Никотин убивает…

Глава пятая

— Ах женщины! — сокрушенно вздохнул инспектор примерно через полчаса. — Женщины…

Они только что вышли от миссис Гертруды Лаптон, и поэтому вздохи инспектора были во многом оправданы. Ханнасайд просто смеялся, но сержант Хемингуэй, всегда интересующийся разнообразными человеческими типами, развил целую теорию:

— О да, нельзя сказать, что мы провели приятное утро, это точно. Неужели, действительно, она подняла такую бучу только из желания позабавиться или доставить кому-нибудь в своей семейке неприятности?

— Не столько позабавиться, сколько доставить неприятности, — усмехнулся Ханнасайд. — Это ведь обычная человеческая зависть, более ничего.

— Не знаю, шеф, но, по моему мнению, у нее не было ни малейших причин возбуждать дело о вскрытии, — вмешался инспектор. — Неудивительно, что ее муж выглядит таким пришибленным. Какой стыд для него, что супруга затевает такие дела — с душком, так сказать!

— Да, его можно пожалеть, беднягу, — согласился Ханнасайд. — Но все же мы должны быть хоть отчасти благодарны миссис Лаптон. Если бы она не подняла шума, никакого дела вообще бы не было! Все прошло бы шито-крыто.

Сержант почесал кончик носа и задумчиво молвил:

— М-да, мотивов у нее нет. Разве что женская интуиция. Странные существа эти женщины.

— И что, вы хотите сказать, что все дело началось из-за женской интуиции? — искоса глянул на него инспектор.

Сержант осмотрел его и невинно спросил:

— Скажите, а вы женаты, инспектор?

— Слава Богу, нет.

— Тогда вы задаете риторический вопрос! — важно сказал сержант. — Если бы вы были женаты, вы отлично знали бы, что соображение у женщин идет какими-то своими, неведомыми нам путями. И они все схватывают быстрее нас. Наверное, у этой Гертруды под каменным лицом скрывались в глубине души какие-то смутные предчувствия, ощущения, и вот что она могла подумать: мне все здесь не нравятся, все в этом доме подозрительны. Вот и все! И поверьте мне, инспектор, если женщине в голову запала такая мысль, это для нее многое значит!

— Но меня вовсе не удивит, если в конце концов выяснится, что именно она и убила своего братца! — заявил инспектор, которому миссис Гертруда Лаптон решительно не понравилась.

Сержант обменялся с Ханнасайдом понимающим взглядом.

— Нет, это скверно с точки зрения психологии, — заметил он. — Она бы этого не сделала.

— Но мы ведь попросту потеряли с ней время! — воскликнул инспектор. — Она не рассказала нам ничего такого, чего бы мы еще не знали! Не правда ли, супер?

Ханнасайд, который не слишком-то прислушивался к этой беседе, откликнулся рассеянно:

— Не правда? Нет… Пожалуй… Пожалуй, я не соглашусь с вами обоими. Думаю, у нее в душе было нечто большее, чем простое предчувствие или инстинкт, как бы там его ни называть. И потом, мне кажется, она нам многое сообщила, причем сообщила наверняка.

Сержант понимающе кивнул:

— Ага, я так и думал, что она вас очень заинтересует…

— Нет, вовсе не в этом смысле, — мягко оборвал его Ханнасайд. — Но заметьте только, что эта миссис Лаптон, пусть неприятная, все же чертовски честная женщина! Ведь посмотрите, в доме у Мэтьюса мы опросили пару дюжин людей, и каждый из них жался, старался выгородить себя, и все говорили только то, что считали наиболее безопасным для себя — верно? А вот миссис Лаптон не такова. Она вовсе не испугалась появления полиции и не пыталась никого обвинить. И она совершенно вне подозрений. Это ясно даже младенцу. Когда, к примеру, Гарриет Мэтьюс, эта старая карга, клевещет на свою невестку, я могу пропустить это мимо ушей, но уж если что-то говорит миссис Лаптон, ей я могу поверить. А миссис Лаптон сказала мне, что, по ее мнению, миссис Мэтьюс могла пойти до конца в своем стремлении оградить сына от неприятностей. Одним словом, она подозревает трех человек: миссис Мэтьюс, Гая и доктора.

— Ого! Хорошенькое дело! — хмыкнул инспектор. — А все остальные оказываются невинными, значит?

— Ну, не совсем так. Она исключает Стеллу, эту молодую девицу, только потому, что не считает ее способной пойти на преступление. И это притом, что миссис Лаптон очень не любит Стеллу, заметьте… Не знаю, что вы там начитались о женской интуиции, сержант, но если уж миссис Гертруда Лаптон заметила что-то неладное, то это не потому, что ей "сердце подсказало", а просто потому, что она прекрасно знала склочную ситуацию в этих самых «Тополях». И то напряжение, царившее в доме, вполне могло привести к убийству. Вот и все, что требовалось доказать.

Сержант кивнул:

— Вы, вероятно, правы, сэр.

Но инспектор Дэвис не поддавался:

— И все же мне хотелось бы знать, каким образом мистер Мэтьюс принял этот самый яд? Мы ведь обнаружили, что с самого обеда он ничего не пил, не считая несчастного тоника?

— В общем-то, Гай Мэтьюс вполне мог незаметно подлить ему яда из рукава, раз уж он наливал дяде вино! — резонно заметил сержант Хемингуэй.

Инспектор фыркнул.

— Не раздражайтесь, инспектор, — сказал сержант дружелюбно. — Наш шеф вообще думает о чем-то заоблачном, пока мы с вами спорим о мелочах. Правда, супер?

— А, да, в какой-то степени… — пробормотал Ханнасайд. — В любом случае нам надо бы поскорее возвратиться в Лондон, чтобы повидать Рэндалла Мэтьюса.

Они расстались с инспектором у местного отделения полиции, и Ханнасайд со своим сержантом направились в Лондон, сперва на электричке, потом в метро.

Рэндалл Мэтьюс, как оказалось, снимал квартиру на улочке, примыкавшей к Сент-Джеймс-стрит, недалеко от центра, но в то время, когда туда заявились Ханнасайд с сержантом, его попросту не было дома. Слуга, который приоткрыл им дверь, неохотно процедил сквозь зубы, что хозяина нет, а когда он появится, неизвестно. Ханнасайд с сержантом посидели в пивной и, вернувшись к дому часа через полтора, увидели новенький «мерседес», припаркованный у входа.

На сей раз дворецкий Бенсон вынужден был впустить их и провел в холл, после чего степенно удалился в апартаменты хозяина — доложить о незваных гостях.

Сержант огляделся вокруг весьма удивленно, почесал кончик носа верхушкой своего котелка и прошептал вполголоса своему патрону:

— Вам не кажется, сэр, что эта обстановка свидетельствует о некоторой расточительности субъекта, который здесь проживает? Взять хотя бы этот диван!

— Ну и что вы углядели в этом диване? — пробормотал Ханнасайд, оглядывая широкую низкую тахту, обитую перламутрово-серым вельветом.

— Ну, не то чтобы я был в абсолютном восторге… — сказал сержант. — Конечно, будь на нем навалено еще с дюжину подушек и подушечек с красными кистями, тогда можно было бы сказать определеннее. Но в любом случае ясно, что наш мистер Рэндалл имеет весьма… гм!.. дорогостоящие вкусы. А что вы скажете по поводу этих миниатюр на стене?

— Китайская тушь, — коротко отвечал Ханнасайд.

— Неудивительно, — закивал Хемингуэй. — Все один к одному. Дорогое к дорогому.

Открылась дверь, и в холл вошел Рэндалл Мэтьюс. В руке он вертел визитную карточку Ханнасайда. Безукоризненная серая тройка хозяина дома великолепно гармонировала по цвету со всей обстановкой холла…

— Добрый день, суперинтендант! Я могу сказать и так: милости прошу к нашему шалашу. Не будете ли любезны прошествовать в мой шалаш? Конечно же, вдвоем. Но вы должны представить мне вашего друга!

— Это сержант Хемингуэй. — Ханнасайд непроизвольно нахмурился от приторного тона мистера Мэтьюса.

— Здравствуйте, сержант! — небрежно бросил Рэндалл. — Ах, Бенсон, примите же у сержанта его шляпу!

Сержант, ко всякому обращению привыкший, передал свой котелок дворецкому и проследовал за Ханнасайдом в комнату, выходящую окнами на оживленную улицу. Комната была целиком, если не считать книжных полок, обставлена кожаной испанской мебелью…

Рэндалл достал из стола портсигар с крепкими русскими сигаретами и предложил гостям. Гости вежливо отказались, тогда Рэндалл закурил сам и взмахом руки показал полицейским на кресла:

— Присаживайтесь, господа. И прежде чем вы перейдете к деталям, скажите мне, чем был отравлен мой дядя?

Ханнасайд поднял брови:

— А вы уверены, что он был отравлен, мистер Мэтьюс? Вы же сами говорили, что расследование, затеянное вашей теткой Гертрудой, — полная чушь?

— То, что расследование чушь — это верно, — нимало не смутясь, подтвердил Рэндалл. — Именно это чаще всего я и думаю о поступках моей любимой тетушки. Но у меня… Просто у меня развита интуиция, считайте так, дорогой Ханнасайд. И я никогда не стыжусь признавать свои ошибки. Я их не так-то часто делаю.

— Ну что ж, вас можно поздравить, — сухо сказал Ханнасайд. — Ваш дядя действительно был отравлен.

— Да, конечно, суперинтендант, конечно! Ведь иначе вы не приехали бы сюда, не правда ли? Но можно ли все-таки узнать, КАК он был отравлен?

— Он умер от никотинового отравления.

— Ах, какой позор! — воскликнул Рэндалл. — Слишком уж это вульгарно звучит. Всем известно, что капля никотина убивает лошадь… М-да… Нет, пожалуй, я выброшу свою несчастную недокуренную сигарету…

— Ну хорошо, я не собираюсь отнимать у вас много времени…

— Нет-нет, добавьте, МОЕГО ДРАГОЦЕННОГО ВРЕМЕНИ! — мягко заметил Рэндалл.

— …Как вам угодно… Короче, я обратился к вам не только потому, что вы наследник покойного, но и постольку, поскольку вы являетесь теперь главой семьи Мэтьюс. Поэтому мне показалось правильным приехать к вам. Видите ли, полиции — в нашем лице — необходимо просмотреть деловые бумаги умершего.

— О, тогда вам нужен адвокат дядюшки! — воскликнул Рэндалл. — Я уверен, он вам понравится.

— Не уверен, что я знаю его имя, — заметил Ханнасайд. — Может быть, вы были бы так любезны…

— Конечно! Это Каррингтон.

Ханнасайд взглянул мимолетно в свой блокнот.

— Каррингтон?

— Джилс Каррингтон. Но их там в конторе гораздо больше. Я уверен, что как-то ходил к ним туда, на Адам-стрит.

— Ну ладно, спасибо, — кивнул Ханнасайд. — Я неплохо знаю мистера Каррингтона. И если вы сейчас ответите на пару вопросов, я не стану дольше задерживать вас. Скажите, когда вы в последний раз видели своего дядю?

Рэндалл удивленно поднял брови.

— Господи спаси! Где я раньше слышал эти слова? Ах, как они мне напоминают одну пьесу, которую я как-то смотрел…

Ханнасайд почувствовал в себе нарастающее раздражение. Но он спокойно уточнил:

— Скажите, когда это произошло?

— Кажется, что-то из событий гражданской войны в Америке? — прищурился Рэндалл. — Ах, что же я говорю! Я все думаю, вы спрашиваете про пьесу! А дядю… дядю я видел в последнюю субботу перед его безвременной кончиной. Это, вероятно…

— Двенадцатое мая, — сказал Ханнасайд. — Вы были в Гринли Хит в этот день?

— Ну да, — сказал Рэндалл, слегка передергивая плечами.

— Простите мое любопытство, но каковы были ваши причины приезжать к вашей тетке в тот день? — спросил Ханнасайд, отмечая про себя это странное передергивание…

— А-а, дело в том, что мой визит так неудачно совпал с приездом туда моей кузины, миссис… Не помню, кажется, Крю, что ли… Нет, я не совсем уверен, что фамилия ее супруга — Крю.

— И в этом все дело?

— А-а, не совсем. Она привезла с собой своих отпрысков, производящих на любого мыслящего человека весьма безотрадное впечатление, и при этом считала, что я должен этими, с позволения сказать, детишками восхищаться.

Ханнасайд, не обращая внимания на манеру беседы своего визави, кратко спросил:

— Так в этот день вы в последний раз видели умершего?

— Да.

— Вы с ним были в хороших отношениях?

— О, вполне! — безразлично отвечал Рэндалл.

— Может быть, в близких отношениях?

Рэндалл прищурился:

— Поясните, пожалуйста, дорогой суперинтендант…

— Хорошо, я скажу иначе — он вам доверял?

— Нет, не думаю, — сказал Рэндалл. — Во всей нашей большой семье распространился какой-то вирус недоверия ко мне.

— А были ли у него враги?

— Нет, — задумчиво протянул Рэндалл. — Не то чтобы у него были враги, скорее у него просто не было друзей…

— Ага! — Ханнасайд быстро глянул на него из-под нахмуренных бровей. — А вам известен кто-либо, кто мог хотеть его смерти?

— Кроме меня? — уточнил Рэндалл.

Сержант Хемингуэй просто подпрыгнул на месте от этих слов.

— А у вас были на то причины? — спросил Ханнасайд.

Рэндалл заулыбался.

— Мой милый сэр! Ведь я — наследник! Давайте не играть друг с другом в кошки-мышки! Не надо задавать мне множество осторожных вопросов, давайте по существу! Я отвечу на любой ваш вопрос. В конце концов, у меня есть желание помочь вам выследить убийцу.

— Спасибо, — сказал Ханнасайд сдавленным голосом.

Рэндалл был еще тот наглец.

— Только вам не надо меня стесняться. Вы, наверное, хотите знать состояние моего банковского баланса. На этот вопрос, например, я не могу ответить с лету, но охотно дам рекомендательное письмо к моему банковскому менеджеру — он вам все расскажет и покажет.

— Нет, пока что я предпочел бы услышать о ваших перемещениях в течение четырнадцатого мая сего года, — сухо сказал Ханнасайд.

— Нет ничего проще. Естественно, я был в Ньюмаркете, — сразу же сказал Рэндалл.

— На ипподроме? Вы увлекаетесь бегами, мистер Мэтьюс?

— О, весьма! — Рэндалл перегнулся через стол и стал листать свой ежедневник. — Так вот, после заезда в 15.30, вернувшись в Лондон вместе с одним моим приятелем, Фрэнком Клаттербаком, я переоделся (с помощью Бенсона, кстати) и отправился в ресторан Дювал. Вы можете спросить там обо мне у метрдотеля. Я обедал там с двумя друзьями, имена и адреса которых я в настоящий момент записываю для вашего сведения — чтобы вы могли проверить. Оттуда я поехал в театр «Палладиум», занимал места в ряду В, места 8, 9, 10. Выйдя из «Палладиума» незадолго до конца пьесы, которая показалась мне несколько затянутой, я поехал на такси… Ах, жаль, я не запомнил номера машины — так обидно!.. Я поехал на Саут-стрит, где должен был с полчаса наблюдать за телодвижениями нашей известной балерины… гм!.. Миссис Мэссингэм! Я вам могу оставить и ее адрес на всякий случай.

Он встал и передал листок Ханнасайду.

— Здесь все адреса. В последнем месте, мистер Ханнасайд, я оставался, пока не позвонил мистер Каррингтон, который сообщил мне о смерти моего дяди.

Ханнасайд аккуратно сложил листок и сунул его в карман пиджака.

— А вы были удивлены этим сообщением, мистер Мэтьюс?

— Интересно, а вы не удивились бы слегка на моем месте? — развел руками Рэндалл.

— Да, если бы не имел никого на примете, у кого были мотивы совершить убийство.

Рэндалл улыбнулся и насмешливо ответил:

— А, вы имеете в виду некоторые семейные, так скажем, неурядицы… Но я никого конкретно не могу иметь в виду — у всех могли быть мотивы…

— Мне вовсе не нужен подобный ответ, я понимаю, что вы никого конкретно не подозреваете, но все же?

— Понятия не имею, — беспечно ответил Рэндалл, доставая из портсигара сигарету и разминая ее.

— В таком случае мы не станем дольше обременять вас вопросами.

Ханнасайд поднялся, за ним двинулся и сержант. Рэндалл тоже встал, нажал кнопку звонка, вызывая Бенсона. Дворецкий проводил Ханнасайда и Хемингуэя до двери.

— Да, шеф, слишком уж он гладко излагает, собака, — весело сказал Хемингуэй, когда они вышли на улицу.

Ханнасайд вполголоса пробурчал что-то.

— Нет, погодите, есть у него алиби или нет, все очень странно, — настаивал сержант. — Взять хотя бы то, что он чуть ли не рад был, что к нему пришли с вопросами. Дескать, сорви попробуй. А сумеем ли мы сорвать?

— Не думаю. Но все равно его алиби надо проверить — хотя бы для очистки совести. Этим займетесь вы. Мне надо повидаться с адвокатом убитого, мистером Каррингтоном.

— Это будет приятная встреча на фоне сегодняшних разговорчиков, — ухмыльнулся сержант. — Как смешно одно цепляется за другое. Не далее как сегодня утром я напоминал вам о деле Верекера. И вот вы едете к Каррингтону, чтобы встретить там бывшую мисс Верекер, а нынче, естественно, тоже Каррингтон… А любопытно, разводит ли она до сих пор бультерьеров? И еще — не повесился ли тот подлюка Верекер?

— Я спрошу, — с усмешкой пообещал Ханнасайд.

Каррингтон, только увидя входящего к нему в офис Ханнасайда, поднялся и пошел навстречу, протягивая руку.

— О, какой приятный сюрприз! — воскликнул он. — Как поживаете, Ханнасайд? Присаживайтесь.

Ханнасайд сердечно пожал ему руку и принял предложенную сигарету.

— А как у вас дела? Как миссис Каррингтон? — спросил он, в свою очередь, садясь в кресло.

— Спасибо, мы оба в порядке.

— Мой сотрудник, Хемингуэй, — помните? интересуете я, не повесился ли еще молодой Верекер, который так попортил нервы полиции своими кляузами.

Джилс Каррингтон рассмеялся:

— О нет! Он уехал за границу сразу же по окончании дела. А вас привело ко мне только любопытство или… — Каррингтон посерьезнел. — Или дело?

— И то и другое. Иметь с вами дело — большое удовольствие, скажем так.

— Спасибо за комплимент, но боюсь, вы напрасно на меня надеетесь. Я ничего практически не знаю о Грегори Мэтьюсе.

— Ну и ну! — развел руками Ханнасайд. — И как это вы вычислили, зачем я к вам пожаловал? Прямо-таки Шерлок Холмс! Ну конечно, я по делу об убийстве Мэтьюса.

— Он был отравлен? — спросил Каррингтон.

— Да. Никотином. И я бы хотел в вашем присутствии ознакомиться с его бумагами.

— Ну конечно, обязательно! Завтра вас устроит?

Ханнасайд кивнул.

— Да, вполне. Мы вряд ли что-нибудь обнаружим интересное, ведь после убийства прошло уже пять дней! И я получил назначение на это дело с большим опозданием… Ну так скажите все-таки, что за человек был Грегори Мэтьюс.

— Я о нем не особенно много знаю. Он был клиентом нашей конторы около пяти лет. До того его дела вел Дигби Брайан, и после его смерти дела Мэтьюса перешли в мои руки. Дел у него было немного. Так, отдельные небольшие поручения. И потом, он не особенно мне доверял.

— Чем он зарабатывал?

— Ну, как вам сказать, в основном всякие сделочки с ценными бумагами. Он в свое время начинал как брокер на финансовой бирже, и, видимо, в начале карьеры ему улыбнулась крупная удача. Так он и занимался этим всю жизнь — акции, облигации… У него была контора в Сити.

— Ну что ж, в свое время мы доберемся и до этой конторы. А что вы знаете о его домочадцах?

— Только то, что успел увидеть, зачитывая им завещание!

— А-а-а… Да, похоже, от вас толку немного… — взгрустнул Ханнасайд. — А какое у вас мнение о Рэндалле Мэтьюсе?

— Ну, если уж непременно надо ответить, то скажу, что мнение неважное. — Каррингтон погасил сигарету в пепельнице.

— У меня тоже. Что-нибудь интересное о нем знаете?

Каррингтон покачал головой.

— Ну, это такой городской денди, я же человек сельский и мало что понимаю в этих модных субчиках. А он вас почему интересует?

— Меня интересуют все, хоть с какого-нибудь бока замешанные в этом деле. Тут многое странно. Во-первых, как Мэтьюс получил дозу никотина? Проглотил его? Черта с два — в желудке ничего не нашли. И еще на его левой ладони обнаружилась свежая царапина…

— Ого! Так, помнится, убивали при дворе Борджиа! — удивился Каррингтон.

— Да, похоже. И один из наших экспертов уверен, что именно так яд и впитался в кровь… Кто знает. Дальше, сестра убитого, Гарриет Мэтьюс, оказалась последней, кто заходил к Мэтью-су вечером накануне его смерти — но она это отрицала в разговоре со мной. Конечно, заманчиво предположить, что она, так сказать, оцарапала ему руку…

— Отравленными ногтями! — воскликнул Каррингтон. — Продолжайте, продолжайте, я чувствую, это будет прямо шекспировская драма!

Ханнасайд улыбнулся:

— Верно. Но если без шуток, то вполне можно себе представить, как она якобы случайно расцарапала ему руку, а потом стала смазывать ее мазью, в которую заранее влила никотин.

— Минутку-минутку, — прервал его Каррингтон. — Гарриет Мэтьюс — это такая старушка с манией бережливости?

— Да, именно.

— Ну вы и выбрали себе подозреваемого! Да у нее ни за что не хватило бы духу, не говоря уже, что не хватит мозгов. Она таких сложных ходов просто не придумала бы.

— Вообще-то эксцентричные и туповатые старые леди отнюдь не всегда плохо соображают, когда дело касается их интересов. Но это не к тому, что я решил, будто убила именно она. Однако беда в том, что из всех домочадцев никто не выглядит достаточно похожим на убийцу. Поэтому наиболее предпочтительной мне кажется версия, что убийца — это наследник. Он живет на широкую ногу, скорее всего не по средствам, и, если я не ошибаюсь, делает большие ставки на ипподроме. Неглупый парень и хладнокровный ровно настолько, насколько нужно… Кроме того, он представил алиби, до такой степени детально расписанное по часам и минутам, что я заподозрил какой-то подвох. Но там комар носа не подточит… Далее, он говорит, что узнал о смерти дяди от вас. Это так и было?

Джилс подумал.

— Мы говорили по телефону… Я сказал ему, что его дядя умер и… и добавил, что в доме некоторые сомневаются, была ли это естественная смерть. И что будет патоанатомическое исследование тела. Он очень разозлился, что, в общем-то, вполне понятно. Кому понравятся скандалы в семье?

— И что же он сказал?

— Не помню точно. Что-то в адрес докторов. Дескать, они ни черта не смыслят в своем деле. Он собирался приехать ко мне потолковать.

— И он приехал в тот же день? Когда именно?

— В начале пятого. Он был совершенно спокоен. Мы договорились с ним о зачтении завещания и еще обсудили несколько мелких дел.

— Он, конечно, знал, что является главным наследником?

— Ну да! Мы с ним вдвоем — душеприказчики.

— А вы говорили ему прямо, кто потребовал исследования тела и что Грегори Мэтьюса, как выяснилось, действительно убили?

Джилс снова задумался.

— Ну, думаю, я все-таки этого ему не говорил. Но когда речь заходит об исследовании трупа, ведь всякому разумному человеку ясно, с чем это связано, не так ли? Вероятно, Рэндалл сразу подумал об отравлении, то же самое и мне сразу пришло в голову. Но мне показалось, что он не был этим особенно обеспокоен. Он заявил мне, что, на его взгляд, любой член этой семейки вполне способен на такое дело, и еще сказал, что испытывает страшное искушение поехать полюбоваться, как они будут ссориться и обливать друг друга грязью. Я думаю, что он тем же утром поехал в "Тополя".

— Да, тем более если в «Тополях» оставались какие-нибудь улики, которые следовало уничтожить, — заметил Ханнасайд.

— Что-то вы заговорили слишком грустно, приятель! На вас это не похоже!

— Я действительно зол как черт, клянусь всеми святыми! Представьте себе — человека отравили четырнадцатого мая. Его личный врач находит лишь естественные причины, но кто-то в семье возражает и требует исследования. Заведующий клиникой не делает ничего, но хоть отсылает образцы из органов на экспертизу. Проходит два лишних дня. Никто в семье не беспокоится, все идет своим чередом. Не предпринимается никаких действий со стороны полиции. Наконец, на пятый день мне вручают это гнусное дело, причем к этому моменту всем членам семьи уже об этом известно и всякий может прекрасным образом уничтожить все следы и улики! С ума сойти! Эта старая кретинка приказывает убрать и подмести комнату, в которой произошло убийство, да еще бутылочка с тоником, из которой, возможно, пил покойный, разбивается, а осколки выбрасываются! В страшном сне такого расследования не придумаешь!

— Ага, понятно, — засмеялся Каррингтон. — А вы хотели бы иметь в аккуратно запертой комнате свеженький труп, а рядом в корзине найти обличающие бумаги, да еще и стакан на столе с остатками яда и отпечатками пальцев? Конечно, расследовать такое убийство — одно удовольствие…

Ханнасайд кисло улыбнулся:

— Ладно, не подшучивайте надо мною. Я ведь не требую многого — хотя бы самых элементарных вещей! Кстати, о запертой комнате — вы забрали ключи убитого?

— Да, но мне удалось взять их только в пятницу. Мне их передал Рэндалл.

Ханнасайд вытаращил глаза:

— Нет, этот парень, кажется, все предусмотрел! Как все точно рассчитал… Немудрено, что его не любят в семье… М-да, надо будет поинтересоваться в Департаменте, нет ли у них досье на мистера Рэндалла Мэтьюса… Вы заняты, мистер Каррингтон?

— А что вы мне хотите предложить?

— Поехать со мной в контору Грегори Мэтьюса.

Каррингтон взглянул на часы.

— Ну что ж, поехали, только ненадолго. К пяти мне надо быть снова здесь — у меня назначена встреча.

Они взяли такси и поехали в Сити. Машина остановилась у большого невыразительного серого здания. Здесь, на четвертом этаже, Грегори Мэтьюс арендовал комнату под свою контору — маленькое помещение, с письменным столом и парой кожаных кресел. На столе стояла пишущая машинка, рядом помещалась корзина для бумаг и сейф. У стены — шкафчик для папок. Застоявшийся спертый воздух говорил о том, что комната давно уже стояла запертая.

— Порванных бумаг вы здесь не найдете, — заметил Каррингтон. — Тут есть уборщица, она раз-два в неделю убирает все офисы.

Он сел за стол и стал пробовать ключи.

— С чего вы предпочитаете начать? С письменного стола, сейфа или шкафа?

Ханнасайд взял со стола ежедневник и стал просматривать его.

— Не знаю, — рассеянно отвечал он. — Можно начать со стола… Так, здесь записаны какие-то Паркер и Снелл, похоже, его брокеры. Но с ними назначено было именно на четырнадцатое мая. Это мне ни о чем не говорит… Погодите… Странно, он почти не назначал встреч. Или не записывал их. А цены на акции проставлены за каждое число. Вот уж любил человек ценные бумаги… Постойте: "Лаптон, в 12.00"! Лаптон — это ведь его зять, не так ли? Интересно, что ему нужно было от мистера Лаптона?

— Это такой маленький испуганный человечек, подавленный своей громогласной супругой? — спросил Каррингтон.

— Да, он. Какого черта Мэтьюсу понадобилось встречаться с ним здесь, в Сити, когда они живут по соседству? Это полезно было бы выяснить.

— Думаю, дорогой Ханнасайд, это будет ложный след. У них могло быть тысяча причин для встречи.

— Да, но ведь никогда заранее не знаешь, за какую ниточку надо потянуть… Вот, к примеру, что вы знаете о леди по имени Глэдис Смит, проживающей на Фэрли Курт, 531?

— Никогда не слышал о такой, — ответил Каррингтон, выгребая бумаги из ящиков стола. — Она как-то причастна к делу или вы просто хотите рассказать мне случай из жизни?

— Ее имя и адрес записаны у него в ежедневнике. Время не указано, значит, и встреча могла быть еще не назначена… Так-так…

— Да вы за каждую соломинку хватаетесь, — пробурчал Каррингтон.

— Больше не за что хвататься — что поделаешь! — вздохнул Ханнасайд. — Ну что, вы нашли у него в бумагах что-нибудь?

— Ничего интересного.

Тогда они принялись за сейф. Ханнасайд вытащил банковскую книгу и книгу закладов и стал внимательно изучать их.

— Ну что? — скептически усмехаясь, спросил Каррингтон минут через пять.

— Только на первый взгляд ничего особенного. Но вот что странно — неясно, что он продавал, чтобы покупать новые акции. То есть откуда он брал деньги? Ну ладно, с этим потом. Давайте займемся шкафом.

Там тоже ничего не обнаружилось. Каррингтон, позевывая, высказал удовлетворение оттого, что он не служит в полиции, после чего отошел от шкафа и развалился в кресле.

— Да, если посмотреть со стороны, работа сыщика — дьявольски нудное занятие, — согласился Ханнасайд. — Ладно, я возьму с собой банковскую книгу, заклады и этот ежедневник. Посмотрю дома на досуге — может, что-то вытяну из всего этого… Будем надеяться, в доме нам удастся узнать больше дельного. Вы могли бы подъехать в «Тополя» завтра к десяти?

— Я вас могу отвезти от станции на своей машине, — предложил Каррингтон. — А сейчас, насколько я понимаю, вы собираетесь нанести визит этой самой Глэдис Смит?

— Да, именно так. Любопытно, что это за дамочка такая. Все-таки ее имя фигурирует в таком солидном окружении акций, банков и так далее…

— Ну, дай Бог вам раскопать что-нибудь! — Каррингтон встал. — Но скорее всего она какая-нибудь машинистка, обратившаяся к нему за приемом на работу. Во всяком случае, ваше усердие вызывает у меня полный восторг.

— Но Грегори Мэтьюс не имел никакой машинистки.

— Ну и что? Может, он как раз решил ее нанять?

— Возможно, вы правы, — кивнул Ханнасайд. — Но это надо проверить.

Но на следующее утро при встрече Ханнасайд, хитровато улыбаясь, сразу же заявил Каррингтону:

— Мои соломинки начинают сплетаться вместе, Джилс.

— Да? Вы о чем? А, небось об этой Глэдис? Ну и как она выглядит?

Ханнасайд стал раскуривать трубку.

— Милая женщина, — сказал он сквозь зубы, затягиваясь. — Не первой молодости, совершенно обычная с виду… Невинные глазки и теплая улыбка…

Он выпустил изо рта струю дыма и добавил:

— Она никогда не слыхала о Грегори Мэтьюсе.

Каррингтон расхохотался:

— Это даже больше, чем я ожидал! Бедный мой Ханнасайд! Какой удар для вас!

— Не сказал бы, — заметил Ханнасайд. — Это еще не все. А вам не кажется странным, что она знать не знает человека, который пишет ее имя и адрес в своем деловом дневнике?

— Возможно, она знает его под вымышленным именем, — предположил Каррингтон. — Ах, какой аромат интриги вокруг этой дамы! У них, вероятно, была интимная связь?

— Нет, она не узнала его и по фотографии, — невозмутимо сказал Ханнасайд.

— Тогда странно. Чему же вы обрадовались?

— Она провела меня в свою гостиную, — Ханнасайд рассказывал медленно, смакуя… — Комната была, конечно, заполнена множеством подушечек и всяких безделушек. А на стене висит портрет мужчины. Она говорит, что это ее муж.

— Действительно, почему бы у этой милой дамы не быть мужу? — иронически заметил Каррингтон.

— Все не так просто, — сказал Ханнасайд. — Портрет на стене — это фотография Генри Лаптона.