Ночной обоз

«Приют обездоленных»

На другой день во флигеле появилось еще пятеро детей. Кого привели родственники, кто пришел сам.

Потом в комнату к Ефросинье Тихоновне вошла учительница из шефской школы Анна Павловна, сухонькая близорукая женщина, и сообщила, что у нее на квартире проживают трое бездомных ребятишек, которых она уже подкармливает вторую неделю. Но что с ними делать дальше, она не знает.

Ефросинья Тихоновна сидела за столом, обхватив голову руками. Во флигеле и в башне уже собралось около тридцати детей, а завтра придут новые, заполнят все комнаты, съедят последний хлеб, картошку. Как жить дальше, чем кормить детей, где раздобыть одежду и обувь?

— А если все-таки к начальству обратиться, к новым властям? — не очень уверенно предложила Ефросинья Тихоновна. — Дети ни в чем не повинны... Может быть, пожалеют их и разрешат открыть приют.

— Уж они пожалеют! — зло сказала тетя Лиза. — Вчера матери с ребятами пришли к управе хлеба просить, а полицаи их прикладами.

— Нет, нет, — заговорила торопливо Таня. — Ни к каким новым властям обращаться не будем. Но детей мы должны спасти. Во что бы то ни стало.

— Что же мы с ними делать-то будем? — взмолилась Ефросинья Тихоновна. — Ничего у нас нет.

— Надо поискать... Пойдем к населению. Будем просить хлеб, одежду, топливо. Ведь наши же люди, советские — поймут, помогут. А детей мы должны собрать в одном месте, хотя бы в этом флигеле. — Таня оглядела женщин. — Четверо воспитателей у нас уже есть. А позовем, еще люди откликнутся. Я вот врача уговорю, Елену Александровну.

— Так, Танюша, так, — кивнула Анна Павловна. — А я девчат-старшеклассниц кликну... Тоже помочь не откажутся.

Трое суток детдомовцы выжидали, не займет ли опустевшее здание новая воинская часть. Но никто не занимал. На четвертый день Ефросинья Тихоновна, которую все с ее молчаливого согласия стали считать заведующей детским домом, решила заселить помещение.

Детдомовцы вошли в сумрачное здание с толстыми стенами, с гулкими чугунными плитами на лестницах и ахнули. Мебели и матрацев почти не осталось, комнаты были загажены, замусорены, стекла в окнах побиты, и только детские железные кровати навалом лежали в угловой комнате.

Началась генеральная уборка. Ребята вымели мусор, вымыли полы, расставили кровати по спальням. Из мешков, которые нашли в кладовке, девочки пошили матрасники, набили их соломой из совхозного омета. Из ящиков и кусков фанеры Силантий с мальчишками соорудили столы и тумбочки.

К вечеру затопили баню.

Таня сходила в городскую больницу и попросила Елену Александровну побывать в детском доме.

— В каком детском доме? — удивилась Елена Александровна.

Таня объяснила, что персонал воспитателей (она назвала всех поименно) уже собрал большую группу ребят и занял старое помещение детского дома.

— Ну и персонал, — покачала головой Елена Александровна. — Хлебнете вы теперь горя с ребятами...

— А вас мы просим занять место детдомовского врача, — пригласила Таня. — Вроде как по совместительству ...

— Вот как... Уже и меня в свой штат включили.

— Зарплаты, само собой, не предвидится, но ведь вы не откажетесь?

Елена Александровна развела руками.

— Пошли... Что уж там.

Детдомовцев они застали вымытыми, подстриженными.

Елена Александровна осмотрела детей, отделила троих больных, назначила им лечение и велела поместить их в изолятор.

В тот же вечер ребят разбили на группы — старшая, средняя, малышовая — и разместили по спальням.

Наутро Таня, тетя Лиза, Силантий и Анна Павловна отправились в город. Взяв с собой по пять-шесть ребят, они заходили в дома, квартиры и начинали рассказывать о вновь созданном детском доме, которому так нужна помощь. Рассказывать долго не приходилось. Один вид ребят — истощенных, оборванных — говорил сам за себя.

И люди чем могли, помогали «приюту обездоленных» — так прозвали они вновь возникший детский дом. Давали белье, одежду, обувь, посуду, делились хлебом, картошкой.

В другой раз бабка Фомичиха привела на веревке знакомую ребятам козу, кудлатую, с витыми рогами, с тугим выменем.

— Спрячьте ее поскорее, пока солдаты не отняли, — попросила бабка Ефросинью Тихоновну. — Она еще дойная... Хоть и небольшое, а все вашим малышам подспорье будет.

Козу поместили в сарайчик около монастырской стены, закармливали травой, помоями и каждый день старательно выдаивали.

Нередко жители города подсказывали ребятам, где и что можно раздобыть. В подвале разрушенного дома, около вокзала, лежат запасы каменного угля, в сарайчике на Вязовской улице уехавшие хозяева оставили отличные березовые дрова. Пока все это не растащили, пусть детдомовцы не зевают. И они не зевали.

Не забывал про детдомовцев и Виктор Первухин.

Отбыв свое время в офицерской парикмахерской, он приходил в детский дом, колол дрова, таскал на кухню воду или помогал деду Силантию чинить рамы и двери: зима была уже не за горами.

Иногда он приносил детдомовцам что-нибудь из еды, притаскивал из парикмахерской куски мыла, одеколон, вату, а как-то раз предстал перед Таней и Ефросиньей Тихоновной до смешного толстым и неуклюжим.

— Разденьте меня! — попросил он.

Таня с трудом стянула с Виктора пальто и ахнула: от шеи до пояса он, как мумия, был запеленат в пеструю маскировочную ткань. Ее оказалось метров двадцать.

— Откуда это?

— Один добрый человек подкинул. Со склада... Пригодится? А?

— Еще бы! — обрадовалась Таня.

Ткань покрасили отваром ольховой коры, чтобы не очень бросалась в глаза, и пошили из нее детдомовцам штаны, рубахи, юбки.

Только Шуркина компания не очень жаловала Виктора. Живет парень тихо-мирно, отбывает свои часы в парикмахерской, никого не трогает, не беспокоит. Стоило ли ради этого пробираться в город да еще с важным заданием, как намекнула им Таня?

А может, все это совсем не так и Виктор делает, что надо? И он, наверное, не один, есть у него боевые друзья и помощники. Ведь гремят же взрывы на железной дороге, кто-то расклеивает по ночам листовки, поджигает автомашины, цистерны с горючим.

— А почему Виктор про нас забыл? — как-то раз с обидой спросил у Тани Шурка. — Думает, малявки мы, малышовая группа... А мы кое-что тоже смекаем. — Он достал из-под ватника остро заточенный толстый гвоздь, насаженный на деревянную ручку. — Видали?

Таня с недоумением повертела в руках заостренный гвоздь.

— Это что ж, самодельное шило?

— Вроде того, — ухмыльнулся Шурка. — Мы вчера пять скатов проткнули. Вот этим самым... Поездят теперь фрицы!

Таня только покачала головой.

А через несколько дней, обходя спальню старших ребят, Ефросинья Тихоновна обнаружила за тумбочкой в куче тряпья ручную гранату.

Перепуганная насмерть, она позвала Таню и, показав ей гранату, разразилась жалобами. Ведь их «приют обездоленных» и так держится на ниточке. А вдруг еще обнаружат эту штуковину или случится взрыв? Нет, если мальчишки и дальше будут приносить в помещение такие смертоносные игрушки, сердце ее не выдержит...

Таня, как могла, постаралась успокоить Ефросинью Тихоновну: она сегодня же поговорит с ребятами.

— Да, да, внуши им, — попросила заведующая и кивнула на гранату. — А эту штуковину немедленно выбрось... Ну вот хотя бы в старый колодец...

— И вы ее выбросили? — с откровенным сожалением спросил Родька, когда Таня созвала для разговора Шуркину компанию.

— Это уж мое дело, — отрезала Таня, оглядев ребят. — Вы лучше скажите, кто из вас притащил в спальню гранату?

— Из нашей пятерки вроде никто не мог, — растерянно сказал Шурка. — Все оружие у нас в лесу, в тайнике. Под башней только один ящик с ракетами...

Но отмалчивались ребята недолго.

— Это наша граната, — признался Родька. — Моя и Юрика Зайцева.

— Зачем она вам? — спросила Таня.

— А мы ее в полицая шарахнем... В Семенова. Или в гестапо, — с ожесточением буркнул Родька. — За Юркину маму... За ребят, за все. Пусть знают...

Таня схватилась за голову. Она хотела сказать, что все это очень опасно, рискованно, может навлечь подозрение на других детей, на взрослых, но потом поняла, что никакая сила не остановит ребят, не помешает им мстить врагу, не охладит их ярости и гнева. Значит, надо только прибрать мальчишек к рукам, подсказать, чтобы они не натворили глупостей, направить их по верному пути.

— Ну, вот что, — твердо сказала Таня. — Гранату я передам Виктору. И запрещаю вам без его разрешения что-либо предпринимать против немцев. Будете действовать только по его заданию...