Никудышный

НОЧНЫЕ КОШМАРЫ

Часов около четырех по селу раздался истошный вопль. Нечеловеческий голос, полный боли взывал о помощи. В селе зажглись в окнах огни, захлопали двери. Саня тоже вскочил, прислушался.

— Что это? — спросил его Денис.

Саня босиком, в трусах и майке, продолжал прислушиваться к наступившей тишине сонного поселка.

— Не знаю. Мне показалось, что кричит человек.

— Мне тоже. Но кто и где?

Кругом было тихо. Вскоре во всех окнах снова погас свет и сонная тишина более не нарушалась воплями.

Утром Саня погнал коров на пастбище. Подошли к дому Федосьи Аникиной, ворота закрыты, корова не выгнана из хлева, а слышно было как она мычит, зная свое время.

— Федосья Андреевна! — крикнул Саня в окно.

Никто не отозвался. Он постучал черенком кнута довольно громко, ответа не последовало. Толкнул дверь и она открылась. Он тихонько прошел в дом, тишина. Заглянул в кухню — никого. Прошел в горницу и остолбенел. На полу лежала в крови старая Федосья, в ночной сорочке, с синим избитым лицом, руками, ногами. Остолбеневший Саня не зная что делать, выскочил во двор и крикнул:

— На помощь!

Те соседи, которые уже выгоняли своих буренок в стадо, прискочили ко двору Федосьи и вместе с ним, который не смог ничего объяснить от волнения, вошли в дом.

— Батюшки, — послышался громкий бабий вой и на этот крик начали сбегаться один за одним вся деревня.

— Да что же это такое деется!

— Не слыханное в нашем селе до сих пор.

Стояли, судачили, спорили. Кто-то сбегал за Анной. Директор позвонил в район, в милицию.

Участковый жил на хуторе в пяти километрах отсюда. За ним поехал верховой, Васька Пермяков, шестнадцатилетний подросток. Сане ничего не оставалось, как гнать коровушек в поле. Бесхозную буренку тоже выпустили из хлева и не доенную угнали со стадом.

Все село терялось в догадках:

— За что могли убить самую безобидную старуху? Слова лишнего не скажет, плохо ни о ком не посудачит.

— И на тебе, лежит, раскинув ноги на полу, полуголая.

Целый день работали в деревне следователи из уголовного розыска. Многие слышали ночной крик, непродолжительный, да кто ж знал, где кричат. Допросили кого надо, а что там наспрашивали, никто не знал, хотя всем было интересно. У Федосьи детей не было, наследников тоже и сельский совет опечатал домишко. Скотинку по дешевке продали желающим. А убийц так пока и не нашли.

Буквально через неделю случилось странное событие. У соседа Сани, Евсеича, ночью с веревок наматрасник украли.

В доме побелку затеяли и оставили на улице во дворе подушки, одеяло, одежонку кой-какую. Утром как корова языком слизала, ничего не оказалось. Может в наматрасник краденое уложили?

Вызывать милицию не стали, а заявление о краже участковому отдали. Участковый парень молодой, еще толком народ не знает, начал всех расспрашивать, заходить в каждый дом, знакомиться.

И снова никто ничего не видел и не слышал.

Вскоре еще краше чудеса объявились. У Арсентьевны из подвала все банки с соленьями и вареньями выгребли. Некоторым уже по три года было, стояли себе хлеба-соли не просили, а тут на тебе. Семья за стол села завтракать, хозяйка в подвал спустилась, а там шаром покати, словно Мамай прошел. Пусто.

Никого в деревне новых не было. Все на виду, каждый другого знает на что он способен.

И собаки деревенские как будто онемели, когда убийство да кражи происходили.

Бабы на перекрестках гурьбой судачат, про детей забыли.

Саня теперь одних своих домочадцев дома оставлять стал бояться.

Стадо теперь гонял на пастбище паренек Сергей, по прозвищу Заика. Он с детства заикается и пока дослушаешь, что сказать хочет, терпения не хватит. Зато ноги резвые, за буренками смотрит, старается парень, матери копейку в помощь заработать желает. Саня его обучал делу и потому пока ходил с ним в поле. Вот уже самостоятельно парень должен был пойти, а тут на тебе.

С перепугу парень в поле отказался идти, просит дать ему человека в помощь. А ну как там убивцы находятся.

Составили список хозяев, чьи коровки как дети в детсад, в стадо ходят и по списку пришлось идти бывшему пастуху Евсеичу. Тот с собой старую берданку прихватил. А Серега все время кнутом обороняться учится.

Вечером дома Саня сказал своим, чтобы пока его дома нет, двери на крючок закрывали и по улице Колюнька не шастал.

— У страха, глаза велики, — произнес Денис.

— Береженого — Бог бережет, — ответил Саня.

— Хорошо, если тебе будет так спокойнее.

Саня все как всегда к обеду приготовленное, на стуле возле Дениса поставил. Вчера он сварил целую кастрюлю борща и горшок каши. Поставил в подвал, чтобы на несколько дней хватило. А к обеду напек им лепешек с медом, да со сметаной. Молока кринку поставил..

Денис задремал, а непоседа Колюнька сбежал потихоньку. И дверь прикрыл на замок, так без ключа, обманку сделал. Соседи их сегодня в лесу были, дома ихние, стоящие в маленьком переулке, были пустыми.

Вернулся Саня к вечеру домой, смотрит, подвал открыт, на порожке сидит Колюнька, на коленях горшок пустой из под каши держит, и подскребает со дна остатки. У Сани глаза на лоб полезли. Кашу варил на три дня на всех троих.

— Колюнь, ты что же кашу продал кому?

— Сам съел, видишь доедаю, мало, не наелся.

Саня у него лоб пощупал, может температура повысилась, не помнит что делает. В угол на пол глянул, а там и чугунок с борщом пустой. Только половник торчит в нем. Да у Колюньки на рожице остатки томата краснеют.

— Ты что же и борщ съел?

— Да, — серьезно ответил «чемпион» по обжорству.

Саня прикинул: пять литров борща, три каши. Итого восемь, не многовато ли для ребенка?

Пошел в дом, Денис уже проснулся.

— Поесть бы не мешало, — сказал он Сане.

— Саня глядь, а на стуле у Дениса тоже пусто, а он есть просит.

— Чудно, — подумал он.

— Денис, как ты думаешь, может человек Колюнькиного возраста за один раз чугун борща съесть, горшок каши и все, что я тебе оставлял на стуле.

Денисов глаз прищурился, соображая.

— Нет, конечно. А если так, то его нужно срочно к фельдшеру. От обжорства умереть можно.

Саня наскоро собрал поесть Денису, поставил около него и потащил парнишку в медпункт. Аннушка и Варя удивились его приходу.

— Здравствуйте, — тут у нас авария обжорная приключилась, надо наверное желудок промыть парню. Он восемь литров зараз съел борща и каши.

— Девчонки засуетились. Колюнька орал пока ему пить давали, да рвоту вызывали.

— Но у него желудок пустой, — сказала растерянно Анна.

Подвергшийся экзекуции Колюня под угрозой вторичного промывания признался, что горшок и чугун были пустые, а он только стенки заскребал. Есть хотел. Саня опустился на стул.

— Кто же тогда все это съел? — встревожились девушки.

— Понятия не имею.

— Странные дела у нас твориться начали, — испуганно сказала Варя. — Я дома одна, боюсь ночевать.

— Это дело поправимое, можешь замуж выйти.

— За кого?

— А что тебе парней не хватает?

— Каких? Заике шестнадцать лет. Семке — семнадцать. Сашке восемнадцать, в Армию ушел. Больше не имеется подходящих кандидатур, кроме одной.

— Какой?

— Твоей, Александр Григорьевич, — ответила Анна.

— Да я же, как мать многодетная, обставлен заботами.

— Вместе и будете ухаживать за ними.

— Не смейтесь надо мной, Анна Федоровна. Разве вы забыли, что я Никудышный.

Забрав Колюньку он пошел домой. А мысль царапалась в мозгу, останавливала его на словах девчонок.

— Да что за чушь тебе в голову лезет, Никудышный? — подумал о себе.

Саня решительно отогнал назойливую мыслишку в сторону.

— Все это не для тебя. Тут семью кормить надо, а не о женитьбе думать. Какому ляху я со своей оравой нужен?

Дома его встретил вопросом Денис:

— Все в порядке с Колюней?

— Да. Ложная тревога.

— Я бы так не сказал. Просто у нас побывали незваные гости.

— Так я же видел, как наш пострел самолично доскребывал горшок с кашей.

— Правильно, доскребывал, а съел ее кто-то.

— Неужели кто чужой в лесу объявился и ходит по селу в поисках еды.

— Все возможно.

На работе после обеда не досчитались Людки, веселой вдовы. Все ее поздние попытки кончались неудачей. Он стойко выдержал ее осаду и неприятель отступил.

— Где она может быть непутевая?

— Да кто же знает? Может какого чужого хахаля встретила.

— Так ведь сейчас день на дворе.

— А ей все одно, день или ночь.

Не прошло и получаса, как появилась Людка, помятая, растрепанная, с драным подолом. Она попыталась прошмыгнуть мимо своих товарок, но они встали стеной и не пропустили исчезнуть нарушительницу.

— Ты где была?

— Где была, там нет.

— Что за вид у тебя?

— Вид как вид.

— Да тебя будто по овину таскали.

Людка, эта язва сибирская, а не баба, как называли ее мужики, на которых были направлены ее боевые действия сексуального свойства, вдруг расплакалась. Удивленные бабы, сразу забывшие про ее сучьи проделки с их мужьями начали расспрашивать и уговаривать ее.

— Да что случилось? Нам — то ты можешь рассказать?

— Изнасиловали меня, — захлебываясь слезами, промычала бедная бабенка.

— За что боролась — на и напоролась, — неприветливо прокомментировала Ксюшка, чей мужик только вчера побывал в объятьях ненасытной искательницы приключений.

— Да кто посмел?

— Ты же сама кого хошь уделывала?

— Как могла поддаться, али сначала приманила, а потом отбой дала?

— Да их трое было.

— Кто? — приступили яростно бабы, подозрительно ища в толпе своих благоверных.

— Не знаю, — ответила Людка. — Они меня головой в бочку засунули.

— Куда? — переспросили любопытные.

— И какой же должна быть бочка, чтобы тебя из нее вверх ногами достать?

— Та самая, что Степаниду Никудышный парил.

— А ты молчала?

— Они мне рот заткнули.

— Да кто они такие.

— Не знаю, — я их не видела. Только слышала как разговаривали.

— Как же ты вылезла?

— Бочка-то низкая, я уперлась руками и вылезла.

— Беги домой, мойся. Да в милицию сообщить надо.

Тут же отправили гонца к Прохватилову, чтобы милицию вызвал. Телефон только у него одного имеется. Самого его не было, а его краля, говорят сожительница, не жена, пообещала передать все мужу, так она его величала.

Вечером не пришел пастух Заика. Стадо прибыло самостоятельно, коровы разбрелись кто куда, а парня не оказалось. Мать в слезы.

— Куда девался, сыночек?

Пошли искать. Там на пастбище не оказалось никаких следов. Только кнут за куст зацепился. Кликали, кликали, толку нет. В темноте вернулись домой. Опять милиции сообщили. Странно, что до сих пор никто из района не прибыл. Обычно хоть участковый приезжал на своем мотоцикле, а теперь никого. И Прохватилов задержался где-то тоже. А на утро и вовсе все село чуть с ума не свихнулось. Еще не нашли пастуха и сами очередники направились выгонять стадо. Сегодня выпала очередь Василию и Наташке, его соседке. Они рано утром коров гонят, поравнялись с Федосьиной избушкой, той, которую убили недавно и Наташка вдруг крикнула:

— Ой! — и с копыт долой.

Василий нагнулся посмотреть, что с ней приключилось и закричал громко так:

— Помогите, человеку плохо.

Глянул вперед и сам рядышком с Наташкой прилег.

Подбежала на крики Ксения, начала их поднимать. Кто-то произнес над нею:

— Может водички принести?

Ксения глядь, а перед нею похороненная недавно Федосья стоит и смотрит так жалостливо на всех. Ксюха тут же глаза закрыла, но в обморок не упала, а про себя повторяет:

— Чур меня, чур меня.

Тут народ стал подбегать. Дивятся на лежащих посреди дороги людей. В это время «Федосья» с ковшиком воды вышла из своей расколоченной избы:

— Нате, — говорит, — напоите их.

Толпа начала пятиться назад, потом с криком:

— Покойница ожила! — приударила по улице.

Друг дружку роняют, те, кто свалился начинают вскакивать, ногами буксуют, а бежать не могут. Так и присели на дороге. В это время появился участковый, ему только сейчас сообщили о происшедшем в селе Демьяново.

— Что случилось граждане, селяне, — спросил он ошалевших от страха людей.

Они только руками махали, да в сторону дома Федосьи показывали. Ну он туда и повернул. Поглядел на избу, а в дверях покойница стоит. Покачнулся от видения, но взял себя в руки.

— Вы почему, гражданочка, не на месте находитесь, а в чужой дом влезли?

— В каком же я месте по вашему должна находиться? — съехидничало привидение.

— На кладбище, в своем гробу, обитом красным. Мы его сами делали.

Федосья хохочет, руки в боки, веселая такая. Участковый думает:

— Веселишься, я тебя сейчас успокою, и достает пистолет из кобуры.

Покойница моментально в хату забежала и двери на крючок закрыла.

— Я, — кричит, — сестра ее, Лизавета, двойняшка, а ты, милиция, сначала документы спросить был должен, а потом пистолетом стращать.

Вскоре ситуация разъяснилась и все пришли поглазеть на похожую сестру.

— Ну прямо, копия с протокола, — развеселил всех Евсеич.

На том пока и расстались. Рано утром в селе недосуг лясы точить, работы много.

Прохватилов собрание собрал в бывшем клубе, закрытом за ненадобностью, танцевать некому стало. И представил сестру умершей Елизавету, которая приехала пока пожить здесь, а там видно будет.

— Хозяйство-то как возвращать будем?

— Я не умею хозяйничать, — ответила Елизавета. — Вы мне лучше кто молока, кто яиц принесете. Вот и оплата будет.

На том и порешили.

Заику так и не нашли. Как корова языком слизала. Селяне начали бояться в лес за грибами, да ягодами ходить. А тут на хуторе Светлом, где сам участковый проживает, в километре от хутора нашли скелет человека, без мяса, кое-где кусками еще осталось догнивать, а так все обработано, как на хорошем баране. Кто это, определить невозможно. Скелет увезли, а следователи начали работать вокруг селений, где таинственные дела превращались в постоянные.

Совхоз как таковой отдавал концы. Нечем было рассчитываться с МТС, налогами, за удобрения, перестали платить зарплату. Прохватилов все объяснил просто:

— Нужно нам всем вступить в акционерное общество. Иначе село наше умрет и мы останемся без света и магазина. Вам сейчас выделят всем паи, земельный надел. Каждый из вас, согласно Указа, будет хозяином земли.

— А что мы с ней будем делать?

— По скольку земли на брата получается?

— По пять гектаров каждому в семье. У кого семья большая, сразу хозяином становится. Живи — не хочу.

— А как мы ее обрабатывать будем? Голыми руками?

— Государство предусмотрело и имущественный пай к земле.

— Это как?

— В суммарном выражении вам к земле положены акции на сумму, которая состоит из стоимости всего имущества и всего, что у нас с вами имеется: зерна, овощей, скота, сельхозмашин.

— Получается, что если нас здесь около четырехсот человек, а трактора два, то мы поделим кому что?

— Мне рукоятку. — а тебе гусеницу, так что ли?

— Имущество выделяться не будет. Мы создаем акционерное общество. Вы сейчас все напишите заявления, что вступаете со своим земельным паем в арендные отношения с АО.

— И что это нам даст?

— Так как земля требует обработки, то вы, отдав ее в аренду, будете ежегодно получать натурально продукты, производимые вами же. Вы сможете не уходить с работы, оставаться тут же. Но за аренду земли получите отдельно натурплату, а за работу деньги.

— Значит, если ребенок, или старик отдает свою землю в аренду, то получает за ее использование продукты?

— Да.

— И сколько?

— Это покажет урожай.

— И что мы получим из продуктов?

— Сахар, растительное масло, картофель, зерно и прочие овощи.

— Во, житуха наступит, — сказал кто-то. — Сиди дома и получай продукцию.

— Да, за вас будет работать ваш земельный надел. А сейчас заявления. Вот образцы и бумага, пишите.

Заявления писали так, как будто им премию по ним большую заплатят и только упрямец Никудышный, Сидор Никитович и Евсеич отказались вступать в акционерное общество.

— Вольному воля, — скривился Прохватилов, но вы пожалеете о вашем упрямстве.

— Наше дело, может и пожалеем.

— Если ваш надел останется необработанным, его у вас изымут.

— Нет уж. Никто не может отнять нашу землю, если ее выдали с правом собственности на владение.

— А трактор? Прочее?

— А мы через суд попросим свой имущественный пай, — ответил Сидор Никитович.

На том все и решилось. Написали заявления, кроме трех упрямцев все население бывшего совхоза «Путь Ильича», и стали они теперь акционерным обществом, дожидаться урожая, чтобы получить как новые хозяева свои дивиденды.

Странная жизнь началась у бывшего совхоза. Прохватилов теперь Генеральный директор, а по ночам груженые машины уходят из села куда-то. Спросить нельзя. Сразу же грубости начинаются.

— Какой же урожай будет у вас, — рассуждал Сидор Никитович, — если заранее все продано. Получите вы шиш с постным маслом, или дырку от бублика.

И началась в селе ночная жизнь, кто с мешком, кто с тележкой, таскал по ночам с полей и с тока урожай. Сторожами были свои люди, видевшие, как воруют машинами их организатор с бухгалтерией и тоже спешили собрать свою положенную часто, кто что сможет. Не у каждого была такая возможность. Были совестливые, немощные, ленивые, надеющиеся на справедливое возмещение обещанного.

Если бы задумавшим вредителям сельского хозяйства нужно было до конца разорить деревню, то лучшего способа невозможно было бы найти. Верхушка богатела, а крестьяне, надеявшиеся на кормильца — пай, получили чуть больше шиша. По 10 кг. сахара, 5 литров постного масла, 50 кг муки, 50 овощей. Это за всю землицу, сданную в аренду. Пришли в склад получать свой урожай, а им сказали, что прежде пойдите и заплатите в кассу общества деньги. Вот и оказалось, что все они должны были купить сами у себя.

— А плата за аренду?

— Все ушло на погашение долгов.

Вскоре немощных стариков забрали к себе в город кого родственники, кого пристроили в дома престарелых. Молодежь, которой итак не густо было, подалась на заработки в города. В селе осталось не заколоченных домов всего штук тридцать.

Три семьи, собрав свои капиталы и землю, решили действовать самостоятельно, фермеровать. Но им даже за деньги не дали трактор вспахать землю. Пришлось обращаться к соседнему обществу. Те предложили отдать половину земли им, а остальную будут помогать обрабатывать. Пока согласились на этот грабеж. Урожай обещал быть хорошим. Только в одну прекрасную ночь все помидоры в буром виде были растоптаны кем-то так, что собрать ни одного ведра не удалось. А подсолнух вывезен с корнями.

Горевали фермеры об их подорванной экономике, но пока не сдались, хотя надеяться на лучшее было напрасно.

— Не горюй, Саня, мы с вами пчел разведем, в красивых бочонках продавать будем. Лучшие сорта меда. Да в такой упаковке сделаем, что у нас с вами на экспорт дорого пойдет. У меня есть целая сотня ульев. Раньше тут пчеловоды заезжие их ставили, а мне за помощь мою оставили всё, когда перестали заниматься медовым хозяйством.

— Надо Сидор Никитович, надо экономику нашу подымать. У меня семья беспомощная, кормить надо.

— Боишься, что придется в дом инвалидов Дениса отдавать и Колюньку в приют устраивать?

— Ни за что не отдам. Носом землю пахать буду, а их никуда.

Дома Денис с тревогой смотрел на него. Теперь их коровушка была продана, вместо нее пара коз приобретена. Утки, гуси, остались. Кур с десяток, возглавляемых одноглазым петухом. Бойцовский, дерется со всеми. Хвост без перьев, глаза нет, а все наскакивает на соседних, осмеливающихся подойти к его курам.

— Прямо хан Батый, неуемный, — сердито говорил Саня, смазывая ему расцарапанную лапу.

— Правильный петух, — смеялся Денис, свою землю защищает как ты.

Лесные дары спасали семью, витаминами снабжали. Теперь и Колюнька ходил вместе с Саней в лес. Ягод намочено, наварено, насушено, и с веточками и так. Грибов впрок всяких. Куры яйца несли, на троих вполне хватало. Козы козлят принесли, вроде на привязи находились, недалеко от дома, нет ведь нашли себе женихов, и теперь по двору резво бегали два козленка. Тоже зимой мясо будет. Поросенок хрюкает. Пока еще недоросль, до зимы вырастет.

Утречком в воскресенье Саня взял берданку и отправился в лес. У реки решил остановиться. У него с собой удочка, червей Колюня накопал.

Присел он за пригорком, в низинке, там укромное место, как шкаф в берегу сделанный и хорошо все вокруг видно. А перед выемкой в метре два кустики растут и слева и справа по иве раскидистой стоит. Царское место для отдыха, особо если ты хочешь, чтоб тебя никто не видел. Саня приморился, шастая по лесу, и решил часок отдохнуть, а потом и рыбкой заняться, авось попадется, она здесь не пуганая. Прислонил голову к траве на склоне выемки растущей и закрыл глаза.

Вдруг слышит разговор идущих людей, так как голоса приближались к тому месту, где он сидел. Остановились на пригорке над ним прямо. Но им его не увидеть оттуда, ни сверху, ни сбоку, ни спереди от реки.

— Может хватить нам с вами в холуях ходить? — послышался голос хриповатый, видно от курения.

И табачком сигаретным запахло.

— Что ты предлагаешь?

— Взять эту бабу, что под Лизавету косит, допросить с пристрастием, пусть, стерва покажет, где оно все зарыто.

— Ты думаешь она знает?

— Думаю, да.

— Ошибаешься. Хозяин бы давно уже объявился в этих краях. Нет он шастает по северу. Видно все-таки там находится захоронка. Чего не хватает для того, чтобы это место найти?..

— Совсем немногого. Знать, где клад зарыт.

— Может все это блеф? Выдумки? Сказки?

— Стопроцентная правда. Помнишь, когда еще Гдлян с Ивановым и всеми там шерстили бывшие республики, сокровища были отправлены тремя машинами на вокзал. Тогда я сам лично грузил особые ящики в вагон. На сундуки похожие, только квадратные. Расписные. Но я лично только из одной машины. Остальные грузили другие. Когда заваруха в Пролетарском районе на станции вышла, меня тоже хотели шлепнуть, ранили, да видно смерть моя опоздала, я свалился в яму и остался живым. Темно было и им искать некогда было, да они сказали кому-то:

— Живых не осталось?

— Вроде нет.

— А охрана?

— Все готовы.

— Начальник поезда?

— И он, и двое из почтового, где груз был, всех порешили. Даже двух пассажиров, которые проснулись и смотреть начали, что происходит?

— Дежурный по вокзалу?

— У себя в кабинете, возле стола валяется.

— А как с грузом успели?

— Так сначала погрузили, а потом уже упокоились.

— Так вот они разговаривали, а я случайно, получивший пулю в плечо, вместо головы, выжил.

Много лет прятаться приходилось. Я уже по трем местам все облазил. Наших никого. Карты нет. Может и здесь ничего не найдем. Теперь ты все знаешь. Нас мало. Вместе с тобой трое. Если и разыщем все, то куда деваться с грузом? Правда говорили, что его разделили на четыре части и здесь должна быть только четверть.

— А если пока ты раненый неделю, говоришь скрывался, могли и дальше вагон умчать, на другую станцию?

— Могли, конечно. А могли и сюда вывезти машинами. Такой разговор был.

— Куда?

— Прямо в деревню. Пустых домов много, мест в лесу тоже, охотничьи домики опять же. У них карта было, где груз захоронить надо.

— Нам к чему цацки нужны?

— Обменяем на валюту.

— Где мы ее найдем?

— Найдем. Я пару человек знаю, которые с руками оторвут те погремушки. Сбыт есть. Хозяин московский обеспечит.

— Пулей, как тогда?

— Не боись, мы что-нибудь придумаем. Сначала надо разыскать захоронку. Я боюсь, что те, кого нашли скелетами тоже были нашими.

— Так скелетов уже столько в разных местах понаходили?

И то правда, но могли попасть и те, кому было известно о грузе.

В числе знавших карту назначения была женщина, вполне возможно, Елизавета, иначе чего городская с головы до ног в село приперлась?

— А ту, Федосью, кто порешил?

— Тебе зачем знать это? Наши.

Они постояли и к ним присоединился третий голос.

— Пора, мужики, мне нужно в район, я вас подброшу.

Голос чисто прохватиловский. Ну со всеми его интонациями.

— Не может быть, — подумал Саня. — Я ошибся, — убеждал себя он.

Вся троица вскоре удалилась и Саня, забыв про рыбалку выбрался из укрытия. Он увидел на лесной дорожке вездеход Прохватилова и сомнения его исчезли. Домой шел и боялся.

— А ну, как еще кто там есть и увидит его. Не дай Бог притащится да его народу в избе беды наделает.

Домой несся сломя голову. Даже все дары леса, что насобирал, оставил там, у реки. Он пока понятия не имел, что ему делать? Знал одно, что ту, настоящую Лизавету, которую Федосьей звали, убили и теперь этой, другой, тоже грозит опасность, но она, как он понял, тоже ловить золотую рыбку сюда приехала.

Дома все было спокойно. Он никому ничего не сказал. Боялся, если кто проговорится, конец им всем.

— Поживем — увидим, — решил он и занялся хозяйством.