высокого градуса, что уже почти ничто не сумело бы отвратить студиозуса от задуманного. Только бы сообразить, как это сделать…

Решение появилось довольно скоро. Причем на своих ногах и довольно шумно.

— Эх, как на вольной воле, да во степи раздольной…

Томас, сидевший на корточках у стены, вздрогнул и вскочил на ноги.

— Эх, да добрый мо-олодец гу-улял!

Дюжая фигура, слегка покачиваясь, вывернула из-за угла, и Томаса сразу же обдало таким перегаром, что он невольно сморщился. Сколько же выпил этот варвар? Впрочем, это уже второй вопрос.

— Эй, Свиятослиав, привет… — бросился Томас навстречу так удачно подвернувшемуся сокурснику.

Парень появился в их университете всего полгода назад. И первые три месяца мучительно обучался говорить на цивилизованном языке… а затем внезапно показал такие знания, что его сразу же перевели на третий курс. Как выяснилось, он был сыном какого-то мелкого князька с востока, который поднапрягся и на последние гроши нанял чаду в репетиторы какого-то беглого грека. Этот беглый грек, к удивлению всех профессоров, оказался неплохим учителем… То есть насчет последних грошей и беглости грека это были только догадки, но, разумеется, намного более достоверные, чем любые другие предположения. Не считать же, в самом деле, что у этого варвара могли бы быть настоящие греческие учителя?..

— А-а, Томас? — расплылся в улыбке варвар и от полноты чувств сгреб своего однокурсника, едва не задушив того своими объятиями и жутким перегаром, ударившим прямо в нос.

Вообще-то они с этим варваром были не очень близки. Томас лишь однажды, месяца два назад, участвовал в дружеской попойке, организованной варваром. Как и любой варвар, Святослав не знал, что такое умеренность и бережливость, и потому выставлял угощение весьма щедро. А поскольку Томасу скаредный папаша отпускал слишком мало денег, только-только на жилье и прокорм, он решил на халяву устроить себе веселый вечер. Ну и устроил… С утра голова болела так, будто два гнома, умостившись у Томаса на закорках, лупили по ней огромными молотками. Во рту точно Марта, кошка привратника, устроила себе туалет. А желудок буквально выворачивало от одной мысли не только о выпивке, но и о еде. Впрочем, в таком же состоянии наутро пребывала едва ли не половина курса, как и Томас, позарившаяся на халяву. А вот сам варвар — словно и не пил. С утра был весел, смешлив и добродушен. И все предлагал поправить здоровье, изверг…

— Свиятослиав, мне нужна твоя помощь, — шумно дыша, пробормотал Томас, освободившись наконец от могучих объятий.

— Морду, что ль, кому набить? — вскинулся варвар, обрадовано стискивая кулачищи.

— Нет. Мне надо добраться до окна, — ткнул Томас рукой вверх. — Можно я встану тебе на плечи?

Варвар задрал голову и несколько мгновений пристально разглядывал стену темнеющей громады здания колледжа.

— А-а, — понятливо кивнул он, — ясно.

В следующее мгновение могучие руки подхватили Томаса под мышки и легко взметнули вверх. От испуга тот даже зажмурил глаза, но… ничего не случилось. За исключением того, что он стоял теперь на плечах варвара.

— Достаешь? — заботливо прогудело снизу.

Но Томас не ответил, потому что у него прямо перед носом висел вожделенный приз — кожаный кошель.

— …вы уверены, что он врет?

Окно оказалось прикрытым не так плотно, как выглядело из писцовой. Сквозь маленькую щелку до Томаса, старательно резавшего кожаные шнурки, донесся незнакомый скрипучий голос.

— Да, ваше преосвященство, — это был уже голос ректора.

— Что ж, в таком случае… его надо допросить с пристрастием. В моей свите есть мастер Гримальдини. Он знает толк в таких вещах. Ваше преподобие, мы можем воспользоваться вашим подвалом?

— Да, ваше преосвященство, — послышался новый голос, в котором Томас с удивлением узнал голос епископа Гринбийского…

А в следующую секунду до него дошло, что это говорят о нем…

— Ну ладно, давай спать укладываться, — сказал варвар, расстилая свой плащ с другой стороны костра. — До. Двины недолго осталось — дней за шесть дойдем. А там уже, считай, наша земля. Там нас никакие вороги не настигнут.

Томас с сомнением покачал головой. Власть папы велика и простирается от края до края земли. И неважно, что, как выяснилось, на этот раз престол Святого Петра занял человек недостойный — ибо лишь человек, погрязший в грехах и пороках, будет стремиться к цели с такой неразборчивостью в средствах и столь беззастенчиво нарушая все мыслимые Божьи заповеди… Для любого доброго католика, не знающего столько, сколько пришлось узнать им двоим, — папа по-прежнему наместник Господа на земле и безгрешен по определению. Поэтому Томас не разделял уверенности варвара в том, что какой-то мелкий варварский князек сможет защитить их от длинной руки святого престола…

Кампус они покинули, даже не заскочив в комнату Томаса. Варвар, выслушав сбивчивый рассказ сокурсника, бесцеремонно отобрал у него кошель и, развязав его, извлек содержимое. Это действительно оказался кубок или чаша, причем, к разочарованию сына торговца сукном, отнюдь не золотая или на худой конец серебряная — из простой грубой меди, вдобавок не слишком хорошо очищенная… этакая столовая утварь небогатого человека. Варвар несколько мгновений рассматривал кубок, а затем усмехнулся, засунул его в мешок и протянул Томасу.

— Ну что думаешь делать? — спросил Святослав совершенно трезвым голосом.

О том, что он много выпил, сейчас напоминал только ужасный перегар, так никуда не исчезнувший.

— Я… мне кажется, я должен бежать, — взволнованно произнес Томас.

— И куда?

Томас удивленно воззрился на него:

— Домой, в Остершир.

— То есть ты думаешь, что эти, обнаружив, что тебя нет ни в комнате, ни в кампусе, ни вообще в городке, никогда не догадаются поискать тебя дома?

Томас задумался.

— Нет, но… я расскажу отцу, и он… — Томас запнулся, представляя реакцию отца и с обреченностью понимая, что если против него выступят такие люди, как ректор, епископ и… еще некто, упомянутый ректором как ваше преосвященство, отец, как богобоязненный прихожанин, а также опытный торговец и отец шестерых детей, предпочтет поверить им, а не своему сыну-шалопаю.

Варвар продолжал смотреть на него, причем скорее сочувственно, чем насмешливо.

— Я… не знаю.

Варвар вздохнул, наморщил лоб, потер его и сообщил:

— Есть вариант.

— Какой? — с надеждой, впрочем не очень сильной, повернулся к нему Томас.

— Двинем к нам.

— Куда?

— На Русь. Там они до тебя не дотянутся. Слово даю…

2

В Виложе они наконец обзавелись лошадьми. Те, которых Святослав купил в Кале, остались в том самом трактире на окраине Геммельгонской чащи, откуда им пришлось так поспешно бежать. Хотя изначально ничего не предвещало подобного исхода…

Добравшись до Дувра, они купили два места на когге, принадлежащем купцу из вольного города Данцига, на котором и переправились во Францию. Варвар, правда, предлагал плыть на когге до самого Данцига, объясняя, что так будет удобнее добраться до этой самой земли Рус. Но Томас, несмотря на уже данное было согласие, все еще лелеял тайную надежду, что ему не придется-таки покидать цивилизованные земли и отправляться далеко на восток и что он сможет найти помощь и поддержку где-нибудь поблизости. Например, в Париже. Скажем, в Сорбонне. Ведь он же так и не разобрался, что это за кубок и в чем его ценность? А для этого явно нужны немалые знания, способность мыслить аналитически и острый ум ученого… Правда, это было бы не совсем порядочно по отношению к варвару — ведь они вроде как договорились. Но варвар — не цивилизованный человек, и слово, данное ему, не такое же, как слово, данное цивилизованному человеку. Первое требует непременного соблюдения, если ты не хочешь обременить свою душу грехом обмана, а второе — в зависимости от обстоятельств. Так, во всяком случае, учил преподобный Пелусий…

Но надеждам Томаса не суждено было сбыться. По дороге к Парижу на них напали.

Нападавших было четверо, и трое из них сразу бросились на Томаса. Незадачливый студиозус свалился с лошади и, прижимая к животу кошель с кубком, попытался укрыться в придорожных кустах, но налетчики оказались довольно опытными, умело оттеснив его от зарослей кустарника.

— Кошель! — заорал один из них, видимо, главарь. — Кошель, или расстанешься с жизнью!

В этот момент послышалось натужное хеканье варвара, а затем его довольный рев. Налетчики закрутили головами, и Томас, воспользовавшись моментом, сумел-таки порскнуть в заросли дрока…

— Вот дерьмо, — послышался голос главаря. — Жак, Пьер, займитесь-ка этим громилой. А я пока поищу того парня, за которого его преосвященство обещал нам такую уйму золота…

Как варвару, безоружному, удалось справиться со всеми своими противниками, Томас так и не понял. Но когда он, тяжело дышащий и загнанный, будто лошадь после дерби, затравленно смотрел на приближающегося к нему с пренебрежительной улыбкой главаря, Святослав возник у того за спиной, уже вооруженный мечом, и недолго думая успокоил налетчика ударом рукояти по темечку…

Из короткого допроса выяснилось, что в Париже их ждут. Да и все основные дороги на юг, север и запад тоже перекрыты. Так что оставался один путь — обойти Париж и с максимальной скоростью двигаться на восток…

До Йозенсхаффена, маленького городка или, скорее, большой деревни на окраине Геммелъгонской чащи, они добрались к началу лета, испытав немало приключений. Томас успел пройти боевое крещение, впервые в жизни заколов человека кинжалом. А варвар орудовал мечом с такой легкостью, что, казалось, будто он с ним родился. Когда Томас сказал ему об этом, Святослав добродушно улыбнулся.

— А считай, что итак… Первый меч отец вручил, когда мне еще и четырех лет не было. У нас земля обильная и богатая… И с севера на нее зарятся, и с юга, и с востока, и с запада. То печенеги жизни не дают, то урманы налетят, то хазары озоруют, то тевтоны накатят… так, почитай, всю жизнь то на кремлевой стене, то в седле, то на палубе лодьи. Да не то, что у вас: две сотни собрал — уже и войско! Коль орда в набег идет — так земля прогибается…

Так что в Йозенсхаффен въехали уже не два нищих беглых студента (хотя про варвара этого, пожалуй, нельзя было сказать и прежде), а прилично вооруженные, закаленные жизнью и тяготами долгого пути путешественники. В дороге варвар пытался учить Томаса своему крайне запутанному и неудобному языку. И если бы не вбитые в голову еще в детстве поучения отца о том, что умный человек не упускает возможности пополнить свои знания языков (мало ли где и с кем случится заключить выгодную сделку), то Томас давно бы уже плюнул на все эти уроки. А так — продолжал мучиться. И даже сносно понимал уже, хотя говорил пока еще не очень…

Трактир Томасу не понравился сразу.

Они сняли комнату, отвели лошадей на конюшню и сели обедать в большой зале, как вдруг с улицы послышался топот копыт и лихой свист возницы. Хозяин, услышав эти звуки, выбежал на улицу, но почти тут же заскочил обратно и, суматошно размахивая руками, ринулся на кухню. Откуда он появился уже через пару мгновений, на ходу застегивая богатый камзол.

Не успел хозяин добежать до входной двери, как она распахнулась и на пороге появился человек в богатой дорожной накидке, из-под которой виднелась красная кардинальская мангия. Хозяин тут же распластался в низком поклоне. Варвар выглянул в окошко.

— Ты гляди, а карета-то с папским гербом, — удивленно произнес он.

А у Томаса забрезжило в голове. Неужели судьба послала ему шанс? Похоже, этот кардинал — личный посланник папы. А кому еще можно рискнуть довериться, как не доверенному лицу самого папы, единственного абсолютно безгрешного человека в мире, наместника Господа на этой грешной земле…

Он дождался, пока в трактире все затихнет, а затем осторожно вышел в коридор и, поднявшись по лестнице, крадучись приблизился к дверям комнаты, в которой, как он заранее разузнал у хозяина, остановился кардинал Нивелио, действительно являющийся личным посланником папы. Остановившись у двери, Томас нерешительно замер, не осмеливаясь вот так прямо ввалиться в комнату, занимаемую столь важным лицом. И это его спасло…

— …действительно он? — послышался сквозь тонкую дверь знакомый скрипучий голос.

— Да, ваше преосвященство, нет никаких сомнений, — раздался в ответ визгливый голос брата Джонатана, секретаря ректора. — А… теперь я могу рассчитывать на награду?

— Не беспокойтесь, брат Джонатан, — проскрипели в ответ, — папа непременно вознаградит того, кто служит ему столь ревностно, как вы…

— Ну вот, — довольно усмехнулся Святослав, когда они выехали из Виложа, сопровождаемые косыми взглядами местных жителей и опасливым шепотком «русс, русс». — Еще один-два дня — и переправимся через Двину. А там уж, почитай, наша земля рукой подать…

Томас вздохнул. Как он уже устал слушать эти «рукой подать»! Для варвара «рукой подать» могла оказаться и пара конных переходов, и неделя отчаянной скачки… Впрочем, куда деваться… Слава богу, что после Геммель-гонской чащи преследователи, похоже, потеряли их след. Во всяком случае, за прошедшую неделю беглецы еще ни разу не подверглись нападению.

Так Томас и сказал этому варвару-руссу… Вот только лучше бы он оставил свои мысли при себе. Потому что не прошло и часа, как позади них на дороге появилось облако пыли. Сначала видимое лишь на редких участках, когда дорога выныривала из леса и милю-другую тянулась по полям, облако вскоре приблизилось настолько, что не пропадало даже на лесных прямиках. Похоже, их догонял крупный отряд. Святослав и Томас переглянулись и пришпорили коней, пока не пуская их, однако, в галоп. А еще спустя полчаса сквозь клубы пыли мелькнул бок кареты с уже знакомым папским гербом.

Святослав хищно ощерился и отрывисто приказал:

— Ходу.

Но было уже поздно. Кавалькада рассыпалась на несколько десятков всадников, которые поспешно отстегивали поводки от ошейников собак, несколько свор которых, как выяснилось, следовали за всадниками. В оконном проеме кареты, мчащейся по дороге, мелькнул алый рукав кардинальской сутаны, и всадники завыли и заулюлюкали, посылая вперед псов…

— Сворачиваем, — завопил варвар, поворачивая коня и ныряя в чащу.

Томас бросился за ним, не слишком соображая, что и как делать…

— Держись за мной, — рявкнул русс, пуская коня в галоп, — и береги голову.

Дальнейший путь слился для Томаса в одну сплошную пелену, в которой мимо мелькали ветки, сучья, склонившиеся или лежащие на земле стволы. А сзади все ближе и ближе слышался нарастающий собачий лай…

— Стой! — грохнул над ухом голос варвара. — Слазь.

— Что? — непонимающе переспросил Томас, но могучая рука уже сдернула его с седла, а вторая хлестнула его измученного коня по крупу.

Конь заржал и прянул вперед.

— Сюда, — прошипел Святослав, увлекая Томаса за собой, и в следующее мгновение они свалились в воду.

— Не падай, бегом!.. Куда? Вот дурень… — Варвар стащил Томаса, который, заслышав эту команду, попытался выбраться из воды, обратно в ручей. — По ручью! Попробуем сбить их со следа…

Они пробежали по ручью около трех сотен шагов, как вдруг за спиной послышалось многоголосое рычание и сразу вслед за этим ржание, наполненное животным ужасом… и оборвавшееся на высокой ноте.

— Лошадей догнали, — пояснил очевидное варвар, — скоро начнут искать след. Давай быстрее.

Некоторое время беглецам казалось, что они оторвались, но затем заливистый лай, рассыпавшийся было по всему лесу, вновь стянулся за их спиной и стал каждую секунду прибавлять в громкости. Варвар еще некоторое время волок Томаса за собой, мрачнея с каждой минутой, а затем остановился и зло сплюнул.

— Догнали-таки…

Он вздохнул и повернулся к Томасу:

— Ты вот что, беги давай. Тебя человек попросил, помиравший… так что тебе его подводить никак нельзя. А я туточка задержу их… малость… — и отвернулся, вытаскивая из ножен меч.

Томас почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Этот варвар-русс не только показал себя верным другом и надежным товарищем, но и готов был пожертвовать своей жизнью…

— Ну чего встал — ходу! — рявкнул Святослав, поухватистей перехватывая меч.

И Томас бросился бежать…

Далеко он не ушел. Спустя некоторое время позади послышалось злобное рычание, почти сразу же перешедшее в визг и жалобный скулеж, а затем там началась настоящая свара. Однако часть псов, как видно, не бросилась на помощь своим собратьям, пытавшимся порвать на куски здоровую и, как выяснилось, весьма опасную добычу, а бросилась дальше. Так что спустя некоторое время Томас не столько услышал, сколько почувствовал, как к нему скачками приближается нечто огромное, злобное и утробно рычащее. Но, как нарочно, в этот момент ему под ноги попался выступающий из земли корень огромной сосны, и Томас кувыркнулся вперед, больно ударившись лбом и на секунду потеряв сознание…

Когда он очнулся, тварь была уже рядом. Псина злорадно оскалилась и, присев на задние лапы, изготовилась к прыжку. Томас замер, упершись спиной в ствол дерева и не в силах отвести взгляд от разинутой зловонной пасти, из которой свешивался ярко-алый слюнявый язык. А в следующее мгновение тварь прыгнула… и покатилась по земле, отчаянно визжа и пытаясь ухватить пастью древко длинной стрелы, пронзившей ее насквозь. Томас вздрогнул и, выйдя из оцепенения, ошалело завертел головой. Со всех сторон доносился свист стрел и визгливый вой поражаемых тварей. Кто-то пришел им на помощь… Но кто? Их спасители оставались совершенно невидимыми, что, впрочем, совершенно не сказывалось на их прямо-таки убийственной меткости…

Все выяснилось через десять минут, когда на поляну, шатаясь и прижимая руку к разорванному и окровавленному боку, появился Святослав. Выйдя на поляну, он остановился, оперся на меч, медленно обвел взглядом поляну и… поднял руку, приветствуя кого-то. В следующее мгновение ветви кустарника, расположенного на расстоянии буквально двух локтей от Томаса, зашевелились, и на поляну ступил… эльф. Совершенно такой, как описано в легендах, — невысокий, довольно стройный, даже щуплый, с длинными светлыми волосами, фиолетовыми глазами и остренькими ушами, торчащими сквозь золотые пряди. На нем была куртка с откинутым на спину капюшоном, брюки и короткие мягкие сапожки — все пестрой бежево-серо-песочно-зеленой расцветки. А еще на куртке и брюках были нашиты ветви кустарников и пучки травы, так что когда эльф замирал, то практически сливался с лесом. В руке он, естественно, держал знаменитый эльфийский лук.

Томас ошарашенно моргнул раз, другой, потом остервенело потер глаза. Но эльф не исчез. Наоборот, он окончательно отделился от кустарника и с улыбкой раскрыл объятия Святославу.

— Привет, братка, — радостно пророкотал тот, заключая эльфа в кольцо своих медвежьих рук. — Вовремя ты, ой, вовремя. А то нам бы совсем туго пришлось…

— Эль мэллор аэлоиэр ивлар! — торжественно произнес эльф, и в свою очередь радостно обнял Святослава.

У Томаса отвалилась челюсть — это было уже слишком! Потому что эльф только что произнес на языке, который им в колледже преподавали как истинно эльфийский: «Друг всегда знает, когда требуется помощь!».

— Знакомься, Томас, — повернулся к нему Святослав, — это Илувар. Не обращай внимания на его уши. Он из народа чудь, они там все такие. Илувар — сакмагон моего отца.

Томас едва начал подтягивать свою нижнюю челюсть к верхней, как она вновь грохнулась вниз. Оказывается, эльфы не только давно знакомы с варварским народом его спутника, но еще и служат его отцу\ Что творится в этой жизни?..

Томас сглотнул и облизал пересохшие губы.

— Очень приятно, — пробормотал он, пожимая узкую, но сильную руку эльфа, и, собравшись с духом, произнес: — Алоиэр эль роинд. Он лоиэр илур глимель эль оло. (Что означало: «Очень рад знакомству. У нас на западе ваш народ считается древней легендой».)

Эльф потешно сморщил нос, одновременно улыбаясь. И ответил:

— Извини мою улыбку, чужеземец, ты очень смешно шепелявишь… А что касается запада, то да, мы покинули его очень давно. И рады, что нашли добрых друзей здесь, на северо-востоке.

Томас почувствовал, как его сердце восторженно забилось. Он говорил на языке эльфов! С настоящим эльфом!! И его поняли!!!

К сожалению, никого из всадников, сопровождавших псов, захватить не удалось. Видимо, заслышав скулеж погибающих собак, они сделали правильный вывод и тут же развернули коней…

Уже позже, едучи на лошадях, которых им, взамен загрызенных псами кардинала, предоставили эльфы, Томас склонился к своему спутнику и тихо спросил его:

— Святослав, а кто такие эти… как их… сиакомогоны?

— Сакмогоны-то? Ну по-вашему, это будут скауты, разведчики то бишь… — ответил тот и пояснил: — В лесу чуди равных нет. Будто тени либо духи лесные. Сами все видят, а их — никто.

Томас понимающе усмехнулся. Ну еще бы…

К реке они подъехали, когда солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. Лесом до нее оказатось гораздо ближе, чем по дороге. К удивлению Томаса, Святослав держался в седле, будто у него на боку и не было никакой раны. Впрочем, про эльфийскую лечебную магию издавна ходили легенды. Так что вполне возможно, что повязки с лечебными взварами и тайными травами, да наговора, произнесенного на звонком и мелодичном эльфийском языке, оказалось вполне достаточно, чтобы рана уже затянулась…

У реки, оказавшейся неожиданно широкой, почти как Рейн, отряд, состоявший из Томаса с варваром, Илувара и еще десятка его… сакмагонов, даже не стал искать брод. Илувар, ехавший первым, просто направил коня в воду, а когда тот вошел в реку настолько, что вода поднялась до седла, соскользнул с него и поплыл рядом с конем, держась за луку. Томас растерянно оглянулся — плавать он неумел…

— Ничего, — подбодрил Святослав, поняв затруднение товарища, — не бойся, просто крепче держись за луку седла. Наши кони привычные — сами выплывут и тебя переправят.

И Томас, сглотнув, решительным жестом направил коня в темную воду. Конь всхрапнул и с легким плеском вошел в реку. Спустя пару мгновений Томас послушно соскользнул с седла и судорожно вцепился в луку обеими руками, уперев слегка испуганный взгляд в противоположный берег, темной полосой приближавшийся к нему. Там начиналась та самая страшная и дикая земля Рус. Ну почти, рукой подать…

3

— Не боись, Томас, сегодня ночевать будем у очага. И скоро, — весело потрепал его по плечу Святослав.

Томас сердито фыркнул. Да уж, с него, лося, станется после такого перегона — усталости ни в одном глазу! А тут руки-ноги отваливаются. И кто это придумал, что мчаться на лошадях по полям и лесам, пригибаясь и уворачиваясь от нависающих веток, перескакивая через лесные ручьи и овраги, — развлечение? Худшего наказания не придумаешь. Да еще эти их представления о расстоянии…

По земле Рус отряд ехал уже почти две недели. В цивилизованных землях за это время они проехали бы пару стран и не менее двух дюжин городов и деревень. А тут… И дорог как таковых тоже не было. Когда он спросил об этом у Святослава, тот усмехнулся:

— У нас дороги — реки. У нас купцы на лодьях ходят. По всей нашей земле и из варяг в греки… А так же в китайску землю и по морю студеному в города ганзейские. А сюда только коробейники добираются. Да мужи княжьи со дружиною. А им дороги без надобности. Здесь — нашей земли самая украина…

Оптимистическое заявление спутника не слишком успокоило Томаса… Однако слова варвара подтвердились буквально через несколько минут. Всадники выехали наконец на лесную опушку, и впереди, буквально в сотне шагов, весело засверкали огоньками в окнах две дюжины изб.

— Ну вот и добрались, — довольно хмыкнул Святослав и, повернувшись к эльфу, спросил: — Как думаешь, Илувар, Ждан уже наварил свежего медку?

Эльф добродушно усмехнулся и кивнул.

Избы оказались необычайно просторными. Томас лишь удивленно качал головой. Они были едва ли не больше, чем дом его отца в Остершире, а ведь тот дом считался в городке одним из самых больших и бот атых, отец ведь был не из последних граждан… А тут простой крестьянин. Правда, дом его отца был каменным, а этот был сложен из огромных, в два обхвата, дубовых бревен. Но дуб всегда считался дорогим деревом, коим позволительно пользоваться только очень обеспеченным людям. Да и по внутреннему обустройству подворье было куда как богаче тех, что видел Томас, пару раз оказавшись в крестьянских дворах у себя на родине. Под домом располагалась обширная подклеть, а в жилую часть вела крепкая дубовая же лестница. Пол, соответственно, также был из толстых дубовых плах, а не земляной. Посреди широкой горницы, в которой сейчас хлопотало не меньше полудюжины женщин и девиц, под радостный рев хозяина накрывая стол дорогим гостям, возвышалась украшенная изразцами каменка. А к задней стене дома примыкала обширная, лошадей на десяток, конюшня. Томас, спустившийся на двор подышать и оглядеться, прикоснулся к стене и уважительно покачал головой. Конюшня также была выстроена из дуба. Да уж, живут же эти руссы!.. А в следующее мгновение он задохнулся от изумления. На стене конюшни висела упряжь — тоже вполне добротная, из искусно выделанной кожи. Но не она привлекла внимание Томаса, а то, на чем она висела! Это был… рог единорога!

Томас несколько мгновений пялился на это немыслимое чудо, виденное им допрежь лишь на рисунках старинных трактатов, а затем судорожно сглотнул и воровато оглянулся. Перед ним на стене висело целое состояние! Он слышал, что королевский аптекарь сэр Сибелиус заплатил за наперсток порошка, сделанного из рога единорога, четыре фунта золота! А тут целый нетронутый рог… ну, почти нетронутый. Томас дрожащими пальцами приподнял упряжь — точно, на верхней стороне этой немыслимой драгоценности она вытерла полосу, — а затем закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Этого не могло быть. Это просто что-то похожее… ну коровы у них с похожими рогами, например…

— Томас, иди в избу, хозяин за стол зовет, — послышался от крыльца довольный бас варвара.

Увидев стол, Томас судорожно сглотнул. Да не могло быть такого стола у простого крестьянина, к которому нежданно-негаданно нагрянули многочисленные гости! Крестьяне живут скудно, впроголодь, и перед самым новым урожаем вообще зачастую едят прошлогоднюю солому с крыши. Он знал это совершенно точно… Но глаза между тем видели совершенно иное. Стол буквально ломился от яств. Тут были грибы — соленые и маринованные, капуста в разных видах, холодная копченая оленина (это же королевское мясо — неужели здесь сервам разрешают охотиться на оленей?), кабанятина, жареные тетерева, мед, туеса с брусникой, миски с репой, вареной и пареной, и еще много все разного, от которого разбегались глаза. И здоровенные братины с хмельными медами…

Чуть позже, после пары добрых глотков хмельных медов, сразу же прогнавших усталость из мышц и тревогу из души, Томас наклонился к товарищу и прошептал:

— Святослав, а можно спросить у хозяина, на чем висит упряжь там, на конюшне?

Варвар окинул его недоуменным взглядом, причину которого Томас прекрасно понимал: уж очень неуместным был такой вопрос здесь, за обильным и дружеским столом. Но затем добродушно ухмыльнулся и зычно прорычал:

— Ждан, тут вот мой заморский друг интересуется — на чем это у тебя на конюшне упряжь висит?

— Энто-то? Дык ить единорог тут сдуру в медвежью яму угодил. У меня тут медведя повадились колоды пчелиные зорить. Вот и пришлось им засаду приготовить… А он и угоди. И преставился, прости господи. Такая жалость…. Ну и пришлось его разделать. Шкуру кожевнику в город продали, а рог я в столб вбил. Упряжь вешать. — Тут хозяин окинул Томаса добродушным взглядом. — А никак он ему понравился? Так пусть берет. Дарю!

Томас прямо задохнулся от нахлынувших на него чувств. А крестьянин между тем продолжил:

— А чего? Вещица, конечно, не шибко часто встречающаяся, но и, сам знаешь, редкостью ее тож не назовешь. Единороги, они ведь твари глупые — то медведь задерет, то волк, а то сами в бурелом забредут, где и сгинут. У нас почитай в каждом дворе этого добра навалом.

— То есть, — чувствуя себя слегка пришибленным, осторожно произнес Томас, — у вас в лесах водятся единороги?

— Да чего у нас тут только не водится, — махнул рукой хозяин. — Единороги — это еще одни из самых безобидных. Да и польза от них имеется. Там, где они живут, в лесу все в рост прет — только держись. И малинники богатые, и бруснику хоть косой коси, а уж деревья!.. В прошлом годе еще веточка была, меж травы еле видная, а ныне глянь — уже деревце в руку толщиной… Но иногда такие твари встречаются, что только держись!

— И?

— А ничего, — пожал плечами хозяин, — перекрестишься, упрешь тыльник рогатины в землю, подопрешь его сапогом и… От доброй рогатины и божьей молитвы ни одной твари спасения нет. Проверено…

— А разве… — вкрадчиво начал Томас, у которого перед глазами замелькали золотые горы и алмазные россыпи, обрушивающиеся на главу торгового дома, занимающегося эксклюзивной торговлей рогами единорогов, — вы на единорогов не охотитесь?

— Да что ж ты такое говоришь-то? — осерчал хозяин. — Разве ж можно на такую животину руку подымать? От нее ж земле польза великая! И от ее вида глаз радуется и сердце трепыхается, будто птичка. Да ежели бы’ и нашлась в округе такая тварь — мы бы ее сами укоротили. Даже князю жалится бы не пошли, что его строгий указ нарушается!

Томас вежливо кивнул, чувствуя, как золотые горы и алмазные россыпи меркнут и уплывают легким туманом. Ну… не получилось, бывает. Однако утром, перед отъездом, успел забежать в еще несколько дворов и выпросил еще два рога единорога, кои заботливо завернул в полотно и упрятал на самое дно дорожного мешка, рядом с кошелем, в котором хранился непонятный кубок…

Следующие полторы недели они ехали уже более обжитыми местами. Томас придирчиво рассматривал деревни, небольшие городки, окруженные деревянными крепостными стенами, и удивлялся тому, насколько богато жил здешний люд. Основным строительным материалом было дерево. Но какого же искусства достигли местные мастера в его использовании! Не встречалось дома, который не был бы украшен искусной резьбой, крыша которого не завершалась бы затейливым коньком. Улицы во всех городках, даже самых маленьких, тоже были сплошь замощены деревом — где бревнами, а где стругаными деревянными плахами. Томас вспоминал родной Остершир, где мощеной была только центральная площадь, а остальные улицы из-за частых английских дождей напоминали болото. И чтобы дойти до дома, скажем, тетушки Селин, надо было все время одеваться так, будто собираешься в соседний Йоркшир, да и то, приходя, частенько приходилось стягивать башмаки и ставить их на каминную полку, чтобы перед дорогой домой они успели хоть немного подсохнуть…

Да и сами городки… Здесь у некоторых жителей были свои огороды и личные бани. Не то что в цивилизованных землях, где даже самые богатые горожане не всегда имели конюшни. Уж слишком дорогой была земля внутри узкого кольца каменных стен. И дома там стояли вплотную друг к другу, узкие, но длинные. Как гробы. Так что в комнатах нередко можно было, вытянув руки, положить ладони на обе стены одновременно. Кухни, из-за опасности пожара, располагались на самом верхнем этаже, а отходы, как и остальные нечистоты, было принято выливать из окон. Даже в сухой день прохожий запросто мог попасть под выплеснутое в окно содержимое ночного горшка или помойного ведра Ну и, соответственно, запахи, как без этого… Здешние же городки пахли вкусно — звонким деревом, свежим хлебом и чистым, здоровым телом. Ибо местные жители мылись часто и с удовольствием. В отличие от жителей стран, кои считались цивилизованными, — там человек омывал все тело трижды за всю свою жизнь: при рождении, крещении и после смерти…

К исходу июля отряд вышел к реке. Да-а… такой реки Томас еще не видывал! Она была настолько широка, что противоположный берег терялся в утренней дымке, отчего река казалась морем.

Некоторое время Томас молча сидел на коне, зачарованный открывшимся видом, а затем ему в голову пришла дикая мысль, заставившая всполошено повернуться к варвару.

— Святослав, а эту реку мы тоже будем переплывать за лошадьми?

— Днепр-то? — усмехнулся русс — Нет, Днепр мы переплывать не будем. Будем караван ждать. Разведем костер и выставим знак.

— Какой знак? — уточнил Томас.

— Княжий.

— И что?

Святослав покачал головой, удивляясь его непонятливости.

— Купец мимо поплывет — знак увидит и к берегу пристанет.

— Зачем?

— Так знак же…

— Какой?

— Княжий.

Томас озадаченно потерся щекой о плечо.

— И что?

Святослав тяжело вздохнул. Ох уж эти немцы и всякие франки с англичанами — вроде ученые, а очевидных вещей не понимают…

— Ну разве купец может княжий знак пропустить? Ему ж в этой земле потом никакой торговли не будет.

Томас непонятливо моргнул.

— То есть, увидя знак, каждый купец обязательно должен пристать?

— Ну да…

— И поинтересоваться, что хочет князь?

— Княжий муж, — поправил его Святослав. — То есть тот, кто княжеским доверием облечен.

— И что?

— И исполнить его повеление.

Томас вновь озадаченно потерся щекой о плечо.

— А если тот, скажем, повелит отдать ему весь товар?

Святослав задумался.

— Ну… такого не припомню, а вот как-то воевода Чигирин повелел одному бухарину весь товар на берег выгрузить, а на лодьи его дружину загрузить и полным ходом двигать обратно вниз. Так тот и слова не сказал. Все исполнил.

Томас содрогнулся, представив, какие убытки понес тот купец. Да уж… земля беспредела! Не то, что в цивилизованных…

— А князь ему потом за весь брошенный товар все убытки возместил, да еще дозволение дал торговать три года беспошлинно, — закончил Святослав, оборвав размышления Томаса. — Князь на то и поставлен, чтоб в этой земле никому обид и разору не было… а воевода Чигирин как раз Дедерю-Кощея тогда гнал, что с низовьев поднялся и принялся купеческие караваны зорить. И с помощью бухарина того нагнал-таки татя. И ватагу его побил, а самого Кощея в Киев в цепях привез.

Томас растерянно пожевал губами. Как это русс говорил: со своим уставом в чужой монастырь…

Купеческий караван они дождались этим же вечером. Он состоял из шести лодей, на которых было достаточно вооруженных людей. К княжьему знаку они приближались с некоторой опаской, но, поняв, что под знаком действительно княжьи мужи, купец споро приказал скинуть сходни и безропотно позволил не только подняться на лодьи дюжине вооруженных путников, но и завести лошадей. Он как будто был даже несколько раздосадован, что места хватило и ничего из товара не пришлось бросить на берегу…

На лодьях плыли почти неделю. За это время им навстречу прошло на парусах или веслах не менее двух с половиной десятков караванов. Действительно, реки в этой земле были настоящими торговыми дорогами. Да еще такими оживленными…

— И скоро этот твой Киев-городок? — осведомился Томас утром шестого дня.

Его уже окончательно утомили эти бесконечные расстояния. То, что в цивилизованной стране считалось бы другим краем света, в этих диких варварских землях называлось «рукой подать».

— Да сейчас, только за мыс завернем, — отозвался Святослав.

Томас недовольно вздохнул. Вот всегда так у них — за мыс завернем, увал перевалим, лесок обогнем. Короче, «две версты с гаком, а в том гаке еще десять верст…». Додумать дальше Томас не успел. Вытаращив глаза, он изумленно уставился на огромный город, который раскинулся у реки, медленно несущей свои воды. Да уж, ничего себе городок! В речном порту небо застилал лес мачт. Кораблей здесь было едва ли не более, чем в Портсмуте или Ливерпуле. А сам город окружало три стены. Подумать только — три стены! Пусть и из дерева — в цивилизованном мире лишь Рим и Константинополь имели три стены. Даже императорские столицы довольствовались лишь одной, или, если считать стены замков, каковые имелись не во всех городах, — двумя. А тут три! И где — в обычном заштатном городишке! Что же тогда он увидит в их столице?.. Томас ошарашенно повел головой. Вот тебе и земля сюрпризов и открытий…

На холме, что был ближе всех к излучине реки, у которой раскинулся город, высились стены и башни герцогского или, скорее, княжеского замка. Его стены и башни также были изготовлены из дерева, но, как позже выяснилось, оказались едва ли не более прочными, чем каменные, поскольку представляли собой четыре ряда дубовых стен, промежутки между которыми был плотно забиты камнями и землей. Причем сверху обычно укладывали самые большие камни, и если таран разбивал первый ряд бревен, на него, ломая всю конструкцию, обрушивались верхние камни первого промежутка. Нападающим это приносило не слишком много выгод, ибо впереди было еще три ряда бревен и два ряда камней и земли. А подход к уже сделанному пролому оказывался засыпан обвалившимся наполнением первого ряда и перекрыт сломанным тараном… Толщина таких стен доходила до сорока саженей — величина по всем меркам просто чудовищная — и уж нигде не была менее двадцати. А еще если учесть, что воевали здесь, как правило, в зимнее время, в каковое на стены и валы намораживали ледяной панцирь до двух-трех саженей толщиной, то становилось вполне понятно, почему, несмотря на обилие дерева, тараны здесь так и не прижились. Толку от них было мало.

Все это Томасу поведал, довольно улыбаясь, Святослав. А бывший студиозус только зачарованно кивал, пялясь на огромный город, на сверкающие золотом маковки десятков церквей, на нарядные крыши палат и домов, затейливо украшенных искусной резьбой и буквально одетых в кружево террас, лесенок, мостков и крылечек… И не понимал, как можно считать Святослава и его народ отсталым и варварским…

На пристань Томас спрыгнул вслед за товарищем, когда еще не успели подать на лодью трап. И тут же толпа обступила, закрутила, затормошила его, ударив в уши шумным гомоном, а в глаза — пестротой лиц, среди которых встречались и смуглые, и белые, и даже черные как уголь, и широконосые, и с носами прямыми и с горбинкой, и рыжие, и русые, и чернявые…

— Шелк, а-атличнейший шелк, уважаемый! Недорого…

— Ковры, персидские ковры!..

— Рыба, рыба!..

— Сбитень, холодный сбитень!..

— А вот кожа, отличной выделки!..

— Оружие, дарагой! Кинжалы, сабли… Настаящая дамасская сталь!..

— Полотно, белоснежное полотно из отличного льна!..

— Пенька, пенька…

— Агх! — послышалось сбоку, и Томас кубарем полетел на деревянную мостовую порта-торжища.

Больно приложившись плечом, он сердито развернулся и… в ужасе замер. О господи! Они-таки настигли его. И нет никакой надежды спастись…

Прямо перед ним, злобно скаля клыки, выступающие из-под нижней губы, стоял орк. А за его спиной маячил еще целый десяток. Томас судорожно сглотнул и, затравленно поведя глазами, прижал мешок с кошелем к свой груди. Сейчас настанет его последний час…

— Хыг, — булькнул орк и кубарем покатился по бревенчатой мостовой.

А Святослав, только что засветивший ему в левую скулу, поднял кулак и грозно потряс им вослед:

— Не озоруй! Не у себя дома…

Томас охнул и зажмурился, не в силах смотреть, как орки сейчас исполосуют храброго русса своими огромными топорами… Однако, к его изумлению, ничего такого не произошло. Орки, конечно, недовольно заворчали, но ни один из них не ухватился за топор. И даже тот, кого Святослав сбил с ног, сел, подвигал челюстью, сплюнул на мостовую, а потом хмыкнул и, кивнув своим, двинулся куда-то в глубь торжища.

— Вставай, Томас, чего разлегся? — протянул ему руку товарищ. — И смотри по сторонам на торжище. А то не только по шее накостыляют, но и обобрать могут запросто.

Томас перехватил дорожный мешок одной рукой и, ухватившись другой за русса, поднялся на ноги.

— Святослав, а… это же были орки?

— Это? Урмане.

Вот черт У них здесь на все свои названия. Но Томас был твердо уверен, что это были именно орки, чье страшное нашествие остановил великий сэр Эдмунд, герцог Кентский. Это была страшная битва, в которой на стороне людей билось почти три тысячи рыцарей — несметная сила! А орков вообще было без счета! Враги оказались отброшены от стен Камелота и более не рискнули претендовать на владычество над Англией…

— А… почему они здесь?

— Эти-то? Да кто ж их знает, может, и по торговым делам… Да вроде и нет… — нахмурился Святослав. — Эти оружные. Значит, посольство какое.

Торговым? Посольство?! Томас удивленно покачал головой. Эти люди торгуют с орками, вечным бичом и страшной угрозой всего христианского мира?.. И не только торгуют, но еще и обмениваются посольствами? Как это совместить с тем, что во всех трактатах, описывающих орков, те предстают высокомерными завоевателями, рассматривающими людей лишь как рабов или добычу…

— А-а-а, вона как, — расплылся в улыбке Святослав, отворачиваясь от Илувара, что-то говорившего ему на ухо, — не… это не посольство. Они свои ворота выкупать приехали.

— Ворота? — изумленно переспросил Томас.

— Ну да, — кивнул Святослав. — Наши ушкуйники прошлой осенью в набег ходили. И их урманскую столицу, Сигхольм, изрядно пограбили. Даже ворота с дворца сняли и с собой уволокли. Для их ирла — страшное поношение. Вот он и прислал делегацию, чтоб ворота свои обратно выкупить…

Томас поперхнулся. Эти люди ходили в поход на страшный Черный Сигхольм, ужасную столицу орков?! И… нет, это уму непостижимо… пограбили ее?! Да что же такое происходит в этом мире?..

— Только шиш они ворота получат, — продолжил между тем Святослав, — епископ их уже в храме Святой Софии велел установить. А из-за этих нехристей никто храм разорять не подумает…

— И… часто вы грабите ор… урманскую столицу? — взволнованно спросил Томас, почти уверенный в том, какой получит ответ.

— Да не… столицу не шибко, — мотнул головой русс, — ну раза три было… а вообще лучше в мире жить. Это просто урмане прошлой весной новгородские земли пограбили. Их вождь объяснял, что то свободные ирлы… волки морей, которые ему как бы и не подчиняются. Но кому нужно это его объяснение, — презрительно скривив губы, фыркнул Святослав, — коль ты вождь, так за порядком в своей земле следить должен. И всяким там свободным ирлам крепко в голову вбить: в какую сторону озорничать можно, а в какую — ни-ни! Вот молодежь да иные охотники по осени на ушкуях и пошли урман уму-разуму поучить, удаль свою молодецкую показать. А так разве великий князь разрешил бы…

Томас пораженно покачал головой. Выходит, орочью столицу взяли не закаленные в боях полки здешнего владыки, великого князя, а молодежь да охотники?

— Святослав, — вновь взволнованно обратился он к руссу. — Но если так, тогда вы, наверное, можете совсем уничтожить это гнездо Тьмы, развеять в прах владычество Мрака и обезопасить весь христианский мир, истребив ор… урман?

— А это зачем? — удивился русс — Ну что темные они — это понятно. Веры христовой не знают. Но за просто так столько душ губить, причем и своих, и чужих? Урмане — воины знатные, дерутся отчаянно…

— Но они же изначально преданы злу, — с жаром начал Томас, — и являются исконными врагами всего христианского…

— Ты глупостей-то не мели, — посуровел Святослав. — Как это — изначально преданы? У моего отца двое самых близких воевод — урмане. И они вполне даже добрые христиане. Умгольд даже церкву на свои деньги в Китеже возвел, каменную. Очень благолепную. Из ваших западных краев мастера выписал… А что рожи у них страхолюдные, так к этому только привычка нужна. Вон у чуди уши торчат, у китайска народца глазки махонькие, а у арапов кожа черна, как деготь, и не смывается ничем, я пробовал… Так что, теперь их тоже за людей не считать?

Томас растерянно почесал скулу, еще побаливающую от удара орка. Эта земля удивляла его все больше и больше. Она очень слабо соответствовала установкам, вбитым ему в голову учителями и наставниками. Мерки и правила, которые в цивилизованных землях считались самыми разумными и непреложными, здесь нарушались сплошь и рядом. Но люди при этом жили и богаче, и здоровее, и… свободнее, чем в тех краях, что они проехали. Да и счастливее, чего уж там… Причем не только люди, а все — от эльфов до орков… А ведь у Томаса до сих пор не очень укладывалось в голове, что эльфы и орки могут вместе служить одному и тому же властителю, да еще из рода людей… Все это требовало длительного обдумывания, а пока он решил, что отныне перестанет именовать Святослава и его народ варварами. Даже мысленно.

До ставки великого князя, отправившегося, по словам Святослава, поучить степняков уму-разуму, они добрались к исходу лета. Илувар со своими сакмагонами покинул их в Киеве, который, как выяснилось, все-таки был не заштатным городком. Но не был он и столицей. Стольным городом был Владимир… А Томасу и Святославу в сопровождение выделили два десятка тяжеловооруженных воинов. У них в Англии не каждый рыцарь имел столь полный доспех, а тут так вооружены оказались обычные дружинники. Ну не совсем обычные, а княжеские. Но все равно… Аналогом рыцарей здесь являлись как раз те самые «княжьи мужи», которые состояли из ко — го-то вроде графов и баронов, носящие здесь имя воевод, и обычных знатных рыцарей и бояр — владельцев доменов. Но в отличие от своевольных графов и шателенов запада эти служили великому князю с преданностью и истовостью паладинов Карла Великого.

Еще на подходе к биваку впереди нарисовались всадники на легконогих конях, одетые в халаты и вооруженные саблями и луками. Томас опасливо заерзал в седле, но Святослав его успокоил:

— Это печенеги — данники княжьи. Сторожу несут.

— Великому князю служат степняки? — удивился Томас — Ты говорил, он с ними воюет.

— С этими раньше тоже воевал. А как усмирил — под свою руку взял. Теперь вот иных усмиряет…

И действительно, всадники остановились на расстоянии десятка шагов, обменялись со старшим стражи приветственными взмахами рук и с гиканьем унеслись вперед, сообщать… Воевода Чигирин, что встретил их в Киеве, уже отослал с гонцом сообщение об их прибытии и доклад Святослава, бывшего здесь, как выяснилось, в некотором авторитете. Причем своем собственном, а не отцовом. Видно, до того как оказаться в Англии, в университете, Святослав успел проявить себя на родине. А вот по поводу его отца Томас все еще оставался в неведении. Похоже, тот был здесь кем-то вроде воеводы и, судя по всему, не слишком знатным. Во всяком случае к Святославу здесь уважительно относились явно из-за его собственных заслуг, а не из-за положения его отца. Впрочем, кто может разобраться в обычаях этих руссов?..

Всадники въехали на холм, и Томас невольно затаил дыхание, впечатленный биваком, раскинувшимся перед ним: костры, сотни шатров. Он с легкой иронией вспомнил, с каким благоговением относился к численности войска сэра Эдмунда Кентского — три тысячи рыцарей. Да на этом биваке расположилось на отдых не менее десяти тысяч рыцарей и тяжело вооруженных дружинников, не говоря уж о легких степных всадниках! А еще пехота…

Великий князь ждал их в своем шатре. Когда Томас со Святославом вошли в шатер, князь, сидевший на небольшом раскладном стульчике, встал, сделал шаг навстречу, обнял Святослава и с чувством произнес:

— Здравствуй, сын!

После столь долгого путешествия Томас считал, что теперь его уже невозможно ничем удивить, но… сейчас он снова не сумел справиться с собственной челюстью. Святослав, тащивший его через Геммельгонскую чащу, спасавший его задницу от всяческих дрязг и опасностей, чинивший ему драные башмаки… этот Святослав — сын великого князя, чьи владения больше нескольких влиятельных европейских стран вместе взятых, а с войском может сравниться лишь легендарная армия Карла Великого?! Этого не могло быть!.. Но было…

— Ну вот, — заговорил Святослав, отрываясь от отца и поворачиваясь к Томасу, — мы и дошли. Как видишь, я тебя не обманул. Здесь до тебя уже не смогут дотянуться никакие враги.

Томас сглотнул.

— Да я… — начал он, но так и не смог продолжить, выдохнув только простое «спасибо».

— И что ты думаешь делать теперь?

Томас замер. А действительно… они ехали, сражались с врагами, убегали, но вот все позади. И что теперь? Он об этом еще не думал. Томас обвел взглядом шатер, полный людей. Судя по лицам и одеждам, здесь были греки, армяне, мадьяры, болгары, мозельцы и датчане, а где-то на заднем плане мелькнула уже знакомая морда орка…

— Я… — нерешительно начал он, но затем поджал губы и продолжил уже совсем уверенно, — хотел бы просить у великого князя позволения остаться в земле Рус и, если будет на то его воля, служить ему со всем старанием, тщанием и верностью. А в поруку этому я преподношу ему в дар кубок, который принес в эту землю, исполняя волю невинно убиенного святого человека, преодолевая козни врагов и не давая им завладеть этим кубком.

Святослав и великий князь переглянулись, затем князь негромко произнес:

— Щедрый дар… Что ж, Томас Амбольт, родом англичанин, я принимаю и твой дар, и твою службу. И благодарю тебя…

Уже выйдя из шатра Томас вздохнул и несколько грустно сказал Святославу:

— А все-таки жаль…

— Чего?

— Я ведь так и не узнал, что это был за кубок.

Святослав резко остановился.

— Так ты до сих пор не понял?

— Нет, — удивленно произнес Томас, — а ты что, понял?

Святослав помрачнел.

— Пойдем, — сказал он, разворачиваясь к шатру…

— Отец, — громко произнес он, входя внутрь, — Томас не знает, что за дар он нам принес.

— Вот как? — удивился князь и, повернувшись к кому-то, приказал: — Аристарх, пусть принесут чашу, — после чего повернулся к Томасу и открыл рот, собираясь что-то сказать… Но Томас не дал ему этого сделать, совершенно невежливо замахав руками:

— Что вы, в этом нет необходимости!

— Но, узнав, ты можешь передумать.

— Нет-нет, я не собираюсь этого делать, ваше… ваша светлость! Я уже принял решение и не изменю его!

Великий князь недоверчиво покачал головой.

— Но мы не можем принять дар, ежели дарящий не до конца понимает, что он дарит. Это нечестно, — произнес он таким тоном, что Томасу стало ясно: этот человек не поступится своей честью ни за какие выгоды и богатства мира.

Томас отвесил князю глубокий поклон.

— Этими словами, ваша светлость, вы лишь сильнее укрепили меня в моем решении. Служить столь благородному человеку — огромная честь. И она стоит любых даров.

Да… отец Исидор сейчас мог бы гордиться своим учеником. Великий князь улыбнулся.

— Что ж, раз таково твое окончательное решение… — он повернулся к рослому греку, который уже пробивался к нему сквозь толпу приближенных: — Аристарх, не надо, — а затем вновь обернулся к Томасу: — Можешь не сомневаться — чаша попала в хорошие руки. Я отправлю ее в Китеж, святой град. Тамошние старцы сумеют защитить ее от любых напастей.

Томас вновь поклонился, показывая, что полностью одобряет действия великого князя.

— Ну а тебя, Томас Амбольт, я еще раз благодарю за бесценный дар. Многие искали ее — и святые паломники, и знаменитейшие рыцари, и могущественнейшие короли. Но нашел ее ты. И твое имя навеки войдет в летописи как имя человека, вернувшего миру эту драгоценность — Чашу Грааля…