Никто не хотел воевать

7

Оксана Тарасовна не долго «смаковала» комплимент сына. У нее к нему назрело весьма важное дело, и она начала разговор, едва Богдан взялся за десертную грушу:

– Богдаша, сынок, выслушай меня, только внимательно…

Несмотря на то, что мать и сын наследственно недолюбливали «москалей», в их семье разговорным языком всегда был русский. Причем, даже не «суржик», имевшая широкое хождение на Украине смесь украинского и русского языков, а правильный литературный русский язык. Почему Оксана Тарасовна при наличии привитой ей еще матерью антимоскальской позиции в то же время явно не жаловала «мову»? Во-первых, она являлась профессиональным преподавателем русского языка и литературы, во-вторых, в советское время она не сомневалась, что при ее жизни и жизни ее детей, таких глобальных перемен, что случились в 1992 году, никак не произойдет, и жить им всем придется в СССР. Потому внешне она, как и полагалось сначала комсомолке, а потом и члену КПСС, являлась поборницей «пролетарского интернационализма», веры в идеалы коммунизма. Она собиралась делать советскую парткарьеру и до поры в том весьма преуспевала. Для этого она еще в институте стала кандидатом в члены КПСС, что и предопределило ее ранний карьерный старт. Уже в Перестройку ей предлагали работу в одном из винницких райкомов, но Оксана Тарасовна метила выше и отказалась, ибо хотела сразу со школы «прыгнуть» в обком, откуда открывалась прямая дорога в Киев. А в перспективе она, конечно, мечтала о союзном уровне, о Москве. И казалось, мечты начали осуществляться… Кто же мог тогда предвидеть, что внешне несокрушимый Советский Союз в одночасье рухнет.

Так что Оксана Тарасовна вообще не собиралась жить в незалежной Украине и тем более говорить на мове. Она собиралась жить в СССР и стать там не последним человеком. А для этого надо было грамотно говорить по-русски и желательно без характерного украинского гыкания. Ведь Оксана Тарасовна собиралась выступать с самых «высоких» трибун съездов и пленумов. Потому в ее семье мову до самого 1992 года не приветствовали и говорили только по-русски. Не изменяли своим привычкам они и теперь, тем более «мову» и мать и сын знали «не дюже хорошо», чтобы свободно говорить на любые темы.

– Мам, давай чуть попозже. Вот отдохну немного, телек посмотрю, – Богдан не был расположен к серьезному разговору, подозревая, что мать собралась читать ему нотации воспитательного характера.

Ему же хотелось посмотреть репортаж из Донбасса, узнать новости с мест боев. Хоть российские телеканалы подавали события со своей точки зрения, Богдан пытался выявить в той информации рациональное зерно и составить собственное видение ситуации.

– Да, мам, тетя Галя больше не звонила, что там с бабушкой? – словно спохватившись, спросил Богдан.

– Да, ездила я к ней. Ничего она не узнала, – с явным неудовольствием отреагировала Оксана Тарасовна, ибо настроилась говорить совсем о другом. – Послушай сынок, нам сейчас некогда о бабушке разговаривать. Что там случилось, то случилось, мы ничем ей не поможем. Нам сейчас о тебе поговорить надо.

– Ну что еще такое, что никак не может подождать? – недовольно пробухтел Богдан, явно предпочитая разговору просмотр новостей по 140 сантиметровой «плазме» хозяев квартиры.

– Еще раз тебя прошу, сынок, слушай меня внимательно и не отвлекайся, – сказала, как отрезала Оксана Тарасовна. – Если мы продолжим ждать от моря погоды, как сейчас… Ну, в общем, сам понимаешь, это путь в жизненный тупик. Сейчас никакого будущего не просматривается, ни у тебя, ни у Лены. Она со своим этим торговцем удобрениями хреновым, как еле сводила концы с концами, так и будет. Тем более на Украине, похоже, вообще ничего хорошего ждать не стоит, вон, до войны допрыгались, Крым потеряли. Боюсь, там лучше уже не будет, только хуже. А время идет и придет такое, когда я уже не смогу помогать, ни тебе, ни сестре твоей. Силы мои не беспредельны. К тому же сам знаешь, как тяжело мне морально. За тридцать с лишком лет работы в школе я не устала так, как за три года прислуживания здесь. Конечно, я всегда мечтала жить в Москве, но жить тут в том качестве, в котором я живу… такое мне даже в кошмарных снах не снилось, – Оксана Тарасовна в раздражении махнула рукой и принялась убирать со стола посуду.

Богдан пребывал в полном недоумении. Он не мог угадать, к чему клонит мать и сделал попытку угадать:

– Мам ты, что собираешься бросить эту работу и вернуться в Винницу? Или я что-то не понимаю.

– Именно, не понимаешь, совершенно. Я бы с удовольствием бросила это прислуживание, но по понятным причинам просто не могу этого сделать, тем более не хочу я возвращаться на Украину. Чего там делать, жить на нищенскую пенсию? Украина страна без будущего. Сейчас после этого дурацкого майдана – это очевидно. Больше двух десятков лет прошло после развала Союза, а она так по-настоящему и не стала государством, и по всему уже не станет, – Оксана Тарасовна принялась мыть посуду под струей воды.

– Да, ну мам, ты уж слишком сгущаешь краски. Майдан не такой уж дурацкий, благодаря ему Януковича скинули, и прецедент создан, если и эти не лучше будут и их скинут, и так до тех пор, пока нормальных людей в правительство не изберут, – не очень уверенно возразил Богдан.

– Ну, да так и будут скидывать, а в стране порядка не будет, потому что на место одних дураков или воров другие приходить будут, а то, и первое, и второе вместе. Ведь эти двадцать лет Украиной фактически никто не руководил, некогда было, все спешили под себя грести. И сейчас все тоже самое, страна сама по себе куда-то катится, без руля и без ветрил, – глаза Оксаны Тарасовны метали молнии, когда она говорила об украинской власти, искренне веруя, что в то время когда власти жаждала она, карьеристы думали не столько о своей выгоде, сколько о пользе страны.

Богдан уже не впервые слышал подобные разглагольствования матери, поэтому не встревая, давал ей выговориться, в надежде, что этим все и ограничится.

– Мне тут как-то недавно сын хозяев… Ну, вот этот щенок мне эдак с издевкой данные из интернета привел, что наша незалежная в такой заднице пребывает. Оказывается, Украина по уровню жизни на сто пятом месте в мире находится. Я и поинтересовалась, а на каком месте Россия? И знаешь, оказалось, что Россия, которая тоже управляется весьма плохо, находится на пятьдесят четвертом. Чувствуешь, какая разница. Понятно, что у них и нефть, и газ, и леса полно, но главное не это. Если бы они так же управляли, как наши управляют и здесь бы все разворовали, ничего бы не было. Но они хоть плохо, но управляют, воруют, но не дотла, как у нас. Потому я и уверена – у Украины будущего нет, – повторила свой вывод Оксана Тарасовна.

– А у России оно есть? И нефть, и газ, и лес когда-нибудь кончатся. А кроме как ресурсами за валюту торговать москали ничего не умеют, – критично усмехнулся Богдан.

– Ты не прав, у русских будущего нет, как не было никогда, а у России оно есть, как и было всегда.

– Не пойму как это… разве русские и Россия, не одно и тоже? – удивленно вскинулся в кресле, в котором сидел, Богдан.

– А вот так. Я, вот всего четвертый год в Москве, но твердо могу сказать то, о чем уже давно догадывалась – москали создали эту огромную, богатейшую страну, в которой никогда не были и не будут настоящими хозяевами. Да и не только они, все кто тут испокон живут, коренные, они все нации без будущего, да, в общем, и без прошлого. Разве можно считать нормальным прошлым ту собачью жизнь, которой они жили на протяжении всей своей истории. Знаешь, в девяностые годы в среде москальской интеллигенции в ходу была такая мысль, де русские почти всегда плохо жили потому, что ими все время не русские руководили. Они тогда даже Хрущева, Брежнева и Горбачева русскими не считали. Дескать, у них у всех много украинского, даже по-русски они все как украинцы говорили. Но вот дождались, Ельцин – русский, Путин – русский, Медведев – русский. Как на Украине за двадцать лет независимости никакого толку нет, так и Россией все эти годы русские руководят и все равно в России лучше всех живут не русские, не татары, не мордва, не буряты, коренные нации, которые здесь живут много веков, а пришедшие со стороны: евреи, армяне, грузины, азербайджанцы. И какого президента не ставь, хоть самого наирусского, ничего не изменится.

Оксана Тарасовна привычно вошла в роль преподавателя, ходила в халате и фартуке по большой кухне и «читала лекцию»:

– Еще раз говорю, в России столько земли, а в ней богатств, и еще новые открывают – они никогда не кончатся. Но большинство москалей и прочих коренных просто не могут обратить их себе во благо, и эти богатства, совершенно безхозны, валяются на земле. Потому сюда и едет так много предприимчивых, энергичных людей со всех бывших республик СССР. И очень многие здесь неплохо устраиваются, а некоторое сказочно обогащаются. Особенно преуспевают, конечно, жиды и кавказцы. Многие из них, начиная буквально с нуля, стали здесь успешными бизнесменами, или добились успехов в других областях. Они богатеют, процветают, громко заявляют о себе на эстраде, в кино, или еще где-нибудь. И это тогда, когда подавляющее большинство местных по привычке прозябают в нищете и безвестности.

– Кавказцы здесь процветают в основном за счет преступной торговли, подкупа чиновников, или за счет прямого бандитизма. Всем известно, что большинство российских воров в законе кавказцы, – вновь скептически прокомментировал слова матери Богдан.

– Да какая разница, как они здесь добывают деньги и кормят свои семьи. Но они их добывают в большом количестве и кормят, одевают и обувают свои семьи весьма неплохо, в разы, а может в десятки раз лучше, чем большинство русских свои, – в голосе Оксаны Тарасовны слышалось недовольство тем, что сын ее перебил.

– Мам, зачем ты мне все это говоришь? Уж не хочешь ли ты мне посоветовать следовать примеру этих успешных здесь наций? Дескать, жиды могут, кавказцы могут, и ты давай как они. Мам, я украинец, и потому как жид крутиться не смогу и торговать как кавказцы тоже, или как они грабежом заниматься, тоже не стану! – не без возмущения отреагировал Богдан.

– Богдаша, успокойся! Я тебя ни к чему такому не призываю. Я просто хочу, чтобы ты, наконец, полностью мне доверился, и делал то, что я тебе скажу. Если бы ты всегда так делал, сейчас у тебя и здоровье было бы в порядке, и диплом в кармане, и наверняка хорошо бы зарабатывал и семью давно бы завел, – это Оксана Тарасовна уже говорила со слезами в голосе.

– Мама, ну ты опять!? Давай не будем! Сколько раз я и перед тобой винился и сам себя корил. Что случилось, то случилось, ничего уже не изменить. Зачем весь этот разговор, еще раз мне на больное место надавить? – Богдан с досадой отвернулся, недвусмысленно давая понять, что больше на эту тему говорить не желает.

– Затем, сынок, чтобы сейчас ты сделал все в точности, как я тебе посоветую,– вновь добавила в свой голос педагогического металла Оксана Тарасовна. – Дело в том, что у тебя может появиться шанс не просто, наконец, выправить свою жизнь, но и прочно встать на ноги.

– Как встать, мам, если я в полной заднице!? Я ведь ничего не могу, даже эти проклятые окна мастрячить. Я даже гвоздь как следует не могу забить, у меня руки трясутся. Все это контузия, будь она проклята, – теперь уже Богдан чуть не плакал.

– А в остальном, как ты в последнее время себя чувствуешь? – вдруг как-то вкрадчиво спросила Оксана Тарасовна.

– Ты же знаешь, чего в сотый раз спрашивать? Получше чем год назад, но все равно неважно, и с руками и с головой, – раздраженно отреагировал на вопрос матери Богдан.

– Да, нет сынок, я не про то… Скажи мне, а как у тебя с девушками? – Оксана Тарасовна понизила голос почти до шепота, словно их мог кто-то подслушать.

– С какими девушками, ты о чем!? Кому я нужен, не первой молодости, нездоровый гастер!? Хоть внешне меня от русского не отличить, но фактически я такой же гастер, как любой таджик, или узбек, рабочий низкой квалификации. Со мной разве что разведенка с приплодом согласится иметь отношения, – Богдан поднялся, явно собираясь идти смотреть телевизор.

– Постой, сядь. Ты меня не понял. Я хочу знать, есть ли у тебя вообще интерес к девушкам? Ты, сынок извини, но в последнее время мы не так часто видимся и с учетом того, что ты долго болел и до сих пор полностью не восстановился… В общем мне это надо знать. И еще, я знаю ты в Виннице встречался с девушкой и довольно долго. Ты что расстался с ней? – упорно допытывалась Оксана Тарасовна.

– Да какая разница, расстался или нет. Ничего серьезного там не было, и быть не могло. Так случайно встретились два одиночества, которых кроме интима ничего не связывало. А здесь… Я же не могу нормальную девушку или женщину куда-нибудь пригласить – не на что. А без этого не стоит и знакомиться. Так, что те, которые мне гипотетически могут понравиться, они мне просто не по карману. Ну а те, что на меня еще могут позариться – мне не нужны, – Богдан не садился, явно собираясь все же идти в гостиную смотреть «плазму».

– Так, значит, интерес к женщинам у тебя все-таки есть, – удовлетворенно отметила Оксана Тарасовна, заступая дорогу сыну и не выпуская его из кухни.

– Я тебя совсем отказываюсь понимать мама, куда ты клонишь? – Богдан с явным неудовольствием сел в кресло. – У меня от твоих вопросов как от контузии голова начинает болеть.

– Хорошо, буду предельно откровенна. Я долго думала, и решила, что тебе здесь необходимо жениться и для этого имеется подходящая партия. Через эту женитьбу ты войдешь в состоятельную московскую семью.

На кухне, заставленной по периметру всевозможными стеллажами, вытяжками, узорчатыми навесными шкафами… повисло напряженное молчание.

– Так, я кажется начинаю догадываться к чему вся эта бодяга. Жениться, говоришь, и даже невеста имеется? Представляю, что это за невеста, если даже я могу сойти за жениха ха-ха… Сколько ей лет? Наверное, уродина, или разведенка с ребенком, а может и не с одним… я угадал!? – Богдан, облаченный после джакузи в банный халат сына хозяина квартиры, зябко поежился – его прошиб холодный пот.

– Ей тридцать девять лет, она никогда не была замужем… Да-да, старая дева, конечно далеко не красавица, но вполне порядочная. Зато ее отец владеет фирмой по производству стройматериалов, тремя квартирами в Москве и загородным коттеджем в три этажа. Она единственная дочь и кроме нее нет никаких прямых наследников. Эту семью хорошо знают мои хозяева, потому я и в курсе их дел, – пояснила ситуацию Оксана Тарасовна.

– И что же, ты предлагаешь мне срочно жениться на этой почти сорокалетней старой деве!? Да, на меня же потом все пальцем показывать будут – ради денег на старой страхолюдине женился, которую никто больше брать не захотел даже с ее деньгами. Надо мной же потешаться будут, – вроде бы возмущался Богдан, но уже скорее для проформы, ибо параллельно он анализировал поступившую от матери информацию – не в его положении было изображать разборчивого жениха.

– Те кавказцы, что женятся здесь на ком угодно, даже на семидесятилетних старухах, чтобы любой ценой заполучить московскую прописку, они на всю эту мораль не заморачиваются. Они таким образом здесь заякориваются, потом на эту жилплощадь привозят и прописывают своих родственников, организовывают свой семейный бизнес и процветают. Мои хозяева все плачут, что черные везде лезут, местных отовсюду вытесняют, но как и у всех москалей дело у них дальше причитаний не доходит, – упорно продолжала гнуть свое Оксана Тарасовна.

– Но… – Богдана серьезно сбила с толку новая философия матери, имеющая в основе лишь материальную основу. – Но с чего ты взяла, что в этой семье, где у папы фирма, меня ждут? Скорее всего, мне там сразу дадут от ворот поворот, – продолжал не очень твердо возражать Богдан.

Тут зазвонил стационарный телефон в гостиной. Оксана Тарасовна пошла туда и вскоре послышался ее голос:

– Да, Раиса Федоровна, слушаю вас внимательно… Все в порядке… Да все как вы велели… Ну, разве могла я забыть про ваши цветы, поливаю строго по графику. Денежное дерево только что-то немного вянуть стало… Хорошо, я все поняла. А вы там как?… Ну, а как же вы хотели, чтобы за городом и без комаров. Кстати, их наличие говорит о хорошей экологии… Что?… Поняла, завтра обязательно куплю. Вот, я для памяти в блокнот себе это записываю… И вам спокойной ночи…

Когда Оксана Тарасовна вновь появилась на кухне, она заговорила так, будто ее разговор с сыном и не прерывался телефонным звонком:

– Все может быть, могут и от ворот поворот дать, но вполне возможен и совсем иной вариант. Отец с матерью ее уже лет пятнадцать безуспешно пытаются выдать замуж. И не то, что желающих совсем нет. Претендентов на такое наследство как раз хватает. Тут дело в другом, она хоть и не красавица, но обладает очень тяжелым характером и привередливостью. Чуть что не по ней, претенденту сразу указывает на дверь, даже если родители против него ничего не имеют. Родители уже совсем отчаялись, и готовы на все лишь бы найти жениха, который ей хоть как-то понравится. У самих же родителей всего два условия, чтобы это был славянин и не старше сорока пяти лет. Ее мать и мою хозяйку просила помочь в этих поисках. А я ей и сказала, что у меня сын как раз холост, подходящего возраста и живет на Украине. Про то, что ты здесь недалеко окна вставляешь я, конечно, говорить не стала. Я сказала, что ты на Украине бизнесом занимался, но не очень удачно. Ну, и между делом опять намекнула, что ты никогда не был женат. Хозяйка заверила, что при встрече обязательно расскажет о тебе ее родителям. А пока у нас есть время, чтобы тебя приодеть, сводить в дорогую парикмахерскую, в общем подготовиться. Для такого дела, я всех своих сбережений не пожалею. А все остальное, сынок, в твоих руках. Понимаю, придется включить актерство. Вспомни, как ты когда-то играл в школьных спектаклях. У тебя неплохо получалось. А сейчас для тебя сцена сама жизнь и здесь надо так сыграть, чтобы тебе поверили. Придется всячески подлаживаться, наверняка даже унижаться. Но тебе уже сколько пришлось вытерпеть, и сейчас вон терпишь. Терпишь просто так. А тут появляется шанс терпеть не просто так, а за обеспеченное будущее. Вон сколько здесь те же Королева и Данилко терпели и унижались, прежде чем в люди вышли, или эти жидята Цикало с Лолитой. Кто сейчас про то вспомнит? Они все с Украины, а Москву сумели покорить, сейчас вон деньги лопатами гребут. Тебе же надо всего лишь произвести хорошее впечатление. Я все доподлинно и про нее и про родителей ее уже разузнала, все их пристрастия и слабости. Так что будем готовиться, хоть временя у нас и в обрез, – Оксана Тарасовна рассуждала с такой уверенностью, будто все уже решено и сын со всем согласен.

– Но мама, она же старше меня, – продолжал как бы по инерции вроде бы противится Богдан. – Да, и родители наверняка поймут, что я с корыстью к ним подъезжаю. Нет, из этой затеи вряд ли что выйдет.

– Выйдет, не выйдет, а попытаться надо. А возраст? Ты ее всего на два года моложе, это сущая ерунда. К ним, как мне хозяйка говорила, вообще мальчишки лет на десять пятнадцать ее моложе подъезжать пытались. И их в том доме приняли и рассматривали в качестве женихов. А сколько черных пыталось туда влезть. Но этих уже сами родители сразу отваживали. А тебя, славянина, да еще почти ровесника их дочери они, наверняка, встретят с интересом, тем более, что тебя им будет рекомендовать моя хозяйка, – Оксана Тарасовна продолжала источать уверенность.

– Нет мам, не могу я так сразу. Мне подумать надо, – Богдан ерзал в кресле, будто оно стало горячим. – И потом, если ее отец глава большой фирмы, то наверняка деловой человек. Он же наведет обо мне справки. Для людей с деньгами это сделать нетрудно. Он наверняка выяснит, что никакой я не бизнесмен. И мое прошлое может выплыть, что я в Чечне воевал против России. Как бы мне тогда не под венец, а в тюрьму не загреметь, – сделал очередное пессимистическое предположение Богдан.

– Деловой… какой деловой? Где ты видел деловых москалей? У них такие может быть один на тысячу, а то и реже случаются, то есть не более десятой доли процента от всех. Если бы они были деловыми, хотя бы на уровне процента, все бы богатства России принадлежали им, а не как сейчас жидам и черным, – безапелляционно заявила Оксана Тарасовна.

– Нет мам насчет десятой доли процента это ты загнула, иногда и средь них деляги встречаются. Вон Прохоров, я читал про него, всем делягам деляга, с нуля начал, джинсы в Перестройку варил и в конце-концов миллиардером стал, – возразил Богдан.

– Что, Прохоров!? Я про него не читала, но от своих хозяев слышала о его родословной. Да если бы не четвертинка еврейской крови, никогда бы ему миллиардером не стать. От бабки-еврейки у него этот талант – деньги делать. А у этой такой бабки ни по одной линии нет, я все про них вызнала. Ее отец обычный москаль нисколько не деловой. Просто его отец сумел в советское время стать шишкой в строительном министерстве и ему, еще в Перестройку помог эту фирму организовать. Пока дед этот в министерстве сидел, фирма под его крышей процветала, потом на пенсию вышел, а связи остались, и опять фирма более менее жила, а как умер лет десять назад, министерская крыша кончилась, и фирма стала хиреть. Сейчас еле дышит, не то что крупной, ее средней назвать нельзя, и опять же держится только благодаря кое-каким старым связям. Так что наводить справки о твоем прошлом у этого отца, ни ума, ни денег не хватит. И не бойся, если кто-то узнает про твое участие в чеченской войне. Чечены, во всяком случае те, кто был тогда относительно молод почти все воевала против России и ни кто их за это не преследует, разве что совсем дурных, кто сильно засветился. И многие из бывших боевиков здесь в Москве прекрасно живут, делают хорошие деньги, ездят на дорогих иномарках, их дети учатся в лучших московских ВУЗах. Если им все это можно, почему тебе нельзя? – подвела итог своим рассуждениям Оксана Тарасовна.

Богдан словно обессилел под прессингом матери. Тем более, что в ее аргументах имелось немало «рациональных зерен». «А что если и в самом деле попробовать? Черт с ней с этой переспелой страхолюдиной, как-нибудь притерплюсь, если в самом деле выгорит это дело. Тогда можно хотя бы материально жить как человек. Все лучше, чем нынешнее существование…», – проносились в его голове мысли.

– Надеюсь, я тебя убедила? Теперь слушай и запоминай. Ты завтра же с утра едешь в свою шараш-монтаж бригаду и берешь расчет. Смотри, чтобы тебя не обсчитали. Деньги нам сейчас понадобятся, даже те гроши, что тебе заплатят. До понедельника, пока эта квартира в нашем распоряжении, ты живешь здесь, а потом мы снимем тебе жилье. Я знаю, где это можно сделать недорого. За все это время мы приводим тебя в божеский вид и придумываем тебе правдивую легенду, например о непризнанном гении, которого совсем не ценят на родине. Вот он и приехал в Москву за признанием. Я, конечно, шучу, но что-то в этом роде сейчас вполне может, как это говорят, прокатить. Отношение к Украине здесь после Майдана ухудшилось и гонимые там здесь воспринимаются неплохо. Помнишь, ты по молодости стихи сочинял, причем весьма недурные? Потом с этим дураками из УНА-УНСО связался и все забросил. Я твою тетрадь со стихами на квартире в Виннице спрятала. Позвоню Лене, чтобы нашла и срочно выслала. Можно раскрутить тему непризнания тебя как поэта, потому что ты писал стихи на русском. Это необходимо потому, что твоя потенциальная невеста просто фанат поэзии и для тебя это дополнительный шанс, если твои стихи ей понравятся. И вообще, если тебе удастся сблизиться с ней на почве литературы, именно ее можно использовать как наживку, на которую мы будем ловить эту московскую уродину и ее родителей…